Зона особого риска

                часть 5
                Единственная ценность

 Заспанный и взъерошенный подошел Стас, взглянув на бидон, спросил:
   - Откуда это богатство? Еще теплое, соседка постаралась? Надо ее замуж отдать, есть у меня инженер один, вдовец, додельный мужик, пара ей,  не пьющий, серьезный.
   - Что ж он в городе не нашел себе подругу жизни?
   - О, в городе сложно, на женщинах не написано - хочу замуж, а если и заметишь такую вывеску в глазах, так это не значит еще, что можно подойти, время для общения нужно, а где его взять?
   -  Вот и привези его следующий раз, пусть пообщаются, - обнимая мужа за шею и, глядя ему в глаза, сказала я. Кстати, а что у вас там? Как на новой должности себя чувствуешь?
   - Вживаюсь в роль,  - нехотя ответил он, - пойдем молочка попьем и, обнимая за плечи, увел в дом.
    Вечером, обещая приехать через месяц, все уехали, и я вновь осталась одна.
Побродив по комнатам, разложила вещи по местам, все, как было при старых хозяевах, словно они контролировали своим всевидящим оком  происходящее в их доме. Их присутствие ощущалось во всем, порой я даже говорила с ними вслух, извиняясь за непорядок или прося их согласие на что-то.
       Старая ель, посаженная Петром Григорьевичем, гладила по окну их спальни широкими темно-зелеными лапами, словно протирала запотевшее стекло, чтобы увидеть наконец-то  хозяев. Дорожка, ведущая от дома к калитке,  была усыпана разноцветными крошками битого стекла, которыми украсила ее Наталья Андреевна, смешивая с бетоном. Я шла по ней и думала о том, что всем сердцем чувствую труд их рук, оставленный здесь, а ведь кто-то наверняка помнил их на их прежней работе, солдаты, офицеры, которыми командовал он – Петр Ковалевский…
   Помнили так же, как вспоминали моих родителей сотрудники академии, при встрече со мной, говоря о них много теплых благодарных слов, от которых щемило сердце и щипало глаза. Сколько мы все храним в своей памяти…
    Утром позвонила Кондратию, просила о Вике Громовой, долго уговаривать не пришлось, хотя он предупредил, что ее нет, уехала в Осетию на неделю, как только вернется, поговорит с ней.
   Живя по режиму, успевала много писать и по два часа  гулять пешком по лесу, иногда встречалась с Галиной, чтобы обсудить  новые обновки, купленные ею самой. К моему удивлению она ни разу не была ни в Петергофе,  ни в Павловске и вообще плохо знала Питер, так как бывала там крайне редко.
   Выбрав для этого время, которое устраивало нас обеих, решила восполнить этот пробел. Начали с города, в который мы приехали на нашей старой машине, Стас ездил теперь на Алешкиной.  Начиная с Русского музея, Эрмитажа за месяц мы посетили  все, что наметили. Живя в одном из лучших городов мира, его жители не всегда торопятся узнать и увидеть  его самые красивые места, приезжие, к сожалению или к счастью,  знают город лучше.
   Не узнавал свою мать и сын, слушавший ее рассказы о дворцах, картинах, парках.
  -  Да когда же ты успела побывать в тех местах, где и я-то ни разу не был, - удивлялся он.
  - Да, что кроме ресторанов ты знаешь, невежа, живешь довольный самим собой, не помышляя о том, каким трудом создавались эти чудеса, а что ты можешь?! Эх, сынок, горюшко-позорюшко…
   - Да ты, чо, мать, в своем уме, чо лепечешь, какое горюшко? Я тебе столько денег дам, сама себе дворец отстроишь и картинами увесишь.
   - А ты видел настоящие-то дворцы, недоросль этакая, Ты хоть одну скульптуру разглядел, в глаза их, словно живые, смотрел, детинушка великовозрастная? Ты знаешь, почему зал во дворце Чесменским называется, неуч ты бестолковая. Поезжай, посмотри на фонтаны, да братву свою свози неразумную, может, по-другому на мир взглянут.
    - Да, ты, мать,  во вкус вошла. Это мне нравится, может, в Москву сгоняем? Ты там вовсе ополоумишь, - хлопая газами, удивлялся Рома.
  - Вот и свози меня, пока огород не начался, хоть дня на три-четыре, чтоб представление иметь о матушке-столице.
   - Ну, собирайся, вечером и полетим, только приодеть тебя надо, - таращился сын, не веря своим ушам и глазам.
   - На чем полетим, на машине твоей?
  - Да ты, мамаша, совсем одичала в этом захолустье, на самолете полетим, готовься, и никаких пирогов на дорогу, поняла? В ресторане питаться будешь.
    Передав разговор с сыном мне, Галина попросила приглядеть за домом и коровой, доить обещала ее школьная подруга, жившая на соседней улице.
   - Хоть и бандит мой сын, и вряд ли кто сунется, а все-таки догляд нужен, правда, Маргарита Васильевна? – глядя на меня счастливыми глазами, спрашивала женщина, - я ведь на самолете туда и обратно, в первый раз…
   Успокоив взволнованную соседку, я вышла на крыльцо, чтобы проводить ее.
У ворот их дома стоял чужой джип, из которого вышел сын Галины  с пакетами в руках.
   - Пальто новое привез мне, придется в нем ехать. Москва ведь, - смущенно отворачиваясь, сказала она, и ускорила шаг.
    Мне вдруг стало так тоскливо, так грустно, глядя на беспросветную нищету людей, живущих в поселке, их убогое существование, что захотелось пойти на кладбище, где были могилы Юриных родителей. Набросив куртку, повязав красным шарфом шею, я бросила в пакет небольшие грабельки и пошла по кратчайшей тропинке в сторону леса.
     Апрельский ветер нежно ласкал волосы, и хотя он не был еще теплым,  от быстрой ходьбы порозовели щеки.  Открыв черную ограду, сгребла прошлогодние листья, носовым платком протерла портреты Петра Григорьевича и его супруги. Сидя на скамье около их могил, пожалела, что не взяла ни орешков, ни семечек для белок и птиц. Привыкшие к подношениям, они тянулись мордочками к рукам, прыгали около ног в поисках зерен.
  - Возьмите, дайте им, - вдруг услышала я незнакомый голос за спиной, не дадут спокойно посидеть.
  Пожилой мужчина лет восьмидесяти отдал мне пакетик, вынутый из кармана синей куртки и постояв рядом со мной спросил:
    - Родителей навестить пришли, похвально, я тоже сегодня убрался на могилке супруги своей. Три года назад померла, один кукую, дети в Москве живут, внуки тоже там. А вас я что-то здесь не встречал, хотя лицо мне ваше знакомо. Вы, наверное, из Ленинграда, то есть из Питера? Постойте, да вы же журналистка, угадал? Я ведь ваши статьи частенько читаю, Маргарита…
   - Васильевна, - помогла я старику, - а что ж вы к своим в столицу не уедете, или хозяйство большое?
   - Какое там хозяйство, собака неизвестной породы, да я, дом небольшой, старый, требует ремонта, да кому он, как и я,  нужен? Умру, продадут.
   Мы пошли вместе в сторону поселка, разговаривая о жизни и смерти, как и все нормальные люди, возвращающиеся с подобного места.
   Старик жил на самом краю поселка в небольшом, деревянном домике, покрашенном синим цветом и украшенном белым резным узором. Краска, правда, повыцвела и во многих местах отстала, но смотрелся он весело и нарядно.
  - Может, зайдете, поглядите, а то и чаю попьем, чай у меня знатный, не пожалеете.
  Отказаться постыдилась и вошла вместе с ним в такую же резную калитку, как и ставни, и обрамление крыши. Пройдя по кирпичной дорожке, зашли в дом.
    - Садитесь к столу, да разденьтесь, в доме тепло,  а я быстро, - засуетился старик, снимая куртку.
  Послышался шум воды в кране. Старик мыл руки, потом наливал чайник.
В комнате, где я сидела за круглым столом с четырьмя стульями, стол сервант и книжный полированный шкаф, в котором кроме книг стояли фарфоровые статуэтки. Абажур зеленого цвета свисал над самым столом, оттеняя белую скатерть. Не успела я разглядеть фотографии на стенах, как он появился в пиджаке с наградами и фиолетовыми чашками в руках.
    - Расставляй, дочка, чай уже закипает, пойду, принесу, - исчезая за зеленой занавеской, говорил старик.
    В комнате запахло облепихой и медом, Высыпав из пакета сушку и овсяное печенье в вазочку, старик открыл красную коробочку с серебряными чайными ложками:
    - Берите, Маргарита Васильевна, угощайтесь, - и, подходя к серванту, достал графин с водкой и две рюмочки с золотой окантовкой, - надо помянуть, а то как-то нехорошо.
   Налил понемногу и снова скрылся на кухне. Поставил соленые грибочки и капустку.
   - Тогда уж помянем и тех, кто воевал, раз такая закуска появилась, вам можно еще немного, - спросила я, видя, как обрадовался старик.
   -  Да как же нельзя, мне сегодня восемьдесят пять годков исполнилось!
   Старик разговорился, вспоминал, как вернулся с фронта, как женился, как радовался первому сыну, но еще больше дочерям, которые были красивыми в мать – Анастасию Игнатьевну.
   Ушла я от него нескоро, всю дорогу думая о том, что, прожив более двадцати пяти лет в своей квартире, не знала имен соседей, не говоря уже о том, кто они и чем занимаются.
    Когда утром обнаружила молоко у двери, не удивилась, поняла, что Галина поручила подруге побеспокоиться обо мне. Разломив булку с маком, запивала вкусным молоком, ощущая какую-то внутреннюю радость. Вспоминала лицо старика, с которым едва познакомившись, пила чай и водку. Что же так разъединило всех нас, что, живя на одной улице или в одном доме, мы не здороваемся  даже?! Неужели так было всегда? Да нет же, в доме, где я жила с родителями все друг друга знали, бегали, кто за солью, кто за деньгами, кто просил побыть с малышом, пока его родители куда-то ходили. Равнодушие? Эгоизм? Нежелание тратить себя и свое время на кого-то? А кому нужен ты?
Пока я размышляла, наслаждаясь простой пищей, в дом постучали, открывая дверь, я так удивилась, что чуть не выронила бокал.
      На пороге, улыбаясь во весь рот, стоял элегантный иностранец в коротком черном плаще, в сером костюме и с сумкой такого же цвета.
    - Приехал помочь обрезать деревья, и если честно, соскучился, очень хотел вас увидеть, позволите, - стоя на пороге, говорил Сергей Алексеевич.
 Поставив бокал на подоконник, я бросилась на шею и расцеловала его к своему собственному, да и его удивлению тоже.
 На душе от этого вдруг стало светло и радостно. Потянув его за ремень сумки в дом, на ходу не уставала задавать вопросы и рассказывать о том, как здесь живу сама.
    - Вы еще больше помолодели, похудели, и в глазах появилось что-то новое, - удивляясь моему поведению, говорил Сергей.
    - Только, чур, не укорять меня в том, что я – плохая хозяйка, кроме молока и булок у меня есть только творог и сметана. Будете?
   - Так это самая здоровая пища, - обрадовался он, - а где вы вечером были, я вам вчера звонил, хотел предупредить.
   - У одного старика, Николаем Матвеевичем зовут, на кладбищах познакомилась. У меня теперь столько новых знакомых…. Кстати, не могли бы вы и его посмотреть, вы ведь по мою душу приехали?
   - Если есть проблемы, посмотрим, только …
   - Знаю, время профессора дорого, тем более, вернувшегося из заграницы…
   - Если разрешите переодеться и дадите поесть, согласен осмотреть всех ваших новых знакомых, - наблюдая за моими приготовлениями, говорил Сергей, - где можно оставить вещи?
    - А что это вы при парадном костюме, впервые увидела вас в галстуке, спросила я, когда он вновь появился.
   -  Завтра утром я должен быть в мэрии. Так что мы все должны успеть сегодня.
      Нахваливая еду, он откусывал булку большими кусками, обнажая ровные белые зубы, на творог подкладывал сметану, запивая молоком, смотрел через бокал на меня и все время улыбался. 
     Выйдя в сад,  с какой-то удивительной нежностью гладил по стволам деревьев и сетовал на старость деревьев, которым предстоит большая обрезка.
   - Вы – профессор все бы резали, может можно лечить?
   - Поздно, но через два-три года будут плоды, хотя пора бы новые сорта приобрести. 
    Пока резались и выносились ветви, я готовила обед, благо, что в погребе были картофель, капуста и лук с морковью. Борщ  с курицей получился наваристым и ароматным, картошка жареная с грибами и луком получилась отменная, не зря сушили осенью. Пригодился и мед, подаренный вчера Николаем Матвеевичем.
   Ну, вот, а говорили, что вы – плохая хозяйка, даже медовик испекли, я его просто обожаю. Жаль, молоко кончилось, ну, да и с чаем прекрасно, - не уставал Сергей нахваливать мою стряпню, - остался бы на недельку, пока еда не кончится.
    - А что ж потом, надоело бы, - дразнила я, убирая со стола посуду и нарезая куски пирога для старика.
   - Работать нужно, да и горы ждут, соскучился…
   Увидев меня, старик обрадовано замахал руками, открыв калитку и пропуская нас, спросил:
  - Вот и с супругом познакомите, в отпуск приехал?
  Я объяснила, что Сергей Алексеевич мой старый друг, врач, что мы пришли угостить его пирогом в благодарность за мед.
  Старик не удивился, когда Сергей предложил ему снять рубашку. На спине от лопатки вниз шел косой рубец, чуть выше находился маленький шрам.
Отведя взгляд, я принялась рассматривать альбом с фотографиями, прислушиваясь к мужскому разговору о войне, ранениях, об отдышках, которые мучили по ночам и при быстрой ходьбе.
   Провожая нас, старик сетовал, что не посидели, не попили чаю. Оглянувшись, я видела как, облокотившись на калитку, он смотрел нам вслед.
    - Напишу список лекарств, что сумеете, купите здесь, остальное передам или привезу сам, того, что оставил, хватит почти на неделю, но нужно проконтролировать, чтобы принимал регулярно, сможете? – строго спросил он.
  - Так точно, товарищ профессор, вы – просто командир полка, вас наверняка все слушаются….   Медсестра здесь же есть, должен же кто-то беспокоиться.
 А, может в военный госпиталь его отправить, - предложила я.
 - Завтра позвоню, узнаю, а вы со стариком согласуйте, поедет?
Вернувшись домой, мы складывали распиленные ветки к забору для будущих углей к шашлыку,  разговаривая о старике и о медсестре, которая спрашивала, кто мы и какое отношение имеем к Николаю Матвеевичу, когда Сергей просил ее навестить ветерана войны.
    - С вами не соскучишься и без работы не останешься, - засмеялся, наконец, он, когда работа подошла к концу.
    - Но и не заработаешь, - добавила я, приглашая доктора в дом.
За ужином Сергей вдруг ушел в комнату, где оставил вещи, а вернулся с маленькой коробочкой в руках.
          - Примите, пожалуйста, на память, пусть он напоминает обо мне, не отказывайтесь, в честь нашей дружбы.
 В серебристой коробочке лежало кольцо с бриллиантовым небольшим камнем в изумительной оправе.
      - Мне очень хочется, чтобы вы носили его, - надевая мне на палец, тихо сказал он.
     - Мне тоже очень приятно, что в моей жизни появились вы, я часто думаю о вас…
     - Как и о многих других… я видел ваши глаза, когда уходили от старика, на всех вас не хватит… Я хочу, чтобы вы берегли себя, слышите? У него есть родные, нужно сообщить, пусть принимают меры… хотя…
     Слушая его рассказы о том, как он жил последние годы,  я все время пыталась представить его жену, ее лицо. Но он ни разу в разговоре не упомянул даже ее имени.  Проговорив всю ночь, я напоила его кофе и проводила на пятичасовую электричку, сказав на прощание, что всегда буду рада видеть его. Возвращаясь домой, я увидела, как ставила мне на крыльцо пакет с молоком и молочными продуктами женщина. Остановив ее, я предложила деньги, но она, смутившись, отказалась, сказав, что рассчитается с Галиной, как договорились.
  - Молока ее коровушки и мне, и вам  на продажу хватает, - не беспокойтесь, убегая, крикнула она.
   Через два дня Николая Матвеевича отвезли  в госпиталь, видно Сергей побеспокоился.  Я же дозвонилась до родственников его, которые обещали приехать.  Настроение было жуткое, снились какие-то кошмары. А тут как назло лили бесконечные дожди, даже в саду не удавалось поработать, а ведь купила семян разных цветов для оформления дорожки, как договорились со Светой. Время шло, а не писалось ни строчки. Даже возвращение Галины не изменило моего решения ехать в Питер.
   Отправившись сразу в госпиталь, я нашла Николая Матвеевича в хорошем настроении в кругу дочерей. Казалось, что настроение должно было бы измениться, но чем ближе я подъезжала к дому, тем тревожнее становилось на душе.  Поднявшись по лестнице, увидела в щель свет, толкнула дверь и вошла, окликая Стаса.
 Он стоял в спальне у телефона и, странно посмотрев на меня, спросил:
    - Откуда ты взялась, почему не брала трубку, я тебе почти с утра дозвониться не могу. Но, увидев мои испуганные глаза, начал торопливо успокаивать:
  - Нет, нет,  с детьми все в порядке.  С нашими все хорошо, сядь, пожалуйста.
  - Ты на работу звонила?
  - Кондратию? Зачем, - не понимая, что происходит, спрашивала я.
  - Вику Громову привезли, их машина подорвалась на мине.
   Увидев мой вопросительный взгляд, добавил:
   - Насмерть, самолетом доставили тела, завтра  будут хоронить, - как-то холодно и лаконично произнес он, подавая мне лекарство и воду.
 Я машинально проглотила предложенное.
   - На кого угодно, только о ней ни разу не подумала, девочка моя…
Я ходила от окна к стене и обратно, загибая пальцы до хруста.
- Ты, знаешь, Стас, это не справедливо, это я виновата. Если бы ее тогда Кондратий уволил…
  - Прекрати, - резко оборвал он, - прекрати, кто тебя может обвинить? Родители из Архангельска прилетели, какого им? Единственная дочь…
    По всей улице, ведущей к редакции, стояли люди с цветами, их было много – знакомых и малознакомых,  тех, кого видела по телевизору один или много раз, тех, кто никакого отношения не имел к нашей профессии, но, узнав о горе, пришедших проститься с Викой и разделить его вместе со всеми. У гроба сидели  совсем не старые мужчина и женщина – родители Вики, Кондратий, молодой человек, с которым встречалась Громова  и еще несколько человек, молодежь стояла сзади них. Однокурсники, друзья, сослуживцы…
   Прощаясь, говорили много, но трудно. И только Кондратий, ко всеобщему удивлению, говорил не о ее смерти, а о ее таланте, о ее характере, о ее человеческих качествах, поблагодарив родителей за прекрасно воспитанную дочь.  После выступления он попрощался с ними и, сев в машину, уехал. 
   - С сердцем, видно, - пронеслось среди присутствующих, - он в аэропорт ездил встречать, всю ночь звонил всем, документы оформлял…
  На квартиру к Вике с родителями поехала молодежь, Кирилл шел, понурив голову, плечи молодого человека были опущены, словно шел старец. В нем нельзя было узнать того сияющего улыбкой человека, умеющего интересно и содержательно говорить, при этом, делая комплементы всем, с кем общался.   Попрощались перед отъездом и мы, все кто работал  последнее время с Викой, с родителями и друзьями, выразив свои соболезнования. 
    Что могут  еще сделать люди, если даже время не в силах зарубцевать подобные раны. Может ли время разобраться в необъяснимом, редкостном нравственном явлении некоторых молодых людей, идущих туда, куда зовет их совесть.  И не время улучшает людей, а люди могут улучшить нравы своего времени, поступками, самой жизнью.
    Не сговариваясь, почти все, кто работал в нашем журнале, вечером встретились у Кондратия дома, там же был Сергей. 
- Хорошо, что собрались, - сказал он мне на кухне,  - выговоритесь, всем станет легче и ему с вами.
   Приготовив бутерброды, нарезав овощи и фрукты, которые  принесли с собой и нашлись у него в холодильнике, мы накрыли стол.  Кондратий встал с дивана, приглашая всех присоединиться. Помянули Вику и ребят, ехавших с ней  той злополучной дорогой. Говорили о нашей армии, о правительстве, о депутатах, о нас самих.
  - Шолохов когда-то сказал, что пишущий должен уметь прямо  говорить читателю правду, как бы горька она не была, я думаю, так же должен поступать и врач, если он хочет помочь больному преодолеть недуг.
    - А не слишком ли это жестоко, а не убьет ли эта правда человека? – возмутилась Тамара Георгиевна.
    - Того, кто хочет жить – не убьет, когда борются совместно, победят и слабые.
    - Да, пути не открываются перед теми, кто не борется, - согласилась Екатерина Андреевна, - только все равно смерть выбирает лучших…
    - Не смерть выбирает, а ее выбирают те, кто идет впереди, чтобы показать другим, как нужно жить…
     - Ну, Кондратий Аркадьевич, вы, я вижу опять на своем коне и с шашкой в руке… Доктору здесь больше делать нечего.
Поговорив еще немного о том, что происходит сегодня со всеми нами, стали расходиться, для завтрашнего дня  нужны были силы.
    Вместе с Сергеем мы вышли из подъезда Кондратия. Внизу ждал Стас с машиной.
        - Давайте, мы вас, Сергей Алексеевич домой подбросим. Тяжелый день у вас сегодня…
     - В больнице каждый день тяжелый, хотя там вроде бы совершенно чужие люди…
   Всю дорогу он спрашивал о Германе, о наших детях, выходя из машины, поблагодарил и просил передать  привет им и Светлане с Юрием.
   - Утром опять уедешь?  Может быть, дома поживешь? – спросил муж, закрывая за мной дверцу машины.
   -Ты весь день на работе, а мне что делать? Там люди вокруг…
  - Разве тебе их здесь не хватает? Хотя все - чужие люди, никому нет дела друг до друга. Только ведь и мне тебя не хватает, такая тоска… Хорошо, что работы сейчас много, прихожу и падаю в постель, порой и чаю попить не хочется.
  - Что ж, сегодня вместе почаевничаем, хотя, знаешь, я бы выпила чего-нибудь покрепче…
  Утром позвонила Галина Филипповна, предупредила, что Рома может меня подбросить, так как обещал ей в этот день приехать.
   - Вот и отлично, не трястись в электричке, - подумала я, - да и народ свой лучше узнаю, чем живут, о чем думают, о чем мечтают.
    Усмехнувшись своим мыслям, начала собираться. Стас огорченно вздыхал, но когда запахло молотым кофе, настроение его улучшилось. Увидев у подъезда машину Ромы, он подмигнул мне так, что я засмеялась.
    Дверцу машины открыл водитель, который потом всю дорогу молча смотрел на дорогу, на вопросы мои или хозяина он только кивал или отрицательно мотал головой.    Нельзя было определить, умен он или вовсе глуп, а уж узнать о его планах и мечтах было просто невозможно.
  Высокий, широкоплечий детина, с коротко подстриженными каштановыми волосами, с правильными чертами лица он был похож на спортсмена, единственно, что отличало их, был взгляд. Какая-то обреченная покорность, а может беспрекословная верность, я уже не могла точно определить.
    Я вдруг вспомнила мальчика, который занимался когда-то с Алешей гимнастикой, мне казалось, что что-то похожее было в этом водителе.
 Словно угадав мои мысли Рома, увидев рекламный щит, на котором мелкими буквами предупреждали о вреде курения, а крупными призывали приобрести эту привычку, сказал:
      - А Виктор не курит, он ведь бывший спортсмен, гимнаст, чемпион Европы, между прочим, такие номера может показать, закачаешься.
      - Нужно было бы спортивную школу открыть, тренировать детей, готовить к соревнованиям, тем более, что спорт приносит немалые деньги.
      Рома ухмыльнулся, но вслух произнес:
   - А что, можно и открыть, только не гимнастический зал, а убойный ринг, рулетку своеобразную, - Пиф, паф, ой, ой, ой,  - при этом он засмеялся так, что мягкое кресло  под ним стал подпрыгивать.
    - Такого добра уже достаточно, людям надоела кровь, хочется красоты, и за нее будут платить, - начала сердиться я, словно от моих слов что-то могло измениться.
     - Нужна реклама красивой жизни? Сделаем, - нахально пообещал Рома.
За время нашего разговора Виктор не произнес ни слова,  только когда подъехали к дому, молча открыл передо мной дверцу,  кивнув головой в знак прощания.
     Не успела я переодеться, как влетела Галина. Элегантный брючный костюм   
сидел на ней безупречно, только поверх него был надет фартук с сиреневой вышивкой, что выглядело как-то нелепо. Не обращая внимания на мой удивленный взгляд, она принялась безо всякого вступления делиться впечатлениями о поездке, о полете, обо всем, что поразило ее воображение.
   - Теперь во Францию рвану, вы ведь недавно были, а уж потом в Англию, а там в Штаты, правильно? Чем он их на девок будет тратить, пусть на мать раскошелится. 
Я попыталась объяснить, что только вчера с похорон, что тяжелый день был, но она не унималась. Ее рассказ напоминал крик стаи ворон, неизвестно откуда взявшейся над головой, пока она кружила, я, не стыдясь гостьи, улеглась в постель, попросив когда та уйдет, погасить свет. Ушла Филипповна   не скоро, в конце она начала жаловаться на сына, который отказал ей в покупке дома в Абрамцево. Я от неожиданности оторвала голову от подушки:
        - Это же – государственный историко-литературный музей-заповедник! – возмутилась я, - зачем он вам?
    - Так, если не Рома, его другие купят, чем же мы хуже? Хотя он мне и не понравился, ветхий, почти как мой, но престижно, говорят, щас все музейное скупают, и заповедные места тоже, чо ждать? Когда все раскупят?
   Когда дикий истерический хохот разорвал мою комнату, она, обидевшись, ушла. Уснуть я уже не могла. В голове перемешались Петергоф, Павловск, искреннее удивление и восхищение Галины там и алчный взгляд в Абрамцево, кошмар сна смешался с бредом ее слов и желаний, а в стороне укоризненно стояла Вика, наблюдая за мной и Филипповной.
    Когда приехала Светлана, я не выдержала:
    - Слушай, откуда что берется, из скромной работяги она превращается в монстра, я не знаю, как избавиться от ее назойливого общества?!
    - Ничего, поездит, насмотрится дерьма и вновь вернется к своим вышивкам, увидишь, - успокаивала меня подруга. Ты лучше скажи, как у тебя дела с мужем? Он так похудел, что смотреть больно. Мне, конечно, нравится Сергей Алексеевич, но Стаса мне жаль, он наш старый друг… Потом как Алешка, внук?
     - О чем ты, девочка моя? Я никогда не уйду от мужа, не знаю, любовь это или еще что, но менять свою жизнь не собираюсь. Более того, потеряв мужа, я потеряю друга, брата, товарища, да и любовника, возможно, кто его знает. Как там – на стороне, еще не известно, а здесь – все, как надо, как мне нравится, понимаешь?
     - А что же ты сюда опять вернулась? – недоверчиво спросила она, - что ты его до кондрашки довести решила?
    - А что с Кондратием? Опять сердце? – начала я дразнить подругу.
    - Что ты мне голову морочишь, я говорю не о Кондратии, а про кондрашку, которая скоро схватит и меня,  - повалив меня на старенький диван, кричала она, - развела мужиков целый гарем, то Рома, то Сережа, то какой-то дед в госпитале, а люди с ума сходят.
    - А ты откуда про деда знаешь, - недоуменно спросила я.
    - От медсестры, подвозили мы ее, из города возвращалась. Юра, как услышал, так решил к Стасу заехать, успокоить его, заодно проверить, чем он там питается, ты ведь не любишь по магазинам ходить.
     - Да, ты права, хозяйка из меня никудышная,  да и жена, наверное…
     - Что ж тогда от мужчин отбоя нет?
     - Если дед и Рома – мужчины, то я - не женщина.
     - Женщина, еще какая женщина, только в нашей стране быть журналистом и женщиной одновременно – сложно. Да и не только в нашей, особенно, если лезть в политику, хотя она присутствует везде. Недавно в РОНО зашла – кабинеты – шикмодерн, евроремонт – чудо. Народу… А в школах и садах – нищета, убогий ремонт силами сотрудников, учителя - и маляры и плотники, и садоводы и экскурсоводы… Ученики одеты лучше учителей – позорище…    Развели кабинетных крыс – не пробиться.
   - Что-то ты не ласкова сегодня, весна действует, агрессии добавляет?
   - При чем здесь весна? Хотя, знаешь, глянула как-то на себя в зеркало и   содрогнулась. Старею, мелкие морщины изрезали все лицо, тело какое-то рыхлое, бело-синее, фрр…
    - Ну и картина! А, по-моему, ты еще очень соблазнительная особа. Умна к тому же.
    - Нынче модны мартышки, улыбающиеся кикиморы, потому что тупоголовость некоторых особей не терпит, когда дамы вдруг проявляют свой интеллект в их присутствии, да и в отсутствии тоже. Лучше, когда кивают и улыбаются.
     - Кончай сердце рвать, пойдем,  лучше я покажу тебе сад.
Мы долго сидели в беседке, после прогулки по обновленному мной и Сергеем саду, выливая горечь в эту весеннюю прохладу, пытаясь освободить место для новых более приятных чувств и впечатлений, которых почему-то становилось все меньше.
   - Знаешь, у меня такое чувство, что наше правительство затеет новую войну, нет, не само, а опять как-нибудь с помощью других государств, а не наше так соседнее, везде чехарда. Тягостно на душе. Идешь по городу, - унылые лица, даже в праздничные дни. Одно радует – детишек больше стало, да беременных женщин. И от кого они только беременеют?
    - От наших мужей. Заметила, какие папаши у этих ребятишек, им не меньше сорока, а то и под пятьдесят…
    - У моей бывшей сотрудницы двадцатилетний сын от наркотиков умер, а Алешкиного  одноклассника  не стало, когда ему было только шестнадцать лет.
   Пока мы сидели, солнце ушло за горизонт, стало холодно, темно и неуютно. Лес вдали казался черным облаком, опустившимся на землю. Что-то тяжелое наползало на душу.
   - Пойдем в дом, - поднимаясь со скамьи, предложила я, - страшновато стало.
   - А раньше до утренней зари просиживали, не мерзли и не боялись. Ну, что ж, пора спать, хотя привезла одну статью, хочу перевести ее тебе, занимательное чтиво.
  Чем меньше человек знает, тем спокойнее и счастливее он, наверное, живет, чем меньше имеет, тем меньше хочется ему.
    Когда-то в далеком детстве в городе ломали старые временные лачуги, и жильцов переселяли в новые благоустроенные дома, а мне хотелось остаться  в одном из тех, которые готовили под снос. Что-то пугало меня в многоэтажности, и вполне устраивали печь, стол, стул и старая кровать. Теперь мне этого было не понять, тогда же я не понимала взрослых, желающих  приобрести новую мебель, а позже суперновую  и так бесконечно, как и с одеждой, посудой, машинами и прочими недешевыми предметами. Человечество ненасытно, и в достижении своих целей порой кровожадно. Чем больше у человека есть, тем алчнее он становился. Не знаю, могли бы остановить эту неуемность желаний трагедия или любовь? Личное горе иногда заставляет замечать несчастья других людей, а когда человек счастлив, он думает, что счастливы все. Так это или нет, во всяком случае, мне не приходилось встречать счастливцев, желающих поделиться  этим богатством, не просто рассказать о нем, а именно разделить  на всех это сокровище. И чем больше оно, тем надежнее прячется от постороннего взгляда. После войны все двери большинства людей были открыты, красть было нечего, самым большим подарком было – общение, теперь  все не так. Обстоятельства меняют многих…
   Не успели мы позавтракать со Светланой, как в дверь кто-то постучал. На пороге стояла Галина Филипповна в дорогом черном костюме, поверх которого была наброшена серая стеганая фуфайка, а на ногах красовались глубокие галоши.
    - Хорошо, что я к завтраку успела, молочка вам принесла,  - начала она с порога свою торопливую бесконечную речь, - да и сама, если позволите,  кофейку попью у вас. Коровушку нынче последний раз подоила, подруге продаю, да и все, что в доме, в Питер переезжаю.
   - А как же вышивки, - недоуменно спросила я, больше обращаясь к Свете, нежели к ней.
    - В музей прикладного искусства отдаст, к чему они ей в новой квартире со всеми удобствами, - ответила подруга, подвинув табурет соседке.
   - А я и не догадалась, вот ведь как здорово! – обрадовалась та, - грамоту, наверное, дадут, почетным гражданином сделают, а, - взглянула она с надеждой.
   - А как же,  вот Маргарита Васильевна очерк о вас напишет, прославит на всю область, круче сына станете, меценат вы наш поселковый…
   - А может мне в своем доме музей сделать, а? Оставить все как есть. Вон Мамонтов купил когда-то имение у дочери Аксакова, сделал его приютом талантливых людей и сам прославился.
    - А что, неплохая идея, - совершенно серьезно поддакивала Светлана, - мы станем музейными хранителями, постоянными гостями музея Кузякиных. Будем приглашать знаменитых людей, создадим творческий союз, пикники устраивать начнем, капустники…
   Глаза у Галины загорелись:
   - Деньги у Ромы на раскрутку возьму, хорошая реклама ему не помешает. Только почему Кузякиных?
  - Редкая фамилия. Романовы – царствующая семья, спутать могут. Герб нужно заказать. Хотя, постой, может вы и есть родственники, нужно обратиться куда следует, пусть выяснят.
   Когда я  выскочила из дома, Светлана успокоила соседку, объяснив, что у меня климакс начался, удушье и прочее.
  Разговор у них перешел в иное русло, женские болезни всегда на первом месте, после мужских, конечно. У последних все тяжелее и сложнее протекает.
 Когда я вернулась в дом, побродив по саду и полив высаженную рассаду цветов, Галина набросилась на меня с  разными советами.
  - Витамины нужны, иначе – гибель нашей женской красоте, - подытожила она, поблагодарив за угощение и общение.
   Когда дверь закрылась, мы, глянув друг на друга, изошлись в хохоте. Мышцы вокруг рта болели, слезы текли ручьем.
      Часто, выбирая вещи, мы более придирчиво осматриваем товар, чем выбираем людей для общения. А иногда и не выбираем, они сами приходят. А потом также скоро исчезают, словно их никогда и не было. Может это и хорошо, есть с кем сравнить настоящих друзей.  Они не появляются и не исчезают просто так, они живут в сердцах всю жизнь, занимая его огромную часть, но если умирают, остается большая незаживающая рана.
   Много лет общаясь с Ковалевскими, я ощущала заботу и внимание, понимание и сочувствие, ни назиданий, ни поучений, общие взгляды и похожие интересы. Мы знали вкусы и привычки друг друга, делая подарки или сюрпризы, уважали принципы и традиции наших семей. Особенно после смерти Юриных родителей мы еще более сблизились. Дети выросли и разъехались, у них своя жизнь, планы на будущее, и мы всю нежность стали отдавать тем, кто был рядом. С возрастом особенно хочется быть предельно откровенным, жить в гармонии с самим собой и близкими людьми.
    Зачистив рамы и двери в доме, мы покрасили  их изнутри и снаружи белой краской, закатали валиками дом в ярко сине-бирюзовый цвет, выкрасили забор, веранду и скамейки, побелили деревья. Через две недели подворье было не узнать. Радуясь свободному времени, неподневольному труду, питаясь салатами  и молочными продуктами, не желая тратить время на готовку блюд, мы похудели и похорошели, как сказал нам Николай Матвеевич, консультирующий нас в малярном искусстве.
  После ремонта он пригласил нас в лес, полюбоваться на его заповедные места, которые они еще с супругой Анастасией Игнатьевной приглядели, когда-то в молодые годы. Старик выглядел бодро, шел впереди, постоянно оглядываясь на нас, словно проверял – не отстали ли? А может, просто хотел еще раз взглянуть на красивых женщин, согласившихся скрасить его одиночество.
   Нам нравился этот народ – настоящие мужчины и прекрасные женщины его возраста, что-то особенное было в их поколении, оно вызывало восхищение и зависть. Мы шли и подшучивали над собой и этим крепким мужчиной, ведшим нас по удивительно красивым местам, утопавшим в весенних цветах.   
     Облюбовав одно место, мы решили отдохнуть и перекусить. Пока мы расстилали покрывало и вытаскивали еду, Николай Матвеевич соорудив на двух камнях решетку из веток, быстро поджарил сосиски, которые показались необыкновенно вкусными с помидорами и огурцами.
   - А не выпить ли нам по сто фронтовых? – спросил он, разливая по стаканчикам приятно пахнущую водку.
       - Мята и смородиновые листы,  вкусно, - похвалила Света, закусывая малосольным огурцом, настоянную водку.
       -  Все равно, не та водочка, не та, что раньше, - с горечью произнес старик, - души не греет…
     Он смотрел на вершины елей и берез, шелестящих молодой листвой и думал о чем-то своем.
     - Однажды во время войны нам пришлось целый день в донской водице просидеть, темноты дожидаться. Так вернувшись к своим из разведки, нас спиртом отпаивали. И не только от холода. Шестеро нас было. Мост через Дон должны были взорвать, а как отходить стали, пришлось двоих оставить прикрывать, немцы на рассвете заметили. Степь, укрыться негде, в камыш нырнули, там и просидели, пока наши ребята гранатами отбивались и автоматными очередями от фашистов и их овчарок.
   - Погибли? – спросила Света, и сама же ответила: - Конечно…
   - Самое обидное, что даже не наградили. Нет доказательств, что не сдались, а оба полегли в том неравном бою. Сколько было таких случаев…
Может, и зарыли тела местные жители, да кто вспомнит, кто, где лежит, как погиб…
  На высокой березе сидел ворон, поглядывая в нашу сторону, ждал, наверное, когда уйдем и оставим хоть что-нибудь из съестного.
   - Помянем? – тихо спросила я, боясь нарушить эту тишину
   - Давай, Марго, царство им небесное, - подруга молча выпила глоток обжигающей мятной жидкости.
Старик выпил полстакана молча, закусывал, медленно пережевывая пищу.
   - Не так хотел я жить, вернувшись с фронта, не так. В долгу я перед ними, в неоплатном долгу, все думал, что успею, а нет, засосало так, что и думать забывал.
   - В Волгограде новое кладбище на Мамаевом кургане появилось, останки незахороненных солдат туда привозят, родственников ищут. В основном дата смерти на плитах, сорок второй, сорок третий годы.…  Помнишь, Свет, двух морячков на кладбище? Они тоже в Сталинграде воевали, выжили… Мы у них спрашивали, как им жилось после войны, когда вернулись с фронта.
   - А того мужчину, ну, с четырнадцати лет, который воевал? Ну, в зале боевой славы, забыла?
   - Харченко, кажется.
   - Ну, да, Харченко, сейчас у него уже взрослые сыновья, как мы, наверное.
  Мы выпили еще за победу по последней и стали собираться. Старик еще раз проверил, потух ли огонь, разворошив золу, присыпал землей. Не успели мы отойти от налюбованного места, как ворон слетел вниз. Дождался. Отведает кусочки мяса и сыра, оставленные мной для него.  Сквозь лес шли молча, каждый думал о своем. Я  о родителях, о своем муже, потом о сыне и внуке. Думала о том, что страшно соскучилась по всем троим. Вспоминала первые дни Таниного пребывания в Питере. Подумала, что не зря родители часто повторяли:
   - Ничего, как нибудь, лишь бы не было войны.
Я тоже  это повторила про себя, ибо ничего нет страшнее ее.
 -  Ну, вот, хотел порадовать вас, а вижу, что огорчил, - виноватился старик, отстраняя длинные пахучие ветви елей с пути, - простите Христа ради. Сам себе облегчение сделал, исповедался будто, а вас омрачил, вижу.
    - Да, что вы, - возразила Светлана,  -  я бы сюда век не выбралась, красотища какая! А на счет войны, так нам о ней по телевизору каждый день напоминают, то в одном месте воюют, то  в другом. Льется кровушка, отмывает чужие денежки.
    - Сам понять не могу, что происходит в мире? – сокрушался Николай Матвеевич, - что ж им не живется спокойно? С жиру бесятся, горя не пережили…
   Выйдя из леса, мы на минутку заглянули к старику, уговорившего нас посмотреть на его крольчатник.  В одной из новых клеток сидели два пушистых комочка, дрожа толи от холода, толи от присутствующих, с любопытством разглядывающих их. Они были настолько прелестны, что хотелось потрогать их крохотные тельца.
    - Неужели они дадут такой приплод? – показывая на пустые клетки, удивлялась Светлана, - куда же вы их потом денете?
   - Вам на полушубки подарю, будете деда вспоминать, - улыбаясь, сказал Матвеевич, просовывая сквозь решетку, пучок свежей травы, - молочай любят.
   Его лицо светилось улыбкой, словно кормил малых деток.
  - Вот забаву себе нашел, каковы? – спросил он, когда от травы остались крохи.
  - А  нам потом на разживу дадите? – ехидно спросила я, поглядывая на подругу.
   - А как же!  Весь поселок мясом обеспечим, собьем цены хапугам-пере-купщикам.
   - Не дадут, за диетическое потребуют большую цену брать. А кто купит. Все равно разоримся, придется даром раздавать.
   Угостив нас медом, старик проводил до калитки:
  - Заходите, если время найдется, не забывайте.
Подходя к обновленному дому, мы увидели Галину с сыном.
   - Не на продажу готовите дом? – спросили они в два голоса, - сколько же хотите за него и землю?
   Объяснив, что не продаем, мы хотели закончить разговор, Но Галина так обрадовалась, что Свете не удалось закрыть калитку перед ее носом.
  - Слава тебе, господи, а то я испугалась, кто ж за нашим домом приглядит?
   - Рома кого-нибудь сторожем наймет, да  к вам во двор  и так никто не заглянет, побоится…
  Галина злобно поглядела на Ковалевскую, окинула взглядом и меня:
  - Что ж вы, дома не сидите, супруг приезжал, только что уехал.
  - Стас? Почему же он не остался, ведь знает где ключ лежит, - удивилась Света. Может, записку оставил? – она пошла по дорожке к дому и оттуда позвала меня.
   - В магазин поехал, сейчас будет, вот сумка стоит на крыльце.
 Не успели мы войти в дом и раздеться, послышался шум подъезжающего автомобиля.
  -  Ну, вот, иди, встречай любовь свою, - засмеялась она.
Идя ему на встречу, у меня возникло какое-то странное чувство, словно не видела его много лет, боясь увидеть разочарование в его глазах.
   Прижимая меня к себе, он долго целовал мои волосы, потом виски и губы.
   - Ты пахнешь лесом, цветами и, по-моему…
   - Водкой я пахну, старик нас в лес водил, помянули солдат, но как ты догадался?
 Заглянув в его глаза, я смутилась:
    - Что ж ты так смотришь?
    - Люблю… Соскучился страшно…- обняв меня, он вел к дому, удивляясь его новому виду.
      - Кто это все сотворил? Вот Юрка удивится…
     -  И очень обрадуется, - вмешалась в разговор Света, - ведь ему останется только отдыхать.
    - А мы  с ним краски купили, зеленой и желтой, хотели покрасить… А вы уже… Кстати, очень красиво получилось. Екатерининский дворец, прямо, золотишка не хватает и скульптур из Италии.
   -  Еще один желающий завладеть музеем, - заметила Света, - ты лучше скажи нам, что вкусненького привез, соловушек баснями не кормят.
    -Так я что ли соловей?
   - Ты не соловей, ты – просто красавец, глаза блестят, стрижка – класс, прямо, как с обложки модного журнала.
   - Старался, знал к кому еду, - прижимая меня к себе, шутил Стас. Сумку открывайте, там не только еда, а еще журналы  с моими статьями и даже фотографиями.
   - Что ж молчал, теперь понятно, по какому поводу коньячок, шампанское и такой прикид.
  - Ну, вот, еще один повод выпить, может, старика пригласим, или отложим до Юриного приезда.
  - Пока вы за стариком сходите, и он подъедет, а я стол раздвину. У вас что-нибудь поесть найдется  или вы тут впроголодь жили?
   - Трудились в поте лица, не покладая рук, миленький, но борщ твой любимый есть, салатики всякие и с сельдереем тоже. Мужских слез, правда, нет, граната не нашлось, но можем завтра приготовить и его, приучили тебя Татьяна с Маргаритой ко всяким изыскам.
  -  Кстати, посмотрите фотографии, получил через Интернет, Как вырос и изменился Герман!
  - Дети быстро растут, - вздохнула Света, - не  успеешь  в садик отдать, как на носу первый класс, а там и выпускной бал. Своей жизни и не помнишь…
   - Нельзя, Светик, быть вечно молодыми, в зрелости свои прелести есть.
   - Например?!
   - Дети и внуки, например, дела, которыми можешь гордиться. Твои ученики, в конце концов! – обрадовано вспомнил он недавнюю встречу с одним из  своих аспирантов,  который стал академиком.
  - Умнейший парень, а увидел меня, порозовел весь, выражая свои благодарности.
   - Расхвастался, как петух молодой перед курочкой. Вам, мужчинам проще, вы и в семьдесят хоть куда, а женский век гораздо короче. Ладно, Рит, пойдем к старику, похвалимся достижениями твоего ненаглядного.
   Покричав через закрытую калитку, и не дождавшись ответа, мы решили, что Николай Матвеевич спит, устав от нашего путешествия, но мои предчувствия подтвердились, когда, перелезая через забор, я увидела его, прислоненного к одному из ульев. Открыв калитку Светлане, крикнула, чтобы позвонила медсестре и в скорую помощь, а сама подбежала к  старику.
  Он был мертв. В открытых глазах отражался закат, губы слегка улыбались, словно он прилег отдохнуть, старая кепка лежала около его ног…
   Прибежавшая медсестра, запыхавшись, попросила найти документы и выписку из больницы, которые находились вместе с орденами и фронтовыми фотографиями, где он был молод и необыкновенно красив…
   Хоронили его родственники через несколько дней, положив рядом с супругой, а еще спустя неделю, распродав имущество, укатили в свою Москву.
 Чувство вины и необъяснимой тоски навалилось на сердце. Что мы не так делаем, как нужно поступать, чтобы хотя бы перед самим собой быть честным?
Многочисленные вопросы мучили не только днем, они терзали меня по ночам, не давая уснуть.
  - Всем не поможешь, - успокаивала Светлана, - вокруг себя всех нуждающихся в теплоте и заботе не соберешь. Затянувшаяся депрессия в нашем возрасте - смерть.
  Сказав последние слова, она взглянула испуганно на меня и вдруг крикнула, бросая тяпку:
  - Все, иду звонить Сергею, может он вытащит тебя из этого состояния, я с тобой с голоду умру, не ешь ничего который день…
 Но приехал  Стас, взяв отпуск за свой счет на две недели.  Сергей и Кондратием приехали позже, побыв два выходных с нами, уговаривали вернуться на работу.
   - Маргарита, Кирилл принес незаконченные работы Вики, наброски всякие, их нужно просмотреть, что-то напечатаем. Кто, кроме тебя этим может заняться? Ты ее знала лучше всех, у молодых свои планы, на чужого дядю работать не станут, - просил шеф, - родители тоже тебя просят, звонили мне несколько раз, не отказывайся, знаю, что об ответственности заговоришь, не надо. У кого такой авторитет?
  - Соглашусь, если напечатаешь все, что отберу.
Кондратий, сморщив лоб, потер пальцами висок, помолчав, кивнул головой:
  - Только не переборщи, знаю я вас…
Он сказал это так, словно Виктория была жива, и он мог нам устроить взбучку, если мы перейдем отведенные им рамки дозволенного.
  Уезжая, Сергей, пожав руку, сказал:
   Устроились вы здесь недурно, тишина, воздух, райский уголок, сам бы к вам присоединился, да дел по горло.
  - Ну, уж нет, от вас одно беспокойство дамам, - беря Стаса под руку, сказала Света, и когда вы с Кондратием Аркадьевичем женитесь только?
    Мужчины, переглянувшись, улыбнулись.
  - Самые лучшие уже выбраны, нам остается только любоваться ими.
   - Или ждать, когда им наскучат их мужья, - садясь в машину, ответил Кондратий, - вот тогда и пойдем к венцу.
   Сергей поцеловал нам обеим руки, поблагодарив за теплый прием:
   - Всегда рад вас видеть, вы необыкновенные женщины, вас трудно не любить.
   - Все! Вы слышали, обратилась она к Стасу, - вот так и ранят женские сердца,
а потом лекарствами пытаются отделаться.
   - Ну и язва ты, Света! – толкнула я подругу.
   - А тебя опять работой завалили, а ты и рада, гонорар кто получит?
   - Света…
Книгу пришлось отложить. Развернув пакет, переданный мне шефом, я поразилась Викиной работоспособностью, здесь было все.  Разные очерки, рассказы, повести, стихи, много коротких, но емким по содержанию записей и заметок, они были настолько интересно написаны, что первые два дня я просто не могла оторваться от этого богатства. Касались ли они лекарственных препаратов, работе платных клиник, судов, милиции, все говорило  о коррупции в стране. Она словно губка впитывала все, что видела, слышала, подтверждая это серьезными фактами, ссылаясь на различные данные. Ее записи говорили о встречах с думскими работниками, работниками культуры и образования, с теми, кто работал на крупных предприятиях, в воинских частях.   
     Откуда она брала время и силы для всего, мне было непонятно. Было бы ли это опубликовано, будь она жива, я не могла утвердительно ответить, но теперь, после ее смерти все это приобретало другой смысл и значение. Конечно в добывании многих данных, думала я, ей помогал Кирилл, который был вхож во многие структуры города и страны. Среди записей я нашла письмо Вики к отцу. Сначала я не хотела его читать, подумав, что попало оно сюда случайно, но то, что оно было приколото к одной статье, меня удивило, и я решилась. Отослано оно было с Кавказа за две недели до случившегося с ней трагического случая. Все записи ее нахождения там должен был передать оператор, который вернулся раньше, но  ни я ничего не нашла, ни Кондратий не говорил ни слова о том, что получал что-то. Все после похорон решили о том, что, по-видимому, они были при ней и там же сгорели. Почему-то никто не говорил о том, что я прочла в письме Вики.
  Мне это показалось странным, и я позвонила Кондратию Аркадьевичу вечером домой.
    Он спокойно объяснил, что переданные пленки и снимки просмотрел, но записей никто не передавал, и только поинтересовался, откуда я об этом узнала.
Узнав об источнике, сетовал, что не прочел письма сам.  Еще больше меня удивил его приезд на следующий день после звонка и просьба показать это письмо.
     Он был,  как всегда шикарно одет, привез нам пакет с фруктами, но задерживаться не стал, а, попив с нами кофе с коньяком, поговорив о всяких мелочах и прихватив письмо, укатил в Питер. Удивило и то, что приехал он не на своей машине и с чужим водителем.
     -  Странно, - удивилась Светлана, - так вырядиться и побыть не больше часа, стоило ли ехать?
 Я ничего не сказала Свете о письме, а вечером сама отправилась в город на электричке, под предлогом, что соскучилась по Стасу.
  -  Хочешь проверить, не завел ли он себе любовницу? – едко спросила она, - или хочешь узнать в редакции о приезде шефа? Что-то ты темнишь, подруга…
   Пройдя по лесной тропинке, которая была короче, я едва успела запрыгнуть в вагон. Всю дорогу, пока шла, у меня было ощущение, что кто-то наблюдает за мной, прячась за деревья. Когда же в вагон зашел человек и сев рядом разговорился со мной, я немного успокоилась, вокруг были люди, а он доброжелательно-вежливый рассказывал о своей матери, которую ездил навестить. Был он ростом со Стаса, под метр восемьдесят, с темными волнистыми волосами коротко подстриженными, карими с вкраплениями глазами и улыбающимся красиво очерченным ртом.    Рассказывая различные истории об охоте и рыбалке, он спрашивал между прочим, куда ехала я и кто живет в поселке, где я села. 
   Когда же я сказала, что он совсем не похож на охотника и тем более рыбака, он, широко улыбнувшись, сказал:
   - Вас не проведешь, неужели сами рыбачите? Где же ваш улов? – пытался пошутить он, но глаза его сделались сосредоточенными, мягкость куда-то улетучилась.
   - Охотник он за женским полом, - вмешалась пожилая женщина, - сразу видно.
   - А почему бы и нет, - повеселел спутник, - вам, что, завидно?
   - Да ведь она женщина серьезная, замужняя, - не унималась соседка, сидевшая напротив меня, - кольца не видишь на руке?
   - А колечко-то не обручальное, не мужем подаренное.
Сказанные слова, словно веткой хлестнули по лицу. В голове пронесся поток догадок и предположений.
   - Не ищите в своей головке ответа, просто я знаком с тем, кто вам его подарил, - тихо шепнул он.
   - А это что, запрещено? – пыталась я овладеть своими эмоциями.
  - Нет, конечно, - подхватив меня под руку и выводя из вагона, сказал он, - а вот приехали вы в Петербург зря, отдыхали бы со своей подругой, а теперь мне придется вас до самого дома провожать, чтобы с вами ничего не случилось.
   - Кто вы? - резко вырывая руку, спросила я, - что вам нужно?
   - Мне? Ничего, - махнув рукой водителю проезжающего такси, сказал мужчина.
   - Я с вами не поеду, - категорично возразила я.
   - Конечно, я с вами поеду, а вы позвоните супругу и скажете, чтобы встречал, - говорил он, открывая передо мной дверцу машины.
   Сев в машину, звонить не стала, боялась напугать мужа преждевременно. Вопросов больше не было,  когда я вышла из машины, мужчина попросил о случившемся не распространяться.
   Когда же я вошла в квартиру, позвонил Кондратий. Спрашивал все ли у меня в порядке и как я себя чувствую.
  - Отлично, с вашей помощью, - буркнула я, удивив своей грубостью мужа.
  Когда Стас узнал о случившемся, попросил вернуть пакет Кондратию и оставить все на его совести.
 - Прошу тебя, подумай о себе, обо мне, о моей работе, о детях. Зачем тебе все это?!
    Я дозвонилась Сергею и, описав внешность нашего общего теперь знакомого, узнала, что тот занимается альпинизмом в свободное время, а где работает, он толком не знает. Узнав о кольце и забеспокоившись, Сергей обещал утром подъехать, если узнает в чем дело.
   - По моему, ты вместе с Викой влезла в чужую область, сделай, как я сказал, Сергей скажет тебе тоже самое, я уверен. В конце концов, сделай то, что просил сделать тебя Кондратий, а не ищи ничего нового.
   - Отец Вики не просто так вложил это письмо, он надеется. 
   - Вот пусть он сам этим и занимается, обратится в ФСБ или еще куда следует. Или Кирилл, ведь письмо он у отца взял наверняка?
    - А мы, как всегда ни при чем?
    - А тебе твоих приключений за время твоей работы мало было? Ты когда-нибудь будешь думать о близких, которые волнуются, переживают за тебя!
 Стас разговаривал так впервые со мной. 
   - За кого ты больше боишься, за себя или за меня?
    -За детей! – резко крикнул он и вышел из кухни, где разгорелся спор.
    - Запрещенный прием, ты – трус!
 В ванной что-то разбилось, но я не пошла туда, а налила коньяку в рюмку и выпила залпом.
     - И мне! – он поставил еще одну рюмку.
     - Рита, я не хотел тебе говорить, мне ужу позвонили на работу, предупредили, что отзовут Алешу с семьей и я сам должен буду написать заявление об уходе, понимаешь, что это все не так просто? Да, ты права, я – трус, но на что мы будем жить все? На нищенскую пенсию?
  - Прости, Стас, сама не пойму, что происходит, у меня такое ощущение, что они всю жизнь нашу прослеживают, знают все подробности.
   - Твои родители занимались наукой, ты – журналист, я работаю на военной промышленности, конечно, многое знают, это естественно, выпив коньяк, он налил нам по второму.
   - Я только не могу понять, это продающим оружие Вика наступила на змеиный хвост или спецслужбы заинтересовались?
    - Какая разница от кого ждать пакостей, - качаясь на табурете, возмутился он.
  Утром Стас, поговорив с Сергеем, попросил его съездить со мной в поселок и, забрав документы, вернуть Кондратию.
  Когда мы приехали, Света уже стояла на пороге и сразу же вручила пакет  Сергею:
  - Я знала, что вы за ними приедете, вот подготовила, везите.
  Я хотела возразить, но она увела меня в дом, и, закрыв дверь,  показала диск.
  - На, прячь, я все переписала на диск.
  - Когда ты успела? Зачем? – не поняла я.
  - На всякий случай.
  - А почему тихо так?
  - Может, прослушивают. А Сергей твой – странный товарищ, поверь мне.
  - Теперь нам все будут странными казаться.
  - Неужели ты всерьез думаешь, что он не знал, где работает твой преследователь, столько лет общаясь с ним?
  - Людей откровенных сейчас днем с огнем не встретишь, скажут, что в фирме работают и все, а что за фирма, чем занимается, что продает и для чего - объяснять и вдаваться в подробности не станут. Сергей тактичен, интеллигентен, задавать ненужных вопросов не станет. Ты ведь, Светик, тоже не очень распространялась о своих преподавателях, доцентах, ректорах, о взятках, которые многие в вашем университете брали с родителей и студентов?
   - Поэтому и ушла. Дальше будет еще хуже, бездарей плодим, неучей принимаем, а кто-то пробиться не может сквозь этот, извини, навоз…
  - Ого! Круто ты их…
  - К сожалению, это крутые – нас, а не я их…
  - Всегда были времена смут и неразберих.
  - Да, только на обломках выживать легче негодяям, а порядочные будут благодарны за работу, которую те предложат, за мозги, знания, золотые руки.
  - Может, они на большее и не способны? Каждый должен заниматься тем, чем может и должен получать за свое «могу», а не за то, что хочу. Хотеть все могут, не все могут, что хотят.
   - С древних времен кто-то хотел  поработить другого, становясь все более наглым, хитрым, изворотливым, пользуясь честностью и скромностью других, богобоязненных…
    - А может, если бы не наглость иных, никто бы не узнал про деяния талантов? Кто бы проталкивал их изобретения, произведения, открытия?
    - Но ведь здесь чистый грабеж!? Да, не спорю, бери процент, но львиную долю труда отдавать неизвестному дяде?
    - О, Светик, как раз хорошо известному, в том-то и дело…
Уже поздно вечером звонил Кондратий, чтобы уведомить о получении документов от Сергея.