Зона особого риска

                часть 6
                На круги своя


 Когда же я сказала, что почти все они будут опубликованы в ближайшее время в одной из газет, после длительной паузы, он тихо сказал, что я зря поспешила с этим.
    Еще не понимая, как я это сделаю, ноги сами запрыгнули в обувь, а руки набросили  куртку.
- Куда ты, на ночь, глядя? – спросила Светлана, - я с тобой, - добавила она, обувая шлепанцы.
  - Прямо в ночной сорочке? – на ходу возразила я и побежала к соседке.
Не успела я открыть калитку, как она, догоняя меня, воскликнула:
  - Смотри, машина Ромы здесь, вот здорово!
Постояв на крыльце Галины, я вдруг замерла, мысли роились как муравьи около своего муравейника.
 - Спешу? Стас сказал бы сейчас, что я вновь спешу…
  Но дверь открыли без нашего стука. На пороге стоял мужчина. Увидев нас, отпрянул к стене и, схватившись за задний карман, крикнул:
  - Рома!!!
  - Мы соседи! – закричала Света,  и уже тихо - мы к Роме.
Выскочивший Рома, отталкивал на ходу свою мать назад, но, увидев нас, прислонился к стене и, приседая, стал хохотать и махать мужчине, чтобы тот спокойно шел.
  - Мы к вам, поговорить нужно, - строго бросила я, потянув его за рукав через порог.
  Света отошла в сторонку. Со стороны могло показаться, что она наблюдала за окружающей обстановкой. Смешно? Но нам тогда было не до смеха.
  Выслушав меня, Рома сначала не понял.
  - У меня нет своей газеты! Ну, друзья, ну, если на лапу…- раздумывал он.
  - Ну, так дайте один раз, на благое дело, - протягивая диск, возмущенно бросила я.
  - Н-нет! Потом, если договорюсь, тогда им и отдадите, хотя… зачем вас подставлять, давайте.
  Огромной лапой он скользнул по моей ладони, беря диск.
 Окликнув мужчину, ожидающего в машине,  пошел к нему навстречу.
Ничего не понимающая Галина, пройдя мимо нас, все время, оглядываясь, пошла к сыну.
  -  Маргарита, - услышали мы ее голос, - идите сюда.
  - Позвоню завтра до обеда, ждите, - буркнул недовольно сосед, хлопнув дверцей машины.
  Когда шум автомобиля затих, мы молча разбрелись по домам.
  - Честные люди к бандитам не обращаются, - ерничала подруга.
  - Кто-то же должен проталкивать…
  - А что он потребует за это? – не давала покоя своими вопросами Ковалевская.
  - Ну, не любви же нашей с тобой?! А больше у нас ничего нет, деньги ему не нужны, тем более, что и их у нас не много.
  - А если квартиру заставит продать для Галочки?
 После моего взгляда она затихла, но до утра вместе со мной не сомкнула глаз. В восемь, после кофе, сидя в кресле, мы все-таки задремали, а  проснулись уже около часа дня.
 - Не звонит… - как-то безрадостно протянула Света,  - не позвонит, надо было еще один диск сделать.
 Он действительно не позвонил. Приехал Виктор его водитель, сказал, что все в порядке и предупредил, что материалы вышли бы и без нас, их уже кто-то купил в своих целях, остальное будут печатать в нескольких газетах, проплачено. Увидев мой взгляд, помахал отрицательно головой:
  - Проплачено. Вы не при чем, понятно?
 Несколько дней мы ждали звонков или гостей, но о нас будто все забыли. И только через две недели позвонил отец Вики, поблагодарив за выход очерков.
  - Странно, - подумала я, - если он так думает, то и все остальные…
И только Стас, приехав к нам на выходные дни, как-то зло заметил:
  - Вы-то как в разборках  очутились? Кондратий - ни сном, ни духом, а Рома в курсе всех Викиных статей, откуда? Доиграетесь! Не девочки. Нашли с кем связаться, если это известно мне, то и…
  - Рома? – удивленно прошипела Света, - не верю!
  - Кирилл сказал, когда звонил, что в этом деле какой-то Рома замешан. А уж я понял, кто этого Рому просил слезно.
  Я ушла в сад, чтобы покончить с этим разговором. Стас до всего докопается, все понимает, но сам никогда не лез ни в политику, ни в партии, хотя его звали и даже угрожали…
  А ведь я его укоряла тогда, как и сейчас. Он всегда стоит особняком, как-то.
Может, именно это и спасало всю жизнь нашу семью всяких ненужных потрясений?
  - Мудрец, - подумала я, и почему-то вся злость на него испарилась сама собой, оставив только улыбку на губах, которую он сразу заметил:
  - Что? Насмехаешься над моей трусостью, - спросил он, присаживаясь рядом со мной на скамью.
  - Нет, просто подумала, что ты как всегда прав, - прижав его голову к груди, засмеялась я.
  - Ну, а раз прав, собирайтесь с подружкой, мы вас отправляем к Алешке с Таней, понятно?
  Кивнув головой, я села на его колени и улеглась, как ребенок, чувствуя блаженство на руках родителя.
    Путешествия всегда разделяют жизнь на «до» и «после», словно что-то нарушается и  во время странствий человек находится в другом измерении. Мы повторяем: когда мы не уезжали, раньше, а после поездки, а потом и тому подобные слова и выражения, пока новое путешествие или какое-нибудь событие не зачеркнет прежнее. Многие теперь называют себя людьми вселенной, а большинство яростно сохраняют свои национальные традиции, но и те и другие не могут позволить себе той роскоши, которой обладают их противники. Мне было странно слышать от одной знакомой, которая обижалась на русских, назвавших ее «нерусской», потому что она была армянкой, услышь я, что не армянка, будучи в Армении, удивилась бы просто. Конечно не армянка, я горжусь тем, что я – русская. Почему же они все так пугаются, когда  в них не признают чужую национальность, они что, не уважают свою? Да, я – не грузинка, не чешка, не англичанка и что из того?
   И сколько бы не удивлялись немцы или французы, когда я говорила, что я не их землячка, мне нечего было стыдиться. Чего же стыдятся или скрыть пытаются они? Несмотря на то, что Россия очень многое потеряла за последние десятилетия в международном сообществе, я не перестану гордиться ее народом и его историей, а те, кто представляют ее нынче за рубежом, не являются лучшими образчиками, скорее  наоборот.
    У каждого народа есть свои уроды, за которые всегда будет стыдиться любая нация, но, тем не менее, есть и свои отличительные особенности, которые складываются веками. Самая яркая та, которая ближе к библии, и которую так хотят стереть в нас, уподобив прагматичным, жестоким, педантичным, эгоистичным и прочим, не имеющим столь непосредственную, добрую, отзывчивую и в то же время гордую душу.
   Мы живем одним днем, «будет день, будет пища», и всякий раз искренне удивляемся беспросветной жадности одного из нас. Преобладание терпения и всепрощения сопровождают каждого из нас  до кончины, хотим мы этого или нет, как черты лица, передаваемые из поколения в поколение.
   Да, мы можем взяться за дубину, но измутузив обидчика, примемся лечить его на свои  же средства и за счет своих же близких. И будем при этом опять же сердиться на своих, ибо, что взять с басурмана.
  И где бы ни пришлось нам отдыхать, какими бы мы красотами не любовались, все время будем вспоминать удивительно родную, близкую нашему сердцу природу, где дорог каждый цветок, бегущий навстречу нашему взгляду, шелест листьев, волнующий наше воображение, и шум полноводных рек, дающий необычайную силу нашему духу. Здесь нас принимают такими, какими мы есть, и сами мы - здесь чище и лучше, оставаясь самими собой.
  Вернувшись из поездки, которая наполнила нас необъяснимо бурными эмоциями, благодаря встрече с детьми и вальяжно благополучной страной с ее плюсами и минусами, о которых мы еще долго будем спорить со своими мужьями и друзьями, мы вскоре вернулись в наш дом. Дом, откуда виден лес, наполненной влагой и умиротворением и раздваивающая дорога, концы которой ведут к железнодорожному полотну и к кладбищу, которое мы и посетили вместе со Светланой.
     Теперь, кроме Ковалевских,  здесь поселился и наш Николай Матвеевич – необыкновенный старик, которому мы принесли баночку меда, словно мог он вдохнуть этот цветочно-липовый аромат, смешанный с запахом весеннего ветра и теплом жаркого летнего солнца.  Помянув всех, мы грелись в последних горячих лучах солнышка, сидя на скамье. Рядом отцветали георгины и хризантемы, словно давали понять, что, не смотря на всю прелесть красоты, каждому приходится покидать этот мир. Удивительное чувство покоя обволакивало наши тела, потому что чем больше вникаешь в деяние природы, в суть самой жизни, тем виднее простота их законов, которым необходимо следовать и людям, чтобы жить в гармонии с ними, а значит и с самим собой.
   Я вдруг подумала, что каждый человек всю свою жизнь мечтает встретить друга, любимого,  как золотоискатель, который ищет в массе песка те крупицы, которые принесут ему  счастье и благополучие.  Даже в детстве мы ищем тех, кто понимал бы нас, близких по интересам, тех, кто хранит твою тайну так же, как свою, радуется тому, что радует тебя. Если ребенок засмеялся над твоим горем – он враг навеки. И даже по прошествии лет мы помним об этом и с неохотой подаем им руки.   
    Учась на втором курсе, я как-то зашла в книжный магазин, где мне попалась книга, которую я долго искала, и когда начала рыться по карманам сумки и плаща, ко мне подошла Светлана и предложила десятку. Я долго смотрела на нее, пытаясь вспомнить, где ее видела, а она вдруг сказала:
  - Если у тебя есть свободное время, пойдем, поможешь подобрать мне костюм,  у меня вечером свидание. Купив книгу, мы обошли немало магазинов, чтобы приобрести нужную вещь, которая понравилась бы нам обеим. Подрезав до нужной длины у меня дома юбку, Светлана  еще раз померила весь костюм, осталась довольна выбором. Когда же я предложила деньги, она засмеялась и, обняв меня, шепнула на ухо:
     - Книга тебе в подарок от меня в честь нашего счастливого знакомства.
  С тех пор мы не расстаемся уже много лет. Я словно плющ, обвитый
ствола, уходящего корнями глубоко в землю, упади дерево, засохла бы и лиана. Склонив голову на ее плечо, я зажмурила глаза и расплылась в улыбке.
     -  Алешку вспомнила или Германа с Татьяной?
     - Нас с тобой молодыми.
     - Я сама сейчас вспоминала нашу первую встречу в книжном магазине.
     - Какое совпадение, а ведь это было как раз осенью, помнишь?
     Ну, да, где-то незадолго до дня  рождения твоего Стаса, меня ведь Юра пригласил тогда в кафе, и нас с тобой хотели познакомить…
     - Странное совпадение.
     - Счастливая случайность…
   Мы шли лесом  домой, вспоминая разбившихся на машине моих брата и сестру, возвращавшихся с моря, им не было двадцать пяти, окончив институт, они поехали отдыхать дикарями с друзьями. Грузовик с пьяным водителем выскочил навстречу, и их не стало. Родители долго не могли придти в себя, на время, забыв обо мне.  В свои пятнадцать лет я свое горе переживала одна, так никогда и не заговоря о нем  со своими родителями. Мне было больно, что они не замечали этого,  понимая все по-своему. Как трудно порой понять самых близких тебе людей, словно живешь совсем с чужими…
      Жизнь в поселке потекла своим чередом, казалось, что зиме никогда не придет конец. Надоел холодный пронизывающий ветер, выстуживающий все внутри тебя, гуляющий по всему твоему телу, что не согревал даже пуховый платок и шерстяные носки, купленные у местных мастериц. В конце февраля, в канун мужского праздника к нам вдруг съехались даже те, кого мы не ждали вовсе. Стас привез несколько товарищей по работе, а Юра - Кирилла и Кондратия с Сергеем, который недавно вернулся с Кавказа. Вновь дом Ковалевских ожил, в нем было необычно шумно и весело. Кирилл был как всегда душой компании, необыкновенно обаятелен и внимателен ко всем присутствующим, ставил новые диски с музыкой и смешными короткими фильмами-антирекламами, которые мужчин привели в необычайный восторг.
   Когда все разбрелись по дому, беседуя на какие-то именно им близкие темы, Он поставил диск и пригласил меня посмотреть его.
    Это были отрывочные съемки, где Вика на работе разговаривала со мной, где она была с друзьями, фотографии из Англии, из Хасавюрта, Грозного, северной и южной Осетии, Ингушетии. Мы молча смотрели кадры на которых она смеялась, сердилась, расчесывала волосы, пила кофе и думали о том, как мало ей было отпущено и как немало она успела за свой короткий срок, и как несправедлив всевышний, сокративший ее пребывание на земле.
  - Я часто вижу таких тварей у мусорных свалок, которые живут, - горестно произнес Кирилл, - почему же ей не суждено было…
  - Она шла по той тропе, на которой долго не живут, шла по ней сознательно, по таким дорогам твари не ходят, - вставил Кондратий, остановившись у моего кресла, - как ты думаешь, если бы ее работы не напечатали, будь она жива, как повела бы себя?
Кирилл молчал.
  - Вот именно, спроси у Сергея, кто и для чего в горы ходит?
  - Наверное, чтобы снять напряжение, стресс, клин клином, как говорится?
  - Отчасти, Рита, отчасти, - пробормотал шеф.
Вошедшие в комнату Юра со Стасом возмущенно запротестовали:
  - Раньше бы на таких героях детей учили, гордились бы их талантом, а сейчас…
  - А сейчас другие герои для примеров требуются, если ты  нищ, значит  - глуп.
  Раньше клеймили позором Америку, что деньги делает на людском горе, а теперь своих таких хоть пруд пруди.
  - Да, Стас, ценности нынче не те.
  - Для кого как – не согласился Сергей, - кто-то пытается всегда оставаться человеком.
  - Ну, да, ушел в горы, снял стресс и - моя хата с краю, ничего не знаю, да? – гневно произнес Кирилл, краснея, устремив свой взгляд на профессора.
  - Чего же ты, конкретно, хочешь?
  - Справедливости!
  - А кто тебе ее на блюдечке принести должен?
  - Закон!
  - Если даже такой закон и выйдет завтра, то послезавтра полстраны расстреляют, ты этого хочешь?
  - Не нужно переборов, хватит и гораздо меньшего количества, чтобы остальная сволочь задрожала.
  - И настучала на тебя родимого?
  - Ребята, давайте жить дружно, - внося фужеры с шампанским, предложила хозяйка дома, давайте лучше потанцуем, праздник ведь, а кто еще горит желанием повоевать, пусть наколет дров, Кирилл, там тебя какая-то девушка дожидается у крыльца.
  Вспыхнув еще больше, молодой человек вышел, а спустя несколько секунд, ввел в комнату раскрашенную толстушку на высоких каблуках в русском расписном платке на голове и в светлом полушубке, напоминающем военный тулуп. Войдя в комнату, она набросилась на Кирилла и стала объяснять, что всегда мечтала познакомиться с этаким красавцем.
   Растерявшийся парень даже не понял сначала, что это - один из товарищей Стаса,  нарядившись,  решил разыграть присутствующих.
  - Масленицу в дом звали? Вот я и пришла, блины в студию, - визгливо крикнула она.
  Двое мужчин принесли огромный поднос с блинчиками разной начинки. Все дружно присоединились к столу. Горячий чай с молоком, с медом и с лимоном
отрезвил разгоряченные головы.
  - Ну вот, русский человек сыт, значит, спокоен, - не вовремя вставил Юра, на которого жена так взглянула, что он осекся и тихо предложил выйти размяться, поиграв в снежки. Все с удовольствием приняли его предложение, захватив бутылку водки и пирогов с блинами для угощения прохожих и соседей.
  Не успели высыпать гости за калитку, как к ним подошли подвыпившие мужчины, такие же разряженные и раскрашенные, как один из нас. Обменявшись закуской и выпивкой, принялись обстреливать друг друга снежками.
   К утру пришли, волоча за собой пару чужих санок, на которых катались полночи, даже не вспомнив, как они оказались в наших руках и кому их придется ввернуть.
  - Найдутся хозяева, - успокаивал Юра, - ну, что накатались, девочки, может вас еще по улице провезти? – подталкивая жену к саням, спрашивал он.
  - Как все русские, я люблю быструю езду, один ты не справишься, - шутила Света, не предполагавшая, сколько желающих присоединяться к ее супругу.
Три здоровенных детинушки схватились за шнур и бегом бросились, скользя по снеговой дороге, по улице, освещенной старыми фонарями. Света от неожиданности и детской восторженной радости весело повизгивала, наслаждаясь бегом мужчин, пока те в изнеможении ни свалились в сугроб. Обратно везли уже менее резво, хотя женщина все время весело понукала:
  - Скорее, скорее, сена не получите, кормовых лишу.
Раскрасневшиеся Кирилл и два товарища Стаса привезли сияющую Светлану к калитке.
  - Нет, какое счастье вот так прокатиться, попробуй, Марго! – подзадоривала она меня.
  - Нет, я люблю лыжи, давайте завтра в лес, а, на лыжах?
  - Не завтра, а сегодня, да и где мы лыж столько возьмем? – недоумевал Сергей.
  - Это моя проблема, была бы водка, да хвост селедки, - кричал разошедшийся от мороза и выпитого Юрий.
  Не успели мы позавтракать после непродолжительного сна, как в дверь начали стучаться посторонние люди, принося лыжи.
  - Я же говорил, что мир не без добрых людей, - веселился Ковалевский, -я даже отцовские и свои с чердака отыскал, смазать только нужно, да палки не все.
 К нашему удивлению в лес вместе с нами собрались еще несколько человек, которые катались с нами ночью на санках и  у кого мы их утащили.
    Первым ехал Стас, оставляя за собой четкий след на сверкающем нетронутом человеком снегу, за ним Кирилл, стараясь не отставать с одной палкой, я шла в середине, подталкиваемая словесно Стасом. Съехав с горы за поселком, все вдруг рванули, обгоняя, и подначивая друг друга. Эхо разлеталось в разные концы тихого леса, вспугивая белок и птиц, усевшихся на ветвях елей и берез.
   Я ехала спокойно, любуясь необыкновенной чистотой и красотой заснеженных холмов, бережно и нежно касаясь ветвей деревьев, чтобы они не сбросили на меня свое великолепное серебристое убранство.
 Свист и крики унеслись далеко вперед, куда вели множество следов оставленных шумными лыжниками.
    В оставляемой тишине хотелось вновь вспомнить» мороз и солнце, день чудесный», как вдруг мне показалось, что кто-то наблюдает за мной. Первое, что пришло в голову – «зверь», отмелось, а во второе не хотелось верить.
  Инстинктивно присев, я вдруг услышала за спиной:
   - Вам плохо, Маргарита?
  На лыжах без палок подъезжал взволнованно Сергей.
  - Нет, поскользнулась от неожиданности. Куда делись, палки, - удивленно спросила я, видя его странный взгляд.
  - Я ими от зверей отбивался, пытался пошутить он, вот они и поломались.
- Как-то странно вы себя ведете, - настороженно спросила я, - ехали впереди и вдруг подъезжаете сзади.
  - Я отстал и потом ехал наперерез, - он посмотрел на меня таким взглядом, что мне стало не по себе, - отстал намеренно, чтобы побыть с вами хоть несколько минут наедине, если позволите.
  - Что ж, поедем рядом, может, вам дать палку одну? - недоверчиво спросила я, видя, что и без них он отлично справляется.
  - Палки я отдал одному из товарищей вашего мужа, он совсем плохо ездит, а я нашел повод отстать, - вязанная голубая шапочка с таким же длинным шарфом, спадающим на синюю куртку, подчеркивали его глаза и золотистость кожи. Он выглядел молодо, как никогда. Толи блеск глаз, толи потрясающе обаятельная улыбка делали его таким, но мне почему-то вдруг стало не по себе. Тогда в электричке у моего преследователя был точно такой загар и такая же обворожительная улыбка, сменившаяся позже на холодную усмешку.
  - Вы очень похожи, у вас одинаковый загар и та же соблазнительная улыбка, словно именно этому вас и обучают, - вдруг резко сказала я.
  Но Сергей, поставив лыжи поперек дороги, притянул меня к себе и поцеловал в губы так нежно, что у меня засверкали тысячи снежинок перед глазами.  Открыв их с трудом, я наклонилась, схватила ком снега и пустила ему прямо в лицо, потом второй, третий и бросала до тех пор, пока лицо не слилось вместе с шапочкой в  белый шар. Он стоял неподвижно, словно окаменел. И тут, не помня себя, я стала очищать его лицо сначала варежкой, потом губами, приговаривая какие-то нелепые слова, прося за что-то прощение, слезы градом катились по моему лицу или это был растаявший снег, я не помнила. Он вытирал своим платком стекающие капли и целуя меня в щеки и губы шептал:
  Я люблю вас, люблю  так, что, кажется, сойду с ума, изматывая себя на работе, я ночами просыпаюсь от боли в сердце, хотя знаю, что совершенно здоров. Знаю, что не должен вам этого говорить, знаю, что не должен вас целовать, но…
Уткнувшись в мои рассыпавшиеся волосы лицом, он прижал меня к своей груди так сильно, что казалось, ничто уже не сможет оторвать нас друг от друга.
  - Милая, родная, любимая, - шептал он, - сколько же раз мне хотелось вот так обнять вас.
  Увидев снег у него за воротником и под шарфом, мне вдруг стало стыдно за свой поступок. Не успела я принести ему свои извинения, как ворон, слетевший с ели пролетел так близко, едва не коснувшись крылом головы Сергея, что от неожиданности мы отпрянули друг от друга. А ворон, сделав круг, снова пролетел у нас над головами и скрылся в той стороне, куда ушли на лыжах наши товарищи.
  - Пойдемте, пора, - поднимая свою шапочку и отряхивая ее от снега, произнесла я, не глядя ему в глаза, - нас, наверное, ищут.
   Первым навстречу ехал Стас, увидев нас, замахал руками;
  - Привал, пора перекусить, а-то блины замерзнут с водкой, не нести же их обратно разогревать. Вскоре подъехали остальные.
Смеющиеся лица друзей говорили о том, что все были довольны этой вылазкой в лес, подшучивали над всеми, кто впервые встал на лыжи,  падая в снег.
   «Масленица», сменив только каблуки на лыжи,  стояла с размазанными губами и щеками, словно кто-то пытался ее целовать. Когда же Юра попытался снять с нее платок, мужчина сказал:
   Нет, этот платочек я хочу подарить Маргарите Васильевне, и рукавички, а то ее совсем мокрые, оказывается не только мы падали.
  - Я не падала, я  в снежки с профессором играла, - вдруг призналась я, сама не зная, зачем это сделала.
  - Мужчина, снявший платок, вдруг засмеялся и сказал:
  - Будь я женщиной, а не просто масленицей, я бы и сама в этого красавца влюбилась, - обнимая и целуя Сергея, смеялся товарищ Стаса, - загорелый, не то, что эти бледные поганки, - показывал он на остальных мужчин. Сергей вдруг схватил его на руки и бросил в снег, лежащий чудным покрывалом в стороне от дороги, проложенной лыжами.
  - Тону, тону, - кричал тот, забрасывая всех пушистым снегом.
  Сняв с него белокурый парик, Юра напялил его себе на голову, отчего у Стаса полились слезы. Задыхаясь от смеха, он свалился рядом с «масленицей» и стал кататься по снегу.
  - Все, никому больше не наливаем, - бросая снегом в мужа, кричала Светлана, и домой пора, завтра понедельник, вставать рано нужно, не выспитесь, нам на работу не идти.
  - Почему завтра, мы сегодня успеем на последнюю электричку, - возразили Кирилл и «масленица». Зря Кондратий уехал, все равно не пьет, увез бы нас трезвенник этакий.
   - Никуда он не уехал, у него нога больная, поэтому с нами не пошел, выспался, наверное, шашлык приготовил  и ждет нас уже, поднимаемся и идем обратно, - возразил Юра,  отряхиваясь от снега.
   Сергей ехал последним, проверяя и считая всех нас постоянно, словно мы были малыми детьми, он же закрывал калитку, когда подъехали к дому.
  В доме все было убрано, словно в нем побывала добрая, трудолюбивая женщина, пахло жареным мясом.
   - Вот это вы загуляли, думал, уж не вернетесь, хотел один ехать, говорил он, раскладывая  мясо и салат по тарелкам.
   - Нет, - возмутился один из товарищей Стаса, - посмотрите на что способны стали мужчины, а женщины опять недовольны, замуж не хотят идти за таких красавцев, которые и парят, и  кухарят…
   - А нам не домработницы нужны, - возразила Светлана, обнимая супруга за шею, отчего с него слетел парик.
   - Кашу сварить мы и сами сможем,  любви настоящей мы ждем от вас, подвигов, свершений, чтобы было чем гордиться и за что уважать.
    - Мы вот с Маргаритой как-то познакомились с одним Афганцем, офицером, что воевал там. С виду – ничего особенного, а как порассказал нам его товарищ о  подвигах этого человека, мы полгода про него говорили, успокоиться не могли…
   - А от него жена ушла, не дождалась, - вдруг вставил «масленица», - работает  у нас в приемке такой, так что сами вы не знаете, женщины, чего хотите. Одним героя подавай, а другим – министра финансов, жулика, ворюгу, чтоб в бриллианты наряжал…
    Сложив ребятам пироги и всякую закуску в пакеты, Светлана еще раз поздравила всех с праздником и мы проводили мужчин до калитки, вернее до машины Кондратия, который вывел уже ее из гаража.
  Юра со Стасом остались с нами.
 - Как же они через пост такой оравой в одной машине? – недоумевал Юра.
 - У Сергея с Кондратием везде свои, - бросил Стас, - договорятся.
Меня вновь будто ножом полоснули домыслы и разговоры о Сергее, но, вспомнив его покорно стоящим в снегу, я отбросила все сомнения, даже улыбнулась. Меня не жег позор той сцены, наоборот, я чувствовала, что сделала именно то, что хотела. И только когда вошла в спальню и, отбросив подушку, увидела конверт, меня залила краска стыда. Стас был в душе. Нервно открыв конверт, я обнаружила там два билета в лучший театр города. Сердце стучала так, словно говорило: - Света-Сергей, Света-Сергей. И вдруг о, радость! Если захочет пойти, найдет и себе билет. Что-то детское было во всем этом, в моем поведении, в поступках Сергея.
Пока, стоя у кровати, я планировала, в чем пойду, вошел Стас и, обнимая меня за плечи, спросил:
  - Ты рада? Решила в чем пойдешь?
Нервный смех пронзил мое тело. Уткнувшись в его грудь, я пыталась закрыть от него свои глаза, чтобы он не прочел в них то, что было написано крупными буквами.
  - Знаю, знаю, женщине всегда нечего надеть, даже если шкаф не закрывается от тряпок, надень тот костюм, что подарили тебе Таня с Алешкой.
  - Именно его я и надену, ты прав, - успокоившись, тихо произнесла я.
Почему никогда не видно то, что лежит на поверхности, почему мы ищем чего-то необычного, роемся там, где не нужно, а не найдя разочаровываемся? И только спустя какое-то время, понимаем, что то, что искали, было совсем рядом.
    Утром звонили товарищи Стаса, сообщили, что доехали нормально и благодарили за угощение, которое пришлось очень кстати в их холостятской жизни.
  - Если хочешь праздника, делай его сам, - пробормотал муж. Неплохие мужики, правда? И мозги есть и трудяги, а оба не женаты. О чем женщины думают?
  - Женщины хотят, чтобы их завоевывали, оказывали знаки внимания.
  - Нет у них на это времени, дело надо делать.
  - Значит, женщины должны сами их тянуть в постель и  в Загс?
  - Женщины должны обольщать, а уж в постель их непременно понесут, - Стас
подхватил меня на руки и положил вниз лицом на шелковистую светло-серую простынь.
   Встав на колени около кровати, стал медленно целовать мой затылок, переходя к шее, плечам, к изгибу спины.  Молча целовал мои ладони. Молча перебирал пряди волос, раскладывая их на груди, любуясь своей работой. Я лежала, закрыв глаза, принимая его ласки, поймав себя на том, что вижу перед собой лицо Сергея. Когда, вздрогнув, я отвела руку мужа, он спросил:
  -Устала? Давай я тебе легкий массаж сделаю.
 Проводя теплыми большими ладонями по ногам, он поднимался все выше, приводя в блаженство мое напряженное тело. Привыкнув к его рукам, я давно перестала чувствовать смущение, научившись не анализировать свое поведение, а получать удовольствие. Я не могла с точностью сказать, что когда-нибудь испытывала истинную страсть к нему, наши отношения были ровными, ясными, простыми, мы редко ссорились, вернее, даже не ссорились, а пытались убеждать в чем-то друг друга, с годами и это как-то прошло.
    Я уже думала, что и я и он давно охладели друг к другу, и только желание сохранить семью и ничего не менять в своей жизни, заставляло нас жить вместе.
   Мы оба часто уезжали в командировки и ни разу в жизни не задавали вопросов по возвращению о верности. Я – потому что верила ему и даже в мыслях не позволяла себе думать иначе, а почему он не задавал подобных вопросов – не знала и не хотела знать. Боялась ли я, что на мой вопрос он когда-нибудь ответит положительно, а может, меня просто не интересовало, изменял ли он, но в тот момент я вдруг спросила Стаса:
  - Ты мне изменял? Когда-нибудь за годы нашей совместной жизни? Хотя…
  - Если я молчал столько лет, то скажу ли сейчас правду? Ты это имеешь в виду?
  - Действительно, глупо.
  - Почему? Очень даже серьезный вопрос. Чем слабее человек нравственно, чем ущербнее, чем больше ему хочется утвердиться в чем-то, тем скорее он изменит.
Неужели ты думаешь, что мне нужно где-то самоутверждаться, если я не способен сделать тебя счастливой за столько лет, то вряд ли мне это удастся с тем, кого я не люблю. Еще Аристотель говорил, что природа дала человеку в руки оружие – интеллектуальную и моральную силу, используя его не по назначению, забыв о нравственных устоях, он может оказаться самым нечестивым и диким существом, низменным в своих половых и вкусовых инстинктах. Можно оправдать все, простить, понять, но ничего нельзя забыть. Грязь она слишком прилипчива, как ни чисть, пятна останутся…
  - Ой, а не боитесь ли вы, сударь, испачкаться о столь нерадивое существо? – попыталась я отстраниться от мужа.
  - Нет, мы вместе утонем в этой грязи,  и пусть потомки определяют, кто более был виноват, - прижимая меня к себе, рычал Стас.
Я была согласна  утонуть, с ним ничего не страшно, он защитит всегда, последний глоток воздуха будет за мной…
  И вдруг что-то смутное, холодное пробежало по коже, когда я вспомнила опущенные руки Сергея. Почему я принялась отряхивать его, словно бросившись на помощь?
  - Он слабее меня, а Стас сильнее? Человек склонен идти на помощь слабому? –приводили меня в сознание непрошенные мысли.
  - Разве любовь это жалость, - вдруг спросила я, трезвея от поцелуев.
  - Милосердие, - застонал он.
  Улыбка какого-то неописуемого счастья расползлась по моему лицу.
Обняв меня сзади, Стас целовал меня от шеи к плечам, едва касаясь губами кожи. Луна, что светила в окно начала расплываться, слившись со всеми фонарями улиц в один огромный светящийся шар, который накатывался на меня и растворял  в себе, чтобы мне никогда не возродиться прежней…
   Весна оказалась бурной и стремительной, словно пыталась доказать всем, что она теперь хозяйка и с этим  придется считаться без всяких оговорок. После тяжелых, надоедающих одежд, наконец-то можно было набросить легкий плащ или ветровку и отправиться путешествовать по любимым местам, где уже были высажены необыкновенные тюльпаны, крокусы, ирисы и другие диковинные цветы, не имеющие четких названий у нашего населения, который все время пытается назвать на свой манер, не утруждаясь запоминанием иностранных слов. Молодые родители гуляли с ребятишками, забрав их из детских садов, чтобы продлить их удовольствие от майской прогулки.
   Ребенок лет трех в оранжевой курточке с яркой аппликацией,  убегая от своих родителей, кричал обиженно им:
   - Да они просто не разбувачивались, не разбувачивались, понятно, вот и надел наизнанку, под джисами не видно, не видно…
 От бега и гнева лицо его раскраснелось, но он продолжал убегать, боясь видимо, что его тут же начнут переодевать, и не дадут побегать вволюшку.
Наконец-то им удалось его поймать и, взяв с обеих сторон за руки, они, приподняв его, понесли вперед. Болтая ногами от счастья, он запел какую-то песню о детстве, что похоже на цветущий сад. Но, вдруг заметив, что я наблюдаю за ним, вдруг снова выдернул ручонки и закричал:
  - Не зацвестилась еще сирень, не зацвестилась, а вы говорите, что все зацвело.
   Все его поведение, напомнило мне о Германе, на душе вдруг стало не по себе.       
  - Соскучилась, - подумала я и вспомнила, как однажды сказала Стасу, что больше не хочу иметь детей. Он тогда долго смотрел мне в глаза и тихо сказал:
  - Когда-нибудь ты об этом будешь сожалеть, подумай, еще есть время.
 Сегодня многие женщины рожают и троих и более, особенно, если муж прилично зарабатывает, а жена занимается детьми. Мне же хотелось скорее выйти на работу, только там я чувствовала себя полноценным человеком, там меня уважали, ценили, дома же заедал быт, где я всем была должна и обязана, а может, мне тогда так только казалось. Теперь же хотелось вернуть то время, чтобы побыть молодой мамой и наслаждаться детской удивительно яркой, какой-то первозданной речью.
    Наблюдая за семейством, я не заметила, как около меня остановился Сергей:
  - У вас такое лицо, словно это ваш малыш, соскучились по Герману?
  - Сожалею об упущенном. А вы здесь как оказались? – не успела я договорить, как молодая женщина лет тридцати пяти подбежав к нему, поцеловала в щеку и спросила:
  - Давно ждешь? Прости, еле вырвалась. Ну, что пойдем?
Кивнув мне головой, она потянула его за рукав замшевой куртки, устремляясь вперед, а он, поворачиваясь, пожимая плечами и как-то глупо улыбаясь, что-то бормотал, словно извинялся.
  - Жалкий какой-то, даже не представил нас друг другу, вдруг рассердилась я, альпинист…
  В городе на Дзержинском проспекте меняли тротуар, словно он износился, пылили отбойные молотки и какие-то машины. Пройдя мимо Смольного, я свернула в переулок и пошла к метро, прохладный ветер развевал челку, которую я все время убирала со лба, и еще раз жалела, что не подстриглась коротко, послушав Стаса.
  Молодая женщина, утащившая Сергея, была стройна, высока, короткая стрижка ярко-рыжих волос обрамляла смуглое лицо с темно-карими глазами.
   - Альпинистка, - мелькнуло в моей голове, - таким поджарым только по горам лазать. Что ему от меня-то нужно было, когда рядом такие красавицы? Стас прав, можно утонуть в грязи, « ты – разлад, как разврат, с кем повелся, тот сломлен…».
  Уже в поезде всплыло продолжение: «…рубишь грубо, под корень, сколько душ ты повыбил! Становлюсь я спокойной, я сделала выбор». 
 Вернувшись домой, улеглась в ванную. Теплая вода с морской солью и настоянной ромашкой приятно ласкала тело, зажмурив глаза, представила, как Сергей тащит на тросе  эту красавицу, подтягивает ее к себе и целует…
   - Вот и сделала выбор, - подумала я и услышала, как в дверь вошел Стас и зазвенел телефон.
  Взяв трубку, он сказал, что меня нет и перебросившись несколькими фразами, положил ее. Замерев, я лежала неподвижно, словно вообще ничего не слышала.
 Постучав  в дверь, он крикнул мне, что звонил Сергей, собирается вновь в горы, закупали сегодня что-то для поездки, вернувшись, позвонит.
Не дождавшись ответа, он еще раз стукнул и предупредил, что ужин будет готов через несколько минут.
   - Отнесла рукопись в редакцию? – после ужина спросил он, наливая чай.
   - И прошлась по нашим местам, и, кстати, хочу сказать, что сожалею о том, что не родила еще дочку или сына тебе.
   - Ты, знаешь, хорошие дела никогда не поздно делать, у тебя еще есть возможность, а у меня шанс…
При этом он так улыбнулся, что мне захотелось обнять его и поцеловать, но в это время позвонили в дверь, и мы, переглянувшись, засмеялись:
  - Он!
  Но это была соседка, которая решила еще раз приобрести у нас цветы. Стас пригласил ее к нам, провел на кухню и предложил чаю, объяснив, как случилось, что мы торговали цветами.
   Огромные серые ясные глаза соседки наполнились слезами от смеха, когда она дослушала совершенно спокойный рассказ моего мужа.
  Кудряшки, свисающие со лба, разлетались в разные стороны, от сотрясания головы. Когда же Стас добавил, что оба мы сожалеем о навсегда потерянной, для нас, работе, она просто согнулась пополам, уткнувшись головой в свои полные оголенные колени.  Сотрясаясь от смеха, она твердила:
   - Как же вы решились? Вот молодцы, вы оба - просто прелесть, какая пара…
Прощаясь, мы подарили ей горшочек с кротоном, который привел ее в страшное изумление:
  - Да, вы и впрямь цветоводы настоящие, как приятно с вами было провести время.
  - Ты зачем отдал ей мой кротон? – шутя, набросилась я на мужа, когда ее вечные каблучки застучали по лестнице.
  - Иначе бы она еще просидела несколько часов, одинокая женщина, сразу видно.
  - С чего это вдруг?
  - Замужняя сейчас мужа бы кормила, - встретив мой вопросительный взгляд, добавил, - или он ее, что менее вероятно. Какой-то визгливый, неприятно скрежущий голос, курит что ли?
    На следующее день, сделав генеральную уборку в квартире, перестирав все, что попалось на глаза, я отправилась в редакцию, поговорить с Кондратием о напечатании нескольких своих статей, которые он, приезжая в поселок, читал и одобрил.  Подходя к парадному крыльцу, я столкнулась нос к носу с человеком, который кричал о зажравшихся чиновниках и журналюгах, как он выразился, нежелающих встать на защиту правды.
  Я хотела пройти мимо, но что-то знакомое показалось мне в его лице, и я оглянулась. Он тоже, пройдя несколько шагов, быстро развернулся воскликнув:
  - Вы! Вот удача! Только вы мне поможете.
Схватив меня под руку, потянул в ближайшее кафе, на ходу вспоминая нашу встречу. Сделав заказ, взглянул на меня и подмигнул так весело, что я засмеялась, как тогда в поезде.
    Начинался рассвет, когда он вошел в вагон на одной из станций, с бутылкой шампанского в руках шумный, веселый с огромной шевелюрой светло-русых волос, объясняя всем, кого он встречал на пути, что у него родился сын на четыре восемьсот.
  - Богатырь, представляете? – Кричал он, размахивая бутылкой в тесном помещении.
  Я возвращалась из командировки, а он из родильного дома, где провел двое суток под окнами супруги. Пытаясь успокоить его, я пригласила его присесть, и мы разговорились.
  - Ну, теперь землю куплю, будет кому обрабатывать, не мог успокоиться он, понимаете?! Столько земли в стране, всем хватит, заживем, не хуже заграницы.
Я долго слушала о его планах на будущее, как он купит постепенно технику, взяв кредит у государства, как постепенно будет расплачиваться…
  - Что же случилось? – намеренно тихо спросила я, чтобы остудить его разгоряченную натуру, так как в кафе было немало посетителей.
  - Вы знаете, сколько денег запросили местные мародеры за землю, которую полили кровью и мой дед и его четыре брата и отец мой со своими братьями?
Они, что думают, на них божьего суда нет? Люди за что кровь проливали? Для этих жирных тварей что ли? Государство – это мы! – хлопнув себя кулаком по груди, вновь крикнул он.
  На шум подошел официант, но, увидев мой жест, отошел. Мужчина, немного успокоившись, продолжал возмущенно удивляться:
  - Разве я не прав? Кто дал им право распоряжаться нашей землей? Кто они такие? Жулики крупного масштаба!
  - Вы, - спокойно ответила я и взглянула ему в глаза. Вы радовались приходу Ельцина и новой власти, вы выбираете в думу тех, кто проталкивает эти законы.
 - Законы? Да это беззаконие. Это – зона, где правят урки! – вновь закричал он, хлопнув по столу кулаком, отчего зеленая скатерть как-то сморщилась, а посуда  жалобным стоном звякнула.
  - Пожалуйста, тише, - не выдержал подошедший официант, вы не одни.
  - А! Ты тоже земли захотел? А обрабатывать ты ее будешь, бабочник!
  - Моя бабочка здесь не при чем, а за землю эту я сам в Чечне дрался, но не ору об этом, - почти шепотом зло произнес он, а если не прекратишь орать, выставлю за дверь.
  - Шкура! - Глухо бросил мой собеседник, оглядываясь на уходящего в глубь зала обидчика, но кричать перестал, последовательно рассказывая свою историю.
   Я объяснила, что уже на пенсии, но, пообещав помочь разобраться, дала на всякий случай телефон одного газетчика, чтобы с двух сторон поднять его непростой вопрос.
  - Что ж мне теперь свою партию создавать, чтобы снести эту нечисть?
  - Попробуйте, если денег хватит, - улыбнулась я на прощание, - позвоните через дней пять.
Я смотрела вслед своему случайному попутчику и думала о том, сколько по стране таких людей, желающих трудиться на благо своей семьи, а в конечном итоге и на свою страну, да разве дадут, разве позволят появиться без взяток и обдираний настоящим хозяевам земли. Перекупщики задушат, местные власти и так до самого верха захотят поживиться  чужим трудом.
  Отдав шефу дискету, я завела разговор о своем собеседнике.
  - Ты всегда отыщешь то, что другие выкидывают, - сурово бранил Кондратий, сама ведь знаешь, закона о земле нет, а этот сумасшедший ничего не добьется, ведя себя таким образом. Кто он тебе? Знаешь сколько таких обиженных мечтателей? Воевали.… Не воевали, так в камерах были бы сожжены, во рвах с пулей в башке бы гнили.
  Толи, увидев мою гримасу, вызванную его словами, толи от чего-то еще, он вдруг сказал:
  - Ладно, оставим эту тему на время, самому все осточертело, что с книгой?
  - Обещают, что в порядке очереди напечатают.
  - Позвоню, ускорят, - положив свою ладонь на мою, успокоил он.
  - Я не тороплюсь, помогите лучше моему попутчику, ехидненько улыбаясь, попросила я
  - Странных вы себе попутчиков выбираете, один я и не подошел, - вновь выкатив свои карие глаза, пробормотал он, - ну что ж, ваш выбор мне понятен.
  Попрощавшись с бывшими сотрудниками, я вышла из редакции с отвратительными чувствами. Какая-то безнадежная болотная слизь не давала дышать. Остановив такси, поехала домой. В подъезде была слышна музыка Игоря Карнилюка из фильма «Бандитский Петербург».
  - Как одним махом изменить все? Нечисть, какое хорошее слово, вспомнила я попутчика. Сколько его сыну сейчас? Кем он станет? Или уже стал?
Войдя в квартиру, увидела за столом Светлану.
  - Ну, ты, голубушка и наворотила дел! Я еле перегладила все, что ты настирала.  Да на тебе лица нет, я так и знала, - засуетилась подруга, зовя Стаса.
 - Ничего не нужно, все в порядке, - успокоила я их, - меня просто тошнит от новых законов и беззаконий.
 - Говорила тебе, не езди в Петербург,  от него устаешь, как от чумы.
 - Чума! – Хорошее слово, именно чума пришла в страну, не находите?
- Значит, кто-то должен погибнуть, а кто-то все равно выживет, надеюсь, что…- недоговорил Стас, поднося мне лекарство и стакан воды.
  - Нет уж, Станислав Михайлович, не надейтесь, что выживут лучшие, вы ведь это хотели сказать?
  - Ты со мной уже на вы?
 - Не ссорьтесь, ребята, им только и нужно, чтобы все как собаки перегрызлись, а они на горюшке людском в это время капиталец сколотят. Давайте лучше поужинаем, а то мой Юра на диете, почти ничего не ест, даже от соли с сахаром отказался, хлеб ест только сухой, ббррр – поморщилась она, разливая по тарелкам суп с фрикадельками и кинзой, как любил Стас.
   Кусочки сыра и помидоров таяли во рту, мясные комочки были сочными и ароматными. От подобного блюда улучшалось настроение, а жареная картошечка с малосольной красной рыбой была прекрасным продолжением к первому.
  - Да, когда ты успела все сделать? – удивлялась я, - у меня просто слов не хватает, до чего же ты – чудо, а вкусно как…
  - Супруг твой все порезал меленько, я бы так не смогла, это он у тебя – чудо, а оба вы - чудики! – засмеялась она, если бы не вы, с тоски  подалась бы в монастырь.
  - Скоро туда все подадутся, говорят, там неплохо кормят, вон какие пузики отъели святоши, - разливая чай, отвечал Стас, - строили бы приюты для стариков и детей, а они – храмы строят для своего тщеславного удовольствия. Народ сначала рванул туда, потому что вокруг только грязь и разврат, а теперь и по праздникам не очень то загонишь, поняли – везде деньги и обман…
  - Слушайте, да что с вами? Кончайте о плохом! Радоваться нужно, каждому прожитому дню радоваться. У меня три дня назад соседка умерла, рак. Прекрасный был человек, светлая душа, в жизни от нее дурного слова не слышала ни в чей адрес, страдала и умирала тихо. Муж черный весь от горя. На похоронах ни звука не проронил, еле дождался конца поминок.
  - Ну, вот и поговорили о хорошем. 
  - Рит, неси, давайте помянем светлого человека.
  Достав из кухонного шкафчика коньяк, я порезала лимон и апельсины.
  - Царство тебе небесное, светлый человек, - произнес Стас и вдруг пошел в спальню и принес оттуда свою забытую гитару.
 Он пел тихо любимую песню своего отца, а мы со Светланой сначала слушали, затаив дыхание и удивляясь ему, а потом и сами присоединились.
  - Вот так и меня помянете, - сказала подруга, когда спели еще несколько песен.
  - Нет, мы плясать на твоих поминках будем, я, как вспомню, как ты отплясывала на моем юбилее, та у самого ноги ходуном ходят. Мой шеф все твой телефончик спрашивал, да не посмел я другу свинью подложить, хотя шеф – мужик, что надо, жена лет пять назад умерла.
  - Но ведь ты и мне - друг, правда, - заглядывая ему  в глаза, спросила, хитро улыбаясь, Ковалевская, - что ж ты обо мне не подумал?
  - Вот как раз о тебе и подумал. Бросишься в омут с головой, похудеешь, а женщинам в этом возрасте худеть нельзя, морщины избороздят лицо, как корабли космическое пространство.
  - О! Сейчас операции делают по их удалению, вон на Гурченко посмотрите, а остальные? Чего ж нам бояться? Это вы бойтесь, если мы пойдем на этот эксперимент над собой.
  Светлана подошла к зеркалу, висевшему на стене, провела пальцами по лбу и вискам.
 - Пожалуй, повременю, - серьезно добавила она, - за эти деньги мы с Марго в Японию сгоняем.
 - Разъездились, - проворчал Стас, - хоть бы о мужьях подумали, сами себе гладим, сами готовим, скучаем, в конце концов…
  - А мы специально это делаем, чтобы скучали, а то заведете на старости лет молодух, что нам делать? Посмотрите, как жена Лужкова процветает, Починок и тот не отстает.
  - Куда нам до них,  мы лучше вас развлекать будем, слушайте, что поют ребята, которые были у вас зимой.
 Он запел новые песни, которые пели мужчины на чеченской войне. Обнявшись, мы сидели с подругой пока в дверь не позвонили. Открывая дверь, я увидела Юру, он был чем-то очень расстроен. Проходя мимо нас, что-то шепнул Стасу.
 -  Юра?! Не выдержала Светлана, - кто? Кто я тебя спрашиваю? – уже крикнула она.
Я же не могла встать вовсе. Ноги приросли к полу, налились какой-то нечеловеческой тяжестью, и только глаза вопрошающе смотрели на мужчин.
  - Сергей.  Сергей в горах разбился, жив, но в очень тяжелом состоянии. Самолетом везут сюда, Кондратий встретит.
  - Кондратий позвонит, когда будут оперировать, просил никого до его звонка не беспокоить. – Юра вытер лоб, поправил вновь волосы и наконец-то сел к столу.
 Светлана молча налила супа и положила ложку. Когда он съел, дала хлеба и тоже села рядом. Потом, спохватившись, видя, как он растерянно жует сухой хлеб, налила чаю и положила второе. Пока он ел, мы молча смотрели на него. Говорить не хотелось.
    - Пожалуй, мы у вас заночуем, не хочется домой, налейте и мне, увидев коньяк, 
- попросил он.
  Стас налил всем, поглядывая в мою сторону, сказал:
   - Нужно ждать, ждать, наберитесь терпения.
Больше всего я не любила ждать, у меня в таких случаях замирала жизнь, а я цепенела, как будто прекращала дышать, ощущать, разговаривать, даже мыслей никаких не было. Ждать. Какое противное короткое и суровое слово, словно кто-то невидимый приказывает молчать и исполнять его волю. Все мое существо пытается протестовать против этого молчаливого послушания. Бежать! Это действие с надеждой на будущее.
   - Никуда не нужно бежать, - словно угадав мои мысли, обронил Стас, - завтра к обеду только хоть что-то можно будет узнать. Потерпи.
  Он стал мыть посуду, Света убирала остатки еды в холодильник. На тяжелых ногах я поплелась в ванную, но душ не помог.
  Стас вскоре погасил свет и лег, прижимая меня к себе:
   - Горы не терпят суетности, ты никогда бы не преодолела ни одной вершины,
 любимая моя, потому что слишком торопишься всегда. Главное ведь не выжить, а верно жить…
Тогда я не понимала, что он имеет в виду и зачем  мне это говорит, просто, уткнулась в его грудь и попыталась уснуть, чтобы завтра еще раз попытаться сделать то, что сегодня сделать не в силах.
   В многочисленных снах видела Сергея, Ковалевских старших, заснеженные горы и ущелье, из которого была видна моя голова. Я что-то кричала, звала на помощь, а Сергей протягивал мне руку, за которую я так и не смогла уцепиться.
 -  Рита, Рита, проснись, - целуя, шептал Стас, это сон, успокойся.
 И я снова проваливалась в какую-то бездну, пока не наступило утро. Я прошла на балкон и села там на маленький стульчик, пока все еще спали.
     Слабый ветер едва прикасался к молодым кленовым листьям, трава под деревьями сверкала свежестью и чистотой. Только на душе было настолько тяжело, что хотелось разрыдаться в голос, но не было ни сил, ни слез. Поджав колени и положив на них голову, я сидела неподвижно, почти ни о чем не думая. Заставив себя наконец-то подняться, тихо прошла на кухню приготовить завтрак, хорошо, что было воскресенье и Стасу с Юрием не нужно идти на работу. Мельком глянув на себя в зеркале, увидела древнюю старушку с темными кругами под глазами, губы были синими неприятными. Вдруг стало стыдно за свою внешность, Светлана при любых обстоятельствах была собрана, опрятна, в любую минуту могла сесть в машину. Когда она все успевала? Когда бы ни зашла к ней, она всегда причесана, даже на похоронах элегантна, одежда отглажена, высокий каблук, хотя потом, придя домой, валится с ног.  Пусть сегодня поспит подольше.
   Принимали душ и ели почти молча, все поглядывали на часы. Первым, к нашему удивлению, не выдержал Стас. Он набрал чей-то номер и попросил дать информацию о Сергее, при этом лицо его менялось так часто, что понять, что говорят ему, было почти невозможно. Ничего не спрашивая, мы ждали, когда он закончит разговор.
  - Приехали его друзья из Москвы, идет консилиум, решают, что делать, он без сознания, в реанимации, перелом основания черепа, позвоночника, не считая других переломов…
   Нависла тишина, никто ничего не хотел спрашивать, говорить, казалось, что ей не будет конца, поэтому, когда зазвонил телефон, мы все вздрогнули.
  - Да. Да, - кричал Стас от волнения, - пришел в сознание, готовят к операции.
Что? Понятно…. К вечеру можно будет еще позвонить. Кондратий сказал, что какая-то женщина была с ними, сорвалась, сильно ударилась головой, но с ней все в порядке, небольшое сотрясение, она тоже  здесь.
     На следующий день было известно немного больше о случившемся, но толком никто ничего не знал, толи со снаряжением что-то не в порядке было, толи та, кого спасал Сергей, что-то недоговаривала.  Когда же нам разрешили навестить его, она сидела рядом с больным, похудевшая, осунувшаяся, виноватая.  Сергей спал, и мы не стали его будить, оставив соки и цветы, от остального Жанна отказалась, объяснив, что все, что нужно ей приносят друзья и родители. Только спустя четыре месяца Жанна сказала, что Сергей разбился из-за нее. Это случилось, когда мы со Светланой предложили ей помощь, но она отказалась. Все время, пока он находился в клинике, Жанна была рядом. Кондратий, узнав о нашем разговоре, позвонил мне домой и рассказал, что она давно любит Сергея, но он не отвечал ей взаимностью, теперь же, когда он беспомощен, Жанне выпал случай все время быть подле него.
   На нее было жалко смотреть, провалившиеся глаза на и без того худом лице зияли огромными впадинами, казалось, что она скоро лишится рассудка. Родители, обеспокоенные ее самочувствием наняв сиделку, с трудом увезли ее в какой-то санаторий отдохнуть и подлечиться, но она, пробыв там неделю, сбежала и вернулась в клинику.
  Сергей постепенно приходил в себя, он начал разговаривать, самостоятельно есть, опираясь на подушки, подложенные под спину. Жанна рядом с ним оживала, а еще спустя два месяца она поселилась у него в квартире. Юра как-то жестоко пошутил:
  - «Она его за муки полюбила, а он ее – за состраданья к ним».
  - Что ты понимаешь? – возразила Светлана, это любовь…
  - Я только не понял кто кого?
Мне в спор вступать не хотелось, случилось так, как должно было случиться. Ни она его бросить не могла, ни он отказать ей не мог.
Но я ошиблась, Сергей, спустя два дня попросил Жанну уйти, объяснив, что сиделка ему не нужна, а домработница справится с остальным. В дом стали приходить друзья, товарищи по работе и альпинизму, Жанна не появлялась около года. Когда однажды ранней осенью мы решили зайти со Стасом к Сергею, то в подъезде дома встретили ее, стоявшую у окна напротив его двери. Увидев нас, она вздрогнула, но, улыбнувшись, хотела спуститься вниз. Увидев ее трогательно покорный взгляд, я уговорила ее пойти вместе с нами.
   К  удивлению всех Сергей страшно обрадовался, когда увидел ее. Глаза засияли, и, как мне показалось,  на лице появилось такое выражение, какое бывает у старшеклассников, когда им при всем классе говорят, что они влюблены.  Смущение и радость переполняют все существо. Мы с мужем, оставив их двоих, пошли на кухню, чтобы приготовить все к чаю, вскоре присоединились и они. Сергей рассказывал, что скоро вернется на работу, будет преподавать в медицинском институте, но очень хочет побывать с нами в поселке, побродить по лесу. Прощаясь, Стас обещал, что непременно отвезет его в ближайшие выходные, тем более, что мы и сами собирались вместе с вернувшейся Алешкиной семьей пожить там недельку.
   - У вас второй внук будет или внучка? – поинтересовался Сергей.
   - Хотим внучку, целуя его в щеку, ответила я, - а там – кого бог пошлет…
Не успели мы сесть в машину, как из подъезда вышла Жанна. Она шла быстро в расстегнутом белом длинном плаще на высоких каблуках, постоянно спотыкаясь, словно не видела куда идет. Я хотела окликнуть ее и предложить довезти, но Стас остановил меня:
   - Только не ты, особенно сейчас, пусть успокоится.
  - Ничего не понимаю, - бросила я, и всю остальную дорогу мы не проронили ни слова.
  И только дома Стас сказал:
  - Любит он тебя…. А Жанну мне жаль, сломается,  мне кажется, она уже пьет, и Сергей это знает, разговор видимо и был об этом.
  - И откуда ты все знаешь? Давай лучше нашим позвоним, как они там? Как Герман воспринял известие о том, что у него появится брат или сестренка? Ты ему фрукты и соки отвез?
-  И новую машину тоже, а насчет сестренки - против, сказал, что нужен брат, с ним  в шахматы играть будет, а то отцу некогда, а Татьяна не умеет.
 Мы разговорились о беременности Тани и о том, как она ей идет. Бывает, что у женщин в подобном положении  портится лицо, у нее же не было ни отеков, ни припухлости, только походка стала более медлительная, взгляд долгим и проницательным.
  - Красавица, мне, кажется, что Алешка даже не замечает, насколько она хороша! – возмутилась я.
  - Еще как замечает, ревнует, но виду не подает, я как-то его взгляд засек, когда мы заехали за ней, а она вышла с каким-то мужчиной с работы. Я аж рассмеялся. А он выскочил из машины и, открывая ей дверцу, спросил, когда ей в декретный отпуск уходить. Возмущался, что она не хочет этого делать до самых родов.
  - Может и впрямь поговорить  с ней, работа работой, а здоровье важнее?
  - Не маленькая, сама решит. А вот с сыном можешь поговорить, мало занимается с Германом, придет с работы и ласкового слова не скажет, думаю, и Татьяна их редко слышит, скуповат на любовь и нежность.
  - На меня намекаешь?
  - Есть немного, - прижимая меня к себе, сказал Стас, - снежная ты моя королева…
    Мне было стыдно за себя и за сына, и за родителей, которые небольно баловали меня своей лаской, не очень-то любила и я заниматься этим, думала, что сын не требует всяких муси-пуси, не девочка. Не научила его быть нежным и ласковым, каким бы хотел его видеть даже отец, не говоря уже, о жене и сыне. Стас прав, прав как всегда. Мне вдруг захотелось обнять его, прижать к себе, но руки как-то не поднимались, видно совсем разучилась или вообще никогда не умела. Я принимала это от него, бездействуя сама, думая, что так и надо, что мужчина должен быть инициативным, изобретательным, а женщине этим заниматься даже неудобно как-то. Поговорить раньше на эту тему было не с кем, а теперь тем более.
   И все-таки, подойдя к мужу, я села к нему на колени и, обняв за шею, стала целовать его в мочку уха, сначала шутя, а потом руки, словно изящные гибкие змеи  поползли по волосам, плечам. Мне вдруг захотелось самой увидеть его реакцию, но глаза мужа были закрыты. Словно летнему солнцу подставив лицо, он ждал его теплых проникновенных лучей, и я поцеловала его губы, жадно, словно пила воду в знойный день. По телу разливалась горячая нега, а пальцы судорожно расстегивали пуговицы на его рубашке. Я тонула в каком-то пылающем зареве, и этот алый омут утягивал меня на такую глубину, из которой трудно было вынырнуть, не смотря на всю мою борьбу, которая, тем не менее, приносила необычайную энергию. И вдруг в сознании всплыло расплывающееся слово страсть, нет, оно не ударило молотом в висок, оно жгло со всех сторон, закручивая и унося в своем вихре остатки меня…
   - Что это вдруг в такие годы? – недоуменно и в тоже время с необычайным чувством блаженства думала я. Вставать не хотелось, хотя из кухни потянулся аромат кофе. Какое-то странное чувство стыда вдруг охватило все мое существо. Когда вошел Стас, я накрылась с головой, но он, медленно стягивая одеяло, рассматривал меня с высоты своего роста, словно видел впервые.
  - Ты очень красивая, и я люблю тебя. Не знаю только, радует ли это тебя или наоборот, огорчает?
Поднявшись на цыпочки и, сцепив пальцы у него на затылке, я поцеловала его в лоб и нос, как делал всегда он. Тонкая пижама белого цвета в мелкий синий цветочек, привезенная из Франции, когда-то смешившая его своей нелепой детскостью из-за коротких штанишек, показалась вдруг ему сексуальной и элегантной.
  - Иди прямо в ней завтракать, не умываясь, - потребовал он и подтолкнул меня к двери кухни, - ты  в ней похожа на девчонку-шалунью, жалею, что у нас не было дочери.
  - Будет внучка, - шлепая босиком, бросила я, - отдашь ей всю свою нежность и любовь, а на меня бедную ничего не останется.
  - Ты знаешь, я был в магазине, присмотрел розовый комбинезончик, в рюшечках и с бантиками.
   - Тебе, в детстве бантики шли?
  - Мне и сейчас пойдут, особенно к этой одежде, - открывая рот для кусочка сыра накрытого салями, что протягивал Стас, - промямлила я, - осталось привести в детский сад, там очень обрадуются сумасшедшей старушке.
  Пока я жевала и говорила всякие глупости, Стас оделся и, уже убегая, чмокнул в щеку, потом вернулся и поцеловал в губы.
  - Люблю эту старушку, - крикнул он, захлопывая дверь.
Одеваться не стала, полдня пробыла в пижаме, рассматривала себя в зеркале и прикладывая косынку вместо банта к голове.
  - Сумасшествие, простое сумасшествие, улыбаясь, повторяла я, - прикладывая разные платья и костюмы к себе, и глядя на свое отражение, - ничего не красит…
  Танюша родила дочку. Алешка уже в роддоме фотографировал и снимал ее камерой. Назвали ее Ариадной. Имя выбрала  Татьяна, Алешка не возражал, а мы приняли бы любое имя, главное, что девочка была похожа на меня и чем-то неуловимым  на Алексея. Стас был без ума от внучки. Еще до выписки их с Таней из роддома, привез множество пакетов, коробок  и свертков. Герман никого не подпускал к кроватке, кроме матери, в первые часы их пребывания дома.
   - Мама говорила, что детям не нужны чужие микробы, а он еще совсем крошка, отойдите дальше, даже мне нельзя, хотя я – родной брат.
   Мы все смеялись, но перечить не стали, смотрели через его голову на крошечное существо, восторженно умиляясь.
  Не для кого не секрет, что с появлением маленького ребенка в доме, у всех возникает масса проблем, но то, что это коснется нашего внука, никто и предположить не мог.
   Любимец родителей и всех, кто его окружал,  стал в слезах просыпаться по ночам, днем забивался куда-то, где его с трудом можно было обнаружить. Первым это понял Стас, несмотря на свое особое отношение к Ариадне. Прямо с работы он шел к внуку и выводил его на прогулку, позже выносил коляску с Ариадной и стал гулять с ними двоими, пока Татьяна готовила, стирала и убирала в квартире. Постепенно Герман пришел в себя, видя, как дед разговаривает только с ним, изредка заглядывая в коляску. Страх отступал, теперь он сам возил сестренку по квартире, пел ей песни, читал стихи и рассказывал сказки. Стас убедил его, что это очень полезно для маленькой крохи, что без брата ей бы было бы очень страшно привыкать к новой жизни.
  Когда же ей исполнилось месяцев девять, он сам надевал ей ползунки и приговаривал:
  -  Не плач, я же с тобой, мокрое снимем, а сухенькое оденем…
 При этом его сестра улыбалась, словно никого дороже и не было. Когда же Стас упрекнул однажды Алексея в том, что мало проводит времени с детьми, Герман, крикнул:
 - Я ее очец!
Поняв, что сказал слово неверно, рассмеялся и добавил:
 - Я ей отцом буду, у меня есть время, пока в школу не хожу.
 Алексей молча посмотрел на сына и вдруг смутился:
  - Кем же буду я?
  - Каждый должен заниматься своим делом, у отца свои обязанности, а у брата свои, как и у деда с бабушкой, ведь у тебя будут свои дети, когда подрастешь, - заметил Стас и похлопал внука по плечу, - ты-то будешь прекрасным отцом своим детям, мы даже не сомневаемся.
 И уже, обращаясь к своему сыну, добавил:
  - Время идет быстро, упустишь, ничего не вернешь, они будут сторониться тебя, как теперь ты их.  Душу не перестроишь, они уже люди, все видят, и все запоминают, всему дают оценку.
   Мне казалось, что эти слова он говорил не только Алешке, но и мне, словно в чем-то упрекал.
 Когда же летом я решила забрать их с собой, сын возразил:
  - Совсем отучите детей от меня, мало того, что работа отнимает кучу времени, а тут вы тут как тут, своих надо было рожать больше.
  - Ух, ты! Смотрите, как заговорил, - обиженно произнесла я, - а природа, а воздух детям нужен, эгоист ты этакий.
  - Вот сам и привезу их, когда сочту нужным, и нечего губы дуть, мамочка. Ты вот не больно много уделяла мне времени, командировки, машинка. Потом компьютер отнимал у тебя гораздо больше времени, чем ты тратила на игры и разговоры со мной, да и с отцом тоже, жили как два соседа, даже кофе пили каждый за своим столом.
  - Ты прав, - обнимая его, попыталась шутить я, - дитятко мое, прости, если можешь, и не повторяй моих ошибок.
  - Даже в детстве ты не ворошила так моих волос, а ведь как приятно, оказывается. Ты, знаешь, мам, отец лучше нас всех, он ведь и Германа понимает лучше, чем мы с Татьяной, и с крохой находит общий язык, она у него  ни разу не заплакала. Откуда столько сил на все берется?
  - Любит он нас всех, - закричал Герман, - он мне сам сказал.
Татьяна потрепала сынишку за ухом, словно маленького щенка, отчего тот взвизгнул и поцеловал ее ладонь, как часто делал Стас от избытка чувств.
   Мне вдруг вспомнилось, как сказал как-то Сергей, что Стас – счастливый человек, что таким людям есть для кого работать, за кого воевать, для чего жить.
Я жила, чтобы работать, так, по крайней мере, казалось мне. Сергей тоже жил и работал для людей,  а мой муж все делал для семьи, и только потом для всех, и поэтому у него было все, что он любил - работа, любовь, семья, дом, друзья…
Не зря говорят, что любовь, как талант дается всем, но не все прилагают труд, чтобы сохранить эту любовь, даже красота, которой наделяет всевышний человека, теряется, если не прикладывать усилий для ее сохранения. «Что имеем, не храним, потерявши, плачем».
    В погоне за признанием, славой, деньгами, властью, мы забываем, для чего они нужны, в конце концов, для кого? И нужно ли это им, тем, кого мы любим? Ведь достигнув желаемого, мы, порой, теряем тех, для кого так старались.
    Не оттого ли одинок Сергей? Не оттого ли бывало так одиноко и мне? Откуда берется непреодолимое чувство странной тоски, когда все, вроде бы хорошо, а что-то ноет, ноет, словно надоедливый ветер, завывающий за окном. Я как-то разучилась радоваться, даже собственный смех мне казался чужим, неестественным. Стас смеется иначе, от его смеха улыбаются все вокруг, даже те, кто и не знает еще, что вызвало его. У него смеются глаза, рот, душа, а многие только делают вид, что им весело, но стоит взглянуть в их глаза, понимаешь, что их мысли совсем в ином месте.
   По возвращению  в дом Ковалевских,  ставшим родным и нашей семье, я узнала, что Галина открыла свои два магазина, наняв молодых девушек только что окончивших поселковую школу. Старый продовольственный магазин был отремонтирован, завезены новое оборудование и товар, к нему подвозилось, мылось и упаковывалось и то, что выращивалось местными фермерами и частными лицами. Договоры о поставках она заключала сама, Рома только контролировал доходы.  Заброшенный старый клуб переделали в новый модный дом обуви. Местным жителям, заказывающим продукты по телефону, доставка осуществлялась бесплатно, особенное отношение было к ветеранам войны инвалидам.
   Сама Галина изменившаяся до неузнаваемости редко заглядывала к нам в дом, проезжая мимо лишь кивала головой, словно делала одолжение. Но это продолжалось только до тех пор, пока однажды мы не встретились случайно  у нее в магазине с Элеонорой Эдуардовной, которая, увидев Татьяну с детьми сама бросилась к ней и, расхваливая ее и деток, не могла успокоиться.
   - Надо же и фигуру сохранила и лицо – просто чудо, а я в свои годы побоялась, да и муж не очень хотел иметь детей, дела не позволяли, а теперь уже поздно. 
  Узнав, что мы здесь чуть ли не местные жители, очень обрадовалась:
  - Позвольте, Маргарита Васильевна сделать вашей невестке и внукам подарки, прошу вас, взглянув мне в глаза, попросила она, не отказывайтесь, мне бы очень хотелось.
  Кивнув головой, я отошла от них, предоставив свободу, но Герман подбежал ко мне и, взяв за руку, вышел из магазина вместе со мной. Всеми своими поступками, он напоминал Стаса, и только внешне все больше был похож на мать. В сквере у фонтана он нарисовал мелками корабли и самолеты, о которых ему часто рассказывал дед, рассматривая журналы. В свои шесть лет он различал их типы, знал, как называются. Когда Таня вышла из магазина  с большим пакетом в руках, он бросился ей на помощь, столкнувшись с Элеонорой, остановился и замер, та, протянув ему огромную коробку с набором военной техники, сказала:
   - Это твоя мама выбрала для тебя, держи.
   Глаза Германа сияли от счастья, взяв ее ладонь, он поцеловал руку красивой женщины и, прижавшись ко мне, заглянул в мои глаза, ища одобрения и поддержки.
  - Да он у вас настоящий джентльмен, - удивилась Элеонора, и за что-то поблагодарив меня и попрощавшись, села в машину.
 А уже вечером, когда Галина стояла у калитки нашего дома, увидев нас в беседке, я поняла, будет спрашивать о нашем знакомстве с Элеонорой. Но ошиблась, та принесла малины для малышей и никаких вопросов не задавала, но с того дня как-то потеплела к нам, на что Юра заметил:
  - Что с людьми делается, надо же…
Отправив в редакцию фотографии детей с игрушками в новых костюмчиках, подаренными Элеонорой в качестве рекламы, я переговорила с Кондратием, чтобы  гонорар за статьи остался  в издательстве, и успокоилась, мы вновь были в расчете. Конечно, Меньше всего она делала подарки для этого, но иного выхода отблагодарить ее, у меня не было, женщина она умная, все поймет.
  Делая это, я и предположить не могла, что очень скоро вновь с ней встречусь. У подъезда их дома был убит ее муж, кто был заказчиком убийства, никто не знал, да и вряд ли от этого ей стало бы легче. Увидев меня на кладбище, она, сняв темные очки, сама подошла ко мне и, выслушав соболезнования, сказала:
- Я знаю, что мы очень понимаем друг друга, я вас уважаю и прошу заходить ко мне по этому адресу, - она протянула визитку, - жить на старой квартире вряд ли я  буду. Теперь многое изменится в моей жизни, да и не только в моей.
Надев очки, она подола к двум мужчинам, ожидавшим ее недалеко от нас. Черный костюм и небольшая элегантная шляпка делали ее фигуру необычайно стройной, садясь в машину, она приложила два пальца к губам, как делала моя внучка, говоря  близким «до свидания».
  Все, кто был на похоронах, разъезжались на машинах веером, словно по чьей-то команде, пешком уходили случайно попавшие сюда люди, те, кто не имел отношения к веерной когорте. Выйдя за ворота кладбища, я столкнулась со своим давним попутчиком. Окинув меня вопросительным взором, он вежливо предложил подвезти меня, но, услышав отказ, даже повеселел, как мне показалось. Но, проехав несколько метров, вдруг остановился и, выйдя из машины, предложил навестить Сергея, куда он, собственно говоря, и собирался. Отказываться было неловко, тем более, что я действительно  давно не видела Сережу. Предложив заехать в магазин, я села рядом с ним на заднее сиденье. 
   Открыв дверь, хозяин квартиры очень удивился, увидев нас вместе, предложив нам помыть руки и надеть тапочки, он пригласил нас в комнату, где было накрыто на двоих. Поймав мой взгляд, Сергей засмеялся и объяснил, что созвонился с Константином Викторовичем заранее и ждал только его.
 - Ну, так неси третий фужер, отметим выход твоей книги. Маргарита Васильевна, наверное, не в курсе? Ваш покорный слуга получил огромный гонорар за выпуск своей книги в нескольких странах по своей медицине, в том числе и в нашей. Только здесь все пойдет в дар детской онкологической клиники.
  Мы долго разговаривали о книге, о здоровье Сергея, о похоронах, на которых встретились и о тех, кого там видели.
    - Неприлично, что столь известные люди, не стесняясь, отдают дань таким негодяям, - вдруг вставил  Константин, - считаешь себя порядочным человеком, сторонись грязи. Я не имею в виду вас, Маргарита Васильевна, у вас профессия особая, вы, как и мы всегда по уши в грязи или в крови.
   - А на похоронах членов правительства пристойно быть? – зло спросила я, доставая телефон, чтобы позвонить мужу.
   - Не звоните, я вас довезу, - помогая Сергею убирать посуду, крикнул он из кухни.
  - Приходите чаще, мне очень приятно вас видеть, - поцеловав руку, произнес Сергей, а на Костю не обижайтесь, профессия обязывает…
  У подъезда меня ждал Стас, предупрежденный Сергеем. Поблагодарив хозяина машины, мы поднялись по лестнице.
  - У нас внуки ночуют, постарайся не шуметь, Алексей с Татьяной в театре, еле уложил обоих.
  Пройдя тихонько на кухню, мы  посидели немного, разговаривая о событиях дня и, проверив, спят ли дети,  легли сами.
  Утром Герман консультировал деда как варить кашу для Ариадны, чтобы не было комочков.
- Сахара тоже много не клади, не любит.
- А я люблю послаще, - возражал дед, специально дразня парнишку.
- Вредно ей это, понимаешь или нет? – сердился тот, вставая на носочки и заглядывая в кастрюльку, - густовато…
 Когда же Стас взял у меня девочку и, усадив на колени, принялся кормить ее, та послушно ела, причмокивая губами.
  - Запить дай, и не торопись, он же не успевает.
  - Это я не успеваю, - смеялся Стас, - посмотри, как она мою густую кашу уплетает. Садись сам завтракай, скоро к бабе Свете поедем.
   Машина Ковалевских уже фырчала под окнами, а вскоре появились и они сами.
  - Ваши прямо туда поедут, собирайтесь, - крикнул Юра с порога, - каши–то оставите мне?
 - Остатки надо с собой взять, вдруг Арина захочет, - возразил внук, принимая слова Юры всерьез.
Взрослые переглянулись, одобряя заботу брата этой толстощекой крохи.
  Уложив вещи детей в сумку, я отдала ее вместе с детьми Ковалевским, а сама,
переодевшись, спустилась вслед за мужем, несшим сумку с продуктами.
   - Чего ты туда опять натолкала, - пыхтел он, - там нельзя купить что ли?
   - И там еще купим, нас ведь много теперь, Татьяна с Алешкой наверняка проспали, в магазин не ходили, - едва успевая за Стасом, успокаивала я.
Выйдя из подъезда, мы столкнулись с Жанной.
 Увидев нас, она растерялась сначала, но, собравшись видно с духом, отозвала меня в сторону.
   - Вы знаете, я давно люблю Сережу, а он, - она замялась, - а он любит вас. Вы дразните его, даете надежду, играетесь. Вы понимаете, что это нечестно, оставьте его в покое, скажите, наконец, ему, что не любите его.
  Последние слова она нарочито громко произнесла. Их услышал Стас и подойдя к нам, сказал:
   - Рит, садись в машину, а вы, извините, - он обратился к взволнованной Жанне, - не там ищете свое счастье, оставьте в покое и жену мою и Сергея, ваше ребячество дорого ему обошлось.
  Отъезжая, я видела, как стояла она на углу нашего дома растерянная, поникшая, покинутая всеми.
  - Зря ты, с ней так, мне ее жаль…
  - Не беспокойся, вы не первые кого она до могилы пытается свести, эта капризная девица привыкла получать то, что ей хочется, шантажируя и угрожая. Если бы не Константин, что прошлый раз подвозил тебя, она бы до сих пор донимала Сергея. Тот ей просто пригрозил, и меня, кстати, предупредил, чтобы я к тебе ее не подпускал.
   - А он здесь при чем?
   - Точно не знаю, расследовал обстоятельства падения профессора, что-то ему не понравилось там, Сергей же молчит.
               Эта неприятная история испортила настроение. И только когда мы подъехали к дому, я просто обалдела от радости. На весь двор был поставлен длинный стол, заставленный разными блюдами и выпивкой, а около него колдовали Алешка, Таня и Элеонора с Сергеем. Как они сговорились, оставалось загадкой, но по периметру забора были прикреплены шары, на которых было написано «Сорок лет вместе»
   Только теперь я вспомнила, что именно в этот день мы поженились со Стасом.
  Светлана шепнула мне, что меня ждет наряд в доме.
Когда же переодевшись, в сопровождении детей и внуков я вышла к столу, где ждал меня во фраке супруг, все зааплодировали. Здесь были мои и Стаса сослуживцы, друзья, которых мы не видели много лет. Ничего подобного я даже предположить не могла. К ночи вспышки салюта освещали мое белое с переливом платье и цветы, приколотые Элеонорой к моим  волосам.
   - Горько! Горько, - кричали близкие нам люди.
  - Неправда! Неправда! - Отвечал им, целовавший меня Стас. Мне еще никогда не было так сладко!
  Смеялись и наши внуки, окруженные вниманием взрослых.
Алешка, обнимая Татьяну, что-то шептал ей на ухо. Глаза их светились нежностью и счастьем. На душе у меня было легко и спокойно.  «на свете счастья нет, а есть покой и воля…» - вдруг пронеслось в голове. - Неужели, правда? Не может этого быть!