Поезд магнитных бурь фрагмент

                Наиль Акчурин

                Поезд магнитных бурь

                рассказ



                ***


      - «Сволочи! Сволочи! Все сволочи!.. Господи, и это те, кому я так верил, на которых надеялся. С каждым из них, кажется, знаком целую вечность. Они... Они радуются, не скрывая злорадства, тому, что ты оступился, что тебе в жизни не повезло. Маслеными глазами смотрят на твою жену, а только две недели тому назад желали счастья и благополучия... А эта тварь, смачно раскуривая сигарету, в присутствии их измывается над твоими чувствами...»
      Вадим пересек трамвайную линию и вошел в сквер. Тускло горели огни, клочками освещая пустынную улицу, и тишина вечернего города лишь изредка прерывалась гулом моторов легковых автомашин.
        «Кого винить? Ведь сам этого искал. Ради нее «пере¬шагнул» через сердца близких и родных людей. Вот и расплата. Но почему всегда расплата?! Почему всем все «сходит с рук», а ты должен платить за каждый свой шаг, за каждый поступок?»
             Цветков почувствовал, что не владеет своими эмоциями. Он тяжело опустился на свободную скамейку в темном, укрытом от посторонних глаз месте. Чудная июльская ночь накрыла город ярким, звездным ковром, вдыхая прохладу и свежесть, охватывая трепетом его худую, неуклюжую фигуру. Где-то вдалеке заиграл магнитофон. Мимо прошла парочка, испуганно озираясь. Он их не осуждал - минуты счастья нужно уметь ценить.
             А Веронику любил, любил и сейчас в жутком, идиотском состоянии. Достойна ли она любви? Как много он ей позволял. Очень многое прощал и бережно обращался. Нужно научиться владеть своими чувствами. Но уже ничего нельзя изменить в их отношениях. Они сложились тогда - два года назад, в день их встречи.
            Познакомились прохладным июньским вечером. Все было глупо, но радость жизни делала все естественным.
         Трамвай, двенадцатый номер, скрипя колесами и искря дугой, выворачивал на остановку. Город уже засыпал, в дреме провожая последних киношников и возбужденных гостей ресторанов. С кем-то прощался, обещая позвонить через два месяца - два месяца военных лагерей.
         Этот последний вечер, как никогда, был удачным. Маленькое, затерявшееся в самом центре города кафе «Гостиный двор» весело сверкало огнями затейливой дискотеки. Знакомые лица заполняли зал. И жизнерадостный, приветливый дух витал среди грома музыки, дыма сигарет и обаяния опытного диск- жокея.
         Общее, захватывающее дух веселье не знало границ, иногда преступая даже рамки приличия. Шампанское заменило дешевое красное вино, дурманящее, с отвратительным суррогатным запахом, к удивлению легко воспринимаемое.
         Какой-то студент-пародист, пытаясь заявить о себе, взывал к скачущей, беснующейся биомассе. Нервно вздрагивая, плакал, закрывая лицо руками, когда под свист и откровенные ругательства требовали музыки и зрелищ.
Нурия и Светка Гольдберг, танцуя в хмельном угаре, под гомон ухажеров, задирали юбки, эффектно переставляя холеные, загорелые ноги. Олег весь вечер хохмил, со свойственным только ему юмором. Осталось загадкой его желание познакомиться с двумя узбечками. Откуда они взялись в вечернем городе? Он упорно тащил Валерку за рукав:
            - Моя - слева, твоя - справа, пошли.
    Валерка, по-видимому, сомневался в искренности предложения и, упираясь, вопил:
          - Н-е-т!
          - Все понял, справа - моя, слева - твоя, пошли...
     Вслед за узбечками были балерины, потом воспитательницы детского сада... Провожали всех, пока было по пути. Но трамвай, двенадцатый номер, со скрипом колес уносил от всего этого в далекий от счастья мир.
      Она сидела у окна пустого вагона. Маленькая, хрупкая, нежная, в пестром шелковом платье, похожая на куклу - любимую куклу наследника Тутти. Загадочно посмотрела отрезвляющим, брезгливым, полным презрения взглядом и отвернулась. Две остановки, завороженный, оцепенело смотрел на нее. И прежде чем сесть на свободное перед ней место, отчего-то посоветовался с Олегом.
      Она наговорила дерзостей, глядя в лицо. Зачем поплелся провожать? Вечер был испорчен. Сказала, что скоро выходит замуж и уезжает на юг, что у нее нет имени и все это ни к чему. Тогда, после первой встречи, она пропала.
Иногда думал о ней, как о далекой, несбыточной мечте. И уже осенью, когда на улице моросил дождь, неожиданно встретил вновь. Она попросила проводить, за неуплату денег ее выселяли из общежития. Нужно было забрать вещи и уладить конфликт. Говорила об этом спокойно, не делая из этого никакой трагедии. Прощаясь, предложила встретиться только через неделю, потому что на неделю уезжает домой.
        Неделю! Да он готов был ждать месяц, год, сколько она пожелает!
Но через неделю она не пришла. Напрасно ждал под проливным дождем, ждал долго, надеясь на ее волшебное появление.
      «Может быть, договорились встретиться на соседнем перекрестке?» Совсем обезумевший, обошел близлежащие улицы. Может быть, в девять, а не в восемь?»
      Еще полчаса ждал, озябший и измученный. Потом появилась здравая мысль - забыть. Сорвав зло на родителях, утвердился в этом решении и каждый день жил самовнушением.
      Олег, чувствуя его переживания, говорил:
     - Ты из этого проблему не делай. Это для тебя маленький неприятный штрих, всего лишь. -  И, видя, что слова не доходят, начинал злиться: - Так нельзя увлекаться, женщины падки на все блестящее и ни от чего не застрахованы. Ты еще не раз с ней встретишься и услышишь самое правильное объяснение.
      Так оно и случилось, только никаких объяснений не было.
        Перед самым Новым годом на улице мело. Автобусная остановка плохо освещалась, и среди стоящих в ожидании автобуса людей он ее не заметил. Она вышла из темноты и, по-детски улыбаясь, сказала какую-то глупость. Тот разговор трудно воспроизвести. Помнил лишь одно, их пути расходились, и она снисходительно назначила свидание: «Ладно, давай через час встретимся».
        Это было воспринято как должное, и через час встретились.
Она ждала у цветочного магазина, вся обсыпанная снегом. В своей громоздкой пятнистой шубе и белой вязаной шапочке выглядела смешно. Но ведь это не самое главное.
       О чем говорили? Кажется, об институтских ее делах. Мечтала о дипломе юриста, только накопилось много «хвостов», и мечта под угрозой. Незаметно подошли к кинотеатру. На какой фильм - все равно.
        Тогда, в заснеженный, вьюжный вечер, был этим счастлив и в глубине души радовался.
Вадим почувствовал, как от нахлынувших воспоминаний горит огнем лицо, учащенно в висках бьется пульс и усталость томит тело.
       Сквер совсем опустел, нужно идти. С содроганием сердца он направился к дому. Выбирая темные улицы, пытался избавиться от случайных встреч.
Медленно поднимался по лестнице на шестой этаж, в душе его еще теплилась надежда. Но Вики дома не было. Сердце заныло с новой силой, в отчаянии повалился на диван. Не зажигая свет, смотрел в окно на клочок звездно¬го неба, пытаясь забыться.
      Зазвонил телефон. Это она. Холодные, жестокие слова безжалостно терзали сердце.
        - Вадим, я переночую у Ларисы. Хорошо?.. Ты меня не жди.
        В отчаянии бросил трубку.
    По-хорошему нужно совсем порвать. Усевшись в кресло, перебирал варианты объяснений и ловил себя на одной мысли, что никогда этот разговор не сможет начать, хотя все кончено и ничего хорошего больше не будет.


                ***

  При виде Лариски слезы сами собой побежали из глаз.
  - Ну, что ты? Возьми себя в руки. Лариска обняла и рассмеялась.
  - Все образуется.
  - Да ничего не образуется. Он мне противен, понимаешь, противен. Я никогда не думала, что так может быть. Дура, слушала всех подряд.
 - Ну, извини... Самой тоже нужно было думать. Лариска вспыхнула, как спичка, принимая последнюю фразу подруги на свой счет.
  -  Как все глупо получилось. Хотела сделать кому-то назло, а вышло себе. Все эта Надежда Петровна!
 - Что ты, Вика! Квартира, машина, интеллигентная семья, без пяти минут кандидат наук. Такую партию не найдешь. Тут и думать нечего!
Слезы вновь выступили из опухших глаз. Вика села на край тахты, свернулась в комочек, подперев голову руками.
  - Вчера встретила Артура.
  - Ну и как?
Лариска всем телом безбоязненно повалилась на мягкую тахту.
  - Что как? Того, что было, уже не вернешь.
  - Прямо уж, не вернешь. Была бы охота.
  - Желание было. Как я сейчас жалею, что так получилось. - Глаза Вики заблестели от нахлынувших воспоминаний.
  - Да, да. Только получше вспомни. Что ни праздник - Артурчика нет... Миллионер подпольный... - Лариска выругалась. - Хоть бы раз за кино заплатил. А на день рождения твой с бабами приперся.
  Лариска бесилась. Огнем загорались огромные голу¬бые глаза, она ежилась, и на здоровой, шоколадного цвета коже выступали заметные глазу мурашки.
  - Брось, и ни о чем не жалей. Нашла по ком сохнуть. Таких кобелей пруд пруди. Ты, вообще, чего раскисла-то? У других еще хуже, ничего - живут. В тебя пьяным пере¬гаром не дышали.
  -  В тебя, что ли, дышали? Да нет, все правильно. Но что делать, я не знаю.
  - Я тоже не знаю. Но я с твоим - запросто. Лариска рассмеялась, с опаской посмотрела на подругу и не поняла, пропустила она эту фразу мимо ушей или сделала вид.
  - Вчера так мерзко получилось. Думала - на работе, а он дома оказался. Противно ужасно.
  - Что же не проверила?
  - Ну, как не проверила - звонила, он трубку не брал.
  - Видел?
  - Да нет - в ванной был. Все равно противно...
 ...Что просмотрела? Что упустила в этой жизни? Лариска права, не о ком жалеть. Артур скоро изменился. Сердце, не переставая, болело ревностью. И очень часто, не дождавшись его поздним вечером, уткнувшись в подушку, плакала от слабости и беззащитности. Родители догадывались про ее душевные муки, хотя в письмах об этом не писала. Предки считали, что каждый человек свою судьбу должен устраивать сам, поэтому назойливыми советами не докучали, однако в очередной отпуск с нетерпением ждали ее приезда домой. Особого желания не испытывала, но родители твердо настаивали.
  Вид родного дома тронул сердце. И как не было года разлуки. У автобуса встретил сосед Аркашка. В морской форме он выглядел взрослым человеком, в котором совсем ничего не осталось от прежнего доармейского мальчишки. Странно, до армии ходил, задрав нос, а теперь встречает и несет чемодан.
  Вечером встретились. А что делать в глухомани? Читать книги? Потом этого пожелал отец, хотя все было решено без него.
  Для глухомани Аркашка - незаменимый кавалер: от морских клешеных брюк - столбом пыль. Рассказывал о тяжелой солдатской службе. А больше молчал, и рассказывала она. Он был застенчив, чего-то стеснялся и краснел. На следующий день заговорил о хозяйстве, о работе, 0 будущем... Дурачок - поцеловал бы лучше. Намерения его были слишком серьезны, что-то пугало. Родители не хотели лишать ее юности, и когда месяц кончился, решили переписываться. Для него это как награда - поводов на большее не давала.
Письма приходили каждую неделю. От простых, шаблонно написанных, с ошибками фраз веяло теплом близкого человека. Письма бережно хранила, но никогда не перечитывала. В трудные минуты они становились щитом, за которым можно найти душевное равновесие. Ко¬гда их набралось два десятка, он попросил разрешения приехать. Она не возражала, единственно испугалась, что приедет в любимой морской форме.
  Аркашка остановился у дальних родственников. Приехал в пятницу вечером, а на субботу выпадало ее дежурство. Девчонки по работе отпускали, но из крайнего любопытства желали видеть избранника.
  Он терпеливо ждал, сидя на лавочке в больничном парке. Попыхивал «Беломором», не обращая внимания на проходивших мимо медицинских сестер, пристально его разглядывавших.
Три дня... Что там? Кажется, даже целовались. Все равно он был скован, и это все портило. На его письма больше не отвечала. Девчонки в один голос закричали: «Недостоин!» И каждая отметила наиболее важные недостатки.
  Аркашка переживал недолго. Неделю пьянствовал на глазах у всего города. Нарядившись в морскую форму, горланил армейские песни, заставляя подпевать новоявленных друзей. Вскоре, однако, утихомирился - ум всегда побеждает инстинкты. Поступил на работу слесарем на автобазу, нашел себе невесту, простую, скромную, работящую, стал хозяином положения и растворился в обыденной жизни...
  - Ну что, будем спать?
  Лариска начала доставать спальные принадлежности. Вика согласилась, хотя спать не хотелось. И, лежа на тахте рядом с Лариской, она с болью вспоминала свой маленький городок с милыми сердцу вишневыми садами, веселое лето и длиннющую зиму. Девчонки с мальчишками все друг другу знакомые, школа и школьные экзамены - все в далеком прошлом. Как легко прощалась она с той жизнью. Манил большой город с модной молодежью, выбранная профессия и желание поступить в вуз.
 Экзамены в медицинский институт провалила. Очень большой конкурс не позволил показать знания. В тот год и блатным места не хватало. Отец обрадовался ее возвращению, но она не думала оставаться. Прожив месяц дома, затосковала. В областном центре у отца много друзей. Они подыскали квартиру в центре города со строгой старухой, помогли устроиться медсестрой во вторую советскую больницу - тогда медицина еще оставалась ее призванием...
  Ритм работы устраивал: за те трое суток, что отдыхала, ни один кинотеатр, ни один фильм не оставались без внимания. Сутки на работе пролетали незаметно. С девчонками сошлась быстро, в основном все такие же приезжие. Дежурный врач Анатолий Дмитриевич многое прощал, но в его присутствии чувствовала себя неловко. Смотрел томным взглядом старого ловеласа. А поэтому лишний раз старалась на глаза не попадаться.
  Пролетел год. На экзаменах вновь провалилась и по совету родителей отдала документы на нулевой курс в юридический институт. Там и познакомилась с Артуром.
Высокий и стройный, с карими спокойными глазами на греческом лице и бронзовой кожей, он нравился всем, и тем приятнее было его внимание. Все было романтично, и она втайне от всех вела свой дневник. Артур очень хорошо и бережно относился. Познакомил с родителями. Мать - армянка, отец - грузин, встречали с радушной улыбкой. Что-то говорили на непонятном языке. После чего он выглядел очень удрученным. Тогда все поняла, но Артур был ни при чем. И что без него делать - не представляла. Что их может разъединить? Какие-то предрассудки.
 Июльский ливень лил как из ведра. Он разразился неожиданно и застал их врасплох в городском парке. Прятались под огромным могучим столетним дубом; Артур обнял, стараясь укрыть от ветра, который обдавал влагой и холодом. Платье все равно намокло, неприятно прилипало, покрывая тело мурашками. Его нужно сменить. Быстро добрались до дома. Другого платья в гардеробе не оказалось. Разглаживая утюгом снятое, начала неумело строить глазки... А потом он уже не мог остановиться.
  После случившегося месяц с ним не разговаривала, не замечала и избегала. Артур вечерами сидел под окнами. Приходил на работу, но прощать его не хотела.
  Прошел месяц, и в жаркий, душный летний вечер не было ни ливня, не нужно было сушить платье, он поднял¬ся к ней как само собой разумеющееся...
Мама долго плакала, читая записи в дневнике.


                ***

  Отзыв на диссертацию задерживался, а до предварительной защиты рукой подать. Научный руководитель с утра сидел у телефона, пытаясь пробиться в Вильнюс. Это у него не получалось, и он нервничал.
  - Так, сейчас садись и набирай вот этот номер.
  Он подошел к Вадиму, вперил в него из-под страшных мохнатых бровей колючий взгляд и протянул листок с написанным номером, начиная от нуля (выход в город) и кончая номером телефона, с которого предстояло позво¬нить. Точность, рассчитанная на дураков.
Вадим безразлично взял листок и направился к телефону.
   - Так, стой. Что случилось?
  Баскинд Давид Львович отлично разбирался в настроении ученика.
 - Я не могу видеть тебя в таком состоянии. Что случилось?! - Он говорил нетерпеливо, по-особому, из стороны в сторону размахивая рукой.
  -Ничего...
  Вадим частично оставил настроение руководителю.
  После пяти попыток послышались гудки.
  - Давид Львович, подойдите. Баскинд, схватив трубку, закричал:
  - Алло! Каститис! Каститис! Привет! Привет, говорю, как ваши дела? Дела, говорю, как ваши? Черт, ничего не слышно. Алло, алло, пришлите отзыв на диссертацию. Отзыв пришлите. Пришлите отзыв. Ну, все, до свидания, ждем. Черт знает что.
  Баскинд Давид Львович положил трубку и подошел к Вадиму:
 -  Проведете эксперимент, составишь текст телеграммы и договор с Уфой. Понял?.. Очнись, не сиди таким. Ну, не могу тебя таким видеть!
  У Давида Львовича начиналась истерика. Вадим покачал головой в знак согласия и отвернулся к окну.
  Последнее время их отношения с руководителем резко ухудшились. Что и говорить, сам тому виной: затевать свадьбу в «предзащитный» период - это преступление. Но это был ее каприз.
О свадьбе разговор зашел как-то сам собою. Гуляя по вечернему городу, проходили мимо городского загса, и она спросила:
  - Ты какое платье больше любишь на невесте - длин¬ное или чуть ниже колен?
  - Длинное.
  -  Я тоже. - И почему-то звонко засмеялась. Мысль о свадьбе вместе с радостным смехом запала в
  Душу. Просил лишь об одном, чтобы состоялась после защиты. Вика не уступала. Как потом выяснилось, она давно дала обещание подругам. В теплом кругу, на очередном девичнике, ни с чего заявила:
  - А моя свадьба будет 15 июня или никогда. «Плевать ей на меня, на мою работу, самой бы смешно не выглядеть». Захваченный навязчивыми воспоминаниями, Вадим пробежал неосознанным взглядом по суетли¬вым жизнерадостным сотрудникам и повернулся к Мишке.
  -  Умненький ты наш, так много не думай: головка будет болеть.
Мишка начинал приставать к Вадиму, изнывая от утреннего безделья.
  -  Сидишь тут и воруешь мои светлые мысли. Ведь специально сел впереди, чтобы отнимать мои идеи.
  Он строил ученые гримасы, которые изо дня в день веселили сплоченный коллектив научного сектора.
  -  Вадим Андреевич. Чай-то пить будете?
Было уже десять, Мишка организовал чаепитие. Работа на нуле. Этот эксперимент... Хуже всего делать бестолковую работу, тем более на неисправном оборудова¬нии.
- Спасибо. Не буду.
  Вадим направился на экспериментальный участок.
Саша упорно пытался ввести в станок рабочую программу. Вот уже два часа это ему не удавалось. Был перегруз стоковой памяти, а снять его он еще не умел. Выключал и включал станок, пытался ввести численные значения под ключ, но 991 ошибка в последний момент высвечивалась на индикаторе. Работоспособность колоссальная.
  - Не получается?
Саша обиженно замотал головой. Вадим подошел к стойке.
  -  Отвинчивай винты. Поставь выключатель в нижнее положение. Теперь верни его в верхнее. Закручивай винты и набирай все заново. Когда полезешь в следующий раз, смотри, чтобы током не ударило. Понял? Один не работай, введешь программу - позовешь меня.
Вадим поднялся в сектор, когда чаепитие шло полным ходом, и Мишка вызвал «стариков» на очередной интересный спор.
  -  Вадим Андреевич, прошу вас! - Мишка щурился из-под очков.
Эти примитивные детские выходки изрядно надоели, но приходилось подыгрывать:
  - В чем дело, Мишель? Вы опять безобразничаете?
  - Бог с вами, Вадим Андреевич. С чего вы взяли...
При появлении Вадима Давид Львович прервался, удрученно и беззащитно выражая обиду. Лишь когда Вадим уселся, оживившись, с сопроводительными жестами и мимикой продолжал:
  -  Ну, так вот... На чем я остановился? Да... Так вот, читают до обеда информационную лекцию. Затем обед шикарнейший с пивом. Потом продолжение лекции. И так неделю. По окончании симпозиума заказали зал и для всех участников организовали банкет. Я впервые в жизни был на таком и больше, наверное, никогда не буду. Заходим в зал: стоят квадратом столы. Встречают два молодых швейцара. Коллеги по симпозиуму, чувствую, такие же, как я, никогда в подобных ситуациях не были, столпились с одной стороны и жмутся друг к другу.
Сервировка стола исключительная. Таких блюд никогда не видел и не знал. По периметру стола, в несколько рядов одна к одной стояли бутылки водки в зависимости от сортности. Кто-то осмелился подойти к столу первым и попробовать угощение, и обед начался.
Я подумал: «С другой стороны стола тоже для нас приготовлено...» - и зашел. Вслед за мной рассредоточились остальные. Все перепробовал. Пил только водку, на красивые бутылки не зарился, брал изведанные блюда. Думал, лопну. Уже в голове помутнело. Как вдруг открываются ворота, и вкатывается карета!
Баскинд Давид Львович завизжал от удовольствия.
  - А в карете баран обжаренный! На запястьях ног золоченые браслеты, а вместо головы корона из золоченой фольги.
Старик входил в экстаз и мотал головой:
  - Все стоят, открыв рты, и подойти не решаются. Думаю: умру, но съем. И первый подошел. Мне отрезали со спины ломоть, полили соусом...
  - Съели, Давид Львович? - перебил Мишка.
  - Съел и кое-как, пошатываясь, дошел до гостиничного номера. - Давид Львович завизжал, все заулыбались его наивной радости.
  - Вы потом туда спускались? - переспросил Мишка.
  - Зачем? Нет, лег спать.
  - Вот, наверное, во сне вам баран и приснился, - лишая старика радости, озадачил Мишка.
  ...Рассказ о банкете фирмы «Эрликон» Вадим уже слышал. Давид Львович любил его повторять, добавляя еще мороженое в виде Кремля. Складывалось впечатление, что этот ресторанный эпизод - единственный в его жизни. А они с Викой довольно часто заходили в рестораны, просто так, без спиртного пообедать. Она любила ресторанные трапезы, чтобы лишний раз не готовить. Потом ехали на машине ее провожать, и это тоже весьма радовало.   
   Нет, идеальной та жизнь не была, они ссорились. Но стоило ей выбрать время и набрать его телефонный номер и они снова вместе.
   Много позже он понял, что ссорились они, когда это ей было нужно.