Василий

ВАСИЛИЙ

  У Василия было заветное место в дальнем углу двора между кронами двух яблонь, создающими тень и прохладу даже в самый жаркий день, – в старом кресле с широкими подлокотниками, где он любил сидеть часами, ни о чем не думая: ни о прошлом, ни о настоящем, тем более, ни о будущем. Под креслом был спрятан тайник – сколоченный из деревянных реек ящик из-под банок тушенок, когда-то, в годы дефицита, купленных про в запас. Ныне в ящике были спрятаны банки с пивом и бутылки с дешевой водкой. Обычно во второй половине дня, когда неотложные дела по хозяйству были сделаны, Василий занимал свое место в кресле,  не спеша, низко согнувшись, доставал бутылку водки, слегка взбалтывал ее круговыми движениями, так что, если поднести горлышко к губам, живительная влага сама под действием центробежной силы вливается в полураскрытый рот. Затем, снова согнувшись, ставил бутылку на место, взамен нее доставал банку с пивом, высасывал из нее теплую жидкость. Через минуту он впадал в полусонное состояние, казалось, забывая о мучавшей его постоянно безысходности, к которой невозможно привыкнуть.
  Отношения с женой Екатериной и двадцатисемилетним сыном у него совсем разладились, стали враждебными. Это началось давно, лет семь тому назад, когда он оформил дом на одного себя, чем вызвал бурю негодования жены и сына Юрия, настроенного против него женой. Завещание, составленное им впоследствии, предусматривающее их право наследования всего недвижимого имущества, в том числе и дома, не убавило вражды, а почему-то усилило ее. Семья  как единое разрушалась, приготовление пищи было практически разделено: завтрак и обед Василий готовил себе сам, ужин Екатерина почему-то иногда брала на себя. Однажды, как обычно, Василий уселся в свое кресло, достал из тайника водку и почувствовал необычный запах. Попробовав на вкус, он определил этот запах, узнал его: он слышал, что при приготовлении паленой водки горе мошенники - предприниматели  в разбавленный спирт добавляли чайную ложку ацетона для того, чтоб шибло в голову, чтоб дурели быстрее. Ему показалось: запах был сильнее обычного. И тут он вспомнил: утром жена поспешно, почти бегом, нагибаясь, удалялась от его кресла, когда он поблизости чинил забор. Да, она обнаружила его тайник и долила в водку ацетона, надо срочно сменить место тайника! Василий собрался было  вылить эту отраву, но, подумав, поставил бутылку на свое место. «Она решила от меня отделаться, – мелькнуло в хмельной голове, – или этим отучить от выпивок». Он решил не поднимать очередного скандала. «Глупая женщина!» Жена давно уговаривала мужа закодироваться, но Василий отказывался, говорил, что он не алкоголик и сам справится, если будет нужно.   
  После этого отношения с женой  еще более ухудшились. Жена с сыном настаивали на отделении Юрия, собравшегося наконец-то жениться на  давнившей подруге, Марии, окончившей недавно медучилище. Василий не соглашался на раздел и отделение сына.
– Всем здесь хватит места, надо жить вместе, как жили раньше наши деды.
В тот теплый вечер Василий пришел в свое убежище раньше обычного, какая-то непонятная тоска терзала его с самого утра. Завершив свой установленный ритуал по дегустации горячительных напитков, он занял удобную позу и, полузакрыв глаза, подумал, о чем бы самом главном ему вспомнить.
Ему представились далекие годы, когда после ремесленного училища, получив специальность сантехника, он был направлен на работу в один из жэков города, откуда, проработав три года, был призван в армию, в стройбат. Успешно прошел учебку и, как отличник боевой подготовки, получил звание младшего сержанта и командира отделения, состоявшего из десяти солдат, уважавших своего командира за справедливость,  за ту меру строгости, которая не допускала поблажки нерадивым. Уральский стройбат был направлен под Хабаровск на строительство пусковой ракетной установки. Время было горячее, гонка вооружений сопровождалась патриотическим подъемом всех строителей, да и не только их. Василию нравилась служба с ее ритмом, порядком и, главное, пониманием важности работы. Командование отметило примерную работу уральской бригады строителей; в отличие от московской, в  ней не было ленивых задавак. Василий вернулся домой, в свой жэк с хорошей характеристикой и проработал там до выхода на пенсию по старости в шестьдесят лет. На работе его уважали как опытного специалиста, общительного по характеру, надежного товарища, готового при необходимости выручить.  Воспоминание о тех годах взбодрило Василия, он еще раз пригубил горлышко с ацетоновой водкой,  продолжая вспоминать молодые годы.
  Но мысль, подчиняясь своим закономерностям, метнулась в сегодняшнее утро, когда Катерина закатила очередную истерику, обрушив на него массу обвинений, напомнив и старое:
– Кинул ты меня, Василий, подавился бы своим домом, он от меня никуда не уйдет, вот подожди, сдохнешь от своей водки!
Он знал, что лучше всего промолчать в минуты невменяемости жены во избежание непредвиденных обострений, однако внутри у него было много готовых доводов против ее мнения. Да и в других случаях он, в силу своего миролюбивого характера, избегал грубостей. Василий помнил о ее прогрессирующей болезни психического расстройства; врачи предлагали в случае обострения обращаться в лечебницу, однако он считал стыдным для себя применять такие крайние меры; лучше, как он считал,  перетерпеть приступы истерии. Василию захотелось сделать еще глоток утоляющей душу влаги, но он передумал, оставаясь в неподвижной позе, прислушиваясь к учащенному сердцебиению, почувствовав какую-то ломоту в том месте, где должно находиться сердце.
  В минуты раздора Василий, как сейчас, старался вспоминать взаимное понимание с Катей, бывшее до женитьбы и первые годы семейной жизни. Не могли же эти чувства бесследно исчезнуть! Да и сейчас, несмотря на частые ссоры и возраст, она не унималась, и он не уклонялся от интимных отношений.
Василий, заняв более удобную позу, скорее мысленно, чем взором, осмотрел обширный двор, ограду, сделанную им когда-то, с любовью выпиленные лобзиком узорчатые наличники на окнах и, наконец, сам дом, лично построенный им в семидесятые годы из толстых добротных деревянных брусьев, крышу из качественной жести. Строение располагалось на самозахваченном заброшенном участке земли в пригороде. Вскоре администрация города потребовала зарегистрировать и приватизировать строения и землю с уплатой объявленного налога, что и было сделано Василием. Вот здесь-то и совершил он действо, оскорбившее жену и приведшее к разладу в семье. Ему представилось разъяренное лицо Кати, узнавшей, что все это ей не принадлежит, потом вспомнил минуты примирения, ее ласку, от которой все ссоры забывались.
  Время строительства было для Василия счастливым: с профессиональной скрупулезностью он спроектировал систему отопления всех трех комнат, установил  батареи, по которым шла горячая вода, подогреваемая в котле, установленном в подвале, насосную установку в вырытом им колодце, теплый туалет – в общем, все удобства современного жилья.
  Как-то в осеннюю пору Василий ремонтировал кровлю, где его застал моросящий дождь. В азарте он продолжал работать, насквозь промок, а ночью – высокая температура, озноб, не помогли мед с молоком, малиновое варенье, им приготовленные. Не помогла и баня с лежанкой, также построенная им по собственному проекту. Лечение мало помогало: хворь не унималась. Ангина, которую он перенес на ногах потом бронхит, перешедший в хронический. Врач скорой помощи уколами сбивал температуру, но через несколько дней все повторялось снова. Начались поликлиники, дошло дело до больницы, где его поставили на ноги; но через некоторое время болезнь вернулась, стала мучить астма – постоянное удушье, лекарства плохо помогали. Василий похудел, щеки стали впалыми, лицо – землистого цвета. Вскоре получил инвалидность.
Он приоткрыл глаза, пересчитал машины, припаркованные в центре двора: одна, две, три, нет, одна, две, три, четыре. Их ремонтирует Юрий, ставший предпринимателем, большим знатоком-умельцем, организовавшим свое дело. Юрий тоже его боль, попал под влияние матери, требовал отделения, задумал жить самостоятельно, избегал прежнего доверительного общения. А было время, когда они были близки, отец учил сына своему ремеслу, и все было хорошо.
Василий мучительно переживал свое угнетенное состояние, искал причины потери былого душевного равновесия, но, живя только чувствами, не мог логически объяснить, как ему казалось, необратимость событий. Одиночество, вызванное прекращением привычного общения с женой  и сыном, подавляло волю, казалось, что весь мир отвернулся от него. Раньше для Василия было привычным заговаривать со случайным соседом в автобусе о погоде, о словах президента о том, что олигархи не хотят инвестировать большие проекты…
  Он не мог понять, почему Катя обиделась, отвернулась от него – ведь она была лишь наблюдателем, как он в творческом подъеме благоустраивал для всей семьи их жилье. От возникшего возбуждения у Василия поднялась температура, самочувствие резко ухудшилось, ломота в груди усилилась, в глазах помутилось, сознание стало куда-то уходить. «Вот и все, всем горестям тоже пришел конец», – мелькнуло в голове, но без всякого ощущения страха. Он почувствовал какое-то опустошение плоти. «Наверно, душа уходит». Действительно, он как бы смотрел на свое тело со стороны – на немощь, беспомощность скрюченно сидящего в истрепанном кресле старика. В этот момент он услышал, да, услышал слова: «Есть выход: покайся, пойми и признайся в своей неправоте, и все наладится». Василий поверил словам и незнакомому голосу, в голове неслись мысли: «Какой я герой?! Это моя обязанность, моя радость, данная мне ни за что».
– Василий, что с тобой? На тебе лица нет, ты весь горишь!
Он почувствовал давно забытое касание ее теплой ладони на щеках, груди.
– Катюша, я совершил глупость сгоряча! Все, что я делал, я делал для тебя, для нас, для Юры!
– Успокойся, вставай, пошли в дом, я вызову скорую. Василий, я не из-за дома, пропади он пропадом, просто человеку обидно, когда с ним не считаются, а считаться всегда надо.
  Для Екатерины осталось тайной – да она и не пыталась ее разгадать, – почему она безотчетно, сразу, будто по какому-то сигналу, бросила все дела по хозяйству, подошла к Василию, почему ответила откровенностью на признание мужа, давшееся ему непросто. 
  Василий тоже остался в неведении: что вдруг его заставило круто изменить убеждение в правильности своего эгоистического поступка и осудить себя. После раскаяния Василий почувствовал облегчение, появилось хорошее самочувствие.