Золотой керосин

    ЗОЛОТОЙ КЕРОСИН

    Зима в тот год застала парня «в летнем платье» в одном из сибирских таёжных районов. Благодаря знакомству с городским геологом – добрейшей души человеком – парню удалось приютиться в избушке на окраине леспромхозовского посёлка, на речном крутояре, под которым уже ледостав по ночам позванивал связками ключей, замыкая реку на замок. 
Бесшабашный, дерзкий – он с удовольствием согласился перезимовать в той избушке на курьих ножках. Планов было много и все – наполеоновские. В душе и в теле силы было невпроворот – знай, работай да не трусь, как завещал поэт.
Во дворе находилась большая поленница, облитая желтками из жирного смолья – колотые кедры, сосна вперемежку с берёзой. Такого печного припасу одному человеку, не обременённому хозяйством и очень умеренному в еде-питье, спокойно хватило бы на три или четыре самых зверских зимы. Кроме того, в переднем углу избушки стояло два мешка, набитых  сухарями.  (Некоторые из них запросто можно было использовать как точильные камни).  На полках пузатились банки со всякой крупой. На стене – обшарпанная старая гитара, с бородатыми бродягами прошедшая сотни километров по тайге. В большом количестве имелись книги, среди которых много интересных и толковых. На подоконнике свечи да плюс керосинка с закопченным стеклом – если вдруг подохнет электричество. Да плюс ещё к этому на столе громоздились сугробы чистой бумаги   – это знакомый геолог, добрейшая душа, постарался для парня.  И в довершение всей этой картины – капитальный запас  одиночества, лишь изредка нарушаемого наездами геологов из города. Приезжали  они в основном по субботам – попариться в бане, в прорубь ухнуть с бомбовыми брызгами, с матюгами и задорным хохотом; водочки попить, да по консервным банкам пошмалять из карабинов и двустволок.
Однако вскоре городские гости перестали в эту глушь заглядывать. Перевалы забило сугробами так, что даже бульдозер своё стальное рыло в бессилье отворачивал, когда пытался  расчистить дорогу. Потом накалились морозы. Такие морозы были в тот памятный год, что  по ночам стёкла в окнах избушки со стоном лопались – как под рукой стекольщика, неудачно поработавшего со стеклорезом.  Потом опять снега сухой трухой трусились – выше крыши. И опять морозы – почти под пятьдесят. Всё в округе замерло. Всё вымерло.
И только огонёк свечи или керосиновое пламя разгоняли темень за окном. И золотым каким-то, весёлым керосином горело в сердце парня то, что называют высокопарным словом вдохновение. И так продолжалось всю зиму – три долгих месяца. И хотя зима была нешуточная, и сухари скоро кончились, и ничего хорошего не накропал тот парень – всё, в конце концов, пришлось отправить в печку, – а всё равно даже  теперь, через многие-многие годы, то время оживает в памяти как самое счастливое и плодотворное. И никогда тот повзрослевший парень  не жалел и никогда не пожалеет о пройденных своих путях-дорогах, которые под ноги ему постелила сама судьба.