Два цвета

ДВА ЦВЕТА

БЕЛЫЙ СВЕТ

Часть первая

1. Больница

Была ночь. Свет фонарей попадал в окна комнаты и слабо освещал ее. И непривычная тишина. Только где-то далеко звук редких ночных автомобилей. Но нужно прислушаться, чтобы уловить этот звук.
    Андрей откинул в сторону одеяло. На белой простыне, грязным пятном выделялся большой штамп больницы – комната, слабо освещенная уличными фонарями, была больничной палатой.
    Андрей сел на заскрипевшей пружинами кровати.
    На соседней кровати, тускло блеснули глаза, отразив свет попадавший в окно. Но сразу закрылись, человек притворился спящим. Андрею было безразлично, спят его соседи по палате или нет, никакого дела до них ему не было.
    Он встал и подошел к окну. Там за окном живут люди. Кто-то сейчас развлекается в ночном клубе, а кто-то занимается любовью, кто-то ссорится, кто-то кого-то бьет, кто-то открыл замок чужой квартиры, хозяева которой уехали отдыхать, и ищет, что можно унести из этой квартиры. А кто-то кого-то убивает.
    Там люди живут, и в жизни у них много страхов. Жизнь не бывает без страха. И это нормально, так и должно быть. Но вот страх без жизни…
    Ему приходилось сталкиваться со многим. И драки, еще до армии, до службы в десантных войсках, драки, в которых его могли убить, что и случилось с одним из его приятелей. И позднее, угрозы бандитов, с хозяевами которых, впрочем, он умел договориться без униженной покорности. И еще много другого. И когда он испытывал страх, это был нормальный, естественный страх, который бывает в жизни у каждого.
    А теперь вся его жизнь, вот уже несколько месяцев, состояла из страхов совсем не тех, которыми живет большинство людей.
    В больнице Андрей находился почти месяц, но все еще не мог привыкнуть к этой ночной тишине.
    Он не только не мог привыкнуть, тишина все больше давила на него, создавала ощущение какого-то нереального неземного космического или мистического одиночества. И от этого холод в его груди только усиливался. Он обжигал его изнутри, как кусок сухого льда, и этот жгучий холод был холодом страха.
    Здесь, в больнице в первые несколько часов, а может быть только минут, когда попал сюда, он ощутил еще один, новый для себя страх. Сейчас Андрей даже приблизительно не представлял сколько он пробыл в том коридоре – десять минут, двадцать, полчаса, или несколько часов. Но тот новый страх он запомнил, такого он не испытывал еще в своей жизни – в голове помутнело, мысли исчезли, он даже думать в те минуты или часы перестал.
    Но в эти первые часы или всего лишь минуты, когда медсестра – ей было лет сорок, с крепкой и бесформенной фигурой легкоатлетки и некрасивым безразлично-злым лицом – вынув из кармана белого халата ключ-ручку, вставила его в небольшое круглое отверстие в двери, открыла эту дверь, и когда он переступил через порог, захлопнула ее, сама оставшись снаружи.
    Даже оказавшись наедине с одним сумасшедшим, любому станет не по себе, но оказаться среди толпы человек в тридцать, где сумасшедшие все, до одного, и от них нельзя убежать, потому что ты с ними в замкнутом пространстве, потому что дверь, которая только что захлопнулась, не откроешь без той самой ручки-ключа, лежащей в кармане некрасивой безразличной и злой медсестры.
    Они все ходили. Они быстро, словно спешили куда-то, шли по длинному коридору с десятком дверей и стенами выкрашенными в бледно-зеленый цвет – тот цвет, который называют "хаки". Соблюдая установленные на дорогах правила движения, они ходили и здесь по правой от себя стороне коридора – два потока людей спешащих навстречу друг другу и быстро проходивших мимо друг друга, друг друга не замечая. Почему они так быстро шли, куда они спешили, конечно же не знали ни они, ни кто-либо другой. И врачи тоже не знали, хотя, наверняка, придумали для себя какое-либо объяснение. Дойдя до конца коридора, люди поворачивали в левую сторону, и, развернувшись, снова быстро шли по правой от себя стороне, но теперь уже вдоль противоположенной стены. И никто здесь не нарушал правил движения, никто не пытался обогнать других, но и не шел медленнее.
    Они ходили по одному, или парами, держа друг друга под руки. Одиночки в большинстве задумчиво, сосредоточенно молчали. Но некоторые из них рассказывали что-то самим себе, кто-то тихо бормотал что-то, кто-то рассказывал громко и внятно, словно рядом с ними был собеседник, который его внимательно слушает. У тех же, которые холили парами, а таких было большинство, всегда один был рассказчиком, второй слушателем.
    – … Мая Плисецкая была моей женой, – рассказывал мужчина с ленинской бородкой своему слушателю. – Никто об этом не знает, это полная тайна для всех. И наш брак для всех был полной тайной. Она тогда была уже "Народной", мне едва исполнилось десять. Мы поженились тайно…
    – … От генератора электричество идет к трансформатору, ток увеличивается и подается на электромотор, электромотор крутит генератор, генератор вырабатывает электричество и снова подает его на трансформатор, трансформатор увеличивает ток и снова подает его на электромотор – это вечный двигатель. От генератора ток подается к трансформатору… – громко рассказывал кому-то воображаемому одиночка, он ходил плотно прижав руки к бедрам и рассказывал, рассказывал.
    Впрочем, здесь никто не размахивал руками, даже слегка не жестикулировал.
    Несколько десятков сумасшедших, самых настоящих, а не тех, кого называют так в шутку или в раздражении. В страшном сне такого не увидишь. И он, один, прижавшийся в углу.
    Потом снова появилась медсестра со злым и безразличным лицом. Она кивком головы позвала Андрея за собой.
    В другом отделении, куда она его привела, он оказался среди таких же как и сам больных, но еще не сумасшедших. И, оказавшись среди них, он вдруг почувствовал не только облегчение, но появилось даже чувство эйфории, счастья. Это было счастьем оказаться среди просто больных, просто страдающих нервными и психическими расстройствами, отклонениями. Впрочем, это радостное чувство продолжалось недолго, скоро к нему вернулись его беспричинные, бессознательные, какие-то животные тревоги и страхи. И тоска – болезненная, непереносимая тоска – она ощущалась как пустота в его груди, или душе? Словно холодный космический вакуум внутри него. И что-то, что находится снаружи, Андрей не знал что именно, но что-то давило на него, пытаясь заполнить этот вакуум и не могло раздавить, разрушить стенки сосуда, в котором образовалась эта пустота, и от внутренней пустоты он чувствовал холодную болезненную тоску, а от давления, от чьего-то желания заполнить эту пустоту – боль.
    Зачем его закрывали в отделении вместе с сумасшедшими? Он не знал, и не спрашивал, да и не у кого было спрашивать, ему бы никто ничего не сказал. Но, как  он предположил, сначала, перед тем как привести его в это отделение относительно нормальных людей, врачи хотели посмотреть, не там ли его место – среди окончательно сошедших с ума, не станет ли он ходить вместе со всеми по длинному коридору. Но если так, получается, его сознательно хотели свести с ума?
    Но то, что он ощутил, когда стоял прижавшись к стене в коридоре, а мимо него проходили и проходили сошедшие с ума от навязчивых идей люди, было реальным, с этим он мог справиться. Но другой, беспричинный, мистический страх, который он испытывал вот уже несколько месяцев, это было тем, с чем бороться невозможно. Это появлялось ниоткуда, само собой, без повода. А чтобы справиться с чем-то нужно знать, с чем именно, или с кем ты должен бороться. А если нет причин для страха, если нет повода, с чем тогда бороться? С пустотой? Да, с пустотой, ведь и страх его именно от этой пустоты заполнившей его. Глупо – заполнившая пустота. Но так и есть. А как можно бороться с пустотой? Как можно бороться ни с чем? Так рассуждал он, и так пытался найти причину того, что с ним происходит. И постепенно он начал понимать – это из-за нее, из-за той девушки, которую он однажды видел.
    Он видел девушку, которая не существовала, которой не было. Но он видел ее. Он понимал, что она не существует, но он ее видел и даже слышал ее голос. Это она принесла с собой тот страх, неземной, космический. Да, это все оттуда – где абсолютный холод и абсолютная пустота, которая наполнила его. Эта пустота как нарыв. Нарыв давит изнутри на плоть, на нервные нити внутри человека, и появляется боль. Так и эта пустота. Она давила на что-то внутри него и от этого боль и страх, а снаружи кто-то хотел войти, заполнить эту пустоту, и от этого боль усиливалась во много раз. Да, это она, та девушка, которой не существует принесла с собой тот холод, пустоту и страх, что жег его грудь. Значит, она приходила к нему оттуда, где абсолютный холод и абсолютная пустота.
    Сейчас он жалел, что послушался уговоров жены. Да нет, она даже не уговаривала, а довольно жестко убеждала его лечь в эту больницу. Она заботилась о нем. И она не только убеждала.
    Но что врачи могут сделать, как они могут вылечить, если они, врачи-психиатры сами все психически ненормальные. Если себя не способны уберечь, как же других лечить? Глупо все считать всего лишь химическими процессами проходящими в организме и нарушением этих процессов. Так могут думать только люди с отсутствующим воображением. А разве способен на что-то врач, воображение которого на нуле? Как, впрочем, и любой другой ученый, хоть это технические науки, хоть естественные, хоть гуманитарные. Только люди с воображением, творческим воображением и фантазией способны влиять на жизнь и изменять ее – человеческую жизнь.
    Надо выбираться отсюда, – думал Андрей, стоя у окна и сквозь стекло глядя в темному, освещенную фонарями. – Но как? Отсюда не убежишь, даже стекло, перед которым он стоит нельзя разбить, оно бронированное.
    Андрей это знал, потому что видел, как один из больных схватил табуретку и со всей силы швырнул ей в стекло. Табуретка, грохнув по стеклу с таким звуком, словно это был кусок толстой фанеры, отпружинила, отлетела от этого стекла, как баскетбольный мяч от щита. Того человека сразу перевели в другое отделение, кто-то сказал, что к буйным.
    Андрей боялся, что и с ним может случиться такое же: но закрытые, без ручек двери; то, что он испытал в том коридоре, когда его только привезли сюда; медсестры, которые смотрят на больных не как на людей, а на что-то подобное животным; врачи, в воле которых было оставить его здесь на всю оставшуюся жизнь – это пугало его и, он чувствовал, это не дало бы ему дойти до срыва. А еще – все это было простым, человеческим, и, как ни странно, помогало ему справляться с тем, что приходило ниоткуда.
    Он чувствовал раздражение и даже легкую злость в отношении Ирины – своей жены.
    Она его уговаривала, убеждала лечь в больницу, он отказывался, он не хотел, он боялся этой больницы.
    Раньше, до того как внутри его появился беспричинный холодный страх, который дополняла непонятная, мучительная тоска, когда он был здоров, он бы с юмором, даже с интересом отнесся к идее, провести несколько дней в психушке. Это было бы забавно, и было бы что потом рассказать. Но когда повод для того, чтобы он был здесь оказался уже не поводом, а причиной, все связанное с болезнью он стал воспринимать совсем по-другому.
    А Ирочка устала его убеждать, и для его же блага, как она выразилась перед тем, как его забрали в больницу, она убедила психиатра в психоневрологическом диспансере, лечить его в стационаре. И Андрей предполагал, что не бесплатно врач выписал ему направление в стационар, а перед дверями диспансера его уже ждала машина с двумя огромными санитарами, он догадывался, что жена заплатила врачу за эту услугу. А что сейчас делают бесплатно? Даже в дурдом бесплатно не отправят.
    Внизу, под окнами, – палата, в которой находился Андрей была на третьем этаже – он вдруг увидел нечеткую расплывчатую тень. Она словно проплыла, скользя по земле. Да, то что он увидел и могло быть именно тенью – тенью, которая никому не принадлежала, тень, которая была сама по себе, без предмета ее создавшего, без хозяина – тень, гулявшая сама по себе.
    Ну вот, и приехали, – испуганно подумал Андрей.
    Но он тут же стал убеждать себя, что это никакая не галлюцинация, просто мимо пробежала собака.
    Да, это была собака, – уже веря в это, подумал Андрей.
    Он успокоил себя и сразу почувствовал, как с виска у него сбегает капелька пота.
    Андрей отошел от окна. Ему не хотелось еще раз увидеть эту тень. Это была собака. И он не хотел убедиться, что никакой собаки не было, а была просто ничья, никому не принадлежащая тень.
    Андрей вернулся к кровати и снова лег, прикрывшись одеялом.
    Он не спал уже много ночей, засыпал только утром, на два-три часа, но вечером и ночью спать не хотелось. Зато днем он едва стоял на ногах, он прислонялся к стене и засыпал так на несколько минут, просыпался, и снова засыпал. Пойти в палату и лечь в кровать было нельзя, палаты днем закрывались и открывали их только перед отбоем, когда все должны были спать.
    Люди, больные находившиеся здесь, во всяком случае те, которые лежали в этом отделение, делились на две категории: те, которые смотрели на врачей и весь медперсонал глазами забитых собак и ждали подачки от них, другими словами надеялись, что врачи им помогут; и те, кто смотрел на врачей глазами диких зверей, попавших в клетку. Но даже от раздраженных недовольных больных никто никогда не услышал бы грубого слова в отношении медперсонала. Они могли ругать кого угодно и как угодно, но на работников больницы распространялось табу, даже вечно раздраженной и всем недовольной уборщице никто никогда не смел противоречить даже в самом малом и безобидном. Наказывали здесь без лишних формальностей и быстро. Самое легкое наказание – сульфазин. Одного укола было достаточно, чтобы человек успокоился и сутки пролежал в кровати, но могли назначить и несколько уколов, это называлась "лесенка", когда в первый день, больному кололи один кубик "сульфы", как ее называли больные, на другой день – два, на третий – три, и потом в обратном порядке, на четвертый день – два, на пятый – один. Те у кого "лесенка" доходила до трех или даже четырех кубиков, от боли не могли сами, без чужой помощи сходить в туалет, а температура поднималась до сорока градусов. Но это не называлось наказанием, это называлось лечением. Да и какое это наказание, это так, что-то вроде дружеского подзатыльника. А были средства и медикаменты, от которых человек вообще переставал быть человеком.
    Андрей не верил, что врачи смогут ему помочь, кроме транквилизаторов, притупляющих все чувства, ему здесь ничего не могли ни дать ни посоветовать. Но он и не относился ни к тем, кто сморит на врачей с собачьей надеждой в глазах, ни к тем, кто прячет от них злой раздраженный взгляд.
    И это, конечно, замети, и обращали на него внимание немного больше, чем на других больных, лечащий врач – Антонина Семеновна, крупная женщина, из тех, что когда-то называли дородными, с интересом беседовала с ним, ей почему-то хотелось больше узнать о нем.
    Андрей был откровенен, но только наполовину. Он все рассказывал о том, что его мучило. Но он никогда не говорил о том, что он сам считал причиной, вызвавшей его болезнь. Он не рассказывал о девушке. Он не знал, как Антонина Семеновна отнесется к его признанию, но предполагал, что это будет поводом, который может приблизить его к той двери, к тому коридору, где он побывал в первые минуты, как только попал сюда, к тому коридору, в котором его закрыла медсестра с фигурой метательницы молота.

2. Зеркало

  Редкие старинные книги это было то, что называют глупым словом "хобби". Это слово не нравилось Андрею, но это еще не повод, чтобы отказываться от увлечения которое давало ему отдых и разрядку от работы. Это было не единственным увлечением, еще он любил спорт, и, как каждый нормальный мужчина, женщин. Но изменял он жене не часто, он не искал умышленно возможности переспать с новой женщиной, и занятия спортом тоже были не частыми и не регулярным. Когда-то, лет десять назад он был неплохим хоккеистом, один сезон играл даже в высшей лиге, но сломал ногу, и после этого уже не вернулся в профессиональный спорт.
    В то время он уже учился в университете на филологическом. Почему именно филологический факультет, он и сам не знал, так получилось. Поступить ему, конечно, помогло и то, что он был спортсменом, ну и деньги. Но теперь он решил серьезно заняться учением, потому что понял, что в хоккее ему не светит, не сможет он уже попасть в какой-либо из канадских клубов, разве только в самый захудалый, где ему сломают последнюю ногу, как пошутил одни из его приятелей. Диплом ему так и не пригодился, с таким много не заработаешь, зато появился интерес к литературе.
    Он играл в хоккей три-четыре раза в месяц, с такими же, как и сам бывшими хоккеистами, чтобы поддерживать форму. Еще у него дома были гири, гантели, штанга. Это было два его любимых занятия в свободное время. А Ира любила большие компании, вечеринки, в общем, всякого рода тусовки, которые Андре не всегда нравились. Но он никогда не отказывался, когда она сообщала, что их кто-то куда-то приглашает. Даже больше того, он всегда был веселым, общительным на таких мероприятиях, вызывал приветливое отношение мужчин и нравился женщинам. Все подруги говорили Ирине, что ей повезло с Андреем. А он с этих тусовок возвращался разбитым и уставшим, словно всю ночь разгружал вагоны с цементом. Зато Ирина всегда приезжала домой возбужденной во всех смыслах. И надо сказать ей в заслугу, она могла "завести" мужчину и на смертном одре. Впрочем, занятие любовью для Андрея никогда не было обязанностью, в этом вопросе замужние подруги Ирины тоже считали, что ей повезло.
    В тот день, он зашел в букинистический уже перед самым закрытием. Ничего интересного не нашел, но какую-то книгу купил.
    Андрей бросил "дипломат", в который положил книгу на сиденье машины и поехал домой. Он обещал сегодня Ирине приехать пораньше, они собирались пойти то ли в гости, то ли в ресторан. В общем-то, ему это было безразлично, эти знакомые жены, с которыми они сегодня встречались – консерваторская подруга Иры (Ирина закончила консерваторию по классу фортепьяно) и ее муж – его совсем не интересовали, и когда они изредка встречались, ему было с ними скучно.
    Ирины дома не было. Наверное куда-то вышла, сейчас придет, пока нужно сходить в душ, переодеться.
    Андрей открыл "дипломат", собираясь поставить книгу на полку, подумав: зачем купил? Станет ли он вообще ее читать? Разве что для коллекции. Но коллекционером он себя не считал. Он взял ее в руку, другой рукой он развязывал галстук. Мельком взглянул на книгу. И удивился. Вместо купленной им книги, он держал в руке совсем другую.
    Так и не развязав галстук, он взял книгу обеими руками и стал внимательно рассматривать. Толстый кожаный переплет местами вытерся до бледно серого цвета. На переплете крест с почти сошедшей позолотой был сделан слабым тиснением над так же оттиснутыми строгими готическими буквами названия, означения книги. Это была Библия. Старинная католическая Библия.
    Он открыл ее. Ему было интересно узнать год издания. Но вот именно этого и не было – ни года издания, ни типографии, а точнее имени издателя, владельца типографии, в которой напечатали эту Библию. И именно это подтверждало, что книга очень старая – в шестнадцатом веке еще до Тридентского Собора, решавшего канон Библии и во время него (а он проходил с перерывами семнадцать лет) выходили стотысячные тиражи Библий без указания года издания и издателя. Правда, издательство такой огромный тираж могло выпустить лет за сорок-пятьдесят. Хотя некоторые исследователи пытаются доказать, что в шестнадцатом веке издавать стотысячные тиражи даже за такие сроки было невозможно, но доказывают они это довольно примитивными подсчетами, которые, легко опровергнуть другими подсчетами. Но это не имело никакого значения – в шестнадцатом веке напечатана книга или в семнадцатом, но выдавалась за издание все же шестнадцатого или даже пятнадцатого века – если ни практически, ни теоретически доказать этого невозможно. Важно это было только для победившей фракции, отстоявшей в семнадцатилетней борьбе свой вариант. И тогда они могли сказать – "Вот наша правильная Библия уже давно, еще до ее канонизации издавалась, да в каких количествах".
    Андрей так и не развязав до конца галстук, стал осторожно перелистывать страницы. Толстая бумага, сильно пожелтевшая от времени и хрупкая, казалось, согнешь лист пополам и он переломится, как стекло. Уголки некоторых страниц выглядели так, словно из обгрызли мыши. Но сам текст священной книги сохранился полностью.
    Судя по-всему, написана она на латыни. Впрочем, какой еще должен быть язык, если Библия католическая. А в этом Андрей не сомневался, в старинных шрифтах он разбирался довольно хорошо.
    Как она могла оказаться в "дипломате"? – думал он, перелистывая теперь уже сразу по нескольку станиц. – Продавщица перепутала, и вместо довольно дешевенькой книжонки дала ему одну из редчайших книг?
    Отнести ее завтра и отдать обратно? – продолжая перелистывать страницы решил Андрей.
    Но одновременно с этой мыслью было и желание оставить ее. Это была не жадность, а скорее жалость расстаться с такой книгой, которой очень мало кто мог похвастаться, а точнее, почти никто, разве какой-нибудь коллекционер сдвинутый уже на собирательстве старинных книг и тратящий на это миллионы. Сам Андрей к таким не относился, да и миллионов у него не было, если не считать того, сколько стоила вся его фирма (как он выражался в шутку). Да, приблизительно за миллион он мог бы продать – как говорят сейчас, как сейчас это называют – весь свой бизнес. Но и то с условием, если его партнер, еще университетский его приятель Эдик, согласился бы. Хотя, при чем здесь Эдик, Андрей и сам не собирался ничего продавать, а наоборот хотел расширять свое дело.
    Занимался Андрей продажей подержанных автомобилей, но начинал с того, что сам перегонял машины из Германии к нам, сюда. Еще у него был небольшой автосервис, где машины, которые требовалось, приводись в порядок.
    Эдик, его приятель и партнер, перегонкой машин с Андреем не занимался, но когда Андрей решил открыть свою фирму, то Эдик оказался как-то сразу рядом. Продавать – не перегонять – это занятие безопасное, к тому все переговоры о "крыше" и потом все дела с этими людьми вел Андрей.
    А в общем-то, Эдик был неплохим парнем. В отличии от Андрея он больше всего увлекался женщинами, и нравился женщинам всех возрастов, за исключением одной – жены Андрея. Ира его терпеть не могла и много раз говорила Андрею, чтобы он сделал так, чтобы Эдик не показывался у них дома.
    – Он смотрит на меня как на самку или как на добычу. Я терпеть не могу такие взгляды, – раздраженно объясняла Ира.
    Андрей только шутил. Как он мог сказать Эдику, чтобы тот не приходил к ним, он не представлял. Когда шутки не помогали, говорил:
    – Если хочешь, скажи сама.
    – Скажу, – обещала Ира. – Только учти, я не дипломат.
    – А женщины вообще не бывают дипломатами по отношению к мужчинам.
    Но Ира хоть и обещала сказать Эдику, чтобы его ноги больше не было в их доме, как она обещала это Андрею, но пока еще задерживала это свое решение. Видимо, и врожденная и приобретенная интеллигентность не давали ей этого сделать, она была дочкой профессора, в доме которого, как знал Андрей, не то что ругательства, а грубого слова никогда никто не слышал.
    Черт, сейчас Ирка уже придет, – вспомнил вдруг Андрей, – а я еще даже не переоделся.
    Он хотел уже закрыть книгу, завтра решит, как поступит, хотя, конечно, правильнее всего отнести ее обратно в магазин. Да, так он и сделает, решил Андрей, потому что, если с продавщицы станут требовать рассчитаться за эту Библию, она всю оставшуюся жизнь будет рассчитываться, эта маленькая, похожая на очкастую крысу девушка. Но очень добрая, в отличии об многих женщин, которые не пользуются спросом у мужчин. А она именно такой и была.
    Андрей собрался отложить книгу, но напоследок зачем-то перелистнул еще сразу несколько страниц.
    И задержался на раскрывшемся месте.
    Он увидел над текстом написанную от руки фразу. Она очень четко была видна, хоть чернила и выцвели от времени и из, видимо, черных, превратились в бледно-серые с чуть зеленоватой примесью.
    Можно было сделать это и потом, он ведь спешил, но непонятно почему Андрей просто не смог отложит книгу, ему сейчас же захотелось прочитать, что там такое написано.
    Возможно потому, что это было удивительным – писать в Библии считалось святотатством, грехом, если не больше. За подобные вещи в средние века, запросто могли отправить на костре. Подобное могло сойти и не только за святотатство, но и за колдовство. А ведь именно в шестнадцатом веке, когда ересь практически была искорена и у святой инквизиции работы стало маловато, а значит и доходов в казну мало, тут кто-то и догадался, что на ведьмах и колдунах тоже можно неплохо нажиться, ведь в колдовстве в основном обвинялись самые богаты и знатные люди, ну, еще самые образованные, а еще, почему-то, самые красивые женщины. Впрочем, тут, скорее всего, срабатывали половые инстинкты, и монахи, как и большинство мужчин, которые не могут удовлетворить свою похоть, оттого, что женщины – красивые женщины, вызывающие сексуальные желания – к ним, к этим мужчина относятся с безразличием, и эти мужчины к таким женщинам относятся часто со злостью, с ненавистью, даже с бешенством. Наверняка по этой причине среди них было много сексуальных маньяков. И если уж монаху такой женщиной нельзя попользоваться, то пусть она не мешает жить, не мучает вечно неудовлетворенные органы.
    В желание Андрея сейчас же прочесть написанное было не только любопытство, его словно кто-то заставлял это сделать, словно на ухо ему шептал, убеждая сделать это.
    Андрей несколько раз прочитал написанное. Но так и не смог понять, что именно значат эти слова. Хотя довольно сносно знал и французский, и английский, и немецкий языки. Но это не немецкий, ни английский, ни французский, это было бы сразу понятно, хотя буквы латинские. И не итальянский и не испанский.
    Черт, на каком же языке это написано? – стало интересно Андрею, и он решил прочесть эту небольшую фразу вслух, может так, по сочетанию звуков, по мелодике поймет, что это за язык.
    И он прочел вслух написанное...
    Он прочел написанное вслух. И произошло что-то непонятное. Белая матовая пелена вдруг закрыла от него все, тело стало невесомым, словно пустота образовалась в голове, легкость, когда нет ни единой мысли, это было даже приятное ощущение – ни одной мысли в голове. А потом будто ветром все это отнесло, хотя Андрей и не чувствовал никакого ветра, да и не могло быть его в комнате, но ощущение было именно таким – словно дуновение ветра унесло куда-то, развеяло и белую пелену и легкость, невесомость во всем теле и приятную, без единой мысли пустоту в голове.
    Продолжалось это всего лишь мгновение, но Андрей очень ясно, отчетливо запомнил все эти ощущения.
    Черт, – подумал он, – в жизни не терял сознания, а тут вдруг без всяких причин сознание отключилось.
    Он не обратил особого внимания на случившееся и снова посмотрел на слова написанные кем-то в Библии, подумал, что никакой языковой мелодики в них почему-то нет, а скорее похоже это на звуки, которые издавали первобытные люди (так, во всяком случае, он себе это представлял), когда они не могли еще отчетливо говорить и язык был безликим, почти бессмысленным.
    Андрей подумал об этом, снова прочитал написанное про себя, и снова хотел прочесть вслух. Но вдруг испугался чего-то. Точнее, ощутил какую-то непонятную тревогу. Это даже немного раздражило Андрея. Но сразу, вслед за тревогой, словно заполняя его, появилась холодная боль внизу груди, в солнечном сплетении. Эта холодная боль была первым легким страхом.
    Слева от Андрея, чуть сзади находилось большое зеркало, в нем можно было видеть всего себя, полностью. Андрей повернулся к зеркалу и посмотрел в него.
    Это было как неожиданный сильный удар по лицу кулаком, когда все начинает плыть, или, как выражаются в боксе, ты начинаешь плыть – в зеркале, вместо своего отражения он увидел женщину, молодую девушку. Она была в черной накидке, что-то вроде плаща, капюшон его был откинут назад, на спину и открывал ее длинные, черные, чуть вьющиеся волосы. И почти такие как волосы черные глаза. И она была красива, она была очень красива. В ее лице казалось сочетались все расы, правда, европейская все же выделялась, заслоняла остальные. Да и кожа ее была светлой.
    "Только не пугайся", – заговорила вдруг девушка в зеркале с Андреем, она даже улыбнулась, чуть заметно, словно желая успокоить Андрея.
    Он не понял вначале ничего (впрочем и позже он ничего не понимал). И ничего не понимая он обернулся по сторонам, посмотрел назад, хотя, если бы она стояла позади него, он бы не увидел ее так отчетливо, потому что собой заслонил бы ее отражение. Но ни с боков, ни сзади, вообще нигде в комнате никого не было кроме него.
    Андрей снова посмотрел в зеркало и снова, вместо своего отражения увидел девушку.
    "Попробуй не бояться, – опять заговорила она, – а я попробую тебе объяснять..."
    Схватив со стола тяжелую из толстого стела пепельницу Андрей со всей силы швырнул ее. Пепельница с такой силой ударилась о зеркало, что оно не треснуло, не просто треснуло, а разлетелось на мелкие осколки, мелькнувшие искрами и посыпавшиеся на пол. Только по краям остались острые, похожие на острия ятаганов остатки зеркала.
    Когда жена, Ира, пришла, он как-то не очень убедительно объяснил ей, что поскользнулся и ударил по зеркалу локтем, впрочем, для нее и не важно было, как оно разбилось, Ира только пожалела вообще, что оно разбито. Андрей пообещал, что завтра же купит новое. Но вот к ее подруге ехать не захотел, так что Ира обиделась немного и поехала одна.
    На следующий день Андрей купил зеркало, как и обещал, но весь день он не мог забыть, не мог не думать о том, что случилось. Но то, что он увидел в зеркале вместо своего отражения какую-то девушку, он старался воспринимать с юмором – чего не случается с человеческим организмом, с психикой – отчего-то на несколько секунд потерял сознание, и в этом полубессознательном состоянии примерещилась какая-то ерунда.
    Но еще через пару дней он почувствовал, что заболевает, правда, еще не понимая этого. Тот страх, который он ощутил еще до того, как увидел в зеркале не свое отражение, а какую-то девушку, постепенно усиливался, становился неестественным, болезненным.
    Но не один только страх появился в нем. Он дополнялся какой-то безысходной тоской, и она тоже усиливалась с каждым днем, просыпаясь утром, он чувствовал еще большую тоску, и тоска эта была необычной, она казалась Андрею холодной неземной, нечеловеческой тоской.
    Потом стало еще хуже.
    Андрей перестал понимать смысл того, что он делает, зачем он что-то делает. Все, чем он занимался стало казаться ему глупым и ненужным. Он смотрел на людей, на их заботы и они казались ему заботами муравьев – все сводилось лишь к тому, чтобы выжить – а зачем? Зачем жить? Развлечения, клубы, женщины, даже спорт и книги – все это такая глупость, все настолько ненужно. В чем смысл?
    Пустота в груди заполненная только страхом и какой-то нечеловеческой тоской, непонятной, и безотчетно связывалась у Андрея то ли с чем-то, что называют загробным, потусторонним миром, то ли в ней было что-то космическое (но, кажется, это одно и то же, потому что он стал вдруг чувствовать что и там и там одинаковый холод), раньше он посмеялся бы над этим, и мысленно назвал бы человека, рассказавшее что-то подобное, придурком, но сейчас это уже не казалось смешным, сейчас он это чувствовал сам.
    Ира, конечно, не могла не заметить, что с Андреем происходит что-то странное. Он и не скрывал от нее. Он рассказал ей все. Нет, не все, как и врачам он не рассказа ей о девушке в зеркале, и о том что она разговаривала с ним. И о Библии он тоже не рассказал. А Ира не обратила на нее внимания, она не увлекалась старинными книгами. Впрочем, Андрей и не связывал то, что с ним происходит, с неизвестно как попавшей к нему Библией. Только в больнице он подумал об этой связи.

3. Тень

Андрей вернулся к кровати и снова лег, прикрывшись одеялом.
    Развлечения, клубы, женщины, власть, деньги – все это такая глупость, все это настолько ненужно, – снова подумал Андрей. Эта мысль приходила к ему постоянно, и последнее время все чаще, и все чаще он думал о том, что было бы хорошо уйти из этой жизни. Просто взять и покончить с собой. И тогда исчезнет та пустота, которая образовалась в нем. Или не исчезнет?
    Но странно, раньше у него не было этого желания – не жить, но и не было такого страха перед смертью. Это было не животное чувство, которое заставляет бояться и бороться за выживание, это было что-то другое, это был не инстинкт самосохранения, а осознанный страх, но осознанный наполовину. Он понимал, ему почему-то казалось так, что после смерти его тела освобождение не придет, но почему не будет того освобождения, которого он хотел, он не знал, он только чувствовал это.
    Смешно, не хотеть жить и бояться умереть, – думал Андрей, хотя смешно ему не было.
    Чуть повернув голову вбок, Андрей посмотрел на соседнюю кровать. Глаза, следившие за Андреем были закрыты. Этот его сосед, видимо уснул, он всегда засыпает около двух часов ночи, устает следить за Андреем и засыпает. У него мании преследования, не очень тяжелая форма, но и не такая легкая, с которой можно нормально жить и работать. И здесь, в больнице он больше всех боится Андрея, потому что Андрей не спит по ночам и этому человеку кажется, что Андрей хочет его убить.
    Еще у одного из этой палаты клаустрофобия и агорафобия одновременно, он боится и замкнутых пространств и открытых. Веселое сочетание.
    Третий сосед, тот кажется уже скоро переберется в другое отделение, где лежат с более тяжелыми формами всяких отклонений. Он, этот третий, боится, что провалиться сквозь пол, ему кажется, что в нем есть сила, которая может передвигать вещи на расстоянии и тому подобное. Но эта сила ему не подвластна, не управляема и он постоянно боится, что разрушит под собой пол, и полы и потолки во всех этажах и пролетит через фундамент и полетит куда-то дальше под землю.
    Но все эти трое хоть знают, чего они боятся, а Андрей понятия не имеет, чего боится он.
    Андрей лежал, думал обо всем этом, и вдруг ощутил, почувствовал легкую расслабленность. Приятное состояние, которое бывает перед засыпанием. Первый раз за много времени ему захотелось спать ночью.
    Он лежал, чувствовал, как засыпает и боялся разрушить этот уход в сон. Уже почти уснув, он зачем-то слегка приоткрыл глаза, может быть именно для того, чтобы сильнее ощутить приятную тяжесть век, и чтобы тут же закрыть их, и тогда он уснет, он это чувствовал.
    Слегка приоткрыв глаза, Андрей лишь мельком взглянул в темноту палаты, на светлое пятно чуть в стороне – свет попадавший через окно от ближнего из фонарей на улице.
    Он взглянул на это слабенькое пятно света на стене... Как неожиданный удар по лицу, как мгновенное падение в прорубь, в ледяную воду, как внезапный крик за спиной, от которого мурашки бегут по всему телу и в голове мутнеет – по светлому пятну на стене проплыла темная тень.
    Андрей вскочил, сев на кровати. Сердце у него у него заколотилось так сильно, что казалось он слышал его удары, да он и слышал их. И снова по виску скользнула капля пота. Со страхом Андрей стал рассматривать и темные, почти черные, куда свет не попадал стены, и светлое пятно, где проскользнула тень.
    Откуда могла взяться тень на светлом пятне стены? Птица пролетела мимо окна? Но тогда бы тень быстро мелькнула, а не проплыла медленно и плавно. Да и какие птицы ночью.
   – Черт, – проговорил Андрей едва слышно и откинулся, упал снова на подушку. – Но почему? Но что же делать? – прошептал он, сам не зная к кому обращается.
    Да он и не обращался ни к кому, он это сказал просто от отчаянья и страха.
    "Не бояться", – словно кто-то ему ответил.
    Или он это сам себе сказал.
    "Не бояться", – снова услышал он тихий голос.
    И теперь Андрей расслышал его лучше, и было теперь ему понятно, что это не он говорит сам себе, не он сам себя успокаивает, это было ему понятно уже хотя бы потому, что голос был женский.
    И осознав это, он вдруг почувствовал, еще секунда и он вскочит с кровати и побежит, выскочит из палаты и побежит по коридору, и будет кричать, он уже чувствовал, что вот-вот из его горла вырвется крик. Но тут же мелькнула и другая мысль – если он сейчас вскочит, побежит, станет кричать, он уже, возможно, никогда не выберется из этой больницы. И эта мысль удержала его на месте. Помогла справиться с ужасом, который он ощутил.
   – Не бояться, – сам не зная почему, зачем, повторил вслед за женским голосом Андрей, и ту же заговорил, но заговорил на обращаясь ни к кому, а от отчаянья, от страха, что сходит с ума, но говорил он тихо, едва слышно, едва шепча: – Не бояться. Чего не бояться? Кого не бояться? Я и не хочу бояться. Но как я могу не бояться, если это моя болезнь заставляет меня бояться. Если страх сидит внутри меня. Но черт, но господи, но как мне от него избавиться.
    "Выслушай меня и постарайся понять, – снова услышал он едва различимый голос женщины, он был едва различим, но он убеждал и в нем было много силы. – Постарайся услышать меня и постарайся понять. И все будет хорошо. Твой страх уйдет. Ведь ты не болен. Твой страх – непонимание. Когда поймешь, избавишься от страхов. Но нужна постараться, нужна воля, чтобы выслушать меня, и постараться все понять. Если не сможешь, если не хватит воли, я уйду. Но ты останешься таким, как есть, тогда ты станешь правда болен. Я и сама боюсь сейчас, что у тебя не хватит воли выслушать меня".
    – Так ты ходишь и сводишь людей с ума? – проговорил Андрей.
    "Нет, все не так. Но ты меня слышишь и понимаешь. Я рада. И если твоей воли, твоих сил хватит, чтобы выслушать меня, ты все поймешь и страх пройдет".
   – Мне кажется, я уже сумасшедший.
    "Если бы ты был сумасшедшим, разве ты сказал бы такое".
    – Какое такое?
    "Что ты уже сумасшедший".
   – Не знаю. Мне сейчас тяжело думать.
    "Но все же можешь".
    – Не знаю. Наверное, если это только не бред сумасшедшего. А лучше это был бы просто сон. А остальные, кто здесь, в палате, они тебя тоже слышат?
    "Они все спят. Но даже если бы не спали, не слышали бы все равно. Я говорю только с тобой".
   – Значит твой голос только в моем воображении?
   "Ты считаешь, что есть всего пять чувств, которые даны человеку и больше нет?"
    – Откуда мне знать?
    "На земле много существ, которые не способны слышать, например змеи, а земляные черви и не видеть и не слышат. Представь, что никто из людей не слышит, не дано человеку это чувство – слух. И люди не слышат, а только ощущают удары грома, не слышат криков птиц, шума волн, и уж конечно не знают, что такое музыка. Но представь, что не все такие, а кому-то случайно дано слышать. Не хорошо, не полноценно, но как-то слышать. И он услышит крики птиц и шум волн. Такой человек будет сумасшедшим или как ты его назовешь?"
    – Не знаю.
    "Психиатры, которые сами ничего не слышат, такого человека назвали бы сумасшедшим, если бы он сказал им, что он слышит, как кричать птицы, как стучит по крыше дождь. А они бы утверждали, что нет никаких птичьих криков и не может дождь стучать по крыше, ведь капли из воды, они не твердые. А если, говорили бы они, ты слышишь, чего не может быть, значит ты сумасшедший. Да они так и говорят".
    – Наверное.
    "Но был бы такой человек сумасшедшим?"
    – Наверное, нет.
    "Но у людей пять чувств, но кому-то дано немного больше, он может видеть то, чего не могут видеть другие, или слышать, чего не слышат другие. Он сумасшедший?"
    – Не знаю.
    "Есть люди, которые в темноте видят не хуже кошек, они тоже сумасшедшие?"
    – Я не врач.
    "Как тяжело с мужчинами. Будь на твоем месте женщина, она давно бы все поняла. Когда женщина слышит голоса, которые не слышат другие или видит, что не видят другие, она сразу понимает, что ей дан дар. Она бывает рада этому. А вы мужчины сразу в панику впадаете".
    – Вот и иди к женщинам, раз вы так хорошо друг друга понимаете.
    "Мне нужен ты".
    – Если ты хочешь заняться сексом, то я для этого сейчас не очень-то гожусь.
    "Но вот, ты уже и шутишь. Мне это нравится".
    – Какие шутки, я сказал серьезно.
    "Не важно, главное, ты можешь нормально мыслить, а не паниковать".
    – Лично я пока еще в этом не уверен.
    "Но ты уже без ужаса, а только со страхом воспринимаешь меня".
   – Я тебя воспринимаю? Пока я только слышу голос, и не уверен, что это не мое больное воображение.
    "Но скоро ты в этом убедишься".
    – Хорошо бы прямо сейчас.
    "Сейчас будет немного сложно, подожди до завтра".
    – А что будет завтра?
    "Завтра Антонина Семеновна скажет, что на субботу назначена комиссия. Будет Красин Федор Павлович, известный психиатр, доктор наук, профессор. И будут обсуждать несколько кандидатур на выписку".
    – И на этой комиссии будут решать выписать меня или нет?
    "Нет. О тебе речь не должна идти".
    – Почему?
    "О тебе речь не должна идти, но ты должен сделать так, чтобы попасть на эту комиссию и добиться, чтобы тебя выписали. Ты мне нуден на свободе".
    – Я тебе нужен? А что ты будешь со мной делать?
    "Ты мне должен помочь".
    – Должен? А если я откажусь?
    "Если откажешься, это будет очень тяжело для меня. Придется искать кого-то другого, а это не так просто, может пройти не один десяток лет, а может не одно столетие".
    Андрей не удивился слову "столетие", его больше интересовало другое.
   – Так значит, ты не приказываешь мне? – спросил он.
    "Я не люблю приказывать, хотя могла бы. Но если человека заставлять что-то делать насильно, не по доброй воле, он это плохо будет делать".
    – Поэтому и не заставляешь.
    "Возможно".
    – Скажи, а в зеркале тогда, я видел тебя?
    "Да".
    – А сегодня, тень на улице и на стене, это тоже ты?
    "Да. Я решила, что сначала пусть ты немного привыкнешь, подготовишься".
    – Скажи мне все-таки, я сумасшедший?
    "Нет. И больше не спрашивай. Я тебе уже все объяснила".
    – Значит я что-то вроде медиума, или как там это называется, который может видеть и слышать, что не видят и не слышат другие.
    "Да, только эту способность дала я тебе".
    – Я бы прекрасно обошелся и без нее. А увидеть тебя можно?
    "Я давно сижу на твоей кровати, справа, только ты почему-то этого не замечаешь".
    Андрей посмотрел направо. И снова ощутил мгновенный, как удар испуг. И бессознательно отстранился резко к противоположенному краю кровати – на краю этой его кровати он разглядел темный призрачный прозрачный силуэт.
    Темный силуэт пошевелился. И из под прозрачной черной накидки появились сначала словно два светлых пятна, но тутже удлинились и стало видно, что это руки до этого скрытые прозрачной накидкой-плащом. Руки поднялись и капюшон плаща соскользнул за плечи силуэта. И Андрей увидел такое же светлое, как и руки лицо девушки. Но он больше догадался, что это женское лицо, оно, как и руки лишь слабо выделялось более светлым в окружающей его темноте.
    Сам не зная почему он это делает, Андрей протяну руку и дотронулся до плеча девушки. Он хотел дотронутся, но рука, прошла сквозь накидку ни на что не наткнувшись, не почувствовав ничего. Но только в первое мгновенье Андрей ничего не почувствовал, через секунду он резко отдернул руку – несильно и не больно, но – это было неожиданным – руку точно тысячи иголок укололи, словно по ней прошел электрический ток.
    "Ну вот, ты не только видел, но и почувствовал меня", – сказала тень девушки.
    – Я должен попасть на эту комиссию. Но как я это смогу сделать?
    "Поговори со своим врачом".
    – И что я ей скажу?
    "Что ты здоров".
    – И после этого она сразу отправит меня в другое отделение.
    "Нет, не отправит. Неужели тебя нужно учить таким простым вещам".
    – Лучше научи.
    "Скажи ей, что тебе нужно было на время от кого-нибудь спрятаться. А лучшего места, чем психиатрическая больница не найдешь".
    – Ей это очень понравится, – приговорил Андрей с сарказмом и удивился, шутить, даже не смешно, даже тяжело и нарочито он уже давно не мог.
    "Не понравится, если плохо объяснишь, и если не предложишь за ее заботу о тебе какое-то вознаграждение".
   – Вознаграждение?
     "Психиатры, простые люди, и как и все остальные люди любят деньги или какие-то подарки, которые стоят денег. И чем дороже подарок, тем лучше к тебе относятся и больше для тебя сделают..."

4. Комиссия

Андрей проснулся. Его и всех остальных в палате разбудила медсестра, заодно она расставляла в маленьких пластмассовых стаканчиках лекарства, которые больные должны были принимать с утра.
    Это только сон, – подумал сразу же Андрей и сразу почувствовал себя легче.
    И удивился, давно уже не было такого, чтобы он ощутил какое-то хоть слабое облегчение, и сейчас оно вдруг пришло. Скорее всего, это от надежды, от той идеи, которая была подсказана ему во сне.
    Правда, удивительным было еще, что сон такой логичный, такой реальный, а не отдельные куски переходящие один в другой. Впрочем, удивительно или нет Андрей не мог с уверенностью сказать, раньше он почти никогда не видел снов, а может быть, просто не помнил их.
    Но не это главное, а то, что Андрею в этом сне (как Менделееву с его Периодической таблицей, – пришло сравнении Андрею) было подсказано, как выбраться из этой больницы. Скорее всего, не получится, но почему бы не попробовать.
    Сегодня дежурила самая молодая медсестра из всех, какие работали в этом отделении, ей было лет тридцать, возможно даже меньше, ее звали Наташа. Впрочем, для кого как, для большинства она была Натальей Викторовной. Но Андрей называл ее Наташей и она не была против, не уточняла для него безразлично-строго: "Наталья Викторовна".
    О том, что будет какая-то комиссия по выписке каких-то больных Андрей слышал, но не обратил внимании на это, сразу забыл, его это не касалось. Но теперь, когда во сне ему подсказана была очень неплохая идея, как выйти из этой больницы, его это не могло не интересовать.
    – Доброе утро, – сказал Андрей Наташе, хотя раньше бы никогда так не поздоровался с девушкой.
    – Привет, – ответила она.
    Только когда Наташа отвернулась, выкладывая лекарства на соседнюю тумбочку, Андрей вылез из-под одеяла и быстро натянул на себя больничную пижаму. И только сейчас он обратил внимание, что раньше, не в этой больнице он не стеснялся бы подняться с кровати в одних трусах и надеть пижаму на глазах девушки.
    – Наташ, – обратился Андрей к медсестре, стараясь, чтобы его голос не был голосом человека зависимого, и как ему показалось это у него получилось, – Антонина Семеновна когда сегодня приходит?
    Наташа обернулась, внимательно посмотрела на Андрея, спорила:
    – Она тебе нужна?
    – Да.
    – Она уже здесь. Сегодня рано пришла. Кажется сейчас свободна.
    Андрей быстро пошел в туалет, умылся там, привел себя в порядок, впрочем, это ограничивалось только приведением в порядок волос. Причесавшись, Андрей направился по коридору к кабинету Антонины Семеновной. Постучал негромко в дверь кабинета и, услышав, что ему разрешают войти, открыл дверь и вошел.
    – Здравствуйте, Антонина Семеновна, – поздоровался Андрей с врачом.
    Голос его сейчас был немного другим, чем обычно, чуть более уверенный в себе, чуть более раскованный. Помогла и совсем маленькая репетиция с медсестрой Наташей, Андрей убедился, что может говорить именно так, как считал должен говорить в подобной ситуации.
    Антона Семеновна тоже, как и Наташа внимательней, чем обычно посмотрела на Андрея.
    – Вы что-то мне хотели сказать? – спросила она.
    – Да. То есть, не просто сказать. Я хотел поговорить.
    – Я слушаю.
    – В субботу будет комиссия...
    – Андрей, к вам это пока отношения не имеет.
    – Это зависит от вас.
    – Здоровье больного, конечно, зависит от врача, но не всегда только от врача, – призналась Антонина Семеновна.
    – В данной ситуации все зависит только от вас, – не согласился Андрей.
    – В данной, это в какой? Вы садитесь, Андрей, – указала Антонии Семеновна на стул напротив письменного стола и сама села в кресло за стол, приготовилась слушать.
     Андрей сел на стул.
    – Мне трудно будет это сформулировать, так, чтобы вы правильно все поняли, – начал объяснять Андрей, и почувствовал, что объяснить будет действительно трудно, хотя он никогда не страдал косноязычием.
    – Я постараюсь понять.
    – Вы, Антонина Семеновна, в курсе, чем я занимался, в смысле, занимаюсь.
    – Вы имеете в виду ваш бизнес? – уточнила она.
    – Да, именно это.
    – В общих чертах. Мы с вами немного говорили об этом.
    – Вот именно об этом я и хотел сказать.
    – Об этом, о чем?
    – О том, что оказался я здесь из-за того, чем занимаюсь. Ну, не то что бы впрямую из-за этого, а в таком положении может оказаться любой человек, у которого есть какое-то свое дело.
    – Вы хотите сказать, что ваша болезнь связана с вашим бизнесом?
    – Я хочу сказать немного другое. Чуть больше месяца назад, незадолго до того, как я оказался здесь, у меня начались неприятности, и очень немаленькие. – Антонина Семеновна внимательно смотрела на Андрея. – На меня, то что называется "наехали". Вобщем, с меня требовали очень крупную сумму. Кто, это не имеет значения, да вы и сами догадываетесь кто именно. Требовали нечестно, но я ничего сделать не мог. Обратиться за помощью было не к кому. Единственный человек, который помог бы мне был тогда за границей. А мне поставили условие, в течении недели выплатить эту самую немаленькую сумму, или мои неприятности станут такими, какие уже никто никогда не исправит, а у меня не будет даже возможности исправить. Вы понимаете, о чем я говорю.
    Антонина Семеновна, внимательно рассматривая Андрея, чуть раздумывая, кивнула.
    А Андрей говорил и чувствовал, что его голос становится все увереннее, да и сам он стал чувствовать уверенность, которой давно в нем уже не было.
    – Сейчас этот человек, который может мне помочь, – продолжил почти на ходу придумывать Андрей, – вернулся...
    – Вы уверенный в этом? – перебила его Антонина Семеновна.
    – Да. Я знаю точно, когда он возвращается. Он приехал в Москву вчера.
    – Вчера приезжала ваша жена, – сообщила Антона Семеновна, – и никакого разговора с ней у меня не было относительно вашей выписки.
    – Ира была вчера у вас? А почему она не зашла? Почему ко мне не зашла? – удивился Андрей, но тутже решил, что не стоит показать своего удивления.
    Но Антонина Семеновна ответила:
    – Вы уже должны знать правила – вчера был не приемный день для посетителей, в том числе и для родственников.
    – Ладно. Сейчас это не важно, – решил не задерживаться на этом Андрей, хотя знал, что если бы Ира попросила, Антонина Семеновна могла бы ее пустить повидаться с ним.
    – А что важно? – поинтересовалась Антонии Семеновна.
    – То, что если я в ближайшие несколько дней не выйду отсюда, мое положение не только не исправится, но станет еще хуже.
    – Понимаю, – чуть кивнул, согласилась Антонина Семеновна.
    – Мне нужно быть дома, – сказал Андрей, снова вдруг начиная чувствовать нерешительность.
    – Насколько я понимаю, – заговорила Антонина Семеновна немного о другом, – сейчас вы признаетесь в том, что, чтобы выиграть время, вы обманули врачей и меня в том числе.
    – Но у меня было безвыходное положение.
    – Андрей, я опытный врач, неужели вы, даже не дилетант, считаете, что сможете обмануть меня. И других врачей. Все признаки, начиная с ваших вазомоторных реакций и кончая вашими же личными рассказами о вашем же самочувствие, которые выдумать невозможно, все это говорит о вашем психопатическом состоянии. В ваших же интересах, не торопить события.
    – Антонина Семеновна, – решился перебить ее Андрей, – а вы не упускаете, что мое, как вы выразились, психопатическое состояние именно от того и может быть таким психопатическим, что у меня очень большие неприятности, что я был напуган, и это и вызвало именно такое состояние. И если я здесь задержусь еще на какое-то время, это состояние останется со мной навсегда, и я здесь останусь навсегда, потому что даже если вы захотите меня выписать, я не смогу нормально жить, потому что будет поздно что-либо исправлять. Потому что я буду знать, что мне уже никто не поможет. И еще, Антонина Семеновна. Я не из тех людей, которые остаются в долгу. Не знаю, интересовались вы или нет, но я продаю хоть и подержанные машины, но это не "Жигули" и не "Москвичи". Это в основном немецкие машины, купленные там, в Германии. Пробег их составляет от пятидесяти до ста тысяч километров. А для "Мерседеса" или БМВ или "Ауди" пятьдесят тысяч практически только обкатка. Такая машина стоит не меньше тридцати тысяч и, естественно не рублей.
    – Я не понимаю, при чем здесь техническая сторона вашей работы? – сказала Антонина Семеновна, как бы немного удивленно.
    Она сказала как бы немного удивленно и Андрей понял: кажется, у него получилось. Он решил быть откровенным, ведь они в кабинете только двое. А еще решил, что немного лести не повредит.
     – Вы меня спасли от больших неприятностей. Вы меня лечили. Я вам очень благодарен за все это. И в благодарность я хочу вам подарить такую машину.
    – Я не езжу на машине, Андрей, у меня даже прав нет, – сказала Антонина Семеновна, но настолько по-доброму, что было понятно, это не имеет значения, что она не ездит на машине.
    – Я слышал, у вас есть дочь, – сказал Андрей.
    – Да, – улыбнулась Антонина Семеновна. – И скоро она выходит замуж.
    – Ну вот, – тут же все понял Андрей, – Разве "Мерседес" или БМВ плохой подарок на свадьбу вашей дочери.
    – Это что-то вроде взятки? – чуть усмехнулась Антонина Семеновна.
    – Нет, – успокоил ее Андрей. – Взятки дают вперед, а это благодарность.
    Антонии Семеновна задумалась на несколько секунд.
   – Вот что, Андрей, я подумаю, что можно для вас сделать. Я знаю насколько важны бывают обстоятельства, и знаю, что от них часто зависит не только благосостояние человека, но и его здоровье, а в первую очередь именно психическое. Возможно для вас, действительно будет лучше, если вы окажетесь дома. Я подумаю.
    – Спасибо, Антонина Семеновна.
    И Андрей вышел из кабинета.
    А через день собралась та самая комиссия во главе с Федором Павловичем. И теперь Андрей оказался одним из тех, ради кого она и собралась.
    Когда Андрей снова вошел в кабинет Антонины Семеновны, там было четыре человека.
    Каждый из находившихся в кабинете задал по одному вопросу Андрею. Казалось, что люди просто не знают, о чем бы его спросить, настолько эти вопросы были далеки не то что от психиатрии, но от медицины вообще. Но Андрей знал, это что-то вроде тестов, и спрашивающие не только слушали, что он отвечает, но и как он отвечает на вопросы, как задумывается над вопросом и реагирует на него. Андрей приготовился, что его будут допрашивать минут пятнадцать-двадцать, как нескольких человек, заходивших в этот кабинет до него. Но на четырех вопросах все и закончилось. Антонина Семеновной наклонилась к крупному мужчине, у которого было простое, почти ничего не выражающее лицо, и что-то шепнула ему. Андрей понял, что это и есть Федор Павлович. Он, Федор Павлович, наклонил голову в знак согласия с Антониной Семеновной и Андрея отпустили.
    А минут через сорок, он уже сбросил с себя больничную пижаму и оделся в свою одежду, в которой его сюда привезли. Еще через десять минут он вышел из ворот больницы.
    Андрей остановил проезжавшие мимо "Жигули", деньги у него с собой были, правда, намного меньше, чем в то время, когда его привезли сюда. Большая часть их исчезла, испарилась. Но это не важно, главное, до дома доехать хватит.
    А Ира не могла его встретить. Не могла, потому что он не смог ей дозвониться. Ее мобильный был отключен, и дома ее тоже не было, к телефону, когда он сегодня позвонил домой, никто не подошел. Он бы мог позвонить Ире еще вчера или даже сразу после разговора с Антониной Семеновной, но у него появилось какое-то суеверное чувство, что он позвонит, и все испортит, и его не отпустят (и как оказалось, это суеверное чувство его не обманул, судя по тому, что случилось позже). А случилась вещь обычная, которая случается с каждым или почти с каждым.

5. Жена

Андрей расплатился в водителем "Жигулей". Он вошел в свой подъезд, вызвал лифт, когда двери открылись прошел в кабину и нажал на кнопку своего этажа. Двери закрыли и лифт стал подниматься. Андрей вспомнил одного из своих соседей по палате, того, который страдал клаустрофобией и агорафобией одновременно. И тут он сам вдруг ощутил какое-то неуютное чувство, дискомфорт оттого, что находится в закрытом лифте и не может выйти в любое время, когда ему захочется, а нужно ждать, когда лифт доедет и тогда двери откроются и выпустят его.
   – Это что заразное что ли, – проговорил Андрей негромко, но с раздражением.
    И тут он сам не ожидая этого, сильно ударил кулаком по стене лифта. Пластиковая стена треснула, проломилась от удара. А на руке, на костяшках пальцев из рассеченной кожи потекла кровь.
    Как ни странно, но Андрей почувствовал, что его дискомфорт от того, что он находился в закрытом лифте прошел.
    Носового платка у него с собой не было. Он слизнул кровь с руки, как это часто делал в детстве, потом, чтобы кровь остановилась, стал высасывать ее из раны.
    Так, с прижатой тыльной стороной кисти к губам, он и вышел из лифта, достал из кармана ключ и открыл дверь.
    Андрею не понравился дискомфорт, который он ощутил в кабине лифта, но и его реакция на этот дискомфорт ему тоже не понравилась, раньше не было такого, чтобы он не смог сдержать раздражение, возможно поэтому дверь квартиры он закрыл невольно старясь делать это аккуратней.
    Андрей прошел в ванную, достал из аптечки бинт и стал бинтовать руку.
    Он услышал какой-то звук, он раздался где-то недалеко, в самой квартире. Дверь ванной была открыла и звук послышался довольно отчетливо. Андрей перестал бинтовать руку и прислушался. Звук повторился, уже громче, и еще отчетливей.
    А Андрей глубоко вдохнул в себя воздух, на какое-то время задержал дыхание. Так и не забинтовав руку, он вышел из ванной пошел в двери комнаты, откуда донесся этот звук.
   Он открыл дверь и в этот же время звук раздался снова. Но теперь было уже понятно что это такое – стон – надрывный, болезненный, жалобный. Это был стон Иры. Она так всегда стонала за секунды до оргазмом, вслед за этим стоном должен быть ее крик, словно от несдерживаемой боли, должен быть крик его жены. Андрей видел два голых тела в кровати, и особенно бросались в глаза поднятые вверх, широко раздвинутые и чуть согнуты в коленях ноги Иры.
    Случилось все одновременно: на секунду глаза Иры раскрылись, и это было начало крика, но в это же время она увидела Андрея. Ира увидела мужа, но уже не могла сдержать ни оргазма ни крика, она замотала головой и закричала протяжно и громко, как не кричала никогда.
    У лежавших в кровати оргазм, видимо, совпал, потому что движения мужчины в это же время стали сильными, жесткими, жестокими, как будто он хотел раздавить женское тело, смять его, расплющить. Казалось только упругость матраса не позволяла это сделать.
    А Ира уже пришла в себя и пыталась теперь сбросить мужчину со своего тела. Но это было не просто – он схватил ее за волосы и за плечо и не отпускал ее, и только с еще большей злостью ударял своим телом между широко раздвинутыми ногами Иры, жены Андрея.
    – Отпусти, идиот, пусти, перестань, – почти кричала Ира, еще сильнее отбиваясь, сталкивая с себя мужчину. Но у нее ничего не получалось.
    Наконец движения мужчины стали более ленивыми, расслабленными, и Ира, наконец, смогла сбросить его с себя, спихнуть в сторону.
    – Ну ты сегодня... – начал мужчина говорить и тяжело дыша и лениво одновременно.
    Он начал говорить, но в это самое время увидел, стоящего в дверях Андрея.
    А Андрей его уже узнал, это был Эдик. Эдик, которого Ира так ненавидела, которого не хотела видеть в их доме, которого собиралась выгнать, но все никак не решалась из-за своей врожденной интеллигентности.
    – Андрюха, ты?.. – испуганно заговорил Эдик. – А ты как?.. Ты откуда?..
    Эдик пытался что-то сказать, но не находил слов. Одновременно он старался натянуть на себя измятую простынь. Но у него это не получалось. Он дергал простынь, он она никак не натягивалась на его голое тело, наоборот, вырывалась из его рук. Простынь вырывалась из его рук, потому что одновременно с Эдиком ее же, эту простынь, пыталась натянуть на себя Ира. Они оба дергали одну простынь, не сознавая, что пытаются вырвать ее друг у друга, в то же время стараясь отстраниться один от другого, отодвинуться.
    Андрей смотрел на них и не испытывал никой хоть самой маленькой злости. Ему почему-то было интересно, кто же из двоих сможет вырвать простынь и натянуть на себя.
    Ира первая заметила, как глупо они с Эдиком отбирают друг у друга простынь. Тогда она встала с кровати, голая, но с наглым и почему-то гордым и независимым лицом прошла к креслу и взяв с его спинки халат надела его.
    Потом она взяла со стола сигареты и, закурив, уселась в кресло, положила ногу на ногу, но натянув полы халата на колени, бессознательно постараюсь как можно больше прикрыть ноги, хотя обычно любила показывать их Андрею, да и не только Андрею, почти целиком, распахивая халат, если была в нем.
    – Ну, и что дальше? – спросила Ира вызывающе.
    Андрей ничего не ответил. Удивительно, но в нем не было сейчас ни раздражения, ни злости, ни ревности, ничего. Ничего кроме той болезненной пустоты, которая, казалось уменьшилась внутри него, когда он вышел из больницы, даже раньше, после того, как он поговорил с Антониной Семеновной, и которая сейчас вдруг снова увеличилась внутри него. Но странно, он почти не чувствовал страха, которой раньше вызывала эта пустота, а только тоска была в нем сейчас. Тоска и еще апатия. Тоскливое болезненное безразличие он чувствовал сейчас, и больше ничего. И это было хуже любой самой сильной ревности, самой большой злости.
    Андрей стоял молчал и казалось с интересом смотрел, как в это время Эдик прыгал на одной ноге и никак не мог попасть другой в брючину. Но никакого интереса не было, Андрей просто смотрел и все. Не удержав равновесие, Эдик свалился на кровать.
    Ира, нервно затушив сигарету в пепельнице, поднялась из кресла, и уже не говоря ничего больше, вышла из комнаты, гордо пройдя мимо Андрея.
    Эдик, натянул, наконец, брюки и застегивал на них молнию, которая почему-то не хотела застегиваться.
   – Андрюх, – застегнув наконец молнию и, надевая теперь рубаку, забормотал Эдик, – честное слово, я не хотел, я ей говорил. Еще на Новый Год, ну, когда первый раз...
    – Козел ты, – сказала Эдику, проходя мимо двери за спиной Андрея, Ира.
    Эдик хотел ей что-то ответить, но не сказал ничего, а вместо Иры он обратился снова к Андрею.
    – Слушай, Андрюх, я пойду? А? – стал проситься выпустить его Эдик.
    – Иди, – согласился Андрей.
    Эдик боком прошел мимо Андрея и быстро выскочив из квартиры, захлопнул за собой дверь.
    Еще на Новый Год. Значит Ира говорила, что Эдик ей противен, что видеть в доме не хочет его, а сама в это время уже спала с ним, – подумал Андрей, но даже эти мысли не вызвали в нем никаких эмоций. Лишь пустота внутри него становилась все больше усиливая болезненное безразличие ко всему, к самой жизни.
    Ира вышли из ванной, на ней был уже не халат, она успела надеть джинсы и кофточку.
    – Ты сам во всем виноват, – сказала Ира с непонятным Андрею раздражением, впрочем, и в чем он виноват, он тоже не понял, но ему было безразлично, не хотелось задумываться над этим.
    Андрей подошел к стенному шкафу, где у него хранились инструменты. Он открыл его. Сначала взял в руку молоток, рассмотрел его, достал пилу и ее тоже рассмотрел, даже потрогал пальцем зубья.
    А Ира теперь внимательно смотрела на Андрея. Сейчас она обратила внимание на кровь у него на губе, заметила и на его руке кровь.
    – Откуда это у тебя? – спросила она.
    Андрей ничего не ответил.
    – Ты что, убежал из больницы? – спросила Ира и в голосе ее послышалась легкая тревога, видимо, она как-то сумела связать кровь на руки и на губе со своим предположением, что Андрей сбежал из больницы.
    Андрей положил молоток и ножовку обратно на стеллаж, а вместо них взял в руку нож.
    – Я позвоню в больницу, – проговорила Ира.
    Она быстро подошла к телефону и схватив трубку, торопливо стала набирать номер.
    Андрей подошел к ней. Ира испуганно отстранилась, но трубку из руки не выпустила.
    Андрей взял телефонный шнур в руку и перерезал его.
    Ира вскрикнула, словно он провел ножом по ее руке а не по проводу. Она вскрикнула и отскочила в сторону.
    – Уходи отсюда, – сказал Андрей и обрезал шнур у другого конца, у розетки.
    Он сказал, чтобы Ира уходила и сам почувствовал, какой скучный и безразличный у него голос, голос, в котором почти не было человеческих эмоций. И, наверное, слышать такой голос было еще страшней, чем злой, раздраженный, чем даже голос, в котором звучало бы бешенство.
    Ира отступила еще на два шага назад, потом повернулась и быстро, почти бегом направилась к входной двери. Она стала открывать замок. Она открывала и никак не могла открыть его. А Андрей стоял и смотрел, как Ира открывает замок. Потом ему надоело на это смотреть и он сказал:
    – Он давно уже открыт, надо только потянуть на себя дверь.
    Ира услышала подсказку Андрея, но от испуга, кажется даже не поняла, что это он ей сказал. Но совета она послушалась и дернула дверь, которая резко распахнулась. Ира выскочила из квартиры и побежала по лестнице вниз.
    Андрей постоял нескорое время задумчиво, подошел к двери, захлопнул ее. Вернулся к столу, на котором остался лежать телефонный шнур. Он намотал его на кисти рук, сильно дернул. Шнур оборвался.
    – Так и знал, – проговорил Андрей.
    Он снова подошел к шкафу со стеллажами и стал, что-то там искать. И скоро нашел. Он вынул моток нейлоновой веревки.
    – Это и слона выдержит, – проговорил он.
    Отрезав от мотка метра полтора, Андрей пошлел на кухню, принес оттуда табурет, поставил его под люстрой и встал на него.
    – Крючок тоже должен выдержать, – снова сам себе сказал он.
    Андрей сказал это и стал привязывать к крюку, на котором держалась люстра, нейлоновую веревку.
    Андрей привязал к крюку, на котором висела люстра нейлоновый шнур, на другом конце его сделал петлю. Когда он отпустил ее, она стала медленно покачиваться перед его лицом. Андрей посмотрел на табуретку, на которой стоял, задумался на несколько секунд, сошел с нее на пол.
    И только сейчас он заметил, что в комнате потемнело. Андрей подошел к окну. Еще совсем недавно, когда он подъехал к дому, на улице светило солнце, бегали во дворе дети, слышался с улицы шум машин. Сейчас двор стал совсем пустым, там никого не было. И не было солнца, вместо него низко, задевая крыши домов и так быстро, будто кинопленку пустили с большей чем нужно скоростью, над землей неслись неизвестно откуда взявшиеся темные, почти черные тучи. Ветер дул с такой силой, что срывал с деревьев не только листья, но и небольшие ветви и гнал их по траве, вытоптанной земле, по асфальту – вместе с кусками газет, обертками от мороженного и другим неизвестно откуда вдруг взявшимся мусором, скорей всего, из опрокинутых урн. Две тонкие березки, росшие отдельно от других деревьев, ветер сгибал чуть ли не пополам. И сквозь шум этого ветра не пробивался даже гул машин всегда слышимый с улицы. И когда Андрей приложил руку к оконному стеклу, он почувствовал, что оно мелко дрожит, словно животное от страха.
    Андрей прошел на кухню. За две минуты, которые он стоял у окна в квартире кажется стало еще темней. Можно было включить свет. Но Андрею сейчас свет не был нужен. Он открыл один из шкафчиков, висящих на стене в кухне. Там стояли разноцветные бутылки. Это все покупала Ира, ей нравилось, чтобы в доме была хорошая водка и коньяк, виски, дорогое вино. Андрей взял бутылку водки, открыл ее.
    Он вернулся в комнату, где над табуреткой висела веревка с петлей, сел в кресло и прямо из горлышка сделал несколько больших глотков. Посмотрел на бутылку и едва заметно усмехнулся, словно не понимая, зачем ему это было нужно. Поставил бутылку пол, поднялся из кресла, подошел к табуретке, встал на нее, надел на шею петлю.
    Ярко, ослепляющее, совсем рядом сверкнула молния, весь оконный проем заполнился бело-голубым, режущим глаза светом, и почти одновременно с ним раздался грохот, заполнивший всю комнату, удиравший, казалось, не только по ушным перепонкам, но и по всему телу.
    Андрей толкнул табуретку ногами, она, словно поскользнувшись на паркете, упала почти под ним. Его тело резко сорвалось вниз.
    Нейлоновый шнур натянулся, петля стала сжиматься, сдавливая горло Андрея.

6. Снова призрак девушки

Нейлоновый шнур натянулся, петля стала сжиматься, сдавливая горло Андрея. Но продолжалось это все какие-то мгновенья. Веревка еще не успела затянуться сильно, удушающе, а крюк от люстры, сыпля на него пыль, мелкие крошки и мелкие бетонные камешки, уже врывался из потолка.
    Подошвы туфель Андрея наткнулись на край валявшейся табуретки, она тут же выскользнула из под его ног, но тело Андрея из-за этого оказалось в горизонтальном положении, и он спиной и затылком ударился о пол.
    Одновременно, с ним рядом, с его головой, грохнулась о пол люстра.
    И прежде чем потерять сознание, при следующей вспышке молнии, Андрей успел увидеть три оборванных разноцветных проводка, торчавших из люстры рядом с куском цемента, державшим в потолке крюк...
    Андрей очнулся, медленно приходя в себя. В комнате было совсем темно и он сначала не понял, почему он лежит на полу. Он хотел встать, но что-то его сильно дернуло за горло. Он тут же все вспомнил.
    Ослабив петлю, Андрей освободился от веревки, а заодно и от люстры.
    Он сел и потрогал шею и горло. Странно, но он не чувствовал никакой боли. Но чтобы вырвать из потолка крюк он должен был всем своим весом дернуть его, и веревка сильно впилась бы в горло.
    "Чтобы покончить с собой большого героизма не надо, жить бывает гораздо труднее", – услышал Андрей негромкий женский голос.
    Удивительно, но Андрея сейчас почти не испугал этот голос.
    Он поднялся на ноги. Ему захотелось курить, он поискал сигареты в карманах, вспомнил, что на столе в другой комнате остались сигареты жены. Он прошел в другу комнату. В полумраке нашел на столе сигареты, закурил. Пока горел огонек зажигалки осмотрелся, но нигде никого не увидел.
    – Почему сейчас я тебя не вижу? – спросил Андрей пустоту.
    "Зачем? Мы и так можем говорить".
    Андрей подошел к креслу и сел в него.
    "А знаешь, у меня был точно такой же случай", – сказал женский голос.
    – Такой же?!
    "Чему ты удивляешься, ведь лет четыреста назад я была обыкновенной девушкой. В твоем понимании обыкновенной, – пояснил голос девушки, – потому что сейчас я тоже обыкновенная. Когда-нибудь ты в этом убедишься. Сегодня, кстати, ты был недалеко от того, чтоб именно в этом убедиться".
    – Такой же случай, – повторил Андрей. – Ты что тоже хотела повеситься?
    "Нет, я о твоей жене и твоем приятеле".
    – Ты застала мужа дома с любовницей?
    "Нет, я же сказала, что такой же. Это значит, что муж меня застал дома с любовником".
    – Значит, и четыреста лет назад бабы были такие же ****и.
    "Не надо ругаться и оскорблять. Да, люди не изменились. Изменились нравы, обычаи порядки, и то чуть-чуть, а люди все такие же, и почему бы им меняться? А что касается меня, как бы тебе понравилось жить с пятидесятилетним стариком".
    – Мне, правда, не пятьдесят, а только тридцать, но и пятьдесят, мне кажется еще не совсем старики.
    "Для сорокалетней женщины. А для девочки в пятнадцать лет? И которой пришлось выйти за старика, и которая любила совсем другого?"
    Андрей промолчал.
    "Хотя, если признаться честно, – продолжал голос, – сейчас я понимаю, что муж мой был настоящим мужчиной. Он и убит был в драке. Он был один и с небольшим мечом, а на него напали трое хорошо вооруженных и в броне – в кольчугах, но прежде чем его убили, он сам успел убить одного, а еще одного ранить и тот потом умер. А третий ударил его в спину".
    – Это было, но почему ты и сейчас считаешь себя женщиной?
    "А кем же мне себя считать и называть?"
    – Но, говорят, душа бесплотна.
    "А, вот о чем ты. Но моя душа еще не освобождена полностью, и меня можно видеть и даже чувствовать. Телесной оболочки, плоти нет, но осталась другая оболочка, ей не нужно не пища, ни вода, ни воздух, но она есть. И в ней я тоже женщина, а не совсем бесплотная душа. Ты убедился в этом, когда коснулся меня, и твою руку обожгло словно крапивой".
    – Это больше было походе на электричество.
    "Возможно так и есть, я в этом не разбираюсь".
    – Значит, ты не совсем бесплотна.
    "Да. И вот такие души, не освободившиеся полностью, могут являться людям, и их – нас называют призраками, привидениями. Как вы про это говорите, я застряла между двумя мирами. А если бы моя душа была свободна, то я бы далеко уже была. И ты меня бы не увидел, не смог увидеть, а я тебя, и это было бы несчастьем, о котором, правда мы оба не догадались бы никогда".
    – Почему несчастьем?
    "Сейчас об этом не будем говорить".
    – Тогда скажи, почему твоя душа не свободна?
    "Перед смертью я поклялась, что накажу своего палача. И эта клятва не дает мне освободиться полностью от оболочки".
    – Ты жалеешь о своей клятве?
    "Нет. Жалею, что долго не могу найти его".
    – А кроме клятвы, что еще может удерживать душу в такой вот оболочке?
    "Многое. Даже простые деньги, с которыми бывший богач не может расстаться".
    – А тот, кого ты поклялась наказать, он тоже застрял между мирами?
    "Да, но он сумел скрыться в этом, телесном мире. Но об этом потом".
   – И кроме желания мести у тебя нет никаких желаний?
    "К несчастью есть, большинство простых человеческих желаний сохранилось. И знаешь, в этом мире есть одно преимущество, впрочем, я могу так думать, пока не оказать в том, в другом".
   – Какое преимущество?
    "Близость мужчины и женщины. Меня это иногда мучает".
    – Ты сказала, поклялась отомстить своему палачу. Что он сделал?
    "Меня обвини в том, что я ведьма. Но это было не так или не совсем так, главная причина, что я была очень красива. А вот монах тот, он сам был настоящим колдуном. Теперь я это точно знаю, да и тогда догадывалась".
    – Обвинили в колдовстве за то, что была красивой?
    "К двадцати годам я стала так красива, что не было мужчины, который бы не обернулся, увидев меня. А этот монах-колдун был похотлив. Он погубил многих красивых женщин".
    – Зачем?
    "Обвинив женщину в колдовстве, в подвалах инквизиции он придавался с ней похоти, но похоти особой. Он, например, мог поставить женщину на колени, прибить ей ноги под коленями и кисти рук толстыми квадратными гвоздями, стать позади нее и так в нее войти. А другой монах в это время втыкал женщине под ногти острые щепки. Женщина кричала, как сумасшедшая от боли, и он кричал от наслажденья, как заяц раненый или голодный младенец. А потом эту женщину сжигали, чтобы она никому ничего не рассказала. Он не один такой был, почти все монахи из похоти обвиняли женщин в колдовстве, чтоб пользоваться ими, а потом убить. Но я не говорю сейчас о других, я только об одном. Он, как и другие тоже, впрочем, сжигал не только красивых женщин, он отправил на костер много богатых и знатных мужчин, обвинив их в колдовстве, на самом же деле ему нужны были их деньги, и наследников сжигал, даже детей двух-трех лет. А еще он ненавидел людей образованных. Я поняла, что со мной будет, когда подруга мне рассказала, она увидела случайно, как он смотрел на меня и сам себя руками ублажал. У меня была тогда уже трехлетняя дочь. И не от кого-нибудь, не думай, а от моего мужа. Он был очень суровым человеком, но благороден был. И он меня простил, простил мне ту измену. А потом у нас родилась дочь. Уже в три года было понятно, что она станет такой же красавицей, как я, а может лучше. Вот ее я любила больше своей жизни. И когда я поняла, что со мной скоро будет, я спрятала ее у добрых людей. Ее так и не нашли".
    – А твой муж? Ты говоришь, он был очень смелым.
    "Да. Он бы убил того монаха. Он так и хотел сделать, когда узнал, что святая инквизиция собирается судить меня. Он хотел убить того монаха, а тот был не простой монах, это был герцог и епископ. Но муж мой был тоже не из простых людей, он был дальним родственником короля. И он убил бы монаха. Он так и сказал, а меня он хотел тайно переправить в страну, где не было ни католиков ни протестантов – эти были еще страшнее католиков, среди протестантов особенно много было фанатиков и маньяков. Но тот монах, тот герцог, колдун тот, все узнал, и подослал к нему убийц. Но дочку я все-таки успела спрятать от них. Меня и пытали больше всего, чтобы узнать, где она, моя дочь. Через дочь мою он хотел доставить мне еще больше мучений, хотел, чтобы я испытывала не только физическую боль и страх за себя, он хотел моей душевной боли, и он сжег бы мою дочку на одном костре вместе со мной. Но какая мать выдаст своего ребенка? Но все же я боялась, в беспамятстве, в бреду от пыток, могла проговориться я о том, где моя дочь. И я покончила с собой, прежде чем они меня сожгли".
    – Но зачем я тебе нужен?
    "Мне нужна твоя помощь. Я награжу тебя за это, ты не пожалеешь".
    – Но чем я могу тебе помочь? Ты сказала четыреста лет прошло уже.
   "Я все скажу. Чуть позже".
     – Крюк держался прочно, – Андрей посмотрел на слабо различимую в темноте небольшую дыру в потолку, в том месте, где висела люстра.
    "Да, – согласилась девушка. – Я его едва успела вырвать".
    – И как тебя зовут?
    "Анита, или Анна, как нравится".
    – Почему я сейчас тебя не вижу? Анита, да?
    "Можно Анна".
    Андрей увидел, как сзади, из-за его спины появился прозрачный темный призрак.
    – И только такой я могу тебя видеть?
    "Да, только такой".
    – А ту, которую я видел в зеркале?
    "Это я и была".
    – Почему я тебя там увидел?
    "Это что-то вроде фокуса".
    – Но видел все же я тебя?
    "Да, ты видел меня такой, какой была я в двадцать лет".
    – И какой осталась навсегда.
   "Да".
    – А еще раз можно на тебя посмотреть?
    "Да, только нужно свет включить".
    Андрей подошел к зеркалу и включил два больших торшера, стоявших по обе стороны от зеркала.
    "Не отходи от зеркала, только чуть назад", – сказал голос девушки.
    Он отошел от зеркала на пару шагов. И вдруг почувствовал, как и тогда, словно бы легкое дуновение ветра.
    "Только не нужно швырять в него ничем, как в прошлый раз", – попросила девушка шутливо и Андрей вдруг увидел, как из-за края зеркала, там, внутри его показалась сначала темная накидка, а потом он увидел и весь силуэт, полностью.
    Андрею снова стало страшно, но того ужаса, как в прошлый раз он уже не испытывал, а было даже какое-то любопытство.
    Сейчас он увидел и то, чего от страха не увидел, на что не обратил внимание в тот раз – девушка в черной накидке стояла и он видел ее, но сейчас увидел и себя, он видел себя позади нее, она только закрывала его своим телом, свей широкой накидкой.
    Из-под накидки показались две тонкие красивые руки, они сбросили с головы капюшон.
    И Андрей снова увидел лицо редкой красоты с темными, почти черными глазами, взгляд которых было трудно выдержать. Но Андрей выдержал ее взгляд. Девушка чуть заметно улыбнулась.
    "В этом мужчины сильнее. Женщине труднее выдержать мужской взгляд, чем мужчине женский". – Девушка сказала это и скрылась за краем зеркала, и теперь Андрей видел только себя самого.
    "Теперь, если хочешь говорить не с пустотой, а хоть немного видеть меня, выключи свет", – сказала Анна.
    Андрей выключи свет и снова увидел темный призрачный силуэт.
   – Я хотел спросить об одной глупости, о которой слышал.
    "Спроси".
    – Случайной разговор, так, полушуткой кто-то сказал, что если поставить напротив друг друга два зеркала, то можно увидеть Дьявола. Это правда?
    "Почти. Но лучше это делать при свечах. Но только Сатану ты не увидишь, он не мальчик на побегушках, чтобы прибегать к каждому, кто поставит два зеркала одно напротив другого. Ты увидишь, но не Сатану, а какого-нибудь из прежних, забытых языческих богов. Какого-нибудь домового или что-то вроде этого. Они почти бессильны, и только и способны сейчас на то, чтобы пугать".
    – Почему?
    "В них уже почти никто не верит. А чтобы у бога была сила, в него нужно верить, чем больше людей верят в бога, тем у того бога больше силы."
    – Все это хорошо. Но все же, чем я могу тебе помочь.
    "Об этом позже. Тут вот в чем дело. Та Библия, ее почему-то нет здесь, в доме".
    – Она тебе нужна?
    "Да, очень нужна".
    – За день до того, как меня отправили в больницу, я ее видел.
    "Я осмотрелась, пока ты спал, извини".
    – Ничего, тебе можно. Таким как ты можно все. Но мне кажется ты должна все видеть, все знать.
    "Тебе это только кажется. Не могу же я быть в нескольких местах одновременно. И сидеть здесь, в твоей квартире постоянно я тоже не могла, у меня было много дел. Хотя, пока без пользы".
    – Значит, той Библии здесь нет?
    "Нет".
    – Возможно жена... бывшая, – запнувшись на секунду, проговорил Андрей, – положила ее куда-нибудь.
    "Уже бывшая, – голос прозвучал чуть насмешливо, но и чуть грустно. – А она не могла ее кому-то отдать, или продать?"
   – Нет. Она, конечно, сука, но продавать чужие вещи не станет. Почему она так важна для тебя, эта книга?
    "Если она попадет в чужие руки, это может погубить меня. Но хуже всего, если это он, если он знает, что я здесь и выследил меня".
    – Кто?
    В этот момент на улице вдруг снова зашумел ветер – внезапно, резко, сильно, неожиданно, как удар. И тут же звон разбитого стекла. Двойное оконное стекло разлетелось осколками.
    Андрей едва успел увернуться от чего-то темного большого, влетевшего как ветер, вместе с ветром в разбитое окно. И тут же услышал воронье карканье. Он понял, что какая-то ворона, наверное из-за темноты ударилась в окно, разбила стекло и влетела в комнату. А ворона, хрипло каркая, металась по квартире.
    "Поймай ее, убей ее, убей, – в каком-то ошеломлении услышал Андрей голос девушки, он был испуганным, звонким и дрожащим одновременно. – Убей ее, не дай ей улететь", – кричала девушка, кричал призрак девушки.
    Андрей не понимая ничего, почти не разбирая крика призрака, но почему-то слушаясь его, словно приказа, которого не выполнить нельзя, попытался схватить ворону, которая в какой-то момент снова, с хриплым, противным криком, хлопая крыльями с таким грохотом, словно несколько человек выбивали пыль из огромного ковра, пролетела мимо. Но не схватил ее и только крылья вороны ударили его, по лицу.
    "Не дай ей подлететь к тебе, не дай ей выклевать тебе глаза, кричала девушка".
    Ворона села на шкаф. В полумраке Андрей видел, как ворона осмотрелась, покрутила головой из стороны в сторону, ее глаза свернули матово, и снова она прокричала громко, хрипло, зло.
    Андрею под руку попался нож, тот самый, который он сначала перерезал телефонный шнур, а потом отрезал кусок нейлоновой веревки.
    Ворона, еще раз громко прокричав, взмахнула крыльями, срываясь со шкафа в строну Андрея, а он в это же мгновенье швырнул в нее ножом.
    "Не промахнись, убей", – одновременно с этим раздался женский крик.
    Только раз взмахнув крыльями, ворона вдруг замерла на месте на мгновенье, и тут же, как тяжелая мокрая тряпка с глухим шлепком свалилась на пол.
    Андрей снова включил свет.
    Ворона лежала на полу. Нож проткнул ее насквозь. Но она была еще жива и шевелила лапами и головой. Постепенно она замерла. Глухо, словно недовольно, что-то проворчав, она закрыла глаз тонкой полупрозрачной кожицей.
    Когда Андрей немного пришел в себя, он осторожно взял ворону за крыло и положил в пакет. Потом он вышел на лестничную площадку и выбросил полиэтиленовый пакет с дохлой вороной в мусоропровод.
    "Он следил за мной, он знает, что я здесь, он знает, что ты мне помогаешь". – Голос девушки был испуганный.
    – Ты хочешь сказать, что этот монах-колдун был у меня дома?
    "Нет, у тебя его не было. Но ворона. Но как он узнал, что я здесь?"
    – Наверное, вороны у него в осведомителях, – пошутил Андрей мрачно.
    "А в общем, это не важно, рано или поздно он бы все равно узнал. Ты испугался? Ты отказываешься мне помочь?"
    – Чем я могу тебе помочь?
    "Я скажу. Потом. Не бойся, для тебя ничего страшного, – сказала девушка, но тут же добавила: – Пока ничего страшного. И постарайся понять – то, что ты раньше считал глупой мистикой, оказалось реальностью".
    – Со мной уже случались странные вещи, только я не воспринимал их серьезно.
   "Они случаются почти с каждым, только большинство их или не замечает, или как ты, не принимает всерьез".

7. Анна

Было уже совсем светло, наступило утро.
    – Ты говорила, что у тебя возникает иногда сексуальное желание. Как это может быть?
    "Ты слышал, наверняка, что у людей часто бывает – ампутируют ногу, ее нет, а она продолжает болеть – ноги нет, а она болит. Наверное, это что-то похожее".
    Андрей сел в кресло, собрался закурить... Вдруг в голове у него мелькнула мысль. И в груди у него все сжалось и похолодело от страха, а он думал, что все уже прошло. Его тело покрыла холодная испарина.
    "Чего ты испугался?" – услышал он голос Анны.
    – С чего ты взяла, откуда ты знаешь?
    "Такая сильна волна страха от тебя вдруг стала исходить, чуть с ног меня с сбила".
    – Это ты пошутила?
    "Конечно. Так что тебя испугало?"
    – Что? Я подумал, что маньяки, которые убивают людей, ну, допустим, проституток, они ведь тоже слышат голоса, которые им приказывают убивать. Они ведь сумасшедшие эти люди.
    "Да. Но ты не сумасшедший".
    – Но и они бывают сначала здоровыми, а потом начинают слышат голоса, как я сейчас слышу твой.
    "С тобой такого не случится, и даже по двум причинам".
    – По каким?
    "Те люди, они сначала сами себя готовят к подобному".
    – Не понимаю.
    "Ну слово – женоненавистник – тебе понятно?"
    – И дальше что?
    "Как правило это мужчины с комплексами".
    – Только мужчины?
    "Ты слышал когда-нибудь о женщинах маньяках?"
    – В кино видел.
    "Кино – не жизнь. А в жизни женщин маньяков не бывает".
    – Ну хорошо, и дальше что?
    "Эти комплексы заставляют их ненавидеть женщин".
    – И от этого они сходят с ума, им начинают мерещиться всякие голоса, которые им приказывают убивать?
    "Не совсем так. Их тогда находит и приходит к ним другой маньяк, из прошлого..."
    – Такой же призрак, как и ты, застрявший между двух миров?
    "В твоем словах "такой же" два смысла".
    – Я сказал о самом явлении, а не о твоей духовной сути.
    "Тогда такой же. Но который при жизни здесь сжег сотни, тысячи красивых женщин, и все еще не успокоился".
    – И он сводит их с ума, этих почти готовых к убийству, и внушает им, что нужно убивать?
    "Вот видишь, ты сам все понял".
    – Не совсем. Какие две причины, которые гарантируют, что со мной такого не случить?
    "О первой я уже сказала – в тебе нет ненависти к женщинам, даже после того, как ты узнал..."
    – Увидел, – поправил Андрей, – как жена мне изменяет.
    "Тем более, когда своими глазами увидел. Но ненависти все же нет?"
    – Почему из-за одной я должен ненавидеть всех?
    "Об этом я и говорю".
    – Ну, а вторая причина?
    "Твой призрак – сам женщина. – И усмехнувшись девушка добавила: – Которая, к тому же, при жизни, была сама не слишком целомудренна".
    – И только так бывает?
    "Что "только так?"
    – С маньяками?
    "Ну почему же только так. Нереализованный талант, он тоже не прощает того, что не используют его".
    – А кто были твои родители? Почему ты вышла замуж в пятнадцать лет за пятидесятилетнего? И откуда ты вообще, где ты жила?
    "Мои родители? Отец был французский дворянин, но не богатый и не знатный. Но однажды он поехал с посольством в Испанию. Там он и познакомился с моей матерью. Мать была тоже дочерью кабальеро и тоже не богатого и не знатного. Они полюбили друг друга, мой отец и моя мать. Родители мамы не отказали французскому дворянину, хоть и не богатому, но приехавшему все же в Испанию с французским посольством, решили, что со времени он станет знатен и богат. Но этого так и не случилось. Да мой отец и умер рано".
    – А замуж ты как вышла?
    "Немного романтично. Но так кажется сейчас. А тогда... я уже говорила, что любила другого. Но моей руки попросил граф де Санти. Он был богат и состоял, пусть в дальнем, но родстве с королем. Но я бы не согласилась, но мама меня уговорила, а перед этим он ее уговорил. Он ей рассказал довольно страшную вещь – когда он был совсем молодой, он как-то пошел к одной старухе, она предсказывала судьбу".
    – То есть, была ведьмой.
    "Да. Но ее не тронули. К ее услугам иногда прибегала королева – и тронуть старуху, означало обвинить и королеву, а кто решиться на такое? Да и кому она нужна старая ведьма. Так вот она, старуха эта, – рассказал моей матери де Санти, – предсказала ему смерть через пять лет после его женитьбы. И он так всю жизнь и не осмелился жениться. Но когда увидел меня, – как говорил он моей матери, – решил, что пусть хоть пять лет побудет счастлив. И еще, ему хотелось наследника. И больше всего тем он убедил мою мать, что через пять лет он умрет, мне будет всего двадцать, и я останусь богатой и знатной вдовой. Я любила маму и она меня уговорила. Сказала, что потом, если захочешь, можешь выйти замуж за своего бедного дворянчика, за Рауля, и сделать его счастливым. Ну могла я от такого отказаться? Правда, и на все пять лет, через которые граф обещал умереть, я от Рауля тоже не могла отказаться. Поэтому муж мой однажды и застал нас, как ты свою жену. Сначала хотел убить обоих. Рауля вызвал на дуэль. Тот испугался и сбежал из Франции. А я его любила. Мне только-только исполнилось шестнадцать. В таком возрасте такое разочарование. Мне кажется, если бы я встретила, когда-нибудь Рауля, я плюнула бы в него, так он мне стал противен из-за его трусости. И все ждала, когда Санти убьет меня. А он не только не убил, но и простил. Хотя, если убил бы, то значит, у него не стало бы жены и значит, он тогда не должен был бы умереть уже через пять лет. Тогда я и увидела своего мужа другим, по-другому стала относиться к нему".
    – Значит, ты графиня де Санти?
    "Нет. Это значит, я была когда-то графиней де Санти".
    – И старуха, получается, сказала правду, что твой муж умрет через пять лет после того, как женится.
    "Да, только она не сказал, что и жена его тоже через пять лет умрет, почти одновременно с ним".
    – Ты несправедлива к той старухе, откуда она могла знать, на ком он женится. Возможно, если б он женился на другой, то та его жена осталась бы жива.
    "Ты прав... Андрей, найди книгу"...

8. Приятель и жена

Андрей открыл глаза. Он спал, сидя в кресле. Какой-то звук разбудил его. Он еще не совсем проснулся, но слух его уловил тихие шаги в прихожей.
    Осторожно, опасливо в комнату заглянула Ира.
    Значит, его разбудил звук открывавшейся входной двери. А раньше его трудно было разбудить, даже если трясти за плечи.
    Ира увидела Андрея и замерла на месте. Она смотрела на него, не зная, что сказать.
    Черт, так значит это все был сон, – подумал Андрей с облегчением. – Но снова, как и больнице, такой реальный, такой последовательный, логичный.
    Ира, нашла что сказать.
– Ты дома? – спросила она, голос ее был тихим, боязливым, виноватым.
    Андрей вздохнул, поднялся из кресла и пошел в ванную. Он разделся и долго стоял под душем. Когда он вышел, чувствуя себя уже намного лучше после кошмарного сна, Ира сидела в кресле, в котором он проспал всю ночь и немного нервно курила. Той вчерашней, показной наглости, когда Андрей только застал ее с Эдиком в постели уже не было.
    Ира погасила сигарету.
– Андрюша, – заговорила она, – я хотела тебе сказать...
– Что я сам во всем виноват.
– Нет. Но если честно, то и ты тоже.
– Ты постоянно говорила мне, что Эдик тебе неприятен, что ты не хочешь, чтобы он бывал у нас дома, а сам, как только я уходил, сразу тащила его в кровать.
– Андрей, все не так.
– Хорошо, ты его не тащила, вы вместе шли. А потом, чтобы я вам не мешал. Ты упрятал меня в дурдом.
– Андрей. Я это сделал, потому что волновалась за тебя.
– А по-моему, на твои волнения очень сильно давили твои сексуальные желания.
– Ты не хочешь меня понять, – проговорила Ира и по ее щеке потекла слеза.
– Ты что, у Светки ночевала? – спросил Андрей.
– Да, – кивнула Ира. – Андрюш, а почему люстра валяется на полу? – спросил она так, будто только что это увидела, но ее это лишь слегка заинтересовало, но нисколько не удивило.
– Упала, – объяснил Андрей и подумал: а почему действительно она валяется, хотя, крюк, наверное, слабо держался в потолке.
   Ира открыла сумочку достала из нее пачку сигарет, но она оказалась уже пустой.
– У тебя ест сигареты? – спросила Ира.
– Там, в той  комнате, – кивнул Андрей, – твои, ты вчера забыла.
    Ира прошла в другую комнату.
– Окно разбито, – услышал Андрей ее голос. – А что это за перья на полу?
    Андрей быстро прошел в комнату, где сейчас была Ира. Окно здесь было разбито и на полу валялось несколько темных птичьих перьев, и еще на полу было несколько бурых пятен. Без труда можно было догадается, что это пятна крови – вороньей крови.
    Это был не сон, – вдруг понял Андрей и снова ощутил в груди неприятный холод. – Это был не сон. Но это была и не галлюцинация, если и Ира видит вороньи перья, значит, все это было. И девушка была, и ворона, все было не во сне. И тогда, в больнице, тоже был не сон.
    Андрей подошел к полкам с книгами и стал внимательно рассматривать их, искать Библию, которая неизвестно как оказалась у него вместо другой книги. Сначала он просто рассматривал книги, потом стал их снимать с полок, перекладывать в другое место. Он не находил Библии, его стало это пугать, ведь девушка-призрак сказала, что ее нет у него дома. Андрей стал уже просто сбрасывать книги на пол, ему хотелось найти эту книга, ему хотелось, чтобы девушка-призрак ошиблась.
– Андрей, что тобой? – услышал он голос Иры.
    Он опомнился, понял, что ведет себя глупо, если не сказать ненормально.
– Пока я лежал в больнице пропала одна книга, – сказал Андрей. – Она мне очень нужна. Библия. Помнишь, я тебе еще говорил, что хочу ее вернуть.
– Помню что-то такое. Только ты же знаешь, я никогда не интересовалась твоими книгами.
– Но ты не можешь не знать, куда она делась.
– Я не знаю, – и растеряно и как бы извиняясь, проговорила Ира.
– Ты ее не трогала? Никому не отдавала? Ира подумай, вспомни. Это очень ценная книга и мне ее обязательно нужно вернуть.
– Я правда не знаю.
– Кто к тебе приходил, кто мог ее взять?
– Ты же знаешь, к нам никогда не приходили такие люди, которые способны взять что-то без спроса.
– Откуда я знаю, кто приходил к тебе. Ну, кроме Эдика, конечно.
– Перестань, Андрей, пожалуйста.
– А кстати Эдик. Он не мог взять?
– Зачем? – растерянно спросила Ира.
– Я ухожу. Когда вернусь, не знаю. Да это и не важно. Теперь можешь не бояться, спокойно приводить сюда кого угодно.
– Андрей.
    Но Андрей уже направился к выходу.
– Андрей, – снова позвала его Ира.
    Он не оборачиваясь и не останавливаясь вышел из квартиры и закрыл за собой дверь...
    Андрею повезло. Эдик был в офисе.
    Таня, их бухгалтер уже тоже пришла. Как всегда, когда ей нечего было делать, она сидела за компьютером и перетаскивала на мониторе из одного места в другое карты.
– Андрюха, – Эдик сразу бросился к Андрею.
    Он протянул Андрею руку. Андрей не отреагировал на его протянутую руку. Только, посмотрев на Таню, он сказал:
– Привет, Танюш.
– Андрюша, привет, – заулыбалась Таня. – А мне Эдик даже не сказал, что ты вышел из больницы. У тебя уже все нормально?
– Да, Танюш, все нормально, все хорошо.
    Эдик убрал свою протянутую руку, полез в карман за сигаретами, но одновременно продолжал говорить:
– Я тебе сейчас все объясню, Андрюх. Только давай выйдем, поговорим в другой комнате. – Эдик осторожно взял Андрея за локоть.
– Зачем нам выходить. Здесь кроме нас с тобой и Тани никого нет. Ты что, перестал ей доверять, – Андрей посмотрел на Таню. – Но что касается наших отношений с налоговой инспекцией и другими подобными организациями, она так же в курсе как и мы с тобой.
– Но я же не о работе с тобой хочу поговорить.
– А я именно о работе, – сказал Андрей, хотя эта мысль только что пришла ему в голову, и она сразу почему-то ему понравилась.
– О работе? – удивился Эдик.
– Да, – теперь уже уверенно сказал Андрей.
– А что говорить о работе?
– Что говорить? Сейчас узнаешь.
    Андрей сел за стол, взял лист бумаги, ручку и стал писать.
– Тань, – Андрей взглянул на Таню, – нужен еще один человек.
– Какой человек? – удивилась Таня.
– Документ о передаче собственности, написанный от руки и заверенный подписями двух свидетелей, считается действительным для всяких там нотариусов и других организаций?
– Ну, в общем, да, – кивнула Таня.
– Тогда найди второго человека, кроме себя. Я, кажется. видел Лешку на улице. Позови его.
    Ничего не сказал, но удивленная, Таня поднялась из-за стола, и направилась к выходу за Лешкой. Леша был водителем, выполнял разные мелкие поручения, иногда перегонял машины для клиентов.
    Когда она вернулась вместе с Лешей, Андрей уже закончил писать и поставил свою подпись.
 – Теперь ты, Танюш и ты, Леш, распишитесь. – Он передвинул на край стола исписанный листок.
    Таня взяла его в руки и прочила написанное.
– Ты сумасшедший? – не удержалась она от удивления.
– А ты что, не знала? Я только вчера сбежал из психбольницы.
– Но если ты убежал, то этот документ действительным не будет.
– Подписывай, Танюш.
– Андрей, ну правда, ты что задумал? – уже совсем серьезно спросила Таня.
– Там все сказано, все написано.
– А что там? – не сдержал любопытства Эдик.
– Там то, что все это, – Андрей кивнул на помещение офиса и на окно, через которое была видна площадка огороженная металлическим забором и где стояло несколько машин, – я передаю тебе в полную собственность. Тебя устраивает такой расклад?
– Андрюх... – начал Эдик.
    Но Андрей его перелил:
– Помолчи. Это еще не все. Вон тот "Мерс", – Андрей указал на серебристый двухместный "Мерседес", – оформишь как подарок, или как купленный, но денег ни копейки не брать, и завтра отгонишь и передашь одному человеку имя и адрес я запишу. Нет. Лучше не так, ты оформишь генеральную доверенность на Лешку. Лех, а ты все сделаешь. Хорошо?
– Как скажешь, – пожал плечами Леша.
– Теперь поставьте свои имена и подписи, – Андрей снова указал на листок бумаги, обращаясь к Леша и Тане. – Танюш, не забудь печать.
– Андрей, – заговорила Таня, – мне хотелось бы сначала с тобой поговорить.
– Никаких разговоров, Танюша. Еще. Сколько у нас там денег в кассе?
   Таня открыла сейф, вынула из него две пачки.
– Здесь ровно десять тысяч в долларах и восемь пятьсот в рублях.
– Это я тоже заберу, – сказал Андрей Эдику, – если ты не против.
– Я не против. Но Андрюх...
– Все, Эдик, никаких разговоров у нас не будет. Если у тебя есть какие-то возражения, я слушаю. Но без лирических отступлений.
– Я... Нет... я просто...
– Тогда все. Осталось последнее, но об этом поговорим вдвоем. Пошли, – указал Андрей на дверь соседней комнаты.
    Андрей открыл дверь, пропустил Эдика, прошел вслед за ним и закрыл за собой дверь.
– Андрюх...
– Садись, – указал Андрей на стул.
Эдик сел, но тут же заговорил:
– Андрюх, ты зря все так воспринимаешь...
– Ты об Ирке? Я никак это не воспринимаю, меня это не волнует. Считай, что вместе со всей фирмой, я и ее передал тебе в нагрузку. Я о другом.
– О чем о другом?
– О книге. О Библии.
– О какой Библии? – спросил Эдик, но слегка запнулся на слове "Библия".
– Куда ты дел книгу?
– Я никуда не девал ее.
– Надо было повторить, что ты не понимаешь, о чем я говорю, а ты сказал: "Я никуда не девал ее".
    В этот момент из-под Эдика, сам собой выскочил стул и повалился набок, Эдик, взмахнув руками, шлепнулся на пол задом. Он испуганно посмотрел по сторонам, обернулся назад, но никого не увидел и, растерянный, хотел сказать что-то, но только промычал невнятно.
    Андрей и сам немного растерялся. Но, кажется, догадался, что произошло, продолжил, решил проверить:
– Эдик, книга мне очень нужна, и что бы долго не вытягивать из тебя правду, я сделаю вот что. Видишь на столе бутылка с пепси-колой, я до нее не дотронусь, но, когда я досчитаю до трех, эта бутылка сама ударит тебя точно по лбу. Раз, два...
    Андрей не успел сказать "три". Бутылка друг приподнялась над столом, несколько секунд повисела в воздухе, а потом резко полетела в сторону Эдика и ударила его точно в лоб. Отскочив от его лба, она покатилась по полу.
    Эдик взвизгнул и быстро задом, отталкиваясь и руками и ногами попятился к стене, прижался к ней, и все еще продолжал скользить по полу ногами, словно пытался вжаться в стену, расплющиться в ней.
– Где Библия, Эдик? – спокойно спросил Андрей.
– Меня шантажировали. Меня шантажировала какая-то дура.
– Какая еще дура?
– Я не знаю, кто она такая.
– Чем она тебя шантажировала?
– Она снимала все на кинокамеру.
– Что снимала? – не понял вначале Андрей, но тут же догадался. – Тебя и Ирку что ли? Но чего теперь тебе бояться? Я ведь и так все знаю. Даже видел.
– И это тоже.
– И "это"? А еще что?
– Ну еще... я там с одним знакомым моим...
– Что, вдвоем Ирку трахали? Да мне теперь наплевать, – посмеялся Андрей.
    Андрей посмеялся, но это был смех через силу, нарочитый смех, на самом деле его болезненная тоска вдруг усилилась, она заменила ему то, что раньше было бы ревностью, злостью.
    Но тут, то ли услышал он, то ли ему просто показалось, что он слышит голос девушки, и голос этот сказал: "Все пройдет".
– Пройдет? – и с болью и с раздражением проговорил Андрей. – Пройдет, когда я престану слышать твой голос, пройдет, когда я забуду обо всем.
    "Я не смогу ничего сделать без твоей помощи. Прости". – Теперь Андрей уже не сомневался, что услышал голос Анны.
   А Эдик решил, что Андрей разговаривает с ним.
– Что? – все тем же испуганным голосом спросил он.
– Что? Я спрашиваю, что такого страшного наснимала та дура, как ты ее назвал, что ты не хочешь даже сейчас сказать, когда я все знаю.
– Нет, твоя жена здесь ни при чем. Это... Ну, в общем глупость получилась. Я немного пьяный был. Это у меня было в первый раз. Правда.
– Чего ты оправдываешься, я еще не знаю, что было.
– Ну мы с ним, в общем, там вдвоем только.
– Ты что, Эдик, голубой? – догадался Андрей.
– Я же говорю, это только одни раз было, недавно совсем, случайно.
– Эдик, до твоих анальных и оральных пристрастий мне нет никакого дела. Мне нужно знать, где книга.
– Она у нее, у той дуры. Она меня обманула, она мне сказала, что если я принесу эту Библию ей, она мне отдаст кинокамеру с записью. А потом, когда я ей принес ее, она сказала, что камера была не ее, она брала ее напрокат, поэтому отдать не может, но что она все стерла.
– А зачем ты ей Библию отдал, если она не отдала тебе камеру?
– Я же говорю, она меня обманула. Она мне отдала детскую, игрушечную кинокамеру. Села сразу в такси и уехала.
– И увезла Библию?
– Да.
– А ты ее украл у меня дома?
– Да. Но я не хотел. Она меня заставила.
– И ты не знаешь, кто она такая и как ее найти?
– Понятия не имею.
– А когда же она успела сказать, что камера не ее и что она все стерла?
– Она мне позвонила и сказал это.
– Когда она звонила, когда ты ей отдал книгу?
– Позавчера отдал. А звонила она вчера.
– Как она выглядит?
– Такая маленькая, страшненькая, похожа на крысу в очках.

9. Очкастая крыса

Андрей вышел из офиса.
    Все изменилось. Снова, как вчера, почти по крышам домов тащились тяжелые облака. Изредка сверкали молнии и гром раздавался почти одновременно с ними. Но дождя не было. Только стало темно. Так темно, что все машины ехали с зажженными фарами.
    И вместе с этим было душно. И было трудно дышать, воздух одновременно стал и тяжелым и его не хватало.
    Андрей сел в машину. Он поехал к тому букинистическому магазину, где купил Библию. Нет, не купил, из которого он ее принес, купив другую книгу.
    Он вошел в магазин и стразу увидел Асю в ее больших, в пластмассовой оправе очках, которые до предела уродовали ее и так не очень привлекательное лицо.
– Здравствуйте, – поздоровался Андрей с девушкой в очках.
    Он поздоровался с ней, не зная даже с чего начать разговор, но тут же удивился тому, как испуганно забегали под толстыми стеклами ее глаза.
    А чего ей бояться, подумал Андрея, она забрала то, что принадлежало ей.
    Забрала не честно, но и он сам был не очень честен, он должен был принести и отдать ей эту книгу. Но у него было оправдание, и не просто оправдание, а действительная причина – тогда ему было не до книги, после того, как он увидел в зеркале призрак  и услышал его голос.
    Но все же, почем она сейчас так напугана?
– Вы меня узнаете? – спросил Андрей, хотя было понятно, что она его узнала.
– Нет. Нет, кажется, да. – Отвечала она растерянно, торопливо. – Вы к нам, кажется, заходили. Только давно.
– Да, почти полгода прошло. Чуть меньше.
– Вы хотите посмотреть что-то? У нас есть кое-что новенько. Хотя правильнее будет сказать, старенькое.
– Нет. Я хотел поговорить с вами о той книги, которую купил тогда. То есть, я ее не купил, но она оказалась у меня, когда я пришел от вас. Вместо купленной книги у меня в "дипломате" оказалась другая.
– Да? Как странно? – сделала удивленно лицо девушка. – И где эта книга? Вы ее принесли?
    Было видно, что Ася уже справилась со свои волнением, теперь она хотела казаться глупенькой, ничего не понимающей. Андрей, догадался, почему эта похожая на крысу девушка так себя ведет – эта Ася, узнала, что книга, которую она по ошибке отдали Андрею вместо другой, очень ценная. Но, видимо, пропажа ценной книги Асю никак не коснулась, с ней не связали исчезновение этой книги. Но Ася знала кому отдала ее вместо другой, дешевой. И вот она почти полгода искала Андрея. Узнала, где он живет. Но не пошла сразу к нему, была уверена, что он не отдаст ей книгу, скажет, что ее у него нет, что она, по ошибке не Андрею, а кому другому ее отдала. Стала следить за домом Андрея и нашла способ – шантажировать любовника жены Андрея. Судя по-всему, она провела хорошую работу частного сыщика, раз даже узнала, что Этик не только спит с женой Андрея, но и переспал с каким-то мужчиной.
    Андрей не стал хитрить и притворяться. Эта книга ей нужна, потому что девушке надоело жить на зарплату, которая чуть больше пенсии, для этого она и шантажировала Эдика и для этого добыла книгу – чтобы продать.
– Тебе нужны деньги, – заговорил Андрей, уверенный, что не ошибся, но он ошибался. – Ты хочешь продать эту Библию. Сколько ты хочешь получить за нее?
– У меня нет никакой Библии, я ничего не хочу получить за нее.
– Нет или не хочешь?
– Ничего нет и ничего не хочу, – в голосе девушки чувствовалась легкая истеричность.
– Она у тебя. И эта книга не твоя. Я тебе предлагаю честный заработок, за твой честный труд шантажистки. Десять тысяч долларов тебя устроят?
– Не нужно мне никаких десяти тысяч, и нет у меня никакой книги.
– Хорошо. Десять тысяч тебя не устраивают. У меня есть загородный дом, он стоит около ста тысяч. Есть машина, вон она стоит под окном "Ауди", А-8, в том состоянии, в каком она сейчас эта машина стоит больше пятидесяти тысяч долларов. Хочешь получить все это – и дом, и машину?
    Андрей предложил бы и больше и отдал бы больше. Отдал бы все, лишь бы освободиться от того, что пришло к нему вместе с этой книгой. Он бы подарил свою жизнь, это он и хотел сделать вчера, но ему не позволила это сделать она – девушка-призрак.
– Не нужен мне никакой дом и не нужна мне никакая машина. Убирайся отсюда. Понял? – истеричность в голосе Аси стала заметней. – Я сейчас позову директора.
– Его здесь нет. А если бы был ты не позвала бы.
    "Книга у нее. Она не хочет ее отдавать, потому что узнала, что книга эта дороже денег", – услышал вдруг Андрей голос Аниты.
    Голос звучал словно бы внутри него, в его голове, и сейчас он снова испугал Андрея.
– Какое мне до всего этого дело, – проговорил он.
    "Ты обещал мне помочь. Сейчас ты отказываешься?"
– У меня есть выбор? – спросил Андрей, но сам же и ответил: – Да, есть. Помочь тебе и сойти с ума, или повеситься, когда тебя не будет рядом.
– С кем ты говоришь? – услышал Андрей еще один голос, но теперь это был голос Аси. – Она здесь? Она здесь, да? Ты здесь? – Крикнула Ася куда-то в пространство. – Почему ты не хочешь быть со мной. Со мной тебе будет лучше. Я буду тебе подругой. Ты слышишь меня?
– Еще одна сумасшедшая, – пробормотал Андрей. – Тем лучше, дураку с дураком всегда проще договориться, надо полагать и сумасшедшему с сумасшедшим тоже.
– Где книга? – спросил Андрей.
– Не отдам, – взвизгнула вдруг очкастая Ася и побежала к двери, находившейся позади нее.
    Она проскочила в ту дверь, и дверь сразу же захлопнулась.
    Андрей подошел к этой двери, попробовал открыть, но Ася успела закрыть ее на ключ.
– Черт, как тяжело общаться с бабами, – проговорил Андрей и с силой ударил по двери ногой.
    И почти сразу же он услышал в той комнате, куда заскочила Ася какой-то шум, грохот, словно на пол рушился потолок. И тут же визг очкастой Аси.
    Андрей еще раз со всей силы ударил по двери ногой и она распахнулась, чуть не соскочив с петель. Андрей переступил через порог. И он остановился, растерянный.
    На пол летели с полок книги, вслед за ними и вместе с ними валились шкафы и полки с книгами, опрокидывались стулья, столы.
    Сгорбившись, пригнувшись, Ася словно подпрыгивал на месте от страха, но ноги ее не отрывались от пола, и она визжала. А обеими руками Ася прижимала к себе ту самую Библию.
    "Отбери у нее книгу, отбери", – услышал Андрей голос Анны.
    Опершись рукой о край валявшегося на боку стола, Андрей перескочил через него и оказался рядом с Асей. Он схватил за край книги. Ася взвизгнула. Андрей с силой дернув книгу, но Ася не выпустил книгу из рук. Тогда Андрей ухватился за книгу другой рукой и обеими руками со всей силы рванул книгу на себя. Он вырвал книгу из рук Аси, а она упала.
    Сидя на полу, скривив лицо, Ася завыла, заскулила, и это не было походе на человеческий плач. Ее плач был похож на вой собаки почуявшей покойника.
    – Послушай, – держа книгу в одной руке, Андрей дотронулся до плеча Аси другой.
    Девушка неожиданно сильно и нервно дернула плечом, сбросила с себя руку Андрея, быстро поднялась с пола и побежала к выходу. У двери она остановилась, обернулась.
    – Ты еще пожалеешь, – выкрикнула она, но обратилась она не к Андрею, а в пустоту, к тому, кого не видела. – Ты увидишь, что я была права и пожалеешь.
    И Ася захлопнула за собой дверь, с силой ударив ей о дверной косяк.

10. Странный мужчина в черном

Темнота в помещении была полная. Андрей ощупью направился в сторону выхода, но тут же наткнулся на какой-то предмет валявшийся на полу, кажется стул. Больно ударился о него коленом, выругался негромко и только после этого догадался достать из кармана зажигалку.
    Когда он оказался в небольшом зале, где продавались книги, он увидел Асю. Она сидела на полу, поджав под себя ноги и плакала. Это была уже не истерика, а простой женский плач. Большие очки в пластмассовой оправе лежали на полу рядом с ней, а она, всхлипывая, терла кулаками глаза.
    Андрей, взял лист бумаги и завернул нее Библию.
    – Вы еще пожалеете об этом, вы еще обо всем пожалеете, – проговорила, всхлипывая Ася, когда Андрей направился к выходу.
    Андрей вышел из магазина.
    Удивительно, кажется не так уж долго Андрей пробыл в магазине, но за это время тучи исчезли. На небе снова уже не было не то что туч, а даже маленького облачка. Ярко светило солнце и стало даже жарко.
    Андрей направился к своей машине, на которую очкастая Ася не захотела обменять Библию.
    Он сел в машину, положил завернутую в бумагу Библию на заднее виденье. Уже собрался завести двигатель, но тут его внимание привлек мужчина. Почему Андрей обратил на него внимание, он и сам не понял. Каким-то странным показался Андрею этот мужчина.
    Судя по-всему, мужчине было около шестидесяти. Небольшого роста, щуплый, и вообще, весь какой-то маленький и торопливый. Но с большой головой, которая такой, возможно, казалась из-за слишком узких его плеч, узких несмотря даже на то, что на нем был пиджак, плечи пиджака обвисали, и под ними вырисовывались другие уже настоящие плечи мужчины, узкие и угловатые. Лицо мужчины было тоже узким, обтянутое морщинистой желтоватой кожей.
     Его пиджак был черного, как сажа, цвета, кроме того, что плечи пиджака были обвисшими, он вообще сидел на мужчине как-то мешковато, но одновременно с этим и привычно. Точно такие же черные брюки, но они были коротковаты и из-под них виднелись носки. Еще на мужчина были черные лакированные туфли, черный галстук и черная шляпа. В руке он держал большой черный зонт-трость. Даже закрытый, этот зонт казался слишком большим для такого маленького мужчины.
    Не все надетое на мужчине было черным. Два узких треугольника рубашки между пиджаком и галстуком были белыми. Манжеты, высовывающиеся из под рукавов пиджака, тоже были белыми. И носки, видневшиеся из-под брюк по самые щиколотки, тоже были белые.
    Перед собой, в свободной руке на уровне груди мужчина держал букет цветов. Букет тоже довольно странный: тут были и ромашки, роза и пион, тюльпаны, и даже гладиолус. И все эти цветы уже порядком увяли. Другой рукой, кроме того, что он держал в ней зонт, мужчина прижимал еще к себе футляр со скрипкой. Но хотя этот мужчина и прижимал к боку футляр со скрипкой, представить его стоящим на сцене или хотя бы сидящим на стуле в команде симфонического оркестра было сложно, в нем был что-то противоестественное даже самому примитивному представлению о музыканте. В большей степени его можно было представить престарелым женихом, Впрочем, и музыкантом тоже, но музыкантом какого-либо похоронного бюро, хотя, на похоронах в основном играют на духовых инструментах. А в общем, почему бы и не на скрипке.
   И еще одно белое пятно выделялось на черном фоне маленького мужчины – небольшая белая гвоздика в петлице пиджака.
    Андрей усмехнулся, правда, без всякого веселья и даже без улыбки. Он собрался уже трогать машину, но тут увидел, что человек в черном остановился на пару секунд перед дверью букинистического магазина, переложил цветы из правой руки, в которой он их держал в левую, ухватив их вместе с зонтом, взявшись за ручку, резко открыл дверь и вошел внутрь. Дверь за ним медленно зарылась, притянутая гидравлической пружиной.
    Сам не зная почему, Андрей повернул ключ зажигания и двигатель замолк.
    Некоторое время Андрей сидел и не понимал, почему он заглушил двигатель. А правильнее сказать, почему его так заинтересовал этот мужчина, который только что вошел в магазин. И заинтересовал настолько, что Андрей решил посмотреть на него еще раз, когда он выйдет. Но что интересного он нашел в этом странном мужчине он не знал, ведь по Москве сколько угодно ходит странных людей, не следить же за каждым.
    Минут пять Андрей сидел и ждал, когда мужчина выйдет. Он ждал и удивлялся – зачем он его ждет.
    – Черт, – проговорил Андрей, вышел из машины и тоже направился к двери магазина.
    Большая часть двери была сделана из стекла, но стекло было таким, через которое ничего нельзя было увидеть, оно было толстым и покрыто мелкой рябью и если бы кто-то стоял даже рядом с дверью с противоположенной стороны, то сквозь это стало нельзя было бы увидеть даже силуэта человека.
    Так и не решив, зачем ему  это нужно, Андрей потянул на себя ручку двери.
    Дверь приоткрылась лишь слегка, но Андрей сразу же и довольно отчетливо услышал голоса.
    – Как ты могла, дрянная извращенка, развратная шлюха, отдать принадлежащее ему в чужие руки?
    В магазине было два человека – Ася и тот мужчина в черном, со скрипкой. И говорил сейчас, естественно, он. У него был не менее странный, чем его одежда голос – высокий и одновременно хрипловатый. Но не голос удивил Андрея, а удивительным было то, что он называл Асю извращенной и шлюхой. Хорошо, извращенной она, допустим, могла быть, потому что извращения бывают разные, для многих не обязателен даже партнер, или партнером может быть... в общем, кто угодно может партнером, даже что угодно. Но чтобы быть шлюхой, тут уж обязательно твоими партнерами должны быть мужчины, а с этим у Аси явно наблюдались трудности.
    – Четыреста лет он искал, наконец нашел, – продолжал мужчина ругать Асю, – и какая-то глупая жадная, не стоящая даже моего ногтя девчонка, отдает принадлежащее ему.
    Тело Андрея напряглось, казалось даже грудь сдавило, когда он услышал слова: "Четыреста лет". Или ему показалось, послышалось? Он открыл дверь чуть шире, заглянул, убедившись, что никто не смотрит в его сторону, вошел в магазин и осторожно шагнул к одному из стеллажей, спрятался за ним. Теперь его увидеть было сложно, а вот он видел все очень хорошо.
    – Но ведь я ждала вас. Просто вы пришли очень поздно, – стала оправдываться девушка, и голос ее дрожал от страха, да и лицо, Андрей видел его достаточно хорошо, как-то кривилось все, даже губы ее стали зеленоватого цвета и дрожали.
    – Я пришел поздно? – возмутился мужчина. – Я пришел ровно на тридцать секунд раньше назначенного времени. Как могло случится, что она нашла ее?
    – Она была не одна, с ней был тот, о котором я вам рассказывала, которому она сказала, чтобы я отдала эту Библию. Но тогда я не была знакома с вами и тогда я не знала ничего.
    – За то, что было тогда, никто с тебя ничего не спрашивает. Спрашивают с тебя за то, что было сегодня.
    – Они бы нашли ее, продолжала оправдываться Ася. Они стали обыскивать весь магазин, и тогда я решила, что возьму и прочту...
    – Так вот что ты решила сделать, – не дал ей договорит мужчина. – Ты, паршивая похотливая, сластолюбивая самка, привыкшая, чтобы твое чрево ублажали самыми отвратительными способами решила захватить все себе. Тебе мало было обещанного, тебе мало было того, что твоим отцом, мужем, любовником или опекуном стал бы любой из самых богатых людей существующих здесь и сейчас. Тебе этого мало показалось...
    А я-то ей прелагал всего только какой-то дом и какую-то машину, – подумал Андрей, но бессознательно и не рассуждая.
   – Нет, правда, – перебила мужчину Ася, – я хотела только сделать так. Чтобы они не смогли отобрать книгу.
    – Это ложь, – не поверил мужчина. – Но даже, если бы это было и правдой, твоя вина от этого не становится меньше, так как книга теперь в руках этой ведьмы. И ты в этом виновата и ты за это будешь наказана.
    Мужчина повернулся к столу, на котором лежал теперь совсем увядший букет цветов, большой черный зонт и футляр со скрипкой (впрочем, скрипка ли в этом футляре Андрей почему-то сомневался, легче было представить, что там лежит буханка хлеба и кусок колбасы). Мужчина быстро открыл футляр. Там действительно оказалась скрипка. Он выхватил ее вместе со смычком, прижал к тощей своей шее, придавив подбородком и резко провел смычком по струнам. Скрипка взвизгнула, одновременно с ней взвизгнула и девушка.
    А мужчина заиграл. Заиграл – это было что угодно, только не игра, только не музыка, это были визжащие, ноющие, скрипящие звуки. Но звуки сильные, мощные, и хоть Андрей не разбирался в технике игры на скрипке, но было видно, понятно, что руки мужчины привычно, можно сказать, профессионально держат смычок и водят им по струнам.
    Скрипка визжала, издавала невыносимые для слуха звуки. Андрею захотелось убежать, не слышать этих звуков. Но он стоял и не мог сдвинутся с места. По телу его побежали мурашки и снова появилось чувство беспричинного страха. Нет, оно не появилось, оно усилилось, потому что полностью и не уходило из него, но сейчас этот страх увеличился во много раз.
    И тут он увидел такое, отчего волосы у него на лице за несколько секунд выросли, словно он не брился несколько дней – девушка вдруг начала корчится, словно испытывала страшные муки, она ухватилась руками за край стола и, вцепившись в него изгибалась и металась всем телом из стоны в сторону, но почему-то не могла оторвать рук от и почему-то не могла кричать, а слышалось только глухое мычание. Но не это было самым страшным. Андрей увидел, как ее лицо и тело, там, где его не прикрывает платье, вдруг стало покрываться волдырями, словно от сильных ожогов, да это и были ожоги – кожа девушки словно сгорала. Волдыри, ожоги быстро увеличивались в размерах. Легкий дым стал подниматься от тела девушки. Волосы ее стали скручиваться, быстро укорачиваться, исчезать, такое бывает, когда волосы попадают в огонь. И теперь уже и платье на ней во многих местах стало словно прожженное, да таки оно и было, стали видны даже слабенькие искорки сгорающей материи. И сейчас Андрей почувствовал запах паленого мяса и волос.
    И уже почти ничего не осталось от тела девушки, от ее лица. Оно превратилось в черную обугленную маску, и все тело ее стало черным и обугленным и не было на нем уже платья, оно все сгорело, только огня не было видно, лишь слабый дымок поднимался к потолку. Но Ася все еще была жива, она все еще пыталась кричать, но так и не могла и только мычала, казалось что ее рот, ее зубы кто-то сжимает, хотя не сжимал их никто. И вот сгоревшие руки ее уже не могли удерживать стол, кости, которые когда-то были кистями рук, пальцами, обгорели настолько, что обломились, и ноги ее уже сгорели полностью, до костей и она больше не держали ее, и то, что прежде было девушкой, свалилось на пол. А мужчина в черном все играл и играл на своей скрипке. И кажется, он получал наслаждение и от своей игры и от того, что видит, от того, что происходит с девушкой, и уже сгоревшее тело, от которого остались только кости, продолжало двигаться, словно хотело попасть в такт этой музыки, музыки которой не было и поэтому не могло двигаться в одном ритме со звуками, потому что и ритма не было.
    Звуки скрипки резко оборвались. Мужчина, не спеша, уложил скрипку и смычок обратно в футляр и зарыл его. Потом взял со стола совсем увядший букет и бросил его на пол, к ногам сгоревшей девушки. Букет рассыпался у ее ног, у ног черного обуглившегося скелета, на черепе которого осталась оплавленная пластмассовая оправа, стекла из которой выпали и валялись рядом, на полу.
    Мужчина вынул из петлицы белую гвоздику и ее тоже бросил в остальным цветам, валявшимся на полу. И тут же, мгновенно, каждый цветок превратился в яркий язычок пламени. Отдельные языки огня соединись вместе, сделавшись одним большим огнем. Пламя стало расползаться по всему помещению, оно как горящее масло растекалось по полу, поджигало столы, стеллажи, книги.
    Мужчина взял в руку футляр со скрипкой и зонт, и быстро направился к выходу. Не оглядываясь, не глядя по сторонам, он вышел и дверь за ним закрылась.
    Андрей почувствовал, что начинает задыхаться от дыма заполнявшего помещение. Кашляя, он шагнул к двери. Она, казалось, сама распахнулась перед ним.
    Андрей не помнил, как он завел машину, как отъехал от магазина.

11. Подруга Иры Рита

   Он пришел в себя оттого, что услышал, как кто-то стучит по стеклу машины. Посмотрел влево, в ту строну, с которой стучали и увидел веселое улыбающееся женское лицо. Это была Рита, одна из подруг Иры.
    Андрей опустил стекло.
    – Привет, – радостно заговорила Рита. – А я думаю, твоя машина или не твоя? Ты что здесь делаешь? Ждешь кого-то?
    – Не знаю. Кажется, нет...
    – И никуда не спешишь?
    – Нет, кажется...
    Рита быстро обошла машину, открыла левую дверцу, уселась рядом с Андреем.
    – Если не спешишь, то, может быть, подвезешь меня домой, – весело предложила она.
    Андрей едва заметно, казалось больше машинально, кивнул, завел двигатель и тронул машину с места.
    Рита внимательно посмотрела на него и засмеялась.
    – Ты что, покрасился? – спросила она.
    – В каком смысле?
    – Волосы, – уточнила Рита, но тут же голос ее стал растерянным: – Андрюша, ты весь поседел.
    Андрей потрогал рукой волосы, потом повернул к себе зеркало в салоне и посмотрел в него. Волосы его стали белого, без какого-либо оттенка цвета.
    – Вот до чего мы женщины доводим вас, мужчин, – сочувственно сказала Рита. – А сами же вас ругаем. А знаешь, тебе так идет. Правда, ты не думай, я не успокаиваю. Твое лицо стало, как бы это сказать? Вот – еще более мужественным. В общем-то, и без седых волос в тебе сразу чувствовался настоящий мужик.
    – Что? – переспросил Андрей без всякого выражения, он, казалось, не слышал Риту.
    – Да я хочу сказать, что глупая твоя Ирка. Этот Эдик... – Рита замолкла, поняв, что сказала не то, или сделала вид, что сказала не то.
    – Сутки только прошли уже все всё знают.
    – Это только ты сутки знаешь. А все... – Рита не стала договаривать того, что и так понятно, вместо этого она решила успокоить Андрея: – Ну, ты не расстраивайся очень, Андрюш, такое всегда было и сто лет назад и двести...
    – И четыреста, – проговорил Андрей.
    – И пятьсот и шестьсот, – согласилась Рита. – А знаешь что, тебе нужно – стрижку сделать покороче. От баб отбоя не будет. Сейчас я это и сделаю, когда приедем. Я же все-таки парикмахер, ты не забыл?
    Андрей остановил машину около дома Риты.
    – Ну, ты идешь? – сама уже выйдя из машины и открыв дверцу, за которой сидел Андрей, спросила Рита.
    – Куда? – рассеянно, думая о чем-то другом, спросил Андрей.
    – Пять минут назад только договорились, что я тебе постригу. Чем ты только слушаешь. Пошли, – смеясь, потащила Рита Андрея за рукав.
    Он послушно вышел из машины.
    Когда вошли в квартиру, Рита усадила Андрея на табурет посреди комнаты.
    – Снимай рубашку, – командовала Рита, – и на, вот простынь накинь. А можешь и без нее обойтись, лучше потом под душ сходишь.
    Минут через пятнадцать Рита подвела Андрея к зеркалу.
    – Ну, что скажешь? – спросила она и сама любуясь своей работой.
    Андрей кивнул, соглашаясь, что ему нравится, хотя на самом деле ему было безразлично.
    – Иди в ванную, ополоснись, смой волосы, а то колоться будут. А я пока приготовлю кофе.
    Андрей сидел и молча пил кофе.
    – Тебе что, не нравится? – спросила Рита.
    – Как ты постригла? Нравится.
    – Это уже проехали, об этом ты уже сказал мне, точнее кивнул, как лошадь. Сейчас я спрашиваю о кофе.
    – Нравится, Ритуль, нравится, правда.
    – Послушай, Андрей, нельзя же так. На тебя смотреть жалко, как ты мучаешься. Плюнь на все и береги здоровье. А лучше возьми и отомсти.
    – Отомстить? – удивился Андрей. – Как Анита?
    – Какая еще Анита? – с хитрой подозрительностью спросила Рита.
    Она поднялась со стула и подошла к Андрею.
    – Ну, признавайся.
    – Да так. Никакая. Нет никакой Аниты.
    – Ну и плохо. Я бы на твоем месте все равно отомстила.
    – Как?
    – Очень просто. Взяла бы и переспала со всеми Иркиными подругами подряд. Попробуй, станет легче.
    – Думаешь?
    – Уверенна.
    Рита перекинула ногу через колени Андрея, села на его колени, к нему лицом и обняла руками за шею.
    Глядя в глаза Андрею, она тихо проговорила:
    – Можешь начать прямо сейчас. – И Рита, немного помедлив, прижалась губами к губам Андрея.
    Андрей сидел сначала равнодушный, но потом обнял Риту, прижал ее к себе.
    – Ну вот, уже лучше, – чуть отстранившись, сказала Рита, и снова в упор посмотрела в глаза Андрея. – Какие у тебя глаза, такие грустные и такие сексуальные одновременно.
    И Рита снова прижалась к его губам. Одна рука ее опустилась вниз и Андрей почувствовал, как она пытается расстегнуть ремень на его брюках.
    Он поднялся, подняв одновременно на руках Риту, поднес ее к широкой кровати, стоявшей у стены, и бросил Риту на нее.
    Рита засмеялась, лежа, протянула к Андрею руки.
    – Иди ко мне, – позвала она. – Сейчас я научу тебя, как нужно мстить.
    Рита взяла Андрея за руки, потянула к себе, повалила его на себя...
    Андрей лежал на кровати с краю и курил, рядом Рита с закрытыми глазами. Не открывая глаз, она заговорила.
    – Еще вечер. Ночь только начинается, а ты меня уже превратил в выжатый лимон. Мне кажется, я неделю теперь не смогу и думать о сексе. Ирка дура, неужели ей тебя не хватало.
    Андрей затушил в пепельнице сигарету.
    Рита провела рукой по его коротким теперь волосам.
    – Как же ты все же так быстро поседел. Месяц назад у тебя не было ни одного седого волоска.
    Их и утром не было, – подумал Андрей с безразличием.
    – Мне нужно идти, – сказа он.
    Он сел на краю кровати, поднял с пола брюки.
    – Ты правда уходишь? – голос Риты стал грустным. – Может останешься? Я так ненавижу ночи, когда одна.
    – Мне нужно.
    – Куда? Или секрет?
    – Мне нужно с ней поговорить.
    – Хочешь помириться с Иркой? Помиришься, успеешь. Уверена, она сейчас на все готова только бы помириться с тобой.
    – Ты хорошо меня постригла. Я пошел, Рита, счастливо.
    – Вижу, что пошел, – сказала Рита, и было видно, что ей хочется плакать.
 
12. Ночь в загородном доме

   Дом был построен недавно. Двухэтажный, с высокой двускатной крышей. Москва всего в двадцати километрах. Но здесь был и лес и река, и ничего похожего на город. Еще около двадцати домов стояли рядом, но не близко.
    Андрей открыл деревянный ворота, загнал машину во двор. Он поднялся по ступенькам на незастекленную веранду, открыл ключом дверь дома и вошел.
    Мебели почти не было. Да и сам дом внутри еще не полностью был отделан.
    Андрей прошел в небольшую комнату с одним окном. Здесь стоял стеклянный журнальный столик, пара кресел, диван. Все это казалось здесь случайным, не к месту. Да так и было – эти кресла, диван и стол привезла сюда Ира несколько месяцев назад, тогда они не решили в какой комнате они будут стоять. А потом стало не до этого.
    Андрей сел в кресло, закурил.
    Стемнело.
    Поблизости от дома фонарей не было, но предметы в комнате были различимы довольно. Окно было сбоку от Андрея, оконный проем четко выделялся на темной стене, а на полу виднелась слабая полоска света – почти полная луна освещала комнату не хуже городских фонарей. Но свет луны был одновременно и приятный и жутковатым, он не был мертвым, как свет фонарей. И полной тишины здесь тоже не было: чувствовался и шелест листьев, хоть погода была безветренной; и стрекотали кузнечики; крик лягушек от реки, наверное, от небольшого болотца, там где берег зарос камышом; и слышалось совсем тихое, почти не уловимое для слуха журчание воды – недалеко в реку впадал маленький ручеек. И все эти звуки тоже были не городскими, не механическим, не мертвым, они, как и лунный свет, был живым и тоже чуть жутковатым. Раньше Андрею нравилось чувство ночного одиночества, когда рядом только лес и река, и только лунный свет. Но сейчас и это приятное жутковатое чувство им ощущалось как страх. Все тот же беспричинный мистический страх.
    Нет, сейчас этот страх уже не был беспричинным, и мистическим тоже не был, теперь мистика стала реальностью. Или не стала, а только казалась?
    Какого черта я здесь делаю, почему я не остался у Ритки? – подумал Андрей.
    Он подумал так, но сам понимал, что его болезнь привела его сюда, желание узнать, понять, убедиться, что все, что происходит – не сумасшествие, это все же реальность, но только та реальность, о которой никто ничего не знает. Хотя говорят об этом много. Если бы что-то могло сейчас ему показаться смешным, так это то, что многие – даже среди его знакомых, среди подруг жены – захотели бы оказаться на его месте. Почему женщины легче, спокойнее воспринимают подобные вещи? Почему они не пугают их, как пугают мужчин?
    Андрей взял новую сигарету, но закурить не успел. Он услышал то, чего ждал, и чего боялся, он услышал ее голос.
    "Почему здесь?" – спросила Анна.
    Голос ее был как всегда тихим, но сейчас едва уловимо насмешливым. Или ему так показалось?
    Андрей глубоко вдохнул в себя, чтобы побороть тяжесть в груди, возникшую мгновенно, словно упавший камень.
    – Мне нужно было остаться у Ритки, и при ней разговаривать самому с собой? Или снять проститутку, какую-нибудь, поехать к ней и ее напугать до полусмерти?
    "Мне жаль, но ты мне нужен".
    Андрей увидел темный силуэт, он на мгновенье скользнул мимо окна, почти растворившись в свете луны, но тут же появился снова.
    "Я сяду к кресло, – сказал девушка-призрак, – чтобы тебе было удобнее разговаривать".
    – А тебе так не удобнее?
    "Мне все равно, сидеть или стоять".
    Темный силуэт опустился в кресло. Андрей снова увидел две светлые руки, они сбросили с головы капюшон, и появилось светлое, как и руки лицо. Черты были неразличимы, но в темноте казалось, что неразличимы они именно из-за темноты, и создавалась полная иллюзии, что перед ним сидит обыкновенная девушка. Просто в комнате не включен свет и только поэтому ее плохо видно.
    – Библия в машине, можешь забрать ее.
    "Я знаю, что она в машине, но не могу ее забрать".
    – Почему? Почему ты не могла сама взять у нее эту книгу?
    "Это одна из причин, по которой ты мне нужен – я не могу дотронутся до нее, до этой Библии".
    – Почему?
    "Так сделал он, монах, колдун, епископ, на ней заклятье, ведь Библию удобней чем любую книгу использовать для магии и колдовства, немного текст лишь изменить, ведь в ней уже заложена магическая сила, к тому же силу эту увеличили переводом, расшифровкой масореты и больше всех раввин Моисей Бен Ашер, тиверский переводчик, иудей, особый ненавистник христианства".
    – Да я об этом слышал, кажется где-то читал?
    "Да. Но сейчас не во этом дело. Монах-колдун ничего не может сделать с тем, моим заклятьем, но сделал так, что если я притронусь к Библии, она сгорит".
    – Но почему он сам ее не сжег?
    "Заклятие – для всех или ни для кого".
    – И в чем оно заключается?
    "Тот, в чьих руках она сгорит, теряет будущее. Он остановит время для себя".
    – Но в моих руках она не горит.
    "Твоя плоть защищает тебя".
    – Ту надпись, которую я прочитал, сделала ты?
    "Да".
    – Значит, ты правда была ведьмой?
    "Ничего предосудительного в этом нет. Сейчас, сам знаешь, этим гордятся, хоть большинство выдумывает, лжет, что что-то может, или тщеславие, честолюбие заставляет их уверять в этом себя и других. А я? Я знала кое-что, как многие в то время. Я составила это заклинание. Сначала нацарапала его на стене подвала, где меня держали, но потом, совсем случайно мне удалось записать его в этой Библии. Она лежала на столе, все почему-то вышли из помещения, где меня пытали и я, хоть и была прикована цепью к столбу, смогла дотянуться до стола, обмакнуть перо в чернила, раскрыть Библию и написать это заклинание, составленное мной. Поэтому моя угроза, перед тем, как я в подвале об острый камень перерезала себе вены, была не просто угрозой, а я знала, что говорю".
    – Это заклинание прочитанное вслух вызывает тебя.
    "Да. И эта девушка в очка, она догадалась".
    – Как?
    "Она первая прочитала эти слова. Я пришла к ней. – Андрею показалось, что Анна усмехнулась. – Она была не так пуглива, как ты, если и испугалась, то совсем чуть-чуть, и то, быстро пришла в себя. Но она не тот человек, который мне нужен".
    – Почему? Она уже полоумная. Была, – добавил Андрей. – Ее не нужно было, как меня, сводить с ума.
    "Она истерична и упряма. Но тогда, в тот момент, когда она только прочитала заклинание и я оказалась рядом, и она смогла слышать меня, тогда она еще меня боялась и послушалась, и подложила Библию тебе, как я ее об этом попросила ".
    – А я послушный. Ты считаешь, я все стану делать, что ты мне прикажешь?
    "Не это главное. Я не хочу сейчас говорить, почему я выбрала тебя, скажу только, я знала, кто мне нужен. Но оказалось нашла большее, чем могла надеяться, а правильней сказать, что даже не надеялась найти тебя".
    – Почему? При чем здесь я?
    "Не повторяй постоянно один и тот же вопрос".
    – Та девушка, продавщица, Ася, сгорела. Ты это знаешь, ты там была. Шкафы швыряла на пол ты?
    "От страха и от злости у меня появляются силы, каких обычно не бывает. А в общем, как у всех людей".
    – У некоторых от страха силы пропадают. А Эдик, ты злилась, когда ударила его бутылкой.
    "Да, на него я злилась. Он теперь считает, что ты способен вещи передвигать взглядом".
    – И разозлилась на продавщицу, за то что она не хотела отдать книгу?
    "Нет, тогда я испугалась".
    – Чего?
    "Что ты не захочешь отобрать у нее книгу".
    – И что?
    "Ты видел, что случилось с ней. Если бы Библия осталась у нее и она отдала бы ее тому, кто приходил за ней, со мной могло случиться худшее в неизмеримо большее число. И это к тому же объясняет, почему я не хотела ее помощи – из выгоды она способна предавать".
    – А я, нет?
    "Ты – нет".
     – Откуда ты можешь знать?
    "Я уже сказала об этом. И то, что знаю я людей, доказала Ася – она пообещала книгу за награду отдать ему. Но не успела".
    – Тот, со скрипкой, это и был он, твой враг?
    "Тот, о ком ты говоришь, он мне не враг, он мой палач. Но это был не он, всего лишь посланный его".
    – Как та ворона?
    "Да, но только этот был мертвец".
    – В каком смысле?
    "В прямом. Он, тот колдун, епископ тот, он может мертвых поднимать и заставлять их двигаться, ходить".
     – Как Иисус?
    "Нет. Иисус оживлял покойников. А тот, кого ты видел, мертвым был, но только двигался".
    – А ворона была живой?
    "Да".
    – Тогда не понимаю...
    "Я понимаю, чего ты не понимаешь. Все просто, в ворону он вселил душу подвластного ему кого-то, кого он захватил с собой, сюда".
    – Но ворона убита.
    "Значит, та душа освободись от вороньей плоти, и здесь ее уж нет".
    – Зачем он здесь?
    "Пока не знаю. Чего-то недоделал, чего-то сделал мало, наверное, как кажется ему. А может и еще за чем, не знаю".
    – А девушка, которая сгорела, и весь огонь, это все было?
    "Ты завтра можешь посмотреть, что осталось от магазина. И это тоже, как и перья убедит тебя, что ты все видел, а не воображение твое нарисовало".
    – Как ты его хочешь найти, того епископа? Или герцог он или монах.
    "В том и дело, что сейчас он не герцог, ни епископ, ни монах. И я еще не знаю, как найду его".
    – Ты ничего о нем не знаешь сейчас?
    "Нет знаю кое-что. Он принял облик человека. Плоть и кровь, все есть".
    – Так может быть?
    "Да. Для этого нужно всего-навсего убить кого-то, чтобы не повредить органы. Лучше всего утопить".
    – И как он может это сделать?
    "Заставить с собой покончить, запугав сначала. Хотя, он сильный, он мог и сам убить".
    – Тебе нужно мое тело?
    "Мне нужна твоя помощь. И это еще не все, но о другом слишком рано говорить".
    – Как ты хочешь его найти?
    "То, что он сейчас стал человеком из плоти все очень затруднит. Я надеюсь ты мне в этом поможешь".
    – Так вот для чего я тебе нужен?
    "И для этого тоже".
    – Если я откажусь, что будет?
    Девушка долго не отвечала, потом сказала:
    "Ничего. Тебе ничего не будет".
    – А тебе?
    "Если ты откажешься – для тебя это неважно. Если не откажешься – узнаешь".
    – Что я могу? Меня крик лягушек пугает. Я боюсь жить. А ты просишь помощи.
    "Да".
     Теперь Андрей долго молчал. Он боролся со своим страхом. С тем страхом, который почти невозможно побороть, потому что это не обычный человеческий страх, потому что причин для этого страха нет и не было.
    Нет – не были. Сейчас он уже знал причины: его страх был рожден – страхом. Но легче ему от этого не становилось.
    – Что делать с Библией? – спросил наконец Андрей.
    Голос девушки-призрака, когда она ответила, казалось, даже звонче стал.
    "Спрячь ее пока. Сейчас она не нужна. Когда найдем его... если найдем, тогда она понадобится".
    – Я оставил ее в машине. Сейчас принесу.
    Андрей поднялся и пошел к выходу.
    На улице было и тепло и прохладно одновременно, и воздух легкий и свежий. Лучше таких ночей ничего не может быть, ничего не может быть лучше, но только когда ты здоров, сейчас ощутить удовольствие, радость Андрей не мог, он знал, сейчас он был бы счастлив, если бы не эти страхи. И если бы не Ира.
    Андрей подумал о жене и понял, что то, что случилось, что он увидел ее и Эдика, его нисколько не волнует, то, что случилось не помешало бы ему сейчас быть счастливым. А раньше казалось, Ира никогда не станет ему безразлична.
    Андрей взял из машины книгу и пошел обратно в дом. Когда он вошел в комнату, где только что сидел и разговаривал с призраком, то не увидел никого.
    – Анна, – позвал он. – Анита.
    Андрею никто не ответил.
    – Черт, – выругался Андрей, в голосе его прозвучали растерянность и страх. – Была она здесь? Или я разговаривал сам с собой?
    Андрей приподнял толстое мягкое сиденье кресла и положил под него Библию.
    – Такое может делать только сумасшедший, – проговорил Андрей.
    И вдруг как-то сразу, мгновенно его охватили паника. Минуту Андрей с собой боролся, а потом не выдержал. Он выскочил из дома и побежал к реке. Ему нужно было двигаться, как можно больше и как можно сильнее устать или его голова не выдержит.
    Он подбежал к реке и, быстро сбросив с себя рубашку и брюки, нырнул в воду с утоптанного места, откуда все здесь ныряли, и вынырнул только когда уже не мог сдерживать дыхание, и поплыл изо всех сил загребая воду руками. Поплыл наискось, к другому берегу. Минут через пять силы у него стали кончаться. Он в это время был на самой середине реки. Сил нет, сейчас он утонет и все кончится. Но его инстинкты все же работали в нем и они заставили его лечь на спину и медленно, сберегая последние силы, поплыть обратно.
    Когда он встал ногами на дно, то ноги его даже в воде едва держали почти невесомое тело.
    Андрей вернулся к дому, неся одежду в руках. Он вошел в ту же комнату, где разговаривал и ней, с девушкой-призраком. Он упал на диван и лежал так какое-то время...
    Раздался грохот, и дом начал рушиться. Андрей испугано вскочил, сел на диване. Из-за оконного стекла доносился монотонный шум ливня, было уже светло, но свет был призрачный и какой-то густой. От новой вспышки молнии окно сделалось бело-голубым до рези в глазах, и бездонным. И снова грохот.
    Гроза.
    Странное лето, постоянная жара и постоянные грозы, почти каждый день. Андрей дотянулся до брюк, лежавших на кресле, вынул из кармана телефон. Он посмотрел на таймер времени. Было без пятнадцати десять. Значит, он спал часов семь или восемь. Случайно нажав кнопку, Андрей включил телефон, и тут же послышался сигнал вызова. Андрей сразу отключил телефон. Ему не хотелось ни с кем говорить. И даже не посмотрев, кто звонил, он бросил телефон на кресло.

13. Старая цыганка

Когда Андрей сел в машину, собираясь вернуться обратно в Москву, уже снова светило солнце, и на небе не было ни облачка, и было душно – влага, не успевшая впитаться в землю начала испаряться.
    Андрей ехал неспеша, примерно с той скоростью, с какой двигались по трассе грузовые машины. Ему некуда было спешить, ему некуда было ехать, ему нечего было делать.
    В голове Андрея крутилась одна мысль, вернее, это было желанием – нажать на педаль газа, вдавить ее в пол, так чтобы стрелка на спидометре дошла до последней, до самой большой цифры и на такой скорости удариться, врезаться в железобетонную стойку моста.
    Он думал об этом и знал что этого не сделает. Не из страха. После того, как он стоял дома под люстрой и потом оттолкнул ногами табуретку, в нем уже не было прежнего безвольного страха перед смертью. Раньше ему казался странным и непонятным страх смерти, когда не хочешь жить, теперь это сменилось другим, нежеланием самому делать это. Если бы это произошло случайно, независяще от него, просто нечастный случай, такого он хотел бы. Но не сам, хоть и думал о том, что это было бы неплохо.
    Как много противоречий в людях. Почему? Зачем они? Животные счастливее, они не думают зачем живут, хотя, может быть знают это, в обличии от людей.
    На противоположенной стороне дороги, на ее, краю промелькнула женщина. Она стояла на обочине, в руках у нее было грудной ребенок и она пыталась остановить машину. В тот момент, когда Андрей увидел ее случайно, мельком, мимо женщины проскочила "Волга", но не остановилась. Андрей понял почему – на женщине была надета пестрая цветастая длинная юбка, такая же пестрая кофта, на голове повязан такой же пестрый платок. Это была цыганка, и водители не хотели останавливаться, не только из-за того, что женщина ничего не заплатит, а больше боялись, что стоит только остановиться, как из кустов выскочит еще полдесятка таких же женщин, еще и с детьми, мгновенно заберутся в машину, и тогда их оттуда уже не высадишь.
    Андрей быстро взглянул в зеркало, сзади ближайшая машина от него метрах в ста, встречная полоса тоже свободна. Андрей резко повернул сначала вправо, съезжая с асфальта на гравий перед кюветом, потом до отказа повернул руль влево. И хоть трасса была узкой, но он сумел развернуться с одного раза, едва не съехав в кювет на противоположенной стороне.
    Он остановил машину рядом с женщиной.
    – Вот добрый человек, здоровья тебе сто лет, – забираясь в машину, быстро заговорила цыганка. – Пожелала бы тебе и жену красавицу, да у тебя есть уже красавица жена.
    Андрей хотел спросить, откуда она знает о жене, но тут же понял – на его правой руке на безымянном пальце поблескивало тонкое обручальное кольцо. Цыганка успела заметить такие мелочи, еще не успев даже захлопнуть дверцу.
    – Тебе куда? – спросил Андрей.
    – Совсем недалеко. Все прямо.
    – Недалеко, это сколько, пять, десть километров?
    – Чуть больше, – успокоила цыганка.
    – В общем-то, не важно, – проговорил Андрей.
    – Правильно говоришь, – сразу согласилась цыганка, – что их считать километры? Их придумали и считают. Жизнь километрами не посчитаешь, жизнь надо считать, что в ней не выдумано.
    – Например что?
    – Можно так: родился сам, женщина приласкала первый раз – мужчиной стал, женился, сын родился.
    – Это женский счет: женщиной стала, замуж вышла, родила.
    – Правильно говоришь, у женщин свой счет, у мужчин свой, – согласилась цыганка, и внимательно посмотрела на Андрея. – Э-э, – протянула она, – А что такой невеселый?
    – Я веселый, просто у меня лицо такое.
    – Ой, парень, – чуть прищурясь глядя на Андрея, проговорила цыганка, – такое у тебя веселье, что на него и чертей не соберешь.
    – Тебя как зовут? – спросил Андрей.
    – Кармен, – ответила цыганка.
    – Меня Андрей.
    – Вижу ты не просто так решил меня подвезти.
    – Да, – согласился Андрей и, болезненно усмехнувшись, добавил: – Не по доброте душевной.
    Кармен молчала, ждала, что скажет Андрей дальше.
    – Я вот о чем хотел спросить, – продолжил Андрей, поняв молчание цыганки. – Как бы это только правильно выразить.
    – Как получится, так и спрашивай, – посоветовала Кармен.
    – Ты сказала, что на душе у меня, что чертям тошно станет.
    – Чертям, не чертям, да не мед.
    – Только последнее время такое у меня? – спросил Андрей, ему хотелось проверить, насколько цыганка разбирается в людях.
    – Было б давно, на такой машине уже не ездил бы.
    – Понятно. О жене узнала по кольцу, о том, что раньше жил неплохо – по машине.
    – А как бы ты хотел. Чтобы я все узнала?
    – Ты умеешь гадать?
    – Тебе мое гаданье не поможет.
    – А что о поможет? – И не дожидаясь ответа, спросил: – Ты знаешь кого-то кто сможет помочь, рассказать, посоветовать.
    – Смотря какой совет тебе нужен.
    – А вот этого я сам не знаю. Мне и нужен такой человек, который сам поймет, что мне посоветовать. Ты знаешь такого человека, который разбирается, ну в общем, в потустороннем мире, как это называют. Который разбирается в той жизни, которая будет после этой. Я заплачу тебе, Кармен, если познакомишь меня с таким человеком.
    – Заплатишь? Заплатил бы, да не возьму. И человека знаю такого, но станет он говорить с тобой.
    – Почему?
    – Тамара, так в молодости ее звали, сейчас больше Марой зовут, давно уже ни с кем не говорит.
   – Совсем?
    – Почему совсем? Она со всеми говорит. А вот о том, о чем ты хочешь говорить, не станет говорить.
    – Даже, если хорошо ей заплачу?
    – Что ей деньги. Они ей, как глухому скрипка.
    – Ну что ж, не захочет, так не захочет. Но меня все-таки отведи к ней.
    – Мне не трудно, я покажу, где живет. А дальше сам с ней говори. Вот скоро поворот будет. Немного проедешь и город начнется. На другом конце его, там наши все живут. И я там живу. И Мара там живет. Дом ее покажу.
    Минут через пятнадцать, проехав через небольшой городок, Андрей въехал в цыганский поселок.
    – Сейчас налево, – показала Кармен. – Третий дом. Вот здесь.
    Андрей остановил машину у небольшого деревянного домика, с низким, не больше метра, забором. Доски его, потемневшие, прогнившие от времени, были прибиты с промежутками в ладонь шириной. За забором все заросло бурьяном, крапивой, полынью. Узкая тропинка, проложенная в этом бурьяне, вела от раскрытой настежь, болтавшейся на одной кожаной петле калитке, к такой же потемневшей, как и забор, некрашеной и потрескавшейся двери.
    – Иди и говори, – открывая дверцу машины и выбираясь из нее вместе с ребенком, сказала Кармен. – Только ни с чем уйдешь, парень.
    Андрей тоже вышел из машины. Он постоял несколько секунд, словно не решаясь, но потом направился к двери дома, на который указала Кармен. Он поднялся по двум деревянным ступенькам и постучал в дверь.
    – Ты не стучи, – обернулась Кармен, услышав, что Андрей стучит в дверь. – Ты заходи.
    Цыганка с ребенком сказала это и пошла, уже не оборачиваясь.
    Андрей вошел в темные сенцы. Здесь пахло древесной трухой, сушеной травой, грибами. Справа от себя Андрей увидел открытый, без двери проход, видимо, это было что-то вроде кухни, во всяком случае, там была небольшая печка. Напротив него, перед ним была еще одна дверь. Она была прикрыта, но не полностью. Прежде чем пройти в эту дверь, Андрей все же два раза слегка стукнул по ней костяшками пальцев. Не услышав в ответ ничего, открыл дверь шире и переступил через порожек.
    Он увидел стоявшую около стола женщину, в таком же темном цветастом платье, как и у Кармен, в такой же кофте и платке, прикрывавшем лоб и волосы сверху, и завязанном на затылке. Она разбирала какие-то травы, отрезая от некоторых корни.
    – Здравствуйте, – сказал Андрей. – Тамара это вы?
    – Была Тамарой, теперь Мара, – не глядя на Андрея сказала цыганка.
    Но тут же она резко подняла голову и повернула лицо к Андрею.
    Сколько ей лет определить был невозможно – ее лицо было темным, морщинистым, как у древней старухи, но одновременно оно было и подвижным, как у молодой женщины. Тонкий с небольшой горбинкой нос, тоже не выглядел старушечьим. И главное – большие черные блестящие глаза. И если о чьей-то внешности и можно сказать – она ведьма, то эта Мара как никто другой заслуживал такого.
    – Я хотел посоветоваться... – начал Андрей и не договорил, услышав свой необычно неуверенный голос.
    И это все ее глаза, ее взгляд, этой старой цыганки.
    – Я теперь только лечу, – стала отвечать на так и не сказанное Андреем цыганка. – Я давно не занимаюсь тем, за чем ты пришел.
    – Я не прошу мне помогать. Мне нужен только совет.
    – Когда совет перестал быть помощью?
    Андрей не понимал почему, но вдруг почувствовал, что не станет упрашивать, уговаривать эту цыганку, что это была глупая мысль, возникшая ниоткуда, когда он вдруг увидел на дороге ту, что была с ребенком.
    – Да, все правильно, – сказал он. – Я пойду.
    Он повернулся, собираясь уйти.
    – Я знала, что ты придешь, – услышал он за спиной голос цыганки.
    Андрей обернулся.
    – Откуда? – спросил он.
    – Не спрашивай, сама не знаю. А может видела во сне. И знаю, зачем ты пришел. Сядь. – Цыганка указала Андрею на стул, старый, с круглым сиденьем из фанеры, лак с которой давно стерся, с гнутой, из орешника спинкой. Он зашатался на разболтанных ножках и заскрипел, когда Андрей сел на него.
    – Знаешь зачем я пришел? – удивился Андрей.
    – Страшно жить. Думаешь страшно, оттого, что не знаешь ответов не вопросы. Когда ничего не знаешь, ничего не боишься, боишься, когда знаешь. Ты маленькую часть узнал, вот и страшно стало. Только это маленький страх. Знал бы больше, стало бы еще страшней.
    Цыганка подошла к буфету, такому же старому и тоже фанерному, как и стул, с треснутым стеклом в одной из небольших дверец верхней его части. Выдвинула ящик, взяла оттуда две вилки, одна была простая металлическая, вторая серебряная.
    Когда Мара брала вторую вилку, она не сжала ее пальцами, вилка словно примагнитилась к ее руке, но старуха тут же взяла ее другой рукой, в которой уже держала первую вилку, и Андрей так и не понял, показалось ему это или так и было.
    Закрыв первый ящик, старуха выдвинула соседний, порывшись в нем, достала оттуда кусок карандаша.
    – Дуракам не страшно, – говорила Мара, вернувшись к столу. – Они не знают ничего, а думают, что знают все и ничего больше знать не хотят. А страх за любопытство, за то, что люди захотели узнать больше, что положено знать.
    Она оторвала от края старой, пожелтевшей газеты, на которой были разложены травы, небольшую полоску, села на такой же стул, на каком сидел и Андрей и стала что-то писать на оторванном от газеты клочке бумаги. Андрей попытался прочесть, что именно она пишет, но это были какие-то непонятные знаки.
    Закончив писать, Мара сдвинула траву на одну половину газеты, и оторвала от нее еще один кусок, уже большой, почти в четверть всей газеты. Одну из вилок, тонкую ее часть, она обмотала узким клочок бумаги, на котором что-то писала. Сложила обе вилки вместе и завернула их в большой кусок газеты.
    – Разверни, – она подвинула длинный сверток Андрею. – Но разворачивай, только если не боишься Сатаны.
    – Его все боятся, – не решаясь притронуться к завернутым в газету вилкам, проговорил Андрей.
    – Да, как и бога правящего. И его боятся больше Сатаны, поэтому и церкви ему строят и молят, чтоб не обижал, и делают, как он прикажет.
    Андрей развернул большой кусок газеты. Он увидел обе вилки, но странно, Андрей помнил, Мара обмотала узким клочком бумаги металлическую вилку, а теперь он был на серебряной.
    Андрей хотел спросить, что это такой фокус? Но удержался, почувствовал, как будет этот вопрос неуместен.
    – Фокусы в цирке, – сказал Мара, словно Андрей задал все же этот вопрос. – А если так получилось, значит, отвечают тебе.
    Она взяла серебряную вилку и развернула бумагу накрученную на ней. Стала внимательно рассматривать знаки. Потом обернулась к серванту, взяла, лежавшую рядом с пачкой дешевых сигарет зажигалку и подожгла клочок бумаги с сделанными ею знаками. Он догорел до самых ее пальцев, тогда только она положила серо-черные остатки на стол. Когда огонек полностью сжег бумагу и погас, и лишь маленькие искорки еще пробегали по нему, Мара стала внимательно рассматривать этот еще не рассыпавшийся пепел.
    – Возьми его, разотри в ладонях, – указала она Андрею на сгоревший листок.
    Андрей сделал, как сказала цыганка.
    – Покажи.
    Андрей повернув ладони вверх, положил руки на стол.
    Теперь еще дольше и еще внимательней рассматривала Мара ставшие черными от пела ладони Андрея.
    – Иди, ополосни руки в умывальнике, – сказал Мара, оторвав, наконец, взгляд от ладоней Андрея и кивнула на дверь.
    Андрей поднялся и вышел в то помещение, в те сенцы, откуда вошел в эту комнату. Он осмотрелся и теперь увидел торчавший из стены кран. Струйка воды была совсем слабенькой и вода стекала просто в большой бак, стоявший на полу.
    Андрей отмыл руки, достал носовой платок и, вытирая руки, вернулся в комнату. Он собрался снова сесть на стул, но цыганка раньше сказала:
    – Ее зовут Анна.
    Андрей схватился рукой за спинку, стула замер на месте от неожиданности, от удивления, какого еще не испытывал никогда.
    А цыганка продолжила:
        – Она приходит ночью. И ты боишься этого.
    Андрей молчал.
    – Присаживайся, дорогой, присаживайся. Я тебе это сказала, чтобы ты верил тому, что скажу дальше.
    Андрей снова сел на заскрипевший под ним стул.
    – Она знает, что ты боишься понять ее, и боишься себя. То веришь, то начинаешь думать, что тебе все только кажется. Говоришь – да, когда слышишь ее голос. Когда она уходит, ты говоришь – нет, этого быть не может.
    – Кто на моем месте думал бы по-другому.
    – А ты не сомневайся в том что видишь и что слышишь, тогда и станешь смотреть и думать по-другому. Уступишь сомнениям останутся одни только сожаления. Кто сомневается, тот ничего не получит.
    – Что я должен получить?
    – У тебя два пути, – не стала отвечать цыганка на вопрос. – Можешь выбрать любой, и никто не заставит идти тебя по тому, который не выберешь.
    – Какие?
    – Один простой. Он сделает тебя счастливым, если для тебя счастье, когда тебе завидуют. Но он и сделает тебя несчастным. Ты будешь ненавидеть всех, потому что перестанешь уважать себя. Ты станешь топтать в грязи других, чтобы грязь, которой обольешь себя не была тебе самому так заметна. Но этим только обманывать себя будешь, и не обманешь. И униженный сам собой ты родишь зло. Ты будешь растить его и заботиться о нем. И зло тобой завладеет и станет тобой, а ты злом.
    – Ты связана с Сатаной и ты ругаешь зло?
    – Когда я сказала тебе, что связана с Сатаной? Когда ты такое услышал от меня? Кто я такая, чтобы Сатана приходил ко мне или я к нему? Ты слышал когда-нибудь, чтобы Господь приходил к святому, если не во сне. И Сатана, почему должен приходить к такой, как я? А что зло, а что добро ты знаешь? Человек может поступать по злому или по доброму, как ему кажется. Но что есть само зло и что само добро никто не знает. И где кончается одно и начинается другое, тоже никто не знает. И они велики и увидеть их никому не дано, как нельзя увидеть всех морей и всех рек бегущих к ним, и всего океана вместе с дном его. И часто река добра впадет в море зла, но и море зла может раствориться в океане добра. Но ты сможешь увидеть одну реку и одно море, и это уже так много, как мало кто видит.
    – Как я смогу увидеть это?
    – Если выберешь второй путь.
    – Где он?
    – Тебя просят, скажи – нет, и это повернет тебя на первый путь. Тебя просят и скажи – да, и пойдешь по другому пути.
    – Так просто все, только кто будет просить.
    – И еще, – не ответила цыганка, продолжив, – на твоем пути черный монах, его бойся.
    – Что он мне может сделать?
    – Самое страшное, что может быть – отобрать душу.
    В это время через открытое окно в комнату влетела бабочка. Необычная, большая. Она была размером, как те, которых называют "Павлиний глаз", даже больше. Она влетела в окно и сразу порхнула к красному абажуру, прикрывавшему лампочку висевшую в центре комнаты. Села на этот абажур со свисающими по его круглому ободу скрученными кистями.
    Абажур висел над столом, за которым сидел Андрей и Мара. Цыганка сразу поднялась и чуть отступила назад, чтобы лучше рассмотреть эту бабочку. Точно так же поступил и Андрей.
    Бабочка сидела на абажуре и то складывала свои крылышки в одно тонкое вертикальное крыло, то разбрасывала их в стороны. И получалось это как-то нервно взволнованно. Снаружи, когда она складывала свои крылышки, цвет из был мраморно-белым. Когда же крылья расходились в стороны, то сначала, с первого взгляда, казалось, они тоже просто белые. Но только на первый взгляд так казалось, потом становилось видно, что это не белый, а словно бы серебристый цвет. Нет, не просто серебристый, серебристо-перламутровый. И иногда они, отражая свет, менялись, становились то одного, то другого оттенка: то чуть зеленоватый, то больше желтый, то голубой или фиолетовый. И два небольших темных пятнышка было еще на крыльях. Но и они не были темными, так тоже только казалось вначале, а цвет их, как и цвет всего крылышка менялся, только более резко, более отчетливо, ярко, когда они отражали свет, упавший на них. Эти темные пятнышки могли превратиться в любой цвет спектра и искрились, как искрится бриллиант, когда на него попадет луч света.
    Неожиданно бабочка спорхнула с абажура и сразу же вылетела в окно.
    – Никогда не видел таких, – сказал Андрей, глядя в окно.
    – Это была не простая бабочка, это была душа человека. Людские души часто становятся мотыльками, на время, совсем ненадолго. Большие большими, маленькие маленькими, темные темными, светлые светлыми. Но бывает и по-другому.
    – По-другому, это как?
    – Когда белое выдает себя за черное, черное за белое.
    – Как тогда отличить черное от белого?
    – Я тебе все сказала.
    – Но не сказала, как мне поступить.
    – Это не мне решать. Все, что хотел узнать – узнал.
    – Почему ты со мной разговаривала? – спросил Андрей. – Та женщина, Кармен, сказала, что ты ни с кем не говоришь уже давно.
    – Да, много лет я никому ничего не говорю. Но много лет я уже знала, что ты придешь. И скажу еще – ты придешь еще раз. Только может быть так, во второй раз я тебя прогоню.
    – Сколько я должен заплатить? – спросил Андрей и сразу почувствовал, как глупо это прозвучало.
    – Уходи. Я не обижаюсь только потому, что ты еще ничего не понял. Уходи и спасибо не говори.
    Андрей повернулся и пошел к выходу.
    А когда он подошел к своей машине, увидел сидевшую на ней ту самую бабочку. Она сидела на капоте, рядом со стеклом, и как и в доме цыганки ее крылышки то распахивалась нервно, и тогда их цвет радужно менялся, и два темных пятна искрились, как два бриллианта, то складывались словно бы в одно бело-мраморное крыло.
    – Только ничего не говори, – устало сказал Андрей, – это будет уже слишком.
    И сейчас он не понимал, шутит он, обращаясь сам к себе, или слова его серьезны и он только скрывает это от себя, выдавая их за сарказм.
    Андрей открыл дверцу и у него мелькнула мысль, что вот сейчас эта бабочка влетит в салон машины, усядется на сиденье.
    Бабочка вспорхнула и короткими неровными порывистыми движениями стала подниматься верх, одновременно удаляясь и в сторону, словно ее уносил ветер.
    Идиот, – выругал себя Андрей за глупую мысль, что бабочка сейчас влетит в салон и даже сядет на сиденье. – Чтобы там ни было, но это бабочка и только бабочка.
    Он сел в машину и захлопнул дверцу.
   
14. Мужчина в черном и мужчина в белом

    Андрей остановился на светофоре, его машина была сейчас во втором ряду справа.
    Ко всему, ко всем его болезненным ощущениям (а он нашел точное, сравнение, а может быть это было и не сравнение, а на самом деле – его ощущения были такими, словно все нервы его, там, внутри него, оголены, как оголяется нерв больного зуба, и каждое прикосновение к ним вызывает острую боль. Но чувствуя ее одновременно во многих местах, в тысячах мест его тела, острота притуплялась, но и в тысячу раз усиливала боль), ко всему этому прибавилось сейчас и чувство одиночества. Он был совершенно один, но и поехать к кому-то, с кем-то встретиться он не мог, он не вынес бы сейчас не просто веселую болтовню, но даже просто находиться сейчас с кем-то из знакомых рядом он тоже не мог. Невыносимым было одиночество, но и невыносимым была мысль, что кто-то сейчас будет рядом с ним, кто-то будет весело болтать, или сочувствовать, если бы ему вздумалось пожаловаться, но и мысль рассказать кому-то о том, что он сейчас чувствует, вызывала у него отвращение. Еще несколько противоречий, которые невозможно решить, невозможно согласовать.
    И вдруг перед лобовым стеклом он увидел бабочку. Ту самую. Ее невозможно было спутать с другой. Как она могла оказаться чуть ли не в самом центре огромного города?
    Бабочка несколько секунд порхала перед его машиной, а потом улетела в сторону. Андрей видел, как она полетела вдоль пересекающей его дорогу улице.
    В это время загорелся зеленый свет. Андрей даже не подумал, что он делает – резко нажав на педаль газа, он свернул на пересекающую улицу. Впрочем, нарушение было небольшим, все машины стоявшие справа, в правом ряду, сворачивали на эту улицу.
    Он ехал за ней, за этой переливающей перламутром бабочкой и сейчас он уже не думал о том, что это ненормально, ему хотелось только не отстать от нее.
    Еще несколько раз он сворачивал то на одну, то на другую улицу. И скоро, проехав арку, оказался во дворах восьмиэтажных кирпичных домов.
    Андрей остановил машину, он остановился, потому что и бабочка не летела больше никуда, а поднимаясь то чуть вышке, то снова опускаясь ближе к земле. Она кружилась в одном, казалось, определенном месте.
    Андрей вышел из машины.
    И он увидел, как перламутровая бабочка села на подоконник второго этажа. Окно здесь было открыто, как многие окна в этом дворе, где было относительно прохладно, оттого, что солнечные лучи не попадали сюда. К тому же во дворе было много деревьев и они тоже давали какую-то прохладу.
    Андрей вышел из машины. Он стояла на месте и смотрел на сидевшую на подоконнике бабочку. А она, как и до этого, когда садилась на абажур в доме цыганки или когда сидела на его машине и сейчас то раскидывала в стороны свои большие перламутровые крылья, то соединяла из вместе, только сейчас было ощущение ожидания в этих ее движениях.
    И вдруг Андрей увидел худую до костлявости серо-желтую руку. Он видел, как эта рука приподнялась над бабочкой. На какую-то секунду рука застыла, и вдруг резко с хлопком похожим на тот, когда ударяется дерево о дерево, ударила по подоконнику, по тому месту, где сидела перламутровая бабочка. Никогда подобного с Андреем не было – он чуть не вскрикнул, едва сдержался от этого.
    Вслед за рукой появился и сам человек, казалось он придвинулся ближе к свету, чтобы рассмотреть убитую им бабочку.
    Андрей узнал его. Это был тот самый странный человек в черном костюме. Он и сейчас был в том же черном костюме, и галстук был на нем, и даже шляпа. Человек этот повернул к себе ладонь. Несколько секунд на своей сухой ладони он рассматривал мертвую бабочку, а потом поднес ладонь ко рту и лизнул ее темно-пепельным почти черным языком. Бабочка оказалась на этом языке, рот человека захлопнулся и он стал жевать.
    Почти в это же мгновенье сзади показалась еще чья-то рука и схватила жующего за плечо.
    – Чучело из костей и навоза, – услышал Андрей, по-видимому, голос того, кто схватил черного человека за плечо, – как ты смел это сделать? Она мне нужна была живая.
    И рука дернула жующего черного человека за плечо. Тот сразу исчез, казалось упал. Из открытого окна донесся звук рассыпавшихся по полу поленьев.
    Андрей вбежал в подъезд, поднялся на второй этаж, он сразу вычислил дверь квартиры, на подоконник которой садилась бабочка. Андрей нажал на звонок, потом стал стучат в дверь кулаком.
    Дверь открылась.
    – В чем дело?
    Это спросил полноватый мужчина, на котором почему-то был надет белый халат. Голос мужчины, казалось, сдерживал возмущение.
    Андрей слегка оттолкнул его с сторону и быстро прошел в квартиру.
    – В чем дело? – теперь уже не скрывая возмущения, крикнул из-за спины Андрея человек в белом халате.
    Но Андрей не обратил на него внимания. Он быстро прошел в комнату в окне которой только что видел мужчину в черном. Тот был там.
    Мужчина в черном сидел на стуле. Его руки лежали на коленях. Он сидел и смотрел перед собой без всякого выражения в глазах, в лице.
    – Еще раз спрашиваю, в чем дело? – снова услышал Андрей голос полноватого в белом халате. – Если вы сейчас же не удалитесь, я вызову милицию.
    Теперь Андрей обратил на него внимания.
    – Кто это такой? – спросил Андрей мужчину в белом халате, указав на сидевшего.
    – Это мой пациент. А вот, кто вы такой и по какому праву врываетесь в частное жилице?
    – В частное жилище? – повторил вопросом Андрей, и повторил другие слова мужчины: – Вызову милицию? Вызывай.
    И Андрей слегка подтолкнул мужчину в халате к столу, на котором стоял телефон.
    – Твой пациент труп и твой пациент убийца, – проговорил Андрей. – Как может быть мертвец пациентом? Чьим пациентом он может быть? Вызывай милицию. Ну.
    – Вы сумасшедший, – объявил мужчина в халате, – потому что подобный нонсенс может прийти только сумасшедшему в голову.
    И Андрей, сначала взяв за плечо полноватого человека в белом халате, снова подтолкнул его к столу, где стоял телефон.
    От толчка мужчина шагнул вбок, ноги его сами собой как-то заплелись и он не удержался на ногах, и всем своим весом шлепнулся на пол. Падая, он ударился головой о ножку стола и только потом растянулся во весь свой небольшой рост.
    – Хватит лежать, поднимайся. – Андрей обеими руками схватил упавшего за ворот халата и попытался поднять его, поставить на ноги.
    Но мужчина, кажется, был без сознания. Андрей отпустил его и тот снова повалился на пол громко ударившись лысоватым черепом о паркет. Некоторое время Андрей стоял и смотрел на него. Потом снова нагнулся и взял его руку в свою. Он попытался нащупать пульс. Но у него не получилось, пульс не прощупывался.
    Я что, убил его? – подумал Андрей. – Я же его едва толкнул. Как он мог упасть?
     Он снова наклонился и снова стал пытаться нащупать пульс. И теперь уже убедился совершенно точно – пульса не было.
    А рядом, сидел другой мужчина, в черном костюме и тупо смотрел на происшедшее.
    Андрей быстро подошел к нему.
    – Ты был в магазине. Ты искал Библию. Ты сжег продавщицу и весь магазин. Я видел.
     Маленький мужчина в черном костюме приподнял голову и посмотрел на Андрея пустыми глазами.
    – Где твоя чертова скрипка? – И Андрей схватил черного мужчину за плечо, приподнял его.
    Андрея удивило каким легким казалось это тело, мужчина весил не больше шестилетнего ребенка.
    – Где скрипка, спрашиваю? – повторил Андрей.
    Мужчина в черном повернул голову в сторону. Андрей посмотрел туда. В углу комнаты, приставленный к стене стоял тот самый футляр, из которого этот мужчина вынимал скрипку.
    Андрей отпустил плечо человека в черном костюме и быстро подошел к футляру, взял его в руки. Когда обернулся, увидел, мужчина в черном костюме начал медленно заваливаться набок. Когда Андрей отпустил его, тот неудачно сел на самый край стула, боком. И не успел Андрей вернулся к нему, как он грохнулся на пол. Именно грохнулся – так мог свалиться на пол только манекен. Шляпа соскочила с его головы, открыв блестящую как бильярдный шар лысину.
    С минуту Андрей стоял не зная, что делать. Потом он быстро повернулся и пошел к входной двери. Выйдя из квартиры, он захлопнул за собой дверь и пошел по лестнице вниз. В руке он держал футляр со скрипкой.
    Футляр Андрей бросил на заднее сиденье. Развернув машину, он выехал в арку, через которую заезжал в этот двор.
    В квартире, после того, как  Андрей вышел оттуда, несколько минут была полная тишина, только шум с улицы доносился через раскрытое окно. Но скоро послышался легкий шорох. Мужчина в белом халате пошевелился сначала, словно просыпаясь. Потом, опершись на руку, приподнялся и сел. Осмотревшись, он увидел лежащего она полу человека в черном костюме.
    Встав на ноги, тот, который был в халате, подошел к лежащему и толкнул его ногой в бок.
    – Долго бы будешь валяться, кастрат безмозглый?
    Тот пошевелился.
    – Ты убил бабочку и я накажу тебя за это, – сказал мужчина в халате.
    – Но  она такая красивая, мне так хотелось ее убить.
    – Она была моя и ты не должен был ее убивать. Вставай, хватит валяться.
    – Он забрал скрипку, – поднимаясь на ноги проговорил мужчина в черном.
    – Что?! – мужчина в халате казался удивленным.
    – Вы умерли, хозяин. Откуда я мог взять силы?
    – Он взял скрипку? – теперь в голосе мужчины в белом халате вместо удивления позвучали довольные, даже радостные нотки. – Лучшего и случиться не могло.
    Мужчина в халате быстро заходил по комнате, словно обдумывая что-то.
    – Да, теперь он станет моим, – проговорил он.
    Он сказал это и снова быстро заходил по комнате и снова стал что-то обдумывать. Потом он становился перед мужчиной в черном костюме.
    – Я прощаю тебя, мешок с костями.
    – Значит, вы не лишаете меня вашей власти, господин? – проговорил мужчина в черном.
   Тот ничего не ответил. Он вышел из комнаты, прошел по узкому коридорчику, и вошел в открытую дверь другой комнаты. В руке его появился небольшой ключ. Мужчина подошел к стене и ставил в нее этот ключ, повернул. И в стене открылась низенькая потайная дверца.
    Мужчина, наклонив голову прошел в темноту, густевшую за этой дверью и закрыл за собой дверь.
    Здесь, в этом помещении не было ни одного окна, ни одной щели, через которую мог бы пробиться луч света, и здесь была полная, абсолютная темнота. И в этой темноте послышалось не то мычание, не то сдавленный стон. Послышался слабый щелчок и темнота словно испарившись, превратилась в полумрак.
    Держа зажженную зажигалку в руке, мужчина в халате подошел к стене и поднес огонек зажигалки к большой свече, потом подошел к противоположенной стене и на ней загорелась вторая свеча.
    Это была небольшая узкая комнатка, кладовка, и из всей мебели здесь была только небольшая кровать и небольшой стол.
    Сзади мужчины послышался легкий шорох и он резко обернулся. Это приоткрылась дверь, через которую он вошел. Дверь была обита толстым слоем войлока, так что негромкие звуки через нее не могли бы быть услышаны, если бы кто-то стоял даже прижавшись к этой двери снаружи.
    В чуть приоткрывшейся двери показалась черная шляпа. Вслед за пепельно-серое лицо, голова, на которую была надета эта шляпа.
    Мужчина в халате отвернулся. Теперь он стал рассматривать человека сидевшего на кровати.
    Это была женщина. Рот ее был завязан и руки ее были связаны за спиной.
    Полноватый мужчина в белом халате, подошел к ней и снял с ее рта повязку.
    В свете двух свечей теперь можно было рассмотреть ее лицо. Это была совсем еще молодая девушки и красивая. Правильнее сказать, когда-то она была красивой. Теперь искаженное ужасом ее лицо, ее глаза, в который виделся дикий, нечеловеческий страх, стерли всю красоту, превратили в маску страха.
    – У меня сегодня удачный день, – подойдя к девушке, проговорил мужчина в халате. – И в честь этого я решил отпустить тебя.
    Девушка смотрела на мужчину и, казалось, не понимала, что он говорит. Было видно, что слова до нее уже плохо доходят, что ее разум плохо воспринимает происходящее.
    – Ты слышала, что я сказал? – спросил мужчина.
    Девушка неуверенно кивнула. И это значило, что в ней есть еще остатки разума.
    – Да и хватит уже, пора тебя сменить на другую. Ты мне надоела, вот еще и поэтому я тебя отпускаю.
    Мужчина в белом халате подошел к ней. Он вынул руку из кармана халата. В его руке сверкнул маленький хирургический скальпель. Мужчина прислонил его к шее девушки. Она не пошевелилась, не отстранилась. Мужчина не быстро, но наживая с силой провел скальпелем по горлу девушки.
    Кровь фонтаном брызнула из артерии, заливая и саму девушки, кровать и пол, и стоявшего рядом с ней мужчину.
    Несколько секунд девушка еще смотрела на него, а потом повалилась на бок, на залитую кровью кровать.
    Новый шорох опять заставил мужчину в халате обернуться.
    Другой мужчина, в черном костюме, по собачьи, опираясь коленями и руками в пол, подбирался к кровавой луже. Оказавшись рядом, он наклонил голову и стал  слизывать кровь с пола, он лизал и лизал кровавый пол, постепенно приближаясь к девушке, лежавшей на боку на кровати.
    – Тебе же не нужна пища, – сказал мужчина в белом халате тому, который облизывал сейчас под у его ног.
    – Вкусно, – сказал одно только слово черный мужчина и продолжил лизать кровь на полу.
    – Когда закончишь, – сказал мужчина в халате, – разрежешь ее.
    – Я разгрызу лучше.
    – Разделишь ее на мелкие части и развезешь в разные концы. Лучше за город и бросишь все куски в болото. – Мужчина в белом халате повернулся и вышел из кладовки сквозь низенькую дверь.
    – Я уже делал, – сказал мужчина в черном, давая понять тому, кого он называл своим хозяином, что он знает, что нужно делать, хотя дверь за тем уже закрылась.

15. Две ночи

Андрей снова уехал за город, к своему дому, где он провел прошлую ночь. Машину он оставил во дворе. В дом Андрей не пошел, ему нечего сейчас было там делась, сейчас был день.
    Он пошел в лес. И весь оставшийся день ходил по лесу.
    Андрей не знал, что ему делать. Он убил человека. Но кто был тот человек? И он, тот человек, называл своим пациентом тоже убийцу, только не случайного, не невольного, каким Андрей считал сейчас себя. Но кто поверит, что мужчина в черном своей игрой на скрипке сжег человека? А призрак, Анна, она сказала, что это мертвец, и его оживил, нет не оживил, он так и есть мертвец, но тот, кого Анна называет своим врагом, тот, кому она хочет отомстить может заставить мертвого двигаться и делать все, что прикажет.
    Так значит тот, в белом халате, врач, он и есть враг Анны?
    Но белая бабочка. Тот, в черном, убил ее. А если это была Анна?
    Андрей чувствовал, что сходит с ума. Он был в таком состоянии, что уже согласился бы вернуться в психиатрическую больницу. И он представил себе это, и увидел, как уже затравленный, затравленно и заискивающе сморит в глаза Антонины Семеновны, сморит, как те, которые надеются, что она им поможет. Он станет похож на собаку, которая не любит, но боится своего хозяина.
    Когда стало темнеть, Андрей вернулся к дому. Он, как и сутки назад сел в кресло, и как и сутки назад стал ждать.
    В три часа ночи он понял, что Анна не появится. Это было странным, глупым, смешным, но смешно не было, еще вчера он боялся появления призрака этой девушки, а сейчас ждал и боялся, что ее не будет. И так и случилось. Ее нет. А что, если тот, в черном, убив бабочку сделал так, что теперь Анна никогда не сможет появиться.
  Андрей вспомнил о скрипке.
    Он вышел из дома и, взяв с заднего сиденья машины футляр со скрипкой, вернулся.
    Он долго рассматривал скрипку, не прикасаясь к ней. Потом протянул руку, взялся за гриф и вынул скрипку из футляра.
    Никогда прежде Андрей не держал в руках скрипку, и сейчас удивился, такой она была легкой, была такая хрупкая, кажется чуть сильнее сожми ее в руке и она треснет, сломается. Скрипка казалась похожей ему на грудного ребенка, однажды, она его знакомая дала Андрею подержать своего двухмесячного ребенка, и в тот раз ощущение было таким же, как сейчас, когда он держал в руках скрипку.
    Андрей дотронулся рукой до струны, слегка дернул ее, раздался глухой звук, негромкий и некрасивый.
     Андрей взял из футляра смычок. Осторожно, неуверенно и неловко Андрей прижал скрипку к шее, придавил подбородком, поднес смычок к струнам и коснулся одной из них. Теперь послышался совсем другой звук, его тоже едва ли можно было назвать красивым.
    Теперь он не коснулся, а уже провел смычком по струне. В протяжном звуке красоты не прибавилось. Но появилось желание добиться приятного красивого звучания. И Андрей снова провел смычком по струне, стараясь касаться ее как можно осторожней. На это раз какое-то подобие скрипичного звука появилось. И все же это так же было похоже на настоящее звучание скрипки, как воробьиный щебет, на пение канарейки.
    Андрей провел по врунам еще раз, потом еще и еще. Левой рукой, пальцами он прижимал к грифу струны, приблизительно так, как расположены на гитаре лады. И у нег начало появляться какое-то подобие мелодии, но такое грубое, такое фальшивое, да и скрипка действительно скрипела, а не играла в его руках. Но сам Андрей слышал свою музыку, он чувствовал ее, и он водил и водил смычком по струнам. И постепенно он стал получать от этого какое-то странное удовольствие. Он не задумывался над этим, он это чувствовал и этого было достаточно ему.
    Он забыл и этом где он, забыл что с ним последнее время происходит, ощущение времени исчезло, и он сидел в кресле и играл, и играл на скрипке, сейчас ему так казалось, стало так казаться, что он играет. Он чувствовал свою музыку. И это была его музыка, потому что раньше он не никогда такой не слышал.
    Какой-то неприятный блеск вывел Андрея из того состояния, в котором он был, и с которым ему не хотелось расставаться. Оказывается это луч солнца упал на деку скрипки и, отражаясь стал слепить его, мешать ему. Но этот неприятный луч и привел Андрея в чувство. Он посмотрел в окно и увидел, что солнце уже высоко, значит, давно наступил день, а Андрей даже не заметил этого.
    Его разозлило солнце. Он осторожно плодил скрипку в футляр. И только после этого он вдруг почувствовал, как он устал. Усталость была такой, словно он несколько дней не спал и занимался тяжелой физической работой. С трудом, Андрей поднялся из кресла, подошел к окну. Да, было уже около полудня.
    Почему-то Андрей почувствовал отвращение ко всему, что видит: и солнце, и лес, и река, все вызывало в нем отвращение и даже злость, все его раздражало. Но все же сильнее всего была усталость.
    Андрей подошел к дивану и повалился на него. Уснул он мгновенно…
    Когда Андрей открыл глаза, вначале он ничего не увидел. Потом стал различать что-то. Первое, это прямоугольный оконный проем, он был темный, но все же выделялся на фоне остальной темноты вокруг. Постепенно он стал различать и предметы, из в комнате только и было – два кресла и журнальный стол.
    Значит снова была уже ночь. И это хорошо. Ничего не видно и ничто не раздражает. Но тут слух его уловил стрекотание кузнечиков, потом легкое журчание воды в реке. И это тоже раздражало. Но тутже Андрей вспомнил о скрипке. Она заглушит все эти неприятные звуки.
    Андрей быстро поднялся и подошел к креслу около которого на полу в футляре лежала скрипка. Он достал ее. Теперь он уже уверенно прижал ее подбородком и так уверенно, стразу провел по струнам смычком. И снова сразу же ощутил непонятное удовольствие. И он снова стал играть. Плохо или хорошо, это не важно, он играет для себя, а остальное его не волнует, и даже если он не играет, а только издает непонятные звуки, кого это волнует, если рядом никого нет. И ему нравится и этого достаточно.
    Никого нет, он играет для себя. И Андрей сразу же подумал, что это совсем неинтересно, играть только для себя. Пуст кто-то послушает.
    Андрей отложил скрипку. Несколько минут он сидел и обдумывал эту свою мысль. И он понял, что он сейчас сделает.
    Андрей быстро вышел из дома и направился к машине.
    Скоро он был уже в Москве. Сначала он хотел поехать ближе к центру, но потом понял, что это глупая мысль. Если он там снимет проститутку, то его могут запомнить, могут запомнить машину, ее номер, та же сутенерша-мамка. Нет, лучше взять одинокую проститутку, а такие как раз чаще встречаются по окраинам.
    И скоро он увидел такую. Девушка стояла перенеся всю тяжесть тела на одну ногу, другая нога была вызывающе согнута в колене. Обтягивающая юбка, которая едва прикрывала трусики и кофточка без рукавов, топик, открывающий весь ее животик соблазнительный животик. Она сразу же вызвала в Андрее раздражение. Странно, раньше он относился к проституткам вполне нормально, никакого неприятия в их отношении у него не было. Но сейчас это раздражение, даже злость, понравились ему.
    Андрей остановился рядом с девушкой, открыл окно.
    – Я работаю, – наклонившись к окну сказал девушка.
    – Я вижу. Садись.
    Девушка открыла дверь, но садиться не спешила. Загоревшийся в салоне свет осветил лицо девушки с длинными светлыми волосами, они были завиты на концах и эти завитые концы еще были выкрашены в розоватый цвет.
    – А почему ты не спрашиваешь, сколько? – в голосе ее прозвучало сомнение.
    – Потому что знаю.
    Девушка подумав пару секунд, решилась и села в машину.
    – Можно сейчас сразу свернуть направо, там гаражи, там никого не бывает. Давай туда.
    – За ночь ты сколько возьмешь? – теперь уже спросил Андрей.
    – Я на всю ночь не поеду, – запротестовала девушка. – Я только минет сделаю и все.
    И она улыбнулась и показала свой язык, на нем блеснул небольшой золотой шарик – был сделан пирсинг языка.
    – Знаешь, какой кайф получишь, – похвасталась девушка.
    – Ты бы лучше зубы выбила себе, – проговорил Андрей, не особенно и обращаясь к девушке.
    Но та услышала, ответила:
    – Ну вот еще, дура я что ли? Потом вставлять придется. – Подумав, сказала: – Ну, если хочешь потрахаться, то тоже только в машине, но это дороже на двести рублей.
    Андрей вынул из кармана пачку долларов, взял из нее две стодолларовые бумажки и протянул девушке. Та все не решалась их взять Андрей положил их ей на колени. Прикосновение денег к телу сразу сделало девушку решительнее. Она быстро спрятала деньги, Андрей даже не успел заметить куда, во всяком случае, не в сумочку, которая висела у нее на плече.
    Девушка спросила:
    – Ты далеко живешь?
    – Какая тебе разница, – усмехнулся Андрей.
    Он достал из кармана еще две бумажки, но это были уже сторублевки.
    – На, это тебе на такси на завтра.
    Девушка взяла и эти деньги. Теперь Андрей заметил, что прячет она из под широкий браслет из кожи. Впрочем, куда она кладет деньги, его не волновало, не собирался же он отбирать их у нее обратно.
    Когда Андрей выехал за Москву, девушка немного заволновалась.
    – Куда мы едем? – снова захотелось ей знать.
    – Ко мне.
    – А где ты живешь.
    – У меня есть в Москве квартира, – честно стал рассказывать Андрей, – но там сейчас жена. А едем мы в небольшой загородный дом. Там сейчас жены нет.
    – Ты ей сказал, что в командировку уехал, что ли, или поругался с ней? – спросила догадлива девушка.
    – Как тебя зовут? – спросил Андрей.
    – Элли.
    – Наверное, Таня или Валя. Но мне все равно. Меня зовут Андрей.
    Когда Андрей остановил машину у своего дома, Элли, как назвала себя девушка, уже перестала волноваться, она даже шутила и сама смеялась над своими шутками. Но у одиноко стоявшего недалеко от леса дома, настроение девушки снова изменилось.
    – Как-то здесь жутковато, – сказала она. – Ты здесь совсем один живешь.
    – Вон рядом дома, разве не видишь.
    – Они далеко.
    – Не больше ста метров. Зато если будешь кричать, никто не услышит.
    – А почему я должна кричать?
    – А ты не кричишь, когда занимаешься сексом?
    – Ну, иногда… если симпатичный мальчик, и если трахается клево, тогда бывает, что кричу.
    – Я не симпатичный мальчик. А как я трахаюсь, об этом не мне судить.
    Они уже входили в дом. Андрей пропустил Элли вперед и закрыл за собой дверь.
    – Почему ты не симпатичный, ты даже очень ничего. А у тебя волосы крашенные или ты седой такой. Или они у тебя от рождения такие? – заинтересовалась Элли, когда они вошли в комнату и Андрей включил свет.
    – Волосы у меня седые.
    – Клево. Такой молодой и уже такие волосы все седые. Мне нравится.
    – Тебе бы еще больше понравилось, если бы ты увидела, от чего они посидели. Впить хочешь? У меня должно что-то быть.
    – Я не пью. Если только пиво. Или… у тебя травки случайно нет?
    – Вот этого у меня нет, это точно.
    – А музыки у тебя тоже никакой нет?
    – Музыки? – во взгляде Андрея блеснуло что-то нехорошее, – музыка, возможно будет.
    – Ну,  чего, раздеваюсь? – неуверенно спросила девушка.
    – Конечно.
    Девушка стала медленно раздеваться. Впрочем, как бы медленно она не раздевалась, времени это не могло занять много, на ней ведь было надето всего три предмета, не считая туфель – топик, юбочка и трусики. Когда на Элли ничего кроме туфель и кожаного браслета усыпанного стекляшками не осталось, она подошла к Андрею вплотную и взялась за ремень на брюках, потянула его, расстегивая.
    – Знаешь, – сказал Андрей, – мне самому захотелось послушать музыку. Но я слушаю свою музыку, сам играю и сам слушаю.
    – Ты музыкант? – вытаскивая из брюк расстегнутый ремень, спросила Элли.
    – Любитель. Подожди, я выключу свет, так она лучше воспринимается.
    Он отошел от девушки и выключил свет.
    – Так очень темно, – пожаловалась Элли. – Когда совсем темно, я не люблю.
    Андрей подошел к ней, провел рукой по ее груди. Элли глубоко вдохнула, чуть запрокину голову.
    – Сейчас я сыграю, – Андрей отошел от нее.
     – Может потом?
    Девушка сказала это тихим шепотом с легким придыханием, словно была уже сильно возбуждена. Но Андрей решил, что она притворятся, как часто это делают женщины, а этой по профессии положено притворяться.
   Андрей наклонился и вынул из футляра скрипку. И он заиграл на ней. Только сумасшедший мог назвать эти звуки игрой. Но Андрею было все равно. Он играл и играл, и снова к нему пришло то чувство удовольствия, какое он ощущал всю вчерашнюю ночь, и сегодня, перед тем, как поехать за проституткой, но сейчас он испытывал даже какое-то блаженство.
    – Ты называешь это игрой? – услышал он вдруг сквозь звуки "своей музыки" женский голос.
    Андрей резко отдернул скрипку от подбородка. Он положил ее в футляр и подошел к девушке, ее голое тело было хорошо сейчас видно в лунном свете, она стояла как раз перед окном.
    Андрей коротко, не размахиваясь ударил ее по щеке.
    Девушка вскрикнула испуганно, быстро отступила на шаг и наткнувшись ногами на диван, упала на него.
    – Ты меня не понял, – торопливо заговорила она испуганным голосом. – Эта твоя музыка, она, знаешь, не музыка, но она так возбуждает, правда. Я так сильно захотела тебя, когда ты стал играть. Зачем ты меня ударил. Не надо больше, ладно?
    – Не буду, конечно, – успокоил ее Андрей. – я сейчас, подожди.
    Он прошел на кухню, подошел к кухонному стола, вдвинул один из ящиков. Столовых приборов в доме почти не было, но нож был, Андрей это хорошо помнил. Ощупью он нашел в ящике нож взял его и пошел обратно в комнату.
    – Иди ко мне. Давай уже начнем. Я тебя сильно хочу, права, я не обманываю, – услышал он голос девушки.
    Андрей подошел к дивану, около которого стояла девушка.
    Но в это время она разглядела в его руке нож.
   Она завизжала так, что у Андрея заложило уши. И крича стала метаться из стороны в сторону, стараясь обежать Андрея.
    Дура, – подумал Андрей, – можно в окно выпрыгнуть, а она в дверь рвется, даже не интересно с такой дурой.
    Но тут Элли неожиданно для Андрея толкнула его. Она толкнула его в грудь со всей силы. Он отступил, и наткнувшись на кресло упал сначала в него, а потом на пол. Нож выскочил из его руки. Он стал шарить в темноте рукой по полу, но не мог никак найти нож. Но тут его рука наткнулась на ремень, валявшийся на полу. Андрей схватил его и вскочив с пола погнался за девушкой. А она уже открыла входную дверь и собиралась выскочить а улицу.
    Опять звонко, пронзительно она завизжала, как только Андрей схватил ее за руку чуть выше локтя. Но Андрей дернул ее, Элли свалилась на пол и замолкла на какие-то секунды. Андрей в это о время захлопнул дверь и сам упал на лежавшую, пытавшуюся отползти от него девушку.
    Андрей упал на нее и сразу же накинул на ее шею ремень. Прижимая своим телом девушку к полу, он сначала несильно начал растягивать перекрещенные концы его в разные стороны. И теперь вместо крика из горла девушки послышалось удушливое хрипение.
    Андрей лежал на спине девушки, придавив ее грудь, лицом к полу, и медленно, постепенно все сильнее стягивал концы ремня.
    Хрипение девушки становилось все слабее.
    И тут Андрей неожиданно для самого себя отпустил ремень. Это было действительно неожиданным для него, потому что он не сам не знал, почему он это сделал.
    Он поднялся с девушки, встал на ноги и прошел в комнату. В темноте он сразу нашел все ее вещи: трусики, юбку и коротенькую маечку.
    Он вернулся в прихожую. Девушки все еще лежала на полу и хрипло дышала.
     Когда Андрей вернулся, она, видимо, только пришла в себя, сразу попыталась отползти, но у нее почти не было сил.
    – Ты убьешь меня? – спросила она хрипло и закашлялась.
    – Одевайся, – сказал Андрей и бросил ее вещи на пол.
    – Не надо, пожалуйста, – все еще хриплым голосом просила девушка. – Я отдам тебе все деньги.
    – Одевайся , – повторил Андрей.
    Торопливо, хотя у нее это плохо еще получалось, девушка стала натягивать на себя одежду.
    Когда она кое-как натянула все на себя, Андрей сказал:
    – Уходи.
    – Ты не станешь догонять меня.
    – Дура. Зачем бы я тогда тебя отпускал. Здесь пешком минут пятнадцать до трассы. Сейчас темно и на твоих каблуках бы ты дойдешь за полчаса. А там любой тебя подвезет до Москвы. Таких как ты, которые платят натурой любят возить. Давай, уматывай отсюда.
    Элли открыла дверь и, оглядываясь, вышла.
    Андрей вернулся в комнату.
    Зачем я ее отпустил? – подумал он, но тут же решил: – А зачем она нужна, проститутка. Нет, не проститутки нужны. Я здесь буду хоронить замужних честных и порядочных шлюх. И начну с подруг своей жены, своей бывшей жены. Все они шлюхи, все они ****и, все они твари. Твари, который нужно убивать. Убивать и закапывать, чтобы никто никогда не нашел. Они, честные, которые не берут денег, которые делают это из удовольствия, из желания получить животное наслаждение, бесстыдные лицемерные самки хуже проституток. Да, их надо убивать и закапывать.
    Так думал Андрей. И он, Андрей знает даже где он их будет закапывать – здесь, во дворе этого его дома. Здесь будет целое кладбище, только оно будет без памятников и даже без могильных холмиков, а на этих местах будут расти кусты малины, или будет грядки с клубникой. Да с клубникой. Клубничка, это то, что должно быть на их могилах.
    Андрей вернулся в комнату, взял скрипку и снова стал играть свою музыку. Когда он очнулся, оторвался от скрипки снова был уже день. И как и вчера он чувствовал себя уставшим и разбитым, и как и вчера, у него вызывало отвращение все, что он видел за окном.
    Он снова, как вчера повалился на диван и мгновенно уснул.
    Когда Андрей проснулся было уже темно. Он взял с кресла телефон, который так и лежал там, с того времени, когда он утром бросил его на это кресло. Он поморил на время, было половина двенадцатого. Самое подходящее время. Андрей влачил телефон и стал набирать номер. После нескольких гудков, он услышал женский голос. Это был голос Светы, той самой подруги Иры, которая училась с ней в консерватории.
    – Привет, узнаешь? – спросил Андрей.
    – Андрюша? Ты где? Куда ты пропал?
    – С тобой кто-нибудь рядом сейчас есть? – спросил Андрей.
    – Нет, но через две минут будет. Знаешь кто? Ириша. Слушай, Андрей, тебе нужно с ней поговорить…
    – Я хочу с тобой встретиться. И я не хочу, чтобы об этом кто-то знал. Мы можем с тобой встретиться, но так, чтобы ни Ира, никто другой не знали об этом?
    Света помолчала несколько секунд, обдумывая предложение Андрея.
    – Хорошо, – наконец, решила она, – если тебе так надо, тогда давай встретимся через час. Подъезжай ко мне, я буду дома.
    – А твой муж?
    – Ты просил, чтобы никто не знал, значит никто не будет знать, – засмеялась Света. – Его сегодня нет, он уехал днем по делам и приедет только завтра днем.
    – Все равно, не у тебя дома.
    – Почему?
    – У меня есть для тебя сюрприз.
    – О, это уже слегка интригует – сюрприз, да еще в такое время. Хорошо, давай тогда знаешь где, – на несколько секунд Света задумалась, потом решила и назвала место, но тут же спросила: – А что мне Ире сказать?
    – Ничего. Я тебе не звонил.
    – Угу, – И Света и сразу отключила телефон.
    Но Андрей успел услышать, как рядом женский голос начал спрашивать:
    – С кем это ты… – дальше в телефоне послышались короткие гудки, но Андрей узнал этот голос, это была Ира.
    – Через час, – проговорил Андрей. – Есть еще двадцать минут.
    И он снова взял скрипку и двадцать минут играл на ней свою музыку. Ровно через двадцать минут, даже не уточняя время он положил скрипку в футляр, вышел из дома, сел в машину и поехал встретиться со Светой.

16. Третья ночь

    – Куда ты меня везешь? – смеясь спрашивала Света.
    – Увидишь.
    – Ты меня, действительно, заинтриговал. Но Андрюша, – в голосе Светы послышались одновременно печальные и жалеющие нотки, – что случилось с твоими волосами.
   – Постригся.
    – Ты уже говорил, и знаешь, я не об этом. Ты весь седой.
    В это время машина уже выехала за Кольцевую дорогу.
    – Я поняла, – догадалась Света, – мы едем в твой загородный дом.
    Андрей ничего не ответил.
    – И там меня ждет сюрприз?
    – Да.
    – Ты раньше не был таким неразговорчивым.
    Андрей свернул на шоссе, ведущее к его дому.
    Машина остановилась во дворе и Света с Андреем вышли.
    – Как здесь хорошо, как здорово, – глубоко вздохнув, сказала Света. – И романтично.
    – Пойдем в дом.
    – Я немного побуду здесь, на воздухе. А ты иди, готовь свой сюрприз.
    Андрей прошел в дом. Уже на ходу, не успев закрыть за собой дверь, он расстегнул ремень на брюках и вынул его.
    – Сюрприз готов, – проговори он, без всякого выражения в голосе.
    Минут через вошла Света.
    – А почему так темно? – спросила она негромко, но голос ее был шутливым. – Света любит свет.
    – Обязательно? – спросил Андрей и взял Свету за руку.
    Света вырвала свою руку, засмеялась, и быстро, насколько это возможно было в полумраке, прошла в другую комнату.
    Андрей, немного постояв, прошел вслед за ней.
    Света стояла у окна и смотрела сквозь стекло куда-то вверх.
    Андрей подошел к ней.
    – Смотри какая луна, – сказала Света почти шепотом.
    – Какая?
    Андрей встал позади Светы, чуть прижавшись к ней.
    – Полная, – словно не замечая, что Андрей прижимается к ней, проговорила Света. – Когда такая луна, хочется быть безрассудной, сумасшедшей, натворить чего-нибудь такого…
    Света повернулась лицом к Андрею, повернулась осторожно, так, что ее берда только проскользнули по нему не оттолкнув его. И он все так же прижимался к ее телу.
    – По-моему, ты, прежде чем помириться с Иркой, хочешь отыграться на ее подругах, – проговорила Света и в голосе ее послышалась игривая хитрость, но и не только это, в голосе ее чувствовалось и возбуждение.
    – А если так?
    – Если так, то я считаю, что это лучший выход из положения. – Света все еще пыталась говорить шутливо, но у нее это получалось уже плохо, голос ее стал прерывистым, дыхание сбилось. – После этого ты перестанешь злиться на Ирку и вы помиритесь и все будет хорошо, и вы проживете счастливо до самой старости и умрете в один день.
    Света с трудом договорила эту фразу, Андрей чувствовал, как дрожит все ее тело.
    – И ты согласна мне в этом помочь?
    – Чего не сделаешь ради подруги, – Света облизала пересохшие губы.
    А потом она приподняла голову и потянулась своими к губам Андрея, и она стала своими губами, языком ласкать губы Андрея, потом его шею.
    – Это что-то невероятное, – говорила она почти задыхаясь. – Я просто чувствую, как от тебя такая энергия исходит, такая возбуждающая… я никогда не чувствовала такого… я так хочу тебя…
    Света стала опускаться на колени. Но Андрей взял ее за плечи, приподнял, снова повернул лицом к окну. Света была послушна, как маленькая девочка, готовая на все, только бы получить куклу, о которой давно мечтала. Она запрокинула голову.
    – Делай что хочешь, – проговорила она, – Все что хочешь можешь делать со мной, – повторила она чуть запнувшись, словно проглатывая образовавшиеся во рту ком.
    – Хорошо, – сказал Андрей.
    Слегка отстранившись, он взял ремень двумя руками, стал поднимать его вверх за спиной Светы. Зацепившись за юбку, ремень приподнял ее. А Света стояла, сдерживая дыхание, ее тело вздрагивало и она ждала.
    "Брось ремень", – услышал вдруг Андрей знакомый голос.
    Он вздрогнул, резко обернулся.
    Темный силуэт, почти неразличимый – если бы Андрей не знал, что именно он должен увидеть, он не увидел бы его – находился немного сбоку, в нескольких шагах.
    "Брось", – повторил призрак девушки.
    – Что ты хочешь, что тебе нужно от меня? – зло проговорил Андрей, шагнув к едва различимой тени.
    – Что? Андрюша, что случилось? – услышал Андрей чуть удивленный, но все еще плохо слушающийся и немного хрипловатый от возбуждения голос Светы.
    Но Андрей уже не обращал на Свету внимания.
    "Отпусти ее, пусть девушка едет домой", – сказала Анна.
    – Что ты лезешь в мою жизнь? Что тебе нужно от меня? Кто ты такая, чтобы указывать мне? – крикнул Андрей.
    – Ты с кем разговариваешь, Андрюша? – это снова заговорила Света, и теперь в ее голосе было не только удивление, но и легкий испуг.
    – Отстань, – не оборачиваясь, отмахнулся от Светы Андрей, и снова заговорил с Анной, сделав еще шаг в ее сторону: – Это все ты, это все из-за тебя, ты должна быть довольна. Так чего ты еще хочешь?
    – Андрей, я не понимаю, с кем ты разговариваешь?! – уже испугавшись по-настоящему, почти крикнула Света.
    "Она умеет водить машину. Отдай ей ключи. Пусть она уезжает".
    – Ты мне будешь указывать? Ты? Такая же шлюха, как и все остальные.
    Почти не понимая, что делает, Андрей сделал еще один шаг и протянул руку к тени. Его рука коснулась призрачного силуэта. И тут же он почувствовал, как словно тысяча иголок вонзалось в руку, и словно ток прошел по ней. Его руку парализовало и она опустилась, повисла, почти потеряв чувствительность.
    "Отдай ей ключи от машины. Поверь мне. Пересиль свое зло, справься с ним пока еще можешь, и поверь мне".
    – Зло? Это я делаю зло? А мне никто не делал зла? Ни моя жена, ни ты? Ни вот эта вот, – Андрей здоровой рукой, не глядя, указал на Свету, – которая так романтично объяснила, как буду счастлив я потом с женой, только для этого мне нужно с нею переспать.
    – Перестань меня пугать, Андрей, – почти завизжала Света и вместе с этим визгом послышались истерические рыдания. – Я не хочу больше здесь быть. Я хочу уехать отсюда.
    Андрей повернулся к Свете. Несколько секунд он обдумывал что-то, потом сунул руку в карман, достал колючи от машины, бросил их Свете. Они, ударившись о стекло, упали на подоконник.
    – Бери и уезжай, – проговорил Андрей со злостью. – И быстрее.
    Света сначала не отрывая взгляда от Андрея попыталась взять с подоконника ключи, но не нащупав их, обернулась, увидела, схватила. Осторожно, опасливо прошла мимо Андрея, и быстро, как только можно быстро, почти бегом направилась к выходу.
    – Черт, – проговорил со злостью Андрей, – она не заведет машину, там секретка.
    И Андрей тоже вышел. С улицы послышался испуганный писк Светы, но через несколько секунд заработал двигатель и было слышно, как на больших оборотах автомобиль быстро удаляется от дома.
    Андрей вернулся в комнату.
    – Уехала. Что еще прикажешь сделать? – снова обратился он к Анне.
    "Ты у цыганки был, я знаю".
    – Еще бы тебе не знать, ты там сама была.
    "Я? Там была? Нет, ты ошибаешься".
    – Но разве не ты привела меня туда, в тот дом, где я взял скрипку. Я там убил человека, ты об этом тоже знаешь?
    "Как это было?"
    – Бабочка.
    "Бабочка? Какая?"
    – Серебристая, перламутровая большая бабочка.
    "Этого не может быть".
    – И два темных пятна на крыльях, искрятся, как бриллианты.
    "Теперь понятно".
    – Что тебе понятно?
    "Все объясню, потом. Ты дожжен съездить к той цыганке, и должен отвезти ей скрипку".
    – Я должен?
    "Да, должен".
    – Почему?
    "Пока в тебе частица зла, и сам ты в зло не превратился, и чтобы в зло не превратиться ты должен сделать то, о чем тебе прошу".
    – Это скорее похоже на приказ.
     "Если бы сегодня случилось, что чуть не случилось, если бы ты убил эту девушку, ты стал бы уже злом, тем самым, которого боишься – маниакальным злом. Сейчас тобой зло лишь управляет. Езжай к цыганке, отвези ей скрипку, она знает, что делать".
    Некоторое время Андрей стоял задумывавшись.
    – Сейчас ночь. Я отвезу ей эту скрипку. Днем.
    "Нет. Сейчас".
    Андрей подошел к лежащему на полу футляру со скрипкой. Он словно не решался. Но потом взял футляр и быстро вышел из дома.
    Луна скрылась за тучами и на улице стало темно, так, что в нескольких шагах уже ничего не было видно. Андрей, больше угадывая, чем видя дорогу пошел к трассе.
    Скоро Андрей остановил машину, водитель которой согласился отвезли его до цыганского поселка.
    Меньше чем через час Андрей уже стоял у знакомого дома, правда, сейчас, в темноте узнать его было трудно, его почти не было видно. Самого дома видно не было, но совсем слабенький огонек в окне светился.
    Но то, что в окне виден этот слабенький свет, совеем не значило, что женщина не спит. И Андрей не знал, что ему делать. Тут у его мелькнула мысль: а зачем что-то делать, почему он должен слушать, что ему говорит эта Анна, этот призрак. И Андрей собрался уже уйти.
    Но именно в этот момент он увидел в слабо освещенном окне силуэт старухи. Она прошла мимо окна, что-то держа в руках.
    Андрей прошел в открытую калитку и по тропинке, проложенной в зарослях полыни подошел к двери дома.
    Сейчас была ночь и как в прошлый раз, не стуча, Андрей не решился войти в дом.
    Он постучал.
    – Входи, чего стучишь. – Послышался из-за двери голос старухи.
    Андрей вошел. Электричество в к дому было проведено, ведь не зря же в доме с потока свисали лампочки и одна даже под абажуром, но сейчас комнату, в которой находилась старая цыганка освещала керосиновая лампа.
    – Пришел снова, – сказал цыганка, даже не взглянув на Андрея.
    – Да. Но вы сказали, что можете прогнать, когда я приду еще раз.
    – Могу прогнать, могу не прогнать. Нет, ты и сейчас не последний раз пришел. Говори зачем сейчас.
    – Вот скрипка.
    Андрей открыл футляр и положил его на стол.
    Мара подошла. Вынула скрипку из футляра. Рассмотрела ее.
    – Да, парень, – сказала цыганка, – тебе еще немало придется пережить. Хватит ли у тебя сил. – И сама ответила: – Не хватит, если не помогут.
    – Почему я должен переживать?
    – Потому что за твоей душой охотятся.
    – Кто?
    – Эту скрипку нужно сжечь, – сказала цыганка не отвечая на вопрос Андрея.
    – Сжечь? Но возможно это очень старый и очень ценный инструмент.
    – Да, очень старый и очень ценный. Только в чем его ценность ты даже не предполагаешь.
    – В чем?
    – Эту окрику сделал хороший мастер. Не Страдивари, не Гварнери, не Амати. Но все равно хороший, может быть не хуже тех, но только бедный. Он сделал несколько таких скрипок, нищета заставляет иногда творить зло. Не знаю точно, две или три такие скрипки он сделал, но после этого умер. А делал он их на заказ. А кто заказывал, догадаться просто. Эти скрипки легко отличить от других.
    – Как отличить?
    – Посмотри, разве ты не видишь из чего сделаны струны?
    – Да, – рассмотрев струны сказал Андрей, – они не металлические, кажется нейлоновые. А на скрипках , по-моему, нейлоновых струн не бывает.
    – Нейлоновые? – Мара взяла, почти вырвала из руки Андрея скрипку. – Это человеческие жилы. А вот смычок.
    Мара достал из футляра смычок и протянула его Андрею.
    – Посмотри на него.
    Андрей посмотрел и ничего особенного не увидел.
    – Обычный смычок, – сказал он.
    – Нет, не обычный. И его тоже легко узнать, ведь на нем натянут не конский волос, а тоже человеческий.
    – И что это все значит? Что это за скрипка?
    – Не дури. Ты уже узнал, что это за скрипка, и что она делает с человеком. Или я не права?
    – Да, – согласился Андрей.
    – Тебе повезло, тебя спасли.
    – А что со мной было бы?
    – Разве тот, кто тебя прислал ко мне не сказал тебе, что было бы с тобой?
    Андрей промолчал.
    – Вот в этом все и дело, – качнула головой Мара.
    – Значит, на этой скрипке можно сменить струны и взять другой смычок?
    – Ты глуп. Смычок и струны только часть всего.
    – Тогда что делать?
    – Сжечь.
    – Я должен сжечь эту скрипку?
    – Ты? Если ты это сделаешь ты и месяца не проживешь, и это будет хорошо. Страшнее, если ты останешься жив, но умрет твоя душа. Вот что по-настоящему страшно.
    – Но что тогда с ней делать?
    – Что делать? Хочешь посмотреть, пойдем, увидишь.
    Положив скрипку и смычок обратно в футляр, Мара пошла к выходы. Андрей вышел вместе с ней.
    Из-за туч снова появилась луна. Полная, яркая, такая яркая, что даже тени от нее хорошо были видны на земле.
    Старуха обошла дом.
    – Здесь, у стены сухие ветки, – сказал Мара, – возьми их, побольше и иди за мной.
    Они отошли метров на двести от дома. Мара остановилась.
    Рядом шагах в двадцати протекала небольшая речка, на другой ее стороне росли деревья. Место, где цыганка остановилось, казалось вытоптанным, здесь не роста трава.
    Андрей бросил толстые сухие ветви на землю.
    Мара отломила от одной из них тонкую ветку. Отойдя на несколько шагов, она нагнулась и стала этой веткой чертить по земле. Получился довольно большой круг.
    – Разведи здесь костер, – сказала Мара, указав на центр круга.
    И пока Андрей складывал сухие ветки и поджигал их, Мара нарисовала по краям круга, с четырех его сторон какие-то непонятные Андрею знаки.
    – Подбрось еще веток в огонь, – сказала Мара.
    Андрей набросал в огонь толстых ветвей. Скоро они разгорелись и огонь стал высоким, чуть не в рост человека.
    – Выйди из круга, – приказала Мара.
    Андрей отступил не несколько шагов назад.
    И тогда Мара, открыв футляр, вынула из него скрипку и бросила в огонь. Она что-то забормотала на непонятном Андрею языке, и Андрей уловил в ее бормотании определенную, повторяющуюся мелодику.
    Вслед за самой скрипкой Мара бросила в огонь и футляр вместе со смычком. И снова, сейчас закрыв глаза, она стала говорить что-то непонятно. Потом открыла свои глаза, они при свете костра казались огромными, и уже глядя прямо на огонь, сказала несколько коротких отрывистых фраз.
    Сухое дерево скрипки сразу вспыхнуло гораздо более ярким, чем остальной огонь пламенем. И очень хорошо были видны в этом пламени голубоватые язычки.
      Этот голубой огонь от лака, – подумал Андрей.
    Чувствовался запах паленого мяса и горящих волос. И понятно откуда появился этот запах – это сгорали струны и волосы смычка.
    Было уже светло, когда огонь полностью погас и оставались лишь небольшие тлеющие искры костра.
    Мара принесла из дома мешок из плотной ткани.
     – Надо собрать все это, – указала она на остатки костра, – и бросить все в проточную воду.
    – Именно в прочную? – зачем-то спросил Андрей.
     – Да именно в проточную. Вон ручей. Держи мешок, я все соберу в него.
    И лопатой, которую Мара тоже захватила из дома, она собрала в мешок угли.
    – Иди скорее, пока мешок не прогорел и не рассыпалось все. Брось в речку. И вымой хорошенько руки и ополосни лицо. – Андрей так и сделал.
    Когда он вернулся Мара сказал еще:
    – А дома весь облейся водой, смой с себя все. Теперь уходи.
 
17. Ангел Сатаны

Андрей снова почувствовал в груди боль, но она уже не была такой сильной, как прежде. Но удивительно, вместе с этим он почувствовал и какое-то освобождение, Непонятно, невозможно было объяснить от чего он освободился, но чувство это было, и ощущалось оно сильно, отчетливо.
    Как и посоветовала цыганка, Андрей, когда добрался до дома, залез под душ. Впрочем, он бы это сделал и без ее совета, хотя бы для того, чтобы освободиться от усталости и тяжести во всем теле.
    Выйдя из душа, Андрей сразу лечь, уснуть. Несмотря на вернувшуюся боль, он чувствовал такую усталость, что казалось проспит сутки.
    Но не успел он дойти до дивана, как раздался телефонный звонок.
    Андрей взял телефон.
    – Аллё, Андрей, это ты? – услышал Андрей знакомый мужской голос, но не сразу понял, кто это.
    – Да, я.
    – Ты что, не узнаешь меня, это Владимир, Светкин муж.
    Так, Светка пожаловалась, и ему теперь нужны разборка, – подумал Андрей.
    – Андрюх, я тебе хочу сказать спасибо, что ты выручил Светку, дал ей машину. Она мне рассказала, что ты сам не мог ее отвезти. Только, Андрюх, в другой раз так не делай, это ей повезло, что ее не остановили "гаишники", а так бы пришлось где-нибудь в ментовке сейчас объясняться, что она не угнала твою тачку. Ведь ни техпаспорта, ни даже доверенности у нее не было. Слушай, Андрюх, – продолжал болтать Володя, и его голос уже стал раздражать Андрея, – ты извини меня за наглость, но я не смогу пригнать тебе машину, по той же причине, ведь документов на нее у меня нет. А если меня сейчас остановят, начнутся длинные разборки, а мне нужно срочно опять уезжать. Андрюх, если ты сам подъедешь, ничего? Она около нашего дома. Я заплачу тебе за такси.
    – Не надо ничего платить, – сказал Андрей.
    – И вот еще что. Светка тоже уедет со мной, а ключи от машины мне некому оставить. Ты сейчас сможешь подъехать?
    Андрей хотел отказаться, но вспомнил, что запасных ключей у него нет, он их потерял. Придется ехать сейчас.
    – Да, – сказал Андрей, – сейчас подъеду.
    Через час он уже звонил в дверь квартиры Светы и Володи.
    Дверь открыла Света.
    – Вот ключи, – сказала она, протягивая ключи через порог.
    Андрей взял ключи, повернулся, собрался уходить.
    – Подожди, Андрей, – позвала его Света.
    Андрей обернулся.
    – Ты что, даже и не зайдешь?
    Это было бы смешно, если бы Андрею могло сейчас что-то показаться смешным, ведь Света сама протянула ключи через порог, не приглашая его.
     – Зачем? – спросил он.
    – Ты не хочешь мне объяснить, что с тобой произошло?
    – Нет.
    – Почему?
    – Не знаю. Тебя это не касается.
    – Не груби. Зайди пожалуйста. Володи нет, он вышел ненадолго.
    – Меня это не волнует.
    – Все равно зайди.
    Андрей нехотя зашел в квартиру. Света закрыла за ним дверь.
    – Что все таки с тобой случилось, Андрюша?
    – Когда?
    – Вчера. Все было так хорошо. И вдруг… Почему ты так себя повел?
    – Может я лунатик?
    – Ты шутишь или ты серьезно?
    – Не знаю.
    – Но ведь с тобой такое не всегда бывает? – Света подошла к Андрею вплотную, прижалась своим телом к нему.
    – Никогда не было. И надеюсь не будет.
    – Но тогда, может быть…
    – Сейчас придет твой муж.
    – Знаю. Но мы можем встретиться в другой раз. Андрей, – Света, не прикасаясь к Андрею руками, чуть сильнее прижалась к нему своим телом, – ты не представляешь, как возбуждаешь меня…
    Послышалось как поворачивается ключ в дверном замке. Света быстро отошла от Андрея.
    – А, привет, – переступая через порог заулыбался Володя. – Ты вовремя, а то мы уже сейчас прямо уезжаем дня на три не меньше. Нихрена себе, Андрюх, а что у тебя с волосами, покрасил их что ли?
    – Да.
    – Делать что ли нехрена.
    – Володечка, – немного ядовито сказала Света, – ты что слепой, это не краска, это седые волосы.
    – Да?! – удивился Володя. – нихрена себе. А когда это ты успел поседеть?
    – Прекрати задавать глупые вопросы, – остановила Володю Света.
    – Я пошел, – направился к дверям Андрей.
    – Андрей, но мы с тобой договорись, как только мы возвращаемся, я сразу тебе звоню.
    Андрей с безразличием пожал плечами.
    – Это я насчет того, что мы вместе с ним встретимся с Ирой, – объяснила Света мужу.
    – А чего, я тоже могу с вами, – стразу решил Володя.
    – Ты что, глупый. Ты нам только мешать будешь.
    Теперь Володя пожал плечами, но с легкой растерянностью и удивлением, не понимая, чем он может помешать своей жене и Андрею.
    – Ладно, пока, – попрощался Андрей и вышел из квартиры.
    – Через три дня жди моего звонка, – крикнула Света и дверь захлопнулась.
    Теперь, на своей машине Андрей гораздо быстрее добрался до дома. И прежде чем лечь, он отключил телефон.
    И сейчас он заснул почти мгновенно, только странная мысль мелькнула перед этим: что устал он так сильно из-за того, что сжигали скрипку, удивился, почему так из-за этого можно устать, и тут же уснул…
    Когда Андрей открыл глаза, в комнате было темно. Но почему-то сразу Андрей почувствовал, что не один в комнате.
    Он осмотрелся и никого не увидел. Негромко спросил:
    – Ты здесь?
    "Да", – ответил женский голос.
    – Ты снова здесь, – болезненно вздохнув, проговорил Андрей.
    "Я ждала, когда ты проснешься, – сказал Анна. – Нам надо ехать?"
    – Куда?
    "Увидишь".
    – Что ты ко мне пристала.
    "Не только ради себя я стараюсь. Хоть и невольно, но и ради тебя. Ты не одной мне нужен".
    – Кому еще?
    "Все еще не догадался? Тому, кто дал тебе скрипку".
    – Мне ее не давали, я ее украл. И это человек мертв. Я его убил?
    "Это тебя мучает?"
    – Да. А еще я боюсь, что меня найдут. И тогда снова психиатрическая больница. А я этого не вынесу.
    "Никто тебя не будет искать".
    – Почему?
    "Тот, кого ты считаешь мертвым, жив. И убить его ты никогда не сможешь. Поднимайся, поедем"
    – Куда? – снова спросил Андрей.
    "Я сказала, увидишь", – то же самое ответила и Анна.
    Но пока Андрей ехал, по дороге, Анна кое-что рассказала ему.
    Это был ночной клуб. На каждом столике горел слабенький светильник, только и освещавший один стол. Основной свет был на сцене, он постоянно менялся в зависимости от музыки, от танца, который исполняла очередная девушка, иногда две. Но стриптиз был здесь довольно мягкий, все девушки танцевали топлис, то есть, хоть совсем узенькие, почти невидимые трусики, но оставались ни них.
    Отделенный небольшим фойе от первого зала, здесь был еще один, зал казино. В этом, втором зале, на высоте метров пяти-шести по всему периметру нависал узкий балкон с красивой балюстрадой.
    Там, на этом балконе, будет стоять человек, с которым Андрей и должен встретиться, и человек тот был не кто-то, а хозяин и этого казино и стриптизклуба. Именно это Анна и рассказал Андрею по дороге.
    Он тогда спросил:
    – А как ты с ним могла договориться, у него же нет этой Библии. Как он мог тебя видеть, или хотя бы слышать.
    "Ему для этого не нужно никаких заклинаний. Он меня может вызвать в любое время и в любое время и увидеть и услышать.
    – Кто он такой?
    "Он сам скажет, что найдет нужным сказать".
    Андрей увидел его, стоящим у балюстрады на узком балконе, что это тот самый человек, о котором говорила Анна было понятно, потому что никого больше на этом балконе не было.
    К Андрею тут же подошел человек у униформе.
    – Пойдемте со мной, – сказал он.
    Он провел Андрея в небольшую мало заметную в стене дверь и указал на узкую лестницу.
    – Поднимайтесь, вас ждут, – сказал человек в униформе и сразу вышел.
    Андрей стал подниматься по лестнице. В конце была небольшая площадка и дверь. Андрей открыл дверь и оказался на том самом узком балконе с красивой балюстрадой.
    Мужчине, как и Андрею, было не больше тридцати, во всяком случае, внешне. Выражение лица казалось беззаботным и веселым, но как-то сразу Андрей заметил в его взгляде и сарказм и одновременно грусть. Едва ли кто-то мог бы подумать, что этот молодой человек и есть хозяин обоих залов, которые только что увидел Андрей, и, возможно, не только их.
    – Привет, – парень протянул Андрею руку. – Меня зовут Вадим. Анна забыла тебе об этом сказать. Ты Андрей, знаю.
    – Анна забыла мне сказать, – повторил Андрей.
    – Удивляешься. Но уже не пугаешься. Правильно, ко всему привыкаешь. Есть такой глупый детский анекдот: идет мужик ночью по дороге, подходит к кладбищу, дорога дальше дорога идет через это кладбище, ему страшно, но тут видит несколько человек стоят, он подходит к ним и говорит: "Ребята, проводите меня через кладбище, а то я мертвецов боюсь". А те отвечают: "А чего нас бояться-то?"
    – Это ты к чему? – спросил Андрей.
    – Не волнуйся, я не из тех, кого не надо бояться.
    – Тебя, значит, нужно бояться.
    – Ну-у, ты не враг мне. Ты приятель Анны, даже можно сказать больше, ты нравишься ей.
    – Ты о чем? – не понял Андрей.
    – Так, не обращай внимания. А Анна мне тоже симпатична, в том смысле, что в ней есть сила и не склонна к подлости, мне такие нравятся. Поэтому я и согласился оказать ей небольшую услугу.
    – А я здесь зачем?
    – Смотри, – не ответил Вадим на вопрос Андрея, – пример академического лицемеря и изворотливости.
    Он указал Андрею мужчину, который только что подошел к столу, где играли в рулетку.
    – Играет очень осторожно и почти всегда выигрывает, такие клиенты здесь не нужны, но и выгнать его не могу.
    – Почему?
    – Сейчас объясню. Нельзя служить двум господам одновременно, нельзя служить и Господу и Мамоне, помнишь это, да? Так вот он ухитряется совмещать – утром идет в церковь и молится, очень усердно и искренне, чтобы Господь послал ему денег. И что думаешь? Принимает Господь его молитвы, а этот богомолец идет вечером и набивает здесь карманы деньгами, не по многу выигрывает, но достаточно. А утором опять идет в церковь, отмаливает свои ночные грехи, исправно платит в церковную копилку ровно десять процентов выигрыша, и снова просит Господа помочь ему в игре. Неплохо устроился, правда?
    – А почему нельзя его выгнать?
    – Он водитель супрефекта нашего округа, а супрефект – ангел Господень, и заступается за него. Хочешь сказать, что ангел не может быть чиновником, что все они взяточники? Но у него разрешение на получение взяток, как у агента 007 на убийство, – рассмеялся Вадим. – Для конспирации.
    Андрей глубоко вдохнул воздух, задержал дыхание. Вадим заметил это.
    – Раз уж тебя втянули во все это, ничего теперь не поделаешь, привыкай.
    – Он любитель денег, этот лицемер. А ты?
    – Я? Как тебе сказать. В прошлый раз я был негром в ЮАР, и ничего, не страдал особенно.
    – В прошлый раз это когда?
    – Да лет пятьдесят назад. Кстати, этот водитель супрефекта, не первый выдумал подобный способ совмещать несовместимое, первые американцы. Они постоянно молятся о том, чтобы Господь посылал им деньги.
    – Ты действительно хозяин всего этого? – спросил Андрей кивнув на зал.
    – Считаешь меня сумасшедшим. Пойдем со мной.
    Они вышли с балкона в ту же самую дверь, через которую Андрей вошел сюда. Но Вадим не стал спускаться вниз, он толкнул стену и она отодвинулась, точнее, раскрылась. Оказывается здесь была еще одна дверь, но разглядеть ее было нельзя, она полностью сливалась со стеной.
    Андрей и Вадим прошли в эту дверь, она закрылась за ними. Дальше был небольшой коридорчик еще с двумя дверями. Вадим прошел в одну из них, пригласил пройти и Андрей.
    Довольно просторная комната была обставлена, как обставляют рабочие кабинеты, но это был роскошный кабинет с толстым мягким ковром, устилавшим весь пол. На стене висели несколько больших плоских мониторов, в них Андрей увидел оба зала, и игорный и тот, где показывали стриптиз, только на мониторах он не был темным, все люди были довольно хорошо различимы, даже выражения их лиц. Еще один большой монитор, был монитором компьютера, на рабочем столе лежала только клавиатура.
    Вадим показал Андрею на большое в полстены зеркало.
    – Посмотри туда.
    Андрей обернулся, посмотрел в зеркало. Рядом с собой он увидел в зеркале женщину. На ней были туфли на высоком каблуке, черное вечернее платье, два старинных серебряных браслета на запястьях и такое же, в тон браслетам колье. Девушка была редко красива.
    Андрей посмотрел по сторонам. Никакой девушки в кабинете не было. Он снова посмотрел в зеркало. В зеркале отражалось все, что было в кабинете, Андрей видел себя, видел всю мебель, видел Вадима, но видел еще и девушку, которой рядом, здесь в кабинете не было. Андрей подошел и дотронулся до зеркала. Его пальцы прикоснулись к холодному стеклу.
    – Не понимаю, чему ты удивляешься, – закуривая, проговорил Вадим, – Анна говорила, что ты уже видел этот фокус. А одеться так, я ее попросил, чтобы произвести на тебя большее впечатление. – Вадим улыбнулся.
    И только сейчас Андрей узнал эту девушку. Это была Анна. Она подняла руку, чуть поправляя волосы, браслет немного съехал по руке вниз к локтю и Андрей увидел, что до этого он прикрывал большой, еще не полностью затянувшийся шрам на внутренней стороне запястья. Уловив взгляд Андрея, Анна сразу же опустила руку.
    – Ты рассказал ему? – спросила Анна Вадима.
    – Пока нет, мне хотелось немного получше разобраться в нем. Извини, Андрей, что при тебе же говорим о тебе, – извинился Вадим.
    – Ничего, – сказал Андре все еще рассматривая Анну, – когда за спиной говорят, это еще хуже.
    – Смотря что говорят, – не согласился Вадим.
    Анна повернулась и пошла в сторону двери, отражавшейся в зеркале, но не успев дойти до нее, растворилась, исчезла.
    – Перед тем, как я скажу тебе, о чем просила меня Анна, а ты здесь, потому что нужна будет твоя помощь, можно было обойтись, но к чему усложнять, к тому же Анне хотелось, чтобы именно ты там был и все сделал.
    – Что?
    – Сейчас расскажу. Но перед этим сделаю одно предложение, кстати, оно не помешает тому, о чем просила Анна. Присаживайся, – указал Вадим Андрею на кресло.
    Андрей сел в кресло. Достал из кармана сигареты, взглядом спросил Вадима, можно ли закурить, тот кивнул. Но как ни старался Андрей казаться спокойным, как ни успокаивал сам себя, во всех его движениях чувствовалось напряжении, нервозность.
    – Да, – кивнул Вадим, – к такому сразу не привыкнешь. На знаю даже, как бы я чувствовал себя будь я человеком и будь на твоем месте. Но при твоем воображении у тебя достаточно сильная воля. Я уже говорил, мне это нравится в людях.
    – Но кто ты тогда?
    – Кто я, – задумчиво, с едва заметной усмешкой в глазах повторил Вадим. – Я, Андрей, можешь удивляться, но не надо пугаться, я один из тех падших ангелов, которые последовали за Сатаной, когда, как ты знаешь, между ним и Господом произошел небольшой конфликт.
    Андрей ничего не ответил, он не знал, что сказать.
    – И вот мое предложение, – продолжил Вадим. – Я сказал Анне при тебе, что не говорил еще о ее деле, а присматривался к тебе. Ей это не очень понравилось, как ты заметил. Но, тем не менее, одно другому не мешает, и то о чем она просила, как я уже говорил, совместимо с моим предложением.
    Андрей затушил в пепельнице сигарету, почему-то напряжение его усилилось, но он не стал торопить объяснить ему в чем именно заключается предложение Вадима, молча ждал, когда он продолжит.
    Вадим продолжил:
    – Завтра кончается строк, – он усмехнулся, – моей командировке здесь. Завтра я попаду в аварию, большая скорость, столкновение, мгновенная смерть и все, я свободен. Но перед тем я должен кого-то найти на свое место, кого-то кто мог бы управлять всем этим, – он кивнул на стену с небольшим окном, за которым внизу был игорный зал. – Если сразу же не найдется замена, сам понимаешь, что может начаться всякая неразбериха, с убийствами, похищениями людей, пытками, легкая неразбериха на бирже, с повышением цен на товары не имеющие ко мне никакого отношения, ведь у меня не один десяток миллионов, и вложены они не только в это казино и клуб, а это кое-что значит в этом мире.
    – Трудно поверить, что ты уже не нашел себе замену.
    – Да, конечно, есть. Но не совсем то. Правда, до сегодняшнего дня у меня не было сомнений, но вот Анна привела тебя и я понял, что ты лучший из всех претендентов, между которыми я выбирал.
    – И чем я лучше? Я в этом бизнесе вообще не разбираюсь.
    – То, что не разбираешься, это мелочи, на первое время у тебя будут помощники, но ты быстро войдешь в курс всего. А чем ты лучше? Я думаю достаточно будет сказать, что я разбираюсь в людях лучше любого из людей?
    – Достаточно, – кивнул Андрей.
    – Сразу скажу, ни оружием, ни наркотиками я не занимаюсь, немного проституции, но тут без этого не обойдешься. Да что такое проституция, кто из женщин не проститутка в той или иной степени. "Крыша" у тебя будет со стопроцентной гарантией, разве что атомная бомба такую прошибет.
    – Но оформление документов и тому подобное…
    – Разве я тебе не сказал, кто я такой? Как думаешь, сколько времени займет оформление документов?
    Андрей пожал плечами.
    – Если нет никаких предположений о времени, тогда скажу – нисколько. Оформление документов не займет нисколько времени. И ни для кого ты не будешь неожиданностью, для всех ты станешь закономерным и естественным преемником.
    – Сколько я могу подумать?
    – До завтра, то того момента, когда мы сядем в машину.
   – В какую машину?
    – Это уже касается просьбы Анны.
    – Можно узнать о ее просьбе?
    – Конечно, пойдем, я тебя кое с кем познакомлю.
    Вадим поднялся из кресла и направился к выходу. Андрей встал, пошел вслед за ним. Вадим пропустил Андрея первым, вышел сам и они стали спускаться по лестнице вниз.
    Пройдя через фойе, они оказались в том самом полутемном зале стриптизклуба, где Андрей оказался вначале, как только пришел сюда. Сразу свернули направо к двери ведущей в служебные помещения.
    По коридору бегали почти голые девушки, готовясь к выступлению, другие отдыхали даже не закрыв дверей в своих гримерных. Увидев Вадима, они здоровались с ним, иногда просто приветствуя, как хорошего знакомого, а не как человека, от которого во многом зависели.
    Андрей и Вадим дошли до конца коридора, где оставалась одна единственная дверь, Вадим слегка стукнул по ней пальцами предупреждая, что войдет и, не дожидаясь ответа, открыл эту дверь.
    Небольшая комната, но все здесь было сделано со вкусом и красиво, и все казалось настолько на своих местах, словно создано было природой: и мягкие удобные кресла и диван и даже телевизор не казался чем-то отдельным, а вписывался в одно общее целое, и ковер на полу, такой же мягкий и плотный, как и тот, что был наверху, здесь создавал ощущение не деловой роскоши, а красоты и уюта. Негромко играла музыка.
    В креслах сидели две девушки. Обе длинноволосые, длинноногие стройные, красивые, только у одной были черные волосы, вторая была блондинкой. Андрей обратил внимание на маккиях, которым явно занимались не сами девушки, а профессиональные визажисты.
    – Вадик, мы уже ждем почти полчаса, – сообщила девушка со светлыми волосами.
    – И это не очень вежливо заставлять ждать женщин, – добавила темноволосая.
   – Красивых женщин, – уточнила светловолосая.
    – Мы били немного заняты, – сказал Вадим. – Виноват я, у меня возникли кое-какие мысли, которые нужно было проверить.
   – У тебя они постоянно возникают, но ты же не опаздываешь постоянно, – сказала темноволосая.
    – Давайте я вас лучше познакомлю с моим приятелем. Он завтра едет с нами. Кто-либо против?
    – Пока не знаем, – рассматривая Андрея, не стала спешить светловолосая девушка.
    – Его зовут Андрей, – представил Андрея Вадим. – А это Маша и Настя.
    Машей была темноволосая девушка. Блондинка – Настя.
    – А скажите, Андрей, – тоже рассматривая Андрея, стала спрашивать Маша. – То, что у вас такие неестественно светлые волосы, это не означает, что вы, как бы это помягче выразиться, что вы не определились еще в своей ориентации.
    – Или переопределились, – сказала и Настя.
    – Девушки, – шутливо возмутился Вадим, – я же вас сказал, что это мой приятель.
    – Машка, – догадалась друг Настя, – это не краска, это у него седые волосы.
    – Андрей, – удивленно сказал Маша, – у вас действительно седые волосы?
    – Можно сказать, что натурально седые, – сказал Андрей.
    – Настька, в этом что-то есть, это интригует и возбуждает, – сказала Маша то ли притворно восхищенно, то ли ей правда это показалось интригующим.
    – Возбуждает как? – казалось заинтересовался Вадим.
    – Возбуждает нездоровый интерес, – ответила за подругу Настя.
    И Настя поднялась с кресла и подошла к Андрею.
    – Андрей, а можно мне потрогать ваши волосы? – И она нежно провела рукой по волосам Андрея.
    – Не обращай внимания, – сказал Андрею Вадим, – они любят пошутить подурачиться. Этим они мне и нравятся.
    – На это раз ты Вадик ошибся, – проговорила Настя, усаживая Андрея в кресло, – я сейчас нисколько не шучу и не дурачусь. Андрей меня действительно, заинтриговал. Если бы у него были только волосы седые. Машка, посмотри на его глаза. Море тоски, океан. Почему, Андрей?
    – Я вижу вы не против, что завтра с нами поедет Андрей. Так что у вас будет время, целых три дня обо всем его расспросить, все узнать. Он не скрытный человек, хотя в его жизни много тайн.
    – И он раскроет нам свои тайны?
    – Не знаю, – сказал Вадим, – боюсь, что свои тайны он может раскрыть только очень близкому человеку.
    – Я хочу узнать его тайны, – сказа Настя. – Андрей, ты слышал, я хочу узнать твои тайны.
    – Уверен, Настенька, завтра для тебя раскроется так много тайн, что ты даже не представляешь, – пообещал Вадим. – А сейчас Андрею пора уходить. Он ведь зашел всего на полчаса, по делу, и сейчас ему срочно нужно уйти. Я упросил его зайти и познакомиться с вами.
    – Ты это специально сделал, – шутливо обиделась Настя. – Специально, чтобы я всю ночь мучилась и ждала завтрашнего утра. Андрей, – обратилась она к Андрею, – теперь до завтра я буду думать только о вас. Вам меня не жалко, что я буду всю ночь думать и мучиться, мучиться и думать.
    – Мне кажется, я тоже всю эту ночь буду думать о вас, Настя.
    Настя облегченно вздохнула:
    – Спасибо, Андрей, вы с меня сняли часть груза этой ночи.
    – Я сейчас вернусь, девушки. Только провожу Андрея.
    – Можешь не торопиться, нам есть теперь о чем поговорить, – сказал Маша.
    – До завтра, Андрей, – попрощалась Настя.
    Андрей, едва заметно улыбнувшись, кивнул:
    – До завтра.
    Андрей и Вадим вышли на улицу.
    – Пойдем сядем в твою машину и там поговорим, – предложил Вадим.
    Они сели в машину Андрея.
    – Значит, ты отверженный ангел? – сказал Андрей.
    – Вообще-то, я не люблю слово отверженный, и падший тоже не люблю, хоть и сказал это.
    – Извини.
    – Да ничего, это я так.
    – Что ты хотел сказать об Анне?
    – Сначала я скажу тебе об этих девушках, – начал Вадим. – Они обе фотомодели, но это не важно, будь они хоть рыночные торговки, для меня это ни имеет никого значении, просто положение обязывает. Было бы странным, если моей любовницей была дворник тетя Маша. А в общем-то, на женщин я смотрю немного по-другому. Хотя, конечно, красивое, это есть красивое. К тому же они обе очень неглупы, иногда, правда, делают вид, что такие вот наивные, какими ты их сейчас увидел, но это не так, и с чувством юмора у них все в порядке, а мне в женщинах это очень нравится.
    – Они обе твои любовницы?
    – В данной ситуации это не имеет никакого значения. Но скажу, что с Настей я тоже спал, но это было так, случайно и она нисколько не обиделась, тем более, эти девушки и друг к другу не равнодушны, так что особенно из-за мужчин разногласий у них не бывает. Но дело не в этом.
    – Я слушаю.
    – Я тебе уже сказал, что будет завтра со мной.
    Андрей молча слушал.
    – И этих девушек я еще и потому выбрал, что завтрашний день для них особенный.
    – Чем?
    – Ты еще не догадываешься?
    – Начинаю догадываться.
    – Не я, Господь назначил им этот день. За что он собирается послать такое наказание Маше, не знаю. А может это и не наказание, а испытание, а может просто эксперимент. Не знаю. Но Маша завтра потеряет обе ноги, и до конца своей жизни будет передвигаться только в инвалидной коляске.
    Андрей не сказа ни слова.
    – Честно говоря, мне ее жалко, она неплохая девчонка. Хотя, конечно, как говорится, кто не без греха. Вот только в нее почему-то полетел камень. С Настей, которой ты так понравился, все проще. Она уйдет из этой жизни. Уйдет без боли и страданий. В полусознательном состоянии задохнется в дыму. А теперь об Анне. Ты заметил, она иногда по несколько дней не появлялась.
    – Когда с тебя снимают груз хоть на время это всегда замечаешь.
    – Тебе повезло, что она появилась в твоей жизни, но это ты поймешь позже. Пока продолжу. Она исчезала, потому что искала меня. И недавно нашла. Она попросила меня дать ей хоть какую-то плоть, хоть кошки, хоть собаки. Получить плоть для нее большой риск. Если захочет, она тебе скажет почему. А может ты и сам увидишь, только лучше бы этого не случилось. Но ладно. Я преложил ей другой вариант. Настя не получит никаких серьезных повреждений во время аварии, и я предложил Анне Настино тело. Она не сразу согласилась. Теперь я понимаю почему. Она не знает, как ты отнесешься к этому.
    – А Настя должна умереть обязательно?
    – Да. В любом случае. Поэтому ненадолго, всего на несколько дней, предел девятый день, Анна может получить ее тело.
    – Девятый день, – повторил Андрей.
    – Значит, в тебе нет неприятия к этому?
    – Зачем мое согласие?
    – Это волнует Анну, она просила меня убедиться, что она не станет неприятна тебе из-за этого.
    – Я уже видел такое, что то, о чем ты говоришь, просто мелочь.
    – Я знаю, и могу сказать, что то, что видел ты по сравнению с тем, что знаю и видел я, даже не мелочь, а пылинка.
    – Тебе положено, ты ангел.
    – Говоря местным языком, находящийся в оппозиции, а оппозиция всегда слабее правящей партии. Но продолжим. Раз у тебя нет неприязни к тому, чтоб Анна снова станет человеком ненадолго, тогда обсудим, как сделать это.
    – А разве ты не знаешь?
    – Я знаю. Но многое зависит от тебя.
    – Что?
    – Ты знаешь, мозг человека может обходиться без воздуха, без кислорода всего пять минут, потом клетки его начинают отпирать, и если человека вернуть к жизни через больший промежуток времени, он станет идиотом. Тебе придется делать очень быстро все. Когда погибнет Настя, душа ее уйдет из тела. И тогда ее место займет Анна. Конечно Настенька повозмущается, но я поговорю с ней. Там. Не больше чем за пять минут тебе искусственным дыханьем, я знаю, ты это умеешь делать, придется оживить ее. А лучше раньше.
    – Но если я могу помочь Настиному телу, то и кто-то другой может это сделать, и именно она, Настя останется жива.
    – Нет. Место пустынное и ты в расчеты не входил. И я сказал тебе, ее срок вышел.
    – А если со мной что-то случится?
    – Ты за себя боишься?
    – Нет, за Анну.
    – Не бойся, все что с тобой случиться, так это пара синяков. Но перед тем, как вынуть Анну из машины, ты должен спасти Машу.
    – Чтобы она калекой осталась на всю жизнь?
    – Да. Я рискую тоже. Ведь все должно случиться по-другому, и мне сейчас приходится менять всю мизансцену. Умрет Мария, у меня такие будет неприятности, по сравнению с которыми твои покажутся жизнью избалованной болонки.
    – Я понял.
    – Хорошо. И только мосле Маши, ты займешься Настей, а правильней сказать, уже не Настей, а Анной.
    – Я все понял.
    – Тогда до завтра, до утра. И не забудь подумать о моем предложении.
    – Начет клуба?
    – Я же сказал, клуб только часть всего.
    – Я подумаю.
    – Все, я пошел. Здесь, ровно в семь, на этом месте. А хочешь оставайся, – предложил Вадим, – до утра уже не так долго. Скучно не будет.
    – Нет. Я хочу побыть один.
    Вадим, соглашаясь, покачал головой:
    – Когда на душе черти скребут, – он понимающе, едва заметно усмехнулся, – не хочется, чтобы кто-то мешал наслаждаться этим.
    Вадим, открыл дверь, вышел из машины и направился к дверям клуба.
    А где сейчас Анна? Почему ее не было, пока мы обо всем этом говорили. Ее ведь больше всех это касается, – подумал Андрей, трогая машину с места.

18. Авария на дороге

Андрей приехал к себе, в свой дом, и как уже не первый раз, уселся в кресло и стал ждать. Это уже стало чуть ли не привычкой. Спать совсем не хотелось. Он выспался днем. 
    Постепенно уходило, ослаблялось то влияние, которое оказывал на него Вадим, когда они были там, в клубе. Во всем поведении Вадима было что-то наивное и доверительное и даже детское, и точно так же наивно и доверительно и по-детски это воспринималось. Это влияние можно было назвать – влиянием обаяния. Сейчас Андрей хорошо чувствовал или, правильнее, понимал, что все то время находился словно под каким-то легким гипнозом – его не усыпляли, не внушали ему ничего, но удивительное доверие, которое было у него совсем недавно ко всему, что говорил Вадим, казалось ему сейчас именно таким – наивным и детским. Даже Анна в зеркале. Да, Андрей и до этого видел ее зеркале. Но был ли он сейчас убежден абсолютно, что это не галлюцинаций? А там, в клубе устроить такой фокус, который они и сами называли этим же словом, устроить фокус с зеркалами ничего не стоило.
     Но переложение относительно клуба, казино? Даже ребенок не станет так шутить. А если он, Андрей, утром скажет, что согласен?
     Ангел Сатаны. Если бы раньше Андрей услышал, что кто-то говорит о себе подобное, едва ли ему захотелось даже разговаривать с таким человеком, потому что это означало бы что такой человек просто глуп и примитивен. Но Вадим… уж он-то не был не примитивным не глупым.
     Сейчас у Андрея не было страха, что он услышит голос, увидит снова тень Анны. Но другой страх, тот, привычный страх и та, привычная тоска в нем остались. А появления Анны сейчас он совсем не боялся. Он ждал ее.
     Андрей ждал, сидя в кресле.
     Часам к пяти, когда в комнате стало совсем светло, Андрей понял, она не придет.
     Он пошел в душ. Андрей не спешил, время было достаточно, и он долго брился, потом долго стоял под холодной водой. Когда он вышел из душа и оделся, можно было уже выезжать и неспеша ехать, тем более, по Москве сейчас будет достаточно "пробок".
     Так и оказалось. Но Андрей не опоздал, он приехал даже раньше на несколько минут.
     Он поставил машину на стоянку у клуба.
     Первой он увидел Машу. Она стояла у большого черного "Ягуара". И она тоже сразу увидела его и весело помахала рукой.
     Андрей направился к ней. В это же время дверь клуба открылись, оттуда вышла Настя и вслед за ней Вадим.
     – Привет, – весело и даже радостно поздоровалась Настя и сразу взяла Андре под руку. – Я выполнила свое обещание. А ты?
     – Обещание? – не понял Андрей.
     – Так, все ясно, – сделала Настя обиженное лицо. – Я понимаю: пообещать – еще не жениться. Мужчины все такие, что угодно пообещают, лишь бы обольстить несчастную доверчивую девушку. А потом: прости, любимая, но у меня уже есть две жены и трое детей.
     – У меня только одна жена и ни одного ребенка. Так что я тебя не очень обманул, правда, пока не знаю в чем.
    Вадим поздоровался с Андреем.
     – Ну что, можем ехать? – сказал он.
    – Если мы больше никого не ждем, – сказала Настя. – Например, жену Андрея.
     – Нет, мы ее не ждем, – сказал Андрей.
    – Тогда вперед, – сказал Вадим.
     Он сел на руль "Ягуара", рядом с ним, на переднее сиденье села Маша. Андрей и Настя устроились на заднем. "Ягуар" мягко тронулся с места.
     – А где твоя жена сейчас? – спросила Настя, когда они выехали уже на широкую улицу и со всех сторон их теперь окружали другие машины.
     – В Москве, а точнее не знаю. Хотя и в том, что она сейчас в Москве, не уверен.
     – Все больше и больше становится интересно.
     Сейчас Андрей сообразил, что именно подразумевал Настя под своим выполненным обещанием – думать всю ночь о нем. Конечно она шутила, поэтому и Андрей не посчитал обманом, то, что сказал:
     – Всю ночь не спал и думал о тебе, как обещал.
     – Маш, ты можешь поверить в такое? – стала искать поддержки в своем сомнении Настя.
     – Я всегда всем верю, – засмеялась Маша. – Правда, всегда и оставляю небольшой кусочек сомнения, чтобы разочарования не были слишком тяжелыми.
     – Вадик, а ты? – не успокаивалась Настя.
     – Я не женщина, мне трудно мыслись вашими категориями. Кстати, Андрей, обратился Вадик к Андрею, ты не сказал, что ты решил.
     – В отношении чего? – не сразу понял Андрей.
     – Да в отношении чего? – заволновалась и Настя, но с вопросом этим она обратилась не к Вадиму, а к Андрею.
     – Все ясно, – сказал Вадим. – Впрочем, возможно, ты прав.
     Только сейчас Андрей догадался, Вадим спросил его о том, согласен ли он на предложение занять его место, стать хозяином казино, клуба и еще чего-то, о чем Вадим еще не сказал и теперь не скажет. И Андрей уже никогда и не узнают, потому что Вадим правильно его понял – Андрей отказался.
     – Это так, между прочим, – сообщила Настя: – но больше двух – говорят вслух.
     Они уже выехали из Москвы, продолжая все так же шутливо разговаривать о ни о чем не значащих вещах. И Андрею трудно было представить, что скоро должно случиться что-то страшное. Он не мог поверить, что может быть через несколько минут Настя умрет, а у Маши не станет ног, она превратиться в калеку на всю оставшуюся жизнь. Такая красивая, веселая, умная девушка. И если это так, то зачем? Для чего?
     – Еще только утро, а уже так душно, – сказала Маша. – Наверное опять гроза будет. Включи кондиционер, Вадим.
     – Тогда придется закрыть окна.
     – Тогда закрой.
     Окна закрылись и в салон стал поступать прохладный воздух.
     – Так еще можно жить, – сказала Маша.
     – А я устала, – смешно вздохнула Настя. – Я ведь сегодня еще ни минутки не спала.
     Настя посмотрела на Андрея.
     – Ты не против, если я немного посплю, если, конечно, сумею уснуть? – спросила она.
     – Почему я должен быть против?
     – Потому что моей подушкой будут твои колени. – И Настя, поджав ноги, легла на бок на широком сиденье "Ягуара", положив голову на ноги Андрея.
     От Москвы отъехали уже довольно далеко. Разговоры как-то сами прекратились, возможно оттого, что Настя действительно уснула, а самой веселой и разговорчивой во всей компании была именно она.
     Но тут Настя пошевелилась, перевернулась на другой бок. Теперь лицо ее почти касалось живота Андрея. Он вдруг почувствовал, что возбуждается. Ему стало немного неловко, он постарался сесть так, чтобы Настя не ощущала этого его возбуждения, почти мгновенной эрекции.
     Настя скосив глаза вверх, посмотрела на Андрея и улыбнулась.
     – Тебе тяжело? – спросила она детским наивным голоском.
     – Нет. Но…
     – Твое "но", я чувствую своей щекой. Оно мне нисколько не мешает.
     Настя взяла руку Андрея в свою. Рука ее стала холодной и в ней ощущалась дрожь. Видимо, Настя и сама это чувствовала, и сказала:
     – Это потому что вся кровь сейчас внизу моего животика, там все горит, – она старалась говорить тихо, чтобы ее слышал только Андрей, но из-за сдерживаемого дыхания сказала громче, чем хотела.
     – Я не прочь. И я не прочь. Но здесь не место и не ночь, и неудобно на балу такую даму на полу, – словно самой себе прочитала Маша стишок.
     – А кто подслушивает чужие разговоры, у того уши вырастут большие пребольшие, как у слона, – сказал Настя.
     А Андрей сейчас не верил, что что-то может случиться, что что-то может произойти. Не может случиться, не может произойти того страшного, о чем вчера говорил Вадим.
     "Ягуар" свернул в сторону, на ровное, уходящее далеко вперед асфальтовое шоссе. Километрах в пяти только оно, слегка сворачивая вправо, скрывалось за деревьями, перед этом пересекая по мосту небольшую речку, скорее ручей, вода которого искрилась, отражая солнечные лучи.
     Машин на шоссе почти не было, только далеко впереди тащился какой-то грузовик с бочкой в каких перевозят бензин или что-то подобное.
     Скоро "Ягуар" догнал эту машину. Он догнал ее у ручья, за которым сразу начинался лес.
     Шоссе было рассчитано только на то, что на нем смогут разъехаться две машины. И перед самым ручьем Вадим стал обгонять грузовик, Андрей успел заметить, что на боку бочки было написано "Битум". И в это вовремя из-за деревьев, навстречу им выскочила "Волга".
     Любой водитель на месте Вадима поступил бы точно так же, такое делается бессознательно, автоматически – он вывернул руль вправо и затормозил.
     Андрей услышал женский визг, перед тем, как одновременно столкнулись все три машины.
     "Ягуар" вместе в грузовиком соскочили с моста и врезались в не очень крутой берег ручья. Андрея подбросило, он ударился головой о потолок машины и на какое-то вовремя потерял сознание.
     Очнулся он, видимо, быстро и первое, что почувствовал, как что-то с силой давит на его слуховые перепонки. Тут же понял, это женский крик. И это был уже не только крик страха, но и крик боли. И не столько это давило на слух, как словно когтями царапало по каждому нерву Андрея.
     Их машина лежала, перевернувшись вверх колесами, на крыше, одна задняя дверь была открыта, видимо от удара. Андрей ползком, по внутренней стороне крыши, но теперь это можно было назвать и полом, выбрался из машины. С другой стороны под мостом он увидел лежавшую на боку "Волну". Грузовик с бочкой тоже лежал на боку рядом с их машиной и из откинувшейся в сторону крышки медленно, словно это полз огромный черных удав, вытекала смола.
     Но все это Андрей увидел мельком, почти не сознавая. Непрекращавшийся крик доносился из машины и не давал ему возможности сосредоточится, хоть на секунду. И он не думая даже, что ем нужно делать, как лучше поступить, схватил попавший под руки камень и лежа на боку стал выбивать им боковое стекло "Ягуара". Стекло, трескаясь, проминалось внутрь, в нем уже появилось небольшое отверстие, когда до Андре дошло, что легче будет вытащить девушку из машины через открытую заднюю дверь. Он бросил камень и снова вполз в машину.
     Это была Маша. Ее крик боли и страха давил и царапал нервы. Андрей схватил ее за руки и потянул из машины. Вытащив ее до плеч, Андрей поднялся на ноги и уже без труда выволок Машу наружу. Но когда он увидел, что с ней произошло, почувствовал резко подступившую тошноту – обе ее ноги были раздроблены, переломанные кости, внутри которых был виден красноватый костный мозг торчали неровными трубчатыми сколами, а ниже колен обе ноги просто волочились, держась только на коже и сухожилиях. И кровавый след оставался на крыше машины и траве, от этих ног, почему-то похожих на отломанные ноги манекена.
     Андрей сорвал с себя рубаху и оторвав от нее оба рукава стал на колени у валявшихся на траве ног Маши. А она в это время перестала кричать, проговорила едва слышно:
     – Так больно.
     И Маша приподнялась слегка, опираясь локтями о землю и посмотрела на свои ноги. Увидела их. И тутже снова упала на спину, потеряв сознание.
     Рукавами рубахи Андрей как можно сильнее перетянул ее ноги, там, где они остались целы. Кровь приостановилась, перестал вытекать из разорванных вен.
     Андрей поднялся и у него мелькнула мысль: а где же Настя? Он посмотрел по сторонам, и увидел ее.
     Настя лежала в нескольких метрах от него, в ручье. Она лежала лицом вниз и вода перекатывалась через ее плечи, спину, голову. Ноги ее лежали на белой отшлифованной водой гальке.
     Андрей подбежал к Насте, перевернул ее. Вода теперь перекатывалась через ее лицо, глаза ее были открыты и казались стеклянными под тонким слоем прозрачной воды, рот ее тоже был приоткрыт, и он полностью был залит водой. Андрей понял, что поступил глупо, перевернув Настю лицом вверх в воде. Он быстро вытащил ее на покатый берег. Теперь она лежала так, что верхняя часть ее тела, ее грудь, была ниже ног. Голова Насти свалилась набок и из приоткрытого ее рта вытекла вода.
     Андрей положил ладонь на ее грудную клетку, сверху прижал другой рукой и резко с силой надавил. Потом еще и еще раз. После каждого толчка изо рта Насти выплескивалась новая струйка воды. Он сел на нее верхом, чтобы было удобнее и снова несколько раз резко толкнул ее грудную клетку.
     И вдруг Настя чуть вдохнув, судорожно закашлялась. Андрей схватил ее за плечи и резко перевернул на живот. Ее тутже вырвало водой. Потом снова и снова. Наконец она глубоко вздохнула.
     Некоторое время она лежала прижавшись лицом и грудью к мелким камешкам устилавшим берег, она лежала почти не шевелясь, но Андрей видел, как приподнимается и опускается ее спина, и значит сердце ее работало и грудь вбирала в себя воздух и выдыхала его. Потом Настя пошевелила рукой, пытаясь поджать ее под себя, чтобы приподняться, и слабо застонала.
     Андрей поднял ее, посадил. Ничего не понимающими, бессмысленными глазами она смотрела на него.
     Андрей услышал позади себя шорох. Он обернулся и увидел мужчину. Тот, едва ступая на ногу, почти прыгая, подходил к нем. Но вдруг охнув, выругался и упал.
     – С ногой что-то, – сказал он. – Или подвернул или сломал.
     Судя по всему, это был водитель грузовика.
     Андрей сунул руку в карман, вынул телефон, бросил его мужчине. Телефон упал на траву рядом с рукой мужчины.
     – Позвони, – сказал Андрей, – вызови "скорую". Я не знаю где мы, не смогу объяснить, куда им ехать.
     И уже не обращая внимания на мужчину, снова повернулся к Насте.
     – Как ты себя чувствуешь? – Он взял ее за плечи. – Ты понимаешь меня, Настя? Ты меня слышишь?
     – Андрей, – проворила девушка слабым голосом, в глазах ее появилась осмысленность. – Да, я слышу тебя. Только меня зовут Анна.
 
19. Настя и Анна

Был вечер. Андрей и светловолосая, красивая девушка сидели сейчас в квартире Насти. Они приехали сюда к эту квартиру из больницы, девушка привезла его сюда, в эту квартиру.
     С водителем грузовика ничего страшного не случилось, у него была только вывихнута ноги и сотрясение мозга.
     Водитель "Волги" пострадал не больше Андрея, а то, что он так и не вышел из своей машины и не помог Андрею, он виноват в этом не был – семидесятилетний человек долго не мог выйти из шокового состояния после того, как его машина сорвавшись с моста пролетела метров десять по воздуху, упала в ручей, на колеса, даже не перевернувшись.
     Маше, как только привезли в больницу, сделали операцию и теперь у нее не был обеих ног, их ампутировали всего на несколько сантиметров ниже колен.
     Вадим умер почти мгновенно, его как Машу не защитили даже подушки безопасности, которых в "Ягуаре было целых шесть. Когда машина перевернулась, Вадим ударился головой о потолок и сломал шейные позвонки.
     Но кто была эта девушка, которая сейчас сидела рядом с Андреем он не понимал. У них еще не было времени поговорить об этом серьезно, чем там, на берегу ручья, когда она сказала, что она не Настя, а Анна.
     – Так все же, кто ты сейчас? – спросил Андрей.
     – Ты знаешь. Я Анна.
     – Но почему мы здесь? Судя по-всему, это квартира Насти.
     – Я знаю и помню все, что знала и помнила Настя.
     – Что знала и помнила Настя? – удивился Андрей.
    – Да, я знаю и помню все, что знала и помнила Настя, и знаю и помню все, что знаю и помню я сама.
     – То есть, Анна?
     – Да.
     – Ты притворялась, когда плакала? Когда узнала, что у Маши нет больше ног?
     – Нет. Настя и Маша были очень близкими подругами, и Настина память передала мне эту боль за то, что с ней случилось.
     – И как ты чувствуешь себя сейчас, ведь чтобы получить чужое тело пришлось убить человека.
     – С ней должно было это случится, со мной или без меня. И ты знаешь об этом. Тебе об этом говорили. Жизнь людей и их смерть только в воле Господа. Не я виновата, что он так решил, что она должна умереть молодой.
     – Да, конечно.
     В этих двух словах девушка уловила упрек, да и во взгляде Андрея чувствовалась неприязнь.
     – Но еще не забудь, я скоро умру, через несколько дней. А во мне сейчас все инстинкты и рефлексы обычного человека и я так же боюсь смерти сейчас как и любой другой человек, но почти никто из людей не знает дня своей смерти, а я знаю, я сейчас в положении неизлечимо больного, который точно знает, когда умрет. Или в положении приговоренного к смерти, которому сказали, что через несколько дней его казнят. И это у меня уже второй раз. А первый было, когда меня схватили и как ведьму бросили в подвал. И в чем меня ты обвиняешь? В нескольких днях жизни? А знаешь ты, что я испытываю сейчас, какие чувства? Христос, когда ему оставалось несколько дней до смерти, Христос, который знал, что будет повелителем вселенной и тот уединившись плакал и просил, что пусть его минует сия чаша. А я простая смертная и мне страшнее все во стократ.
     – Прости, – сказал Андрей. – Но… Анна…
     Андрей первый раз назвал ее по имени и растерялся, он не знал, как теперь называть эту девушку. Она поняла это.
     – Пусть будет так: когда нас только двое, говори мне – Анна, но при людях, пусть будет Настя.
     Андрей чуть заметно кивнул.
     – И все это ради мести? – спросил он. – Но я вижу, ты веришь в бога, как тогда: если ударила правой щеке – подставь левую.
     – Ты плохо понимаешь, то, о чем говорится в Евангелие. То о чем ты сейчас сказал относится к другому, Ну, например, раздраженная женщина оскорбила тебя в автобусе или трамвае, не отвечай ей на оскорбление оскорблением – подставь другую щеку – пусть ругается. Но есть в Евангелие другое: око за око, зуб за зуб, и вот это относится к моему случаю.
     – Но если ты в бога веришь, то как же ты с Вадимом могла договариваться, он сказал, что он ангел Сатаны.
     – Спроси о чем-нибудь попроще. Господа слуга меня пытал, насиловал и довел до самоубийства.
     – Значит, он не слуга Господа, а слуга Сатаны.
     – Зачем бы тогда Вадим стал помогать мне, если бы мой враг был его другом?
     – Не знаю.
     – А разве кто-то предал того садиста анафеме, кто-то отлучил его от церкви? Он бы похоронен со всеми церковными почестями.
     – Да, мне этого он понять. Но я тебя спросил, ты все это делаешь лишь ради мести?
     – Да, я поклялась и отомщу. Если хватит сил. И моя месть спасет еще и сотни душ, которые способен погубить этот монах. Он зло и я его уничтожу.
     – Если сил хватит, – повторил слова Анны Андрей.
     – Если ты мне поможешь, хватит.
     – Разве я не сделал всего, что от меня требовалось?
     – От тебя никто ничего не требовал. Тебя только просили.
     – Просили? Твоя просьба чуть не свела меня с ума. Да и сейчас…
     – Что сейчас?
     – Я не знаю, как мне относиться ко всему.
     – Как захочешь. Можешь уйти и забыть все.
     – Забыть?
     – Я только что сказала, что во мне не только моя память, но память Насти. Среди ее знакомых есть известный психотерапевт. У него врожденные способности к гипнозу сильно развитые знаниями и тренировкой. Сходи к нему и он поможет тебе все забыть.
     Андрей взял сигарету, закурил.
     – Что ты собираешься делать? Я хотел сказать, что нам нужно делать? – поправил он себя.
     – Ты правильно решил. Ведь мой враг стал теперь и твоим. И если бы ты отказался мне помогать, мог погубить себя.
     – Чем?
     – Ты и ему нужен.
     – Тому монаху?
     – Да.
     – Зачем?
     – Причина – твоя душа.
     – Моя душа?
     – Сейчас ты не поймешь. Я позже объясню, когда ты больше будешь знать.
     – Ты что-то недоговариваешь. Ты могла бы объяснить и сейчас.
     – Да. Ты прав. Могла бы. Но не могу. Не стану.
     – Я должен с закрытыми глазами делась все, что ты велишь?
     – Попробуй верить мне.
     – А что мне остается, когда нет выбора.
     – Есть. Просто это лучший выбор.
     Андрей промолчал. Но потом спросил, повторил свой вопрос:
     – Так что ты собираешься делать?
     – Расскажи мне подробней, все, что было и что ты видел, когда был у него, когда тебя туда привела бабочка.
     – Сначала я думал, что это бабочка – ты.
     – Я это уже поняла, но это была не я.
     И Андрей насказал Анне все сначала и подробно, все, что он мог вспомнить.
     – Значит, он сейчас врач, – проговорила Анна.
     – И судя по-всему, у него разрешение на частную практику.
     – Вот только кто он? Гинеколог, психиатр, терапевт?
     – Кажется, была какая-то табличка на двери, но я не обратил внимания. Ты хочешь пойти туда?
     – Да, – сказала Анна.
     – Он тебя узнает.
     – Не сразу.
     – А если ты не сдержишься?
     – Хоть я и женщина, но научилась скрывать свои эмоции.
     – Я буду где-нибудь рядом.
     – Я на это надеялась. А сейчас, Андрей, извини. Я едва держусь, чтобы не уснуть. Это с непривычки.
     – Здесь три комнаты, – сказал Андрей.
     – Я и не собиралась просит тебя, чтобы бы ушел. Наоборот, одной мне будет здесь нехорошо. Напрасно мы сюда приехали. Для меня здесь все знакомо, но и все чужое.
     – У меня вообще чувство, что мы без спроса забрались в чужую квартиру.
     – Это я виновата. Но теперь уже поздно жалеть. Ты не против, если я буду спать в той комнате, – указал Анна на соседнюю комнату, дверь в которую была приоткрыла.
     – А если ты не против, я буду спать в той, которая с балконом, там удобный диван.
     – Все, Андрей, спокойно ночи.
     Анна ушла в другую комнату  и закрыла за собой дверь.
    
     20. Четыре трупа
   
Табличка на двери была. Медная. Блестящая. Выгравированная надпись сообщала:
     "Мейерх М. М. Доктор, специалист по нетрадиционной медицине, профессор".
     – Профессор нетрадиционной медицины, – проговорила Анна. – Можно было сразу догадаться, кого он выберет.
     – Может мне с тобой? – сказал Андрей.
     – Чтобы он сразу понял?
     Анна нажала на кнопку звонка. Андрей спустился на площадку между этажами.
     Дверь никто не открыл. Анна снова позвонила. За дверью была тишина.
     – Никого нет, – сказал Андрей, понимаясь по лестнице.
    – Живых никого, – сказала Анна.
     – Тот, в черном там?
     – Тот в черном – мумия. От него не может быть такого запаха.
     Андрей и сам уже чувствовал сладковатый, неприятный запах разложения. Но думал, где-нибудь в подъезде сдохла кошка или крыса.
     – Если все, как я думаю, дверь должна быть открыта, – сказала Анна и взялась за ручку двери, надавила на нее.
     Дверь приоткрылась. И сразу трупный запах с такой силой ударил по обонянию, что Андрей едва сдержался, чтобы его не стошнило. Он стоял за спиной Анны и не видел ее лица, но по ее движению головой, понял, что и она с трудом переносит подобное.
     Анна открыла дверь шире и они с Андреем вошли в квартиру. И хоть тошнота все сильнее подступала к горлу, Андрей закрыл за собой дверь.
     Они прошли в комнату, в которой Андрей был прошлый раз.
     Здесь осталось все точно так же, как было, когда Андрей ушел отсюда несколько дней назад: мужчина в черном валялся рядом со стула, с которого упал, когда Андрей приподнял его и потом небрежно отпустил. И полный, невысокий человек в белом халате, тоже лежал точно так же, как тогда, когда ударился головой о ножку стола. Только теперь он стал еще толще, от жары все его тело распухло и халат натянулся на нем до предела. По его губам, приоткрытым глазам ползали огромные зеленые блестящие мухи.
     – Я все-таки убил его, – проговорил Андрей.
     – Нет, – коротко сказала Анна и спросила: – В такой квартире должны быть еще комнаты?
     – Да, – отозвался Андрей. – Я жил раньше в таком доме, эта квартира должна быть двухкомнатной.
     Анна вышла из комнаты, где лежали трупы двух мужчин, осмотрелась, осторожно пошла по узкому проходу. Сделав несколько шагов по нему, увидела сбоку дверь. Она прошла в эту дверь. Небольшая комната, судя по-всему, спальня. Здесь была только кровать, одно кресло, небольшой бельевой шкаф, тумбочка у кровати и еще одна, на которой стоял телевизор.
     – Эта комната должна быть больше, – сказал за спиной Анны Андрей, – и вообще, в этой части квартиры все переделано.
    Андрей увидел щель в стене, подошел ближе и понял, что это дверь. Он открыл ее и, наклонив голову вошел. Узкий небольшой чуланчик освещался только светом проходящим через открытую дверь из комнаты. Но Андрей сразу увидел сидевшего на кровати человека. Андрей подошел ближе. Это была женщина и она была мертвой. А на плечах нее Андрей увидел болтавшейся ремень, которым она, видимо, была задушена.
     Лицо женщины было искажено жуткой гримасой и язык ее высовывался ниже подбородка. И тут Андрей заметил на языке желтоватую искорку. Он вынул из кармана зажигалку. Когда ее слабенький огонек осветил лицо он увидел золотой шарик, словно прилипший к языку. И сразу же бросились в глаза длинные светлые волосы завитые и выкрашенные на концах в розоватый цвет. Это была та проститутка, которую Андрей отпустил, которая называла себя Элли.
     Сзади послышался шорох. Вздрогнув, Андрей обернулся.
     – Знакомая? – Спросила Анна, когда Андрей обернулся.
     – Я ее первую хотел убить. Но почему-то отпустил.
     – Посмотри на ремень, – сказала Анна, – возможно он знаком тебе.
     Андрей посмотрел на ремень и узнал его. Это был его ремень.
     – Тот самый? – спросила Анна.
     – Да. И тот самый, когда ты мне не дала задушить Светку.
     – А ты говорил, что убил его. А он после этого еще сам убить женщину.
     Андрей протянул руку к ремню.
     – Не притрагивайся к нему, – резко сказала, почти приказала Анна и повторила: – Не притрагивайся.
     – Меня могут найти по нему.
     – Почему тебя должны искать? Пойдем отсюда.
     Они вышли из кладовки, из комнаты. Когда шли по узкому коридорчику, Анна вдруг остановилась. Она открыла дверь ванной и включила в ней свет.
     Давно не мытая белая эмаль ванны была вся в пятнах, а на дне ее что-то лежало. Андрей шагнул вслед за Анной. чтоб рассмотреть. Это были куски уже протухшего мяса, мелко порубленные. И среди них Андрей вдруг увидел человеческую голову, женскую голову разрубленную пополам.
     Он выскочил из ванной. А вслед за ним и Анна. Но она тут же открыла другую дверь, туалета, захлопнула ее а собой. В туалете с шумом потекла вода и было слышно, что Анну вырвало.
     Через полминуты она вышла бледная и ни говоря ни слова направилась к выходу.
     Когда они вышли из квартиры, некоторое время в ней было тихо. Потом послышался тихий шорох. Мужчина в черном костюме поднялся, поднял черную шляпу и надел на лысую голову. Потом он направился в ванную, вошел. Наклонившись он взял один из кусков, лежавших в ванне. Неторопливо он стал стучать им по краю ванны. Он ударял им до тех пор, пока из кости не выскочил мозг. Осторожно взял его в пальцы, мужчина в черном поднес его ко рту и всосал в беззубый рот и стал жевать, закрыв от удовольствия глаза.
     Потом он достал из-под ванной пакет, уложил туда несколько кусков человеческого тела и направился к выходу…
     Андрей и Анна долго ехали молча. Анна прямо из горлышка бутылки маленькими глотками пила минеральную воду, которую купил ей в киоске Андрей.
     – Я думал, ты ко всему привыкла, – заговорил наконец Андрей.
     – Это не я, это Настя не привыкла, – ответила Анна и сразу о чем-то задумалась и вдруг быстро сказала: – Поворачивай. Развернись, мы едем обратно.
     – Зачем?
     – Разворачивайся, спросишь потом.
     И пока Андрей искал место, где можно было развернуться, чтобы ехать в обратную строну, Анна сказала:
     – Мы забыли о нем.
     – О ком?
     – О той мумии в черном. Почему она там была?
     – А где ей быть?
     – Монах. Он нашел себе другое тело. А слуга ему нужен. Почему он не с ним, а остался там?
     – Почему? – задал Андрей Анне тот же вопрос.
     – Нет, он не остался, – стала рассуждать Анна. – Он падальщик, он приходил без разрешенья своего хозяина, чтобы полакомиться, как ребенок без разрешения матери забирается в буфет, где стоят банки с вареньем.
     – И что?
     – Нам нудно было забрать его с собой, мы могли уже знать, кем теперь стал монах, где искать его.
     Когда они снова подъехали к дому, то стразу поняли, что в квартиру им мне войти. Даже рядом с подъездом было много людей в милицейской форме и штатском, но по виду которых было сразу понятно, что они не просто так, не из любопытства здесь, к тому же распоряжаются теми, кто в форме. А любопытные соседи уже обсуждали, что случилось в квартире профессора.
     А маленький человек с черном костюме и черной шляпе стоял на углу соседнего дома и смотрел на все. Потом он повернулся и неспеша пошел, держа под мышкой полиэтиленовый пакет.
     Андрей снова развернул машину.
     – Давай не поедем в квартиру Насти, – сказал Андрей.
     Анна, соглашаясь, кивнула.
     – Поем ко мне.
     Она снова кивнула.
     – Мы найдем его, – сказал Андрей.
     – Но когда.
     – Через неделю или через месяц.
     – Через неделю если не найдем, я снова стану призраком.
     – Но ты сможешь… – неуверенно заговорил Андрей.
     – Нет, не смогу. Ведь я не он. Я не стану убивать людей, чтоб получить их тело. С Вадимом повезло.
     – Но есть другие.
     – Кто?
     – Он говорил о каком-то супрефекте…
     Анна рассмеялась.
     – Да к нему стоит лишь обраться он не то что просто откажет, он ушлет меня в такое место, откуда я и через тысячу лет не вернусь. Он Господа слуга.
     – Но кто-то другой?
     – Я никого не знаю больше. Андрей, послушай. Если мы не сможет за эти несколько дней найти монаха… Ты хорошо спрятал библию?
     – Она в кресле, под сиденьем.
     – Так вот, тебе придется снова прочить те слова, которые я в ней написала. Теперь ведь ты не станешь бояться.
     – Тебя я уже не боюсь.
     – Мне приятно это. Но только теперь он станет осторожней. А еще, он за тобой будет теперь следить, ведь ему тебя найти не так сложно. Да ему и искать не нужно, он знает, где ты.
     – Но если он ко мне сам придет, тогда и нам искать его не надо.
     – Пока я Настя, я не смогу сразу понять, даже если он окажется рядом. И он уже сегодня узнает об этом – тот, в черном, слуга его, он меня видел, и передаст ему, что я взяла чужое тело. Как глупо, что я сразу не поняла этого.
     Был еще день, но неожиданно потемнело. Тучи закрыли все небо. Деревья стали сгибаться под порывами ветра. Еще пока вдалеке были видны вспышки молнии, и гром слышался еще только отдаленный. Но молнии сверкали все ближе и ближе и гром слышался все сильнее. И неожиданно прямо перед машиной вспыхнула и ослепила молния и одновременно с ней раздался такой силы грохот, что Андрей на какое-то время перестал слышать, а перед глазами вместо дороги виделась ярко-голубая полоса. Ему пришлось остановиться, чтобы не выехать на встречную полосу или не съехать с дороги. Постепенно и ослепление и глухота прошли. Сквозь стекла ничего не было видно из-за начавшегося ливня.
     – Убита девушка, которую я хотел убить. Моим ремнем, которым я хотел ее задушить. Зачем?
     – Чтобы понять, почувствовать тебе, твою душу – ты хотел это сделать, но он это сделал за тебя, теперь он тебя хорошо знает.
     – Он знает меня таким, каким  был тогда, в тот момент.
     – Да, он сделал ошибку, ему нужно было отпустить девушку, как это сделал ты.
     – Но откуда у него мой ремень. Откуда он узнал, что именно эта девушка была у меня? И зачем я ему?
     Анна не ответила.
     – Я всегда любила грозу, – сказала она. – Сейчас она меня пугает.
     – Может быть, Настя боялась грозы.
     – Давай заедем к Маше. Ей сейчас очень тяжело.
     Андрей чуть заметно кивнул, соглашаясь, включил стеклоочистители и тронул машину с места.
 
21. "Все еще жена"

– Но как-то можно его найти, ты должна это знать, – проговорил Андрей.
      Он стоял у окна, но видел он только свое мутное отражение в стекле – уже наступил вечер, и хоть гроза и дождь давно кончились, но все небо оставалось закрытым низкими облаками.
     – Его нельзя найти, пока он как-то не проявит себя, – ответила Анна.
     Она сидела в кресле и курила. Во всей ее позе, в ее голосе чувствовалась напряженность.
     Андрей и Анна сейчас были в доме Андрея. Куда он переселился после того, как увидел Иру и Эдика в одной постели.
     – Никогда раньше не курила, – сказала Анна с легкой усмешкой.
     – Зато Настя курила, – отозвался Андрей и тут же заговорил о прежнем. – У него времени больше чем у тебя.
     – Да. Но это не значит, что он станет ждать. Он знает, что я не остановлюсь и не захочет меня отпускать из этой жизни, из этого мира так просто, потому что в этом случае уже я окажусь у него за спиной.
     – Что значит, "так просто"?
     – Он постарается убить меня, если говорить принятым здесь языком.
     – Ты хочешь сказать, убить твою душу. Но душа бессмертна. Или нет?
     – И да и нет.
     – Что это значит?
     – Много чего. Например, она может рассыпаться, распасться, не без чужой помощи, конечно, и тогда она и будет существовать, но одновременно ее и не будет.
     – Не понимаю.
     – Той души уж не станет, а появится множество мелких душонок. Но может быть и так, что человек сам калечит свою душу или кто-то, кто сильнее калечит ее, и частицы ее отмирают. Это не значит, что они умирают совсем, а как бы отслаиваются, и человек жив и здоров, а частички эти уходят из него, как уходят из умершего, но понемногу, кусочками, и человек постепенно превращается в духовного урода. А частички те тоже становятся мелкими жалкими душами. Но может быть и по-другому, душа может стать больше, сильнее, величественней.
     – Ты сказала, превращается в духовного урода, но разве тот монах не такой, не моральный урод?
     – Урод? Быть может и урод, но сильный. И в душе его зло и оно завладело ей необратимо.
     – Что такое зло?
     – Зло? Оно бывает разное. Есть то, которое есть в каждом. В каждом есть и зло и добро, хотя все это относительно.
     – Но значит есть не относительное зло. Это что такое?
     – Не знаю. Знаю только само по себе оно бессильно, но завладев душой, оно как паразит, как зараза, пользуется ее силой.
     – И оно может войти в любого? В душу любого человека?
     – Нет. Но во многие: в душу слабую, в которой нет противоядия от зла, или в ту, в которой собственное зло сильнее и нарушает равновесие добра и зла в душе, как тело рожденное с изъяном. Или в ту, в которой образовалась пустота.
     – Но если есть зло, которое приходит ниоткуда, должно быть и добро, которое приходит так же.
     – Нет. Представь, что зло холера иль чума. Микробы входят в тело человека, и чтобы вылечить его, нужно изобрести и приготовить лекарство, которого в природе нет готовым. Так и со злом.
     – Ты сказала: "в которой образовалась пустота". Как у меня?
     – Да.
     – Так я для этого нужен ему?
     – Нет. Не только для этого. Сделать твою душу похожей на его, это только подготовка к главному.
     – К главному? А что главное?
      – Сейчас я не могу сказать об этом.
     – Почему?
     – Почему? – повторила Анна и, подумав, сказала: – Причина похожа на ту, по которой почти ни одна женщина не может подойти к мужчине и сказать ему прямо, что хочет с ним переспать.
     В это время Андрей и Анна услышали, как открылась входная дверь. Анна вопросительно посмотрела на Андрея, лицо Андрея стало слегка удивленным. Он пошел посмотреть, кто бы это мог быть. Но только он открыл дверь комнаты, как увидел Иру, свою жену.
     – Ты здесь. Я так и знала, что найду тебя здесь, – голос Иры был тихим и неуверенным. – Правда, не надеялась, что ты сейчас дома, думала придется жать до утра. Но увидела в окне свет и обрадовалась.
     – Зачем я тебе? – спросил Андрей.
     – Мы так и будем стоять: ты на пороге комнаты, я в холле?
     – Проходи, – сказал Андрей и сам вернулся в комнату.
     Ира вошла вслед за ним. Она сразу увидела Анну. Но, казалось, она другого и не ждала. Ни лицо, ни голос ее нисколько не изменились, когда она сказала ей:
     – Здравствуйте. Меня зовут Ирина, я жена Андрея. – И тут же посмотрела на Андрея. – Извини, я не подумала, может быть ты не хотел, чтобы…
     – чтобы эта девушка знала, что у меня есть жена? – договорил за Иру Андрей. – Она это знает.
     – Значит, я не сказала ничего, что тебе повредило бы.
     – Какая ты стала заботливая, Ирочка, – удивился Андрей, но в его голосе чувствовался и сарказм. – Может ты и кровать нам постелешь? Правда кровати здесь нет, здесь только диван. Но это безразлично.
     – А вот всего этого не стоило говорить. – Анна резко поднялась из кресла.
     – Нет, почему, я заслужила такое отношение, – тихо проговорила Ира.
     Андрей удивленно посмотрел на Иру, подобного самоуничижения он не ожидал от нее.
     – Я пойду погуляю, – сказала Анна.
     – Вас как зовут? – спросила ее Ира.
     – Настя.
     – Спасибо Настя.
     Анна вышла из комнаты, потом негромко хлопнула входная дверь.
     – Андрюша, – Ира подошла к Андрею. – Я знаю, я заслужила подобное отношение…
     – Ты уже говорила это.
     – Но выслушай меня.
    – Я этим сейчас и занимаюсь.
     – Дня не было, минуты не было, чтобы я не проклинала себя за свою глупость. Но я слабая женщина.
     – Это штамп. К тому же глупый и лживый. Женщины только физически слабее мужчин. В остальном…
     – Женщина есть разные.
     – Но ты не слабая.
     – Ты не хочешь меня даже выслушать.
     – Ты правильно поняла. Не хочу.
     – Но почему?
    – Ира, если я скажу, что я люблю другую, такой ответ тебя устроит?
     – Нет. Потому что я не верю тебе.
     – А если скажу, что не люблю тебя?
     – Я этому тоже не верю, ты это говоришь, потому что злишься на меня.
     – Нет. Уже совсем не злюсь, нисколько.
     – Я не верю тебе.
     – Ты это повторяешь уже в третий раз за две минуты. Как можно желать жить с человеком, которому не веришь ни в чем.
     – Что мне сделать, чтобы ты меня простил? Скажи, я сделаю все, что скажешь.
     – Что сделать? Знаешь, у меня сейчас мало времени, подай без меня заявление о разводе.
     – Не шути так, Андрей.
     – Это не шутка.
     – Но нельзя же из-за одной ошибки. Неужели нельзя простить одну единственную ошибку?
     – Ошибка – случайность. Когда ошибку подговаривают, подстраивают – такое нельзя назвать ошибкой.
     – Ты прогоняешь меня?
     – Сейчас уже поздно. Ты не ездишь на машине. Как ты оказалась здесь в такое время? Как добралась сюда?
     – Меня подвезли.
     – Эдик?
     – Да, он. Ну что в этом такого? Между нами ничего больше не было после того. Правда.
     – А говорила, что собиралась ждать до утра.
     – Я увидела свет, поэтому сказал Эдику, чтобы не уезжал. А если бы тут тебя не было, я осталась бы одна. Ты не веришь?
     – Я верю. Подожди минуту.
    Андрей нашел лист бумаги, взял ручку и стал что-то писать. Когда закончил, протянул лист бумаги Ире. Ира взяла его, но не читая спросила:
     – Что это?
     – Это мое согласие на развод. Ты сможешь, как договорились, подать заявление о разводе и все сделать сама?
     – Мы не договаривались.
     – Ты сама сказала, что на все согласна. Пойдем я тебя провожу.
     – Так ты не хочешь выслушать меня.
     – Ты все уже сказала.
     – Тебе сейчас не до меня. Но давай встретимся в другое время и все-таки поговорим.
     – Мы обязательно встретимся в загсе, когда будем разводиться. Хотя, к чему встречаться, ты можешь все сделать сама. Тебе пора, Эдик заждался уже.
     – Ты стал жестоким. Раньше ты таким не был.
     – Пойдем, Ирочка. Пойдем.
     Ира повернулась и пошла к выходу.
     Андрей вышел вместе с ней, чтобы позвать Анну.
     – Если ты так поступаешь, – сказа Ира остановившись и повернувшись к Андрею, – Тогда запомни – я все еще тебе жена.
     – И что это значит?
     – Ты позже поймешь, что это значит.
     Ира повернулась и пошла к воротам, недалеко от которых в темноте выделялся светлым пятном автомобиль.
     Ира подошла к нему, села, хлопнула дверца и машина, включив фаты, тутже тронулась с места.
     К Андрею подошла Анна.
     – На улице холодно. Пойдем в дом, – сказал Андрей.
     – Она меня напугала, – сказал Анна.
     Андрей, пропустив Анну веред, вошел следом и закрыл за собой дверь.
     – Чем?
     – Не знаю. У меня странное чувство, мне показалось, будто она была даже довольна, когда увидела меня.
     – И что это значит?
     – Может ничего, а может очень многое.
     А Ира в это время сидела рядом с Эдиком в машине и, включив в салоне свет, читала написанное Андреем согласие на развод.
     – Ну, – спросил Эдик, – кто эта женщина?
     – Да плевать мне кто она. Вот это для меня важнее, – показав Эдику бумагу, сказала Ира.
     – А мне плевать на ту бумажку, для меня важно, кто та девушка.
     Голос Эдика прозвучал жестко, так что Ира сразу спрятала бумагу и посмотрела на Эдика чуть испуганно.
     – Ты изменился последнее время, – проговорила Ира.
     – Все люди меняются. Ты тоже год назад была не такой.
     – Я любила Андрея. А тебя ненавидела.
     – Нет. Ты меня очень хотела. Ты только внушала себе, что ненавидишь меня. А знаешь почему? Тебя эта ненависть еще больше возбуждала. Ты от своей ненависти получала огромное сексуальное наслаждение. И ты себе ее внушала, а потом тащила меня в кровать, в свое супружеское ложе, – засмеялся он.
      Вдруг Эдик резко и коротко ударил Иру по щеке. Ударил тыльной стороной ладони. Она вся сжалась от боли, схватилась руками за лицо.
     – Чувствуешь, как тебя и сейчас возбуждает ненависть ко мне?
     С полминуты Ира сидела закрыв лицо руками, потом убрала руки от лица, наклонившись к ногам Эдика стала расстегивать молнию на его брюках. Он взял ее за волосы и поднял голову.
     – Потом, – сказал он. – Сейчас мне твой ротик нужен для другого. Рассказывай и очень подробно, какая она, эта Настя? Ни одной мелочи не пропускай. Как она ведет себя, как говорит, как сморит, как пальцем шевелит, все рассказывай.
    – Она… Я не успела хорошенько ее рассмотреть, она быстро ушло. Но то, что заметила – первое на что обращаешь внимание, это ее грустный взгляд… – с трудом вспоминая, начала рассказывать, Ира.
    
22. Перстень графини де Санти

Андрей понимал, что просыпается. Но из тяжелого бредового сна он выходил медленно, с трудом. Наконец, открыл глаза. За ночь все тучи исчезли и снова светило солнце. Андрей поднялся с постели, подошел к окну. Воздух был свежий и чуть прохладный, каким он и должен быть, если ты не в городе, если слышишь не чириканье воробьев, а пение каких-то других и знакомых и одновременно незнакомых птиц, если вместо шума машин слышишь легкий шорох леса и журчание ручья.
     Андрей пошел в ванную, побрился. Потом долго, пока тяжесть сна не растворилась, не ушла вместе с водой, стоял под холодным душем.
     Он оделся, поднялся на второй этаж и постучал в дверь комнаты, где спала Анна. Ему никто не ответил. Андрей приоткрыл дверь. В комнате никого не было.
     Он спустился вниз, прошел в комнату, где спал этой ночью, сел в кресло, закурил. И так, ничего не делая, не зная, что ему делать он просидел больше часа.
     Почти никогда в жизни у него не был такого, чтобы ему было нечем заняться, последнее время подобное случалось нередко.
     Когда-то он слышал, что так иногда бывает, когда наступают в жизни какие-то изменения, изменения не по твоей воле.
     Была уже вторая половина дня, Анна все не появлялась.
     Он выходил из дома, бродил по улице и ждал, возвращался в дом сидел а кресле, курил и ждал, и каждая минута казалась ему мучительно длинной, словно у человека, у которого болит зуб.
     Он ждал Анну и он понимал, это глупо – сидеть вот так и ждать. Но он сидел и ждал.
     Он ждал и чувствовал, как снова в нем начинают расти, усиливаться те чувства страха и тоски, которые за последнее время сильно ослабли, так, что на это можно было почти не обращать внимания. И он не понимал почему они вновь появились. Впрочем, несколько месяцев назад, когда он первый раз почувствовал такое, он тоже не понимал ничего. Но тогда он знал, что причина в его галлюцинациях, которые оказались совсем не галлюцинациями, а реальностью скрытой от большинства людей.
     Но что же сейчас?
    Было шесть часов вечера. Андрей чувствовал себя больным как раньше, как несколько месяцев назад.
     Внезапно, хоть Андрей и ждал, хлопнула входная дверь, послышались шаги. Он узнал их, это ее шаги.
     Он услышал ее шаги и мгновенно исчезли и тоска и страх. И это испугала его еще больше. Но это был уже другой страх, понятный. Беспричинный страх исчез, но Андрей понял теперь, откуда он появился снова. И теперь это было противоположенное тому, что было раньше – сейчас те самые беспричинные, жгущие его холодом изнутри – тоска, боль, страх – появились оттого, что Анны не было рядом, и теперь это стало причиной страхов, как когда-то ее появление.
     Но что же будет, когда она уйдет навсегда, исчезнет, растворится?
     – Ты где была? – неожиданно для самого себя, спросил Андрей резко, даже враждебно.
     Анна удивленно посмотрела на него.
     – Ты не прочитал мою записку? – спросила она.
     – Какую записку?
    – Да вот она на столе, – показала она на небольшой листок бумаги. – Утром я не захотела тебя будить и оставила записку, попросила подъехать за мной, если сможешь к четырем часам.
     Андрей взял листок, на который почему-то не обратил за все время, которое ждал Анну внимания. Там было написано все то, что Анна сказала.
     – Прости, я сам не знаю, что со мной, – проговорил он.
     Но удивленный взгляд Анны сменился сейчас на болезненный, заботливый и одновременно виноватый. Она быстро подошла к Андрею, опустилась на колени перед креслом, взяла его руку.
     – Я боялась этого, – сказала она.
     – Чего? – спросил Андрей и сам почувствовал себя виноватым за свой резкий тон.
     Он взял руки Анны и потянул ее к себе, хотел посадить на колени. Но едва коснувшись его, не успев даже сесть, Анна резко вскочила на ноги и отступила на несколько шагов.
     – Что с тобой? – удивился Андрей.
     – Нет, нет, ничего, – проговорила Анна, задумалась на какое-то время, потом спросила:
     – О чем я говорила?
     – Что боялась чего-то.
     – Да, – вспомнила Анна. – Я боялась. Я хотела приучить тебя к себе, чтобы ты перестал бояться меня. Я не думала, что ты так сильно привыкнешь.
     – Приучить?
     – Да. Но это пройдет. Поверь мне, я знаю.
     – Это что, было что-то вроде приворота, ворожбы?
    – Нет. Ничего такого не было, просто я пыталась внушить тебе, что меня не нужно бояться. Это похоже на гипноз, совсем легкий, действующий только на сознание, не затрагивающий душу. Я не подумала, что ты в то время был слишком восприимчив. Да ты и сейчас такой. Это пройдет, это не на долго.
     – Спасибо, успокоила, – усмехнулся Андрей.
     – Ты веришь мне?
     – Мне кажется, последнее время я тебе верю больше, чем себе.
     Анна шагнула к нему, казалось она хотела обнять его. Но вдруг остановилась.
     – Ты не откажешься сейчас съездить со мной в одно место? – спросила она, и в голосе ее было заметно смущенье.
     – Не спрашивая куда? – спросил он.
     – Можешь спросить, но лучше увидеть.
     – Конечно поедем, куда захочешь. Но только… мы не теряем напрасно время?
     – Нет. Это время не будет потеряно напрасно.
     … Недалеко от Садового Кольца Анна попросила Андрея свернуть во дворы.
    – Останови машину здесь, – попросила она остановить машину у одного из восьмиэтажных кирпичных домов. – Здесь подождем.
    – Чего?
     – Не чего, а кого. Скоро увидишь.
     – Все женщины любят тайны и любят быть таинственными и загадочными.
    – Без этого женщина будет неинтересна.
     – Нам долго ждать?
    – Не знаю. Нет, уже не надо ждать. Вон идет девушка с темными распущенными волосами. Посмотри на нее.
    Девушка подходила все ближе. Андрей смотрел на нее и чем ближе она подходила, тем удивленнее становилось его лицо. И когда она была совсем рядом, шагах в двадцати, казалось он забыл даже о той девушке, которая сидела рядом с ним в машине, и растерянно ни к кому не обращаясь сказал:
    – Это Анна.
     Девушка поднялась по нескольким ступенькам и скрылась в темноте подъезда.
     – Нет, ее зовут Виктория, – услышал Андрей голос той, которая сидела рядом с ним. – Чаще ее называют просто Викой.
     – Но это точная копия той девушки, которую я видел в зеркале.
     – Ты видел там меня.
     – Действительно, – опомнился Андрей. – Но кто тогда она?
     – Я же сказала – просто Вика.
     – Объясни.
     – Двадцать одно поколение сменило друг друга с тех пор, как меня хотели сжечь. И трижды за это время рождались женщины, как капли воды похожие на меня. Она, Вика и есть третья.
     – Но почему она здесь, в Москве?
     – Я тебе уже говорила, что мою дочь спрятали от монахов. Но это было слишком опасно и не только для нее, но и для тех, кто прятал – скрывая дочь ведьмы, они сами моги попасть на костер. И ее решили отправить туда, где не было той страшной охоты на ведьм. Таких было две страны Италия и моя родина Испания. Но в обе эти страны было везти опасно, монах подозревал, что мою дочь увезут, поэтому на дорогах следили. Тогда решили везти сначала в страну, где если и сжигали ведьм, то разве что случайно, сам народ от страха закрывал какую-либо старуху в ее же доме и вместе с домом и сжигали, а для ребенка там не было опасно. Тогда на Руси правил Михаил Федорович, первый из Романовых. Оттуда уже хотели отправить ее на мою родину, но получилось по-другому. Ее взял к себе небогатый дворянин, а когда она стала большой, его сын женился на ней. Это все я узнала уже после своей смерти.
     – Так это твоя праправнучка.
     – Да, только не два раза "пра", а двадцать один. И не моя, а графини де Санти. Когда душа расстается с телом она перестает быть тем, что было и что значило в этом мире.
     – Но ты еще не совсем ушла из этого мира.
     Анна грустно качнула головой.
     – Да, моя клятва и мое самоубийство держат меня здесь.
     – Ты мне ее показала, зачем?
     – Есть две причины. Первая, я хочу, чтобы ты отдал ей вот это. – Анна достала из сумочки перстень и протянула Андрею.
     Андрей взял его. Это был черный жемчуг в золотой оправе, небольшой, но необыкновенно красивый, его окружали семь бриллиантов.
     – Это один из моих свадебных подарков. Он принесет ей счастье, которого она заслуживает.
     – Почему ты сама не отдашь? Ведь ты сейчас можешь.
     – Нет, не сейчас. Это вторая причина, связанная с первой, почему я показала тебе эту девушку. Все должно быть сделано в определенное время. Если отдать ей его сейчас, то вместо счастья он принесет ей вред.
     – Как я узнаю, когда ей нужно отдать его?
     – Ты это почувствуешь. А если не почувствуешь, не отдавай никогда.
     – Прабабушка двадцать один раз, – поговорил Андрей с задумчивой улыбкой. – А выглядишь не старше.
     – Ты не забыл? Ты видишь сейчас тело Насти.
     – Я помню. Я сказал о том, что видел в зеркале.
      – В зеркале я на год старше, чем она сейчас. Ей девятнадцать. А мне там двадцать и будет до тех пор, пока я не смогу уйти из того проклятого мира, который между двух миров. А уйду я только, когда покончу с моим врагом монахом.
     – Перстень графини де Санти, – проговорил Андрей.
     – Да, его можно так назвать, в отличии от меня. Хотя, как ни хотелось бы мне ей не быть, ты прав, я пока еще графиня де Санти.
     – А говорила, что нет.
     – Потому что не хочется ей быть. Мне тяжело ей быть. Я этим скована.
     – Ты все еще не знаешь где монах? – спросил Андрей.
     – Знаю. Я нашла его. Как я и говорила, он не станет сидеть и ждать.
     – Ты видела его?
     – Да. Видела сегодня. А он меня. Так что осталось совсем недолго тебе меня терпеть.
     – Ты знаешь, что сегодня со мной было, когда ты исчезла.
     – Когда ты не смог прочесть записку, которая лежала на столе перед тобой?
     Андрей промолчал.
     – Поедем домой, – сказала Анна.
     По дороге Андрей несколько раз пытался заговаривать с Анной, но каждый раз он отвечала одно и тоже: "Поговорим, когда приедем".
    
     23. И призрак и женщина. "Да, это он Монах"
    
     Андрей заехал в ворота и остановил машину около дома. Вечер только наступал.
     Когда Андрей и Анна вошли в комнату, Андрей увидел на полу у стола пакет, на который до этого не обратил внимания.
     – Что это? – спросил он Анну.
     – Когда я возвращалась, зашла в магазин и купила кое-что, чтобы ты не умер от голода, – улыбнулась Анна.
     – Откуда у тебя деньги?
    – Это не у меня, это деньги Насти. В ее сумочке немного было. А вот у тебя почти не осталось денег, а они тебе были бы нужны.
     – Ты против того, что я отдал на лечение Маши?
     – Нет. Но ты отдал почти все.
     – Это дорогая клиника. Только ноги Маше все равно не вернешь ни за какие деньги в мире.
     – В этом нет твоей вины. Это зачем-то нужно Господу.
     – Странные желания.
     – Я не хочу об этом говорить.
     Анна взяла Андрея за руку и усадила на диван, сама села рядом.
    – Тогда скажи, откуда это? – спросил Андрей.
      Он достал из кармана перстень.
     – Не только перстень, – ответила Анна. – Есть еще шкатулка, сейчас ее можно назвать старинной. Она принадлежала графине де Санти. Эту шкатулку я помогала сохранить все эти четыреста лет. Она хранится дома у Виктории, у Вики. Сегодня я забрала оттуда перстень, чтобы ты отдал его ей.
     – Забрала?
     – Да.
     – Забрала у нее, чтобы отдать ей?
     – Она не знала, что он там лежит, и не только этот перстень там.
     – А что еще?
     – Ты это узнаешь, когда откроешь крышку, скрывающую второе дно. Но, возможно ты этого и не сделаешь. Хотя я постаралась все устроить так, чтобы это случилось.
     – Постаралась устроить?
     – Да. Для этого пришлось поссорить ее с ее молодым человеком.
     – Поссорить? Зачем?
     – Я уже сказала зачем. Но могу еще добавить. Это ее молодой человек, он уже считался ее женихом, но он подлец и трус. И я все устроила так, чтобы она это увидела, поняла. Ты же видел, какая она была грустная, когда шла домой.
     – Ты уверена, что ты правильно поступила?
     – Да. Я не просто уверена, я это знаю. Она слишком доверчива, это не преувеличение. Но теперь она долго не будет верить мужчинам. До тех пор, пока не переборет в себе любовь к этому, с которым я ее поссорила и пока не встретит того, кто достоин ее и кого она полюбит уже по-настоящему.
     – А этого она любила по-игрушечному.
     – Она бы узнала, то, что узнала, но позже. И для нее это стало бы большим несчастьем, горем. А сейчас только боль разочарования.
     – Ты вмешиваешься в чужие судьбы. Имеешь ты на это право?
     – Конечно нет.
     – Тогда почему?
     – Если бы моя душа была свободна, если бы я не оказалась в мире между двух миров, жизнь Вики меня уже никак не волновала бы, я даже не знала бы о ней. Освобожденная душа самое большее способна вспомнить только о тех, кто жил в одно время с ней, с остальными, кто родился позже, никакой духовной связи уже не существует, а только это важно для свободной души. Но если так получилось, что я не свободна и не оторвана полностью от этого мира, то мне приходилось, и не только приходилось, но и хотелось следить за теми, кто родился после меня, хотя в Вике, в ее крови осталось от моей не больше одной-двух стотысячной доли.
     – Но она так похожа на тебя.
     – Сейчас живут есть еще несколько девушек – точные копии Вики, значит и меня.
     – Да, я слышал, что у каждого есть двойник.
    – И не один.
     – Ты несколько раз повторила "свободная" в сочетании с душой. Почему?
    – Ты думаешь, ты по своей воле оказался закованным в эту плоть? Большинство насильно втиснуты в нее.
     – Да, об этом же говора и Анна Ахматова. Но зачем?
     – Причины разные. Но есть и такие, кто сам просился, чтобы исправить ошибки, которые прежде натворил. Но мало кому удается исправить эти ошибки, счастье, что больших не наделают. Но есть и такие, кто здесь просто так, чтобы пожить в удовольствии и развлечениях, как правило они красивы, богаты и не очень умны, и им во всем везет. Для них это как отдых на каком-нибудь островке в Средиземной море.
     – А еще зачем оказываются здесь?
    – Разве перечислишь всего. Сколько людей, столько и причин, по которым их душа оказалась здесь: для одних испытание, для других наказание, для третьих, как я сказала уже – отдых, четвертый должен выполнить какую-то миссию, какое-то задание, пятый помешать этому. Тысячи причин. Хотя большинство все же без всякой причины. Они как балласт на корабле – не нужен, но без него не обойдешься, или как наполнитель в лекарстве: количество действенного вещества – одна сотая, а остальное бесполезный мел, он бесполезен, но и тоже нужен.
     – "Много званных, но мало избранных".
     – Вот ты и понял, о чем эта фраза в Евангелие. Но давай поговорим о другом. О твоей жене.
     – Мне нет до нее никакого дела.
     – Ты ошибаешься. Ведь она заняла сейчас твое место.
     – Мое место? Где? В чем?
     – Везде и во всем. Но главное – она превращается в то, во что монах хотел превратить тебя.
     – В убийцу?
     – Убийства это только способ, которым монах хотел из тебя сделать то, что во что уже почти превратилась твоя жена – зло, прикрытое плотью и кровью. Зачем это нужно ему? Чтобы все же добраться до тебя.
     Андрей хотел что-то сказать, Анна остановила его:
     – Не надо. Я знаю все, что ты спросишь. Зачем ты ему так нужен? Твоя душа ему нужна, с которой он соединиться хочет. Сейчас ты не поймешь, что это значит. Поэтому и говорить не стану. Скажу другое – я не смогу теперь тебе помочь.
     – Но я и не ждал помощи…
     – Знаю, перебила его Анна. Но она тебе нужна. А я сейчас бессильна.
     – Почему?
     – Он сильнее меня, единственная моя надежда была на Библию.
     – Почему была? Почему сейчас нет?
     – Она пропала.
     Андрей быстро встал с дивана, подошел к креслу, под толстое сиденье которого он спрятал Библию. Ее там не было.
     – Но что теперь делать? – спросил Андрей растеряно.
     – Иди ко мне, сядь рядом со мной, – сказал Анна.
     Он снова сел на диван рядом с Анной.
     – Как она могла пропасть? Куда она могла деться? – спросил он удивленно и немного испуганно.
     – Ее украли.
     – Украли? Кто?
     – Твоя жена, Ирина.
     Андрей снова хотел вскочить на ноги, и снова Анна удержала его.
     – Ты хочешь ехать к ней? Не надо, это бесполезно. Все завтра. Я уже все обдумала и приняла решенье. А сейчас ехать бесполезно, – повторила она.
     Анна Сидела так близко, что ее тело слегка касалось Андрея и он почувствовал, дрожь в ее теле. Андрей подумал, что она дрожит от страха. Но странно, эта дрожь вызывало в нем совсем другие чувства. И не страх передавался сейчас ему, а возбуждение, желание почувствовать это красивое молодое женское тело так близко, как только можно близко его чувствовать.
     – Давай поговорим о другом, – сказал Анна.
     – Ты так спокойно говоришь. Но я же чувствую, ты дрожишь от страха.
     – Это не страх, и дело не во мне. Хотя, и во мне тоже. Но больше в Насте, – Анна замолчала.
     – Ты всегда говоришь так непонятно.
     – Потому что об этом трудно говорить.
      – Попробуй все же.
     – Не знаю, заметил ты, что я всегда старалась не дотрагиваться до тебя.
     – Да, и мне кажется я знаю почему.
     – Не думаю, что ты хорошо это знаешь. Но теперь мне все равно. – Анна улыбнулась. – Сегодня ты хотел посадить меня к себе на колени, а я вскочила. Ты еще удивился. Сейчас я объясню тебе все. Настя. Когда она увидела тебя, ты сразу ей понравился, я это знаю, это осталось в памяти ее. И она, тогда, после встречи с тобой всю ночь, до утра только и представляла в своем воображении, как вы будете заниматься с ней любовью. И позже, уже в машине, она довела себя до предела, она не могла дождаться, когда останется с тобой наедине. Ее тело очень чувственно. Теперь ты понял?
     – Что?
     – Да то, что мне трудно быть рядом с тобой в ее теле и сдерживать себя. Теперь понятно?
     – Да, – сказал Андрей. – Тогда мне лучше уйти сейчас. Ложись спать, а я приду позже.
     Он снова поднялся с дивана, собираясь уйти.
     – Какой же ты идиот, – почти крикнула Анна и снова силой усадила его рядом с собой. – Неужели я должна мучиться еще и от этого?
     Андрей посмотрел на Анну сначала непонимающим взглядом, но непонимание сменилось нерешительностью. Но нерешительность была в глазах, а его рука осторожно провела по ее волосам, потом он обнял ее, нежно, едва касаясь.
     – Как глупо, – тихо сказала Анна.
     – Что глупо? – лаская губами шею девушки, проговорил Андрей.
     – Я бы смогла еще справиться с желанием Насти, с желанием ее тела. Но я, призрак, влюбилась. Как глупо.
     Она легла на спину и закрыла глаза…
     Была ночь и была ночная тишина. Не городская. Ночная тишина не в городе – она особенная: с редкими криками птиц, с журчанием ручья, с шелестом листвы, стрекотаньем кузнечиков, с неясными ночными шорохами. Все эти звуки доносились в открытое настежь окно.
     Андрей и Анна лежали рядом, было тепло, лишь изредка ветерок заносил ночной воздух через окно в комнату, и поэтому они оба не были прикрыты даже легкой простынею.
     – Как ты можешь заниматься любовью с четырехсотлетней старухой, – тихо засмеялась Анна.
     – Ну, когда Еве было четыреста лет, по нашим временам это считалось бы лет тридцать-тридцать пять. А интересно, сколько мне, не моему телу, а мне.
     – Кто знает. Может миллионы, а может больше миллионов.
     – А бывают молодые души, совсем молодые? – задумчиво спросил Андрей.
     – Да. Только сейчас об этом не будем говорить, – сказала Анна и голос ее стал серьезным.
     – Хорошо, – согласился Андрей.
     Некоторое время он лежал молча, потом спросил:
     – Почему ты думаешь… Откуда ты знаешь, что Ирина теперь в его власти?
     – Когда я увидела, что Библия пропала, я сразу подумала, что это она ее взяла. Больше некому. А если она, то зачем она ей? И я решила узнать это.
     – Значит ты меня обманывала, когда говорила, что не знаешь где он?
     – Я догадывалась, но не была уверена, поэтому не стала говорить, а еще потому, что если бы ты узнал, ты бы смело пошел к нему, считая, что он как прежде тебя боится.
     – Боится? Я так никогда не считал.
     – Боится, неправильное слово. Ты считал бы, что он не страшен для тебя, не опасен.
     – И так я тоже не думал никогда.
     – Есть привычка. Поэтому ты не чувствовал бы опасности. Ведь тот человек, тело которого он сейчас взял себе, не опасен для тебя и привычен, и даже боится, правильнее сказать, боялся, потому что этого человека уже нет.
     – Он убил его?
     – Да. И извини, что я сажу это, но сейчас он спит с твоей женой, и подчинил ее полностью себе. Хотя, тот, кто был раньше сам подчинялся ей.
     – Ты говоришь про Эдика?
     – Да. Теперь Эдик – это он, монах.
     Андрей надолго замолчал. Он закурил, обдумывая то, что сказала ему Анна. Было слышно, как в реке плеснулась крупная рыба
     Анна с недовольным стоном ударила себя по руке.
     – Если бы не комары, – сказала Анна, – я бы считала, что я сейчас в раю. В таком, каким его хочется представлять.
     – А какой он на самом деле? – стало интересно Андрею.
     – Я там не была, а что говорят другие, передавать не стану, раз сама не видела.
     Андрей поднялся, подошел к окну.
     – Ты мне так и не сказала, – заговорил он, стоя у окна, – что ты собираешься делать.
     Анна долго не отвечала, Андрей долго ждал ответа. Но не дождавшись вернулся, сел рядом с Анной, взял за руку.
     – Я не смогу одолеть его, – заговорила наконец Анна. – Сейчас он сильнее меня. Но я постараюсь сделать так, что он оставил тебя в покое. А тебе нужно спрятаться, нельзя чтобы он нашел тебя, если сможет избавиться от меня.
     – Как избавиться? – спросил Андрей и в голосе его слышалась тревога.
     – Убежать, – засмеялась Анна.
     – Нет, ты мне говорила другое. Ты говорила, что душа не так уже бессмертна.
     – Разве я не сказала, что она вечна.
      – Перестань, ты помнишь, что ты говорила и знаешь, что я тоже помню.
     – Тебе нужно думать о себе. Ведь мы скоро расстанемся.
     – Я не могу не думать о тебе.
     – Тогда ты только помешаешь мне. Все будет только хуже. Ты же не хочешь этого?
     – Ты задала глупый вопрос.
     – Он не глупый, он риторический.
     – Я теперь уже знаю, что ему нужно. И знаю кто он.
     – Сейчас – да. Но потом. Ты не узнаешь его. Ты не поймешь, когда он придет к тебе. Ты не почувствуешь, как ты начнешь меняться.
     – Зачем ему менять меня?
     – Чтобы он смог взят тебя себе, но он этого не сможет, если ты не будешь готов к этому, если сам не согласиться на это, а ты согласишься только когда зло войдет в тебя, когда ты сам станешь злом. Он не должен найти тебя. Тебе нужно спрятаться.
     – Но как я смогу найти тебя?
     – Здесь никак. Только там мы сможет встретиться.
     – А здесь?
     – Нет книги. Ты не сможешь вызвать меня.
     – Но ты можешь сказать мне слова, которые тебя вызовут.
     – Я забыла их, Андрей. Прошло столько времени. Я их забыла.
     – Но составить такое же заклинание ты сможешь.
     – Я не умею этого делать. Тогда, в тот момент это было откровение. Оно пришло от страха за себя, за дочь, от злости на несправедливость и унижения. И потом, однажды сделанного уже не повторишь.
     Анна немного помолчала, потом тихо шепнула:
     – Андрей.
     – Я здесь, – тоже шепотом ответил он. – Разве ты этого не чувствуешь.
     Анна засмеялась.
     – Я хочу тебя попросить.
     – О чем угодно, – ответил он.
     – До самого утра не говорить больше о том, что неприютно, страшно, больно.
     – Согласен.
     И Андрей обнял девушку, а она его.

24. Анна, Монах и Библия

Был полдень. Андрей уже несколько раз звонил в свою квартиру, где жила теперь только Ира, но к телефону никто не подходил. Мобильный телефон Иры вообще был отключен.
     Андрей остановил машину около дома, где он жил раньше, где сейчас жила его жена.
      Он надеялся, что Ира спрятала Библию дома, а то, что ее самой сейчас нет, так даже лучше, она не будет мешать искать эту книгу, если спрятала ее в квартире.
     Андрей и Анна вышли из машины и направились к подъезду. Анна говорила, что едва ли они спрятали Библию здесь в их общей с Ирой квартире. Эдик знал, что у Андрея остались ключи от нее, значит, это знает Монах, и он не поступит так глупо, оставив книгу у Иры в доме.
     Но если ее здесь нет, тогда нужно ехать к Эдику. Ключей, конечно, у Андрея нет. Но Андрей сможет забраться в его квартиру по балконам.
     Эдик жил на восьмом этаже. Но однажды Андрею уже приходилось в этом же доме, даже в том же подъезде, где жил Эдик, забираться на четвертый этаж по балконам. Старушка, которая там жила, подняла на улице крик, что в квартире остался ее маленький внук и он закрылся изнутри и не может открыт дверь. "А если он включит газ?" – чуть не умирала от страха старушка. Сразу вызвали спасателей, но до того, как они приехали, Андрей уже забрался в квартиру старушки по балконам и открыл дверь.
     – Что четвертый, что восьмой этаж, все равно, – говорил он Анне. – Главное, чтобы никто не увидел, как он будет забираться туда.
     Но сначала он все же решил посмотреть в своей квартире. Хоть Анна и была убеждена, что это напрасно, если здесь никого нет, то и Библии нет – Монах не расстанется с ней.
     – Почему он не воспользовался все еще ей? – говорила Анна, когда они с Андреем поднимались в лифте. – Если бы он прочитал то заклинание, у меня даже сейчас, когда есть плоть, не хватило бы сил противиться, и я пришла бы к нему сама.
     Двери лифта окрылись. Андрей подошел к своей квартиры, открыл замок. Они с Анной вошли в квартиру.
     – Возможно, он считает, – прикрыв за собой дверь, сказал Андрей, – что ты придешь не одна, что я буду с тобой.
     – Да, скорее всего так, кроме всего, – согласилась Анна.
     – Кроме всего – чего? – спросил Андрей.
     – Он еще что-то готовит. Возможно, хочет сразу со мной покончить.
     – Как он это может сделать? – резко повернувшись к Анне, с тревогой спросил Андрей.
     – От попытается оголить мою душу, избавиться ее от плоти, и тогда со мной легко будет расправиться, ведь мое же заклинание не даст мне уйти.
     – Он это может?
     – Пока еще не нет, как видишь. Но скоро придумает. Хотя, конечно, есть очень простой способ – убить тело Насти, но ты и мешаешь ему сейчас это сделать.
     Андрей и Анна разговаривали и искали книгу. Андрей хорошо знал свою жену и знал, где она может спрятать Библию, но не в одном из тех мест, которое могла бы выбрать Ира ее не было.
     – Мы напрасно теряем время, – сказала Анна.
     – Да, – согласился Андрей. – Надо ехать к Эдику. Напрасно я не послушал тебя сразу.
     – Не напрасно, теперь мы знаем точно, что здесь ее нет.
     От дома Андрея, до дома Эдика было недалеко. Но из-за "пробок" на дороге прошло минут сорок, прежде чем Анна и Андрей подъехали к дому Эдика.
     И Андрей сразу увидел серебристый "Мерседес" Эдика, он стоял у дома рядом с другими машинами, там, где Эдик всегда оставлял его, когда ненадолго приезжал домой.
    – По балконам, видимо, не придется лезть, – проговорил Андрей.
    Они с Анной поднялись на лифте на восьмой этаж. Андрей позвонил в дверь. Когда он наживал на кнопку звонка, то вдруг почувствовал, как сильно дрожат его руки. Но Андрея это даже порадовало, потому что в нем сейчас был не тот болезненный страх, который превращал его в слабого, безвольного человека, не способного защитить даже себя, делавший его неспособным даже убежать от опасности. Это был страх обычный, нормальный, с который можно было справиться, страх похожий на тот, когда ему первый раз пришлось прыгать с парашютом, или когда еще раньше, до армии, парни с соседней улицы ждали его ночью у дома с металлическими прутьями и жесткими витыми пружинами снятыми с дверей.
     Щелкнул замок, дверь открылась.
     В первую секунду Андрей даже растерялся. Он увидел Эдика, такого, каким тот был всегда, сколько Андрей его знал.
     – Андрюха, это ты? Привет, – заговорил Эдик растерянным и чуть испуганным голосом, каким он должен был говорить после того, как Андрей застал его с Ирой в постели.
     Но тут же у себя за спиной Андрей услышал стон. Совсем негромкий стон, но такой, словно человек изо всех сил старается сдержать крик невыносимой боли. Но не только боль слышалась в этом стоне, но и злость и ярость. Злость и ярость первобытной женщины, дикарки, в которую превращается всякая женщина, если унижение и страх довели ее до предела, и тогда страх превращается в злость, а унижение усиливает его и доводит до бешенной ярости.
     – А вы Настя, – все тем же заискивающим голосом продолжал говорить Эдик, словно и не слышал того стона, который вырвался у Анны. – Мне Ира говорила, что видела вас, когда заезжала к Андрею. Ты знаешь, наверное, – обратился он уже к Андрею, – я ее тогда привозил к тебе. Но, Андрюх, честное слово, между нами больше ничего никогда не было. Андрюх, проходите, – засуетился вдруг Эдик. – Извини, я так растерялся, что сразу не пригласил вас с Настей. Только, Андрюх, хочу предупредить тебя, Ира сейчас здесь. Но честное слово, она здесь исключительно по делу.
     Эдик вел себя почти так, как должен был бы вести себя в подобной ситуации. Почти так, но не совсем. Едва заметно, но его голосе улавливалась издевка. Но она была так прикрыта, что только в последних словах Андрей уловил эти недобрые саркастические нотки. Но сами слова, они были не совсем те, какие сказал бы в подобной ситуации Эдик.
     А Эдик отступил, распахивая дверь шире. Андрей перешагнул через порог. Следом за ним вошла Анна. Она наткнулась на его плечо, Андрей чуть обернулся, взглянул на нее. Девушка не смотрела на Андрея, она даже не заметила, что наткнулась на его плечо, она смотрела на Эдика. И никогда в своей жизни Андрей не видел такого взгляда – злость, бешенство, ненависть, все перемешалось в этих глазах, и все это проявлялось с такой силой, что даже у Андрея появилось жутковатое чувство, хоть глаза девушки смотрели не на него.
     Эдик слегка толкнул дверь рукой и она, лязгнув замком, захлопнулась за спиной Андрея и Анны.
    – Ира, это Андрей, – громко сказал Эдик, чуть обернувшись к одной из дверей, которая вела в комнату.
     Но Эдику никто не ответил, хотя слабый шорох в комнате слышался.
     – Мне нужно книга, – заговорил наконец Андрей.
     – Книга, какая? – удивленно спросил Эдик, и издевка в его голосе прозвучала уже откровеннее.
     – Которую моя жена, бывшая, – добавил он, – украла у меня. Библия называется, – пояснил Андрей тоже с издевкой, но у него это получилось не так легко, как у Эдика, а в его издевке было больше злости.
     – Твою книгу? Твою Библию? – переспросил Эдик.
     – Да, я ее купил в магазине.
     – Андрюша, – в голосе Эдика все больше и больше проявлялось насмешливости, – но можно ли все, то бы купил считать твоим? А если у кого-то у самого что-то украли? Можно ли купившего считать законным владельцем этой вещи?
     В это время из комнаты вышла Ира. Она мельком взглянула на всех и, не сказав ни слова быстро прошла по коридору и закрылась в ванной.
     Андрей машинально шагнул за ней, но Эдик остановил его, взяв за рукав.
     – Женщина пошла в ванную, – заговорил он, – разве можно за ней туда ходить, тем более, ты сам говоришь, что она тебе больше не жена. А даже если и жена, мало  ли зачем женщине нужно побыть в ванной? Может она хочет ресницы подкрасить и причесаться, чтобы выглядеть привлекательно и красиво перед бывшим мужем. Может она хочет снова ему понравиться и снова быть его женой…
     – Хватит болтать, – оборвал его Андрей, а потом задал Андрей вопрос, неожиданный для него самого: – Когда ты убил Эдика?
     – Эдика? Я? Убил? – в его голосе прозвучало искреннее удивление. – Андрюх, а тебе нужно обратно возвращаться в психушку. Твое место там.
     И тут Андрей не сдержал себя. Возможно, на него повлияли слова о психиатрической больнице. К злости и страху, которые Андрей сейчас ощущал, они добавили неприятные болезненные воспоминая. Коротко, резко, почти незаметно для глаза он вскинул правую руку и его кулак попал в челюсть стоявшего перед ним мужчины. Тот развернулся на месте, ноги его подкосились и он быстро опустился на пол. Он не упал, а только сел, поджав под себя ноги. Чуть покрутил головой, пытаясь выйти из состояния легкого полуобморока, который спортсмены называют нокдауном. Но Андрей тутже ногой ударил по его лицу. Теперь мужчина свалился на пол.
     Через несколько секунд он открыл глаза и, держась за стену, стал подниматься на ноги.
    – Разе так добьешься чего-нибудь? – проговорил он. – Разве это боль? Чтобы человек сказал что-то, нужно чтобы было по-настоящему больно. Вот она, – мужчина указал на Анну, – знает, что такое настоящая боль. Настоящая боль это когда физическая боль, превращается в страх, в ужас, в душевную боль. Вот тогда человек скажет все, даже чего не знает.
     Анна стояла рядом с Андреем и не говорила ни слова. Только глаза ее смотрели на мужчину, смотрели не отрываясь. И даже когда он упал, она будто не осознала этого, а только опустила взгляд вслед за ним, словно человек просто нагнулся и зачем-то сел на пол.
     Андрей тоже не замечал ничего, кроме этого мужчины, его слов, его взгляда. Но сейчас он вдруг заметил то, чего не замечал – даже разговаривая с Андреем, мужчина время от времени взглядывал на Анну. И вот в этом его взгляде мелькало беспокойство. И он тут же отводил глаза в сторону.
     Но хоть Андрей и заметил это, в нем это никак не отразилось.
     Даже наоборот, у него появилась мысль, что если он изобьет этого, который стоит сейчас перед ним и вытирает с подбородка рукавом кровь, если он изобьет его до полусмерти, до бессознательного состояния, тогда он сможет узнать у Ирины, где спрятана книга.
     Андрей шагнул к мужчине.
     Андрей шагнул к мужчине, и тутже почувствовал, как в него вцепилась рука Анны.
     – Не надо, – это были ее первые слова после того, как она увидела мужчину, но и их она сказал Андрею, она сказал это жестко, приказывая. – Ты можешь убить его. А он этого и хочет. Ему это и нужно, чтобы ты, именно ты убил его, тогда он добиться того, чего еще не смог добиться от тебя – подчинения себе, тогда даже книга станет не нужна ему и для меня будет бесполезна. Тебе не нужно было бить его, прислушайся к своим чувствам, в тебе уже вместо злости появляется зло. А если ты убьешь его я не смогу тогда ничего для тебя сделать. И для себя тоже.
     Анна говорила это Андрею, но продолжала смотреть на мужчину.
     – Сука. Сука и шлюха, – проговорил мужчина. – Как все вы женщины суки и шлюхи. И все, что вам в жизни нужно, чтобы только плоть вашу поганую втаптывали в грязь и унижали. И от этого вы получаете наслаждение, от грязи, в которую вас втаптывают, от унижения, которого вы все добиваетесь от мужчин и соблазняете их, желая поучить это унижение.
     – А ты слабее, чем я думала, – внимательно рассматривая мужчину, проговорила Анна, и это были первые слова, которые она сказала ему.
     И она к нему шагнула.
     Но тот вдруг перестал обращать на Анну внимание. В его лице, во всей его позе появилась настороженность. А потом он стал нюхать воздух. Шея его вытянулась, а голова быстро поворачивалась то в одну, то в другую сторону, нос, чуть шевелясь, с коротким резким шипением втягивал в себя воздух.
     И вдруг он крикнул испуганно и зло:
     – Дура.
     И тутже он сорвался с места и побежал к ванной. Дернул несколько раз за ручку, но дверь была закрыта. Тогда он стал пинать ее ногами.
     Он пинал ногами дверь и кричал:
     – Не делай этого, я тебе приказываю, не делай.
     Теперь и Андрей почувствовал то, что первый почувствовал мужчина – запах дыма.
     А Анна проговорила растерянно:
     – Она жжет книгу.
     Дверь ванной распахнулась и оттуда выскочила Ира, рот и нос она прикрывала тряпкой, с которой капала вода. Ира вскочил из ванной со слезящимися глазами, и вместе с ней оттуда вырвались клубы дыма.
     Отбросив тряпку в сторону, Ира схватилась за горло и надрывно закашлялась.
     – Дура, идиотка, глупая тварь, – закричал в бешенстве мужчина и стал бить Иру по щекам. – Как ты могла такое сделать?
     Ира закрывала лицо руками, отходила назад и говорила одновременно с мужчиной:
     – Но ты сам боялся, когда она была у них, ты сам не хотел, чтобы она им досталась, теперь она им не достанется.
     – Это была моя книга, – продолжая хлестать Иру по щекам, кричал мужчина. – Она дороже всех денег. В ней власти больше, чем во всем золоте этого мира.
     Андрей стоял, смотрел на то, что происходит и не воспринимал этого. Его сознание сейчас было занято другим, какая-то мысль вертелась в у него голове, очень важная, но он не мог ее уловить, не мог ее понять, было только ощущение, предчувствие чего-то нехорошего, страшного от этой неуловимой мысли – страшного лично для него.
     А Анна тихо сказала:
     – Она стояла вся в дыму, пока горела книга.
     А мужчина все не мог остановиться, он все бил и бил Иру по щекам и ругал ее, а она уже не говорила ничего, в только пятилась задом, закрывая лицо руками. Так пятясь спиной, она оказалась на кухне, и потом на балконе, выход на который был с кухни и дверь которого была открыта.
     Ира прижалась к перилам балкона, все также закрывая руками лицо и слабо вскрикивая больше от страха, опустилась на колени.
     А мужчина все били и бил ее и не мог остановиться.
     И в этот момент Анна сорвалась с места. Она тоже выскочила на балкон и обхватила сзади руками мужчину.
     Анна обхватила мужчину руками и Андрей видел, что она пытается перекинуть его через перила.
     Уже плохо соображая от всего происходящего, Андрей бросился вслед за ней. Он ухватил Анну и крепко прижал к себе. Он видел, что она переваливается через перила вместе с мужчиной.
     – Не держи меня, – вдруг закричала Анна. – Не смей меня держать. Столкни меня, сбрось вниз.
     Андрей не понял ее слов, но руки его слегка разжались.
     – Сбрось меня, Андрей, брось меня вниз, – кричала Анна.
     И одновременно с ее голосом, слышался голос мужчины, Монаха, у которого сейчас было тело Эдика:
     – Ты где урод? Ты где мешок с костями? Держи ее. Не дай ей упасть, – кричал Монах.
     И в это же время на балконе появился тот самый маленький странный мужчина в черном. И он обхватил Анну, которая вместе с Монахом уже свисала с перил балкона и вот-вот могла сорваться вместе с ним и полететь вниз.
     – Убери его, Андрей, – закричала Анна и голосе ее появилось отчаянье. – Прошу тебя, убери его. Не дай ему удержать меня.
     Андрей, не понимая, что он делает, но слушаясь голоса девушки, схватил черного мужчину и попытался отцепить, оттащить этого черного мужчину от нее. Но тело мужчины в черном казалось сделанным из куска дерева и руки его невозможно было раздать.
     – Сделай что-нибудь, Андрей, – кричала Анна, – прошу тебя.
     Андрей отпустил мужчину в черном и, перескочив порог балкона, оказался на кухне. Сначала он не понял, зачем он это сделал, но тутже увидел на стене над кухонным столом развешанные на крючках ножи разной величины и среди них небольшой топор для рубки мяса.
     Андрей схватил его и снова выскочил на балкон. И сразу, не раздумывая ударил по руке мужчины в черном. Рука хрустнула. Андрей ударил еще и еще раз. И вдруг рука, как отрубленный кусок сухого полена, отлетела в сторону и упала на пол балкона.
     И в это же время Монах перевалился полностью через балкон. Но он еще не падал – Анна вцепившись в него обеими руками, держала его.
     Андрей снова размахнулся топором и ударил мужчину в черном подругой руке. Но топор оказался перевернутым и удар пришелся не острой стороной не острой стороной. И все же рука черного мужчины отцепилась от Анны. И в эту же секунду и Анна и монах полетели вниз.
     Мужчина в черном резко повернулся к Андрею и схватил его за предплечье. Его кисть сжалась на предплечье, как стальной обруч.
     В это же мгновенье внизу послышался глухой удар. Кисть черно мужчины разжалась, он постоял несколько секунд на ногах, а потом свалился на пол, как случайно задетый кем-то манекен.
     Андрей посмотрел все еще стоявшую на коленях Иру. Во всем ее теле чувствовалась дрожь. Но странно, в глазах ее не было испуга.
     – Когда приедет милиция, – проговорил Андрей, – лучше всего сказать, что вы обе были его любовницами, и Анна, нет, Настя, из ревности столкнула его с балкона и сама упал вместе с ним.
     Ира молча кинула.
     Андрей перешагнул через порог балкона и направился к выходу. Но перед дверью остановился. Он уловил ту мысль, которая вертелась у него голове, когда монах пощечинами гнал Иру через кухню на балкон – Анны никогда больше не будет рядом.
   
Часть вторая
25. Подвал

     Была поздняя очень, и был вечер.
     Мужчина с двухнедельной щетиной на лице, в порванном, мятом грязно-зеленого цвета плаще не по размеру широком и от этого бесформенным, в стоптанных ботинках, в брюках с притершейся до блеска глиной внизу, на их внутренней стороне, в вязаной черной шапочке брел по улице, не обращая внимания ни на грязь под ногами, ни на лужи, ни на людей, смотревших на него с жалостливым отвращением.
     Мужчина свернул в переулок почти не освещенный фонарями, прошел метров двести и, подойдя к торцевой стороне пятиэтажного дома, исчез, растворился в темноте, но было слышно как тихо и жалобно скрипнул металл несмазанных дверных петель.
     Прикрыв за собой дверь подвала, к которой мужчина спустился по восьми ступенькам бетонной лестницы, он оказался в полной темноте. Но где-то далеко впереди виднелся слабенький огонек.
     В подвале было тепло, но тепло было сырое, пахло кошками и плесенью.
     Мужчина направился к светлому пятнышку огонька. В темноте нагнулся, казалось без видимой причины, но он знал, в этом месте дорогу перегораживает толстая труба находившаяся примерно на высоте полутора метров от пола.
     До светящейся точки, до огонька, который виделся от двери и казался находится где-то далеко-далеко, оказалось всего шагов тридцать.
     Огоньком была маленькая пятнадцативатная лампочка, которые применяются в холодильниках или швейных машинках, она освещала фигуры и лица четырех человек находившихся здесь, у этой единственной светлой точки подвала. Двое сидели на пустых ящиках из-под бутылок, двое на полу устеленном газетами. На полу сидели мужчина и женщина. Лицо женщины кривилось пьяной гримасой алкоголички, лет тридцати пяти, она могла бы быть красивым, если бы не испитость ее лица. Мужчине, сидевшему рядом с ней лет сорок-сорок пять, его темные густые всклокоченные волосы росли чуть ли не от самых бровей тоже густых и тоже всклокоченных, пьяные мутные глаза его не выражали ничего. Одному из мужчин, сидевших на ящике казалось около пятидесяти, у не была редкая чуть рыжеватая бородка и лысина от лба до макушки, длинные волосы над ушами и сзади такие же редкие, как и на бороде. Второй мужчина сидевший на ящике несколько отличался от остальных. Хоть на нем и была простая телогрейка, а на голове вытертая кожаная кепка, но в поведении его чувствовалось что-то хозяйское. На плече его висела кожаная большая сумка из нее высовывались концы ручки газового ключа.
     На третьем ящике, вокруг которого расположились все четверо, лежал квадратный кусок фанеры, на ней стояла бутылка водки, наполненная больше чем на две трети, лежал нарезанный толстыми ломтями черный хлеб, вареная колбаса, банка с овощными консервами. Вторая, пустая бутылка, валялась рядом, на полу.
     – А Блондинка, – увидев подошедшего, проговорил сидевший на полу мужчина.
      – Чего ты его так называешь? – недовольно проговорила женщина.
     – А чё, он, чё, против что ли? Ты против что ли, Блондинка, а?
     – Он чего баба, что ли? – не успокаивалась женщина.
     – А ты что, проверяла? – ревниво посмотрел на женщину мужчина с темной бородой.
     – А то так не видно. А потом он не блондин даже, а просто волосы у него седые.
     – А чего, это не одно и тоже? А потом он никогда не ругается, – стал объяснять мужчина с темными волосами, – водку почти не пьет. Да и скромный весь.
     – Гаврила, ты и есть Гаврила, – проговорил лысоватый мужчина, обращаясь к темноволосому. – Где же это ты видел сейчас скромных баб? А уж матерятся так, что тебе уж куда там. Да и водку хлещут некоторые, тебе и на тройке с бубенцами за ними не угнаться.
     – Ну, не все такие, – обиделась за всех женщин та, что сидела рядом с Гаврилой.
     – Особенно ты не такая, – усмехнулся лысоватый.
     – Ты, прям, все знаешь, Нигилист, – обиделся за себя Гаврила.
     – Все ни все, а уж побольше тебя-то. Ты вот зовешь меня – Нигилист, а сам и понятий не имеешь, что это слово значит.
     Гаврила обижено ничего не ответил.
     Лысоватый, которого Гаврила назвал Нигилист, взял бутылку и посмотрел на мужчину в телогрейке.
     – Колян, а? – и он кивнул на подошедшего.
     – Давай, а чего, – согласился тот.
     Лысоватый мужчина налил в пустую консервную банку немного водки и протянул только что пришедшему мужчине в плаще и вязаной шапочке. Тот взял банку.
     – Ну, – поднял тоже жестяную банку с налитой уже водкой лысоватый, обращаясь в основном к человеку в телогрейке, – за тебя Колян. Таких людей как ты, скажу, один на миллион.
     – Ладно, давай, – согласился тот, который был в телогрейке и с сумкой на плече.
     Мужчина в телогрейке, Гаврила и тот, который с лысиной, Нигилист, сразу выпили водку. Женщина отпила половину и сидела, держа банку с остатками водки в руке.
     – Ляльк, ты чего отстаешь? – спросил ее Гаврила, закусывая куском колбасы и черным хлебом.
     – А чего тропиться, пожар что ли? – недовольно ответила Лялька.
     Пришедший последним, которого Гаврила назвал Блондинкой, отпил небольшой глоток и поставил банку на ящик с фанерой. Потом достал из карманов плаща свертки и положил их тоже на этот стол.
     – Вот за что мне нравится Блондин, – сказал Нигилист, – никогда в одиночку не сожрет где-нибудь за углом, а потом придет пустой и будет еще смотреть, как бы кусок у кого перехватить. Поэтому никогда не жалко с таким и водкой поделиться.
     – И правильно, – поддержал Колян, – у нас а армии, когда служил, таких, которые колбасу под одеялом жрали, и за людей не считали. А вот ты Нигилист тоже человек, как говорят с большой буквы, но мысли твои некоторые неправильные.
     – За это его и зовут не просто Нигилистом, а Верующим Нигилистом, – сказала Лялька и выпила остатки водки.
     – Не за, что мои мысли правильные или неправильные, – не согласился Верующий Нигилист, – а за то, что я привык осмысливать все и не верить всему, чему говорят: верь и все, это так – потому это так.
      – А что не так? – стало интересно Коляну.
     – А то, – стал объяснять Нигилист, – почему ты думаешь в Германии красивую бабу днем с огнем не найдешь? Да не только в Германии, а вообще в Европе, хотя вся Европа не пример, потому что, допустим, во Францию завезено много баб со стороны из той же России.
     – Почему? – спросил Колян.
     – Да потому что, в Средние века было так: как женщина красивая, значит – ведьма. Не разбирая жгли, как уголь в паровозной топке.
     Мужчина, которого называли кто Блондинкой, кто Блондином, взял со стола свою кружку, из которой до этого сделал только небольшой глоток, он взял ее нервно, торопливо и выпил оставшуюся водку.
     – А знаешь, что у немцев, у мужиков самые маленькие члены? – продолжал Нигилист. – Потому что немцы и мужиков у кого член большой сжигали пачками, потому что считалась ему Сатана дал такой прибор.
     – Чего правда? – заинтересовалась Лялька и в голосе ее послышалась жалость.
     – Тебе-то какое дело? – со злостью проговорил Гаврила.
     – Да, баб, конечно, жалко, особенно красивых, – сказал Колян без особой жалости и поднялся с ящика.
     – Ну, ладно, господа бомжи, – проговорил он с пьяной шутливостью. – Короче, до весны дом простоит, поэтому можете спать спокойно. Но чтобы у меня здесь никаких. Ни пальцем вентиль не трогать или что еще. Понятно?
     – Да ты чего, Колян, мы себе что ли враги? – проговорил Гаврила.
     – Все, я пошел, – сообщил Колян, открыл свою сумку, повозился в ней, вынул фонарь.
     Он включил фонарь и, освещая себе дорогу, направился к выходу.
     – Повезло, что здесь такой слесарь, – сказал Верующий Нигилист, когда Колян, хлопнув дверью, вышел из подвала.
     – Да а чего, жалко ему что ли? – не очень согласился Гаврила.
     – Жалко, не жалко, а большинство просто из вредности выгнали бы отсюда. А этот видишь, даже водочкой угощает временами.
     Мужчина в плаще и вязаной шапочке, подошел к стене, у которой была разложена толстая куча газет, лег на нее.
     – А ты что, есть не будешь? – спросил его Гаврила.
     – Нет, – коротко ответил тот.
     – Мы тогда посмотрим чего там?
     Мужчина ничего не ответил. Гаврила стал разворачивать свертки, принесенные мужчиной, которого он назвал Блондинкой.
     Нигилист взял бутылку с остатками водка, приблизив к свету приложил палец, отмечая треть от всего оставшегося, стал наливать в свою банку. Наливал он осторожно, тонкой струйкой и несколько раз поднимал бутылку и смотрел, сверялся дошла ли жидкость до отметки – прижатого к стеклу большого пальца.
     – Ты, эта… – тревожно наблюдая за действиями Нигилиста, заволновался Гаврила. – Ты смотри, ты там палец вниз не двигай.
     Нигилист отмерил свою долю, поставил бутылку на прежнее месте, так ничего и не ответив Гавриле, подошел к лежавшему на газетах мужчине, чуть кряхтя, сел рядом.
     – Будешь? – показал на жестяную банку предложил он мужчине.
     Тот отрицательно качнул головой.
     Нигилист выпил, помолчав, заговорил:
     – Считай два месяца с тобой знакомы, может чуть меньше. За это время от тебя я услышал двадцать слов, может чуть больше. К чему я говорю это. А к тому, что хочу проверить свои способности, как называл их Шерлок Холмс, дедуктивные. Если я неправ в чем, скажи.
     Подождав и не услышав отказа на свое предложение, Нигилист продолжил:
     – Еще не так давно ты занимался бизнесом, не очень крупным, но и не в палатке торговал овощами. Десятки тысяч, а то и сотни североамериканских баксов через тебя проходили, я прав?
     Мужчина промолчал.
     – Значит, прав. То что ты здесь, среди нас не оттого, что не хочешь работать, и не из-за водка, но это понятно, ты почти и не пьешь, а от людей скрываешься. Но не оттого, что боишься кого-то, а оттого, что не хочешь видеть никого, тебе и с нами противно здесь быть, да некуда пойти, не лето. В технике разбираешься, это я заметил по нескольким фразам, и образование у тебя высшее. Но не техническое, а гуманитарное. Я прав?
     Мужчина снова промолчал.
     – Значит прав, – снова похвалил свою проницательность Нигилист. – Ну, что баба виновата в том, что ты здесь, это и гадать не надо: шерде ля фам, оно и Париже – шерде ля фам.
     – Чего пристал к человеку, когда видит, что он говорить не хочет, – пьяно пробурчала Лялька, но скорее так просто, оттого, что молчать надоело.
     Нигилист не обратил на нее внимание.
     – Еще скажу – у тебя ведь много друзей-знакомых, и в любой момент ты можешь уйти отсюда и начать жить по-прежнему. Но не хочешь, о причине уже сказал, но это побочные причины. Есть главная.
     Нигилист снова помолчал. Не услышав отрицательного ответа, сказала:
     – Главная есть. Но до нее я дойти вот не могу.
     – Чего пристал к человеку, – проворчала Лялька.
     А Гаврила сказал:
     – Пошли, Ляльк, спать. Тоже умники здесь собрались. – Как и все алкоголики он быстро запьянел и сидел теперь покачиваясь с мутными и злыми глазами. – Один ученый, другой ученый. Ты еще расскажи, что ты тоже университеты закончил.
     – Да. Новосибирский университете, факультет психологии, – уже тоже достаточно пьяны голосом проговорил Нигилист. – А я этого и не скрываю, но и не горжусь, как некоторые своей безграмотностью.
     – А чего ты вообще тогда здесь делаешь, а не заседаешь со всякими учеными умниками в президиуме со скрасной скатертью?
     – А потому что, как говорится: "Не вино меня сгубило, а будь здоров, да будь здоров".
     – А вот тогда и нечего здесь из себя корежить всякого пророка Настрадама.
     – Это ты о Нострадамусе что ли? – в голосе Нигилиста прозвучала пьяная неприязнь. – Вопрос еще, пророк ли он? С чего началась его, как теперь говорят карьера? Да повезло ему, случайно угадал, что Генрих Второй помрет от того, что его в глаз ранят. А жена-то Генриха, Екатерина Медичи, ненавидела своего мужа не хуже чем тот ее, и конечно, предсказатель его смерти, хоть на предсказание это обратили внимание только потом, для нее стал авторитетом, потому что самое для нее радостное, что только могло случиться это смерь ее суженого. Да еще она стала опекуншей молодого короля, а по сути сама всем правила. Как же ей было с такой радости не поверить в его способности? А если он такой провидец был, чего же тогда не смог предвидеть чуму, которая скоро началась во Франции, а вместо этого он объявил, что изобрел лекарство от нее и продавал и обогащался. А тут и сама чума. Только он своими лекарствами даже свою семью не смог спасти. И жена и дети все его померли. Пришлось бежать ему в Италию. Но скоро вернулся и стал писать свои катрены. И говорил во всеуслышанье, что эти его центурии и катрены зашифрованный предсказания. А зашифровывает их потому, что боится инквизиции. Да какая разница инквизиции, зашифровано предсказание или нет, да зашифрованное еще больше опасно, еще больше могли обвинить в связи с Сатаной. Да только тогда, в то время его уже никакая инквизиция не мгла тронуть, в то время он был уже участником, не соучастником, заметьте, а участником, потому что соучастником может быть и человек, который знал, и не сказал, а он был именно участником убийств Екатерины Медичи, потому что он готовил яд, а она его давала жертвам. Да о какой инквизиции может идти речь при таком раскладе, а если бы он на допросах суда, на пытках, стал бы говорить о всех этих убийствах королевы? Что тогда? Поэтому никой инквизиции он не боялся, а таким способом создавал о себе мнение, как о великом прорицателе. И легко и просто стать таким способом великим и прославиться на века, и не надо сжигать одного из семи чудес света – храма Артемиды Эфесской. Да вот скажите, что значит такое предсказание, по которому нельзя определить будущее, а можно только, когда случилось уже что-то подогнать, под случившее сказанное раньше. Именно подогнать. Да возьми любую книгу любого писателя, а лучше поэта. Возьми, например, "Евгения Онегина", Пушника. Да все, любое событие, которое уже случилось, мы сможет там найти. Но не говорил же Пушкин о себе, как о великом пророке, а только как о гениальном поэте, а с этим кто же поспорит. Пророк тот – кто может людям сказать, что будет и люди поймут это, пусть аллегориями, но понятными. А когда уже что-то случилось и уже после этого искать в написанном предсказание, это все равно что школьник, который не умеет решат задач, подгоняет их под ответ в конце учебника. Вот мне сказала одна прорицательница, что жизнь моя после тридцати будет подобна смерти, и что виною будет зелье. Мне бы прислушаться, не пить. А я не поверил ей, посмеялся. Так вот она была предсказательницей настоящей, потому что жизнь моя сейчас мало чем лучше смерти.
     – Смерь лучше, – тихо сказал тот, кого называли Блондином.
     Нигилист посмотрел на него, ничего не сказал и пополз в свой угол на свою лежанку из сплющенных картонных ящиков.
     Гаврила выкрутил маленькую лампочку и в подвале стало темно. Невнятно ругаясь, Гаврила тоже пополз в темноте в свой угол, где они спали с Лялькой.

26. Снова больница. Ира

Мужчина в черной шапочке лежал и думал о том, о чем никогда не забывал. Но слова Нигилиста, сказавшего, о красивых женщинах, которых сжигали, усилило тупую боль в груди…
     После того, как Монах и Анна упали с балкона и оба их тела разбились и перестали жить к Андрею вернулся его страх, который, казалось, почти оставил его. И вернулись тоска, и боль. Ненормальные, неестественные, неземные.
     В первые часы они не проявляли себя сильно, но ночью боль стала невыносимой. А после того, как Андрей на какое-то время забылся бредовым сном и очнулся от него утром, от снова почувствовал себя больным. И сейчас он был болен еще больше, чем тогда, когда увидел девушку-призрака.
     Тогда он боялся ее, и этот страх было объясним, это казалось галлюцинациями, которых и нужно бояться. Но теперь пришло другое, еще более страшное – ему нужна была эта девушка, этот призрак, его тянуло к ней. Но он понимал, что больше никогда не увидит ее, и это оказалось страшнее любой галлюцинации, любого призрака. И первые несколько дней он не поднимался с дивана. Он совсем не ел, еда вызывала отвращение. Поднимался чтобы только выпить немного воды, но даже это ему казалось глупым и ненужным. Но все же он иногда вставал и пил прямо из-под крана воду.
     Андрей лежал несколько дней на диване, почти не вставая и думал. Он думал о том, что если он сейчас умрет, умрет не сам, а покончит с собой, то он окажется рядом с ней. И он был готов уже сделать это, но пугала неуверенность, вдруг он попадет не туда, окажется не там, где она, и тогда все, тогда вечные муки – потому что без нее.
      И он не спал ночами, он всматривался в каждую тень, прислушивался к каждому шороху.
     Скоро он понял, что сходит с ума.
     Это его напугало. Что такое сумасшествие? Он не знал, как не знает этого никто, пусть и говорит, что знает. Это могло быть и неправильной работой нервной системы, нервных узлов, в которых что-то испортилось, как в механизме машины, компьютера или чего угодно, но сейчас его тела. Но это могло быть и чем-то другим, это могло быть тем, что душа его просто ушла из тела, хотя тело осталось живым. Но может быть это значило, что его душа больна, как об этом и говорят, говорят образно, но почему этому не быть и действительно.
     Он не хотел сходить с ума, ему нужна была помощь, и он обратился к Антонине Семеновне, к психиатру, дочке которой он подарил машину.
     И Антонина Семеновна взяла его к себе, в свое отделение, где он был, когда его туда отправила Ира.
     Андрей рассказал ей, как и прошлый раз, все, но только не саму причину. Сейчас причина была другой, противоположенной – он не может жить без призрака, без девушки-призрака, которая ушла навсегда, которую он не может позвать, потому что у него нет книги с заклинаем. И она, девушка-призрак, Анна, не может вернуться. Почему она не может вернуться этого он не знал. И Андрей прекрасно сознавал, как отнесется Антонина Семеновна к подобным признаниям.
     В этот раз положение Андрея в больнице было несколько другим. Как шутливо сказала ему самая молодя из медсестер, Наташа – он у них привилегированный больной.
     Да, в это раз больница для него не была тюрьмой, это проявилось в первую очередь в том, что у него было тот самый ключ-ручка, который открывал двери, и он в любой время мог входить и выходить из палаты. А при желании он мог бы выйти и на улицу – эта ручка подходила почти ко всем дверям, за исключением тех, где были вставлены обычные замки, как, например, в кабинете Антонины Семеновной.
     Еще в отличии от того, первого раза, когда он был здесь, ему были назначены и дополнительные процедуры – массаж, душ. Но все это мало помогало, кроме только того, что лекарства, которые ему назначила Антонина Семеновна, притупили его сознание, вызвали безразличие почти ко всему. Это можно было назвать облегчением, но едва ли выздоровлением, потому что страхи, боль, тоска, они не уши, они стали меньше, словно спрятались, скрылись где-то в глубине его. И все же Андрей чувствовал, что они не ушли, остались в нем.
     Так прошло около двух месяцев. А потом Андрей подошел к Антонине Семеновне и попросил ее, что бы она выписала его из больницы.
     В это раз не нужно было никакой комиссии, никаких формальностей, Антонина Семеновна только спросила, уверен ли он, что сможет сам справляться со своей болезнью. Андрей сказал, что да.
     – Дело твое, – сказала Антонина Семеновна. – Но помни, ты всего можешь обраться ко мне.
     И Андрей ушел с загнанными глубоко внутрь его болью, холодом, страхом, тоской, нежеланием жить.
     Но если в нем самом изменения были не слишком большие, то сама его жизнь за эти два месяца изменила сильно.
     Многое переменилось, когда он вышел из больницы, а правильнее сказать – многое изменила его бывшая жена – Ира.
     Первое, что он обнаружил, это то, что его машины больше нет. Вначале он решил, что ее угнали. Но оказалось совсем другое. У Иры, хоть она и не ездила на машине, она боялась сама садиться за руль, у нее все были права, она получила их, естественно за деньги, заплаченные Андреем. И у нее же, у Иры, на всякий случай, как когда-то сказал Андрей, была доверенность на его машину. И по этой доверенности Ира продала ее, она взяла и просто продала машину бывшего мужа.
     Второе, о чем узнал Андрей, это то, что  слова :"бывший муж, бывшая жена" для него и Ирины стали не абстрактным понятием, а вполне конкретным – Ира официально развелась с Андреем.
     Это было еще не все. Она, Ира, выписала его из московской квартиры, это было сделать уже сложнее, но ей помогли, она обратилась за помощью к людям, для которых такие вещи не проблема. Но сначала Андрея прописали в том загородном доме, где он последнее время, до того, как второй раз оказался в больнице, жил. Ира его выписала из московской квартиры, прописала в тот загородный дом, и тут же продала этот дом.
     Даже если бы Андрей был способен в то время подать в суд, даже в этом случае он ничего бы не добился. Его дом купил человек, который помогал Ире во всех этих ее делах, помогал не из корысти, или почти не из корысти, а просто Ира стала довольно близкой его подругой, единственное чего им не хватало, это официального штампа в паспортах. Но ни Ира, ни тот человек не спешили, да и не нужно им это было, во всяком случае, тому мужчине.
     Андрею не было интересно, кто он такой, но Ира, с удовольствием рассказывая все Андрею, сама похвасталась, но больше это сделала, чтобы припугнуть Андрея – этот ее новый приятель довольно серьезный авторитет в том мире, который принято называют криминальным.
     И последнее, что, впрочем, почти не касалось теперь Андрея, ведь он сам отказался, сам написал расписку, что отказывается в пользу Эдика от своей фирмы по продаже автомобилей, так вот, теперь эта фирма тоже принадлежала Ирине.
     А то, что Иране разбиралась в автомобилях, это не имело значения для нее, не обязательно быть архитектором, чтобы торговать недвижимостью, не обязательно разбираться в и машинах, чтобы продать их, для этого у нее были очень знающие помощники, которых ей посоветовал взять ее новый приятель, или как сама Ира называл его – ее муж.
     Впрочем, Ира не все отобрала у Андрея. Она отдала ему два чемодана с его вещами, в одном из них был даже его мобильный телефон.
     Жить Андрею стало негде. Сначала он решил, что пойдет работать к кому-то из своих знакомых, а квартиру будет снимать. Он так и сделал. Но проработав совсем немного он понял, что если его и не выгонят, то только из жалости – то состояние в котором он находился, он не мог быть полноценным работником, и он не стал дожидаться, когда предел жалости пересилит раздражением от его безразличия к делу, которым он занимался, и он сам ушел.
     Постепенно он продал все вещим, которые были в тех двух чемоданах, которые ему вернула бывшая жена. Продал все, начиная с телефона. И единственной вещью, которую он оставил, это была деревянная флейта.
     Когда-то, когда Андрей еще только женился на Ире, она в шутку предложила ему научиться играть на флейте. Но эта шутка ему понравилась, она развлекала их обоих – Ира играла на фортепьяно, Андрей на флейте. Ира называла это концертами пастухи  и пастушки.
     И вот теперь Андрей стал зарабатывать тем, что играл в переходах на флейте. Играл плохо, непрофессионально, но в его игре, звуках его флейты было столько тоски, отчаянья, что многие не могли спокойно пройти мимо и ему довольно часто бросали деньги в его, лежащую на асфальте, сплющенную как блин вязаную шапочку. Впрочем, большую часть этих денег у него отбирали. Отбирали те люди, которые могли или разредить ему играть на их территории или запретить. А запрет мог оказаться и таким, что его флейту просто сломали бы.
     А потом он нашел тот подвал, где уже жили Гаврила, Лялька и Верующий Нигилист. Гаврила сначала был против. Но через несколько дней и он согласился, чтобы Андрей остался с ними. Он, Андрей, зарабатывал больше из всех взятых вместе, и никогда ничего не оставлял себе, а все заработанные деньги приносил, чтобы купить что-то для всех или сам покупал и приносил все в подвал. Впрочем, Андрей не знал, чем занимаются трое остальных его соседей: воруют, нищенствуют или еще как-то зарабатывают, его это не интересовало, возможно, из заработки были больше его, а просто он ничего никогда не тратил на одного себя.
   
27. Верующий Нигилист

     Андрей проснулся.
     Он всегда просыпался с болью, с тяжестью в груди. Но сегодня эти чувства были особенно сильными. Возможно, из-за вчерашних слов, сказанных Нигилистом, слов о сожженных ведьмах, возможно, от выпитой водки, которая смешалась с лекарствами, которыми пыталась лечить его Антонина Семеновна и которые еще не полностью вывел организм, может и оттого и другого вместе, но боль в груди его была такой сильной и пустота так давила изнутри, что Андрей застонал и только потом открыл глаза.
     Сквозь отдушины подвала, большей частью забитые жестью, но во многих местах она была или отогнула или оторвана совсем, внутрь прибивался дневной свет.
     – Проснулся? – услышал Андрей голос Нигилиста.
     Андрей приподнялся и сел на полу, на газетах.
     – Я специально остался, чтобы поговорить с тобой, – сказал Нигилист. – Вчера, при Ляльке с Гаврилой не хотел.
     Андрей молча слушал, что скажет Нигилист.
     – Знаешь, что тебе скажу, – начал он говорить, – захочешь повеситься, вешайся где-нибудь в лесу, на дереве, а не здесь. Нам всю зиму здесь жить.
     Андрей вынул из-под плаща флейту, положил ее рядом.
     – Ты веришь в бога? – спросил Андрей.
     Нигилист не удивился.
     – Знаешь почему меня зовут Верующим Нигилистом? – спросил он и ответил на свой вопрос: – Потому что я сам себя так назвал, а назвал так, потому что я не просто верю, а знаю, что бог есть. И знаю, что есть Сатана. И вот потому что знаю я это, я и называю себя Верующим. Но есть и другая часть – кто он такой бог? Что ему нужно?  Вот поэтому и Нигилист. А кто еще над этом задумывался? Но задумывались, были люди, люди гениальные, как пример – Лермонтов, Марк Твен, Толстой Лев Николаевич, ну и мало ли еще их было, тот же Анатоль Франс. Они видели то, что лежит на поверхности, но чего другие не видят, потому что у них, у тех, других, рабские натуры. И их желание быть рабами заставляет их быть покорными и не думать ни о чем. А для меня все ясно. Нет, вру, не все, но многое. Может когда-нибудь расскажу. Но это многое не так важно для меня, как желание понять что есть Истина, узнать, что она из себя представляет.
     – Не слишком большое желание. Даже Христос на этот вопрос не ответил.
     – Вот я и о том же говорю, – согласился Нигилист. – А ты что потерял, что ты ищешь?
     – Я этого тоже, как и ты не хочу говорить. Но хочу спросить. Ты знаешь, что между этим миром, который мы называем реальным…
     – По глупости ученой, – вставил Нигилист.
     – И тем, – продолжал Андрей, – который, не знаю как правильно назвать, ну, скажем божественный.
     – Сойдет и такое названии, принимая во внимание, что власть его там, – согласился Нигилист и добавил: – А значит и здесь.
     – Что между ними есть еще один, мир призраков. Об этом, что ты думаешь?
     – Я и не думаю, а знаю, он есть.
     – И как туда попасть знаешь?
     – Этого не знаю. Хотя, именно то, о чем ты постоянно думаешь, вполне возможно и приведет тебя туда.
     – О чем я думаю?
     – Есть такое слово – суицид. Не прав я скажешь?
     – Прав.
    – Но я бы не советовал торопиться. Это всегда успеешь. А назад дороги не будет.
     – Мне и не нужна дорога назад.
     – Кто знает. А вдруг попадешь не туда куда хочешь?
     – Но нельзя же попасть туда и вернуться, – усмехнулся Андрей.
     – Фантазия людей на пустом месте не бывает, особенно фантазия гениев.
     – Ты о чем?
     – Шекспир, – сказал Нигилист и замолчал.
     Андрей ждал, когда он продолжит.
     – Шекспир, – повторил Нигилист. – Он в монологе сказал, что оттого люди бояться по своей воле уйти из этого мира, что бояться страны, откуда ни один не возвращался. Но до этого монолога, в начале трагедии сам же показывает отца Гамлета, который вернулся ненадолго оттуда, чтобы просить сына отомстить за него.
     – Но почему отец сам не мог отомстить? – и в голосе Андрея послышалось недоверие.
     – Не знаю мог он или не мог, но тогда трагедия называлась бы не "Гамлет", а "Отец Гамлета", – засмеялся Нигилист не разжимая губ.
     – Пока я не понимаю, о чем ты говоришь?
     – Потому чтя еще не все сказал. У Шекспира есть другая трагедия, называется "Ромео и Джульетта".
    – Те капли, которые священник дал Джульетте? – понял Андрей. – Но это фантазия.
     – Я тебе только что сказал, фантазии на пустом месте не бывает. Читал Эдгара По?
     – Заживо погребенные. Но это болезнь.
     – Любую болезнь можно вызвать искусственно.
     – Но где можно найти такое средство?
     – Как говорится: есть спрос, есть и предложение.
     – Так ты знаешь, где это можно найти?
     – Я не знаю. Но нужно тебе.
     – Да, нужно мне, – задумчиво проговорил Андрей. – Возможно, я и знаю, где это можно найти. Или, во всяком случае знаю, кто подскажет, где найти.
     – Вот видишь, не так все и сложно.
     – Послушай, Нигилист, – заторопился Андрей, – мне надо идти. Это далеко, а идти придется пешком. Пусть пока флейта побудет у тебя.
     – Мне тоже нужно уходить, а собой она мне ни к чему. – Нигилист на секунду задумался. – Но не волнуйся, тут есть такое место, не то что флейту, человека можно спрятать и никто никогда не найдет. Разве только по запаху, – засмеялся он.
     – А в общем-то, она мне больше не нужна, – сказал Андрей вставая.
     – Кто знает.
     – Нет, в любом случае.
      Андрей поднялся с кучи газет.
     – Подожди, – остановил его Нигилист. – Лялька с Гаврилой сожрали утром все, только хлеб остался. Зато почти целая буханка. Бери.
      Андрей сунул буханку черного хлеба под плащ и пошел к выходу из подвала.
     Нигилист вздохнул, взял флейту и пошел ее прятать.

28. Снова цыганка Мара

Уже давно стемнело, когда Андрей подошел к тому месту, где был поворот к его загородному дому. Теперь уже бывшему его дому. До цыганского поселка отсюда еще около пятидесяти километров. Андрей сошел с дороги и направился к лесу. Он знал, в одном месте рядом с дорогой есть маленький родник. В темноте он с трудом нашел его, тем более, вся поверхность родника была покрыта опавшей листвой.
     Дождя не было уже дня два или три, поэтому он смог набрать более менее сухих сучьев. И все равно костер разгорелся с трудом, а когда разгорелся, дымил и тепла было мало.
     Потом еще какое-то время Андрей ходил и собирал ветки для костра и для того, чтобы устроить себе что-то вроде постели.
     Часть набранных веток он изломал и бросил в костер, остальные постарался разложить ровным слоем рядом с огнем. Когда он закончил с этим, уселся на ветки и съел половину той буханки, которую ему дал Нигилист. Пошел к роднику и напился холодной, но чистой и вкусной воды. Вернулся к костру улегся на сложенные ветки. Уснул он почти сразу, хоть ноги и ныли от непривычки проходить большие расстояния, но усталость была сильнее боли в ногах. Да и боль эта была приятной. Только засыпая подумал еще раз: на обратном пути нужно будет зайти в это дом, который был раньше его домом.
     Андрей проснулся от холода. было еще темно, он даже не знал, все еще ночь или уже наступило утро. Судя по тому, что костер погас и лаже не дымил, проспал он достаточно долго. Андрей сразу встал, ополоснул в роднике лицо и сразу пошел дальше. Идти он старался как можно быстрее, чтобы поскорее согреться, хотя ноги болели сильно. Но скоро он почувствовал во всем тебе тепло, да и разогревшиеся мышцы ног стали болеть меньше.
     Через час рассвело. Андрей даже пожалел, что спал так долго, ведь ему нужно пройти еще столько же, сколько он уже прошел.
     И когда Андрей добрался, наконец, до цыганского поселка, уже снова было темно.
     Как и в прошлый раз в небольшом окошке дома цыганки был виден слабый огонек.
     Андрей открыл калитку и пошел к двери дома по узкой тропинке проложенной в зарослях уже сухой полыни.
     Когда Андрей вошел в дом, то сразу увидел цыганку. Мара, как и когда Андрей пришел сюда в первый раз, стояла у стола и перебирала какие-то травы, некоторые обрезая ножом.
     Услышав, что кто-то вошел, Мара мельком оглянулась и снова чуть наклонившись над столом продолжила перебирать травы.
     – Здравствуйте, – сказал Андрей.
     – Значит, не захотел легкой жизни, – проговорила цыганка.
     – Я по делу, – сказал Андрей, не зная с чего начать разговор.
     – Ко мне уже лет пятьдесят заходят только по делу. Поэтому можешь говорить сразу.
     – Но это не совсем обычное… – Андрей не договорил.
     Мара сказала то, о чем он сам подумал:
     – А в прошлый раз у тебя было обычно дело, – и она усмехнулась.
     Так и не найдя слов, с который можно начать тот разговор, ради которого он пришел сейчас к Маре, Андрей решил спросить о главном.
     – Как попадают в тот мир, который между мирами?
     – Мир призраков?
     – Да.
     – По-разному. Я всего не знаю.
     – Мне нужно попасть в тот мир.
     Мара долго не отвечала, Андрей подумал даже, что она не слышала его слов.
     – И здесь-то не лучшее место для человеческой души, – заговорила, наконец цыганка. – Для такой как твоя и подавно.
     – А для других?
     – Для кого-то еще хуже. А для кого-то лучше места нет. Зависит от того, кто и почему здесь оказался. Но там, куда ты хочешь попасть еще хуже, еще страшней. – Помолчав немного, добавила: – Но тоже не для всех.
    – Значит, кому-то там хорошо?
     – Кому-то, но не тебе.
     – Почему?
     Мара не стала отвечать на вопрос Андрея, а сказала:
     – Есть способ простой.
     – Покончить с собой?
     – Нет, это не значит, что ты обязательно окажешься в том мире. Можешь оказаться, а можешь оказаться перед судьей, который тебя спросит, почему ты не выполнил возложенного на тебя. И какое из двух зол страшнее, не знаю.
     – Но я не все сказал. Я хочу вернуться обратно. И еще, тот мир, он может быть большим.
     – Да уж не меньше нашего.
     – Но как попасть именно в то место, где она.
     – Она. – Андрею показалось, что цыганка снова усмехнулась. – Видимо, она сильно тебя приворожила.
     – Приворожила?
     – Это я к слову. Она тебя не привораживала. Но душа ее давно искала твою, а твоя ее. Такое бывает редко, очень редко, когда души находят друг друга.
     – Зачем?
     – Если найдешь, узнаешь.
     – А если нет?
     – Тогда не узнаешь.
     – Но я уже спросил, может ли такое быть, что я окажусь не там, где она?
     – Я тебе еще не ответила, можешь ли ты оказаться вообще там.
     – Ты сказал, что есть такой способ.
     – Способ есть, но я не сказала, знаю ли я его.
     – Тогда скажи.
     – Ты хочешь и умереть и не умереть. Да, такой способ есть, – повторила цыганка. – И знаю я его. Ты попадешь, куда хочешь. Но вернешься ли?..
     – Что нужно сделать, для того, чтобы вернуться?
     – Что сделать? Нужно сделать то, зачем пойдешь туда.
     – Я сам не знаю, зачем мне нужно там быть. Мне просто хочется найти ее, увидеть.
     – Вот ты и ответил на свой вопрос.
     – Но как ее найти там?
      – Не знаю. Я там не была, и не хочу там оказаться. А как найти? Там остается многое из того, что было у человека здесь. И имена, они тоже остаются до тех пор, пока душа находится в том мире, о котором ты сказал. Только когда душа освобождается полностью, она освобождается ото всего. Но может попасть навечно в рабство. Если не случится худшего.
     – В рабство. К кому?
     – К одному из богов.
     – Разве их много?
     – Ангелы тоже боги. Так их называли язычники. Ты это знаешь. Но власть перешла к одному. Ты все еще хочешь попробовать попасть в тот мир?
     – Да.
     – Тогда ложись и спи. Вон там, за занавеской. Я утром разбужу тебя.
     Андрей прошел за занавеску, на которую указала Мара. Там стоял небольшой топчан. Он лег на него. И как и прошлой ночью почти мгновенно уснул.
     Когда Мара разбудила Андрея, ему показалось, что он спал всего несколько минут. Но посмотрев на часы с маятником, висевшие на стене, такие бывают еще с кукушками, но эти были без кукушки, Андрей увидел, что спал он больше шести часов.
     – Тебе пора, – сказала цыганка. – Вот выпей это.
     Она протянула ему кружку с какой-то темной жидкостью. Андре взял ее в руки. Кружка была горячей.
     – Это то, о чем я просил? – посмотрел Андрей на цыганку, пока не решаясь выпить из кружки.
     – Нет. Это настой, чтобы укрепит твои силы. У тебя ведь много еще дел. – Откинув занавеску, Мара вышла.
     Небольшими глотками Андрей стал пить обжигающую рот жидкость. Она была горькой, но приятной на вкус.
     Когда он выпил все Мара подола к нему и протянула маленький стеклянный пузырек, в каких обычно храниться лекарства.
     – А это то, то ты просил, – сказала она.
     В пузырьке была темная коричневая жидкость, немного вязкая, как растительное масло.
     – Выпьешь все, – сказала цыганка. – Но не пей на улице или у знакомых, которые не знаю, что ты задумал, а об этом ведь, едва ли кто знает. Ты должен быть в таком месте, где тебя долго никто не найдет. А если найдут, очнешься в гробу. Все иди, и не говори спасибо, и не благодари никак. Даже молча. И еще запомни, это последний раз, когда ты приходил ко мне, больше я тебе ничем помочь не могу. Если ты, конечно, вернешься оттуда.
     – Значит, все же может быть так, что не вернусь? – негромко сам себе сказал Андрей.
     – Да. Поэтому подумай хорошо, перед тем, как выпить это.
     – Как оно подействует, через сколько времени? И через сколько времени кончится его действие?
     – Как подействует? – уснешь. Через сколько? – может через полчаса, а может через час. А вот когда кончиться действие его, не знаю. И если не вернешься к тому времени в свое ты тело, страшной будет твоя жизнь, врагу такой не пожелаешь, пока не кончатся запасы жизни в теле, в твоей плоти. Все иди.
     – Прощай, – сказал Андрей и направился к выходу.
 
29. Загородный дом. Бывшая жена

Андрей вышел из дома старой цыганки. Подумал: это уже третий день, который ему придется идти и идти. И сколько он сможет пройти за этот третий день? Но его тело удивило его. Он не только перестал чувствовать ноющую боль от непривычной работы мышц, но в теле его появилась какая-то сила, какую он давно уже не испытывал, которую забыл. Сначала он решил, что мышцы его уже привыкли. Но тут же подумал, что за такой короткий срок он не мог втянуться в подобный жесткий ритм. И понял – это тот отвар, который дала ему выпить цыганка, от него все тело чувствует сейчас такую силу. Когда только вышел из дома цыганки, Андрей был уверен, что не раньше чем ночью доберется до того места, где вчера разжигал костер, где ночевал вчера. Но было еще светло, а он уже подошел к уходившему в строну от дороги шоссе, которое вело к его загородному дому, к его бывшему загородному дому.
     Андрей повернул на это шоссе.
     Он не узнал своего бывшего дома. Не деревянным забором был обнесен уже дом, а кирпичным, и не на месте прежнего забора была построена эта кирпичная стена, а она выдвинусь наружу со всех сторон, и обнесенная этой стеной площадь занимала теперь гораздо большее пространство. И металлические решетчатые ворота, как понял Андрей, открывались автоматически.
     Сквозь эти металлические ворота он увидел и пристройки с обеих сторон, и сделаны они были так, словно строились вместе с домом, планировались сразу, а не позже были добавлены. Отдельно стоял большой гараж. И главное, у дома появился третий этаж.
     Андрею это не понравилось, если раньше его волновало, отдадут ему ту вещь, которая ему нужна или нет, то сейчас он подумал, что ее в доме вообще может не быть.
     Он подошел к воротам. На кирпичной стене сбоку от ворот увидел кнопку звонка.
     Андрей протянул руку и задержал ее, не притронувшись к кнопке звонка. Он увидел, как у внутренней стороны решетки ворот появилась два ротвейлера. Таких огромных псов этой породы о еще не видел. Они не лаяли, они пока просто с интересом смотрели на Андрея сквозь прутья ворот своими чуть выпуклыми детскими глазами, глазами злого ребенка.
     Андрей протянул руку и нажал на кнопку. Ничего не услышал и снова нажал, но тутже понял, что и не должен ничего слышать, что звонок где-то внутри, далеко.
     Открылась дверь одной из пристроек и Андрей увидел здорового парня. Тот неторопливо направился к воротам.
     Парень подошел, посмотрел на Андрея оценивающе.
     – Ну, и чего ты раззвонился? – спросил парень с ленивым раздражением. – Тебе что, на кнопочки разные нравится нажимать. Так я тебе сломаю щас все пальцы и будешь тогда на кнопочки носом нажимать. А нажмешь носом, сломаю и нос или вообще голову отверну.
     – Мне нужно поговорить с твоим хозяином, – сказал Андрей.
     – А мне нужно поговорить с президентом, но я же не лезу к Кремлю, не нажимаю там в воротах на разные кнопочки.
     – Позови своего хозяина, он мне нужен, – повторил Андрей.
     – Давай, гуляй отсюда, – все с той же ленивой угрозой продолжал говорить парень. – Не буди во мне зверя. А то ведь я могу и показать дорогу отсюда.
     Андрей протянул руку и снова нажал на кнопку звонка.
     – Ну, ты, блин, наглец, – сказал парень.
     Он потянулся рукой к стене с внутренней стороны, там, видимо, включался электродвигатель, открывающий и закрывающий ворота.
     Это не очень взволновало бы Андрея, если б не собаки. Он увидел, как они нервно, нетерпеливо стали перетаптываться на месте, уже с бо;льшим интересом глядя на Андрея и ожидая, когда ворота откроются.
     – Надеешься на собак, – сказал Андрей. – Один бы не был таким смелым.
     – Чего?! – удивился парень, и скомандовал: – Брут, Клеопатра, место.
     Собаки отошли на несколько шагов, обернулись.
     Парен снова прикрикнул:
     – Кому сказал место.
     Обе собаки, недовольно оглядываясь, побежали к дому.
     – Ну ты, палла, вывел ты меня из себя, – сказал парень и ворота стали отъезжать в сторону.
     Андрей не сомневался, что справится с этим здоровым парнем, пусть тот даже в прошлом хороший спортсмен, но он не ожидает от Андрея какого-либо сопротивления. И напрасно, главное Андрею первому ударить, а этот здоровый парень позволит, слишком уверен в себе. Ударить в горло, костяшками пальцев, это отключит парня, как минимум, минут на десять. Только бы не убить, подумал Андрей.
     Но в этот момент от дома послышался резкий голос:
     – Витек, чего там за дела?
    Витек уже собрался выйти – ворота открылись достаточно, но услышав голос своего хозяина, обернулся.
     То, что это и есть хозяин Витка, Андрей сразу понял, он знал его. Правильнее будет сказать, не знал, а видел одни раз Ира привела его с собой для разговора с Андреем, ей хотелось и чувствовать себя увереннее в этом разговоре – как и всем людям, поступающим откровенно подло и нечестно, – а заодно и похвастаться, что она уже не одна, что у нее новый мужчина, который защитит ее и от сотни таких бывших мужей.
     – Стас, – усмехаясь, заговорил Витек, – тут бомж какой-то наглый в дом лезет. Хотел научить его, как вести себя в светском обществе.
     – Стас, – заговорил с ним Андрей. – Мне нужно с тобой поговорить.
     Стас подошел к воротам. Внимательно посмотрел на Андрея. Кажется узнал его, лицо стало удивленным. И таким же удивленным голосом, но с сомнением сказал:
     – Ты Иркин муж. Точно, – в голосе Стаса исчезло сомнение. – Андрей тебя, кажется зовут.
     – Да, – подтвердил Андрей.
     – Ну ты Андрюха… – начал говорить Стас и не закончил фразу. – Я же кода тебя видел, ты был нормальным мужиком. Ты чего так опустился?
     – Не важно, – сказал Андрей. – У меня к тебе есть разговор, точнее, просьба одна.
     – Витек, ты иди, – посмотрев на Витька, сказал Стас. – Мы тут сами разберемся.
     Витек пожав одним плесом, повернулся и пошел от ворот.
     – Ну бабы, суки, чего они с людьми делают, – расстроено проговорил Стас. – Ну, ладно. Чего у тебя за дело? Какая просьба?
     – Здесь, в доме, в маленькой комнате оставались пара кресел диван и журнальный стол. Другой мебели здесь почти и не было, так, что ты, наверное, помнишь.
     – Ну, да, помню что-то такое, – согласился Стас.
     – Мне нужен стол. Вам с Ириной он все равно не нужен, а мне нужен.
     – Мне-то он, конечно. Не нужен, – усмехнулся Стас, – а вот твоей бывшей жене он кажется зачем-то понадобился.
     – Ты хочешь сказать, что не отдашь? – спросил Андрей.
     – Я? – сделал удивленное лицо Стас. – Эту рухлядь? За кого ты меня держишь, Андрюх? Если б ты захотел дом себе вернуть, тут ты пролетел бы, я за него твоей жене заплатил полною стоимость, и уже еще вложил в него чуть не вдвое больше.
     – Я вижу, – сказал Андрей. – Но мне дом не нужен. Мне нужен только стол.
     – А стол спрашивай у совой жены.
     – Она мне не жена.
     – Не важно. У бывшей значит.
     – Позови тогда ее?
     – А вот это не получится, Андрюх. Нет ее здесь. И давно уже нет, и никогда не будет. А стол она с собой увезла, вместе с креслами и диваном. Хотя, подожди, сейчас уточню. Витек, – позвал Стас, и когда Витек выглянул из-за двери, спросил: – Помнишь там в комнате стоял стол, диван, кресла какие-то, ты еще хотел себе взять. Они где?
     – Да эта их увезла, – не задумываясь ответил Витек. – Ирочка ваши, мать ее некому.
     – Ну точно, – повернувшись к Андрею, уже убежденно сказал Стас. – Когда я попросил ее отсюда уехать и больше никогда не показываться здесь, она забрала все, что могла. Даже кое-что из моих вещей прихватила. Ну, я думаю и хрен с ней. А чего тебе стол этот понадобился? Продать что ли хотел?
     – Да неважно. Считай, что хотел продать.
     – Ну, а куда его еще? – убежденно согласился Стас. – Слушай, Андрюх, я тебе вот что хочу сказать. Я тогда еще понял, что ты мужик нормальный, а потом, когда твою жену получше узнал, убедился в этом, я разбираюсь в людях и знаю, если на кого-то столько навешивают разного дерьма, а себя выставляют невинной овечкой, значит, все наоборот. Я это к чему? Твою бывшую фирму я приподнял, дело пошире поставил. А ты, я знаю, раньше и сам перегонял тачки из Германии, все дела знаешь. Хочешь снова этим заняться? Я не обижаю своих людей, в смысле финансово. Сколько заработал, столько и плачу. Я почему тебе предлагаю, потому что знаю, с тобой тогда по подлому поступили, кинули тебя через одно место. Но я здесь ни при чем, сам понимаешь. А тебе просто хочу помочь подняться. Ну? Чего скажешь?
     – Нет, – покачал головой Андрей.
     – Ты может отказываешься потому, что думаешь там твоя Ирка заправляет всем? Так я ее уже выкинул давно оттуда. Поиграла в бизнес-леди и хватит.
     – Да нет, мне другое дело предложили, получше, – снова отказался Андрей.
     – По тебе этого не скажешь?
     – Я еще не начал работать.
     – Ну, как хочешь. Мое дело предложить. Но если что, можешь приходить, предложение остается в силе. Я не из-за того, что мне нужны люди, людей хватает. Просто не люблю когда с кем-то поступают по подлому, вот и хочу тебе помочь.
     – Если что, я приду к тебе, – пообещал Андрей.
     – Ну-ну. А за тем столом к Ирочке обращайся. – И усмехнулся: – Только не очень удивляйся, когда увидишь ее.
     – Чему удивляться?
     – Да как тебе сказать. Что-то с ней происходить стало. Да сам увидишь, – не захотел объяснять Стас. – А может все нормально уже.
     – Ладно, пока, – сказал Андрей и повернувшись, пошел обратно, к дороге.
     – Ну-ну, – насмешливо отозвался ему вслед Стас.
     Становилось все темнее, но Андрей решил, что сегодня он не станет ночевать лесу. Он все еще чувствовал себя хорошо отдохнувшим, словно не прошел с утра около пятидесяти километров. И еще одна причина была, почему он хотел идти ночью – чтобы прийти утром – больше вероятности, что Иры не будет дома. Хоть она сейчас и не работала у Стаса, как он выразился, он выкинул ее из фирмы, но Ира наверняка нашла себе другую работу. У нее много знакомых и конечно она сейчас в какой-нибудь музыкальной школе, училище или еще где-то работает педагогом.
     Ключи от квартиры у Андрея остались. А то, что он без разрешения Иры войдет в квартиру, в которой он сейчас и не прописан, и возьмет стол, это, может быть и нарушение закона, но нарушение закона по закону, а не по совести – квартира куплена на его деньги, да стол этот тоже.
     Андрей решил не ночевать в лесу, но все же он ненадолго остановился у того места, где провел позапрошлую ночь. Он съел оставшийся хлеб, хотя совсем не чувствовал голода, последнее время он вообще мало ел и почти насильно. Он напился из родника, закурив, прислонившись спиной к дереву, посидел на ветках, на который спал в прошлый раз.
     А через полчаса он, теперь уже неспеша, шел по краю автомобильной дороги в сторону Москвы.
     К своему дому, нет, уже не к своему, а к тому, где он жил раньше, Андрей подошел, около девяти часов утра.
     Он снова начинал чувствовать усталость, но пока еще не сильную.
     Андрей поднялся на лифте на свой этаж, открыл дверь и вошел в свою бывшую квартиру.
     В первый момент Андрей не понял, что изменилось в квартире. Казалось все на своих местах, но все был не так. И только когда наступил ногой на валявшуюся на полу кофточку бывшей жены, понял, что изменилось – не было того без чего Ира не могла обходиться – порядка, чистоты,  и аккуратности во всем. Андрей мысленно усмехнулся – порядок и чистота это было одно из лучших качеств Ирины, она даже Андрея никогда не заставляла что-то убирать, чистить, если не нужна была физическая сила, она всегда все делала сама и, кажется, получала от этого удовольствие.
     В какой комнате этот стол, который нужен был Андрею, он не знал, потому направился к ближайшей двери, открыл ее. И он сразу увидел его рядом с двумя креслами.
     За спиной Андрей послышался какой-то шорох. Он резко обернулся, но успел увидеть, как кто-то быстро пробежал в ванную. Это была женщина, на ней был длинный халат и на голове большой платом. Понятно, что это была Ира и она испугалась, что к ней забрались воры и спряталась в ванной.
     Сначала Андрей решил не обращать на бывшую жену внимания, считает, что воры и пусть так считает. Но тут же подумал, что она могла с собой захватить мобильный телефон и вызовет сейчас милицию, а это было совсем ни к чему, не то, чтобы он боялся милиции, но они могут отобрать у него то, зачем он пришел. Да и пузырек, который дала ему цыганка, они могут тоже отобрать.
     Андрей подошел к двери ванной и, постучав по ней, сказал:
     – Не бойся, это я. Я ненадолго, всего минут на десять.
     – Сейчас же уходи отсюда, – послышался из ванной голос Иры и, судя по тому, как она это сказала, она знала, что это он, Андрей. – Ты не имеешь права находиться здесь.
     – Я знаю. Я сейчас уйду.
     Андрей снова направился к той комнате, где был нужный ему журнальный стол. Его только удивило, что если Ира сразу узнала его, то почему спряталась. Но так даже лучше, – подумал он, – не будет мешать.
     Андрей подошел к столу, взял его, перевернул ножками вверх, положил столешницей на пол. Он встал на перевернутый стол и с силой ударил стопой ноги по одной из ножек стола. Она с хрустом отломилась и отлетела в сторону. Но ножка отвалилась не вся целиком, а маленькая ее часть сантиметра два высотой, которая крепилась между двумя дощечками, они и держали саму ножку, осталась на месте.
      – Черт, – выругался Андрей и пошел к шкафу, где хранились инструменты.
     Он взял Стамеску и молоток и вернулся.
     Стамеской он быстро срубил те дощечки, которые крепили ножку, а теперь только остаток ее и снова тихо выругался. Это была не та ножка, которая была ему нужна. Он помнил, что нужна ему правая, если стол расположен к нему длинной своей стороной. Но таких сторон было две, значит и правых ножек получалось две.
     Вторую ножку он отделил от стола уже быстро. И теперь он увидел то углубление, которое сделал сам, и в которое спрятал перстень Анны. Он достал его, взял двумя пальцами. Он был очень красивый этот переливающий перламутром черный жемчуг, а семь бриллиантов еще больше украшали его.
     – Это мое, ты не смеешь это брать, – услышал он резкий и почему-то визгливый голос Иры, раздался он так неожиданно, что Андрей даже вздрогнул.
     Ира стояла у двери, в комнату она не вошла, возможно боялась Андрея, так он подумал. Она стояла с наружной стороны, прижавшись к дверному косяку, и был виден только край ее длинного халата и платок, почему-то закрывавший лицо.
     Андрей понял, почему голос его бывшей жены был визгливым, так проявилась ее жадность, Ира, конечно, сразу поняла, что никто не станет прятать простые стекляшки в такой тайник, что в руке у Андрея очень дорогая вещь.
     Андрей ничего не сказал. Он поднялся и направился к выходу. Но чтобы выйти из квартиры, нужно было пройти мимо Иры.
     Перстень был в руке у Андрея и когда он выходил из комнаты, прятавшаяся почему-то от него Ира, неожиданно схватила его за руку, попыталась вырвать из руки перстень. Андрей с силой дернул рукой, высвобождая ее из цепких рук Иры, но сразу не смог освободиться от нее, у нее были крепкие кисти, кисти пианистки. Тогда Андрей сжал свободной рукой запястье Иры и дернул, отцепляя ее руки от себя. Но еще до того, как он схватил Иру за запястье его удивило то, что он увидел. Но он не успел подумать об этом, не успел подумать, чтобы это могло значить.
     Но от сильного рывка с головы Иры соскользнул платок, которым она закрывала лицо, и который до этого придерживала руками.
     И освободившись от вцепившихся в него рук, Андрей отшатнулся от испуга.
     Руки, которые он отрывал о себя, были в тонких белых перчатках, кажется это были перчатки, которые Ира надевала вместе со свадебным платьем, всего один раз надевала, когда у них была свадьба. Но вот с лица Иры свалился платок и Андрей испугался – все лицо Иры было в крупных пятнах похожих на пятна от ожогов. Некоторые были словно от недавнего ожога, их покрывала тонкая полупрозрачная кожица и под ней виднелась жидкость, какая бывает от ожогов, но были и старые пятна, это были уже не пятна, а затвердевшие струпья, и были пятна, с которых струпья уже сошли и вместо них остались красные овальные морщинистые шрамы. Лицо ее стало похоже на то, которые можно увидеть в фильмах ужасов. И если бы Андрей не понимал, что это она, Ира, его бывшая жена, он ни за что бы не узнал ее.
     А Ира, опомнившись, вскрикнула и, путаясь ногами в длинном халате, снова убежала в ванную, и Андрей слышал, как щелкнул предохранитель, который не позволял повернуть ручку в двери ванной, не позволял открыть дверь.
     Ира никогда не носила длинных халатов, она всегда очень гордилась своими стройными ногами. Значит, и ноги стали такими? И свадебные перчатки на руках.
     Андрей вспомнил, когда после больницы он встречался с Ирой и она ему сообщала, что он больше не муж ей, а она ему не жена, и что квартира, которую он купил, не имеет теперь к нему никакого отношения, он заметил, что у нее появилась какая-то странная привычка трогать лицо кончиками пальцев, ногтями, словно эти места у нее чесались, но она прикасалась к лицу, и тут же отдергивала руку, чтобы не поскрести слегка ногтем его.
     И Стас, новый приятель Иры, который уже отказался от нее, он тоже говорил что-то о том, чтобы Андрей не очень удивлялся, когда увидит свою бывшую жену. Но, судя по-всему, такой, какой Ира стала сейчас он и сам ее не видел, когда они расстались, или точнее, как Стас сам выразился, когда он попросил ее уехать и больше не показываться.
      "Она стояла вся в дыму, пока горела книга", вспомнил Андрей слова Анны.
 
30. Виктория

Шел мелкий нудный однообразный дождь. Редкие порывы ветра, налетали неожиданно, и тогда капли дождя становились острыми как иглы, и впивались в лицо и кисти рук, и спрятаться от дождя и ветра было некуда.
    Андрей знал только нужный ему подъезд, но ждать в подъезде он не решался, кто-то из жильцов мог позвонить в милицию. Да и на улице, если он будет стоять здесь несколько дней, на него обратят внимание, а он стоял и ждал здесь уже второй день.
     Но на Андрея уже обратили внимание: мужчина в плащ-палатке, выгуливавший овчарку, давно присматривался к Андрею. И еще Андрей заметил – он постоянно смотрел на светящиеся окна дома, надеясь увидеть в них силуэт девушки – из одного окна на него время от времени посматривала какая-то старуха.
     Андрей стал осматриваться, ему нужно было найти место, откуда он мог бы видеть нужный ему подъезд и где на него не обращали бы внимание.
     Недалеко была палатка, в которой продавалось пиво и сигареты. Если встать сбоку этой палатки, под навесом, то дождь и ветер не будут достать его так сильно. Но стоять, прислонившись к стенке палатки – этим он еще больше будет привлекать к себе внимание, чем просто прогуливаясь. У Андрея было немного денег, на пиво, во всяком случае, хватит, а пить пиво, спрятавшись от ветра, это совсем другое дело. Правда, пива не хотелось, но все равно.
     Андрей уже собрался пойти к палатке. И именно в этот момент он увидел, как от автобусной остановки к дому, у которого он стоял, быстро идет какая-то девушка. То, что это молодая девушка было сразу понятно по походке. Но мало ли молодых девушек живет в этом доме. И все же, Андрей сам бы не смог объяснить почему, но он сразу понял, что это она – Вика.
     Он пошел ей навстречу. Остановился, когда она была уже в нескольких шагах.
     – Вика, – позвал он ее, когда девушка уже проходила мимо.
     До этого девушка не смотрела на Андрея, прячась от дождя и порывов ветра под зонтом, Она спешила, ей хотелось скорее оказаться дома, где нет холода, дождя и ветра.
     Девушка остановилась, выглянула из-под зонта… и отшатнулась.
     – Не пугайтесь, Вика, я только с виду страшный. И то не всегда, – пошутил Андрей, но голос его был серьезный.
     – Вы… Откуда вы меня знаете? – спросила девушка недоверчивым чуть боязливым голосом и посмотрела по сторонам, видимо, ища поблизости людей, которые могли бы в случае чего за нее заступиться.
     – Люди сейчас стараются не обращаться внимания, даже не слышать, когда кто-то зовет на помощь, – сказал Андрей, увидев ее взгляд. – Но не волнуйтесь, вон тот мужчина с собакой, он за вас заступится, точнее, его собака. Поэтому можете меня не бояться.
     – Что вы хотите? – все тем же голосом спросила девушка.
     – Меня просили передать вам одну вещь.
     – Одну вещь? Кто просил?
     – Девушка, такая же как вы, вы очень на нее похожи, ее зовут Анна.
     Хоть было и темно и только фонари освещали двор, но Андрей заметил, что между Викой и Анной есть все же разница, совсем небольшая, но есть. А еще у Вики светлые глаза, наверное, при дневном свете они голубые. Может быть именно цвет глаз и создавал это легкое различие.
     – Какая Анна? – спросила Вика.
     – Еще ее зовут Анита. Но это одно и то же.
     – У меня нет знакомой, которую звали бы Анита. И извините, мне нужно идти.
     – Конечно идите. Только возьмите вот это. – Андрей протянул Вике перстень.
     Даже от слабого света фонарей камни заискрились на нем. Вика отступила на полшага.
     – Вика, я вам не сделал ничего плохого, почему вы хотите, чтобы у меня были неопрятности?
     – Я не желаю никому неприятностей. Но я вас не знаю и не знаю никакую Аниту.
     – Вон тот мужчина с собакой, ему кажется, что я к вам пристаю. Он уже собирается подойти к нам. Когда он подойдет, у меня будут неприятности. А еще я не смогу выполнить свое обещание. А я обязан это сделать.
     – Что вы обязаны?
     – Я обязан отдать вам тот перстень. Он ваш, вы просто об этом не знали.
     – Мне нужно идти, – сказала девушка.
     – Вика, посмотрите на меня. Я похож на человека, который способен причинить вам зло? Так зачем же мне его желать?
     – Я вам ничего не желаю. Но мне нужно идти.
     – Если вы сейчас уйдете, вы причине мне большое зло.
     – Я не знаю вас, я не понимаю, чего вы хотите, – Вика проговорила это и боязливым и чуть жалобным, как у ребенка голосом. – А еще я не знаю, почему я стою и разговариваю с вами.
     – Потому что ваше любопытство сейчас сильнее вашего страха. Вот только я не знаю, как мне уговорить вас взять то, что принадлежит вам.
     В это время мужчина с собакой не выдержал наконец и подошел к Андрею и Вике.
     – Он пристает к вам, – спросил мужчина у Вики и кивнул на Андрея, и зачем-то дернул натянутый поводок.
     Голос у мужчины был строгий и бесстрашный, он знал, что собака его защитит.
     Вика сомневалась только на секунду в том, что ответить.
     – Нет, – сказала она, – это мой знакомый.
     Лицо мужчины из строгого стало недовольным.
     – Ну, если что, – сказал он, – я буду рядом тут.
     Мужчина отошел.
     – Возьмите, – протянул Андрей Вике перстень. – Возьмите, и я пойду, и вы больше меня никогда не увидите.
     Вика осторожно протянула руку, но только протянула, еще не решаясь взять.
     – Анна сказала, что он принесет вам счастье.
     Наконец девушка дотронулась до перстня, слабо сжала его пальцами. Андрей разжал свои.
     – Он очень красивый, – сказала Вика и посмотрела на Андрея. – Но я ничего не понимаю.
     – Вика, разве это единственное в твоей жизни из того, что с тобой происходит и чего ты не понимаешь?
     – Как вас зовут? – спросила Вика.
     – Андрей.
     – Вы очень странный, Андрей. То, как вы говорите, совсем не соответствует тому… – Вика замолчала, почувствовала что может сказать обидное.
    Но Андрей договорил:
     – Не соответствует тому, как я выгляжу?
     – Ну, я не так хотела сказать, – смутилась Вика.
     – Это еще не все.
     Вика вопросительно взглянула на Андрея.
     – Еще Анна просила сказать, если я почувствую, что я должен это сказать… – Андрей замолчал, не решив, как продолжить.
     – Что? – уже без страха и без недоверия спросила Вика.
     – У тебя дома есть что-то вроде старинной шкатулки.
     – Откуда вы знаете?
     – Это шкатулка пятнадцатого или шестнадцатого века.
     – Я не знаю. Я только знаю, она старинная и она фамильная.
     – Я все это знаю. Эта шкатулка не обычная. В ней есть второе дно.
     – Там нет второго дна, – сказал удивленная Вика.
     – Есть, – чуть усмехнулся Андрей. – Я это точно знаю.
     – Но если есть, что тогда там лежит?
     – А вот этого я не знаю. Но хочу посоветовать, если попробуешь открыть, то сделай это сама. Не нужно, чтобы кто-то помогал.
     – Почему?
     – Не знаю.
     – Это тоже Анна просила мне передать?
     – Нет, это я от себя говорю. Мне кажется, так будет лучше. Ну, а теперь, Виктория, прощай.
     И Андрей пошел к автобусной остановке.
     – Андрей, подожди, – услышал он голос Вики.
     Андрей остановился и обернулся.
     Вика подбежала к нему.
     – Почему я тебя больше никогда не увижу? – спросила она, остановившись рядом с ним, чуть не наткнувшись на него.
     Она стояла совсем рядом и ей пришлось слегка приподнять голову, чтобы видеть его глаза.
     – Потому что я ухожу, и не знаю, вернусь или нет.
     – Куда ты уходишь?
     – Можно я не стану отвечать на этот вопрос.
     – Можно. Но ты сказал, что не знаешь, вернешься или нет. Это значит, что можешь и вернуться?
     – Почему ты спрашиваешь об этом?
     – Сама не знаю.
     – Будь счастливой, Вика, – сказал Андрей.
    Он повернулся и пошел от девушки, которая так похожа на Анну, и только глаза не черные, а светлые, скорее всего, голубые.
 
31. Откровения Верующего Нигилиста

     Была темнота и не было света. И было тихо.
     – Я так и не понял, почему ты себя называешь не только Верующим, но и Нигилистом?
     – Начну со слов из Евангелия и повторю их еще: " Все в воле Господа, и ни один волос не упадет с головы человека без воли божьей".
     Нигилист взял с ящика бутылку.
     – Будешь? – предложил он Андрею.
     – Нет.
     – Правильно, а то кто знает, как оно подействует вместе с водкой. – Он налил водку в банку из-под консервов, выпил, поставил бутылку и банку на ящик. – Хорошо было какому-нибудь Диогену. Тепло, заботиться о том, где найти поесть, не надо, все растет на деревьях и на земле, да и вино, не то что эта дрянь, а настоящее из винограда, пей сколько влезет. А напьешься и ходи днем с огнем и объясняй всем, что ищешь человека. Язычник был, а чем хуже христианина или мусульманина? – ничем. А может даже лучше. А уж о славянах язычниках и говорить нечего. Все жили дружно и мирно между собой, разве что из-за девок подерутся парни. Так кому от этого плохо, не девкам, во всяком случае. И никаких тебе хозяев и никаких рабов подневольных крепостных, как при христианстве это стало. А когда один другого угнетает, там и нищета появляется.
     Но не о том я.
     Я вот скажу, я может резко буду говорить, но это водка такая, от нее злой становишься, да и когда я говорю я увлекаюсь, особенно, когда новые мысли приходят.
    Святые книги говорят – Сатана был самым прекрасным из ангелов небесных.
     И за что Господь изгнал Сатану из Рая? Возвыситься хотел Сатана над Господом? Место его занять? Нет. Сатана захотел равенства, а по-нашему по-простому – захотел Сатана демократии.
     Но если равенства потребовал, значит имел право. Собака не потребует у хозяина равенства. Равенства потребовать может только равный, но который лишен своих прав. И когда изгнал Господь Сатану из рая, вместе с ним, по собственной воле ушло и еще много ангелов. Значит, многие были согласны с Сатаной. А кто остался – рабские души.
     "Не создай себе кумира". А почему? А потому, что человек, который кому-то поклоняется‚ он уже поклоняется не богу, Господь тогда становится на второе место. А разве можно это допустить – кумиром может быть только Он.
     "Не создай кумира", говорит Иисус и сам же создает его, которого называет отцом своим небесным – Господа. Ему должны поклоняться, на него молится, перед ним унижаться, червями, и рабами себя называть и считать.
     И вот какая вещь – кажется слово "раб" – всего лишь образ принятый в Евангелие. Но слишком часто этот образ повторяем там? А для чего? Да просто все – всего лишь образ, но многократно повторимый, внушает, что мы действительно рабы и вызывает рабскою покорность. Так что "раб" – не образ, а понятие вполне конкретное.
     Господь создал человека по своему образу и подобию. Он что, создал душу человека по своему образу и подобию. Нет, сказано, что он создал только тело, а душу он уже потом вселил в него. Значит, не создавал он души, а она была. Была, есть и будет такой, как была и есть.
     А кто сказал, что душа Господа более велика, чем душа человека. А не потому ли она более велика, что Господь всего лишь захватил власть, как ее захватывали и здесь, на земле во все времена, и тех людей – захвативших власть, или получивших ее в наследство – всегда называли великими. Великими – не потому что они были мудрее и чем-то отличались от других людей, а только лишь потому, что могли распоряжаться судьбами других людей, подвластных им.
     И зачем такому сильному, такому могущественному Господу нужно, чтобы какие-то там людишки – черви и овцы, и рабы – верили в него, почитали его, молились ему, восхваляли его, любили и боялись? Зачем ему это нужно?
     И если правда на стороне Господа, зачем он тогда так жесток? Почему он заставляет святош убивать еретиков – если правда на его стороне? Когда кто-то прав, он не боится и уж не станет убивать того, кто с ним не согласен. Тот на чьей стороне правда не бывает убийцей, не казнит не разбирая особенно кто прав, кто виноват – потому что правда на его стороне.
     А с какой легкостью Господь карает – убивает и делает людей несчастными, издевается над ними.
    Ну это ладно, а вот еще пример о божьей доброте, об отношении его к людям. В пояснениях к Евангелию говорится: "Бог так сильно любит нас, что эта любовь послужила причиной рождения на земле сына его Иисуса Христа как человека". Отталкиваясь от этого высказывания, можно привести пример великой любви Господа к людям, и того, как он сам исполняет свою же заповедь – "Не убий". Процитирую дословно из "Ветхого Завета": "И сказал Господь Моисею, говоря: отмсти Мадианитянам за сынов Израилевых, и после отойдешь к народу твоему. И сказал Моисей народу, говоря: вооружите из себя людей на войну, чтобы они пошли против Мадианитян... И послал их Моисей на войну...
     И пошли войною на Мадиама, как повелел Господь Моисею, и убили всех мужеского пола... а жен Мадиамских и детей их сыны Израилевы взяли в плен, и весь скот их, и все стада их и все имение их взяли в добычу, и все города их во владениях их и все селения их сожгли огнем; и взяли все захваченное и всю добычу, от человека до скота; и доставили пленных и добычу и захваченное к Моисею и к Елеазару священнику и к обществу сынов Израилевых, к стану, на равнины Моавитские, что у Иордана, против Иерихона.
     И вышли Моисей и Елеазар священник и все князья общества навстречу им из стана. И прогневался Моисей на военачальников, тысяченачальников и стоначальников, пришедших с войны, и сказал им Моисей: для чего вы оставили в живых всех женщин? вот они, по совету Валаамову, были для сынов Израилевых поводом к отступлению от Господа в угождение Фегору, за что и поражение было в обществе Господнем; итак убейте всех детей мужеского пола, и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте; а всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя..."
     Вот так-то.
     А слова эти, приказ этот убить всех женщин и детей мужского пола, даже грудных младенцев, в уста Моисея вложил Господь. Вот она его любовь к людям и исполнение им же его собственных заповедей. Впрочем, "Не убий", сказал Христос. Но опять же, Христос один из триединства, а значит, он тот же Господь.
     И все же люди зачем-то нужны ему, Господу. Что ему в людях? Что ему дает пресмыкательство людей перед ним?
     И почему Сатана, этот прообраз зла, не убийца? Где в Библии сказано, что Сатана хоть кого-то убил? Нет такого, да и не может быть, ведь "все во власти Господа и не один волос не упадет с головы человека без воли божьей". А еще не потому ли Сатана не убийца, что правда на его стороне? И почему Господь только то и делает, что убивает, заставляет фанатиков за свою "правду" убивать тех, кто в ней сомневается. Почему Сатана не делает этого? "Но все зло только от него, от Сатаны". А какое зло? Какое зло он сотворил? Разве что дал людям познать, что есть добро и что есть зло? Это и есть зло принесенное им?
     И это еще одна причина за это Господь так рассердился на него – люди станут теперь знать что есть добро и что есть зло и отличать одно от другого!
     И сразу же, как только люди стали видеть, понимать, отличать добро от зла, Господь тут же изгнал их из Рая. Почему? Чего он не хотел, чтобы люди увидели там, и, увидев, поняли, что там такое творится в этом Раю?
     А Сатана, которого часто называют прародителем зла… Зачем же ему было показывать людям, что есть добро и что есть зло, если, как говорят, он сам – зло. Зачем выдавать самого себя?
     И если так, то появляются слишком большие сомнения, что Сатана и есть зло.
     И еще – знал Господь, что Адам и Ева не послушают его запрета или не знал? Если знал, то это можно назвать лицемерной провокацией – ведь любой запрет во много раз усиливает любопытство, желание познать запретное. А уж Адам и Ева, они были по сути детьми, с детским любопытством и шаловливостью. Достойно ли подобное всемогущему повелителю всего? Ну, а если не знал? Тогда получается, человек для бога такая же загадка, как бог для человека. Если Господь не может предвидеть поступков людей, значит, он создал только тело, оболочку, в которую, наверное, уж не по доброй воле, вселил душу человека, и если он не понимает души человеческой, ее поступков, то он, Господь, разве выше тогда человека? Даже мы, люди, в большинстве случаев может предугадать, как поступит то или иное животное в определенных обстоятельствах, а вот Господь, понятия не имел и не имеет, как поступит человек. Тогда получается, духовно Господь ничем не выше человека, он такой же. Такой же, только сумевший захватить безграничную власть.
     С самого начала Господь несправедлив к людям. А Сатана, может быть он это и хотел показать? Но кто тогда лучше относится к людям?
     И, может быть, еще и из-за этого херувима Сатану царствующий бог прогнал в преисподнюю – конечно, великий грех показать всем на недостатки царствующей особы: на его несправедливость, любовь к льстецам и лести в свой адрес, на беспричинную жестокость, примеров которой в самой Библии десятки и сотни.
     Справедливость Господа. Почти в самом начале Библии о ней говорится, о его справедливости: земные женщины так понравились Ангелам Господним‚ что слишком многих ангелы – сыны Господа – стали брать себе в жены. А Господу не понравилось это. Почему непонятно, об этом не говорится.
     "Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери, тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал.
    И сказал Господь: не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками; потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет"...
     Ангелы соблазняли людей – люди же были за это и наказаны – сократил им, то есть нам, Господь жизнь чуть не в десять раз.
     Может ли справедливый правитель судить, опираясь на свои эмоции, на пристрастия? Нет. Справедливый правитель обязан быть беспристрастным.
     Впрочем, по другим источникам, наказаны были и ангелы. Азазель – падший Херувим, один из вождей ангелов-Наблюдателей, вступавших в браки с земными женщинами. Азазель не только вступил в брак с земной женщиной, но и многому научил людей. И в этом его вина – женился на женщине, которую полюбил и дал людям знания. А что плохого в этом для Господа. А ничего. Иль он расстроился, что свадьбы без него сыграли?
     А Каин и Авель? Все то же самое – может ли быть справедливость там, где есть любимцы.
     Господь делает своим фаворитом лизоблюда Авеля, а на работящего и честного Каина и внимания не обращает: как и положено – на Земле так же барин часто даже с любовью относится к дворовым – к девкам-горничным и к лакеям-гомосексуалистам. И почти с ненавистью к тем, кто его кормит – к крестьянам-землепашцам.
     В чем справедливость Бога? В жестокости его? Зачем нужно Богу‚ чтоб человек страдал‚ чтоб истязал себя‚ бил цепью‚ морил голодом?
     Чтобы укрепить дух, – говорят служители бога, церковники, – физические страдания укрепляют душу – глупо, потому что это примитивная лож. От истязаний и мучений дух человека становится слабей. Это известно всем. Когда хотят узнать чужой секрет‚ то людей мучают пытают. Человек слабее духовно становится от мук. И это нужно Богу – от слабого добиться легче послушанья‚ совсем другое – сильный человек – он спорит, не соглашается, когда не согласен. А Богу это ни к чему‚ он не любит когда с ним кто-то спорит. Он любит‚ когда на коленях перед ним стоят‚ червями жалкими себя называют, плачут, жалобно молят о спасенье. А правильно сказать, не о спасении, а о неизбиении.
     В ЦРУ и КГБ проводились эксперименты как сделать человека внушаемым, послушным. И способ был очень простой – человека держали в холодном помещении, голодным, не давали спать. И очень быстро человек "ломался". Его душа переставала сопротивляться, он легко поддавался внушению. Его можно было заставить сделать все, что угодно.
     Так же и Господь – он говорит: "страдания укрепляют дух". Лож. Страдания ослабляют душу. Человек становиться слабым и безвольным, и у него остается только одна надежда, о которой ему постоянно внушает Господь через своих слуг – церковников – надежда, что он, Бог позаботится о нем на том свете, а сейчас он посылает ему страдания, чтобы человек очистился. Нет, не для очищения посылаются страдания, а чтобы сломить волю человека, чтобы он обратился за помощью к Господу и отдал ему свою душу.
     Я могу в чем-то ошибаться, в чем-то быть неправым, я не Господь, который один единственный всегда прав и никогда не ошибается.
     Но в Евангелие есть такое место – Господь говорит: уничтожу город, где одни только грешники. А какой-то святой говорит ему, что, а если там есть хоть три праведника, тогда как? Господь подумал и сказал, что тогда не стану уничтожат этот город. Святой сказал: а если там только два праведника? Господь снова подумал и снова сказал, что не станет и тогда уничтожать город. А если один? – спросил святой. Господь снова подумал и опять сказал, что и тогда тоже не станет уничтожат город. Но что же получается? – простой человек, а святые они такие же простые люди – дает Господу, который никогда не ошибается, советы! А не окажись рядом этого святого? Что тогда?
     Многострадальный Иов. Господь чтобы доказать Сатане преданность этого человека, убил всех его близких и разорил его и болезнь на него наслал нехорошую. Но когда Иов все продолжал хвалить Господа, он не только вернул ему, Иову все, но приумножил его богатства.
     Мне это напоминает поступок Сталина в отношении дедушки Калинина: взял Сталин и отправил жену Калинина в лагеря. Но всероссийский староста не обиделся, не стал роптать, и тогда, однажды, придя домой, увидел дома у себя новую жену – молодую и красивую.
     А вот рассуждения относительного того, что Добро без Зла существовать не может, Добро без Зла просто перестанет существовать – надумано. У животных нет ни добра ни зла, и они прекрасно существуют. В первобытном обществе не было ни добра ни зла и они жили, и разваливались, а попутно придумали и добро и зло.
     Так для чего же Господу нужно Зло? А не для того ли, что Добро и Зло разъединяет людей, разъединяет их на разные лагеря, и, значит, усиливает власть правящего. Не только усиливает – дает ее, делает человека властелином, ведь не будь Добра и Зла – зачем тогда Царь? Но правитель собирает всех около себя и говорит им: "Есть Зло и я спасу вас от Зла". И, спасая от зла, творит любые беззакония, утверждая их как закон, и люди принимают это, потому что страх перед Злом сильнее страха перед законом – ведь закон лживо обещает быть справедливым, и честным людям нечего его бояться, а остается бояться только Зла, и остается только любить закон, а если не любить, то быть послушным закону – быть послушным власти!
     Кого люди больше боятся Господа или Сатану? Бесспорно – Господа – боялись бы больше Сатану ему молились бы и поклонялись.
     Но почему Господь так боится Сатану? Впрочем, боится ли? Но почему так настраивает против него людей? Так в стране построившей социализм, в СССР называли злом страны, в которых люди жили по другим принципам, по капиталистическим, и не так ли в капиталистических странах называли всемирным злом и боялись России, где был социализм. Не так ли власть разных по своим социальным, жизненным принципам государств настраивала друг против друга свои народы, как Господь настраивает людей против Сатаны?
     Вот только Сатана не настраивает народ против Господа. Сатана никого не убеждает, не дает никаких обещаний никому. И это наводит на кое-какие мысли.
     Господа все раздражает и все злит, он всем недоволен, капризен и жесток. Способен ли он к шутке, к смеху? Если судить по Библии, то нет. А вот к вероломству:
     "Берегите мир, который я вам дал, потому что если разрушите его, некому будет прийти и восстановить" –  сказал Бог людям. И после таких слов – Всемирный Потоп. Такой поступок воспринимается слишком жестоким издевательским лицемерием – все равно, что сказать пленному или врагу: "Иди, я тебя отпускаю", а когда тот повернется и пойдет – взять и выстрелить ему в спину.
     А Апокалипсис. Каких только ужасов не нарассказал Богослов, которые нашлет Господь и ангелы его на людей: и реки крови, и моря горящие, и дожди огненные, и саранчу в стальных латах величиной с лошадь, которая полгода должна пытать людей и издеваться над ними, так что умереть захотят от мук, но не смогут. Всего и не перечислишь. И оставшиеся в живых объяты будут страхом и тогда – объятые страхом – воздадут хвалу Господу. А по другому никак, только страхом может Господь заставить людей воздать хвалу себе.
     Но даже в этом предсказании бредовом, убил хоть одного человека Сатана? Нет. Сатана никого не убивает. Впрочем, такое желание у него было. Когда прислал Господь жену, которая должна была родить младенца и тот должен был – пасти все народы жезлом железным. Да, под видом дракона, как говорит Иоан, Сатана хотел убить этого младенца. И если сказать, что силы у Сатаны против тех сил, которые имелись у Господа все равно как у котенка против тигра, и все же, не имея ни одно, практически, шанса, он хотел убить того младенца. А кто был он, тот младенец – который "должен был все народы пасти железным жезлом" – то есть тиран. Кто правит железным жезлом – диктатор. И против этого выступил Сатана, значит, в защиту людей, против насилия над ними. Или это можно истолковать как-то по-другому? Но любое другое толкование этой сцены будет примитивной натяжкой и не выдержит самой слабенькой критики.
     А райский город в конце, описанный Иоаном Богословом: все там будет из золота и каменьев драгоценных – все же из золота, которое так возмущает Христа – из золота, драгоценных камней, жемчуга, и будет там престол Господа и Агнца его, но главное, – что люди все будут там рабами и будут служить им, Господу и Агнцу. Именно так и сказано. Не может Господь без рабов обходиться. Должны быть у него рабы.
     Но и сам Богослов открыл здесь свое тайное, скорее подсознательное – ведь город не из мрамора и гранита, а из золота и драгоценных каменьев. Так о чем это говорит? А о том, что в подсознании своем, а может и сознании, но пытающемся скрыть его и от самого себя, мечтал автор Апокалипсиса о богатстве, лицемерно проклиная богатых, ведь основа всего христианства – ненависть к богатству.
     Но почему Господу доставляет огромное наслаждение, что люди так пресмыкаются перед ним – иначе, хвастался бы он этим перед Сатаной, старался бы любыми способами доказать ему это – все тот же многострадальный Иов с рабской душонкой.
     И почему мнение Сатаны так много значит для Господа. Господь готов убивать людей и делать их несчастными, чтобы только доказать Сатане, как он велик и как его любят.
     Он, Создатель, сотворил людей простыми и примитивными в отношении интимных отношений. Секс, занятие любовью, совокупление, все это не было чем-то особенным, не было в этом никакого таинства. Люди в отношении интимной близости были подобны животным. И Господь сказал им: "Плодитесь и размножайтесь" – все легко и просто, и цинично – но никакого греха.
     Но тут появился Сатана в облике Змея-искусителя, уговорил Еву, а значит и Адама попробовать запретный плод, и вот вместе с другими знаниями к людям пришло и чувство стыда. Совокупление стало чем-то очень интимным, только для двоих, чтобы никто больше не присутствовал при занятии этим. Сатана дал людям стыдливость и понятие целомудрия. Сатана, а не Господь.
     И вот, "расплодившись и размножившись" в некоторых местах, когда люди стали терять стыд, без разбора начали заниматься совокуплением кто с кем захочет, Господь вдруг решил, что это большой грех, и решил, что за это надо наказывать, и не просто наказывать, а убивать людей за такое.
     За что за такое? Он же сам создал людей такими – без стыда и сомнений они могли проявлять свои животные инстинкты. И вдруг это стало грехом! Почему? – Сатана дал людям таинство и стыдливость половой близости, и Господь тут же взял на себя роль судьи в этих отношениях. Почему бы ему, Господу, не сказать: "Чего вы стесняетесь естественного, почему прячетесь друг от друга, когда я вам разрешил и благословил на это? Это сатанинские козни – стыдиться совокупления и быть целомудренным. Я же вам сказал – плодитесь и размножайтесь – так вот плодитесь и размножайтесь и ничто пусть не беспокоит вас, и грех не совокупление, а стыдиться совокупления грех". Но нет, он этого не сказал, а тут же присвоил себе, сделал своей заслугой греховность плотской любви – присвоил сделанное Сатаной. А Сатану объявил совратителем вдруг. Не своих ангелов, которые и начали-то совращать людей, как я уже говорил об этом и даже цитировал, нет, не их, а Сатану.
     Любовь – мужчины к женщине и женщины к мужчине. Я не о сексе и не о той любви, которая основана на нем. А о той любви, о которой все мечтают, о любви, которая выше всего цениться на этом свете, которая выше богатства и власти. Ради которой люди совершали самые великие подвиги и самые страшные подлости. И что же? В Евангелие нет и слова об этой любви. О самом возвышенном, что есть в человеке – ни слова. Словно этого чувства и нет. Почему?
Впрочем в Ветхом завете есть воспевание любви: "Песня песней". Но это в Ветхом завете.
     А в Евангелие уже не нужна Господу любовь мужчины к женщине, а женщины к мужчине, потому что он хочет, чтобы только его любили, а когда мужчина станет влюблен в женщину, а женщина в мужчину, тогда любовь к богу перестанет быть главной. А ему, Господу, это не нужно.
     А ведь любовь делает людей добрее, порядочнее, честнее, благороднее справедливее, и все, все, все хорошее, что есть в людях усиливается, а плохое уходит. Даже болезни уходят, люди влюбленные перестают болеть нервными и психическими заболеваниями
     Конечно, неразделенная любовь большое несчастье, огромное страдание. Но это такое страдание, которое любой человек предпочтет тихому благополучию. И в ней заложена великая сила.
     А кто людям дал эту любовь? Может быть Сатана, но, скорее всего, никто. Возможно, она появляется откуда-то неизвестно откуда в душе человека. Но только вот Господь против этой любви, а Сатана нет. Ведь не считается грехом у христиан разлучить влюбленных и выдать замуж девушку за нелюбимого. Не потому ли это, что Господу нужно, чтобы его, только его любили, а если мужчина будет любить женщину, или женщина мужчину, то о какой любви к богу может идти речь – по-настоящему любить можно только одного.
     А вот совсем смешно: всегда пугали‚ говорили: "Будешь грешить‚ попадешь в ад‚ к Сатане‚ и будут там тебя на сковороде поджаривать‚ и в кипящей смоле будешь кипеть". Но если человек грешит‚ значит‚ он плохой‚ значит‚ он злой‚ и чем больше он зла сделает‚ тем сильнее наказанье‚ так утверждают. И утверждают‚ что судит такого человека Бог‚ а вот наказывает, мучает эти души почему-то Сатана. Не странно ли это – Бог наказывает‚ а Сатана выполняет его указания? Но самое странное‚ почему Сатана должен наказывать зло?! Ведь злой человек – его сторонник! его верный слуга! он нужен Сатане! Он наоборот‚ должен награждать его за зло‚ которое этот человек сделал и за грехи его. Сатану должны радовать грехи и зло! А он его на горячую сковороду‚ в кипящую смолу. Глупо и нелогично. А вот неглупо и вполне логично, что если Сатана наказывает зло, так значит, он сам против зла.
     И можно ли себе представить такое – прекрасный юноша, какой есть Сатана, потребовавший равенства – не власти себе, а равенства всем – и вот этот юноша терзает и мучает души людские? Можно представить такое?
     Зло независимо от Бога или Дьявола‚ оно существует само по себе‚ и есть и там и там.
     Дьяволом пугают‚ как раньше детей пугали дядькой с мешком: "А вот он тебя сейчас в мешок посадит и унесет". А дядька скажет: "Вот мешок-то‚ сейчас посаду и унесу". И ребенок пугается и начинает слушаться маму. Но дядька-то‚ он только подыгрывает матери‚ которая не может справиться с ребенком.
     А что плохого Дьявол делает людям? Голод насылает? мор? болезни? Может быть Дьявол затевает войны и посылает людей убивать друг друга – особенно Крестовые походы вина Дьявола? А может быть‚ Дьявол устраивает голод‚ землетрясения‚ извержения вулканов‚ наводнения‚ Всемирный Потоп? Нет‚ это все Господь устраивает‚ это все Господь "воспитывает" людей и убивает их миллионами ни за что. Заставляет убивать друг друга – в тех же Крестовых походах, или, например, в Варфоломеевскую ночь, когда одни кто верит, кто поклоняется ему – Господу – убивали других, кто верит и поклоняется Господу, только молятся на другом языке, на латыни.
     Так что же плохого сделал людям Дьявол и что делает плохого? Кто это знает? Никто! Ведь все в воле Господа, и ни один волос не упадет с головы человека без воли божьей.
     Но все говорят‚ что зло от Сатаны. Какое зло? Какое именно зло? Кроме какого-то выдуманного никто ни чего не знает – в отличие от зла, которое приносит людям Господь, убивая миллионы невинных вместе с грешниками: "лес рубят – щепки летят". Это любил говорить и так поступать человек, который собрался устроить рай на земле. И этот человек делал все, как я уже говорил, по тем же законам и тем же принципам, которые проповедует в Евангелие Иисус.
     Бог силой и страхом заставляет людей любить себя – "Не мир принес, но меч", – а кто не испугается меча, еретики всякие, те гореть будут в гиене огненной – это там, а здесь на костре сложенном Доминиканцами да Иезуитами.
     А намного ли лучше земной жизни жизнь в Раю? И так ли уж плох ад?
     Если ад то место, где властвует Сатана, едва ли это место хуже земной жизни.
     А что такое Рай? Так ли уж он хорош, как его расхваливает Иисус, а за ним все остальные. Что там за жизнь, как живут попавшие в Рай, Иисус не рассказывает людям, а только намекает, что жизнь там, как у Христа за пазухой. А не может ли быть так, что если все, кто считает и называет себя рабом Господа и становятся действительно рабами, там, в этом самом Раю. Не есть ли они тоже самое, что и крепостные крестьяне, пашущие день и ночь на хозяина. А те, которые святые, те становятся кем-то вроде дворовых девок и парней или надсмотрщиков. Хотя, надсмотрщики, конечно, Ангелы.
     Власть Господа основана на насилии, как власть любого диктатора. Демократия – проповедует другие принципы – противоположенные Новому и, тем более, Ветхому Завету.
     "Пусть мертвые хоронят своих мертвецов" – так сказал Иисус одному из своих учеников, когда тот собирался пойти хоронить своего отца – это отношение Иисуса к простым людям, которые просто живут – мертвецы. И ради этих людей он принял мученическую смерть? А не ради того, что бы его отец небесный стал иметь власть, чтобы люди стали поклоняться ему? И не говорит о том же, сказанное Иисусом Петру и Павлу: "Я сделаю вас ловцами душ человеческих".
     "Души человеческие" – вот что было нужно отцу небесному, пославшему Христа на землю, вот для чего он его послал на землю и для чего он послал его на Голгофу.
     На Руси были ли люди такими запуганными, забитыми и нищими, когда было язычество? Нет. Все люди были равны, люди жили счастливо. Но стоило появиться Господу, прийти христианству, как сразу люди стали беднее, несчастнее, стали становится рабами и нищими. А Христос – бог и сын божий – он так и называет людей – стадом, овцами, рабами. Позволил бы так себя унизить человек в языческие времена? Никогда, потому что в те времена люди были свободными и гордыми. А Господу почему-то не нравятся гордые, он называет гордость человеческую – гордыней, и говорит – это грех.
     Когда в Европу пришло христианство, люди стали жить в страхе. И им говорили, что нужно жить в страхе. А почему? Почему люди должны жить в страхе? Почему несколько десятков или сотен человек стали властителями миллионов? Так нужно Господу. Ему так нужно, чтобы подчинить людей себе, забрать себе их души, сделать души людей своей собственностью. Зачем это ему нужно никто не знает, но нужно. Возможно, что отданная Господу душа даем ему силы, ведь он есть Дух святой. И присоединив к своему духу души еще и миллионов и миллионов людей он становится все сильнее и сильнее. Но это предположение, которое может быть и правдой и не правдой, но все же души людей ему нужно. И Христос так и говорит, собирая первых своих апостолов: "Я сделаю вас ловцами душ человеческих".
     Жанну Д'Арк сожгли. А потом объявили ее святой. Значит монахи сожгли святую, значит они враги Господа. Почему же тех монахов никто не предал проклятию, анафеме? Да потому что по повелению Господа сожгли ее, ведь без его воли ни один волос не упадет с головы человека.
     А сколько жертвоприношений было сделано в угоду Господу, сколько было сожжено еще людей невинных, которых никто не вспоминает в отличие от Жанны Д'Арк. За что их сжигали?
     "Дети отвечают за грехи своих родителей до третьего и даже четвертого колена". С чего это? Почему? Почему такая несправедливость. Несправедливость и глупость. Это какая-то ненормальная озлобленность против душ людских. Одна из миллионов несправедливостей творимых Господом. Почему дети должны отвечать за грехи родителей? Ведь отвечает душа детей за духовные грехи родителей, за грехи, которые на душах родителей.
     Родители дают человеку только тело, оболочку, в которой живет душа. Душа ребенка могла и понятия не иметь до своего рождения о существовании душ своих родителей, другими словами она могла быть не знакома с ними. Так за что же душа вселённая в тело, которое сделали тела родителей, должна отвечать за то, что натворили души находящиеся в родительских телах?
     Это озлобленность против душ людских, ненависть к ним. Это желание найти любой повод для того, чтобы сделать больно душе человека, поиздеваться над ней. И это справедливость Господа?
     И за все это заставлять благодарит себя, молиться на себя. Не это ли есть высшее моральное, духовное издевательство над людьми, их душами? Издевательство злое и циничное.
     Господь не посылает человеку испытания, которого тот не мог бы вынести! Ложь. Как быть с таким испытанием, от которого человек сходит с ума? Разве это именно не такое испытание, которого человек не смог вынести? Если на глазах у женщины погибает ее ребенок и она не способна это пережить и сходит с ума. Или маленькую девочку насилуют и она на всю жизнь становится полоумной, то есть, перестает быть человеком – это как? А ведь все в воле Господа, и ни один волос не упадет с головы без его позволения. И это испытания, которые можно вынести? Так зачем же тогда лгать, зачем говорить, что Господь не посылает испытания, которое человек не способен вынести? Посылает, еще как посылает, потому что люди для Господа подопытный материал, люди для бога правящего – ничто: черви земные, овцы, рабы презренные.
     Господь пытается отвлечь людей от их человеческих желаний: от зависти, желания быть лучше других, от корысти, властолюбия, уныния, не обращать внимания на бедность, и нищету – "потом воздастся тем, кто не получил сейчас", – обещает он.
     Господь призывает людей стать такими же примитивными, как примитивны животные, не желать ничего для себя материального, а еще лучше вообще ничего не желать – стать подобным простейшим существам – одноклеточным – амебам.
    И в то же время сам он желает безграничной власти для себя. Он мстит несогласным с ними и на земле и обещает после смерти наказывать их, а как же всепрощение? Как – не мсти? Ангелы Господни, прелюбодействуют с женщинами земными, и это нормально, ангелам прощается. А вот людям, совращенным ангелами, не прощается это.
     Не любит Господь гордых и свободных, независимых людей. И через сына своего называет их свободолюбие – гордыней.
     Не потому ли еще был изгнан Сатана, что заступился за людей гордых и свободолюбивых?
     Но, хочу сказать – ни в коей мере, ни самой малой степени не надо относить меня к тем, которых называют сатанистами, и которые сами себя так называют. Я не имею к ним к ним никакого отношения. Потому и говорю, что я – нигилист. Я ни на чьей стороне, я хочу разобраться и найти истину.
     Так что же все-таки сделал Сатана, какое зло он причинил людям? И даже в самом страшном библейском грехе – в предательстве, в подстрекательстве к предательству, Сатану нельзя обвинить, ведь Иуду подкупили, а по-другому – соблазнили – служители Господа, первосвященники. Те самые, которые жили и других учили жить по Ветхому Завету, и служили тому самому богу, который был и отцом Христа.
     А кто мог внушить им мысль о подкупе, о соблазне деньгами? Евангелие говориться, что плохо придется грешнику, но в сто крат страшнее наказание тому, кто соблазнил, но кто мог их надоумить подкупить, совратить, соблазнить Иуду на предательство. Только сам Господь, который распоряжается умами людей. Доказательство этому простое – Христос сам знал, что его предадут и знал кто именно. И получается, что проповедуя устами сына своего Христа о страшном грехе – соблазнение, Господь сам внушает мысль иудейским священникам о соблазнении.
     И Иисус принял мученическую смерть за людей.
     Но за людей ли? А не за того, кого он называл отцом своим, не для того ли он принял мученическую смерть, чтобы люди стали почитать и восхвалять отца его, Господа. За народ принял смерть Иисус или же за Господа?
     Кто был для Иисуса народ? Кем он для него был, когда он часто с таким презрением отзывался о нем и только убеждал в силе отца своего, и в том, что ему, надо поклоняться, а не кому-то еще, и его, Господа любить, а не кого-то еще. А то, что он исцелял больных, заходил в дома к нищим и отверженным, так что тут непонятного, так поступают все, когда идут выборы президентов или мэров или депутатов, все, кто стремиться захватить власть всегда лицемерно улыбаются самым бедным и отверженным, потому что их большинство и их голоса решают все.
    Я ничего не утверждаю, хоть все сказанное мной прозвучало в утверждающей форме, но я ничего не утверждаю, я просто задаю вопросы.
     Но слишком много противоречий, слишком много. Не потому ли убеждает Иисус любить Господа, отца своего так просто, без всякой причины, без всякого повода к любви. Но как любить неизвестно кого? Разве только их страха к нему?
     А сам Господь любит тихих и покорных‚ и, думаю, сверг он Сатану‚ когда за человека тот вступился‚ за гордость его, за честь. Не любит гордых Господь. Он униженья любит‚ лизоблюдство‚ и страх перед собой. Любит, чтобы стояли на коленях перед ним, перед его изображеньем на доске и молили простить, сами не зная за что. Любит, чтоб называли себя овцами, червями, рабами, кланялись ему как можно ниже, стоя на коленях, и целовали иконы с его портретами. Но когда-нибудь поймут люди, что Бог не добрый дедушка на облачке.
     А в общем-то, опираясь на некоторые вещи, как например, на то, что ради доказательства Сатане Господь стал Иова испытывать, и, допустим, на то, что судит грешников он, Господь, а наказывает потом по его суду Сатана, и еще то, как я сказал, что Сатана не настраивает людей против Господа и это наталкивает на кое-какие мысли, то мысли это такие – что никакие они не враги и Господь и Сатана, а лишь заранее договорились, чтоб таковыми их считали. На самом деле заодно они, и только один исполняет роль доброго полицейского, а другой злого, а дело-то общее делают.
     Я ничего не утверждал, не утверждаю, я задал лишь вопросы. Возможно, Господь действительно и добр и справедлив. Не знаю. Но надеюсь. Надеюсь очень. И сказанное мной, лишь поиск истины, о которой Христос не дал ответ Пилату…
    Верующий Нигилист умолк и долго молчал.
     – Дай мне сигарету что ли, – наконец сказал он.
     Не услышав ответа, Верующий Нигилист полез карман, вынул пачку из-под сигарет, ощупью, в темноте выбрал в ней окурок побольше. Из другого кармана вынул зажигалку.
     Но когда огонек осветил темное помещение, Нигилист забыл об окурке, торчащем у него изо рта – тот кого он называл Блондином сидел у стены, глаза его были закрыты.
     – Эй, – дотронулся Нигилист до плеча Блондина.
    Тот, от этого легкого толчка, медленно стал сползать по стене вбок, завалился на толстый слой газет, расстеленных на полу у стены.
     Зажигалка погасла. Нигилист нащупал в темноте маленькую пятнадцативатную лампочку, пощелкал по ней пальцем, как уже делал это около часа назад. Но лампочка не загорелась.
     – Вот черт, – выругался Нигилист. – Перегорела.
     Тогда он снова зажег зажигалку, пошел с ней в угол, порывшись немного, достал откуда-то свечу в железной банке вместо подсвечника. Уже с зажженной свечой, он вернулся к лежавшему. Поставил свечу в железной банке на пол.
     Нигилист взял руку Блондина и стал пытаться нащупать пульс.
     – Нету, – проговорил он тихо сам себе.
     Из руки Блондина вскользнул маленький стеклянный пузырек из-под лекарств. Нигилист поднял его, рассмотрел сначала при свете свечи, потом поднес к носу, понюхал. Чуть пожал плечами отшвырнул пузырек в сторону.
     – Интересно, – снова сам с собой заговорил Нигилист, – Джульетта он, которая выпила капли священника, или Ромео, который хватанул яду? Ладно, время покажет.
     Говоря это, Нигилист взял Блондина под мышки и потащил по полу куда-то в темноту. Потом вернулся за свечой, пошел с ней обратно к лежавшему телу.
     Поставил свечу на пол. Стал отбрасывать в сторону наваленные в кучу ящики. Под ящиками лежал лист железа. Нигилист приподнял его, отодвинул в сторону. Открылась небольшая ниша, около двух метров в длину, полметра шириной и примерно полметра глубиной, сделанная в бетоне. Внизу ее было видно несколько труб.
     – Ну, могилка прямо на заказ, – проговорил Нигилист. – Кто ее только тут сделал в подвале.
     Набросав на дно, на трубы толстый слой газет и сплющенных картонных ящиков, Нигилист снова взял лежавшего под мышки, кряхтя, стал осторожно опускать в нишу. Когда закончил с этим, достал из кармана тряпку и накрыл ей лицо Блондина. Потом вынул из кармана полиэтиленовый пакет и осторожно стал высыпать из него белый порошок вокруг лежавшего.
     – Как говориться, береженого бог бережет, а то проснется, а нос крысы огрызли. Если только нос, – усмехнулся Нигилист. – А так, крысы, они умные, одна подохнет, другие уже не полезут. – И уже серьезно добавил: – Если только проснется.
     После этого, он снова накрыл нишу листом железа, посмотрел, как края прилегают к полу.
    – Не, – сказал Нигилист, – они и так не доберутся суда.
     Он снова завалил металлический лист ящиками. Посмотрел на них задумчиво. Сказал:
     – Ничего, не тяжелые, поднимет. Если, опять же, очнется.
     Послышался скрип дверных петель, голоса. Через полуминуты в тусклом свете свечи появились фигуры Ляльки и Гаврилы.
     – А чего лампочка-то не горит? – недовольно проворчал Гаврила.
     – Перегорела, – ответил Нигилист усаживаясь на прежнее место.
     – Перегорела? Вот ты и купишь другу, если эта перегорела. А она, между прочим, рублей десять стоит.
     – А почему я должен покупать. Вместе сбросимся.
     – Ага, – не согласился Гаврила, – она при тебе перегорела, тебе и покупать.
     – Да мне эта лампочка, вообще, образно говоря, до лампочки, – сказал Нигилист. – У меня такое зрение, что я в темноте, как собака вижу.
     – Как кошка, – поправили Лялька.
     – Тем более, – согласился Нигилист.
     – Или вот чего, – нашел выход Гаврила, – пусть Блондинка купит, он еще ни разу не покупал.
     – Не блондинка, а Блондин это во-первых, – поправил Нигилист, – а во вторых не Блондин он, а Седой. А в третьих он не станет покупать.
     – А почему это он не станет покупать?
     – Не будет его больше здесь.
     – Почему? – спросила Лялька.
     – Ушел он.
     – Куда ушел? – снова спросила Лялька.
     – В мир иной, – засмеялся Нигилист.
     – Чего это он на зиму глядя? – удивился Гаврила.
     – Как захотелось, так и ушел.
     – Я тоже уйду, – сказал Гаврила. – Перезимую здесь и уйду.
     Лялька вдруг всхлипнула.
     – Ты чего? – спросил удивленный Гаврила.
     Но Лялька не обратила внимания на Гаврилу, пьяно всхлипнув еще раз, она спросила Нигилиста:
     – Он что, он с собой… покончил?
     – Не знаю, – ответил Нигилист.
     – Но ты же сказал в "мир иной"?
     – Сказал. А уж покончил или нет, не знаю. Но ушел.
     – Зато я знаю. – И пьяна Лялька расплакалась. – По нему это было видно, что он так сделает.
     – Ну и чего теперь? – сказал недовольный Гаврила. – Покончил и покончил, и правильно сделал. Таким на этом свете делать нечего, слишком слабый.
     – Да уж не слабей тебе, – разозлилась Лялька. – Ты-то себе и палец порезать побоишься.
     – Ладно, – вынимая из бокового кармана пальто бутылку, сказал Нигилист. – Ушел и ушел, давайте лучше выпьем за его уход.
    Он налил водку в консервные банки.

СВЕТ СЕРЫЙ

Часть третья

32. Болото

Была Тишина, какой не бывает. И была Тьма какой не бывает. Но если не бывает, значит этого нет. Но все это было – ничего и никого, полная пустота. Но может ли полная пустота и ничто сознавать себя? И если себя сознает, то пустота ли она? И все же нет ничего. Откуда тогда этот вопрос? Если есть вопрос, значит, есть мысль. Но если есть мысль, разве есть пустота?
     И откуда этот звук? Звук этот – мысль. Это звучит желание, желание двигаться. Мысль не может не двигаться, и если она не движется, ее нет. Но если есть, должно быть движение.
     Но есть инерция покоя, ее трудней всего преодолеть. Но мысль не может не двигаться. И с большим трудом мыль преодолевает эту инерцию, инерцию покоя. И все начинает меняться.
     И слабый свет замерцал в пустоте, почти незримый, и лишь ощутимый, и слабый звук появился в тишине, неслышимый, но уловимый. И черное ничто сменилось на темно-серое, а темно-серое на бледное. Бледно-серое ничто и вверху и внизу и вокруг, и звук, который не слышен, но который мысль сознает, сама же создав его.
     Но первое движение сделано, оно сделано, значит оно начато, если начато, оно не стоит ни мгновенья, оно беспрерывно – движение мысли, а инерции покоя больше нет, она исчезла.
     И вот в бледном свете появляются очертания, странные, непонятные. И свет становится ярче и очертания отчетливее. Но откуда свет? Он отовсюду.
     И вот уже появляется осознание себя. Память пытается восстановить себя. Память рождает мысль, но сама память рождена мыслью. Мысль невозможна без памяти, память невозможна без мысли.
     Но в памяти этого не было – очерченные светом искривленные корявые ветви. Толстые стволы поднимаются вверх и от них отходят толстые сучья, от толстых отходят более тонких, от тонких еще более тонких, и еще. Это похоже не деревья без листьев, но деревья странные, со странными изгибами. Изгибы пугают своей непредсказуемостью и разнообразием. И они похожи на насекомых, огромных, неподвижно застывших.
     Но что-то внизу. То что внизу пытается остановить мысль, засасывает ее в себя, как трясина, но мысль продолжает двигаться. И становится понятно – это болото. Болото из трясины которого поднимаются деревья похожие на насекомых, на страшных уродливых насекомых с тысячью ответвлений от щупалец-лап. Трясина сдерживает движения, а деревья растущие из трясины, преграждают путь. Но мысль не останавливается и болото все слабее держит, и вместо трясины уже размокшая глина. Болотный лес редеет, и между корявыми стволами становятся видны просветы, и глина превращается в песок. Мокрый песок под черной водой. Но и мокрый песок почему-то слишком податлив под ногами, еще слишком тяжело по нему двигаться, но мысль не может остановиться, она не может не двигаться. И вот под водой уже камни или это не камни, а что-то другое, как и не было песка, а был что-то другое и трясины не было, а было что-то другое. И мысль движется уже свободней, легче, она уже почти осознала себя.
     Но что она такое эта мысль? "Это я", – уже может ответить она себе. И она говорит это и говорит еще: – "И если я могу сказать себе, "Это я", тогда уже нельзя сказать мысли "что", тогда она уже "кто", она "Кто-то", но где я и кто я?" И на помощь мысли приходит память, и она говорит: – "Ты тот, кто совсем недавно жил в другом мире, тот мир был понятен тебе и ты называл его реальностью", – "Но разве не реален этот мир?" память молчит, но мысль продолжает двигаться, она говорит: – "Он реален, но по-другому, но он так же закрыт, как и тот, и значит память может знать только то, что было в том мире, и большего она не откроет, большее можно помнить только в абсолютно свободном мире". "Да, – соглашается память, – ты в мире между миров, так ты его называл". "Теперь я знаю себя и знаю, какой я", – говорит мысль. И мысль соединяется с памятью, и вслед за осознанием себя, появляется виденье себя, оно приходит постепенно, так появляется изображение на фотобумаге, и показывает его таким, каким он помнил себя и знал, только все это было серебристо-прозрачным.
     Болото, которое мешало осознать себя и вспомнить, позади, а под ногами что-то твердое, похожее на камни, и камни выскальзывают из-под ног. Его ноги – он их уже видит, но пока они еще призрачные, как тень. Но он идет дальше, а впереди что-то похожее на зеленный луг. Камни еще попадаются, но все гуще то, что напоминает траву, все легче идти, все отчетливее становится видение себя. И уже не тенью очерчены его ноги и руки, а призрачной серебристой и прозрачной плотью. Но не только голая плоть появляется на нем. Он увидел, как постепенно появляется одежда, она возникла из ничего, сначала тоже прозрачно-серебристая, она становилась все более плотной. И теперь он видеть на себе одежду, в которой привык ходить, когда не занимался делами, когда был свободен, когда отдыхал, на его проявившемся из ничего теле была теперь надета рубашка и были джинсы и кроссовки. Он идет все дальше и дальше и сквозь него уже не просвечивает зеленая трава, ноги, наступая на нее, ее закрывают. Все становится обычным простым. Нет не обычным и не простым, он не чувствует ни тепла ни холода, не чувствует, как ступает ногами по траве, не чувствует своих рук, всего тела. И он не должен идти, он должен упасть, если не чувствует ног, но он не падет, потому что он не чувствует и своего веса, он невесом, но трава проминается под ним, хотя он и невесом.
     Но его что-то мучает. Прошлое. Значит, память знает. Но она молчит. Бережет его, не хочет делать больно. Наконец говорит, выдает свою тайну. Он не может расслышать слишком тихо она говорит. Но это что-то важное, что-то очень важное. И силой воли он заставляет память сказать так, чтобы он понял, расслышал. И она говорит. И это как удар, как падение с высоты. Он вспомнил все – зачем он здесь и как здесь оказался – Анна.
     И вместе с этим приходит понимание, что движет всем лишь воля, сила его души. И даже чтобы передвигаться нужно напрягать волю, как на земле напрягать мышцы ног.
   
33. Разговорчивый мальчик

     Зеленых луг – пологий склон холма. Холм поднимается и зелень его постепенно бледнеет и где-то далеко сливается с серым. С тем серым светом, который окружает все, но которого уже нет под ногами.
     На зелени луга темное пятно. Непонятно еще, что это такое, что это за пятно. Оно недалеко, но он еще недостаточно хорошо видит, он еще не научился видеть хорошо. Но темное пятно недалеко и оно движется.
     Он заставляет себя видеть лучше. И у него это получается, его воля помогает ему.
     Это мальчик. Ему лет восемь или десять. И, кажется, он пасет гусей. Мальчик тоже видит его, но почти не обращает на него внимания.
     Он подходит к мальчику ближе. Гуси вытягивают свои шеи и, пугая, шипят. "Где я?" – спрашивает он, хотя почти уверен, что знает это, но хочет убедиться.
     Мальчик смеется.
     – Ты еще не научился говорить? – Теперь мальчик смотрит на него с легким интересом.
     Он напрягает свою волю и снова спрашивает:
     – Где я?
     Теперь мальчик расслышал, понял.
     – Здесь, – отвечает он и снова смеется.
     Он замечет, что смех мальчика не веселый, его смех безразличный. Так смеются над сказанной скучной глупостью.
     – Это мир, который между миров? – спрашивает он.
     – Можно сказать и так, – отвечает мальчик все еще не по детски посмеиваясь. – А можно сказать, что это мир теней или мир призраков. А можно ничего не говорить, потому что здесь нет ни теней ни призраков, они там, откуда мы пришли, и когда там появляемся, нас называют тенями и призраками, и еще привидениями. А здесь ты для всех такой же, каким был для всех и там. А ты откуда?
     – Оттуда, – показывает он рукой назад, – из болота.
     И он оборачивается вслед своей руке. А мальчик снова смеется – там, куда он показал нет никак болота, никого странного неживого леса, там такой же луг и он уходит вдаль и так же бледнеет и сливается с серым светом.
     – Как тебя зовут? – спрашивает мальчик.
     – Зовут? – он немного удивлен, он пытается вспомнить, но еще раньше, чем вспомнил, он говорит: – Андрей.
     – Андрей, – повторяет мальчик и снова спрашивает. – Я хотел узнать, где ты жил, когда жил там, а ни про какое болото я тебя не спрашивал. Но можешь и не говорить, мне все равно. Только если ты оказался в болоте, это странно, я о таком еще не слышал. Хотя, кто как оказывается здесь, дороги разные.
     – А ты как оказался здесь? – спрашивает Андрей. – Ты еще такой маленький.
     – Ты хочешь спросить, почему я здесь оказался, ведь отроки не должны здесь быть?
     – Отроки, – удивился немного Андрей этому слову. – Да, об этом я и спросил.
     – Вообще-то, я не должен был надолго здесь задержаться, потому что я отрок. Но не я один здесь такой, здесь еще есть дети. Но мы не дружим. А девочек я вообще не люблю они почему-то всегда злые. А я здесь, потому что, наверно, я нужен здесь, я очень ловко умею убивать. И получатся, что я и нужен и наказание каждый раз новое налагается на меня. Но мне нравится. И потом строго меня не наказывают.
     – Убивать?
     – Ну да. Последний раз я убил трехлетнюю девочку вместе с ее мамой. Меня никто не видел, кроме этой девочки, а я стал ее смешить, я ей понравился, и она все вырывалась у мамы из руки. А потом вырвалась. А я тогда побежал через дорогу. Девочка побежала за мной. А ее мама за ней. А там столько машин… Мне-то ничего, вот они обе попади под самосвал. Мама этой девочки так любила свою дочку, такая счастливая с ней шла. Мне нравится убивать счастливых, я только таких и убиваю.
     – Нравится убивать счастливых? Почему?
    – Потому что они счастливые. Но есть, конечно, и другая причина. Хочешь, расскажу?
     – Подожди, значит ты убиваешь не здесь, а там, на земле?
     – Можно сказать и так, на земле.
     – Ты можешь туда выходить.
     – Я могу и еще многие могут, но только тебе никто не покажет выхода, каждый бережет его для себя. И я не покажу, можешь даже не спрашивать. Так ты хочешь узнать, как я оказался здесь. – И не дожидаясь согласия, мальчик стал рассказывать: – Один раз я проснулся ночью и пошел пописать. А когда шел обратно, в свою комнату, чтобы дальше спать, услышал вдруг в комнате мамы и папы стоны. Я, конечно, не маленький, я все сразу понял. Но мне стало интересно. Я взял и заглянул туда потихоньку. Я знал, что они делают, но я не видел никогда этого. Тогда еще не было как сейчас на земле: и по телевизору все показывают и в журналах все, что хочешь найдешь, а тогда почти не было, только если фотографию голой женщины увидишь и то, считалось, что это такая порнография, что за нее могли даже в тюрьму посадить. Ну вот, я потихоньку заглянул в комнату к маме и папе, и когда увидел, как они все это делают, мне так стало противно. Я их совсем другими считал, маму и папу. Папа был строй немного, а мама была всегда такая добрая, всегда обнимала меня, целовала. И они вдруг такое делают, что даже страшно. Я убежал к себе в комнату и долго не спал. Мама с папой казались мне какими-то ненормальными, как будто они хотели друг у друга внутренности вырвать и так убить. Но и вместе с тем, что мне это было противно, у меня появилось желание. Сначала я хотел как всегда рукой сделать это, но подумал, а если мне попробовать сделать это со своей сестрой. И я пошел к ней в комнату. Ей было всего шесть лет, и потом она спала, даже когда я лег рядом и она чуть-чуть проснулась, она только улыбнулась во сне. А потом я стал делать с ней это. Только у меня долго ничего не получалось. А моя сестра начала сначала плакать, а потом чуть не закричала, только я так и думал, что она захочет заорать и приготовил подушку И когда она только первый раз пискнула, я ей сразу положил на лицо подушку, чтобы она не орала. А потом у меня получилось. Но только когда все кончилось, мне вдруг все показалось таким противным. И сестра умерла, она задохнулась. Я тогда еще и испугался. Поэтому я пошел на кухню и включил газ. А когда я проснулся, оказывается я уже здесь.
     – Значит, ты любишь убивать счастливых людей.
     – Да. И я все время придумываю новые способы.
     – Но почему все же счастливых?
     – Ну, потому что несчастливых неинтересно. А больше всего потому, наверное, что мои мама и папа были счастливыми. Им даже все завидовали. Все говорили, что уже десять лет они прожили вместе и все любят друг друга. И что дети у них чудесные, это про меня и про мою сестренку говорили. И говорили, что такого просто нигде никогда не увидишь. А мама с папой радовались всегда, что им хорошо вместе и что им хорошо с нами, со мной и сестренкой, и им нравилось, что им завидуют.
     – Значит, девочки здесь все злые и поэтому ты их не любишь?
     – Да.
     – А ты добрый?
     – Я хороший. Вот если бы был злым, я взял и направил на тебя своих гусей, они знаешь, как исщипали бы тебя всего, ты б долго болел, лет сто, а может тысячу.
     – Они что, ядовитые твои гуси?
     – Конечно, а то зачем бы я их стал держать.
     – А убить они могут?
     – Нет конечно, душа бессмертна. Но вот болеть ты стал бы. Яд для души он страшный, его все боятся, потому что душа болит так, что не сравнить даже с зубной болью там, на Земле. Потому что даже от самой сильной зубной боли человек не покончит с собой, разве только когда зубная боль или другая так долго будет мучить, что душа не сможет терпеть уже эту боль, тогда, конечно, можно с собой покончить, но это только будет считаться, что покончил от зубной или какой другой боли, а на самом деле от душевной, потому что, я сказал уже, просто долгая физическая боль заставит болеть душу. Значит, не знаешь, как болит душа?
     – Нет, не знаю, – сказал Андрей неправду. – Откуда здесь гуси эти?
     – Ну, это не совсем гуси.
     – А кто же?
     – Да так. Я сам не знаю правильно, кто это.
     – Почему здесь нет никого кроме тебя и гусей?
     – Это просто место такое, а так здесь больше, чем на земле людей во столько раз, что не сосчитаешь.
     – А где она все?
     – В основном там, где города.
     – Какие города?
     – Ну какие? Париж, Нью-Йорк, Лейпциг, Катманду, Сидней. Ты что, не знаешь городов?
     – Как мне туда попасть?
     – Куда?
     – Где люди. Или как здесь называются? Человеческие души?
     – Нет, – сказал мальчик очень серьезным голосом. – Здесь никто полностью не освободился от земного, поэтому называют все так же, как и там, человек, есть человек, люди есть люди.
     – Так как же мне попасть к людям?
     – Иди в любую сторону. Если бы я хотел видеть кого-то, пошел туда, – показал мальчик в сторону, куда поднимался холм.
     – И в какой город я приду?
     – В какой захочешь. Только дам тебе совет. Если встретишь какого-нибудь черта, домового, лешего, ты от них подальше держись. И от разных тех, кто собирается в секты, тоже. Таких ты сразу узнаешь, они держатся маленькими кучками. А бывают и такие, кто бродит по одному.
     – Почему я должен их бояться?
     – Когда узнаешь, будет поздно. Ну, ладно, скажу. Они могут тебя забрать к себе  и не отпустить. У них много сил, потому что их или много, или они фанатики, как это называется, а это много сил дает. И вообще, лучше не верить никому, потому что могут сказать правду, а могут и обмануть.
     – Но так везде.
     – Нет. Тут могут обмануть просто, чтобы оставить тебя рядом, а кто-то захочет сделать своим рабом. Да мало ли еще чего может быть.
     – Но ты тоже один.
     – Я просто пасу гусей и не зову тебя с собой, и не прошу тебя со мной остаться. Мне и одному хорошо.
     – Что значит сделать своим рабом?
     – Ты будешь чувствовать себя как раб, а тот, кто сделает тебя рабом, тот будет чувствовать себя твоим хозяином. И если ты почувствуешь себя рабом, ты станешь слабым и никогда не смоешь уйти от того, кто чувствует себя твоим хозяином. А это очень плохо чувствовать себя рабом. А тот, кто будет чувствовать себя твоим хозяином, тот будет чувствовать себя сильным. И еще ты будешь все время чувствовать унизительный страх перед ним, а ему это будет приносить удовольствие. Так говорят.
     – А зачем ты пасешь гусей?
     – Потому что там много злых людей, я их боюсь. А здесь, я тебе уже сказал, мне и одному хорошо.
     – А здесь один не боишься?
     – У меня гуси. Они меня от кого хочешь защитят.
     И вдруг мальчик забеспокоился. Он смотрел на вершину холма где все становилось серым и лицо его делалось все больше и больше испуганным.
     – Летит, – проговорил мальчик.
     – Кто?
     – Он. Он летит. Я знал, что он когда-нибудь прилетит.
     И тут Андрей тоже увидел быстро приближающуюся тень. Да, так и казалось, что она летит. А скоро стали видны и ее очертания. И когда существо было уже близко, Андрей увидел, что оно похоже на дракона, какими их изображали в кино или на рисунках.
     Это дракон пролетел совсем низко и хрипло протрубил. И вдруг все гуси захлопали крыльями, и одновременно они стали превращаться таких же драконов, только маленьких. И уже у ног мальчика и Андрея хлопало крыльями несколько десятков маленьких дракончиков.
     Мальчик стал бегать вокруг них, собирать всю стаю в кучу.
    Но маленькие дракончики все сильнее и сильнее хлопали крыльями. И вот первый из них взлетел, потом другой, и скоро уже вся стая, хлопая перепончатыми крылышками, такими маленькими, с какими казалось бы и летучая мышь не взлетела, поднялась с луга и полетела вслед за большим драконом.
     Мальчик, плача и зовя их, побежал вслед за ними. Сначала в сером свете скрылись дракончики. А скоро и мальчик исчез в том месте, луг перестал быть уже зеленым, где он превратился в такой же серый свет и слился с ним.
     Андрей стоял еще некоторое время и смотрел в ту сторону, в которой скрылся мальчик и его гуси, которые оказались маленькими дракончиками. Ему не казалось все происходящее странным, но вот это и удивляло, что не кажется странным. Словно это был сон. Но это не было сном и он это понимал. Понимал, потому что во сне, когда приходят осознание, что это сон, ты сразу знаешь, что это сон, здесь он знал, что все, что сейчас происходит – это реальность, точно такая же реальность, как и та, земная. А еще он знал, что до того, как оказаться в том, земном мире, он знал, слышал об этом – мире призраков, и знал, что здесь страшно. Это говорила ему память, но больше он ничего не помнил, все остальное было закрыто от него, какой еще есть мир или миры за этим, самым близким к земному, он не представлял даже.
     Андрей повернулся и пошел в ту сторону, куда ему посоветовал идти мальчик, который убил и свою маленькую сестру, и своих родителей, и себя. И который выбирается иногда из этого мира, чтобы убивать счастливых людей.

34. Потерянный замок баронессы

Андрей шел вверх по некрутому склону. Его плоская вершина казалось совсем близко. Но Андрей все шел и шел, но эта плоская вершина оставалась все на том же расстоянии. Обернувшись назад, Андрей увидел, что нисколько не удалился от того места, где низина холма становилась серой и сливалась с тем серым светом, который окружал его.
      – Проклятье, – пробормотал Андрей и пошел быстрее.
     Но через какое-то время он остановился – вершина холма все так же не приближалась, а низина его не удаляясь, это стал его немного пугать.
     От этого легкого страха появилось внутри него напряжение, он снова пошел. И теперь через какое-то время он заметил, что вершина становится ближе.
     Вот в чем дело, – понял Андрей, – надо прикладывать усилие, чтобы двигаться, а он был полностью расслаблен, его даже удивляло, как легко идти – он идет верх по склону и не чувствует никакого усилия. А он его и не прилагал, его воля была полностью расслаблена. А ведь он уже это понял, когда выбирался из болота, и когда подходил к мальчику, его воля все еще была напряжена, поэтому он и смог подойти к нему, а сейчас забыл об этом, вот и получилось, что ему только казалось, что он движется, на самом же деле он нахолодился на одном месте.
     И вдруг Андрей почувствовал еще какое-то движение, не свое. Что-то двигалось у него под ногами. Он посмотрел вниз, под ноги. И он почувствовал отвращение смешанное со страхом – трава, которая совсем недавно была, казалось, обычной травой, вдруг вся начала шевелиться, каждая травинка стала извиваться в разные стороны, и это была уже не трава, это черви были у него под ногами, такие же, какими бывают дождевые, но только эти были зелеными, и она не лежали, а они словно росли, как растет трава из земли.
     Андрей бессознательно переступил с ноги на ногу, но он только с одних растущих червей наступил на других. Он не раздавливал их, они были плотные и упругие, так ему, во всяком случае, казалось, и казалось он чувствовал, как они шевелятся у него под ногами, пытаясь выползти, но ползать они не могли, потому что словно бы росли.
     Андрей полежал. Он чувствовал сильное отвращение к тому по чему бежал и искал и бессознательно искал куда насупить, что не попадались под ноги эти зеленые черви, но они росли так густо, что каких-либо мест, свободных от них не было.
     Он бежал быстро, как только можно, вкладывая в свой бег всю свою волю. И скоро он был уже почти на вершине холма. Зеленые черви, которые росли здесь, как растет трава стали редеть, стали попадаться места совсем свободные от них. А когда Андрей был почти уже на плоской вершине, он вдруг увидел, что черви исчезли, и что под ногами у него снова, казалось, обыкновенная трава, но теперь уже редкая. Теперь она росла только клочками, а большую часть под его ногами занимала похожая на камень почва. "Если это можно назвать почвой", – подумал Андрей.
     Когда Андрей поднялся на плоскую вершину, здесь совсем уже не было травы, которая могла превращаться в червей. Здесь, казалось, просто голые камни.
     Андрей осмотрелся. Позади себя он увидел то, что видел раньше, но серый свет был от него на таком же расстоянии, как и прежде, поэтому он видел теперь гораздо меньшую часть холма, он видел теперь его приблизительно до того места, где он стоял и разговаривал с мальчиком-убийцей. Но вот перед собой... То серое, что казалось давало свет всему вокруг, хотя и не было ощущений, что это серое светится, он отступило и плоская поверхность холма открылась. И вот вдалеке он увидел, что эта поверхность кончатся чем-то черным, и это черное тянулось вдоль всей вершины холма насколько его можно было видеть, видеть до того места, где его скрывал тот серый свет.
     Андрей пошел вперед.
     Серый свет удалялся, а то черное, чем обрывался холм, было теперь уже рядом. Неровной, изрезанной полосой, как берег реки, это что-то черное обрывало холм и дальше продолжалось вместо него. И у Андрея было такое чувство, что это не плотная чернота, хотя и очень густая, а словно дым, застилающий пропасть. Но дым неподвижный и он не преграждал путь, а его поверхность продолжала холм.
     Андрей подошел к тому месту, где черный, неподвижный, плотный дым неровной полосой обрывал холм. Этот черный дым казался нарисованным, так неподвижны были застывшие его клубы. Но были ли она застывшими.
     Андрей подумал, что, может быть, лучше вернуться? Но вернуться он успеет, а вот снова идти по холму, трава которого превратиться в червей ему не хотелось. И тогда он пошел вдоль полосы этого черного дыма. Он шел долго, теперь он знал, чтобы двигаться, чтобы с одного места попасть в другое, нужно прилагать усилия, и он это делал. И по менявшейся неровности границы холма и дыма, он видел, что он движется и даже быстрее, чем предпослал, видимо, он стал прикладывать для движения больше усилий, научился это делать. Он двигался вдоль обрывающегося дымом холма, но ничего не менялось.
     Но сколько можно так идти, может целую вечность. Андрей остановился.
     Некоторое время он раздумывал, не решаясь, но потом наклонился и дотронулся рукой до этого неподвижного дыма. Не было ощущения, что он чего-то коснулся. Но должны ли вообще быть какие-то ощущения? И Андрей опустил в дым руку. И он почувствовал его. Этого нельзя было объяснить, что именно он почувствовал, это было как бывает, если руку перетянуть жгутом, и она перестанет чувствовать, потом жгут снять и когда кровь снова начнет поступать в кровеносные сосуды руки, дотронуться до чего-то. И тог не понимаешь, чувствуешь ты этот предмет или нет, Как бы одновременно и чувствуешь и не чувствуешь. Не было, конечно покалывания, которое бывает, когда кровь снова наполняет сосуды, но остальные ощущения были такие же.
     Андрей поднял руку. Ничего страшного с ней не случилось. Да и что могло бы случиться? Что здесь с ним может случится. "Это как сон", – подумал Андрей.
     И тогда он осторожно опустил вниз, в этот казалось плотный черный дым ногу. И когда нога скрылась в нем до половины икры, он почувствовал, что словно был встал на что-то. Тогда он опустил рядом вторую ногу. Он стоял, а его ноги чуть не доходя до колен были скрыты в черном дыму, коры совсем не был дымом.
     Андрей осторожно сделал один шаг. Нога скрылась выше колена. Он сделал еще несколько шагов и уже стоял по пояс с этом дыму. Потом еще несколько шагов. И вдруг резко соскользнул вниз и полностью погрузился в этот дым.
     И тут же, как только он полностью погрузился в черный дым вокруг стало светло. И свет этот даже больше напоминал земной, к которому он привык за свои тридцать лет. А то серое, что казалось и давало свет, здесь было так далеко, что было едва различимым. Так что, скорее всего, там, на лугу, оно не давало свет, а ограничивало его.
     Андрей обернулся и словно вздрогнул от неожиданности. Казалось бы за его спиной должна быть стена, с которой он только что сорвался. Но там было большое ровное поле, совсем голое. Но не это было главной неожиданность, от которой Андрей словно бы вздрогнул, а за спиной его стояла и смотрела на него женщина. Ей было лет сорок-сорок пять. На ней было длинное платье из темно-красного бархата, оно стягивало ее плечи и грудь, но сразу ниже груди свисало свободными складками.
     Женщина смотрела на Андрея внимательно. Андрей тоже с интересом рассматривал ее.
     – Вы только что здесь оказались, – заговорила женщина первая.
     – Не совсем, сначала  я оказался в болоте.
     – В болоте? Странно. Хотя, чего странного, у каждого своя дорога.
     – Я встретил мальчика и он мне показал в какую сторону идти, чтобы попасть в город.
     – Он не обманул, только вам не повезло.
     – Мне не повезло? Почему?
     – Потому что со мной произошло большое несчастье.
     – С вами произошло несчастье и поэтому мне не повезло?
     – Сейчас объясню, – сказала женщина. – Но это длинная история. Впрочем, вам спешит некуда, вы все равно никуда не попадете, пока не исправится то, что случилось со мной.
     – Почему?
     – Вы видите вокруг пустыню? – чуть повела головой женщина.
     – Да, вижу.
     – Так вот, пока я не смогу исправить того положения, в котором оказалась, эта пустыня так и останется навсегда пустыней и для вас и для меня.
     – Но почему для меня?
     – Я же сказала, что сейчас все объясню. Вы нетерпеливы.
     – Потому что я спешу, – объяснил Андрей.
     – Спешите? – женщина очень удивилась. – Куда же можно здесь спешить?
     – Мне нужно найти одну женщину мне нужно найти.
     – Ну, если только одну, то вот она я, и я здесь одна.
     – Но мне нужна другая женщина. Ее зовут Анна. Вы не слышали о такой?
     – Анну? – женщина улыбнулась. – Здесь сотни миллионов женщин, которых звали таким именем. Оно распространено не меньше чем Мария.
     Андрей почувствовал холодок. Сейчас он начал понимать, что, действительно, найти Анну почти невозможно. А может быть и не почти, а невозможно вообще. Раньше он не думал, как он ее будет искать, почему-то не представлялось ему это сложным. Самым трудным, казалось ему, попасть сюда. Но оказалось, что это самое простое.
     – Но, – продолжала женщина, – вы не найдет ни одной.
     – Почему?
     – Я же сказала, пока я не исправлю того положения, в котором оказалась, здесь будет пустыня, и ни одной души, лишь вы и я.
     – А как исправить это ваше положение?
     – Но я все собираюсь рассказать, а вы мне не даете.
     – Тогда расскажите.
     – Слушайте же. Я была женой барона фон Фриделя. Впрочем, я и сейчас его жена. Подробности семенной жизни ни к чему. Скажу лишь, что мы друг друга разлюбили еще до свадьбы. Но жили мы не лучше, но и не хуже, чем другие. И прожили мы вместе двадцать лет. Пока не появилась эта девка. Он стал с ума по ней сходить. И я узнала, она условие ему поставила, что или все ее иль ей не надо ничего. Вы понимаете к чему она клонила – я – баронесса должна покинуть дом, наш замок. Я буду кратка. Мой супруг все сделал просто. Убил меня и мертвую замуровал в одной из стен. И стал жить с этой девкой, невенчанный. А обо мне сказал всем, что я сбежала с менестрелем. Кто мог поверить в такую глупость, чтоб я сбежала от своих же денег? Но хоть не верили, но доказать никто не мог – меня ведь нет. Могла ли я стерпеть такое? И стала по ночам я выходить из той стены, где он меня замуровал. В конце-концов та девка сошла с ума. мой муж стал пить и так, не протрезвись, он помер скоро. Вот почти и вся история. Я отомстила. Но оказалось, что я уже так навсегда останусь в нашем замке и буду бродить тенью до скончания веков, раз я их не простила и сразу не ушла оттуда, чтоб божий суд решил все. Я и бродила, воя от тоски и всех пугая. И это хоть как-то развлекало мою жизнь. Но времена сменились. Меня бояться перестали, и даже замок стал дороже стоить из-за того, что бродит провиденье по нему. Вы представляете? Еще недавно за миллионы б не купили, а тут давали миллионы, чтобы купит его и вместе с ним меня. И вот, не так давно, полсотни лет назад решила я пойти к могиле мужа, сама зачем не знаю. Не знаю даже застала б я его, иль только его кости. Но только вышла за ворота ночью и по мосту перешла ров с водой, который окружал замок, как все исчезло. И все потому, что перешла я ров с водой, которого давно уже не существовало, который засыпали давно. Но в памяти моей он был, и я прошла по мосту, который тоже был только в моей памяти, в моем воображенье, а когда оглянулась – ни рва с водой, ни моста, и, конечно же ни замка. Вы понимаете случилось что? Я перешла грудницу того, чего не было. И раз не было рва с водой и моста, то я уже не могла увидеть и замка. Тот круг, кольцо то, которое я прошла, из-за того, что оно не существовало, сжало для меняя весь замок до несуществующих размеров. Вы знаете, я мучалась, страдала в замке, что не могу его покинуть и к Господу подняться. Но теперь, когда лишилась я всего, я поняла, что даже там, в этом замке во сто крат моя жизнь была счастливей, чем здесь, в пустыне. И я теперь о другом и не мечтаю, как хоть вернутся в свой дом, в свой замок.
     – Но при чем здесь я? – спросил Андрей.
     – Но как причем. Ведь вместе с замком для меня исчезло все. Но и не только для меня, для всех, кто в этом мире.
     – Почему для всех?
     – Ну, этого объяснить я не смогу. Могу сказать одно – так этот мир устроен.
     – Но вы сказал, что как-то можно исправить это положение?
     – Да. Найти замок.
     – Но как его найти.
     – Не знаю. Где-то должен быть вход, дверь в пространстве в тот мир, в котором меня замуровали в стену. Но как его найти? Он слишком маленький, а посмотрите – здесь целая пустыня, это все равно что искать иголку на дне океана, которую не знаешь даже в каком месте уронила в воду.
     – Значит, мы никогда не найдем это вход.
     – Когда-нибудь, возможно, и найдем.
     – А если мне назад вернуться, на тот холм, откуда я сюда попал?
     – И это невозможно, – сказала баронесса.
     – Почему?
     – Но разве вы не видите, что нет того холма. Пространство сжалось до таких микроскопических размеров, что превратилось в огромную пустыню без краев.
     Андрей не понял этой фразы, но понял он другое, что даже если б было у него времени бесконечно много, и то, оказаться здесь навсегда... Хуже этого едва ли что-то можно придумать. Но сейчас для него страшнее всего было то, что, оказавшись здесь, он уже никогда не найдет Анну.
     Андрей почувствовал тоску и отчаянье такой силы, что ему захотелось кричать, кричат как безумному.
     – Все ложь, – раздался чей-то голос.
   
35. Жрица любви

   – Ложь? – повторил Андрей, переспросив.
     – Ребенок бы все понял. Она сказала, что вышла за ворота замка, но это значит, что она в тот мир попала, плотский, и, значит там должна и быть сейчас. Но она здесь.
     – Молчи, – завизжала баронесса.
     – Другая ложь, – продолжил голос, – ее никто не убивал, она сама убила мужа, отравила, из-за любовника, которому сама и не нужна, он через день сбежал подальше от нее. Но то, что в стену ее замуровали – правда. Служанка знала, что баронесса мужа отравила, другой сказал, та, третьей. Так все узнали. И тогда брат барона приехал и за брата отомстил, замуровал ее он в стену.
     – Как ненавижу я тебя, – завизжала баронесса.
     – Не больше, чем я тебя, – ответил голос.
     – Кто ты? – спросил Андрей.
     – Я муж ее и есть, барон фон Фридель.
     – Но вас не видно.
     – Меня здесь нет. Здесь только голос мой. А вот она здесь есть, и одиночество пустыни – наказанье ей. А голос мой, чтобы предупреждать таких глупцов, как ты, и не давать ей заманить кого-то, кто случайно окажется поблизости.
     Баронесса завизжала от злости, шагнула в сторону, и вдруг исчезла, словно зашла за невидимый занавес. И тут же наступила темнота, вокруг все стало черным словно сажа.
     – Эй, голос, – позвал Андрей. – Барон фон Фридель.
     – Я здесь еще пока, – ответил голос.
    – Почему так темно, и как мне выбраться отсюда?
     – Темно, потому что исчезла вместе с моей женой любимой и пустыня. И ты сейчас нигде. А выбраться отсюда просто – иди.
     – Куда идти?
     – Куда захочешь.
     – И куда приду?
     – Куда захочешь.
     – Если бы я знал, куда мне нужно, – проговорил Андрей негромко.
     – А тебе нужно куда-то? – спросил голос.
     – Мне нужна девушка. Ее Анной зовут.
     – Ну-у, вот в этом моя жена не обманула, их миллиарды здесь.
     – Но можно ли мне ту найти, которая нужна мне?
     – Конечно можно.
     – Как?
     – Ищи.
     – Так значит, мне идти и выберусь отсюда, из этой темноты.
     – Да. Но только не останавливайся ни на мгновенье, а то окажешься на том же месте, где стоишь сейчас.
     – Понятно.
     – И еще, – продолжил голос, – чтоб не винил меня потом. Выходя отсюда, ты можешь встретиться со Жрицею Любви.
     – То есть с продажной женщиной?
     – Нет, – засмеялся голос. – Она тебе сама предложит много, чтоб ты ласкал ее. Но не вздумай. И не ничему не верь. Поверишь ей, она тебя проглотит, всосет в себя и выйти никогда уже не сможешь. Или почти что никогда. Страшней ее здесь только Живой Камень.
     – Живой Камень? Что это?
     – Я не знаю. И никто не знает. Возможно, что галактика иная, возможно параллельный мир, возможно, он питается бессмертною душой. Впрочем, предполагать нет смысла, предположений может быть бесчисленное множество и все неправильными будут. Не часто, но попасться может на пути, похожи эти камни на простой валун.
     – Так мне идти, не останавливаясь, и выйду я отсюда?
     – Да.
     – Спасибо за советы.
     – Не говори здесь никогда и никому "Спасибо".
     – Почему?
     Но голос не ответил. И Андрей почувствовал, он сам не смог бы объяснить, как, почему он это почувствовал, что голоса барона фон Фриделя уже здесь нет.
     И Андрей пошел в полной темноте, сначала осторожно, словно нащупывая перед собой дорогу, потому все увереннее и увереннее. Он шел, как и сказал ему голос стараясь не остановиться ни на мгновенье.
     Ощущение времени пропало для него в этой темноте, он не мог сказать бы сколько он шел, пять минут, или пять лет, или пятьдесят. Но вот далеко впереди он увидел слабый свет. Это была полоска света, она была похода на то, каким на Земле бывает рассвет.
     Андрею захотелось посмотреть, что позади него, откуда он ушел. Он обернулся, и, оборачиваясь, на миг остановился. И в этот миг он понял, какую сделал глупость. И снова темнота вокруг. Он застонал, как от внезапной боли. Да боль и действительно была, она прошла через него всего, это была боль обиды, раздражения на себя, на свою глупость, боль за потерянное время.
     Но тут же он снова пошел вперед. Вперед? Когда идешь в полной темноте, не можешь всегда идти вперед, когда нет никаких ориентиров всегда будешь идти по кругу. Так значит дело не в том, куда ты идешь, и даже не в том, как быстро, – думал Андрей, – главное  – время. Главное, пройти определенное время и тогда выйдешь из этой темноты. Но сколько же времени он уже потерял из-за той остановки, которая длилась мгновенье. Но этого мига хватило, чтобы разорвать время и вернуть его обратно, откуда он начал идти.
     Но в это раз, когда он снова увидел далеко впереди полоску света, ему показалось, что он шел уже дольше. Как это объяснить он не знал, потому что как и первый раз не мог сказать сколько он шел – минут или сто лет.
     Он видел полоску света и шел к ней. Но странно, она казалось не приближалась нисколько. Но теперь Андрей решил, что он уже ни на миг не остановиться, как бы долго эта полоска не уходила от него, но когда-то он должен к ней прийти. Или никогда?
     Он шел, а полоска все отодвигалась дальше и дальше. Но Андрей шел и шел к ней.
     Но вдруг, в какое-то мгновенье, эту узенькую полоску света, которая была так далеко, словно взрывная волна швырнула в Андрея, она нахлынула на него, захлестнула. В нем все вздрогнуло от неожиданности, словно тысячью игл укололо от испуга внезапности, но и в этот момент он ни миг не замедлил движенье.
     И снова он видел вокруг себя свет. Но даже теперь, когда он вышел к свету, он продолжал двигаться, он боялся остановиться и снова оказаться там, в темноте.
     – Эй, – услышал он вдруг за спиной женский голос.
     И невольно Андрей оглянулся. Он увидел деревья, точно такие, какие привык видеть на Земле, небольшое озеро, на противоположенном берегу этого озера тоже среди деревьев стоял красивый дом, издалека он казалось был сделан из разноцветного стекла.
     Но только что Андрей прошел там, и ничего этого не было. Он посмотрел в ту строну, куда шел. Там протекала река и за рекой виднелся лес. Но только что и этого не было.
     – Что вас так удивляет? – услышал он снова нежный женский голосок, почти детский, и он, этот нежный женский голосок смеялся над ним, над его удивлением.
     И он увидел ее. Она полулежала в плетеном кресле. Это была девушка лет семнадцати или восемнадцати, тоненькая хрупкая, она казалась прозрачной. Но это ее тонкое хрупко тело было удивительно красивым. И красивым было ее лицо с детскими наивными голубыми глазами. Густые, светлые, чуть вьющиеся волосы закрывали ее плечи, доходя до груди. На ней была прозрачная накидка, которая почти не скрывала эту грудь даже с виду очень упругую, и эти ее гудки, они не были большими, и все же казались чуть великоватыми для ее хрупкого тела, но от этого все ее тело становилось еще больше возбуждающим. И еще у нее на шее, сбоку была родинка – небольшое, светло-коричневое пятнышко в виде сердечка.
     – Вы так смотрите, на меня, – продолжала говорить, смеясь, девушка, – словно видите женщину первый раз. Но я уверена, что женщин вы не только видели.
     И она весело, и как-то по-детски рассмеялась.
     – Ну что вы так глупо стоите и молчите, я же разговариваю с вами.
     – Я просто не знаю, что мне сказать, – проговорил Андрей.
     – Тогда хотя бы подойдите, чтобы я могла вас получше рассмотреть.
     Андрей подошел к ней на несколько шагов.
     – Садитесь рядом, – сказала девушка. – Как вас зовут?
     Вблизи она была еще соблазнительнее – так ярко в нем проявлялись и красота и сексуальность, и Андрей вспомнил слова Анны, она ему сказала, что сексуальные желания бывают мучительны, когда душа не полстью освободилась и на ней осталась оболочка-тень.
     – Ну, что же ты стоишь? Присядь.
     – Зачем? – спросил Андрей.
     – Какой глупый вопрос, – сказала девушка обидчиво, но в обиде ее была шутливость и потому она снова засмеялась. – Как тебя зовут?
     – Андрей. А тебя я знаю как зовут.
     – Да? Тогда скажи.
     – Точнее, как зовут не знаю, а вот как называют знаю – Жрица Любви.
     Девушка снова рассмеялась.
     – Ты бы меня обидел, – сказала она, – если бы я была не тем, кто я есть.
     – Так значит, ты она и есть?
     – Нет, ты не угадал. Но если хочешь знать, скажу кто я. И ты поймешь, почему я не обиделась на то, как ты меня назвал, точнее, на то, за кого ты меня принял.
     – Скажи.
     – Я просто ангел, обыкновенный ангел. Теперь ты понял, что глупостью своей обидеть ты меня не можешь. А та, которую назвал ты Жрицею Любви, она совсем другая.
     – Какая?
     – Ну, с виду ей, по вашим по человеческим меркам, от которых, как я вижу ты еще не отвык, лет двадцать семь. У нее черные волосы, очень тонкая талия и круглые большие бедра, мужчины сходят от этого с ума. А грудь. Будь сейчас она на моем месте, ты бы уже не удержался и прикоснулся к ней, к ее груди, тем более, она и с виду так доступна и порочна – а эти качества притягивают вас, мужчин – что ты не видел бы препятствий ни в голосе ее и ни во взгляде. Ну а к себе я едва ли позволю прикоснуться.
     – "Едва ли", еще не значит "нет".
     – Ты забыл, что я тебе сказала?
     – О чем?
     – О том, кто я.
     – Да, ты сказала, что ты ангел. А кстати, ангел, что делаешь ты здесь?
     – Отдыхаю, – и девушка снова рассмеялась.
     – Здесь? Отдыхаешь?
     – Но я же пошутила, разве ты не видишь? А если правду говорить, то я наказана. И вот, какое-то время должна быть здесь.
     – Наказана за что?
     – Что людям помогаю слишком часто. И некоторых даже отсюда вызволяла, из этого проклятого мира теней.
     – А почему ты помогаешь людям?
     – Сама не знаю. Так о себе нехорошо говорить, но, наверное, я очень добрая.
     – Ну почему же, ангелу так можно себе сказать. Вам можно все.
     – Если бы. Ну, хватит обо мне. Скажи мне кто ты, и почему ты оказался здесь?
    – Зачем тебе?
     – Быть может я смогу помочь и вызволю тебя отсюда.
     – Но ты и так наказала.
     – Одним добрым делом больше, одним меньше, это не меняет ничего. К тому же за мной здесь не следят.
     – Ну, если  ты говоришь правду, и правда хочешь мне помочь...
     – Я не сказал, что хочу, сказала, что может быть смогу.
     – Не желая этого?
     – Умом я этого не желаю, но ангельской своей душой... Мне трудно сдерживать себя и не помочь кому-то.
     – Мне нужно девушку найти.
     – Я – девушка, – и девушка-ангел засмеялась.
     – Другую, ее Анной зовут.
     – Какое подробное описанье. Проще нет ничего, чем Анну отыскать. Тебе составить список всех женин, которых Анною зовут? Как ты думаешь, сколько сотен лет бы будешь его читать?
     – Она... – начал Андрей.
     Но девушка его перебила.
     – Не старайся. Я знаю, как помочь тебе.
      – Ты не шутишь?
     – Сейчас нет. Хотя обычно я шучу. Так вот, серьезно. Я могу узнать какая именно Анна нужна тебе, прочитав твои мысли. Если ты согласишься на это.
     – Я согласен.
     – Тогда дай руку.
     – Мои мысли не в моей руке.
     – Остроумно. Но все же руку дай.
     Андрей протянул девушке руку и она вязала ее в свою. Первый раз, здесь, в этом мире теней Андрей коснулся кого-то. И это было, словно горстка пуха упала на руку ему, или еще вернее, как прикосновенье ветра к его ладони. Но скоро во всем себе он ощутил блаженство, другого слова он не мог бы подобрать. И оно все больше и больше в него входило. Оно делало его волю слабой, он чувствовал уже зависимость свою от этой девушки, которая держала его руку. Но не одно блаженство в него входило, он все сильнее и сильнее хотел притронулся другой рукой уже не только к ее руке. И не сдержался. Он протянул руку к ее груди, и прикоснулся к ней. И острое желание обожгло его.
     – Что ты делаешь?! – испуганно вскрикнула девушка. – Ты этого не должен делать. Ты забыл, я ангел, мне нельзя с тобой такого.
     – Но разве ангелы не занимались этим с простыми женщинами, да и женщины ангелы, уверен, позволяли мужчинам с собой такое делать.
      – Но если вдруг узнают? – уже шептала девушка.
    – Кто? Ведь ты сама сказала, что за тобой здесь не следят, – проговорил Андрей.
     И он притронулся губами к животу ее, когда случайно, сама собой на ней вдруг распахнулась прозрачная накидка.
     – Нет, пожалей меня, – шептала девушка. – Случайно вдруг узнают и меня накажут уже строго, и тебя.
     Но в это время, когда Андрей коснулся девушки губами, ее животика, он вдруг услышал чей-то крик. И даже не услышал – почувствовал его каким-то непонятным чувством. Беспомощный и слабый крик. Андрей замер, не понимая, что с ним. Но крик не прекращался. Андрей немного отстранился. Он слышит? А правильней сказать не слышит, а чувствует он это или это только кажется ему, что где-то люди, много их и все они кричат?
     – Ты справился со мной, – с трудом, казалось, сдерживая стон, проговорила девушка. – Пусть будет, как ты хочешь.
     Она взяла его другую руку и положила ее чуть ниже своего красивого животика. Рука почувствовала влажное тепло. И это тоже удивило Андрея, он ведь не чувствовал ни холода и не тепла. Но снова ощутил дрожь во всем себе и думать уже не хотелось, откуда вдруг взялось тепло. Он прикоснулся губами к ее груди. И ее упругая грудь тоже была едва ощутимо, но теплой. И тело ее он уже чувствовал, как раньше чувствовал женское тело.
     – Ты мучаешь меня, но так чудесно, – простонала девушка.
     Рука Андрей чуть надавила на ее бедро, с внутренней его стороны, в самом верху его. Вся кожа девушки была как шелк, но здесь она казалась бархатной, и очень нежной, и ноги девушки раздвинулись еще чуть шире. Андрея губы снова от груди скользнули вниз, к животику.
         И снова крик людей. Снова этот крик, который Андрей не слышал, но он был. Он раздавался как будто бы из этого животика, который продолжался с боков такой тонкой, хрупкой талией. Да, крик людей, он раздавался оттуда изнутри, из девушки.
    Испуг как будто бы схватил Андрея, обнял. И он, испуг, ослабил и блаженную зависимости от девушки, от прикосновения к ней его рук, и рук ее к нему, ослабил и желание, которого, казалось, сдержать уже не смог бы. Он отшатнулся от нее.
    – Ну что же ты? – теперь уже нетерпеливо, проговорила сама девушка, и снова протянула к Андрею руки. – Иди скорей ко мне. Войди в меня.
    Но для Андрея уже исчезло чувство плоти и чувства плоти исчезли.
    – В тебя? Войти? А выйти я смогу? Ты – ангел, говоришь? Ты сука, которая глотает мужиков, их души своею ненасытной плотью. Сколько их там уже? Сотни? Тысячи? Миллионы?
    Девушка вскочила на ноги и со злостью отшвырнула кресло на котором лежала. И сразу все исчезло, и деревья и озеро, и дом за озером и лес, и река. И та трава, на которой они стояла сейчас, стала сразу сухой и желто-грязной. И свет вокруг, который казался излучает солнце, стал серым, и все унылым стало и даже жутким, страшным.
    – Какая глупая, – стала чуть не со слезами ругать себя девушка. – Поторопилась. Не нужно было так спешить, ведь времени сколько угодно было. И никуда бы ты не делся. Но я давно не видела мужчин, и очень сильно мне хотелось. Но ты не представляешь, какое жуткое блаженство, когда в тебя не часть мужчины входит, а весь.
    – Да, я не представляю. Но ты как будто жалуешься мне, что не смогла меня навек запрятать в свой животик?
    – Да, жалуюсь. А кому мне еще жаловаться? Здесь больше нет никого. Ты думаешь я злая? Просто я такая, вот и все. Мне это хочется. И ты бы так же поступал, если бы тебе этого так хотелось.
    Андрей чуть помолчал.
    – Но почему я чувствовал твое тело? – спросил он, – чувствовал твое тепло?
    – Кем бы я была, если бы не смогла тебе дать почувствовать и тело и тепло.
    – Ты это мне внушала.
    – От этого ничего не изменилось, главное, тебе ведь было хорошо, а было б еще лучше.
    – Но ты не человек.
    – Да, я не человек, я не обманула, я ангел. Хотя меня послали в наказанье и для исправленья жить на земле обычным человеком. Но не смогла исправиться.
    – Понятно. Ты ангел-нимфоманка.
    – Но я не виновата в этом. Венера ничем меня была не лучше, а ее не наказали, правда времена тогда были другие, языческие. Но разве она одна?
    – Но ты сейчас почти такая же здесь тень, как остальные.
    – Почти но не совсем. Хоть у меня почти всю ангельскую силу отобрали, осталось немножко, но не столько, чтоб я смогла тебя заставить сделать, что захочу. Зато такое удовольствие, какое получаю я, никто здесь не получит. И даже будет все наоборот, если захочет кто-то заняться этим.
    – Тебе оставили способность не имея плоти получать удовольствие здесь, и только этим ты сейчас отличаешься от других. А чем вы ангелы вообще от простых людей отличаетесь?
    – Званием ангельским, вот чем, а больше всего знаниями.
    – То есть, простые люди – это как крестьяне. А вы, ангелы, вы, вроде, как дворяне, рабов своих имеете – крепостных. А чем еще вы отличаетесь и чем вы лучше? Отличие души у вас хоть в чем-то есть? Или все же только звание и знания, которые вам всем дают? А в остальном такие же. Я прав? Любую человеческую душу возьми и дай ей знания, какие есть у вас и он ничем не будет отличаться от вас, от ангелов, таким же будет.
    – Глупые разговоры. Кто вам станет давать знания? Там и без этого хватает интриганов. А я была простая, не лезла во всякую там грязь и к власти не рвалась.
    – Так, значит, правду Нигилист сказал, и ангельские души ничем не лучше и не выше, чем у простых людей, лишь власть сумели захватить.
    – Чем бесполезные разговоры вести, лучше, может быть, ты согласишься заняться приятным, – жалобным голосом попросила девушка-ангел. – Ты не представляешь, как тебе хорошо будет.
    – Когда?
    – Когда начнешь входить в меня.
    – Ну а потом, когда войду?
    – Ну, после удовлетворенья у вас мужчин всегда апатия бывает.
    – Внутри тебя я стану апатичным, в животе твоем.
    – Какая тебе разница, где тенью быть?
    – Большая. А тебе самой не противно, что внутри тебя...
   – Что внутри меня? Что мне должно быть противно? Представь, что внутри меня миллионы сперматозоидов, после того, как я занималась, например, с тобой любовью. Что здесь противного? Никакой женщине это противно не будет, а даже наоборот.
    – Не надо представлять это со мной.
    – Но я не понимаю, как ты догадался.
    – Услышал крики тех, кто там, в тебе.
    – Но этого не может быть. Или может? – задумчиво сказала Ангел. – Душа, которая близка тебе так сильно, что... – и замолчала, не договорила.
    – Кто она и где?
    – Не знаю. Хочешь чтоб узнала? Прижмись ко мне и обними меня. Я почувствую и все тебе скажу.
    – Прощай.
    Девушка-ангел печальными глазами смотрела вслед уходящему мужчине. Когда он скрылся, а он скрылся почти сразу, как только двинулся с места, потому что у него было большое желание уйти отсюда, поэтому он сразу же скрылся, как только стал двигаться с большим желанием уйти от нее, она тогда села на сухую желто-грязную траву и сказала:
    – Никто от меня не уходил. Он один только. А вот сама я, кажется, влюбилась в него. – Голос девушки-ангела был такой же грустный и печальный, как и ее глаза.

36. Лабиринт

И снова пустыня, по которой он идет, и тот серый свет впереди, который не приближался и не удалялся, и ощущение, что не он движется, а движется под ним то, что под его ногами. И снова время, которое не ощущается – минуты? часы? годы? – годы как минуты, а минуты, как годы. И снова тоска – неотступная, висящая, давящая, сжимающая душу.
    Но вот в той серой массе света, которая не приближалась и не удалялась, увидел он какое-то пятно. Маленькое темное пятно. Он пошел к нему. И через какое-то время, неопределимое, неопределяемое начинает приобретать очертания. И становится понятно, это не что-то одно целое. Больше десятка темных пятен он уже видит, и одно бледно-красное пятно, вокруг которого они расположились. Еще через какое-то время стало понятно – это люди или правильнее, как он поправил себя, тени людей, такие же, как он сейчас.
    А то, бледно-красное – огонь. Он удивился. Здесь? Огонь? Откуда?
    И вот он подошел к ним. Человек двенадцать сидели вокруг костра, мужчины с безразличными лицами, сидели молча неподвижно.
    – Как здесь может быть огонь? – спросил он, чтобы заговорить с ними.
    Никто ему не ответил, никто не посмотрел на него. Он подошел к огню, протянул к нему руку – никакого тепла, хотя огонь почти коснулся его руки. Он протянул руку дальше, она оказалась внутри пламени. Но огонь не только не обжигал, даже тепла не чувствовалось.
    – Мне нужно найти одну женщину, – сказал он, обращаясь ко всем. – Как здесь найти того, кто нужен?
    На него посмотрели. Один из мужчин поднялся. Потом еще несколько мужчин встали, потом поднялись все, и все смотрели на него. И теперь в их взглядах он уловил враждебность. Он стоял окруженный ими. Один шагнул к нему. Все остальные тоже чуть приблизились. Круг сузился.
    Он вспомнил слова мальчика-убийцы, что кто-то захочет сделать его своим рабом. Он огляделся. А все приблизились к нему еще немного. И он почувствовал страх. И когда он почувствовал страх он увидел довольные и наглые улыбки. Они тоже почувствовали этот его страх.
    Но не все улыбались, были такие, кто смотрел на него глазами собак, которые по приказу хозяина готовы броситься на него, не думая, зачем они это делают, а просто, потому что о им приказали.
    И тогда он напрягает всю свою волю, как напрягают мышцы перед броском. И он бросается вперед между двоих, которые с собачьими глазами. И он расшвыривает их в стороны и они отлетают далеко от него. Ему кажется это удивительным – тень не может отшвырнуть другую тень в сторону, но это случилось, и он вырвался из круга этих людей, этих теней. Значит, сила воли, сила души здесь может бороться и может побежать или проигрывать.
    Но они бросаются на него. Но не успевают в него вцепиться, схватить, не дать ему двигаться. Он отскакивает в сторону и они промахиваются, и тогда он бежит.
    Он убегает от них, а они бегут за ним. И так продолжается долго, или не долго, он не знает. Но впереди стена, она высокая, через нее нельзя перескочить, он это чувствует. Но он видит черную расщелину в стене. Куда она ведет он не знает. Но он сейчас не думает, он вбегает в этот черную расщелину и оказывается в узком длинном коридоре. Он бежит по нему. Сворачивает то в одну то в другу строну, когда коридор разветвляется. Он не выбирает дороги, да он и не знает ее. Наконец он понимает, что он убежал от тех людей. Они его потеряли. Возможно, они за ним давно не гоняться, с того самого момента, как он вбежал в тот черную расщелину, ставшую длинным коридором. Он останавливается. И тут же пугается – остановиться – значит вернуться обратно, к последней точке, от которой начался отсчет нового времени, нового пути, а эта точка – холодный костер и эти люди вокруг него. Но этого не случилось. И он стоит в узком коридоре освещенным невидимым светом, таким же мрачным и серым, как везде здесь.
    Он огляделся. В обе стороны уходил этот длинный узкий коридор, с одной стороны, невдалеке, было видно, что его пересекает другой коридор. Он направился к тому месту, где проходы пересекались. Он остановился на пересечении этих двух коридоров, и теперь их стало четыре. Четыре узких коридора вели в четыре разных стороны. В какую ему пойти? Но разве это имеет значение. И он идет в один из них, даже не подумав в какой. Он идет по нему какое-то время, и через этот промежуток времени он снова оказывается на пересечении двух коридоров и значит перед ним снова четыре коридора. Теперь он стоит немного дольше и сейчас он решает, в какой пойти. Но понимает, что любое решение будет одинаковым, потому что он не знает, какой из коридоров ведет к выходу. И он тогда снова идет в какой-то из четырех, потому что о они все одинаковы. И снова проходит время и снова он оказывается на перекрестке и снова четыре коридора.
    Ему становится страшно, он не знает, но он догадывается, что по этим проходам можно ходить вечно. Страх и тоска с такой силой сжимают его, что он долго не может двинуться с места. Но наконец решается и снова идет в один из этих проходов.
    И на тот раз – перемена. Появилось другое – черная пустота ведущая вниз. Он стоит перед этой ямой и думает, что ему делать. Он думает, что будет, если прыгнуть в нее. Это может быть выходом, но может быть и местом, откуда уже никогда никто не выбирается.
    И вдруг, дальше, по коридору он видит промелькнувшую тень. он перепрыгивает через черную пустоту и бежит за этой ленью. Ему кажется что он бежит, но тот кого он видел скрывается, хоть кажется и шел не спеша, вяло. И он кричит, пытается его позвать – того кого он видел, ту тень, которую он видел. Но, кажется, свой голос он только один и слышит, и даже эха нет.
    И снова Андрей идет по коридору, и снова останавливается на пересечении двух коридоров и снова перед ним их теперь четыре.
    Тоска и страх усиливаются, они так давят, что у него долго нет сил сдвинуться с места идти дальше. Но скоро он находит в себе силы и снова идет по одному из коридоров.
    И снова черная дыра, но теперь он не решается перепрыгнуть чрез нее, у него совсем мало сил.
    Он идет обратно. И снова невдалеке видит кого-то. Он кричит. Он кричит и понимает, что его голос отдалятся от него не больше чем на несколько шагов. И он снова пытается догнать кого-то, но как первый раз не может догнать, тот, кого он видел скрывается в одном из коридоров и когда Андрей оказывается на этом новом пересечении, он никого уже не видит, только четыре новых коридора. И он идет по одному из них.
    И снова перед ним черная пустота. Он ложиться у этой пустотны и опускает вниз руку. И, опустив руку в эту пустоту, он начинает слышать, чувствовать – оттуда из этой пустоты доносятся стоны. В стонах этих столько отчаянья и боли, что он невольно отдергивает руку и вскакивает. И теперь он догадывается, что эта пустота – ловушка. Он сам не понимает почему к нему приходит это знание, что эта черная дыра – путь в никуда, из которого выхода нет.
    На этот раз, собрав силы, он снова перепрыгивает черную дыру, он думает, может быть она преграждает путь к выходу, и идет дальше.
    И снова его путь пересекает новый коридор, и снова перед ним четыре дороги.
    Он идет по одной из них, но доходит до нового перекрестка коридоров. Почти бессознательно, не задумываясь, он идет по одному из них, но постепенно его движение замедляется, и он чувствует, как на него начинает сильнее и сильнее давить тоска, отчаянье и страх. Какое-то время он еще движется, но отчаянное становиться таким сильным, с такой силой прижимает его, придавливает, что он опускается на пол коридора. Ему безразлично – стоять сидеть или лежат, он не чувствует усталости, но отчаянье так давит на него, что он садится.
    Отчаянье, когда-то для него это было только чувством, сейчас это такое же материальное, как раньше мешок с камнями. Как и тоска и страх. Он их не видит, но он их чувствует как что-то физическое. Да так оно и есть. Этого не видишь, как схватившего тебя в темноте человека – его тоже не видишь, но чувствуешь его силу, чувствуешь его материальность, так и отчаянье, пусть здесь его и не видишь, но оно материально ощутимо.
    Андрей не знает, сколько он так просидел. Как при движении не ощущаешь времени, так же и в бездействии оно не ощутимо. Но мысль снова дает ему силы, как и тогда, когда он выбирался из болота. Но сейчас мысль была сильнее, отчетливее – Анна – он должен найти ее.
    И он поднимется. И он чувствует злость. Откуда она появилась он не знает, но она оказывается рядом с ним. И у него появляются силы идти. И он снова идет.
    И снова коридор и перекресток. И в одном из проходов он опять видит кого-то, но этот кто-то сейчас не уходит от него. Он сидит, как сидел и он, придавленный отчаяньем.
    Андрей подходит к тому, кто сидит в узком проходе коридора.
    – Как выйти отсюда? – спрашивает сидящего Андрей.
    Тот поднимет на него свой взгляд. Во взгляде боль и страх.
    – Как отсюда выбраться? – снова спрашивает Андрей.
    – Никак, – тихо ответил сидевший.
    Андрей видит, что этот, который сидит, уже полностью придавлен и все в нем сломано и он не может двигаться, и даже одно словно слово, которое он сказал в ответ далось ему с огромным трудом. Но Андрей спрашивает еще:
    – Что это за место?
    Сидящий молчит.
    – Что это за место? – кричит Андрей.
    И этот крик снова заставляет сидевшего поднять на взгляд на Андрея.
    – Лабиринт.
    – Но из лабиринта должен быть выход. Почему ты его не ищешь, у тебя времени вечность.
    – Потому что из этого лабиринта выхода нет, – отвечает сидящий.
    – Но если есть вход, он может быть и выходом.
    – Когда я вошел сюда, – с трудом снова заговорил сидевший, – я не прошел и нескольких мгновений, обернулся. Но входа, через который я прошел, уже не стало, он превратился в длинный коридор.
    – В длинный коридор? – снова чувствуя, как на него начинает все сильнее давить отчаянье, спросил Андрей.
    – Да. Сюда можно только войти.
    – Я видел здесь кого-то. Здесь кто-то ходит.
    – Такие же как ты, кто не успел еще отчаяться.
    – А такие как ты?
    – А такие как я или сидят, как я, или бросились в черную пропасть. Но там еще страшней, я это чувствовал.
    – Я тоже, – проговорил Андрей.
    Он сказал это и медленно пошел от того, который сидел, отчаявшись. Но и на него самого все сильнее давил это груз. И скоро он почти не мог уже идти. Откуда-то пришло к нему вдруг понимание, что он не только потерял возможность найти Анну, но и потерял возможность вернутся в свое тело. Лабиринт не выпустит его души. И тогда случится самое страшное – бездушная плоть очнется и это будет значить, что он сошел с ума, и тело без души будет мучиться там, пока не кончится его время, а душа его будет мучиться здесь и эти мучения станут ни с чем не сравнимым ужасом.
    Он должен выбраться отсюда, хоть это и невозможно, он должен выбраться и Анну должен найти. Лишь так он сможет вернуться в жизнь, и продолжать свой путь.
    Но он же призрак, тень. А эти стены лабиринта тоже призрачны. Или сейчас он призрак только там, где осталось его тело, а он сейчас реальность здесь.
    Сидящего, который отчаялся, уже не видно было, он скрылся за одним из поворотов, а может и не за одним, Андрей не следил, сколько он прошел и сколько раз повернул уже не помнил, сейчас он шел бесцельно, но желание только одно было у него – сесть и сидеть, как тот. Но кроме этого желанья еще в нем было и другое – выйти. Какое из желаний победит, завит от него. Но выйдет или нет, кто знает, от кого зависит...
    Андрей смотрел на стены, на проход, и все мучительнее было ему выдерживать груз, который все увеличивался. И он понимал, что если сейчас он опустится на пол коридора, то сил подняться уже не будет никогда.
    И снова посмотрел он на проход ведущий вдаль, казалось ведущий бесконечно, но он знал, что где-то эта бесконечность пересекается с другой, а та еще с одной, а та еще, и все еще, и еще, и все они пересекаются бесконечно.
    Он посмотрел на стену. Негладкая, шершавая в выбоинах стена. Андрей взглянул вверх. Так же бесконечно высоко вверх поднимались стены и сходились там. Он взялся рукой за небольшой выступ, подтянулся. Поставил ногу в другой выступ, другой рукой схватился еще выше. И он стал подниматься все выше по этой стене. Это оказалось очень просто, он был невесом и по стене даже не подниматься можно было, а ползти. Тогда он встал, он решил, что можно даже идти. Но только не успел подумать, как тут же свалился со стены и снова оказался на полу лабиринта. Но мгновенно вскочил и снова стал подниматься по стене. Он полз по ней. Казалось, что можно подняться и идти. Но теперь он знал, что этого нельзя и он опять окажется внизу.
    Он полз по стене, над ним нависала другая. Он полз и полз. И вдруг вдалеке он увидел узкий просвет.
    Сколько времени прошло, минута или столетие?
    И наконец он добрался до края стены, или до ее верха, как правильно назвать не знал он, да и какая разница. Он осторожно перевалился через этот край. Попробовал встать на ноги. И получилось.
    Он выбрался из лабиринта.
    Он быстро отошел на несколько шагов от расщелины. Осмотрелся. Все тот же серый свет.
    И вдруг увидел – далеко на самой границе серого света какие-то строения. Может быть это и есть один из городов, о которых говорил мальчик с гусями? И если это так, то там он обязательно найдет кого-то, кто подскажет, как найти того, кого тебе нужно найти. Ведь кто-то должен знать, как можно разыскать того, кого ты ищешь.
    Прежде чем идти, Андрей осмотрелся, чтобы не попасть в одну из расщелин лабиринта. Но их не было. Не было даже той, из которой он выбрался. Она исчезло, как будто и не было ее.
    И он тогда уже спокойней пошел к строениям, видневшимся вдали, которые, возможно были городом призраков, или городом-призраком, он этого не знал.

37. Город-призрак

Андрей шел по мостовой. Она была широкой и ее продолжали тоже широкие тротуары. И мостовая и тротуары были сделаны из крупного булыжника, но камни были так тщательно подогнаны один к другому, что с трудом были видны щели между ними и камни были настолько плоскими, каким может быть только укатанный асфальт. И сама мостовая были из гранита отдававшего чуть голубоватым светом, а тротуары были розового оттенка. От главной улицы то там, то здесь в обе стороны отходили улицы поменьше, они были у;же, и булыжник, из которого были вымощены дороги этих улиц был меньше размером, но так же, как и на главной улице камни были плотно подогнаны один к другому и поверхность их была так же идеально плоской.
    Но главное – дома этого города. Это были дворцы. Огромные, которые и за день бы невозможно было обойти, и маленькие дома, но своей красотой не уступавшие тем огромным дворцам.
    Но самым главным была красота этих дворцов и домов. Андрей не разбирался в архитектуре, но и разбираться было не нужно, чтобы увидеть красоту сознанного. И не только каждого знания в отдельности, а они были построены, казалось не так, что если есть место, то здесь можно и строить здание таким какое ты хочешь, главное– чтобы было красиво, а все здания вместе создавали одну общую гармонию. И только сейчас Андрей понял выражение: архитектура – это застывшая музыка.
    И все же было что-то во всем этом прекрасном городе, что вызывало неприятное уныние. И через какое-то время он понял – во всей этой красоте нет жизни – она пуста. Но, возможно это было оттого, что город был пуст, что во всем этом прекрасном городе не было ни одного человека, а правильнее – ни одной живой души. И Андрею пришло сравнение – этот город создавал впечатление полуразрушенного здания, в котором нет ни одного жильца, но кто-то случайный вошел в этот почти разрушенный дом с выбитыми стеклами и распахнутыми настежь дверями и услышал как из забытого кем-то и включенного магнитофона звучит музыка.
    Андрей дошел до центра города, где большая улица, по которой он шел, пересекалась с такой же большой улицей, а в центре их пересечения находилась огромная площадь, а в центре этой площади огромная скульптура.
    Андрей остановился невдалеке от этой скульптуры и осмотрелся. Кто мог создать этот город, с которым не сравнился бы самый красивый из городов земли, и в котором было меньше жизни, чем в самой заброшенной деревеньке, где только в двух-трех домах доживали старушки.
    И тут Андрей услышал чьи-то голоса. Он пошел по площади, огибая скульптуру, и почти сразу увидел двоих. Они находились с противоположенной стороны скульптуры, поэтому он их сразу не заметил. Это были два старика. И они о чем-то спорили.
    – Ты не поступишь так, – стал разбирать Андрей слова, – не ты создал этот город и ты не имеешь права этого делать.
     Голос говорившего были раздраженным и жалобным одновременно.
    – Ты не имел права создавать этот город, – заговорил второй старик, и его голос был спокойный и тихий, но и очень убежденный, уверенный в своей правоте. – В этом мире прекрасное – грех.
    – Прекрасное ни в каком мире не грех, – не согласился раздраженный старик.
    – Как же не грех, когда все прекрасное от Сатаны.
    – Прекрасное от бога, – снова не согласился старик с раздраженным и жалобным голосом.
    – Как смеешь ты упоминать о Господе, ты, кто атеистом был всю жизнь.
    – Теперь я им не могу уже быть, теперь все понял я.
    – Что понял ты? Что можешь ты понять в дарованном нам Господом?
    – Господь сказал, что заблудшая овца, вернувшая в стадо, дороже для него всех остальных овец.
    – Ты, дорог Господу, заблудшая овца? А не дороже ли ему такой святой, как я? – сказал спокойный и убежденный.
    – Но если ты святой, то почему ты здесь?
    – А здесь я потому, что здесь я должен быть.
    – А не потому, что из благих намерений мостил всю жизнь свою дорогу, а вот теперь боишься предстать пред Господом.
    – Ты не имеешь права упоминать и имя Господа, – сказал святой, чуть раздраженно.
    – А ты имеешь? Один твой сын убил другого, твоя жена повесилась, а отчего все это? – спросил старик с раздраженным голосом и сам же ответил: – Да оттого, что ты своим елейным голоском всех убеждал, что все они грешны и недостойны, и стравливал между собою сыновей, жену свою же просто со свету сживал, своими тихими словами ты каждый день ей словно губы мазал ядом.
    – Твой город разрушен будет, – не обратил внимания безгрешный на слова бывшего атеиста.
    – Но в этот город я вложил всего себя, всю душу. Он самое великое, что создал я. И ты разрушить хочешь мою душу, а не город, как разрушил души своих близких.
    – Твой город призрак даже в этом мире.
    – Но если здесь поселятся отчаявшиеся души, из призрачного станет он реальным. И многим он поможет забыть, то, что удерживает здесь их и мучает и не дает предстать пред Господом. Они излечатся от тех привязанностей, которые из держат в этом мире, который между двух миров
    – Предстать пред Господом, а может пред Сатаной? И кто назначил тебя быть лекарем душ божьих? А может и назначил Сатана?
    – Я этого не знаю, но если Сатана, то что плохого в том, раз хочет вылечить он душу от болезней пристрастия, которые так много погубили душ. Ведь все, кто здесь, не могут просто освободиться от земного. А город мой поможет им избавиться от их страстей, когда поселятся здесь души и город оживет. Ведь он красив, прекрасен, не можешь ты с этим согласиться, а все красивое прекрасно способно души вылечивать.
    – А может быть губить? И женщины прекрасны. Но разве не губят они души человека?
    – Они и сами люди. И разве Христос избегал общенья с ними?
    – Скажу другое, – решил не спорить святой о женщинах. – Если б этот город был нужен, то тез тебя Господь построил бы его.
    – А может мне он поручил, что бы его построить.
    – А может Сатана?
    – Тогда скажу тебе, – заговорил строитель города и в голосе его послышалось теперь больше силы, – считаешь ты себя святым, но чувствуешь другое, и этим чувствам ты боишься доверять. Ты чувствовать боишься. И потому боишься, что святость твоя творит злодейства. И больше еще скажу – ты не святой, а просто ты дурак.
    – Дурак? – в голосе святого послышалась злость. – В Святом Писанье сказано, что кто другому скажет, что тот дурак, перед судом предстанет.
    – Мне все равно. А вот ты боишься оказаться перед судом хоть Господа, хоть Сатаны.
    – У Сатаны не прав судить, – почти крикнул святой.
    – А жаль.
    В это время Андрей подошел уже совсем близко к спорящим и те увидели его. Моча стали его рассматривать.
    – Я только хотел узнать, – сказал Андрей? – Если созданное этим человеком будет приносит пользу и вылечит немало душ, зачем же отказываться от этого?
    – Ту нет людей, – сказал святой. – И это первое. И есть второе: кто ты такой, чтобы вопросы задавать?
     – Никто, такой же как и вы.
    – Но если ты никто, то с миром и иди отсюда, – сказал святой.
    – Нет, подожди, не уходи, – заговорил строитель города и обратился к святому: – Пусть он рассудит нас.
    – Рассудит? Кто он такой, чтобы давать советы? И кто такой, тем более, чтобы судить?
    – Я не сказал судить, сказал я рассудить нас.
    – Зачем ты споришь с ним? – сказал Андрей строителю. – Ты разве не видишь, что он фанатик. Такие никого не слушают, кроме себя самих.
    – Я бы не спорил. Но он разрушит мой город.
    – Как он его разрушит?
    – Сейчас это просто сделать, сейчас этот город иллюзия, фантазия моя. И только тогда и стены знаний и остальное превратиться в прочное, в реальное, когда здесь души человеческие поселятся, поверят в его существованье. И только в этом случае он смоет пользу принести и...
    – Пользу принесет? – перебил святой. – Твой город – вторая вавилонская блудница, и пользу принесет такую же.
    – Но все, как он сможет разрушить иллюзию созданную тобой?
    – Такой же иллюзией.
    – И ему нельзя запретить? – спросил Андрей.
    – Сейчас увидишь, можно ли запретить мне или нет. Я поступлю, как Господь в таких де случаях поступал.
    Андрей увидел, как вокруг стало быстро темнеть. Сначала вдалеке, а потом все ближе и ближе засверкали молнии, послышался гром. И вот уже низкие черные тучи наползли на окраину города, в здание ударила молния и оно тут же запылало огнем. А тучи все надвигались и они были уже над центром города, над ними. И новые и новые дома вспыхивали. И вдруг с неба посыпались огненные искры – огненный дождь полился на город, и теперь заполыхала даже земля под ногами. И Андрей не успел еще опомниться от удивления и страха, а города уже не стало. А огненный дождь сменился водяным ливнем и по улицам понеслись потоки воды. И эти потоки размывали и уносили остатки домов, фундамент, мостовые.
    Тучи рассеялись так же быстро, как и появились. И уже не было не огня, ни воды. Но и не было города. Андрей и двое стариков стояли посреди голой каменной пустыни. Последняя вода казалось впиталась в эти камни.
    Строитель какое-то время смотрел на пустыню, а потом безвольный, слабый, казалось с размякшей душой, пустился на камни. Он застонал. Стон его был тихим, но столько в нем было тоски и отчаянья, что слышать этот стон было почти невыносимо. И Андрей увидел, как камни, на которых сидел старик, размякли и превратились словно бы в вспаханную землю.
    Святой стоял и, высоко подняв голову, смотрел на пустыню, во взгляде его была удовлетворенная гордость за выполненный долг.
    Андрей подошел к строителю.
    – Я дам тебе совет, – сказал ему Андрей.
    Тот едва смог поднять глаза, чтобы взглянуть на Андрея. И в глазах его ничего не было, они казались пустыми глазницами.
    – Построй здесь новый город, – сказал Андрей, надеясь, что все же, что тот поймет его.
     – Новый? Но у меня не хватит уже сил, – простонал строитель. – И потом, невозможно повторить уже сделанного и разрушенного.
    – Правильно, – согласился Андрей. – Такой же не построишь. Но можешь построить лучше. У тебя вечность впереди.
    – Но он снова разрушит его.
    – А вот чтобы он не смог разрушить, позови сюда сразу кого-то. Позови сюда многих. И тогда уже, только строя этот город, те, кто будет видеть, как ты его возводишь и верить, своей верой в твою силу укрепят его уже начиная с самого фундамента. И иллюзии этого святого станут бессильны.
    – А кто мне поверит, что я смогу построить такой город?
    – Как сказано в Евангелие: стучи и достучишься – поверят, если сможешь убедить.
    В глазах старика появилась осмысленность и даже мелькнула надежда, еще слабая, но уже появилась.
    – Возможно, – сказал Андрей, – тебе дольше придется искать тех, кто поверит тебе, чем строить сам город. Ну так что же.
    – Ты убеждаешь его в том, чтобы он начал строительство еще одного нового Вавилона, – услышал Андрей крик святого. – А там и вавилонской башни. Но тут уж вмешается сам Господь.
    Андрей обернулся к нему.
    – А почему Господь так не хочет, чтобы кто-то сравнялся с ним? И Сатану изгнал за это, и башню вавилонскую разрушил и даже языки смешал, чтоб не посмели это больше делать. Чего он боится? Если он такой великий, разве можно с ним сравняться, хоть сотню башен построй? А если можно, то разве он такой великий?
    – Да знаешь ли ты, что до;лжно с тобой сделать за слова твои? – голосом в котором улавливались истерические нотки закричал святой.
    – Знаю. Сжечь. Но ты не сможешь сжечь моего тела, он не здесь.
    – Нет тела, сгорит душа.
    – Возможно, – согласился Андрей. – Если ты доложишь Господу о том, что я сказал. Такие как ты любят наушничать и получают большое удовольствие от этого. И что удивительно, а может и не удивительно совсем, но Господь любит таких. Но сможешь ли ты?
    – А что мне помешает?
    – Две вещи.
    – Какие, интересно? – спросил святой с презрением, но в голосе послышалась опаска.
    – Первая – ты боишься отсюда уйти, из этой страны призраков. Ведь если б не боялся, давно бы ушел, но, хоть и самому себе не признаешься, но чувствуешь, что на тебе, таком святом, грехов побольше, чем на бездомной собаке блох. А втрое? Второе... Скажи, – обратился Андрей к строителю, – что за скульптура тут была? Мне кажется, я догадался сам, но все-таки скажи ты лучше, я могу и ошибаться.
    – Скульптура? – строитель казался удивленным. – Это была скульптура Господа Всевышнего.
     Андрей расхохотался. Впервые за много времени он рассмеялся. Но и сейчас его смех не веселым был, а жестким, даже злым.
    – Святой, – все еще смеясь недобрым смехом, он обратился к святому. – Ты Господа разрушил. А этот грех страшнее моего, ведь я могу раскаяться, а ты уже не сможешь вернуть того, что уничтожил. Какое наказанье тебя ждет, скажи, святой?
    – Но он мне не сказал, – испугано заговорил святой. – Он мне нарочно не сказал, хотел чтоб я разрушил. И значит, на нем вина.
    – На нем? – удивился Андрей. – Какой же ты святой, если твоя душа не чувствует, что рядом с тобой Господь?
    Андрей пошел от них, но тут же обернулся.
    – Строй свой город, – сказал строителю.
    И снова пошел от них, и снова обернулся.
    – Ты разрушаешь, потому что сам не можешь создать прекрасного, – сказал Андрей святому. – И потому еще, что не только создавать, но даже понимать прекрасного не можешь. Не выбраться тебе отсюда, никогда, святой.

38I. Пауки и свиньи

И снова пустыня и серый свет. И ни дня ни ночи. Он научился, как остановившись, не возвращаться к месту откуда вышел. Это просто – наметить нужно любую точку для себя, хоть в нескольких шагах и решить, что тебе нужно до нее дойти, когда дошел, остановиться можешь и обратно уже не вернешься. Он это понял и научился этому. Но это и не нужно, останавливаться, он не устает, а вот сколько остановка забирает времени его земного он не знает. Но зато он понял, как можно, хоть очень приблизительно, определять то время, которое пошел – тоской и болью – чем сильней тоска и боль, тем дольше ты в пути. Чем дольше путь, тем боль души сильнее.
    Сейчас он знал, что долго, очень долго уже идет – тоска, безумная тоска на нем повисла. Она не дает двигаться, она приказывает остановиться заставляет остаться на месте, остаться на месте и ничего не делать и молча страдать от боли, которую эта тоска вызывает.
    Откуда она эта тоска, которая сжимает душу? – весь этот мир тоска, весь этот мир сжимает душу и вызывает боль и нежелание что-либо делать, и нужно пересилить ее, тоска не отступит, она будет тащиться рядом, потом виснет на тебе, сжимает до боли, такой, что вызывает стон. И нужна воля, чтобы тащиться с этой болью, чтобы тащить ее на себе, а не опуститься и не остаться на месте.
    Весь этот мир болен неисполненными желаниями, обидой, злобой, завистью, страхом, несбывшимися надеждами или даже просто мечтой, или тоской, как у него. И желаниями избавиться от всего этого и почти невозможностью избавиться, потому что, чтобы избавиться от того, что тебя мучает здесь, нужно избавиться от этого мира, уйти из него. А это невозможно, пока не исполниться то, что здесь держит, или сам не исполнишь этого.
    Нет, у него не так, как у других здесь, он может вернуться, не знает когда, но может – когда его тело проснется, если только не случиться чего-то здесь или там. Но если он не выполнит того, зачем здесь оказался, даже если он вернется, тоска этого мира останется висеть на нем. Она отсюда к нему пришла и значит только здесь есть способ от нее избавиться – оставить ее здесь. Для этого он должен найти Анну.
    Но Анна не только возможность избавиться от тоски, Анна это та, без кого он не может существовать. Теперь он понимает, что всегда чувствовал это, даже до того, как увидел ее. Он просто не понимал, не знал, но ему всегда не хватало чего-то, в нем было постоянно чувство неудовлетворенности. И теперь он знает, что ему всегда не хватало Анны, чтобы быть счастливым, нужно, чтобы рядом была Анна. Но почему?
    Впереди, из серого света в самом низу его, выплыло какое-то облачко. Почти такое серое, как свет из которого оно показалось, но не свет. Расстилаясь, оно приближалось.
    Андрей остановился. Пока он ничего подобного не видел. Впрочем, что бы он здесь не встречал это никогда не повторялось, поэтому ничего странного, что он не знал того, что сейчас видел, так и должно быть. Но опасность это или просто ничто? Этого заранее тоже никогда не определишь.
    Стелящееся облако давно уже отделилось от серого света и быстро приближалось. И вот он рассмотрел, что это – стадо свиней. И это стадо двигалось к нему, бежало на него.
    Откуда здесь свиньи? Впрочем, откуда у злого мальчика были гуси.
    А стадо свиней уже рядом. И все так же несется на него. Он растерялся, он не знал, что делать.
    И свиньи налетели на Андрея. Первые же опрокинули его и все стадо пронеслось по нему топча своими острыми раздвоенными копытцами. С ним ничего не случилось, и все же он чувствовал боль, это странно, но он ее чувствовал. Но он не думал сейчас об этом, страх заполнил его всего, и сделал его слабым и беззащитным.
    А стадо, пробежало по нему, развернулось и снова понеслось на него. И опять оно опрокинуло Андрея и острые копытца топтали его, и он чувствовал боль.
    И когда Андрей вскочил, после того, как все стадо второй раз пробежало по нему, страх заставил его убегать. Он бежал, не думая, куда он бежит. А стадо гнало его. И откуда-то пришло вдруг сравнение – так собаками травят дикого зверя, гонят его к тому месту, где прячется охотник и ждет его, зверя – или его, Андрея?
    А свиньи какое-то время бежали за ним, но вот догнали снова и снова опрокинули, свалили, пронеслись по нему. И когда он поднялся, снова бросились на него и снова погнали куда-то.
    Мысль – сравнение со зверем – проявилась сквозь страх, значит к нему возвращается воля. А мысль продолжала ему говорить: можно упасть и лежать, боль, которую чувствуешь, не так и сильна, но если ты будет лежать, они могут так бегать по тебе вечно, здесь это возможно. И значит, надо убегать.
    Надо убегать. Но убегать не бездумно. Дело не в расстоянии, его здесь нет, и дело не в том, в какую сторону идешь, здесь нет сторон. Веред или назад, вбок, в сторону – все безразлично. Есть только время и им измеряется расстояние и есть желание прийти куда-то и им определяется направление и то, куда ты придешь – все определяется желанием.
    Но куда они его гонят? Они знаю куда. Но куда он убегает от них? А он от страха бежит туда, куда они хотят его загнать. Но тогда. Тогда нужно убегать туда, к тому месту бежать, которое тебе нужно. Нужно только решить, куда ты он них убегаешь, в какое место.
    И только Андрей подумал об этом, и только он решил, куда он станет убегать, а убегать решил туда, куда и шел, как свиньи остановились. Нерешительно похрюкивая, нерешительно затоптались на месте.
    Значит все правильно, – подумал Андрей, – и хоть свиньи гнали его то в одну, то в другу строну, а не прямо, это делалось не бессмысленно, этим его хотели запугать, чтоб он не понял, что гонят его в определенно место. Но если так, значит кто-то их послал, сами бы свиньи не стали его запутывать, а еще это значит, что тот, кто их послал, не знал, что Андрей уже понял, что нет здесь сторон, а есть лишь время и желанье.
    Но может быть другое, это тоже мелькало в мыслях – его просто хотели лишить времени, хотели заставить его оставаться на месте, а время бы шло и шло. Но шло бы оно на земле, а здесь, для него стояло. И только б свиньи топтали его.
    Страх прошел и появилась злость. Он удивился, вот уже второй раз он чувствовал злость. И для него было лучшим, что может быть – злость сбросила с него тоску, с тоской ушла и слабость безволия.
    Андрей повернулся к свиньям спиной, он их уже не боялся. Но не успел он двинуться, как услышал странный скрежет позади себя, похожей на скрежет металла. Он обернулся.
    То, что было только что свиньями стало вдруг превращаться во что-то другое, темное, с редко торчащими жесткими волосками, с тонкими членистыми лапами. И свиньи превратились в огромных пауков.
    Когтистые лапы и когтистые челюсти, шевелящие этими своими когтями во рту. И неуклюжие лапы пауков, как изломанные, кривые ветки деревьев, приподнимались и, передвинувшись вперед, опускались, а другие тонкие кривые лапы в это время уже начинали приподниматься и тоже двигаться вперед. Вперед – к нему, к Андрею. И металлический скрежет доносился из непрерывно шевелящихся челюстей.
    И сейчас был уже не страх, когда напали свиньи, сейчас Андрей почувствовал ужас. И все же он хотел бежать. Но такой неуклюжий, такой неповоротливый паук, тот, что был ближе остальных к Андрею, вдруг резко оттолкнувшись лапами, одним прыжком догнал Андрея. И лапа паука ударила его.
    Андрей почувствовал боль, которой, как он думал, здесь быть не должно. Простая боль, какая бывает, когда калечат плоть, когда там, на Земле рвут кожу, мясо, сейчас именно такая боль его пронзила. И он закричал.
    Он понял, на нем разорвалась та оболочка, которая всех держит в этом мире, который между двух миров, который называют мир теней.
    Андрей вспомнил слова мальчика, он говорил о своих гусях, что если они стали бы его щипать, то после этого он долго бы болел.
    А паук снова поднял свою когтистую лапу. Другие стали окружать Андрея. Он отскочил туда, где еще оставалось свободное от пауков пространство. И лапа паука, которая поднялась, чтобы снова ударить его, ударила, но промахнулась, скользнула в пустоте, попала по камням, в том месте, где только что стоял Андрей.
    Мальчик сказал, – снова вспомнил Андрей, – что если его гуси стали бы щипать его, то проболел бы он лет сто или даже тысячу. А здесь время так не считается, значит, мальчик говорил о земном времени. Но даже ста лет хватит, чтобы тело, которое осталось там, на Земле, успело проснуться, состариться и бездуховное умереть в какой-нибудь психиатрической больнице.
    Но от этих пауков он убежать не сможет.
    Сто, а может тысяча земных лет, – продолжали мелькать мысли, заливая его ужасом, как раскаленным маслом, – здесь лежать на этом месте, неподвижно, и дико мучиться, пока не восстановится изорванная оболочка.
    И в это время послышался какой-то непонятный звук. Откуда-то сверху. Как будто шелест какой-то и клекот, который издают большие птицы. Андрей взглянул вверх. Небольшие птицы, но похожие на хищных птиц, спускались сверху.
    Еще и это, – подумал Андрей, хотя мысли едва двигались от страха. – Мало пауков, эти прилетели, чтобы наверняка меня добить. А может быть они способны совсем убить?
    Но тут случилось странное. Вместо того, чтобы напасть вместе с пауками на Андрея, птицы с криком стали набрасываться на пауков. Вот первая упала с высоты и ударяла клювом паука. Не в жесткий панцирь, не еще куда-то – клюв птицы ударил пауку в черный, казалось стеклянный глаз. Глаз разлетался в стороны густою слизью, но растворялся исчезал, упав на камни. А птица тут же взмыла вверх, но в это же мгновенье вторая птица, третья, десятая, все птицы стали бить клювами, выклевывать глаза у пауков, и тут же улетали вверх, чтобы через несколько мгновений снова броситься на паука и клюнут в глаз.
    Андрей слышал крик и птиц, но громче кричали пауки, они кричали каким-то хриплым визгом, и стали убегать. Слепые, натыкались друг на друга и били один другого лапами, кусали когтями, торчащими из шевелящегося рта, калечили одни другого. И разбегались. Скоро поблизости не осталось ни одного паука. И сразу исчезли птицы.
    Андрей пошел, сначала не понимая, куда идет, но остановился. Пришел в себя, подумал, куда ему идти и теперь уже пошел, куда хотел идти.
    Андрею повезло, коготь паука лишь слегка задел его, оставив неглубокую рану, царапину. Но и от этой небольшой царапины он чувствовал сильную душевную боль. Но ее можно было терпеть, она была намного слабее даже той, из-за которой он первый раз попал в больницу, точнее, из-за которой его туда отправила жена.

39. Город призраков

Он появился неожиданно. Не как появлялось до этого все, а сначала серый свет стал приближаться. Впрочем, это не было особенно заметно. Это стало заметным, когда серый свет резко отступил назад. И тогда Андрей увидел дома.
    Дома были маленькие и некрасивые, некоторые настолько покосились, что казалось странным, что они не падают.
    Андрей подходил ближе и серый свет отдалялся и открывались новые дома. Они уже не были такими ветхими и уродливыми, и все же красивых среди них не было ни одного. Но это все еще была окраина того, что называлось городом, во всяком случае, Андрей так понял это.
    Он подошел уже к окраине, к тем маленьким и ветхим домикам. Из одного из них кто-то выглянул, посмотрел на Андрея, без интереса. Андрей собрался обратиться к этому, стоящему в открытом дверном проеме, в котором самой двери не было, но, смотревший без интереса на Андрея, тутже исчез. Казалось, он почувствовал, что у него собираются что-то спросить и спрятался, не захотел разговаривать.
    Андрей пошел дальше. Город открывался, появляясь из серого света, и далеко впереди виднелись уже большие дома. Но на улицах было пусто и тихо. И все же город не казался мертвым, в нем чувствовалась жизнь. Но какая – здесь ощущалось столько уныния, тоски, неисполнимых и потому губительных желаний, неутешной скорби, безумной злости, мучительных страданий, отчаянья, – что в такой пространстве беспредельном, Андрей почувствовал себя, как в склепе. И рана, оставленная пауком заныла, и стала впитывать все эти чувства, как в воду опушенная губка одним лишь краешком, впитывает влагу сколько может, наполняя ей всю себя.
    Андрей не выдержал и тихо застонал.
    – Душевные страданья очищают душу, – услышал чей-то тихий голос Андрей.
    – Как чистосердечные признания, – ответил другой голос, в нем слышалась тоскливая и скучная издевка, – они облегчает душу, но увеличивают срок наказанья.
    Андрей обернулся, рядом с ним стояли двое, но видно было, что подошли они не вместе и, кажется, друг с другом незнакомы. Одному казалось лет сорок, второму около пятидесяти.
    – Ты сколько здесь? – спросил тот, которому казалось лет сорок, но спросил не у Андрея, а у другого, которому лет пятьдесят.
    – Семьсот лет, если считать по земным.
    – А я семь лет всего. Сейчас за воровство сажают, в твои же времена после чистосердечного признания отрубали руку, если украл, или голову, если что-то не так сказал.
    – За воровство, положено. А за хулу подавно.
    – Вот я и говорю – докажут пусть сначала, если смогут.
    – А что доказывать?
    – Вот именно, – ответил, который казался помоложе, – никто тебе не станет доказывать твою вину и защищаться тебе никто не даст, как будто ты собака, а не человек.
    – Но я же о страданиях говорил.
    – Ты семьсот лет страдаешь, облегчил душу?
    – Когда уйду отсюда, придет и облегченье.
    – Уйдешь? Зачем ты здесь, что держит здесь тебя?
    – Не похоронен по обряду и без покаянья.
    – И думаешь уйти отсюда? Да твои кости давно уж пылью стали. А ты все ждешь, когда тебя там похоронят по обряду, да еще и с покаяньем, кто каяться там будет? Пыль, что от тебя осталась? Плюнь, какая разница как гнить, тем более, уж сгнил давно. Расслабься и мотай отсюда.
    – Не могу. Чем дольше здесь, тем большее желание, чтобы обряд исполнен был.
    – Не будет он уже исполнен никогда, сам знаешь.
    – Тогда, быть может, страшного суда дождусь, тогда из мертвых я восстану...
    – И за грехи твои тебя подальше упекут, – договорил второй. – Вот и облегчишь душу бо;льшим наказаньем для нее.
    – Пойду, – сказал, который был постарше.
    Он повернулся и пошел куда-то.
    – Давно здесь? – спросил оставшейся Андрея.
     – Не знаю точно. Надеюсь, что несколько недель всего.
    – Надеешься? А какая тебе разница?
    Андрей промолчал.
    – И почему здесь, тоже не скажешь? А я скажу...
    – Я тоже могу сказать. Мне нужно девушку одну найти.
    – Девушку найти? Первый раз слышу о таком, – сказал мужчина без удивленья и без интереса. – А я из-за любви и ревности.
    – Понятно, – сказал Андрей точно так же без интереса.
    – Тебя как зовут? – спросил мужчина.
    – Андрей.
    – Меня Вито. Ты откуда?
    – Вообще откуда? Из Москвы.
    – А я из небольшого городка в Италии. Ты все равно не слышал, поэтому не стоить говорить, как называется. Меня убили, но не подумай, что отомстить хочу, все было честно, карабинеры в меня стреляли, я в них, и хоть я ненавижу полицию, карабинеров, но все было честно. А вот жену и детей, их не могу оставить, сам не знаю почему. Поэтому и здесь. А жена, нет чтобы замуж выйти, хотя трое детей, но все же, но вместо этого она с соседом спит, а у того тоже жена и тоже дети. Я, правда, тоже с его женой... И даже один из сыновей его мой сын. Жена соседа веселая, сына, который от меня назвала тоже Вито, как и меня.
    – Тогда что тебя здесь держит?
    – Сказал же – ревность. Как представлю, что мой сосед там делает с моей женой... такая боль, себя убил бы, но здесь себя уж не убьешь. Да и не себя убил бы. А дети, у меня их трое, ты знаешь как я их люблю.
    – Не знаю.
    – Счастливый. А я несчастный – почему я не люблю так бога, как детей! Но я не расстраиваюсь, я знаю, что здесь ненадолго – дети вырастут, больших уже не любишь так, жена состарится, нестанет никому нужна, и здесь меня ничто держать не будет. За это время и грехи все отмолю. Ушел который, говорит, что нужно покаяться ему. Покаяться и здесь не поздно. Не все ведь здесь навечно. Ты это знаешь?
    – Предполагаю.
    – Так и есть. Многие отсюда уходят. Вот этот, который здесь стоял, который здесь уже семьсот лет. Думаешь он не может уйти отсюда? Может. Но он уже привык. И это хуже всего, привычка страшное оружие, которым убиваешь сам себя. Он здесь живет, но он мертвец, душа его бесчувственною стала, одна привычка в ней осталась – жить здесь. Ну а еще, я видел по нему, он за грехи свои боится отвечать. Поэтому так нужно покаянье ему, но если раньше не хватало сил на это, сейчас уже не будет вовсе, и желание покаяться его – надежда, которую всю плесень съела. А я отсюда уйду. Жена состарится, а дети вырастут, когда дети взрослые уже не так их любишь. А ты, значит, чтоб девушку найти?
    – Да.
    – А что за рана у тебя?
    – Пауки напали.
    – Пауки? Ты странный – девушка нужна, и пауки какие-то? Хочешь я тебе город покажу, – предложил Вито.
    – Покажи.
    – Пошли.
    Они пошли.
    Дома, которые больше похожи были на сараи сменились другими. Но и эти, другие дома, тоже трудно было бы назвать домами. Скорей, какие-то коробки, которые казалось были сделаны из кирпича, или просто сложены из камня. Но Андрей и Вито шли дальше и коробки из кирпича сменились коробками сделанными, словно бы из бетона и даже стекла. И эти кривобокие коробки стояли одна на другой, как пародия, на многоэтажные дома, как неумелый гротеск, или детский рисунок.
    – Зачем здесь дома? – спросил Андрей.
    – На земле люди привыкли отгораживаться друг от друга стенами. Но и не только привычка, здесь любят одиночество, чтобы никто не мешал мучиться и страдать.
    – Поэтому здесь почти что никого не видно?
    – Да, все сидят в своих коробках, вся причтутся друг от друга. Но не все по одному, в других местах есть разные общины, секты, фанатики, маньяки с одной манией на всех. Вот такие тоже тут живут не в одиночку. Но к ним не попадаться лучше.
    – Это я уже знаю. Но зачем один дом ставят на другой? Разве здесь мало места? – указал Андрей на пародии многоэтажных домов.
     – Это для тебя они кажутся такими, а для тех, кто в них живет, для них особняки и офисы роскошные. Но лишь для них одних.
    – А кто там живет?
    – В домах, который один на другом стоят, живут богатые. Но только все дело в том, что они были там, в той жизни богатыми, сейчас они никто без своих миллионов и миллиардов.
    – Да, мне говорили, – сказал Андрей, – они не могут оставить их, уйти от них не могут, от своих денег почему-то.
    – Потому что копя те деньги там, они вложили в них много души своей. Так кого ты ищешь, – спросил Вито, – девушку сказал?
    – Да. И надеюсь ты поможешь мне найти или подскажешь, кто поможет.
    – Посмотрим, – не стал обещать Вито и продолжил рассказывать. – Но у всех этих, которые правили на земле, а точнее правили их деньги, у них и здесь есть иерархия между собой, и чем богаче был при жизни, тем выше он ставит свой дом над другими.
    – А как эти коробки стоят одна на другой, да еще так криво и не падают?
    – Все эти дома – просто иллюзия, которая всем кажется реальностью, потому что тот, кто построил эти дома верят, что они есть.
    Они шли дальше и Вито рассказывал.
    – А вот здесь те, кто слишком любил свое тело. Но не думай, что только женщины красивые, здесь полно и мужчин. И еще те, кто был знаменит, популярен, и из-за этого, как называют это, стал болен "звездною болезнью", и не может расставаться со своей славой, как правило такими те бывают, чья популярность незаслуженной была.
    Они шли дальше.
    – Здесь, – продолжал рассказывать Вито, – наркоманы, те, чья зависимость к наркотикам из физической духовной стала. Они все пробираются на Землю, чтобы посмотреть на то, как колются другие, подставить тень своей руки под их иглу.
    Вито остановился.
    Издалека, почти оттуда, где начинался серый свет, доносились крики и стоны, они сливались вместе и мужские голоса и женские. И было что-то странное в этом общем вое, визге и криках женщин, и криках и даже рычание мужчин. И казалось это крики мучительной боли, но и отличалось неуловимым чем-то от криков боли, словно боль была смешана с жалобными и просьбами.
    – А там, что? – спросил Андрей.
    – А туда лучше не ходить, – сказал Вито.
    – Почему?
    – Ты уже знаешь, здесь в этом мире почти что все желанья земные остались. И некоторые, чтоб не так сильно мучиться от них – а кто-то просто не сдержался, ну, нимфоманки или кто еще, решают заняться любовью. Я видел, как начинается все это – сначала просто желание слегка забыться, и двое принимаются ласкать друг друга. Но стоит начать и уже остановиться нельзя, невозможно. Желание становиться сильнее и сильнее, они сильнее и сильнее друг друга возбуждают, и ласк простых уже им не хватает и переходят к обладанию друг другом. И это конец. Удовлетворение здесь невозможно, и удовольствия хоть слабенького нет. Но вот желание становится сильнее и сильнее. И если начал это, не остановишься, а только будешь возбуждаться больше. Но наслаждения не будет никогда. Они уже не понимают ничего, и от желания, как сумасшедшие становятся. Пошли отсюда, а то их крики возбуждают.

40. Выход. Вход – рабство

    – А как выходят здесь туда, где раньше жили? – спросил Андрей. – Или об этом никто не скажет никому?
    – Вообще-то, да, пока ты сам случайно не найдешь. Или кто-то не позовет тебя оттуда, но это редко может кто, и то, ты сможешь выйти, когда лишь позовут. К тому же, чтоб увидеть нас, должна у плоти быть способность видеть нас, а это уж совсем бывает редко у кого, да у кого и есть, так большинство пугается так сильно, что сразу бежит в больницу, кричит, что сумасшедший он.
    – Я знаю.
    – А чтоб любой увидел, должна большая сила быть души, то есть тебя. Но таких на сотни миллионов, миллиардов один встречается. А остальные, хоть и выходят, но они ничто, как воздух. Вот я такой же. Но и не это главное.
    – А что?
    – Запрет. Нарушишь – наказанье.
    – Какое?
    – Разное, кому какое.
    – А кто следит?
    – Кто знает? Может ты. Хоть оболочка тонкая у нас, но сквозь нее чужую душу тоже не увидишь.
   – Но ты же сам сказал, что многие выходят.
    – Но всех наказывать нет смысла, мы все и так наказаны. Точнее наказываем себя сами – пока что. Меня вот, например, за что наказывать? Я, что там есть, что нет меня, я не способен что-либо сделать, пушинку одуванчика не подниму с земли. Наказывают сильных. Кто в жизнь людей вмешаться может и что-то изменить.
    – Ты сказал: пока что наказываем себя сами.
    – Ну, правильно. А вот когда освободимся от наказания самих себя, то есть уйдем из мира этого – кто сможет уйти –  тогда уже наказывать другие будет.
    – Кто?
   – Ангелы Господни или святые, но это таких, как я. А тех, кому дано побольше – уже архангелы или апостолы. Ну, а кому дано так много, что судьбы миллионов зависят на земле от них, тех сам Господь уж судит.
    – А Сатана?
    – Сатана не судит, ему такого права не дано, а может быть не хочет. Этого не знаю. А ты, что хочешь прогуляться по земле?
    – Нет. Я сказал же, мне нужно девушку найти.
    – Ну, может быть, смогу тебе помочь. Но сейчас тебе нужно выйти.
    – Зачем?
    – Вот эту рану, которую, ты говоришь, паук тебе оставил, она долго будет заживать. А ведь болит?
   – Болит, – согласился Андрей.
   – Я удивляюсь, как ты терпишь. Другой бы на твоем месте забился бы куда-то и стонал и проклинал бы все а свете. А у тебя лицо всего лишь слегка кривится и стонешь иногда. Ты ситный.
    – Не знаю. Так зачем мне нужно выйти?
    – Что б рану залечить.
    – Как?
   – Да просто – смазать кровью. И рана затянется мгновенно.
    – Кровью? А кровь где взять?
    – Где кровь взять на Земле? Ты как ребенок. Где дерутся и убивают, там и кровь.
    – И ты покажешь выход свой?
    – Я не жадный. А потом, я же сказал, я недолго здесь. Кто знает, тебе вдруг пригодиться когда-нибудь зачем-нибудь попасть туда, на Землю. Идем.
     – А как ты нашел свой выход?
    – А я и не искал. Мне так хотелось к детям, увидеть их хотелось, и жену, что я пошел и оказался там. А тебя, видно, на Земле ничто не держит, вот и не знаешь как выйти.
    Андрей и слушал Вито и думал о своем... и вдруг они оказались в каком-то темном переулке. Рядом слышался шум голосов, звук машин. Свет – обычный свет уличных фонарей увидел он чуть вдалеке, где темный переулок обрывался, пересекаясь ярко освещенной улицей. Все это казалось Андрею и знакомым и привычным, и одновременно и непривычным и незнакомым. И себя он не ощущал, и даже почти не видел.
    – Пойдем, – сказал Вито, – здесь рядом есть небольшой ресторанчик, там никогда не обходится без драк, и обязательно кого-нибудь ножом полоснут. Так, чтобы насмерть не часто, но этого и не нужно.
    И Вито вдруг исчез. Андрей стоял, не понимая, куда он делся. Вито так же неожиданно появился.
    – Совсем не подумал, – сказал он, – ты еще не привык здесь передвигаться. Мы же здесь можем не ходить. Но ничего, научишься. А пока пошли, как ты привык ходить.
     Они направились к освещенной фонарями улице. Вито пошел прямо через дорогу. Два раза Андрей видел, как машины налетали на него и мчались дальше, а Вито спокойно шел дальше – машины проскакивали сквозь него или он сквозь них.
    Андрей пошел следом за ним. Но когда на него, как и на Вито наскочил небольшой легковой автомобиль, Андрей почувствовал мгновенный испуг, как почувствовал бы его будь у него тело, обычная плоть. Но машина промчалась и с ним ничего не случилось, он как остановился от мгновенного испуга, так и продолжал стоять.
    – Мне тоже первый раз было интересно, – сказал Вито, – сейчас привык. Пошли.
    – Я вижу тебя, – сказал Андрей, – не как все остальное, а словно ты из темного стекла, но вижу. И ты меня также видишь?
    – Конечно.
    – А другие, люди, которые вокруг нас?
    – Все остальные не видят. Вон вход в ресторанчик. Пошли.
    Они подошли к входу. Люди, как и машины, налетавшие на них на дороге, спокойно проходили сквозь Вито. И он тоже словно не замечал их, словно их не и не было, только на некоторых девушек, которые выделялись среди других своей красотой, своими фигурами он заглядывался, даже оборачивался им вслед, и одни раз Андрей расслышал, как Вито словно простонал завистливо, вожделенно.
    Но вот кто-то, проходя мимо, задел рукой Андрея. И тут же этот человек удивленно схватился за руку.
    – Черт, – выругался он.
    – Что? – спросил его приятель.
    – Да руку кольнуло, как током ударило, – Объяснил, задевший Андрея рукой, своему приятелю, но сразу забыл об этом и пошел дальше, весело болтая о чем-то.
    Вито видел это и внимательно посмотрел на Андрея.
    – Ну-ка, иди сюда. Ударь кого-нибудь по руке, – попросил он.
    Андрей коснулся рукой плеча одного из приходивших мимо людей. И тот сразу схватился за плечо.
    – Что с тобой? – спросила его женщина, которая шла рядом с ним.
    – Не знаю. Что-то в плечо вступило, как иголками друг закололо, – объяснил он.
    – Стареешь, – засмеялась женщина.
    И они, оба смесь над шуткой женщины, тоже ушли.
    Но в это время еще один мужчина, спускавшийся с лестницы, налетел на Андрея, прошел сквозь него. Он вдруг остановился, охнув, и, чуть согнувшись, схватился за сердце.
    – Вот это здорово, – сказал Вито удивленно. – Я знаю про такое, вот бы мне так.
    – А что такое со мной? – спросил Андрей, отходя в строну, чтобы на него еще кто-либо не наткнулся.
    – Я не знаю, что это такое, – сказал Вито, – но я слышал о подобном. Ты когда жил здесь на Земле, не пробовал всяким там гипнозом заниматься или магией какой? Или чем-то в этом роде?
     – Нет, даже мысли не было. Но я думал это у всех так.
    – А с чего ты так мог думать, если первый раз среди людей из плоти?
    – Девушка, которую я ищу, она такая же была. К ней тоже, если прикоснешься, током ударяло.
    – Послушай, а ты случайно не покончил с собой, чтобы ее найти?
     Андрей решил, не стоит говорить всей правды.
    – Да, – сказал он, соглашаясь с Вито.
    – А что же у тебя ни дырки в голове от пули, ни темной полосы вокруг шеи от веревки нет?
    – Я отравился, – сказал Андрей.
    – Понятно, – кивнул Вито.
    В это время внутри того ресторанчика, в который они собирались войти послышался шум: крики, ругань, грохот падающих столов и стульев, звон бьющийся посуды.
    – Вот, видишь как повезло, – сказал Вито. – Пошли скорей, а то без нас кого-нибудь прирежут.
    Но Андрей вдруг почувствовал, что ему будет неприятно, пользоваться чужой кровью, может быть кровью человека, которого убьют, чтобы вылечить себя. Он понимал, что это глупо, но стоял на месте, не решаясь пойти и взять чужую кровь.
    Но в это время дверь ресторанчика открылась и оттуда вышел молодой парень. Он шел, держась одной рукой за другую и стонал, и одновременно плакал от испуга. Из-под ладони, которую он прижимал к другой руке, лилась кровь. Парень этот спустившись по ступенькам вниз, встал на колени и убрав руку, посмотрел на рану.
     Как только он убрал ладонь от раненой руки, кровь струей брызнула из разорванной, видимо, расколотой бутылкой, вены. Еще больше испугавшись, и даже вскрикнув, парень снова зажал ладонью рану.
    – Ну, что стоишь, – чуть не кричал и Вито, – ему сейчас жгут наложат и будешь тогда собирать кровь с асфальта.
    Крик Вито подействовал. Андрей сам не понимая как очутился рядом с раненым и подставил свою раненую руку, под капавшую из под ладони парня кровь.
    Кровь тонкой струйкой лилась на рану Андрея. И удивительно, она лилась сквозь его руку, но в том месте, где она попадала на рану, та почти мгновенно исчезала, сначала словно затягивалась серебристой пленкой, но сразу становилась такой же как и вся рука, и раны словно не было, и через четверть минуты на руке Андрея не осталось и маленького следа ославленного когтем паука.
    – Ну вот и все, – сказал довольный Вито.
    А раненому уже затягивали руку чуть выше того места, откуда лилась кровь.
    Появились полицейские.
    – Ну вот, и эти тут, – сказал недовольно Вито. – Как будто без них не разберутся. Видеть их не могу. Пошли отсюда.
     И Вито быстро пошел от ресторанчика куда-то в темноту. Андрей пошел следом за ним.
    – Куда мы? – спросил он.
    – Домой ко мне зайдем, хочу посмотреть на жену и на детей своих. Тебе же интересно посмотреть на мою жену и моих детей?
    – Да, интересно, – сказал Андрей.
    Дом Вито был небольшой одноэтажный домик на окраине города. Но когда они были уже рядом, он вдруг остановился.
    – Ты что? – спросил Андрей.
    – Боюсь, – сказал Вито. – Войду, а там жена с соседом.
    – Тогда не ходи.
     – Как не ходи, как не ходи?! – размахивая руками, закричал Вито. – Как могу я не пойти, когда я не могу себя сдержать?
    – Попробуй сил набраться и не пойти. Один раз удержишь себя, второй, а потом легче станет и отвыкнешь постепенно.
    – Тебе легко сказать. А ты бы на моем месте смог так?
    – Да.
    – А я вот не могу.
     И Вито молча заметался из стороны в строну. Потом остановился перед Андреем.
    – Иди, ты загляни сначала. Скажешь мне, что там.
    – Хорошо, – согласился Андрей.
    Он подошел к окну и загляну в него.
    – Да входи, не бойся, – торопил Вито. – Входи прямо так, дверь ведь не нужна.
     Но Андрей и через окно уже видел, что жена Вито не одна, если это была его жена, конечно.
    – Они сидят и разговаривают, – сказал он Вито.
    – Кто?
    – Женщина и мужчина.
    – Веселые.
   – Смеются оба.
    – Смеется шлюха. А я страдай из-за нее.
    – Но ведь семь лет прошло, – сказал Андрей. – Почему она должна всю жизнь плакать? Она здесь, ты там.
    А Вито, размахивая руками, крича и даже плача постепенно приближался к окну. Он уже стоял рядом с Андреем, но все не решался заглянуть в окно. Потом решился, заглянул.
    И тут же закричал еще пронзительнее, жалостливей, злей:
    – Она уже не с ним, это кто-то другой. Семь лет всего прошло, она нашла уже другого. Но как же я хочу убить их обоих.
    И Вито оказался в комнате, шагнув туда сквозь стену.
    В комнате, где сидела женщина и мужчина и весело о чем-то говорили и смеялись, Вито стал ногами бить по стульям, по столу, по чему придется. Пытался скинуть на пол посуду, вазы и все, что попадалось под руки. Но все стояло не шелохнувшись. А женщина и рядом с ней мужчина все так же разговаривали и смеялись. Потом женщина как будто немного забеспокоилась. Андрею стало интересно, и он прошел сквозь стену, как и Вито.
    – Ты что? – спросил мужчина женщину.
     – Не знаю, – ответила женщина. – Такое чувство неприятное появилось, будто за нами подсматривают.
    Она подошла к окну и задвинула шторы.
    Вито немного успокоился. Он стоял теперь в углу стены у небольшого шкафа и плакал, только слез у него не было.
    – Да кто станет подглядывать? А если и подглядывают, что такого? – сказал мужчина. – Кому какое дело? Ты скоро будешь моей женой.
    – Женой?! – закричал, услышав это Вито. – Она уже и замуж собралась?!
    А бывшая жена Вито села к мужчине на колени стала его поцеловать.
    Андрей ушел, чтобы не видеть, что будет творить Вито.
    Прошло больше часа прежде чем Вито вышел. Он подошел к Андрею.
    – Они там стали заниматься любовью, а я не мог уйти и все смотрел. – Вито казался больным, он едва мог говорить. – Они почти при детях этим занимались. Хорошо, хоть дети в другой комнате и давно уснули.
    – Хорошо, – согласился Андрей.
    – Нам пора обратно, – сказал Вито. – Скоро вход закроется и тогда мы можем остаться надолго здесь.
    – Закроется?
    – Да. Этот вход сюда всего с двенадцати до трех ночи открыт, потом его не будет. А еще, там, с той стороны он всегда в одном месте, а здесь всегда в другом, в новом и нужно запоминать, откуда вышел в город.
    – И сколько осталось до того, как он закроется?
    – Десять минут.
    – Тогда пошли скорей.
    – Да нам минуты хватит.
    И действительно, они прошли сквозь какие-то стены и через минуту были уже там, в том темном переулке, где оказались, когда вышли из другого мира.
    Вито вдруг исчез. Андрей остался один. Он испугался, он не знал, что делать. Он не знал, как войти обратно. Но тут Вито появился снова.
    – Ты хочешь войти обратно? – спросил Вито.
    – А зачем же я сюда пришел?
    – Тогда послушай меня.
    – Я слушаю и так.
    – Когда ты прикасаешься к людям их словно током ударяет. Помнишь одного, который прошел сквозь тебя, у него даже сердце закололо. Я сразу понял.
    – Что ты понял?
    – Ты сильный. Ты очень сильный. В тебе столько сил, что ты способен менять жизнь людей. Но это не самое главное, ты тот, кто нужен тем, кто стоит у власти там.
    – Где?
    – В том мире.
    – В Мире Теней?
    – При чем здесь Мир Теней? Мир Теней это реальность, но такая, которую можно сравнить разве что с отражением этого мира, но отражение в пыльном грязном кривом зеркале. Нет, я говорю о мире, где душа полностью свободна. И я вот что подумал, ты будешь моим рабом.
    – Твоим рабом?
    – Да.
     – Я тебя не понял наверное.
    – Ты понял, но не все, сейчас объясню, время пока есть. Это значит, твоя сила будет моей. Это значит, что я смогу наконец освободиться, уйти их этого мира. Но ты мне будешь служить везде. Вот только странно, как ты оказался здесь. Хотя, ты же сказал, ты ищешь какую-то девушку, значит, ты здесь по своей воле. Ты самоубийца. Но убил ты себя не из слабости, а наоборот.
    – Допустим, ты прав, но причем здесь какое-то рабство?
    – Здесь тоже есть рабы.
    – И кто меня заставит стать рабом.
    – Я.
    – Как ты это сделаешь?
    – Ты пообещаешь мне, что будешь моим рабом, и этого достаточно, ты уже не сможешь нарушить свое слово.
    – Почему не смогу?
    – Потому что в том мире, в котором мы сейчас живет, там так – пообещал и твоя воля становится моей. И объяснений не спрашивай, Я их не знаю.
    – Я понял. Но я ничего не стану обещать.
    – Не хочешь быть моим рабом? Ты хочешь здесь остаться? И тенью невидимой бродить? Таких здесь есть. На могилку свою сходишь.
    – У меня нет могилы.
    – Неважно. Так значит, хочешь здесь остаться, стать тем, что называют "неприкаянной душой"? Но это еще хуже. Или надеешься, что вход найдешь? Найдешь, согласен, но прежде чем найдешь, ты заешь сколько здесь пробудешь, и будешь мучиться одной лишь манией – искать, искать, искать. Сказать? Это все равно, что выиграть в рулетку, но только не такую, где одни из тридцати шести, а где один из тридцати шести миллионов. Не играл в такую? Поиграй.
    – Вито, это подло.
    – Немного подло, согласен. Но мир, где мы живем сейчас, он весь такой, там подлость встретишь чаще, чем на Земле. Там страдают, и большинство попало в мир теней из-за своих пороков, поэтому и подлости там больше. Осталось две минуты и вход закроется, и здесь останешься, на Земле, почти навечно, а может не почти.
    – Ты знаешь, мне нужно найти девушку. Для этого я и пришел в тот мир.
    – А мне какое дело?
    – Я соглашусь, если ты пообещаешь, что поможешь мне найти ее.
    – Ты мне условия ставишь?
    – Да. Потому что, если ты не пообещаешь, я не найду ее, а если не найду, мне все равно где быть – здесь или там. И пусть останусь я здесь навеки, но и ты ничего не получишь.
    – Зачем она тебе?
    – Я не знаю, но она мне нужна.
    – Тогда я понял. Она такая же как ты. Да, ты же сам сказал, что в ней энергии не меньше, чем в тебе. И я даже понял еще кое-что.
    – Что?
    – Случилось то, что случается один раз в миллион лет.
    – Что?
    – Нет, пока я тебе этого не скажу.
    – Так ты поможешь мне ее найти, тогда я и согласен на твои условия.
     – Я пообещаю подумать, может быть, помогу. И это уже много, что я пообещал. Осталось меньше полминуты.
    – Нет, – сказал Андрей, – не подумать, а помочь.
    – Хорошо, – согласился Вито, – я помогу ее найти. Согласен стать моим рабом?
    – Согласен, – согласился и Андрей.
     – Входи, осталось несколько секунд.
    Вито отошел куда-то вглубь. В том месте, где он стоял была темная узкая полоса, похожая на трещину в стене, но никакой трещины там не было. Андрей протянул руку и темная полоса, похожая на трещину, расширилась. Андрей шагнул в этот темный проход. Сразу перестал быть слышен звук автомобилей, голоса, доносившиеся от ресторанчика. Исчез свет фонарей.
    И снова он увидел серый свет уродливого мира.
 
41. Никому не нужный раб

Снова серый свет, который один уже, сам по себе и есть тоска, которая сжимает, давит. Но если б только он. Андрей стоял и смотрел на кривые коробки, что здесь называют домами. Вспомнился город-призрак, построенный Архитектором и который разрушил Святой, точнее тот, кто называл себя Святым. Почему он смог разрушил его? Значит злое сильнее? Или просто разрушать легче?
    – Пошли, – сказал Вито.
    – Куда?
    – Пока не знаю.
     – Да, очень точно сказано, что душа человека соткана из противоречий. Но скажи, почему ты считаешь, что если я пообещал тебе быть твоим рабом, это так и будет?
    – А ты сам не чувствуешь, что ты уже не можешь мне не повиноваться?
    И Андрей действительно понял, почувствовал, что Вито прав, что в нем, в Андрее появилась какая-то зависимость от Вито и он уже не может спорить с ним, не подчиняться ему.
    – И вот что, – сказал Вито, – чтобы ты понял, о чем я сказал, возьми сейчас себе мои чувства. Они твои уже, бери.
    И Андрей ощутил, как со словами Вито в него входит новая тяжесть и боль – муки ревности и неудовлетворенной злости.
    – Да тяжело тебе, – сказал Андрей, прислушиваясь к чувствам Вито теперь ставшими его. – Но ты ее не любишь, свою жену.
    – Ну и что?
    – Твоя ревность просто эгоизм чувство собственности, жадность.
    – Мне от этого не легче. Я очень доверчивый.
    – Да, я чувствую, ты очень доверяешь сам себе, и сам себя очень любишь, но вот другим ты мало доверяешь, и уж не любишь никого это точно, и даже своих детей.
    – Не тебе судить о чужих чувствах.
    – Они сейчас мои.
    – Нет. Они по-прежнему мои, я только передал тебе на время их.
    – Но почему так?
    – Что?
    – Почему я действительно стал словно твой раб? Почему я подчиняюсь тебе? Ты знаешь это?
    – Конечно, ты разве не заметил, что я общительный и за семь лет я узнал всего больше, чем другие знают, даже раз в пятьдесят пробывшие здесь дольше, чем я.
    – Тогда скажи.
    – Все просто. Обещание данное там, здесь приобретает почти физическую силу. И обещанье, данное здесь, все равно что на Земле денежное обязательство подписанное тобой. И если там, в том мире плоти, ты дал слово и не сдержал его, забыл о данном слове и живешь спокойно, то здесь твоя душа – ты сам – становишься своим же кредитором и очень навязчивым. Так что все, что там считаешь простыми словами, здесь становится обязательством, которое ты не нарушишь. – Вито немного подумал, – И вот что я решил, – сказал он.
    – Что?
    – Ты убьешь его.
    – Кого?
    – Того, который хочет жениться на моей жене.
    – Я? А почему ты сам его не убил. Или раньше – своего соседа?
    – Ты разве не помнишь, что я говорил тебе? Я не способен, у меня нет сил.
    – А у меня?
    – А у тебя их столько, что ты не только плоть убить способен, ты можешь разрушить дом, а может даже крепость средневековую. Но, это я, может быть, преувеличил, не в этом дело. Ты просто не можешь пользоваться своей силой. Но научишься. И начнешь учиться как раз с того, что убьешь мужчину, который хочет жениться на моей жене.
    – А он в чем виноват?
    – Я же сказал – в том, что хочет жениться на моей жене. И все. Не спорь со мной, я приказал тебе – ты сделаешь.
    Андрей задумался. Потом сказал:
    – Нет, я этого делать не буду.
    – Как не будешь? – и удивился и возмутился Вито. – Ты не можешь отказаться. Теперь мои желания – твои.
    – Не совсем.
    – Как не совсем?
    – Ты помнишь последовательность, в которой был заключен наш договор?
    – При чем здесь какая-то последовательность?
     – При том, что я согласился быть твоим рабом, в том случае, если ты поможешь найти мне девушку. И это мое условие было высказано мной раньше, чем я согласился стать рабом. Поэтому, пока ее мы не найдем, я отказываюсь выполнять какие-то твои приказы.
    – Черт, – выругался Вито, – об этом я и не подумал. А правильней сказать, не знал об этой чертовой последовательности.
    – А об этом всегда нужно думать, – услышали чей-то голос Андрей и Вито.
    Они услышали голос, а потом увидели и человека, сказавшего это и появившегося так неожиданно рядом с ними. Это был мужчина маленького роста, волосы его были всклокочены, как и густая борода.
    – Ты кто такой? – спросил Вито.
    – Черт.
    – Какой черт? – не понял Вито.
    – Которого ты сейчас позвал. Ну, не сказать, что бы я совсем был чертом, – стал объяснять мужчина, – но нас часто путают, потому я как бы его заместитель. Про черта говорят, что он вредит и пакостит всем людям, а раз так говорят, то и получают это. А я – я домовой. Услышал поминают родственничка, вот и подумал, какого черта здесь черта поминают, и подошел узнать, я любознательный мне интересно все.
    – Домовой? – больше повторил, чем переспросил Андрей.
     – Ага. Можно сказать, классический.
    – Что значит классический? – спросил Вито.
    – Ну, такой, какими нас чаще всего представляют.
    – А еще какие есть? – спросил Андрей.
    – Разные. Каких только нет, есть всякие. Есть совсем маленькие пушистенькие беленькие. А есть точно такие же, но только черненькие. Когда такой дома заведется, неприятностей не оберешься.
    – А от тебя? – спросил Вито.
    – А это зависит от того, как ко мне относиться. Будешь ладить со мной, порядок будет в доме, а не захочешь, я тоже могу неприятностей доставить.
    – А что ты делаешь здесь?
    – А где мне делать еще что? Старые хозяева в доме, котором жил померли. А новые в меня не верят. А когда в тебя веры нет, считай, что и нет тебя. Даже не я, даже Господь, если б вдруг все разом разуверились в нем, потерял бы он тогда всю свою силу и власть.
    – Но почему ты здесь, а не поближе к богу или Сатане? – спросил Андрей.
    – А потому – Господь меня к себе в ангелы не возьмет, а к Сатане? – шутом быть у него?
    – Ты что-то вроде языческого бога, – сказала Андрей.
    – Можно и так сказать, но только если сравнивать меня и греческих богов, к примеру, то власть у них была побольше, не над семьей одной душ в десять, а над народом целым.
    – А откуда здесь свиньи, пауки и птицы, еще гусей я видел, которые вдруг превратились в каких-то дракончиков, не еще во что-то, я не понял.
    – Да здесь кто хочешь может быть и по причинам разным. Одни – простое воображение: привыкала какая-то баба к своей собачке или кошке и вспоминает ее, представляет, и кошку ту ее воображение создаст, но будет только видимость одна, такую даже не погладишь. Но может и другое быть, здесь есть бездушные созданья, одна лишь оболочка, они реальны, и если есть в тебе воображенье, то ты в кого угодно можешь превратить их, и что угодно заставить можешь сделать.
    – Ты знаешь много.
    – Побольше тебя.
    – Как мне здесь найти женщину, которую мне нужно найти?
    – Ищи. А как еще?
    – Я только имя знаю.
    – Тогда никак. Хотя, смотря какое имя.
    – Анна.
    – Если ее зовут Анна и больше ничего о ней не знаешь, то не найдешь никогда.
    – Знаю немного больше, но она говорила, что не любит, чтобы ее так называли, не нравится ей, поэтому, наверное, едва ли под тем, другим именем ее здесь знают.
    – Как ее еще называли?
    – Графиня де Санти.
    – Графиня де Сани?! – удивился Вито. – Так ты ее ищешь?
    – Да. А что ты ее знаешь?
    – Кто ее не знает. Она здесь, чтобы избавить мир от Монаха, а он хочет ее убить.
    – Разве здесь можно убить?
    – Нет, убить, конечно, нельзя, это я по привычке сказал. Но способы другие есть, и пострашнее смерти.
    – Да, – согласился домовой. – Смерть что – лишился плоти и все. А ты, значит, этого взял себе в рабы? – домовой посмотрел на Вито и на Андрея.
    – Да, он раб мой, – ответил Вито.
    – Хорошего раба себе нашел? – издевка слышалась в голосе домового.
    – А что? – засомневался Вито.
    – Да то, что брать в рабы того, который тебя сильней, все равно, что приковать себя цепью к спящему тигру и говорить, что он твой. А что будет, когда проснется, об этом не подумал? В рабы берут того, кто слабже, чем ты сам? А ты еще надеялся, что твоя ревность, злость его заставят пойти убить. Да твои чувства для него – блоха сильней кусает собаку, там, на Земле. Такая ревность мелкая и злость твою лишь душу могут мучить завистливую, слабую и боязливую. Вот мне приходилось видеть ревность души огромной, отчаянной и сильной, но и любила она его... Да ладно, что там вспоминать.
    – Ты что, подслушивал, когда мы говорили? – растерялся Вито.
     – А что нельзя?
    Вито задумался. Потом быстро заговорил:
    – Давай тебе его продам, – стал предлагать он домовому. – И недорого. Убьешь только одного человека и он твой.
    – Я? Убивать? Да знаешь, что мне за это будет? Ведь я не человек, а это только люди друг друга убивают, как пауки, как Черная Вдова. У нас же, у каждого свое предназначенье, и убивать я никого не буду. И даже тот, кто может убивать, то и тому на это разрешенье нужно. И это первое. И вот второе – в рабы себе брать душу человека, который ищет графиню де Санти... я сам себе не враг.
    – И даром не возьмешь?
    – Не только даром, а даже если и заплатишь.
    – Как ее найти, Анну, графиню де Санти? – спросил Андрей.
    – Я не знаю, – ответил Вито мрачно и стараясь на Андрея не смотреть.
    – И ты не знаешь? – спросил Андрей у домового.
    – Другому не сказал бы. Тебе скажу. Она у озера, которое невозможно обойти.
    – Невозможно обойти? Что это значит?
    – Придешь, увидишь.
    – А где оно?
    – Иди и придешь.
    И вдруг Андрей подумал о том, до чего он раньше не додумывался: "К озеру. Но почему обязательно к озеру?" И сказал:
    – Но почему мне к озеру идти, а почему я не могу сказать себе, что я хочу пойти к Анне?
    – Прийти туда, куда ты хочешь, можно только к неодушевленному: к городу, озеру, если захочешь, к лабиринту, к любому камню, который видел или о котором знаешь и хочешь к нему прийти. Но к душе так не придешь, нельзя сказать себе: "Пойду к графине де Санти и прийти к ней", нужно знать место, где она находится и идти туда, к этому месту, тогда дойдешь до нее.
    – Значит, мне нужно идти к озеру, которое невозможно обойти и я приду туда, где Анна. Ну что, идем? – сказал Андрей Вито.
    – Я не пойду туда, – проговорил Вито, все так же не глядя на Андрея.
    – А наш договор?
    – А договор мы расторгаем. И я имею право.
    – Дело твое, – согласился Андрей. – Но я не понял, почему? Ты, кажется, боишься Анну?
    – И Анну он боится, как ты ее назвал, – ответил домовой. – Ну а теперь, он и тебя бояться стал.
    – Меня? Почему?
    – Спроси его, он должен знать, – кивнул на Вито домовой.
    – Вито, почему?
    – Я не раб тебе и не обязан отвечать на все твои вопросы.
    – Ну, объясни мне, своему рабу.
     – Ты тоже мне не раб, уже расторгнут договор.
    – Расторгнут, так расторгнут. Но все-таки скажи.
    – Я уже говорил тебе, правда, я не знал тогда, что Анна – графиня де Санти.
     – Что ты говорил?
    – Что такое встречается раз в миллион лет.
    – Такое – это что?
    – То что и ты и женщина, которую ты ищешь, тогда не знал я кто она, настолько схожи.
    – Насколько? Хотя ладно. И что из этого, что схожи?
    – Я не уверен, что это так, как я подумал, поэтому не стану говорить.
    – И ты не скажешь? – спросил Андрей у домового.
    Андрей спросил домового, но спросил он пустоту. На том месте, где тот только что стоял, уже никого не было.
    Обернувшись к Вито, все же собираясь у него узнать, что именно встречается здесь раз миллион лет, но увидел, что тот уже далеко.

42. Зыбучий песок

И снова пустыня и снова серый грязный свет. И тяжесть которая придавливает все сильнее. И неизвестность. Сколько идти. Серый свет окружает со всех сторон, он движется вместе с ним. И постепенно он перестает ощущать свое движение и появляется страх, что он стоит на месте, и значит уходит время. И теперь нужно напрягать свою волю не только, чтобы двигаться, но и чтобы ощущать это свое движение, если не будешь его ощущать, то это может оказаться тем же самым, словно стоишь на месте. Он не знает этого, но что-то ему это подсказывает – чтобы двигаться, нужно чувствовать, что ты движешься. Это новое чувство, откуда оно появилось он не знает, но оно есть и он его слышит. Но он не знает и никто не подсказывает, сколько ему идти. Времени нет. Но оно есть на Земле, и сколько его там прошло? И он не знает, когда станет просыпаться его тело, и не знает даже, проснется ли оно. Он верит цыганке, но так же он знает, что его тело могут найти, и если его найдут, его сожгут. Сожгут в крематории, и он даже не будет знать об этом не будет догадываться. Или могут разрушить дом, где его тело и тело раздавит плитой. И еще он боится, что кончатся силы, хоть их и нет и они не кончаются, но боль и тоска все сильнее давит, все тяжелей их нести на себе. И если они не дадут ему двигаться, почувствует ли он это? Замет ли, что он больше не движется, а стоит и ему только кажется, что он движется. И тогда это кажущееся движение превратиться в вечность. Но кто скажет, что это уже не так? Что время еще не перестало для него идти? А если это так, то это значит, что его тело уже разрушено, там, на Земле. Мысль эта пугает, даже тяжесть и боль отступают, настолько страшно ему становится. Нужна какая-то перемена, нужно увидеть что-то новое, чтобы убедиться, что это не так. Но этого нового нет, как и на Земле – можно работать, но перемен в жизни нет, и значит стоишь на месте, значит твоя работа – впустую потраченное время. И трудно заставить себя верить в свое движение. Но тут приходит догадка – пока он верит, что он идет, движется, значит так это и есть. Но насколько ему хватит сил верить в эту свою догадку, не разувериться в ней? И он напрягает волю и идет и верит. И вот перемена.
    Что-то изменилось, что-то не так, как было, он еще не понимает, что случилось, но чувствует, что изменилось что-то. Но чувство ненадолго остается всего лишь чувством, и приходит понимает случившегося – он погружается куда-то.
    Вначале Андрей подумал, что снова оказался в болоте, том самом болоте, из которого он выбирался, когда только оказался здесь, в этом мире. Но такая перемена не лучше того, если он просто стоит на месте и время не движется здесь, если он снова оказался в том болоте, это значит, он вернулся к тому, откуда начал свой путь. А может быть это значит, что тело его просыпается? Он ведь не знает, как это случиться, и что он почувствует. И это тоже пугает его, это значит, что он потерял много времени без движения и уже никогда не найдет Анну.
    Но только первые мгновенья он думал о болоте, и тут же понял, что это что-то другое. Но это что-то другое засасывает его как и болото, не дает двигаться. И он начинает понимать, что под ним изменилось то, по чему он шел. И он уже понял, что то, куда он попал, на Земле бы назвали – зыбучим песком. И возможно, он мог бы выбраться, не увязнуть, но был миг растерянности и он весь погружается в этот "зыбучий песок".
    И странно, как только он целиком погрузился в него, он тут же услышал голоса, он даже казались веселыми – и именно это самое странным. Но тут же другое странное – не только голоса, он слышит музыку, и она кажется знакомой эта веселая, примитивная и глупая мелодия.
    И вот он начинает видеть: мигающий свет разных оттенков, он такой же серый и вызывающий тоску, как и весь свет здесь, но оттенки серого создают впечатление разных цветов, как в черно-белом телевизоре. Какие-то строения и среди них выделяется самое большое и серый свет разных оттенков виден оттуда, от этого строения – как будто бы мигают прожектора и фонари, сопровождая музыку.
    Андрей направился туда, где музыка и серый свет мигающих прожекторов. Он был уже рядом, когда из дверей знания выскочила какая-то девушка. Она сразу увидела Андрея. И она подбежала к нему.
    – Привет, – заговорила весело и смеясь. – Я тебя раньше не видела? Правда?
    – Наверное, – ответил Андрей, – потому что я тебя раньше тоже не видел.
    – Вот здорово, люблю когда появляется кто-то новый. Хоть здесь и полно всех, даже известных и знаменитых, но когда новый кто-то всегда интересно, во всяком случае, мне.
    – Так здесь в этом мире может быть интересно?
    – Еще как. Пошли я тебе покажу. Идем со мной. – И она пошла к дверям здания с мерцающим светом.
    Андрей пошел следом за ней.
    Они вошли в это здание и Андрей удивился тому, сколько здесь было людей. И казалось, что все веселились. Они все танцевали или просто стояли и смеялись. Т это Андрею показалось страшным.
    – Правда весело? – спросила девушка и Андрей увидел, что она внимательно сморит на него, и ждет ответа, как будто хочет услышать подтверждение своим словам.
    – Тебе весело? – спросил Андрей.
    – Ты не жди, что на тебя станут обращать внимания, – заговорила девушка о другом. – Здесь никто не обращают друг на друга внимания, может притворяются, что им не интересно, что кто-то новый появился. А я не скрываю, что мне интересно. Пойдем потанцуем?
    – Нет. У меня нет настроения. Лучше скажи, что это за место?
    – Хорошо, скажу – это место, где все веселятся. Ведь весело, правда? – снова попросила она подтвердить ее слова.
    – Я не знаю еще.
    – Тогда как ты сюда попал? Здесь те, кто хочет веселиться. А ты не знаешь хочешь или нет. А, поняла, – догадалась девушка, – ты решил посмотреть сначала. Но сразу скажу, тебе здесь понравится. А кто тебе сказал об этом месте?
    – Никто. Я здесь случайно. Я шел и попал во что-то похожее на зыбучий песок.
    – Так ты случайно здесь?
    – Случайно.
    – Считай, что повезло тебе.
    – Не думаю. Я тороплюсь.
    – Торопишься? – в голосе девушки появилось большое удивление. – Но в этом мире не торопится никто. Куда здесь торопиться? Поэтому здесь лучше развлекаться.
    Андрей разговаривал с девушкой и смотрел на окружающее и окружающих его. И сейчас он начал чувствовать здесь то, что не почувствовал вначале из-за страха, что перемена, которой он так ждал, хоть и показала, что он движется, но она его же и остановила, а еще он не сразу заметил всего из-за удивления, что кто-то веселится здесь. Но удивление и страх прошли. И сейчас он начал чувствовать – здесь, в веселье этом не меньше было тоски отчаянья и боли, чем везде. Заметил, что смех у всех искусственный и нарочитый. И девушка, которая обрадовалась ему, смеется точно так же, ненатурально, искусственно, насильно.
    – Здесь время не идет? – спросил Андрей.
    – Зачем ему идти? – сказала девушка.
    – Как выбраться отсюда?
    – Никак.
    Было сразу видно, что девушка сказала неправду.
    – Как ты сюда попала?
    – Пришла. Мне рассказали, что есть такие места, где души веселиться могут, и я нашла одно такое место – вот это – и мне здесь нравится.
    Андрей внимательно посмотрел на девушку. И он увидел, что если бы она умела плакать, как плачут люди имеющие плоть, она рыдала бы сейчас, а не смеялась.
    – Хочешь? – и девушка протянула руку к Андрею ладонью вверх.
    Андрей увидел на ее ладони что-то похожее на таблетку.
    – Что это?
    – Не знаешь что ли, экстези.
    – Не смеши, – сказал Андрей.
   – Ну правильно, это всего лишь маленький мираж, но можно же представить, что это настоящее, проглотишь, а потом представишь, что стало веселей.
    – Не станет.
    – Да, не станет, – сказа девушка чуть раздраженно, но представить можно?
    – Ты что, все время здесь? – спросил Андрей, показав на зал.
    – Нет, – сказала девушка, подумала немного и решила объяснить. – Иногда я хожу в тот мир. Там мой парень, я его любила, а его убили, из-за меня. А я, из-за того что его убили и еще из-за того, что не хотела жить с тем, кто его убил, взяла и отравилась. И у меня был выбор – наказанье за самоубийство или сюда, в этот мир теней. Я решила быть здесь. Отсюда я могу хоть на могилу его пойти.
    – Тебе дали выбирать?
    – Да. Потому что я из-за любви покончила с собой и потому что не хотела жить с тем, кто убил того, кого любила.
    – Тот, кто его убил, хотел заставить тебя с ним жить? Ты из какого века?
    – Я здесь совсем недавно. А убил его один бандит.
    – Пойдем выйдем, а в этом зале... Это веселье мне напоминает пушкинский "Пир во время чумы".
    – Пойдем, – согласилась девушка.
    Они вышли из зала. И сейчас, осмотревшись, Андрей увидел, что вокруг похоже на очень плохие декорации.
    – Возможно, – заговорила девушка, – он мог бы вытащить меня отсюда, мой парень, из мира этого. Но он или сам наказан, или совсем не любил меня. И значит, я здесь теперь навечно, ведь я его любила, когда умерла, и это теперь уже никогда не пройдет. А ты не представляешь, какая это мука, я бы и здесь покончила с собой, но здесь не выйдет. И не хочу уже любить, и сделать не могу ничего. Такая боль.
    – А то, что ты пытаешься смеяться, веселиться, это помогает?
    – Нет. Но я пытаюсь представить, что помогает.
    – Получается?
    – Нет, конечно.
     – Тогда зачем ты здесь?
    – Какая разница, где быть. Я просто очень любила ходить в разные клубы, танцевать, веселиться, наверное, привычка меня здесь держит. А так, наверное, лучше было бы одной. Тем более, здесь все равно никто ни с кем не разговаривает, никто не знает никого. Ты первый с кем я здесь говорю.
    – Но ты сказала, что всех знаешь?
    – Лица. И все. А так никто здесь никого не знает. Зато здесь многие начинают заниматься сексом. Я тоже иногда думаю, может попробовать. Но всегда боялась. Но с тобой бы могла. Я сразу это поняла.
    – Ты разве не слышал, что говорят – страшнее этого мало что здесь есть?
    – Слышала конечно. Но иногда мучения становятся такими сильными, особенно после то, как побываю на его могиле. Я столько раз его звала. Наверное, он все же не любил меня.
    – А не ходить не можешь на его могилу?
    – Нет, не могу сдержать себя.
    – Почему ты обманула и сказал, что выхода отсюда нет?
    – Я же объяснила – ты первый с кем я здесь разговариваю. Может попробуем?
    – Что?
    – Заняться сексом.
    – Покажи, как отсюда выйти.
    – Пойдем. Я и сама хочу, мне опять нужно сходить к нему на могилу.
     Девушка повела Андрея куда-то в темноту.
    – Ты говоришь в песок попал зыбучий и оказался здесь? – спросила девушка.
    – Да.
    – Странно.
    Они шли в полной темноте, Андрей сейчас не видел девушку, но чувствовал, что она рядом.
    На этот раз свет не был виден вдалеке, как в тот, когда он попал к баронессе и уходил оттуда, от нее. Сейчас свет возник внезапно, словно Андрей шел с закрытыми глазами, а потом открыл их.
    Он осмотрелся. Девушки рядом не было, она исчезла, он стоял один.
    Сколько он потерял времени в этом зыбучем песке? Он этого не знал, знал только, сколько бы ни было, все равно много. И он снова пошел к озеру, которое невозможно обойти.

43. Колодец

И снова пустыня, серый свет, тоска и боль, и страх. И снова наступает чувство предела, того предела, который может вынести его душа, тогда пустыня, серый свет, тоска и боль и страх его придавят, не дадут двигаться. И появляется другой страх от сознания что он не сможет двигаться, и этот новый страх усиливает остальное и двигаться еще трудней.
    Он слышит какие-то странные звуки, их много и все разные, одни похожи на писк синицы, другие на шипение змеи, еще на лай собаки, на крик вороны, на стрекотание цикад – это те, которые он различил среди десятков других самых разных звуков. Звуки доносились сверху. Он посмотрел наверх. Сначала он ничего не видел, кроме только все того же серого, грязного света, который был и сверху. Но вдруг из серого света стали выплывать какие-то прозрачные существа. И очень удивило Андрея, что серый свет казалось так высоко над ним, но существа с прозрачной оболочкой, когда они словно бы вылетели из него, оказывались совсем рядом, совсем невысоко над ним. А серый свет был все так же далеко.
    Андрей сразу вспомнил свиней и пауков, и испугался. Но эти существа, кажется, не собирались нападать на него, казалось, они его не замечали. Но, пролетев какое-то расстояние, они стали опускаться ниже и вот они уже опустились на то, что видится каменной пустыней. Опустились недалеко, если определять земными мерами, шагах в полутораста. Но Андрей уж хорошо знал, что расстояния здесь совсем другие и то, что кажется далеким, может быть совсем рядом, а что кажется рядом, может оказаться далеко, а если по-другому говорить, то расстояний здесь не существует, кроме времени, но и само время здесь движется по-разному. Но все это он понял уже давно, почти в самом начале своего появления здесь.
    Андрей и не знал, на что способны эти существа, но останавливаться не стал. Да и не было смысла – если он нужен им, они все равно окажутся рядом с ним когда захотят, и обходить их тоже бессмысленно, он это тоже уже понял, и если даже он свернет, чтоб обойти их, они все равно будут на его дороге, если им это нужно. И он, не останавливаясь, шел к ним, к этим существам с прозрачной оболочкой.
    Они казались бесформенными, а точнее, они меняли форму, когда Андрей получше пригляделся к ним. Но это не имело значения, а странным и, как решил Андрей, гораздо худшим было то, что они не приближались. Правда, они не приближались не неподвижно, они двигались, они меняя форму и размер в движении –  то перекатываясь, то отползая – постоянно удалялись от него. Он подумал, что не может ли такого быть, что он движется, идет, и время не стоит на месте, но из-за того, что эти существа всегда на одном с ним расстоянии и озеро, к которому он идет не приближается к нему, или он к озеру – ведь здесь не разберешь, к чему что движется и кто к кому.
    Существа постоянно держались от Андрея на одном и том же расстоянии, то перекатываясь, то отползая, иногда вдруг прыгая, мягко по-кошачьи.
    Могло быть и так, что они совсем не мешали ему, а просто убегали, не понимая, что можно убраться в сторону, а не убегать. Но все же надеяться на это глупо. И Андрей стал думать, как избавиться от них, убрать с дороги.
    И вдруг Андрей вспомнил, что говорил домовой о появлении животных – что может просто воображение их создать, и это будет просто воображение, не больше – видимое, но несуществующее, но можно создать животных и из тех бездуховных существ, в которых есть лишь оболочка и эти, созданные из бездуховной оболочки будут настоящими живыми. И если так, если они будут настоящими, но бездуховными, то значит, у них все будет, не будет только собственных желаний, которые появляются в душе. А это значит, если он захочет, сможет сделать их злыми, а захочет, будут безобидны, как кролики, и ими можно будет управлять, заставить сделать все, что нужно...
    И тут случилось неожиданное, и, судя по-всему, прозрачные существа здесь были ни при чем, хотя, кто знает  – все вдруг исчезло. Вначале он не понял почему, он не понял, что случилось. Мгновенно наступила темнота. И он летит куда-то. Потом, как будто бы удар, он словно бы упал куда-то.
    Постепенно он пришел в себя от неожиданности. Он понял, что его полет был падением. Но куда? Вокруг него снова все черное.
    Темно. Опять темнота. Она его пугала. Но в этом мире только и есть два цвета: черный и серый. И черный это пустота. А серый – это свет, свет странный, он не светит, но позволяет видеть.
    Сейчас вокруг было все черным, такой черной здесь бывает только пустота.
    Андрей поднялся, хотел шагнул вперед, и сразу же наткнулся на твердое, он сделал шаг в бок. И то же самое – стена. Он заметался из стороны в строну. Но постоянно натыкался на твердое. На твердый черный цвет, на твердую черную пустоту, на стену из черной пустоты.
    Но если он падал, как он подумал о том, что случилось, то что над ним? Он посмотрел вверх. Высоко вверху виднелось совсем отверстие, оно было едва различимо созданное из серого.
    И если черная пустота не пропускает его сквозь себя, в какую бы строну он не попытался пойти, то значит, он в колодце. В колодце созданном из черной пустоты, которая была его стенами, и серым пятном, через которое он сюда попал и которое было теперь выходом из колодца, но выходом недосягаем, потому что серое пятно было так далеко от него, что величиной казалось не больше десятикопеечной монеты.
    Но все Андрей попытался дотянуться до него. Нет, это было бесполезно, ему не кажется, что серое пятно далеко, дотянуться до него действительно невозможно.
    А страх все больше заполнял его, казалось, он в него вползает. И от этого страха Андрей уже едва может владеть собой. И сейчас Андрей понял еще одно – если страх заполнит его всего, он не сможет даже думать, и тогда он здесь навечно. Потому что, даже когда проснется его тело, если проснется, то сможет ли он, его душа выбраться из этого колодца. Он этого не знал. Зато он точно знал, что если даже он, когда проснется тело, в него вернется, то жить не сможет.
    Много сил ушло, чтобы остановит вползающий в него страх, но все же сил хватило, он справился со страхом, не дал ему заполнить всего себя. Он мог думать и это было сейчас главным.
    Андрей вспомнил, как он выбрался из лабиринта. А если здесь, попробовать точно так же? Он прижался к черной пустоте, которая сейчас была такой же прочной, каким бывает прочным гранит, там, на Земле, да нет, едва ли гранит так прочен, как эта пустота. Андрей попробовал представить, что это не стена, а пол. И получилось. И он пополз по этой черной пустоте. Но не прополз и двух шагов, как снова почувствовал, что упирается во что-то твердое – все перевернулось – и там, где только что была стена, та сама стена из черной пустоты, по которой он пополз, казалось, к отверстию видневшемуся вверху, теперь эта стена вдруг стала полом из черной пустоты, а то что  было полом, стало одной из стен, и серое пятно переместилось и теперь оно снова было над ним, над той стеной, которая сейчас была уже дном колодца.
    И снова начал страх вползать в него.
    Черт, неужели это все, конец? – подумал он.
    Он подумал и вспомнил, как появился домовой. Сейчас он был готов продать себя кому угодно, чьим угодно стать рабом, так сильно страх его заполнил, что он готов был на что угодно, только бы выбраться из этого колодца, единственным условием его лишь было бы – увидеть Анну.
    – Черт! – закричал Андрей.
    Никто не отозвался.
    – Черт! Домовой! Господа ангелы! Ангел Сатаны! Господь иль Сатана! Ну кто-нибудь! – кричал Андрей уже почти не понимая, кого зовет, чья помощь ему нужна.
    Никто не появился. Или никто не слышит его криков из этого колодца. А может быть не только черти с домовыми, но даже ангелы боялись колодца этого. Или не нужен он никому, его душа больная – ни Господу, ни Сатане?
    Он забылся – такого с ним здесь не был еще – его душа вдруг перестала воспринимать все окружающее, ту темноту, в которой он был. И он себя увидел на Земле. Он словно летел над ней. Он видел прошлое сначала: себя ребенком, потом уже он взрослый человек, свою жену, которая его любила когда-то, во всяком случае, так говорила ему. Потом увидел, настоящее – он видел молодые пары. Какие-то из них – жених с невестой, какие-то – любовники и всё. И понял, что может родиться заново и у него будут другие отец и мать.
    Потом увидел Анну в зеркале... и он очнулся.
    Что, души тоже могут видеть сны? – подумал он. – Или это было что-то другое? Не сон, а просто в прошлое он возвращался? А позже – в настоящем был. Вот значит, как выбраться из этого колодца – попасть на Землю. Значит, этот сон говорил о том, что сможет он начать новую жизнь, родится в новом теле, и будет он уже не тот Андрей, и звать, конечно, будут по-другому, а может быть и нет, не в этом дело. Это не сон, а подсказка, что он может начать новую жизнь, родившись заново.
    А тот, который спит? Что с ним? Ну да, оставшись без души, тело того Андрея доживет свой век в больнице для умалишенных, и если я, моя душа, найдет другое тело, то тело прежнее страдать не станет. Страдать не будет тело того Андрея, которым был я, а будет жить без радости, без горя, без страданий – как трава, как те бездушные сознанья, которые там, у колодца.
    Стоп. Те созданья, засмотревшись на которые, колодца не он заметил и попал в него. Бездушные сознанья, которые могли приобретать любую форму и быть реальны здесь в мире призраков. Он попал в колодец, когда хотел попробовать во что-то превратить их. А если попробовать сейчас? Но только где они? Давно исчезли, или рядом? И услышал ли они его?
    Андрей собрал все силы, которые остались и стал в своем воображенье из этих бездуховных тварей создавать, что первое пришло ему на ум. Сначала он представил, что все они остались там, где были, когда он упал в колодец. Он надеялся, что это так иначе ничего не выйдет. Потом представил, как все они превращаются в змей с тонкими и длинными телами, но сильными, как у удавов. Вот эти змеи ползут к колодцу, вот первая, заглядывает в темноту и начинает опускать в него свое длинное тело. Ее хвост изогнулся, как крюк, и за него цепляется вторая, точно так же изогнув себя у головы, одновременно так же изогнув и хвост. И за вторую так же уцепилась третья, за ней друга, и еще одна, и следующая. И вот все змеи, уцепившись одна за другую, спускаются в колодец. Все дальше, дальше. Все ниже опускаются они. А те, что наверху те держат тех, которые внизу.
    В воображении своем он чувствовал, как это происходит. И вот змея, которая полезла в колодец первой уже над ним, она рядом. Ее не видно в темноте, но Андрей это чувствует. Он протягивает руку и рука наталкивается на узкое и длинное тело змеи. И он хватает ее, сживает в руке. И теперь они должны ползти обратно. И Андрей видит в своем воображении, как змеи, те, что остались наверху, начинают отползать от колодца. Но это слишком медленно, и он представил, как они, словно веревка, которую сматывают в бухту, так же начинают скручиваться в кольца. Быстрее и быстрей.
    Он смотрит вверх и видит, что отверстие такое маленькое раньше, становится больше, и это значит, он поднимается, они вытаскивают его.
    И вот отверстие, в которое он упал уже рядом. Он дотягивается до него, хватается рукой за край.
    И он выбирается наконец из черного колодца и снова видит серый свет вокруг. А рядом с ним, свернувшись в кольца лежат десятки змей.
    Он выбрался. Но он почти без сил.
 
44. Озеро Которое Невозможно Обойти

Постепенно из Андрея уходит страх. Уходит тот страх, который заполнил его почти целиком в этом черном колодце. И когда этот страх уходит, его место занимают новые силы. И он чувствует, теперь он снова может идти. Змеи, которые вытащили его, лежат свернувшись кольцами рядом, они чуть шевелят хвостами и иногда поднимают головы. Они кажутся послушными, как собаки.
    Здесь кажется все равно лежать или стоять, но у него совсем не было сил, чтобы идти, когда он выбрался из колодца. Теперь силы вернулись. И он поднимается и идет. Нужно идти и как можно быстрее, хотя, как здесь пойдешь быстрее? Впрочем, напрягая волю, наверное, можно двигаться быстрее. Точно он этого не знает, но так ему кажется.
    И он снова идет. Идет к озеру Которое Невозможно Обойти.
    Он немного удивился, когда увидел, что все змеи поползли за ним. Они ползут сзади него, а некоторые даже по бокам. Но он ведь им не приказывал этого. Наверное, у них есть какие-то инстинкты или рефлексы, как это называют на Земле, и он для этих змей стал теперь хозяином.
    Ну и пусть ползут, – думает Андрей, – кто знает, они могут еще пригодиться.
    Он оторвал взгляд от змей, посмотрел вперед... и чуть не остановился от неожиданности. Но все же не остановился, он уже научился этому – не останавливаться, что бы ни случилось, если сам не хочет остановиться.
    Андрей чуть не остановился – потому что увидел озеро.
    Оно появилось не постепенно, выползая из серого света, озеро возникло неожиданно, внезапно, сразу все. Но пока Андрей видел только это озеро и самую кромку противоположенного берега. Но чем ближе он подходил к озеру, тем больше открывался тот, другой берег. И тот, противоположенный берег удивляет – он не бесцветный, не серый, как все здесь – там, на противоположенном берегу он увидел дома, и они не серые, а разных цветов, и он увидел там деревья, и на деревьях зеленые листья, и он увидел траву на берегу, и она тоже зеленая, и кажется он видит даже цветы и они тоже не серые.
    Он уже совсем недалеко от озера и другой его берег уже хорошо виден. Там не город, там не больше полутора десятков домов далеко стоящий один от другого. Дома эти построены у подножия двух холмов. Вершин их не видно, они скрыты в сером свете. Но нет это не холмы, правильнее будет назвать их скалами, потому что даже отсюда, где сейчас стоит Андрей, видно, что на них ничего не растет и они каменные, и значит это две огромные скалы. И видно вдалеке, что ручей этот протекает между двумя скалами, он виден там тонкой нитью, и эта тонкая нить ручья, словно граница, разделяющая две скалы.
    И вот он уже на берегу озера. Андрей вспомнил, когда он только выбрался из болота и встретил мальчика-убийцу, который пас гусей, тогда трава тоже была зеленой, но она превратилась в зеленых червей. Неужели и там, на том берегу трава станет червями, листья на деревьях, какими-нибудь зелеными гусеницами, цветы – бабочками, но бабочками это пусть.
    И все же странное в другом – почему от видел тогда траву, а не камни, и она была зеленой, хоть и превратилась в зеленых гусениц, и почему он сейчас снова стал видеть не только серый цвет?
    И он догадался – это начало и конец его пути. И если это так, значит Анна здесь. И он спешит, он спешит добраться до того, противоположенного берега. Кажется, никогда он не тратил столько сил для того чтобы двигаться, и кажется, у него никогда не было столько сил.
    Андрей идет и идет. И это продолжается неизвестно сколько. Он идет до тех пор, пока снова не начинает чувствовать, что силы его кончаются, и снова начинает давить, прижимать его тоска и боль, потому что противоположенный берег так и остается противоположенным, он не сдвинулся ни на сколько в сторону, как это должно быть, когда обходишь озеро.
    Андрей останавливается. Он понял, почему озеро называет озером Которое Невозможно Обойти.
    Если нельзя обойти это озеро, то, конечно же, его нельзя и переплыть. И все же он решает попробовать.
    Но сейчас, когда он уже почти пришел, ему особенно не хочется рисковать, он не знает, что может произойти, когда он окажется в этом озере. А вдруг это озеро, как только он коснется его превратиться в начало пути, в тот зеленый луг, на котором он встретил мальчика с гусями. Или еще что-то случится. Что можно ждать от этого озера? Он не знает.
    Андрей посмотрел на змей, окруживших его.
    – Ну-ка, плыви, – сказал он одной из них.
    Но змея не пошевелилась.
    Нужно по-другому, – понял Андрей. И он мысленно представил себе, как змея подползает к воде и потом плывет.
    Змея послушалась такого приказа. Она подползла к краю озера и, извиваясь, поплыла. Но плыла она недолго, как только ее тело все оказалось в воде, она вдруг начала растворяться в ней. И это произошло очень быстро, отплыв от берега не больше, чем на половину своей длинны, змея полностью растворилась и на поверхности осталось словно бы маслянистое пятно, и это пятно скоро тоже исчезло.
    И со мной наверное случится то же самое, – подумал Андрей, – растворится, конечно, только оболочка, а это все равно, что с живого человека полностью содрать кожу. Только боль будет во много раз сильнее, потому что душа чувствительней плоти, к тому же человек, с которого сдерут кожу, почти сразу умрет и мучения его кончатся, а что будет со мной сейчас, если не станет оболочки? От одной только царапины паука муки были такие, что едва сдерживался, чтобы не стонать.
    Но должен быть какой-то способ, как оказаться на другом берегу. Андрей вспомнил, как он догадался, что нужно делать, чтобы не возвращаться к началу пути, прежде чем остановиться, нужно мысленно отметить какую-то точку, и до нее дойти и тогда можно уже остановиться.
    Он так и делает. Он мысленно отметил место, до которого он дойдет. И он пошел к этому месту. Но когда он дошел до него и остановился, посмотрел на противоположенный берег, оказалось, что он не продвинулся ни на сколько.
    Андрей растерялся, но появляется новая мысль: а если я останусь на месте, а змеи поползут к другому берегу, что будет тогда, – подумал Андрей, – они доползут или нет?
    И он приказал змеям ползти к другому берегу.
    Змеи уползали все дальше и дальше от него. Андрей боялся оторвать от них взгляд. И они были уже так далеко, что он их плохо видел. И он приказал змеям поднять головы. Змей стало видно лучше. Они проползли уже половину расстояния до другого берега. И только в это время Андрей увидел, сообразил, что змеи проползли половину своего пути, то есть четверть окружности озера, а от него они уже на противоположенном берегу. И тут же он увидел и другое – он и сам теперь не на противоположенном берегу от того теста, где росли деревья и была зеленая трава, а этот берег наполовину приблизился к нему. И тогда Андрей понял, что нужно не намечать расстояние, которое пройдешь, а заметить место, откуда начал идти. И тогда он и сам пошел вокруг озера навстречу змеям, но ни на мгновенье не отрывая от них взгляда.
    И вот уже зеленая трава, он идет по ней. Но от змей, которые ползут ему навстречу, все еще не отрывает взгляд. Трава не превращается в червей, и это вызывает в нем непонятное, но приятное ощущение, которое он испытывал когда-то раньше, кажется очень давно и от которого он давно уже отвык.
    Он увидел, что змеи уже подползли к ручью, и готовы сползти в воду и плыть, и тогда, приказывает им перепрыгнуть через этот ручей. Змеи, сворачиваясь кольцами прыгают на другой берег ручья.
    И вот змеи около его ног. Андрей остановился. Он ждет, что будет, не окажется ли он сейчас опять на противоположенном берегу. Но он здесь, и трава никуда не исчезает, и дома здесь, на этом берегу, на котором он сейчас стоит. Странно, но здесь почти такие же дома, как и на Земле. Дома все разные: есть сделанные просто из бревен, другие словно обмазаны глиной или сделаны из глины, есть дома из кирпича. Да, здесь почти все точно так же, как на Земле. Только ощущение все равно не такое. В этом есть что-то ненатуральное, искусственное. Но это не имеет значения.

45. Аарон Бен Ашер

    Он направился к ближайшему из домов. Это дом, который был словно обмазан глиной и он обнесен низеньким заборчиком из толстых прутьев – плетнем.
    Андрей не знает, можно ли входить во двор этого дома, подходить к нему. Но спросить не у кого, он никого не видит, у кого можно было бы спросить.
    Но стоять и ждать, это значит остановить время здесь и ускорить его там, где осталось его тело, если только оно еще существует, если оно еще живо. Андрей уже не раз думал о том, должен он почувствовать что-то, если там с его телом что-то случится или он так и не узнает и не поймет, что его тела больше нет, и значит, у него не будет возможности вернуться обратно. И это страшно, потому что этот мир страшнее того, откуда он сюда пришел, страшней даже той жизни бездомного, бомжа, которой он жил последние несколько месяцев там. Но уже отказался вернуться в тот мир, когда черный колодец ему давал эту возможность, не согласился бы, если бы еще раз предложили, потому что найти Анну для него самое главное. Почему? – он не знает. Но он это чувствует.
    Андрей открыл калитку плетня и направился к дому. Но только он подошел к его двери, как услышал голос, раздававшийся из-за этой двери:
    – Уходи отсюда, – крикнул кто-то визгливым голосом из-за двери.
    Было непонятно, мужской это голос или женский, впрочем, Андрею безразлично.
    – Я только хотел узнать... – хотел объяснить Андрей.
    Но голос за дверью его перебил.
    – Уходи отсюда, – снова визгливо крикнул этот голос. – Или я сейчас выпущу свою собаку и она тебя покусает.
    – Можете не открывать дверь, ответьте так...
    – Я ничего не знаю и ничего не стану отвечать, – снова закричал голос из-за двери. – Уходи.
    – Ну и черт с тобой, – пробормотал Андрей и направился к другому дому.
    – У меня здесь нет чертей, слышишь, нет здесь никаких чертей, – услышал он как визгливый голос кричит ему вдогонку. – У меня в доме чисто и никаких чертей нет.
    Следующий домик, к которому Андрей подошел, был сделан из кирпича. Но в этот доме, сколько он не звал хозяина его, ему даже не ответили, хотя Андрей видел, когда подходил, как в окне мелькнул чей-то силуэт.
    И еще он походил к двум домам и в них точно так же с ним никто не хотел разговаривать.
    Андрей направился уже к пятому по счету дому.
    Вышибу дверь, – решил он, – если снова не будут открывать. А у самого не получится, превращу змею в какого-нибудь слона или динозавра.
    Андрей был уже рядом с этим домом. Сложенный просто из камней, он напоминал жилице раннего средневековья. И одновременно, почему-то напомнил Андрею о восточных странах того времени. Вокруг этого дома травы не было, она казалась вытоптанной.
    Андрей остановился.
    А может быть я как-то не так спрашиваю? – подумал он. – Но только как с ними здесь разговаривать, никто мне об этом не говорил.
    Андрей направился к двери.
    И в это время неожиданно дверь дома сама со скрипом открылась.
    Дверь открылась и Андрей увидел худого узкоплечего мужчину с черной густой бородой и такими же черными густыми волосами. Взгляд его был недоверчивый и недовольный, и пугливый.
    – Ты хотел разрушит мой дом? – сказал мужчина.
    – Как вы догадались?
    – Я видел это по твоему лицу.
    – Я хотел только выбить дверь.
    – Значит, ты хотел ворваться в мое жилице.
    – Здесь никто не хочет со мной разговаривать.
    – Значит, нужно врываться в дом?
    – Меня разозлили.
    – А при чем здесь я?
    – Сейчас ни причем, если открыли дверь и разговариваете со мной.
    – Это что, твои змеи? – спросил мужчина.
    – Наверное, мои, – ответил Андрей.
    – Ты не знаешь твои или нет? А они ядовитые?
    – Не знаю, – сказал Андрей. – Когда я их создавал, я не думал об этом.
    – Он не знает, ядовитые они или нет. О чем еще можно думать, когда создаешь змею?
    – О том, чтобы она помогла выбраться из колодца.
    – Ты был в Черном колодце?
    – Я не знаю, как он называет, но, судя по-всему, да.
    – И ты здесь?
    – Я там, где мне нужно быть.
    Мужчина все с тем же недоверием оценивающе посмотрел на Андрея.
    – Зачем ты хотел войти ко мне в дом? – спросил он.
    – Я хотел узнать, где я. И хотел спросить об одном человеке.
    – Хотел спросить где ты? Как будто ты не знаешь где ты. Ты сумел обойти озеро и не знаешь куда пришел. Тогда ты говоришь неправду. Но ты и должен говорить неправду, потому что ты христианин, я это вижу.
    – Почему, если христианин, обязательно должен говорить неправду?
    – Все христиане лживы.
    – Такого не может быть, потому что не может быть, чтобы из многих миллионов людей не было ни одного честного.
    – Может. Христиан не существует, поэтому и не может быть среди них ни одного честного.
    – Вы только что спросили, не христиан ли я, и тут же говорите, что христиан нет. Не кажется вам, что это нелогично?
    – Нет, не кажется. Есть те, кто говорят о себя, что они христиане. А так как на самом деле христиан нет, то уже в этих словах ложь.
    – Софистика это не то, что меня интересует и религия меня тоже не волнует. Мне нужно найти девушку и я только хотел бы узнать, как мне ее найти.
    – Откуда я знаю, что ты говоришь правду – ты создал змей и говоришь, что не знаешь, ядовитые они или нет, ты говоришь, что был в Черном колодце и я вижу тебя перед собой, а такого быть не может. И еще ты говоришь, что ты христианин, а их не существует. И как после всего этого я могу верить тебе?
    – Я и не прошу верить мне, я только хочу, чтобы вы мне сказали, где живет Анна, нельзя же не верить тому, что человеку нужно что-то знать.
     – Людей здесь нет, здесь только те, кто раньше были людьми.
    – Пусть так, но мне нужна та, кто раньше была девушкой и которую звали Анной.
    – Анна? Здесь никто тебе не скажет, где живет Анна.
    – Почему?
    – По двум причинам: первая – никакой Анны здесь нет.
    – А вторая?
    – Вторую я не знаю.
    – Очень толковый ответ.
    – Ты насмехаешься надо мной? А знаешь ли ты с кем разговариваешь?
    – Откуда же мне знать, но думаю не с Господом и не с Сатаной.
    – Ты слишком смело говоришь о Господе и Сатане. Здесь так не принято.
    – Сейчас мне не до них. Анну, мне говорили, ее больше знают как графиню де Санти.
     – Графиню де Санти? – Мужчина казался удивленным, но потом сказала: – Я должен сразу был догадаться. Но мне простительно, ты далеко стоишь, поэтому я и не понял сразу.
    – Могу подойти ближе, чтобы вы поняли, что я говорю правду. Если, конечно, вы поймете, что я скажу правду, ведь христиане не говорят правду.
    – Есть исключения изо всего. Ты подойди и я пойму. Но змеи пусть останутся на месте.
    Андрей подошел к мужчине.
    – Да, – сказал тот, – теперь я вижу, что ты ее ищешь. Но тебе никто не скажет, где она. А сам ее ты не найдешь.
    – Почему никто не скажет?
     – По двум причинам.
    – Какая первая?
    – Никто здесь с тобой не станет разговаривать.
    – О второй причине не спрашиваю, вы ее не знаете.
    – И вторую причину я тоже знаю – все боятся.
    – Ее? – удивился Андрей.
    – Нет, не ее. Монаха.
    – Но почему не скажут мне, где ее найти?
    – Потому что, первая причина – с тобой никто не станет разговаривать.
    – А вторая?
     – Вторая потому – ты пришел, чтобы помочь ей. А если не поможешь, если не хватит твоей силы, чтобы помочь ей, тогда Монах накажет того, кто подсказал тебе, как найти ее.
    – Что с ней? – в голосе Андрея послышался испуг.
    – Пока что ничего. Но скоро может быть, что или она или Монах погибнут.
    – Почему?
    – Потому что она поклялась избавить от него весь мир. А он, хоть и сильней, но он ее боится. Но если победит он, накажет тех, кто помогал ей, а наказания здесь не бывают слабыми.
    – Но наказывать может лишь бог, я так слышал.
    – Он не вмешается. Монах все делает от имени его, но он не прав. Она права, но на ней обвинение в колдовстве и самоубийстве. Если случится, что победит она, ей все проститься, а если победит Монах, тогда ему не будет ничего за зло, которое он натворил, пока не натворит другого. К тому же, они оба наказаны впридачу.
    – За что?
    – За то, чтобы на Земле оба брали чужое человеческое тело. Так что им между собой решать, кто прав, кто виноват. А ты ее помощник.
    – Помощник? Я этого не знал.
    – Не знал, зачем сюда пришел. Очередная ложь христианина. Но меня это не касается. Но ты пришел помочь ей. Все испугаются, никто не скажет тебе, где найти ее. Могу сказать лишь я.
    – Ты не боишься Монаха?
    – Ты знаешь, с кем ты говоришь?
    – Если скажешь, буду знать.
    – С Аароном Бен Ашер. Ты слышал о таком?
    – Что-то слышал, – стал вспоминать Андрей. – Аарон Бен Ашер, брат раввина Моисея Бен Ашера, он самый знаменитый из тех, кто расшифровывал и переводил текст Ветхого Завета.
    – Все правильно, – сказал Ашер, – мой брат самый известный описатель особенностей масоретского текста. А я продолжатель его дела.
    – Да, я об этом читал. Вы кажется, из династии переводчиков из Тиберии. Школа, которая отличалась особенно нетерпимым отношению к христианству. Вот почему ты мне не веришь.
    – И поэтому и потому, что нельзя в то верить, что не существует.
    – Но почему не существуют, когда есть христианство.
    – Христиан нет, их не существует, есть только те, кто так себя называет.
    – Но в этом вопросе, наверное, как себя называет, тот ты и есть.
     – Нет. Если африканец станет называть себя китайцем, станет ли он от этого китайцем? Нет, кожа его не приобретет желтоватый оттенок вместо черного.
    – Но кто же тогда христиане?
    – Есть ответвление от иудаизма, которое называется христианством.
    – Ты говоришь, что нет христиан, кого же тогда ты ненавидишь.
    – Тех, которые были, а позже тех, которые считают себя такими.
    – Всего лишь считают?
    – Да, всего лишь считают, что христиане есть, на самом деле, как только была канонизирована Библия, которой перевод был сделан нами, масоретами, не стало христиан. Все иудеи стали. Всем Христинам кажется и будет лишь казаться, что исповедуют они учение Христа, на самом деле они будут исповедовать Иудаизм, законы Моисеевы. Изменилось лишь одно, что в соединении с Евангелием вашим эти законы еще более усилились, стали еще более воинствующими. Что есть Евангелие – тридцать-сорок  страничек, которые повторили четырежды, чтобы не казались эти заповеди Иисуса, такою маленькой и жалкою книжонкой в сравнении с Заветом Ветхим. И что там есть в Евангелие вашем – десятка три-четыре ненужных указаний, как жить. Ненужные не потому что глупы – нет, они мудры, не спорю. Но они ненужные, потому что им никто не следует. Их только повторяют. А поступают все, как сказано в законах Моисея, и Ветхий наш Завет – есть основной закон для христианства. Вы и живете по нему и судите воистину свою, как судят в законах Ветхого Завета. А что сказал Христос, у вас лишь на словах, простыми поговорками все стало, а не законом божьим. Единственное, от Христа вы взяли, так это то, что меч вам нужен, а не мир.
     – Мне кажется и этого отличия хватает.
    – Тебе так только кажется. Тем более, ты главного не знаешь. Что масореты сделали, при обработке текста так, что читалось больше слов, чем было в манускрипте. Все просто – при расшифровке текста, который был составлен на иудейском языке, где не было ни гласных ни знаков препинанья, добавляли одну согласную. И эта буква, в отличие от остального текста, стояла над строкой, поэтому и называлась литера суспензиа – плавающая буква. Все ищут код Библии, а ключ к нему простой – суспензиа.
    – Не все ищут, я не ищу.
    – Ищешь и ты, не сознавая. Ты разве знать не хотел, когда в том мире жил, зачем ты жил? А литеры, литера суспензиа, плавающее слово они и есть и главный код и ключ ко всему.
    – Я выслушал тебя. Я многого не понял. Но понял, что и не прав во многом ты. Но мне это и не нужно. Скажи, где Анна?
    – Тебе скажу, потому что знаю кто ты. А еще потому, что я не так труслив, как остальные. Графиня де Санти, которую ты называешь Анной, в замке, что на вершине той скалы, – и Аарон указал пальцем на вершину одной из двух вершин вдалеке. – Но как туда добраться, я не знаю.
    – А на другой скале?
    – А на другой, где монастырь, который обнесен стеною крепостной, – и Аарон указал на другую гору,  – ее противник – Монах. Туда пойдешь, ты пропадешь тогда. И это я сказал тебе – Аарон Бен Ашер.
    – А почему ты меня, христианина, предупреждаешь?
    – Из двух зол я выбираю меньшее. Монах он и христианин и колдун.
    – Как может быть, чтобы и христианин и колдун?
    – У вас у христиан все может быть, потому что вы только считаете себя христианами. Графиня де Санти, или Анна, как ты ее назвал, я слышал, тоже ведьма, но тоже слышал, что обладая силами ведовскими, она при этом не имеет зла.
    – Тогда пойду. Возможно, у меня осталось мало времени. И Яхве или Аллах, или Кришна вместе с Ману, какая мне разница.
    – Времени, возможно, у тебя нет вообще, – сказал Аарон, но продолжил говорить и сказал: – Но я еще скажу. Кого считаете своим вы богом? – того считаете, который в шесть дней сотворил Землю и все живущее на ней, того, о ком и говорится в Ветхом Завете, его вы считаете своим Господом. А чей вы говорите сын Иисус? – того же бога, который через пустыню перевел и Моисея и всех с ним, того же, о котором говориться в Ветхом Завете, его считаете вы своим Господом. А о каком боге говорится в Ветхом Завете – а в Ветхом Завете говорится о том боге, который устроил Всемирный Потоп и из людей он сохранил жизнь одному лишь еврею Ною и его семье. А кто же этот бог, о котором говорится в Ветхом Завете, который разрушил Вавилонскую Башню и языки смешал? – а это тот бог, которого вы называете своим, и котором говориться в Ветхом Завете. Так кто же он тот бог, которого вы называете своим? – а это иудейский бог Яхве. Так чей же сын Христос? Ответ простой – сын Яхве. Но и не только Сын, но он же и Отец и Дух Святой по вашему, по христиански. И получается, что ваш Христос и есть наш Яхве. И последнее скажу, вернусь к Всемирному Потопу. Если после Всемирного потопа остался только один единственный на свете человек с женою и детьми, и он еврей и жена еврейка и от него пошел весь род человеческий сначала, кто же тогда все люди на земле? Если их предком был еврей с женой еврейкой? Поэтому вам надо отказаться или от Ветхого Завета или признать, что все евреи вы.
    – А как же быть с китайцами и африканцами? Они евреи тоже? А цвет кожи у них такой – последствие кровосмешения. Ведь дети Ноя, родные братья и сестры, стали мужьями и женами.
    – А почему бы нет?
    – Все может быть. Тебе видней, – сказал Андрей. – Но мне до этого какое дело. Я не архиепископ, не патриарх, не папа римский. Это им решать сложно, а мне нетрудно отказаться от Ветхого Завета. Это всего лишь политика церковников. А мне какое дело до них. Чужое мнение мне не безразлично, но не всякое.
    Он повернулся и пошел к той скале, на которую указал Аарон и сказал, что Анна там.
    И когда он подошел к скале, и посмотрел верх, то казалось, что забраться туда невозможно. Но, цепляясь за выступающие камни и расщелины, он полез вверх. И вдруг увидел лестницу, выбитую в камнях. Перед ним было всего несколько ступенек. Он пошел по ним. И удивился – как только он наступал на новую, ступеньку, чуть выше появлялась следующая. И так они и появлялись одна за другой, а те, которые он прошел, исчезали, превращаясь в ровную каменную стену.
    И вот он уже на верху этой каменной скалы. Он увидел зубчатую стену и ворота. Но ворота были открыты. Он прошел в них под аркой стены. Вот и сам замок. Построено в готическом стиле, но строил его очень талантливый архитектор – той тяжести постройки, которая так часто свойственна готическому стилю здесь не было, а все казалось легким невесомым.
    В огромных стреловидном проеме обе половины дверей были раскрыты. И в этом открытом проеме дверей Андрей увидел женщину.
    И когда он подошел ближе, он узнал ее. Это была Анна.

46. Графиня де Санти

 Андрей увидел Анну. Она стояла и смотрела на него. Теперь это была не тень и даже не отражение в зеркале.
    Андрей понял, почему он сразу не узнал ее – все называли здесь ее графиней и он и сам привык уже к этому, и Анна стала представляться ему в роскошном пышном платье, какие он видел на рисунках и портретах шестнадцатого века. Но перед ним стояла простая девушка, в простой одежде. Хотя сказать о ней "простая" неправильно, двадцатилетняя красавица, каких увидишь редко, и раньше, там, на Земле, когда Андрей видел ее в зеркале, все же она выглядела не так, сейчас она была еще прекрасней, и в ней сейчас одновременно виделись и гордость неумышленная и обаянье, в котором растворялась гордость и превращалась в то, что очаровывать способно даже зверя.
    Андрей шагнул к ней, даже протянул к ней руку.
    – Не дотрагивайся, – вскрикнула Анна, но потом сказала тихим голосом, в котором слышалась просьба не обижаться: – Не надо. Сейчас нельзя. Пока ты не узнаешь, ты не должен дотрагиваться до меня.
    Андрей стоял, смотрел на Анну и не знал, что сказать.
    Она же покачала головой и проговорила едва слышно:
    – Как же я тебя ждала. – И повторила: – Ты не представляешь, как я ждала тебя.
    – Я не мог не прийти, – наконец ответил ей Андрей. – Не знаю почему, но я должен был пойти за тобой.
    – Потому же, почему и я приходила к тебе, туда.
    – Почему?
    – Только не сейчас. Я это обязательно должна сказать, но это очень трудно сделать. Это тяжелей, чем четырнадцатилетней девочке признаться взрослому мужчине, что она в него влюбилась. Поэтому не сейчас. Потом. Позже.
    – Мне только что сказали, что времени у нас, возможно, не осталось.
    – Еще немного есть.
    – Тогда скажи мне...
    – Нет, ты скажи. Я тебя ждала с того момента, как ты здесь появился. Но до этого не думала, что ты придешь. Зачем ты это сделал?
    – Что?
    – Убил себя.
    – Я не убивал.
    – Но ты же здесь.
    – Цыганка мне дала какие-то капли, какую-то жидкость, не знаю, как это назвать. И я уснул. Мой сон, как будто бы я мертв, но я живой. Во всяком случае, так должно быть.
    – И ты не побоялся?
    – Чего? Тебе увидеть?
    – Не шути.
    – Ты разлюбила шутки?
    – Нет, шутки я не разлюбила, но здесь шутить тяжело. Вместо веселья шутка отдается болью в том, кто шутит. Я не хочу, чтобы тебе было больно.
    – Значит, ты знала с самого начала, что я здесь?
    – Да, как только ты из болота выбрался. Я, глупая, должна была понять, что если ты в болоте оказался, то не умер, а лишь уснул. А я не понимала, почему болото.
    – И ты всегда мне помогала?
    – Нет, я не могла. Все силы уходили на то, чтоб не дать Монаху помешать тебе. Помочь смогла один только раз, когда Монах тех ядовитых пауков послал к тебе.
    – Я понял, те птицы твоими были.
    – Да. И это все, что я смогла сделать.
    – Но пауки разве были ядовитыми? Один меня ведь поцарапал.
    – Яд в их клыках был, не в когтях.
    – Достаточно об этом. Мне сказали, что что-то между вами должно произойти и кто-то должен победить – ты или Монах. Что это будет?
    – Война, которая давно уже идет, должна закончиться битвой.
    – Но ты женщина.
    – В этой битве сила не в мышцах. Тот, кто сильнее духом, тот победит.
    – Мне говорили здесь и не раз, что я сильный.
    – Это так и есть.
    – Но ты сильней меня?
    – Нет.
    – Нет?
    – Я знаю больше. Ты забыл, я здесь уже четыреста лет. Только в этом я сильней.
    – Но если у меня так много сил, как у тебя, возьми мои.
    – Взять у тебя?
    – А почему нет? Я соглашаюсь стать твоим рабом и ты возьмешь все силы у меня.
    – Ты вспомнил того наивного глупца, который хотел тебя рабом своим сделать?
    – Да. Но ты не он и ты сможешь.
    – Да, но не стану.
    – Почему?
    – А если даже с твоими силами я проиграю битву. Что будет тогда с тобой? Ты станешь слабым и безвольным. Нет, не хочу.
   – Но я хочу, чтобы так было. Ты победишь. И я знаю, что я сделаю, не хочешь взять силы у меня, я помогу тебе.
    – Я не хочу, чтобы ты вмешивался.
    – Женщина не спорь с мужчиной.
    – Я же просила не шутить, это во-первых, а во-вторых, совсем наоборот – мужчина не должен спорить с женщиной.
    – Ты сказала, что сила духа, оружие здесь.
    – Здесь главные три силы. Первые две, они везде не меньше значат, чем здесь – сила души и сила веры в себя.
     – Разве это не одно и тоже?
    – Не совсем. Вера способна увеличить силы души, но если их нет, то вера бесполезна. И остается, разве что, в кого-то верить, кто сильней тебя, что он тебе поможет.
    – А третья сила?
    – Третья сила – твое воображенье. И, кстати, твари бездушные, которые с тобой, которых в змей ты превратил, я удивляюсь только где ты их нашел, они способны увеличь силу твоего воображенья во много...
    Анна не успела договорить. В это мгновенье и Анна и Андрей увидели как огромный змей спускается сверху. Он словно вынырнул из серого света над ними, и так быстро приближался, что казалось, падал.
    – Скорей спускайся, – крикнула вдруг Анна.
    – Куда? – не понял Андрей.
    – Да вниз же, куда спускаться можно.
    И тут Андрей увидел, что перед ним возникло черное отверстие, в котором различались лишь несколько ступеней самых верхних. Он пошел по ним, обернулся, увидел, Анна тоже собирается за ним спускаться, протянул ей руку.
    – Я же сказала, ты не можешь меня трогать. Скорей же.
    Андрей стал по невидимым уже ступеням спускаться вниз. Посмотрел вверх, увидел, Анна идет следом. Но тут же свет вверху исчез, словно над ними закрыли крышку люка.
    – Опять темнота, как она мне надоела, – проговорил Андрей нащупывая ступени круто ведущие вниз.
   – Сейчас темнота спасет нас, – сказала Анна. – В черной пустоте Монах нас не увидит. И никто не увидит.
    В это время все затряслось вокруг.
    – Ну вот, – сказала Анна, – мой замок и разрушен.
    – А где мы? Внутри скалы? – продолжая нащупывать ступени, спросил Андрей.
    – Да. Я создала этот проход и я его наполнила черной пустотой.
    – Интересно, где ты ее достала? Она здесь что, продается?
    – Ты забыл? Я ведьма. И значит, кое что могу.
    – Да ты именно так и говорила мне, что можешь "кое-что" всего лишь.
    – Зачем было тебя пугать. А какой бы ведьмой я была, если б не могла создать немного этой пустоты. Да и потом, ведь, большему я здесь уже научилась.
    – Почему-то снова цыганку вспомнил, Мару. Последний раз она сказала мне, чтоб я к ней больше не приходил.
    – Если так сказала, значит чувствовала, что умирает.
    – Чувствовала, что умирает?
    – Да. Она все силы отдала, чтобы помочь тебе.
   – Чтоб мне помочь? Но почему?
    – Я ее просила.
    – Ты ее просила и после этого она умерла. Интересно, как ты просила.
    – Я же сказала "просила", я не сказала слова – заставила. Не волнуйся о ней, ее ни что не держало на Земле, и значит, она не попадет в этот проклятый мир. Ну, а помочь тебе – ей это и самой было нужно.
    – Зачем?
    – Мало кому из людей удается прожить жизнь и не причинить никому зла, по глупости или раздраженье не сдержав. И то, что помогла она тебе, это очистило ее от того, о чем она жалела в своей жизни. Она обрадовалась моей просьбе.
    – Не нравится мне эта пустота, каждый раз, когда попадал в нее, боялся, что не выберусь, – проговорил Андрей.
    – Сейчас не бойся.
    – Больше всего в колодце испугался, который мне предложил заново родиться.
    – Ты был в этом колодце? Я этого не знала. Но так и должно быть, когда попадаешь в черную пустоту, все перестают тебя видеть. Но попасть в такой колодец считается за самое большое счастье.
    – Потому что он избавляет от этого мира и предлагает новую жизнь на Земле?
    – Да. Но это редко, очень редко кому удается. И все думают, что если попадут в такой колодец и новую жизнь начнут, не повторят уже ошибок. Но повторяют. Но с тобой все по-другому было бы.
    – Почему?
    – Потому что, меня ты уже не встретил бы. И я не смогла бы тебя найти. Такие случаи не повторяются.
    – Какие?
    – Как наша с тобой встреча.
    – Анна, Анита, Графиня де Санти, ты все время что-то не договариваешь, и кажется мне, что-то очень важно.
    – Да. Очень. Но скажу об этом, только если все кончится удачно для меня.
    – И для меня.
   – Я счастлива, что ты здесь, и жалею об этом.
  – Почему жалеешь?
    – Я ни о чем бы не жалела. Если б не Монах, если бы его я не боялась. И за тебя боюсь, поэтому жалею, что ты здесь.
    – Все дальше некуда идти, – сказал Андрей. – Ступеней больше нет.
    – Обернись.
    Андрей обернулся и увидел тусклый свет, пробивавшийся сквозь полукруглый арочный свод и в нем силуэт Анны.
    – Иди за мной, – сказала Анна.
    Скоро они вышли из этого прохода и Андрей увидел, что они стоят у подножия скалы.
    – Что дальше делать? – спросил Андрей.
    – Монах хитрый и сильный, но не на много сильней меня. Главное его преимущество, что он больше знает. Но есть то, в чем мы сильней. Воображение Монаха примитивно.
    – А что мы будем делать?
    – Мы еще больше увеличим его преимущество – мы пойдем к нему.
    – На ту скалу, в тот монастырь?
    – Да.
    – Понятно, мы пойдем в его монастырь, но со своим уставом.
    – Ты продолжаешь шутить, даже здесь. Каким же ты был, до того, как меня встретил?
    – Я был веселым, Анна, и любил шутить, смеяться.
    – Да, я глупый задала вопрос, я ведь была такой же точно.
    – Но как мы пойдем к нему? Он сразу нас увидит.
    – Он сейчас очень занят.
    – Чем?
    – Пытается своих драконов и других тварей заставить искалечить наши души, яд свой в них влить.
    – Как это пытается, когда мы здесь и больше никого здесь нет.
    – Пойдем, сейчас узнаешь.
    Они обошли скалу, стал виден тот каменный холм, та скала, на вершине которой стоял монастырь.
    Они быстро пошли к той скале. Змеи, которые лежали внизу, свернувшись в кольца, поползли за ними.
    Андрей и Анна перепрыгнули ручей, который впадал в озеро. Змеи, свернувшись словно пружины, тоже перепрыгнули через ручей.
    Андрей и Анна подошли к той скале, на вершине которой стоял обнесенный стеной с квадратными башнями монастырь.
    – Посмотри туда, – указала Анна на холм, на вершине которого они еще недавно стояли.
    Андрей посмотрел, куда указала Анна. И он удивился. Не тому, что там теперь уже не было замка, Анна уже сказала, что он разрушен. Но удивительным было другое – какие-то крылатые создания, похожие на то, которое разрушило сам замок, и другие, похожие на огромных летучих мышей кружились на вершиной скалы. А на этой вершине стояли мужчина и женщина и эти крылатые твари хотели напасть на них. Но не могли, этих двоих – мужчину и женщину – защищали птицы, это были те самые птицы, которые спасли Андрея от пауков.
    – Кто это? – спросил Андрей о мужчине и женщине, стоявших на вершине.
    – Мы, – ответила Анна.
    – Мы здесь.
    – Бездуховные создания я превратила в наших двойников, они ничем не отличаются внешне. Вот Монах и хочет, чтобы его драконы схватили этих двоих – которых он принимает за нас с тобой – и принесли к нему. Было бы интересно посмотреть на Монаха, когда он увидит, кого ему принесли его твари, а они принесут, моих птиц меньше и драконы его сильней. Нам нужно добраться до вершины этой скалы и войти в монастырь, раньше, чем монах поймет, что его бездуховные твари, охотятся на таких же точно.
    – Но почему все началось только сейчас, не раньше и не позже.
    – Потому что ты пришел. И Монах не стал ждать, боится, что я тебе все расскажу, и мы станем сильнее.
    – Но так расскажи мне все.
    – Нет, – почти вскрикнула Анна. – Мы станем сильнее, я знаю. Но я не хочу рисковать тобой. Если бы я была абсолютно уверена, что мы справимся с ним.
    – Ты взяла на себя роль мужчины и защищаешь меня как девочку.
    – Ты еще не привык, что мужчины и женщины здесь только внешность? И женщины здесь не рожают, и ты знаешь, наверное, что бывает с теми, кто решает заняться любовью.
    И немного помолчал Анна добавила:
    – А потом я тебе уже говорила, мне очень трудно сказать об этом.
    – А кто живет там, чуть ниже, в тех домах? – спросил указывая в сторону озера.
    – Не знаю. Здесь никто никого не знает.
    – Никто из них не захотел мне сказать, где найти тебя. Только один Аарон и тот, потому что испугался, что я разрушу его дом.
    – Они боятся Монаха.
    – А тебя?
    – Меня нет. Я поняла, о чем ты хочешь спросить, не помогут ли они нам? Нет.
    – Потому что боятся Монаха?
    – Да.
    – Они боятся, что он сделает их своими рабами.
    – Да.
    – А почему еще не сделал?
    – Они умеют прятаться и еще я заступаюсь за них.
    – Ты заступаешься за них, а они не хотят тебе помочь?
    – Что поделаешь, страх часто бывает сильнее благодарности. А потом они считают, что помогая им, я для себя стараюсь.
    – Как это?
    – Ну, считают так, если я не стану им помогать и Монах сделает их своими рабами, он станет тогда так силен, что ему будет совсем просто справиться со мной.
    – Это отговорка, чтобы оправдать свою трусость.
    – Не стоит осуждать, тем более, боятся не напрасно.
    – Но почему они тогда живут здесь, если так сильно бояться Монаха?
    – Ты сам разве не чувствуешь, что здесь такое место, где нет той сильной боли и тоски, как везде?
    – Сейчас почувствовал. Нет и раньше чувствовал, но думал это оттого, что нашел тебя. Но почему тогда здесь так мало людей?
    – Потому что обойти озеро невозможно.
    – Но я обошел.
    Анна посмотрела на Андрея.
    – Просто те силы, я не знаю что это, но то, что делает этот берег озера недоступным для других, почти ни для кого, ошиблись, они приняли тебя за меня.
    – Меня приняли за тебя?
    – Да. Поэтому и дали возможность обойти это озеро. Но для других такой возможности нет.
    – А ты и остальные кто здесь живет?
    – Все ждут решения своей судьбы. И это еще одна причина, почему тебе никто не захотел сказать, обо мне – все бояться, что любое сказанное слово может повлиять на это решение.
    – А этот Аарон не испугался.
    – Возможно, он испугался больше других, поэтому и стал говорить с тобой. Но не думай, в этом мире не одно такое место, как это озеро, есть другие места.
    – И везде такое озеро?
    – Нет, все по-разному. Может быть так, что ты идешь к такому месту, и уже близко от него, и друг оно исчезло, или может быть, оказалось у тебя за спиной, и когда ты снова станешь подходить к нему, оно снова окажется у тебя за спиной.
    Они разговаривали, но они не стояли на месте. Анна, казалось, что-то искала, и они медленно обходили подножье скалы.
    – Во он, – сказал вдруг Анна.
    – Что?
    – Вход.
    – Я никакого входа не вижу.
    – Главнее, что вижу я. Твои змеи ядовитые? – спросила Анна.
    – Не знаю, я об этом не думал, когда их создал.
    – Я задала глупый вопрос, ты бы и не смог их сделать ядовитыми.
    – Почему?
    – Чтобы создать ядовитую тварь, нужно иметь яд в душе.
    – Но они должны быть сильными. Они хоть и тонкие, но я старался сделать их тела, чтоб были сильными, как крупные удавы.
    – Это даже лучше, – сказала Анна. – Пусть несколько из них вползут вот в эту щель. А за ними уже мы?
    – Мы? Но сюда даже ящерица не пролезет.
    – Ты забыл, где ты находишься.
    – Да, наверное, потому что тебя нашел.
    – Я тоже поглупела, как только увидела тебя. Но нам нельзя сейчас быть глупыми, или погибнем.
    – Приказывай сама, что делать им. Пусть змеи слушаются нас обоих.

47. Монах

Несколько змей легко пролезли в щель, в которую едва пролезет лезвие ножа. Анна прошла вслед за ними. Андрей пошел вслед за Анной и оказался на небольшой площадке. Перед ним, словно выбитая в камне, крутая лестница спиралью уходила вверх. Анна уже поднималась по ней.
    – Почему здесь светло? – спросил Андрей. – Почему Монах не сделает так, чтобы тоже была черная пустота.
    – Потому что он не так умен, а любой судит только по себе, и выше своих умственных способностей не может. И он считает, что если я когда-нибудь решусь пойти по этой лестнице и он меня поймает.
    – Но мы сейчас это и делаем – идем по этой лестнице.
    – Но он сейчас уверен, что мы с тобой там, на моей скале. К тому же эту лестницу охранять должны, я в этом уверена.
    И только Анна сказал это, как послышался негромкий звук, словно что-то мягкое катилось по лестнице. Анна и Андрей прижались к стене, пропуская, катящийся клубок. Это была одна из змей, но не одна, она обвила, сжимая своим длинным сильным телом какое-то существо, Андрея показалось, что из-под тела змеи торчат лапы такого же паука, которые напали на него.
    – Они правда сильные, – сказала Анна.
    – Мне пришлось их сделать такими, мне нужно было, чтобы они выдержали на своих изогнутых хвостах не только мой вес, но и вес всех остальных змей, которые спустили вниз за мной.
    – Это хорошо, что ты забыл, что у тебя здесь нет никакого веса.
    – Надо же, – улыбнулся Андрей, – а я об этом и не подумал.
    Они стали подниматься дальше. Но еще несколько раз повторялось то же самое, когда змея, обвившая паука, скатывалась с ним вниз.
    Но тут над Андреем и Анной промелькнуло несколько небольших темных теней.
    – Летучие мыши, – негромко, но испуганно сказала Анна. – Не дай им укусить себя.
    Но тут же она закрыла на мгновенье глаза, лицо ее выразило напряжение. А мыши, развернувшись уже летели к ним. Но в это время змеи одна за другой стали прыгать вверх и своей зубастой пастью хватить мышей, и, разрывая оболочку их, проглатывать.
    – Я боюсь мышей, потому и растерялась сразу, – сказала Анна.
    – Не так уж ты и растерялась.
    – Все равно, здесь мгновенья достаточно, чтобы случилось несчастье.
    Они стали подниматься выше. Но через некоторое время Анна остановилась.
    – Что-то еще? –спросил Андрей.
    – Да. Мне кажется эта ступенька – ловушка, –  указала Анна на одну из ступеней.
    – А мне кажется она такая же как все.
    – Может быть. Но на всякий случай не наступай на нее.
    И Анна и Андрей перешагнули ступеньку, которая не понравилась Анне. Но та из змей, которая ползла вслед за ними впереди других, едва коснувшись той ступени, на которую указала Анна, исчезла. Произошло это мгновенно – ступенька превратилась в черную прямоугольную дыру и ту змею, которая коснулась ступени этой, словно всосало в это черное ничто. И сразу ступенька стала такой же, как и все.
    – Как ты только догадалась? – удивился Андрей.
    – Сама не знаю. Почувствовала что-то.
    Все остальные змеи переползли ступень-ловушку не касаясь ее, как им приказала Анна.
    И вот уже показался выход – светлое пятно.
    – А если всех змей сделать похожими на нас? – тихо спросил Андрей.
    – Ты думаешь он не поймет, кто мы, а кто бездушные созданья? Этого издалека не видно, а вблизи их сразу отличишь по взгляду, по глазам, они будут у них пустыми, стеклянными, как у мертвецов.
    Андрей хотел пойти вперед.
    – Нет, – шепотом сказала Анна, но так, что Андрей сразу послушался ее. – В тебе еще мужской честолюбие никак не успокоится. Ты еще не убедился, что я больше знаю, и значит, мне безопасней первой быть.
    – Да, как-то непривычно толкать в драке женщину вперед.
    – Ты здесь еще ребенок, – улыбнулась Анна.
    – Скажи ее твой сын.
    – Нет. Младший брат.
    – Значит, ты считаешь себя моей сестрой.
    – Нет. А теперь тихо. Я выхожу. Ты за мной. Будь очень острожным, и помни о змеях, они помогут.
    Анна вышла на вершину скалы. Андрей вслед за ней. И стразу они увидели его – Монаха. Он стоял на широкой каменной стене и наблюдал за тем, что происходит на той скале, где раньше был замок графини де Санти и который сейчас был разрушен.
    На Монахе был длинный широкий из плотной материи коричневый плащ, большой капюшон его был откинут за спину, чтобы не мешать видеть все, что происходит там, где жила девушка, которая стала его врагом, потому что поклялась отомстить ему.
    Время от времени Монах быстро начинал шагать по каменной стене, но взгляда от соседней скалы не отрывал. Иногда он начинал что-то зло бормотать.
    – Он что, колдует? – спросил Андрей.
    – Он злится, что мы, а точнее наши двойники там, все еще не пойманы и не покусаны его ядовитыми тварями. А я их сделала несколько.
    Как ни тихо говорили Анна и Андрей Монах вдруг встрепенулся, замер на месте, обернулся резко. Во взгляде его появился испуг и удивление. Но он тут же все понял. И он легко спрыгнул с высокой стены и оказался совсем близко от Анны и Андрея.
    – Я должен был понять, – проговорил Монах. – Ты хитрая ведьма.
    – А что, – спросил Андрей у Анны, – быть ведьмой это нехорошо, а колдуном быть это хорошо?
    – Спроси его, – сказала Анна, – он лучше знает.
    – Да, я знаю, что хорошо. Хорошо, что вы оба здесь. Потому что я вдвое больше получу того, чем рассчитывал.
    – Или того, что заслуживаешь, – сказала Анна.
    Монах мельком взглянул в сторону соседей скалы, но Анна так же быстро взглянула туда же.
    Существа похожие на драконов и огромных летучих мышей поднялись над скалой и стали возвращаться. Но птицы, которые защищали только что бездушных двойников Анны и Андрея, сразу же полетели за ними, и снова стали нападать на них. Птицы были меньше и слабее, но двигались они быстрее и тварям, которым приказывал Монах пришлось лишь защищаться, напасть на птиц, которые легко уворачивались от них они не могли.
    – Твои ядовитые драконы сюда не долетят, – сказала Анна. – От них и так осталась половина, а скоро и другая половина будет изодрана в клочья и упадет.
    – Посмотрим. Но главное, я сам здесь, – сказал Монах.
    – Ты разве не заметил, мы тоже здесь, – сказала Анна.
    – А лучше б вам остаться там, – сказал Монах.
    – Для тебя это было бы лучше, – согласилась Анна, – потому что безопасней.
    – Ты сделала глупость, – снова заговорил Монах после довольно долгого молчания, когда он и Анна только стояли и смотрели друг на друга, – что не взяла его силу себе, разве тебе не приходила такая мысль? А теперь он бесполезен.
    Монах это сказал и Андрей почувствовал, что он не может двигаться, он был словно парализован. И он понял, что то, что сейчас происходит, это не простые разговоры. А все уже началось.
    Монах лишь на мгновенье оторвал взгляд от Анны, хотел увидеть, не приближаются ли его драконы. Но тут же, словно кусок бумаги подхваченный порывом ветра сорвался с места и ударился о крепостную стену. Анна успела взглянуть на Андрея, и он почувствовал, что снова может двигаться.
    – Да, недооценил тебя, – сказал Монах уже не отрывая взгляд от Анны.
    Андрей отошел от девушки. Он подумал, что будет лучше, если Монах не сможет одновременно видеть и его и Анну.
    Но Андрей ошибся. Возможно, когда они стояли рядом, Монаху приходилось тратить силы сразу на двоих, или когда Андрей был рядом, придавало Анне силы. Теперь Андрей был от нее довольно далеко, и Анна зашаталась вдруг, казалось еще немного и она совсем останется без сил.
    Андрей быстро вернулся к ней, протянул руку, чтобы помочь, поддержать ее. Но она резко крикнула:
    – Не смей.
    Андрей отдернул руку.
    – Напрасно я отказывалась от твоей помощи, – заговорила Анна уже другим, почти ласковым голосом. – Я даже сама не знала, что становлюсь сильней рядом с тобой, даже не взяв твою силу. Но больше не отходи от меня еще и потому, что ты не сможешь защититься сам. И меня защитить, – добавила она.
    Монах расхохотался.
    – Вам нужно было раньше убегать, скрываться, – сказал Монах.
    – Скрываться от тебя. Когда я столько лет тебя искала? – удивленно и с издевкой сказала Анна.
    – Нашла. И что? И разве не жалеешь?
    – Жалею? – Анна улыбнулась, но улыбнулась насмешливо, презрительно. – Я рада, что ты сказал это. Это значит, ты не чувствуешь, не можешь понимать того, что чувствую я.
    – Сейчас все твои чувства другими станут, – сказал Монах и протянул руку в сторону, указав на подлетевших уже огромных летучих мышей и дракона.
    Мышей летучих осталось всего две, и один дракон. Но и птиц Анны тоже осталось мало, всего лишь пять или шесть. Они кружились вокруг тварей созданных Монахом. Вот одна из них, взлетев выше, сложила крылья и, казалось, упала на дракона, ударила его клювом. И тут же свалилась со спины дракона, и бесформенной массой полетела вниз.
    Другая птица в это время напала на одну из огромных мышей. Но та, развернувшись, схватила вдруг ее зубами и тут же проглотила.
    Монах расхохотался снова.
    Но еще две птицы тут же напали на эту мышь. А две последние, на вторую.
    Вцепившись в голову когтями первой мыши, две птицы стали бить клювами ее. Другие две вцепились в крылья второй, и, не давая ей лететь самой, несли ее на стену. Пролетев над невысоким зданием монастыря, они ударились о каменную стену, все трое – и мышь и птицы. И все трое и мышь и птицы упали перед стеной с изорванными оболочками уже не способными ни двигаться ни шевелиться.
    Две первые птицы рвали клювами ту мышь, которой вцепились в голову. И было видно, как крылья мыши опустились, стали бессильными и только птицы ее теперь держали и продолжали бить. Потом они вдруг словно разлетелись в стороны, не разжимая когти. И у каждой в когтях осталась часть мыши, но это была уже не мышь, а их когтей двух птиц словно две тряпки свисали. Птицы выпустили их и тряпки эти шлепнулись перед Монахом. А птицы тут же, развернувшись, взмыли вверх и напали на дракона, который только что пролетел нал стеной монастыря.
    Дракон казался тяжелым. Он был самый большой из всех остальных, которых уже не стало.
    И вдруг из пасти дракона вырвался огонь. И Анна и Андрей в одно мгновенье оказались в пламени.
     – Не бойся, – услышал Андрей крик Анны. – Только не пугайся. Ты не боишься.
    И если бы не голос Анны, не ее крик, который был не предупрежденьем, не советом, а приказом, Андрей не смог бы сдержать свой страх.
    – Огонь не настоящий, – когда огонь исчез, сказала Анна. – Он не принесет вреда, если не испугаешься, а если испугаешься – представишь, как горишь – тогда сгоришь.
    Андрей понял, что голос Анны сейчас внушил ему не испугаться, и, значит, Анна спасла его.
    А в это время дракон был уже рядом с Анной и Андреем, совсем низко над ними. И он, пролетая, повернул свою голову к Андрею и пасть дракона раскрылась. В последний миг Андрей успел отпрыгнуть в сторону и челюсти дракона захлопнулись с таким грохотом, словно защелкнулся гигантский стальной капкан.
    Андрей посмотрел в сторону, где был Монах, Андрей боялся, что пока дракон нападает, отвлекает их, отвлекает Анну, Монах воспользуется этим, и что-то сможет сделать с Анной.
    Но птицы в это время напали на Монаха. Тот, отбиваясь, спрятался от них под животом большого скорпиона, который то клешнями, то хвостом пытался достать кружившихся над ним последних птиц.
    Андрей хотел сказать об этом Анне, сказать, что Монах стал беззащитен. Но Анна видела сама, но только в это время к ним снова возвращался, летел на них дракон.
    Но только лишь дракон к ним подлетел, как две змеи Андрея, свернувшись кольцами сначала, вверх прыгнули. И обе змеи обвились вокруг драконьей головы. И, обвившись, они закрыли глаза дракону. Дракон замотал головой, пытаясь сбросить змей, но кольца змей сжимались крепко.
    И все же Андрей не выдержал, сказал:
    – Монах сейчас ни на что не способен, он не сможет защититься от тебя.
    – Я тоже не способна, ни на что, – не отрывая глаз от дракона и змей, обвивших его голову, закрывших его глаза, проговорила Анна. – Он не может защититься, а я не могу напасть.
    – Куда он полетел? – спросил Андрей.
    – Сейчас увидишь, – сказала Анна. – Сейчас его глазами стали твои змеи и он летит туда, куда они его ведут, а я им говорю, куда они должны его вести.
    – Почему Монах всех своих драконов не сделал такими? – спросил Андрей, следя то за монахом, то за драконом. – У него панцирь словно из стали.
    – Как много сил у тебя ушло на то, чтобы сделать своих змей? – заговорила Анна, не отрывая взгляда от дракона. – А теперь представь, сколько нужно сил, чтобы создать такого монстра, как этот дракон. Жаль, что я не знала, когда он сотворил его, после этого с Монахом мог справиться любой маньяк, который справится не может даже с самим собой. Ведь он, Монах наверняка, после того, как его создал, какое-то время был слабым.
    Теперь Андрей понял, куда глаза двух змей ведут дракона – к озеру. И вот дракон уже над озером. И вдруг, как птица, ныряющая в воду за рыбой, дракон, которым управляли глаза двух змей, нырнул вглубь озера.
    – Все, нет дракона, – проговорила Анна.
    Она сказала это и тут же обернулась в ту сторону, где был Монах. Андрей почти одновременно с Анной обернулся.
    – А где он, Монах? – удивился Андрей.
    На том месте, где недавно под животом большого скорпиона прятался от птиц Монах, сейчас остался только скорпион с зажатой в клешне, почти разрезанной огромной клешней птицей.
    Но скорпион лежал вверх животом и на этом животе его уже виднелась дыра с разорванными в клочья оболочкой.
    Появилась вторая птица, видимо, она преследовала Монаха, но отстала, и теперь вернулась добить еще живого скорпиона. Взлетев немного выше, она вдруг резко опустилась, одновременно вцепившись и клювом и когтями в незащищенный бледно-желтый живот. Но в это время скорпион, прижав свой хвост к камням так изогнул его, что кончиком его он дотянулся до этой, последней живой птицы. И из хвоста, как черная стрела выскочило жало и жало это насквозь проткнуло птицу.
    И тут же и скорпион и птицы превратились в прозрачно-призрачные неживые оболочки.
    – Все, скорпиона больше нет, – сказала Анна.
    – Но и птиц твоих нет тоже.
    – У нас есть твои змеи.
    – Но где Монах? – спросил Андрей.
    – Не знаю, он где-то спрятался, задумал что-то. Но он меня не перехитрит. Он где-то в кельях спрятался.
    Но тут за спиной Анны и Андрея послышался какой-то шорох. Они мгновенно обернулись.
    К ним приближался большой удав с зеленовато-черной спиной и грязно-желтым животом.
    – Откуда он? – спросил Андрей.
    Они с Анной медленно отступали от подползавшего удава.
    – Та твоя змея, которая коснулась ступеньки и упала в черную пустоту, он взял ее себе. Пока твои змеи видят тебя, они никого не станут слушаться, кроме тебя...
    – И тебя.
    – Да и меня, потому что ты им приказал. Но стоит им остаться одним, и любой их может сделать своими, и превратить во что угодно, и заставить делать что угодно. Поэтому старайся ни одну не оставлять нигде.
    – Я думаю, сейчас нам нужно в первую очередь подумать, как не оказаться в пасти у удава.
    – Да, – согласилась Анна. – Если эта тварь проглотит нас, то яд в ее желудке расплавит нашу оболочку.
    Они все так же продолжали отступать, пяться от удава.
    – Но Монах все-таки глуп, – сказала Анна.
    – Почему?
    – Да потому что, ему бы стоило создать такую тварь, которую мы сразу не смогли б увидеть, которая могла б подкрасться незаметно, какого-нибудь маленького паучка, но ядовитого.
    – Душа Монаха – душа монументалиста.
    – Он где-то рядом. Создав такую тварь огромную, он много сил потратил и показаться нам не может, но за удавом он следит.
     – Мне от этого не легче. Кажется, этот удав собирается броситься на нас.
    – Монах не видит глаз удава, а я вижу.
    – И что? – спросил Андрей.
    Анна не ответила. Она шагнула вперед, приподняла чуть руку, ладонью повернув к удаву и стала медленно водить рукой, как будто гладила кого-то.
    Удав замер, следя за движениями руки Анны. Чувствовалось, его огромно тело расслабилось. И постепенно удав стал сворачиваться в большие толстые кольца. Потом голова его опустилась и маленькие глазки закрылись.
    – Ну вот, – сказала Анна, – я же говорила, Монах хоть хитрый, но его воображенье примитивно.
    В это время Андрей увидел, как быстро промелькнул длинный коричневый плащ, он скрылся внутри монастыря, проскользнув в низенькую дверь.
    Андрей бросился вслед за ним.
    – Стой! – крикнула Анна.
    Андрей опомнился. Сообразил, что сам не справится с Монахом.
    – Инстинкт сработал, – оправдался он.
    – В тебе есть что, инстинкт охотничьей собаки? – улыбнулась Анна.
    – Нет, охотника за Монахами и колдунами. И ведьмами еще. Тебя же я нашел.
    – Мне кажется, я и не пряталась, – снова улыбнулась Анна, и сразу стала серьезной, и указав на дверь, в которой скрылся Монах, сказала: – Там нужно быть особенно острожным. Там, внутри, наверняка ловушек много. Не думаю, что все они слишком отличаются одна от другой, но их много, а нам достаточно попасть в одну.
    Андрей и Анна осторожно вошли в ту дверь, в которой скрылся Монах. Строение было невысоким, но занимало не меньше половины площади огороженной стенами. Андрей увидел длинный коридор, по одной его стороне через каждый три-четыре шага была дверь, по-видимому это были кельи. Андрей толкнул одну из них. Он увидел совсем маленькое помещение с нишей в каменной стене, судя по всему, это было что-то вроде кровати, еще там были деревянный стол и табуретка.
    – Зачем одному монаху столько келий, – выйдя в коридор, проговорил Андрей.
    – Потому что он монах, а не отшельник. Привык.
    – Действительно, – согласился Андрей, – ты ведь тоже жила не маленьком домике, а в целом замке и тоже одна.
    – Не заходи больше так неосторожно в эти кельи, – сказала Анна.
    И в это время они увидели Монаха. Он только на мгновенье показался и сразу скрылся в одной из келий.
    – Не уходи вперед и не отставай, – предупредила Анна Андрея и пошла к той келье, за дверью которой скрылся Монах.
    Они подошли к двери. Анна осторожно открыла ее. Внутри было пусто. Анна подумал и вошла.
    Андрей вошел следом за ней.
    – Не оставляй змей без присмотра, – сказала Анна. – Возможно, он специально нас заманил сюда, чтобы суметь забрать хоть нескольких из змей. Здесь где-то должен быть выход.
    И Анна стала осматривать внимательно все стены.
    Вдруг скрипнув, дверь с грохот закрылась. И тут же наступила темнота.
    – Не шевелись, замри, – проговорила Анна нервно. – Не сходи с места ни на полшага. Ответь что-нибудь, ты здесь?
    – Да, – сказал Андрей. – А почему не двигаться?
    – Один шаг и ты можешь оказаться неизвестно где.
    – Опять черная пустота, – проговорил Андрей. – что это такое? Ты не представляешь, как мне страшно бывает, когда я попадаю в эту пустоту.
    – Мне тоже, – сказала Анна. – Протяни руку.
     – Андрей протянул руку и почувствовал, что она наткнулась на висевшую змею.
     – Что это значит? – спросил Андрей. – Я их не делал такими, чтобы они могли летать, тем более, просто висеть между потолком и полом.
     – Все очень просто, я ее держу в руке, – сказала Анна. – И ты держи, не отпускай. И иди туда, куда она будет тебя тянуть, точнее я тебя буду тянуть.
     Андрей почувствовал, куда потянула его змея. Он сделал несколько шагов, и вдруг увидел свет. Он снова был в коридоре, откуда они вошли в эту келью, превратившуюся в черную пустоту.
     Анна стояла рядом, она отпустила змею, которую они оба держали. Андрей даже не заметил этого, и змея так и осталась висеть у него на руке, обмотав хвостом его кисть.
     – Как ты смогла выбраться оттуда? – спросил Андрей.
     – Очень просто – закрыла глаза, представила себе келью, и с закрытыми глазами пошла обратно к двери.
     – А с открытыми выход нельзя найти?
     – Нет.
     – Почему?
     – Потому что зрения в черной пустоте нет и тебя можно толкнуть в любую сторону и ты окажешься неизвестно где, не будешь знать куда попал. И я не знала бы. И мы друг друга никогда бы не нашли. Зато, он знал бы, где нас искать.
     – Как это может быть?
     – Спрашивать меня об устройстве вселенной, все равно, что муравья об устройстве часов. Он в этом так же разбирается, а может даже лучше. Я знаю только, что; происходит, и – как пользоваться этим, да и знания мои лишь с ноготь толщиной. Но отчего так происходит никто не знает.
     – Все понял, – сказал Андрей. – Но еще понял, что здесь, среди этих келий может произойти все, что угодно.
     – Ты прав, – согласилась Анна. – Тем более, уже нет смысла его искать, хоть я немного и знаю этот монастырь. Во всяком случае, его подвал я знаю.
     – Там тебя пытали? – спросил Андрей.
     – Да, – коротко сказала Анна, и было видно, что даже это "да", ей неприятно было говорить. – Но нам искать его не нужно, он силы свои вернул уже и прятаться теперь не станет.
     Анна и Андрей вышли из каменного строения.
     Андрей и Анна вышли из низкой двери. И сразу же увидели Монаха. Монах стоял и улыбался. Но столько злой уверенности было в улыбке этой... Андрею стало не по себе от взгляда этого Монаха.

48. Крушение скалы. Девушки

     – Ты права, – сказал Монах. – Искать меня не надо. Я вот он, здесь.
     Монах повернулся к ним спиной, спокойно прошел несколько шагов и снова обернулся к ним лицом.
     – А сколько появилось сил у тебя, графиня де Санти, – и в голосе Монаха слышась издевка, – И все лишь оттого, что здесь теперь вот этот.
     И Монах пальцем указал на Андрея. И Андрей почувствовал сильный удар, который чуть не сбил его с ног.
     – Даже удава моего, – продолжал Монах, – смогла так усыпить, что разбудить его я не могу.
     – И никто не сможет, – сказала Анна. – Он умер. Оболочка его потеряла способность двигаться.
     – Да, – снова усмехнулся Монах, – ты научилась многому.
     Монах сбросил с головы капюшон, почти полностью зарывавший его лицо.
     – Ты научилась многому, – повторил Монах, – сейчас мы и проверим, как многому ты научилась.
     Андрей и Анна уже отошли от низкой двери и сейчас они оба стояли напротив Монаха.
     Монах сделал рукой жест, словно провел круг. И тут же Анна и Андрей оказались словно бы на маленьком островке скалы, а вокруг них, внизу, под их ногами образовалась пустота.
     – А вот ты, как я вижу, не так уже и много научился, – проговорила Анна, и Андрей, он не услышал это, но он почувствовал неуверенность Анны, но голос Анны оставался спокойным. – Кроме черной пустоты ты ничего не можешь создавать. А если говорить точнее, доставать. Ведь ты ее не создаешь, ее создать нельзя, но ты ее берешь.
     – С вас и этого достаточно, – сказал Монах. – Сейчас в нее вы упадете. И все. Все будет кончено. Достать оттуда смогу вас только я. И я достану. Что будет дальше, ты знаешь.
     – Мы не упали еще туда.
     Монах и Анна говорили сейчас точно так же, как в тот момент, когда только Андрей и Анна появились здесь, на этой скале. И теперь Андрей уже не догадался, теперь он знал уже, что это не простые разговоры, и все силы, какие есть и у Монаха и у Анны в них вложены.
     Монах иногда делал несколько шагов то в одну, то в другу сторону. Но он не отрывал взгляд от Анны ни а миг, как и она о него. И Андрей понял, что Анне сейчас намного тяжелей, чем Монаху. Она стоит на месте, не может сделать и шага, ведь вокруг них черная бездна и Анне приходится удерживать себя, чтоб не упасть в нее. Монах же – он свободен – и двигаясь, он расслабляет всего себя и отдыхает, и может полностью всю силу вкладывать в слова и взгляд. А он, Андрей, ничем не может помочь Анне. Он ничего не может, он не знает, как можно голосом и взглядом бороться.
     Андрей почувствовал и беззащитность, бессилие и вместе с этим злость. Он даже потянулся к Анне, хотел коснуться ее рукой, чтобы подбодрить, быть может, свои силы ей дать. Но вспомнил вдруг, как Анна не разрешала ему дотронуться до нее.
     Но протянув слегка руку, Андрей почувствовал, что рука его не свободна. Он вспомнил, на руке его висит змея.
     Андрей задумался ненадолго. Ему понравилась та мысль, которая к нему пришла. И тогда он размахнулся и с силой швырнул змеей в Монаха.
     Монах от неожиданности отшатнулся. Но все-таки змея в него попала и на нем повисла.
     – Монах, а есть в тебе противоядье от яда моих змей? – крикнул Андрей.
     Все это отвлекло Монаха и на мгновенье он отвел свой взгляд, от глаз Анны. И тут же снова, как и в прошлый раз, его швырнуло на каменную стену. И пропасть черная, что окружала Анну и Андрея, исчезла.
     Благодарить Андрея за помощь у Анны не было времени, она сразу вперед шагнула, только рукой взмахнув, показала Андрею, что и он должен сойти с того места, где они стояли.
     Монах уже пришел в себя. Но Анна с ним была теперь в равных условиях – ее не окружала пустота. И снова они смотрели в глаза друг другу и говорили, кажется спокойно, но Андрей уже знал, он понял, сколько сил вкладывается в каждое слово, в каждый звук голоса и взгляд.
     Но еще Андрей понял, что он теперь не лишний. У них есть змеи. Но у Анны нет возможности им что-то приказать, она не может отвлечь себя на это. Зато он сам свободен, и он теперь не будет бесполезен.
     И Андрей приказал змеям напасть на Монаха. И змеи все одновременно набросились на Монаха. Андрей приказал им скрутить Монаху и руки и ноги, не давать двигаться, приказал обвиться вокруг головы, не дать ему смотреть и видеть.
     Андрей посмотрел на Анну. И теперь он понял, в каком невероятном напряжении она была. Он это понял по глазам ее, он никогда не думал, что в глазах можно увидеть такую усталость.
     А Анна сказала:
     – Здесь безразлично – сидеть, стоять или лежать, но мне кажется, что я сейчас упаду.
     – Нам нужно спешить, – сказал Андрей, – пока он не освободился.
     – Да, – кивнула Анна. – Нам нужно сбросить его в ручей, который в озеро впадает, тогда мы с ним сделаем все, что угодно, когда он останется без оболочки, ведь в ручье такая же вода, как в озере. Но я не смогу перебросить его через стену, у меня уже не хватит сил.
     – Так возьми же мои, пока еще можно.
     – Нет, – чуть ли не крикнула Анна и тихо повторила: – Нет.
     – Могла бы объяснить хотя бы, почему – нет.
     – Все объясню, но не сейчас, – пообещала Анна как-то неуверенно. – А сейчас жалею, что твои змеи не ядовиты.
     – Но ты же ведьма, сделай что-нибудь, что он, не знаю что, взорвался что ли, или стал карликом, или стал бы неподвижен, как его удав.
     – Если бы я это могла, уже давно, как только мы появились здесь, сделала бы это, и все было бы кончено, но не могу, но и он не может, в этом, в силе слов, мы с ним равны.
     И тут раздался крик Монаха. Андрею показалось, что кроме крика этого все остальное перестало существовать, словно пространство сжалось, глаза Андрея перестали видеть, его всего заполнил этот страшный крик. Он перестал ощущать окружающее.
     Когда Андрей очнулся, Монах стоял уже и на нем не было ни одной змеи, но они ползали вокруг него, словно собирались снова напасть. Но в движениях змей чувствовалась какая-то вялость, слабость.
     – Вы напали двое на одного, – сказал Монах со злой улыбкой.
     – А сколько вас, монахов напало на меня одну? – проговорила Анна и Андрей услышал, что ее голос ослаб.
     Монах смотрел в упор в ее глаза и казалось она все больше теряла силы.
     – Но я победил, – сказал Монах. – Ты теперь бессильна.
     – Нет, ты не победил, – сказала Анна. – Ты никогда не сможешь победить. Твой крик отчаянья разрушил тобой же сознанное.
     И в это время послышался какой-то странный звук. Он был громким и был похож на то, как если бы вспыхнула молния. И тут же словно гул и грохот грома. И вся скала, на вершине которой они стояли, задрожала. И Андрей увидел, как рядом с ним образовалась в каменной скале трещина. Сначала небольшая. Рядом еще одна. И снова что-то затрещало, как будто молния ударила, и снова грохот. И трещины в скале увеличились, стали шире.
     И снова треск и грохот.
     И Андрей догадался, – скала, на которой они стоят, разваливается, рассыпается.
     И она обрушилась.
     Все полетело вниз к ручью и все полетели вниз...
     Андрей лежал на берегу ручья.
     Вокруг валялись обломками скалы. Но здесь, у ручья была только маленькая их часть. Все остальное свалилось вниз, по склону, немного не достав дома, в которых жили те, кто не хотел сказать Андрею, как найти графиню де Санти.
     Анна, лежала недалеко от Андрея.
     Монаха он увидел тоже рядом, но чуть выше по ручью. И странно, большинство змей все еще ползало около него.
     Правильно он делает или нет, Андрей не знал. Но он снова приказал змеям напасть на Монаха. Но змеи были уже слабыми. Они хоть и обвились вокруг него, но Монах лишь улыбался и злость в глазах все увеличивалась.
     – Тебя я оставлю таким, какой ты есть, – сказал Монах Андрею. – Ты будешь мне служить, пока рабом моим ты будешь.
     – Но это мы посмотрим, кто будет чьим рабом, – сказал Андрей.
     Монах не обратил на его слова никакого внимания.
     – И что же ты хотел, – Монах смотрел на Андрея, – задержать меня своими змеями, пока она будет убегать? Последние попытки побежденных.
     И тут Андрей вдруг вспомнил, как ненавидел монах женщин, но как он в то же время сладострастен. И тогда Андрей велел ослабшим змеям превратиться в женщин, в таких красивый женщин, каких он только мог себе представить.
     И они появились несколько десятков красавиц, полураздетых, почти голых.
     Медленно катившийся камень толкнул одну из женщину в ногу, она вскрикнула, упала, ноги от паденья ее раздвинусь бесстыдно. Монах уставился на эту женщину, казалось он проглотил слюну, которой не было и не могло быть.
     А камень еще раз перевернулся и раздавил ей ногу. Глаза Монаха расширились. И тогда Андрей понял что делать. И всех красавиц, полуодетых, голых, он сделал изуродованными, словно их пытали, били, ломали ноги, у многих ноги стали словно пробиты гвоздями, из-под ногтей торчали острые щепки все залитые кровью. И женщины мучительно стонали.
     Андрей смотрел на Монаха и видел что для того это была пытка, непереносимое желание обладать женщиной измученной, израненной, избитой, полуживой. А их здесь так много.
     – Как же я сам не догадался, – проговорил монах. – Нельзя удовлетвориться с той, в которой есть душа, погибнешь. Но эти, эти женщины ведь бездуховны. Впрочем, – добавил он со злость, – как и все женщины там, на Земле, да и здесь тоже.
     Монах подошел к той, которой камень только что раздавил ногу. А Андрей изо всех сил пытался представить, как из ноги идет кровь и сломанная кость белеет и розоватый костный мозг виден внутри. И у него все получилось.
     – Мне нравится твоя идея, – сказал Монах Андрею. – Ты будешь придумывать пытки, для них, и пока ты это будешь делать, я не стану тебя сильно мучить и лишать тебя оболочки, ты все равно не страшен мне. А с ней, – Монах посмотрел на Анну, которая постепенно приходила в себя, – Пусть наберется сил, тогда страданья чувствовать острее будет.
     И он снова посмотрел на девушку, которой камень только что раздавил ногу. Андрей заставил ее стонать еще болезненней, мучительней. И девушка, которая недавно была еще змеей, застонала так, что у Андрея самого все сжалось от жалости к ней, хоть он и знал, что это не душа живая, а только оболочка бездуховная и ей не больно. Монах же облизнулся от такого стона. Он больше не смотрел ни на Андрея, ни на Анну, он знал, что они уже ничего не смогут ему сделать. Если и остались у них силы, их хватит не на много. Он это знал.
     Андрей взглянул на Анну, потом на камень, который раздавил ногу девушки. Он был похож на небольшой морской валун. И Анна поняла. Она закрыла медленно глаза, как будто собираясь с силами, но тут же резко вскинула ресницы, и этот быстрый взгляд глаз ее, ставших огромными, был как удар.
     Взгляд Анны ударил Монаха в спину.
     Тот споткнулся, упал, обернувшись взглянул со злостью на обоих, но только усмехнулся сначала.
     Но палец – Монаха палец коснулся камня, того, что ногу раздавил одной из девушек, такой красивой и которая так мучилась, лежа в развратной позе и словно от боли не замечая этого, словно от боли ей было безразлично, как выглядит она.
     Палец Монаха лишь слегка коснулся камня, но он вдруг замер, посмотрел на камень, обернулся снова и посмотрел на Анну, потом и на Андрея. И в глазах Монаха Андрей увидел ужас.
     А палец его казалось исчезал, он исчезал как будто растворялся в камне, он растворялся этот палец, словно был сделан изо льда, а камень был раскален.
     Монах стал дергать руку, пытаясь оторваться от камня, но бесполезно. Уже ладонь исчезла в камне целиком. Монах стал извиваться, дергать ногами. От страха перестав соображать, что делает, другой рукой он попытался оттолкнуться от камня. И тут же и другая рука прилипла к камню и стала растворяться в нем.
     И вот обе руки уже выше локтей исчезли в камне и только оболочка оставалась, как рукава рубашки, когда засучивают их.
     Монах закричал.
     Но этот крик его был не таким, как прежний. Это был крик боли и страха, и безнадежного отчаянья. И вот коснулась камня голова Монаха, и тоже стала погружаться в камень. А Монах все кричал. Его крик был жутким, но бесполезным, от страха у него не стало сил. Но крик замолк, как захлебнулся. И вот Монах уже по пояс в камне, уже одни лишь ноги остались и дергались как будто кто-то их от куклы оторвал и прилепил к этому камню и дергал за веревочки. Скоро остались только ступни, но и они исчезли. И только оболочка Монаха, повисев на камне, упала с него.
     – Ты спас меня, – сказал Анна как будто удивленно.
     – Тогда почему ты не радуешься, а удивляешься. Или спасенье от мужчины униженье для тебя.
     – Можешь смеяться надо мной, все равно я не способна обидеться на тебя, как на саму себя за свою шутку над собой. Но если честно, я просто не пришла в себя еще от страха и слабости. Но и удивлена я тоже. Как ты догадался, что это Живой Камень?
     – Он упал не вместе со всеми обломками скалы, он скатился оттуда, – показал Андрей, – сверху, откуда течет ручей. А потом я увидел, как он как бы сам по себе перекатился, не под уклон, а просто так. И не такой он, как остальные камни, не с острыми краями, а гладкий, на морской валун похож. Вот я и вспомнил, что есть какой-то Живой Камень, который даже страшней, чем Ангел Любви или Жрица Любви, так мне сказали.
     – А эти женщины, которых ты создал из змей, так отвлекли Монаха, что он не обратил внимания, не понял, что это не просто камень, – сказала Анна. – Но эти женщины, они хоть и бездушны, и не чувствует ни боли и ни страха, но смотреть на них тяжело. Я сделаю их прежними.
     И искалеченные стонущие женщины исчезли, а появились бесформенные существа – бездуховные оболочки.
     – Одна из них осталась от Монаха, – сказал Андрей.
     – Теперь уже она ничья и будет служит тому, кто найдет ее. Нет, – передумала Анна, – я лучше брошу ее в ручей.
     И оболочка, оставшаяся от Монаха, как кролик прыгнула в ручей. И тут же растворилась.

49. Пробуждение

    Андрей подошел к Анне и взял ее за руку.
    Было видно, как Анна хотела отдернуть свою руку, но не успела.
    – Пойдем, – сказал Андрей, – ты мне расскажешь, что хотела рассказать. Раскрыть какую-то большую тайну, – он улыбнулся.
    Анна растерянно покачала головой.
    – Теперь рассказывать нечего, – сказала она, словно была испугана, – уже случилось.
    – Что? – спросил Андрей.
    – Это немного похоже на то, что случилось с Монахом.
    – И мы что, теперь погибнем, исчезнем, – снова улыбнулся Андрей.
    – Каждый сам по себе – да. Но оба – нет.
    – Я как всегда тебя не понимаю.
    – Попробуй убрать руку от моей руки.
    Андрей хотел отпустить руку Анны и удивился.
    – Я словно примагнитился к тебе.
    – Да. Но это еще не все. Нет, если ты не захочешь, ты можешь еще освободиться.
    – Пока я не хочу. Наоборот, я никогда не ощущал того, что чувствую сейчас. Я держу твою руку и чувствую как в меня входит боль. Но необычная, а боль, какую чувствуешь от счастья, ту боль, которая бывает, когда мальчишкой первый раз влюбляешься.
    – Я тоже это чувствую, и я не ожидала, что так будет. Но сейчас, когда ты взял меня за руку, я не боюсь уже все рассказать тебе.
    – Мне говорили, и кажется не раз, что я такой же как ты, или что-то похожее говорили. То, что ты хочешь сказать, связано с этим?
    – Да. И все же я боюсь немного говорить об этом.
    – О том, что случается раз в миллион лет?
    – Я не знаю, раз во сколько лет или миллионов лет, – проговорила Анна, – но я не знаю никого, кто видел бы подобное. Только говорят, что такое бывает. И вот оказалось, что это может быть с тобою и со мной. И все же мне страшно говорить.
    Андрей сильнее сжал руку Анны.
    – Нет, не надо, – сказала она торопливо, – вдруг ты не захочешь, а если будешь сильно сжимать меня, уже не сможешь отказаться.
    – Я не собираюсь отказываться ни от чего, что связано с тобой. Рассказывай.
    Анна помолчала, словно собираясь с силами. Потом заговорила:
    – Если мы сейчас не отпустим рук друг друга, и приблизимся еще и ты меня обнимешь, а я тебя, то наши души начнут соединяться, и они в одну сольются и станут единым целым, одной душой. И это будет новая душа, но в ней будет и все, что знаешь ты и все что знаю я, и силы этой новой души, которой будем и ты и я одновременно умножится...
    В Андрее вдруг что-то изменилось, в его лице, глазах появился испуг. И этот испуг был таким откровенным, явным, что Анна перестала говорить и сама теперь смотрела на Андрея глазами, в которых все больше и больше виделось отчаянье.
    – Ты не хочешь? – едва слышно, спросила Анна.
    Андрей покачал головой, но было непонятно, отказывается он, или это значит, что Анна неправильно его поняла.
    – Ну, говори же, – просила, умоляя, Анна.
    – Меня, – смог наконец произнести первое слово Андрей, – словно что-то тянет, силой вытягивает отсюда. Я не понимаю, что это, не знаю, что со мной.
    – Ты начинаешь просыпаться, – сказала Анна.
    – Но это значит...
    – Нет, это ничего не значит. Ты сразу не проснешься, на это нужно время и я успею тебе все сказать, чтоб ты решил.
    – Скажи мне главное.
    – Когда твоя душа с моей соединится твои раны закроются залечатся моей душой, а мои твоей. И боль, которая мучила тебя уйдет, а боль моей души тоже уйдет, ее залечишь ты. Поэтому Монах и хотел твою душу взять в рабство, когда узнал еще там, на Земле, что мы тобой так близки, что можем соединиться, тогда бы и я стала его рабой, ведь я бы не смогла противиться соединиться с твой душой. И его силы стали бы так велики... я ведь сказала, соединившись, мы не удвоим, а умножим наши силы.
    – Анна, не это главное. Проснется мое тело. Мы оба, ты и я, мы сможем быть вместе?
    – Конечно, ведь мы станем одним целым.
    – Я только это и хотел услышать, – проговорил Андрей. – Тогда я обниму тебя?
    – Да. А я тебя.
    И Андрей обнял Анну, а она обняла его. И они почувствовали еще большую боль – боль счастья, боль блаженства, боль какую мало кто может испытать. Боль, от которой душа становится сильней и чище, та боль, с которой не сравнится ни одно лекарство в мире, во вселенной. И серый свет, который их окружал, отступил и появился белый чистый свет, который скрыл и Анну и Андрея, уже не их, а новую большую душу.
    И вспыхнув чуть ярче на мгновенье, свет исчез. На том месте, где только что Андрей обнял Анну, а Анна обняла Андрея, не было никого. Их не стало – проснувшееся тело Андрея тянуло их к себе и две души, соединившись, став одной, возвращались в проснувшееся тело.

БЕЛЫЙ СВЕТ

Часть четвертая

50. Пробуждение

Все черное, опять все черное вокруг. И нет сил. Их нет совсем. Невозможно даже пошевелиться, хоть чуть-чуть. Но странно, нет сил, и вместе с этим он чувствует такую силу в себе, какой никогда не было. Да это странно, так много сил, а он не может и пальцем пошевелить.
    Но нет, вот он смог пошевелить и именно пальцем. Потом вся кисть слегка пошевелилась. И в нее впиваются острые иглы. Что это? И вот уже обе руки колет иглами с такой силой, что кажется через них проходит ток. Потом и все тело закололо иглами.
    Он лежит и ждет, что будет дальше. Нет, ждать нельзя, нужно двигаться. И он пытается идти. Но идти некуда, со всех сторон черная пустота, которая его держит, не пускает. Или это не пустота? А просто темнота? Он начинает понимать, что означают уколы иглами – кровь с новой силой движется по всем сосудам и возвращает плоти чувствительность.
    Все правильно, ведь в пустоте не чувствуешь ни холода и ни тепла, а он наткнулся рукой на что-то холодное над ним. Он ощупывает. Холодное, похоже на металл. Непонятно ничего. И тяжесть. Но странная, она не доставляет боли.
    Вдруг догадка – он в могиле. И страх сжимает все внутри и превратившись в ужас, выступает холодным потом, льется по лицу.
    Он заставляет себя преодолеть этот ужас. И получается.
    Он напрягает мышцы, которые не слушаются, но воля заставляет мышцы рук напрячься, он упирается ладонями в холодный металл и толкает его изо всей силы.
    Метал над ним приподнимется и слышится какой-то стук. Нет, это не могила. Он в нише, в которую его должен был пожить Нигилист. Он еще сильнее толкает то металлическое, что над ним. И с грохотом, напоминающим раскаты грома, лист железа отлетает в строну. А на Андрея падает одни из ящиков, которыми был заставлен этот лист железа. И вот он свет, но свет не серый, а желтый.
    Андрей медленно, по миллиметру, сгибает спину, чтобы сесть. Онемевшее тело с трудом и болью едва шевелится.
    Он еще не пришел в себя. Мысли в голове после сна, который скорее был смертью, чем сном, сбились в кучу, как перепуганное волком овечье стадо, переплелись, как спутанные нити, но постепенно Андрей начинает воспринимать и понимать происходящее – распутывает нити.
    Тело тяжелое, оно словно сделано из свинца, и почти не гнуться суставы. Мышцы рук свело, от непривычного напряжения, оттого, что пришлось сбросить с ниши, в которой лежал, лист железа, прикрытый ящиками.
    Слышаться чьи-то шаги. Андрей с трудом поворачивает голову, приходится повернуться всем телом, потому что мышцы шеи отвыкли работать.
    – Явился с того света? – весело проговорила подошедшая тень.
    Но глаза начинают лучше различать предметы. Это не тень, это обычный человек из плоти и крови. Это Нигилист.
    Андрей что-то невнятно пробормотал.
    – Ты что, языка лишился? – засмеялся Нигилист.
    – Разучился говорить, – с трудом, но все же выговаривает Андрей. – Там сначала тоже так.
    – Ты не спеши подниматься, – советует Нигилист, – а то с непривычки порвешь себе какие-нибудь мышцы или связки. Полежи пока. Водочки хочешь?
    – Сколько я спал? – спросил Андрей.
    – Было ближе к концу осени, когда ты лег отдохнуть. Сейчас ближе к концу зимы. Так что получается месяца три. На, глотни немного водочки. Есть тебе сразу, наверное, нельзя, тебе бы сейчас бульончик какой. Да откуда здесь.
    – Помоги выбраться из этой ямы, – попросил Андрей Нигилиста.
    – Полежи еще немного, поразминай мышцы сначала лежа. А то кто знает, вдруг после такой спячки пошевелишься резко и калекой на всю жизнь станешь. Хотя медведи так вот спять всю зиму, а проснутся и ничего, сразу бегут рыбу ловить. А ты пока расскажи, чего увидел, пока еще не забыл. А то у меня всегда так, я как только проснусь, помню что снилось, а пройдет минут пять и уже все забыл.
    – А ты записывай, – посоветовал Андрей.
    – У меня и без снов мыслей хватает. Нашел ты свою подругу, или как?
    – Подругу, – Андрей усмешливо улыбнулся. – Не помню я ничего, Нигилист. Черная пустота и все. А ты понял, что есть истина?
    – Не хочешь говорить. Значит, что-то видел, – сказал Нигилист. – Но не хочешь, как хочешь. А истину? Нашел.
    – В чем она?
    – В том, что Истины не существует.
    – Значит, Истины нет.
    – Как же нет, когда я только что сказал тебе, что нашел.
    – Ты сказал, что ее нет.
    – Это и есть истина. Это как полная пустота, как вакуум. Разве ты скажешь, что не существует полной пустоты – она есть. А что она есть такое – ничто.
    – Значит, Истины все же нет.
    – Ну вот что с тобой разговаривать, тебе русским языком говорят – она есть, но ее не существует. Скажу проще – у каждого она своя, а это все равно, что нет. Это понятно?
    – Понял, – согласился Андрей, – больше объяснять не надо.
    Нигилист отошел от Андрея, но сразу вернулся. В руке он держал деревянную флейту Андрея.
    – А в общем-то, – сказал Нигилист, – мне кажется, что Истину от нас скрывают и только маскируют пустотой. Вот почему скрывают?.. Ну ладно. Тут, пока ты спал, я научился играть на твоей флейте. Хочешь послушать.
    И он заиграл траурный марш Шопена.
    – Боюсь за такую музыку тебе мало кто денег даст.
    – Ну, я умею еще играть и полонез Агинского и Лунную сонату, каватину Фигаро.
    – Вот и забирай ее себе, – сказал Андрей.
    – Себе? Ты что? Сначала я думал, что игрушка эта твоя дудка, а потом узнал, она дорого стоит, хоть и деревянная.
    – Да, это профессиональная, – сказал Андрей, – поэтому мне она не нужна.
    – А я что, профессионал?
    – Она тебе пригодится.
    – Боюсь пропью.
    – А ты пропивай деньги, который на ней зарабатывать будешь.
    – Тоже правильно, как говорится: все пропью – гармонь оставлю. Тут вот что, – начал Нигилист нерешительно. – Пока ты спал, я заглядывал к тебе сюда, ну, мало ли, крысы там или еще что, вдруг проснешься, и не поймешь, где находишься, и как это принято у тех, кто в могиле просыпается, начнешь еще себе вены грызть, чтоб скорей отмучиться. Ну, а заодно я и посмотрел, что у тебя есть в карманах. Извини, но мало ли что, все же на тот свет отправился, кто его знает, вдруг понравится и не вернешься.
    – Ну посмотрел и посмотрел, – согласился Андрей.
    – Нашел я у тебя паспорт твой. Узнал, Андреем зовут, а то все Седой и Седой. Узнал, что квартира у тебя в Москве здесь есть. И ключи от квартиры тоже нашел.
    – Это уже не моя квартира. Я там уже не прописан, просто выписки в паспорте нет.
    – Да? Надо же, а я не знал. Знал бы, честное слово, не пошел бы в ту квартиру.
    – Да, – сказал Андрей, – это ты напрасно.
    – Ну уж если сходил, так уже сходил, чего теперь делать? – оправдался Нигилист.
    – Да, назад не вернешь.
    – Я сразу подумал про тебя, когда только увидел, ты ненадолго это затеял.
    – Что?
    – Бродяжничество. Вот для меня другой жизни и не нужно, а ты не такой.
    – Наверное ты прав, – согласился Андрей.
    – Тут вот, – Нигилист вытащил из-за спины полиэтиленовый пакет, – я взял кое-какие вещи. Они твои или нет?
    Нигилист вынул и показал Андрею джинсы, кроссовки, рубашку, свитер, куртку.
    – Вообще-то мои.
    – Ну и хорошо. А то я подумал, раз ты выписан из квартиры, может я чужие вещи украл.
    – И расстроился, – усмехнулся Андрей.
    – Не очень, – признался Нигилист. – Если б были не твои, не подошли бы по размеру, продал бы.
    – Я так понимаю, – посмотрел Андрей на Нигилиста, – это не все, что ты хочешь сказать.
    – Не все, – согласился Нигилист. – Вот еще деньги.
    Нигилист протянул Андрею пачку денег.
    – А вот это зря, – сказал Андрей.
    – Мне теперь что их, возвращать? Так некому. А потом я был уверен, раз твоя квартира, значит и деньги твои.
    – Тогда и забирай их себе.
    – Я уже пропил половину.
    – Пропей и вторую половину.
    – Мне хватит и твоего подарка, дудки этой. Если правду сказать, когда научился кое-что играть, стал столько зарабатывать за день, что за неделю не пропьешь. А мне лишние деньги ни к чему. Мне выпить да поискать, что есть истина, все же до конца еще не разобрался, если правду сказать.
    – А почему ты сказал, что некому возвращать деньги?
    – Потому что никто там больше не живет.
    – А моя бывшая жена?
    – Нет у тебя больше бывшей жены.
    – Почему?
    – Не знаю, тяжело тебе будет или нет, но все равно узнаешь. Повесилась твоя бывшая жена.
    – Повесилась?
    – Я с дворничихой поговорил. Какая-то болезнь у нее была страшная, кожная.
    Андрей молчал какое-то время. Он почувствовал жалость к Ирине. Но жалось едва заметную, почти неуловимую, больше от ума.
    – А как ты в квартиру вошел, если она умерла? – спросил он.
    – Да просто. Опечатана она была бумажкой. Я ее аккуратно отклеил с одного конца, а потом, когда уходил, поплевал и снова приклеил. Так что деньги бери, – сделал вывод Нигилист.
    – Отстань с этими деньгами. Отдай их кому-нибудь, если не хочешь себе взять.
   – Как скажешь, – согласился Нигилист. – Ну, а что делать собираешься?
    – А то что ты одежду захватил, это хорошо, – сказал Андрей.
    – Значит, уходишь?
    – Да, отдохнул и хватит.
    – Правильно, – согласился Нигилист. – Хорошего понемножку. А что-то в тебе изменилось.
    И Нигилист стал присматриваться к Андрею.
    – Да, – решил он, – ты изменился. Даже взгляд у тебя такой стал, что не каждый святой выдержит, а может и никакой. И подожди-ка, подожди-ка, – он внимательно присмотрелся к Андрею. – У тебя глаза раньше были светлые. Или я ошибаюсь?
    – Правильно, – согласился Андрей, – глаза у меня светлые, светло-голубые.
    – Были светло-голубые.
    – А сейчас какие?
    – А сейчас темные, чуть ли не черные. Точно как вода перед штормом.
    – Тебе кажется, здесь освещение такое.
    – А я тебя видел когда-нибудь при другом освещении? А потом, зрение у меня такое, я в темноте, как кошка вместе с собакой вижу.
    – "Вода перед штормом", – повторил Андрей. – Ты, Нигилист не только философ, но и поэт. Ты что, во флоте служил?
     – А то. Был – рулевой-сигнальщик.
    – Понятно, – кивнул Андрей.
    – Тебе вот что, тебе побриться надо. А то у тебя борода отросла, чуть ни как у Графа Монтекристо. Странно, на голове волосы седые, а борода темная. Твоя бритва и мыло у тебя в карманах лежат, я не трогал.
    Скоро тело Андрея стало двигаться достаточно свободно.
    Когда он вышел из подвала, прищурился, почти закрыл глаза, таким ярким ему показался дневной свет, отраженный уже начинавшим по-весеннему темнеть снегом.
    Андрей чувствовал еще сильную слабость во всем тебе. Но вместе с этой слабостью отвыкших от работы мышц, внутри себя он ощущал огромную силу. И чувство огромного счастье, которое уже есть, и которое еще будет.
   
51. Вика

Была весна. Но по вечерам было еще прохладно. За городом деревья стояли все еще такие же неживые, темные и уродливые, как зимой, и в лесу местами лежали большие почерневшие сугробы с твердым, как битое стекло, снегом. Но в центре Москвы ветви на деревьях уже начали зеленеть – появлялись первые маленькие листочки.
    Был вечер. Андрей остановил машину около девятиэтажного кирпичного дома, недалеко от палатки, в которой продавалось пиво и сигареты.
    Сейчас Андрей работал у одного из своих старых знакомых. И уже через два месяца он стал одним из самых высокооплачиваемых работников. И его приятель, у которого он работал, говорил полушутя, что готов платить ему больше, чем самому себе, лишь бы не потерять такого работника. Но в его полушутливости было больше серьезного, он понимал, что Андрея с его способностями – ведь прибыль с приходом Андрея увеличилась чуть ли не вдвое – едва ли устроит то положение, которое он занимает сейчас и боялся, что он уйдет, поэтому старался хоть деньгами удержать его.
    У Андрея стало уже чем-то вроде привычки – когда он проезжал мимо этого девятиэтажного кирпичного дома, остановиться около него на несколько минут. Ему зачем-то, он и сам не мог сказать зачем, хотелось увидеть ту девушку – Вику. Он не собирался подходить к ней, знакомиться (впрочем, он был с ней знаком, но едва ли она сейчас узнала бы в нем того бомжа, который чуть не насильно заставил взять ее перстень с черной жемчужиной), просто Андрею было приятно увидеть ее. Он и сам не знал почему, едва ли он мог сказать о себе, что влюблен в нее, но два раза, которые он уже ее видел, всегда испытывал какое-то нежное приятное чувство, совершенно непонятное ему, раньше подобного с ним не случалось. И в те два раза, после того, как он видел Вику, идущую домой, входящую в подъезд, у него, появлялось и долго не проходило чувство похожее на легкую эйфорию. И возможно, он боялся, что если подойдет к ней, познакомиться, то это чувство исчезнет.
    Андрей достал из кармана телефон, набрал номер.
    – Привет, – сказал он, когда ему ответили. – Минут через тридцать я буду у тебя. Идем в ресторан, как договорились. Да?
    Андрей положив телефон в карман, достал пачку сигарет. Он решил что выкурит сигарету и тогда уже поедет. Но пачка была пустой. Андрей вышел из машины и направился к палатке, где продавались сигареты.
    Он купил пачку сигарет, и, возвращаясь к машине, распечатывал ее. И именно в этот момент он чуть не столкнулся с кем-то, с какой-то женщиной, но он вовремя остановился, а она отступила в сторону.
    – Извините, – проговорил Андрей автоматически, с улыбкой взглянув на женщину.
    Это была Вика.
    Андрей слегка растерялся.
    – Извините, – снова, уже совеем ненужно извинился он и пошел к машине.
    Андрей уже открыл дверцу и собрался сесть за руль, но в это время услышал голос девушки.
    – Подождите пожалуйста, – позвала она его.
    Андрей обернулся. Девушка торопливо подошла к нему.
    – Я уже несколько раз видела здесь вашу машину, – сказала она.
    – Это не эксклюзивный вариант Роллс-ройса. Таких машин в Москве много.
    – У меня очень хорошая зрительная память, и мне кажется я вас уже видела.
    – Вполне возможно, – согласился Андрей, но тут же добавил: – А вообще-то, я сам не проверял, но, говорят, в мире существует всего восемьдесят типов внешности, так что встретить кого-то похожего на вашего знакомого не так уж и сложно.
    – И у всех восьмидесяти типов одинаковые голоса?
    – Об этом я ничего не знаю, но может быть и так.
    – Вы притворяетесь. Это вы тогда осенью ждали меня здесь же.
    – Зачем? – спросил Андрей.
    – Я же просила не притворяться. Для меня это очень важно. Это были вы, ну скажите честно. Я все время хотела найти вас.
   – Вы ошибаетесь девушка. Тот был с бородой, точнее небритый и вообще внешность довольно отталкивающая. Мне  кажется я выгляжу совсем не так.
    – Значит я не ошиблась, – обрадовалась Вика. – Вас зовут Андрей.
    – Но Андреев столько...
    – Ну перестаньте же. Вы уже признались.
    – Ну хорошо, – с усмешкой вздохнул Андрей. – Если я уже признался, тогда это действительно был я. А зачем ты меня искала?
    – И он еще спрашивает. Да я все эти полгода живу как кролик, около норы которого крутиться лиса.
    – Какая лиса?
    – Это я так, образно.
    – Ты чего-то боишься?
    – И он еще спрашивает? Ну хорошо, пусть перстень. Но то, что вы мне сказали о шкатулке.
    – Я о ней ничего особенного не говорил. Сказал только, что в ней, возможно, есть второе дно.
    – А что там, этого вы не знали?
    – Я и сейчас не знаю. Хотя, – подумав сказал он, – догадываюсь.
    – Пойдемте, – Вика схватила Андрея за руку и потащила за собой.
    – Вика, подожди, – стал упираться Андрей. – Я может быть сейчас спешу. У меня может быть сейчас деловое свидание.
    – Тогда позвони и скажи, что ты немного опоздаешь.
    – Но почему я должен опаздывать?
     – Потому что я боюсь, что больше не встречу тебя. Вот почему. Потому ты опять исчезнешь на полгода, или вообще навсегда. А что я тогда буду делать? Но пожалуйста. Я очень прощу, пойдем со мной, – стала уговаривать Вика, но и настойчиво тянула его за руку.
    – Хорошо, – согласился Андрей. – Но мне правда нужно позвонить, предупредить.
    Уже в лифте он набрал номер своей знакомой. С которой собирался пойти в ресторан.
    – Маша, ты меня извини, но я немного задержусь. Приеду чуть позже... Примерно на час... Да все Пока.
    Он положил телефон в карман.
    – Извини, – сказала Вика расстроено, – ты из-за меня поссорился со своей девушкой.
    – Нет, она не моя девушка. Просто я иногда к ней заезжаю, иногда куда-нибудь ходим, например в ресторан.
    – Тогда я беру свои извинения обратно, – сказала Вика, открывая дверь квартиры.
    Вика сразу провела Андрея в комнату. Она достала из шкафа шкатулку. Она была местами поцарапана, потерта, но все же резьба на ней хорошо сохранилась, и не нужно было ее долго рассматривать, чтобы почувствовать красоту ее и талант вложенный мастером, делавшим ее.
    – Когда ты сказал, – взяв шкатулку в руки, стала рассказывать Вика, – что здесь есть второе дно, я сразу не поверила. Но все же стала искать, как это дно открывается. Даже ножом пробовала поддевать. Ничего не поучалось. Подумала, что ты обманул и не стала больше пытаться. А потом как-то взяла и снова решила попробовать, вертела в руках ее просто как обезьяна, без всякой мысли. И вдруг второе дно само открылось. Смотри что там.
    И Вика открыла второе дно.
    Там лежало два браслета, кольца, серьги, колье, подвески – все это было сделано в одном стиле.
    – Да, здесь работа стоит, наверное, не дешевле камней, – сказал Андрей, рассматривая украшения. – Это свадебный подарок мужа, графине де Санти.
    – Откуда ты знаешь? – спросила Вика.
    – Что-то мне подсказывает это, – улыбнулся Андрей.
    – А кто такая эта графиня?
    – Твоя очень дальняя родственница. Вообще-то, родственницей ее даже трудно назвать. Хотя, не знаю. В общем, ты ее праправнучка в двадцать первом поколении.
     – В двадцать первом? Когда же она жила?
    – Четыреста лет назад. Но ты похожа на нее, как тот бомж, который принес тебе перстень похож на меня.
    – То есть ты хочешь сказать, что я на нее очень похожа?
    – Почти копия. Только глаза у тебя светлые, а у нее были черные.
    – Откуда ты все знаешь?
    – Видел портрет.
    – И кто она была эта графиня де Санти?
    – Это очень долго раскрывать. Если захочешь, я тебе когда-нибудь в другой раз все расскажу об Анне.
    – Об Анне?
    – Да, так завали графиню же Санти.
    – Еще бы я не хотела этого. Но откуда ты все знаешь.
    – Во сне приснилось, – засмеялся Андрей.
    – Нет, ну права.
    – Ну, считай, что я нашел старинную рукопись, а по образованию я филолог, и прочитал ее.
    – Хорошо. Но только ты мне обязательно о ней все расскажешь. Обещаешь?
    – Обещаю, – согласился Андрей.
    – Но это еще не все, – быстро заговорила Вика. – Смотри.
    И Вика развернула небольшой бархатный мешочек, лежавшей рядом с упражнениями. Она высыпала из него на стол целую горсть бриллиантов.
    – Ладно украшения, это любой женщине нужно. Хотя надеть их мне, конечно не с чем. Но это. Я как только увидел это и поняла, что это такое, мне чуть плохо не стало.
    – Почему?
    – Потому что испугалась. Такая куча бриллиантов. Что мне с ними делать? Я боюсь их. Я бы продала их. Но у меня нет таких знакомых, кто может купить хоть один самый маленький.
    – Откуда ты заешь, сколько они стоят?
    – Потому что именно этот, самый маленький я носила к ювелиру. Знаешь сколько он сказал мне этот маленький бриллиантик стоит? Пятнадцать тысяч долларов, и то потому что старая огранка, объяснил он мне. А здесь их, я посчитала, двадцать один. И есть величиной смори какие огромные, раз в десять, а  может в двадцать больше того, вот этот, смотри, как лесной орех. Сколько это может стоить? И мне советуешь после этого не бояться?
    – А почему ты меня не боишься, – спросил Андрей?
    – Знаешь, я уже успела заметить за тобой одну странность.
    – Какую? – стало интересно Андрею.
    – Ты иногда задаешь очень глупые вопросы.
    – Понятно, если я принес тебе тот перстень, значит, меня можно не бояться. А если я мошенник, который узнал, что у тебя хранятся драгоценности на несколько миллионов долларов? Почему бы мне не подарить тебе перстень? Тем более, потом я могу и его забрать.
    – Несколько миллионов?! – не обратив на последние слова Андрея внимания, чуть не плача, проговорила Вика. – Лучше б ты не говорил этого, я всю ночь теперь не буду спать.
    – Что ты хочешь с ними делать? – спросил Андрей.
    – Лучше продать. Ты сможешь мне помочь? А деньги мы поделим пополам.
    Андрей задумался.
    – Ладно, – сказал он, – я наверное, смогу продать их. Ты хочешь все продать, что здесь есть?
    – Вообще-то, нет. Украшения я хотела бы оставить. Тем более, если будут деньги, я могу тогда купить уже к ним хорошее вечернее платье, туфли. Ну. В общем, понимаешь. И еще. Когда я трогаю эти украшения, беру их в руки. У меня появляется чувство, что муж очень любил эту графиню же Санти, ну, Анну. Поэтому, мне кажется, продавать их будет плохо по отношению к ней.
    – Ты очень правильно решила. Только вот что. Что касается разделить все пополам, об этом забудь. Я помогаю тебе не из-за денег.
    – Нет, ты возьмешь? – Неожиданно твердым голосом сказал Вика.
    – Не будем спорить, – сказал Андрей.
    – Тогда я их лучше все выброшу.
    – Выбрасывай, – усмехнулся Андрей.
    Вика взяла один бриллиант и швырнула его в темный проем окна.
    – Я буду их выбрасывать по одному, пока ты не огласишься, – сказала она.
    – Верю, – сказал Андрей. – Завтра поговорим.
    – Ты должен согласиться сегодня.
    – Ты не мне хуже делаешь.
    – Тебе. Ты станешь упрекать себя, за то, что я сделала это из-за твоего упрямства.
    – Кажется ты не только похожа на Анну, характер у тебя не слабый.
    – А она смелая была?
    – Да.
    – Тогда я не такая, как она. Я трусиха. И вообще я слабая. Это просто я сейчас такая.
    – Почему?
    – Не скажу.
    – Хорошо. Но сейчас мне пора уезжать.
    – Уже уходишь?
    – Я же при тебе разговаривал по телефону.
    – Да, – грустно кивнула Вика. – Когда ты приедешь?
    – Я тебе завтра утром позвоню и скажу, когда подъеду.
    – Прямо от нее позвонишь, от Маши? То есть я не то хотела сказать, – испуганно смутилась Вика. – Я хотела сказать, что ты не знаешь мой телефон, как ты позвонишь.
    – Действительно. Запиши мне твой номер.
    – Позвони как можно раньше. – протягивая листок номером своего телефона сказала Вика
    – Часов в девять, нормально?
    – А лучше бы ты совсем не уезжал. У меня ведь две комнаты.
    – Вика, я уже договорился, я пообещал.
    – Я понимаю.
    – Нет, ты не понимаешь. Это очень несчастная девушка. Еще год назад она работала фотомоделью. А потом попала в аварию и у нее теперь по колено нет обеих ног.
    Казалось в глазах Вики появился даже испуг.
    – Это ужасно, – проговорила она. – Прости, что я так грубо сказала о ней.
    – Ты ничего грубого не сказала, ты просто оговорилась.
    – Да, оговорилась. Только умышленно. Но как же она в ресторан без ног.
    – У нее протезы. Поэтому ей приходится всегда ходить в брюках.
    – Сейчас делают такие, я читала, что от настоящих ног совсем не отличаются, даже когда трогаешь их, особенно если на них колготки или чулки.
    – Все, Вика, я поехал, а то мне после того, как Машу отвезу домой из ресторана, нужно еще в оно место заехать. Пока. До завтра.
    И он пошел к выходу.
    – Не опаздывай, ладно? – сказала вместо "до свидания" Вика.
    И когда дверь за Андреем захлопнулась, Вика голосом обиженной девочки проговорила:
    – Я знаю, куда тебе нужно будет потом заехать, после ресторана.

52. Загородный дом

Андрей сидел в кресле у небольшого инкрустированного перламутром и малахитом низкого круглого стола. Он сидел в том самом загородном доме, который когда-то был его домом и который Ира, перед тем, как развестись с ним, продала своему новому приятелю Стасу. Впрочем, ее приятелем он был недолго.
     Напротив Андрея, в таком же кресле сидел Стас.
    Стол был усыпан искрящимися бриллиантами.
    Третьим человеком, он сидел тоже у стола, но на стуле, был пожилой маленький худенький мужчина. Мужчина этот брал по одному бриллианту со стола, рассматривал их в лупу, потом он взвешивал бриллиант на маленьких весах и что-то записывал – в основном это были цифры и просто буквы – на листке бумаге мелким аккуратным почерком. Затем откладывал бриллиант в сторону и брал следующий.
    Чуть в стороне, у окна стоял телохранитель Стаса Витек. Он не мог оторвать взгляда от рассыпанных на столе прозрачных камешков.
    Когда мужчина с лупой осмотрел и взвесил последний и записал последний цифры на листке бумаги, Стас спросил нетерпеливо:
    – Ну, что, Семеныч?
    – Ну, что я могу сказать, – заговорил мужчина шмыгнув крупным носом, – все бриллианты как на подбор, все чистой воды.
    – Никаких подделок, ничего такого? – спросил Стас.
    – Ну, о каких подделках может идти речь, – проговорил мужчина почему-то даже недовольно.
    – И сколько они стоят?
    – При той огранке, которая сейчас, – мужчина посмотрел в свои записи и снова шмыгнул носом, – цена из приблизительно два миллиона восемьсот тысяч долларов. Но это приблизительная цифра и повторю, что при этой старой огранке. Если применить современные методы обработки, несмотря на то, что вес их уменьшится, цена их может возрасти раза в полтора.
     Андрей ладонью придвинул бриллианты к краю стола и ссыпал их в бархатный мешочек.
    – Ну что? – спросил он Стаса. – Я отдам тебе их за два миллиона. Согласен?
    – Семеныч? – Стас посмотрел на мужчину.
    – Стасик, – сказал тот, – тебе решать.
    Стас поднялся, прошелся по комнате, прищурив глаза и что-то обдумывая. Глубоко вздохнул.
    – Хорошо, – сказал он.
    Он подошел к другому столу, на котором стоял телефон и взял трубку. Стас набрал номер и когда ему ответили, заговорил:
     – Филат, срочно нужны два лимона... Филат, ты меня знаешь, я никогда не гоню и если что говорю, всегда отвечаю за базар... Сейчас нужны... Я понимаю, Филат, что два миллиона не двести тысяч, если бы мне нужно было двести тысяч, я бы не обратился к тебе, такие деньги я всегда найду у себя дома... Через сколько?.. Это долго... Я понимаю, что ты не волшебник, но постарайся... Значит договорились, жду.
    Стас положил трубку.
    – Через три часа подвезут, – сказал он Андрею.
    – Я пока пойду прогуляюсь, – сказал Андрей и встал из кресла. – Давно не был в лесу.
    – Там сыро, не простудись, – сказал Стас.
    – За три часа не простужусь, – успокоил его Андрей.
    Когда Андрей вышел, Стас указал Витьку на дверь. Витек вышел вслед за Андреем.
    Андрей неспеша шел между деревьев по еще сырой земле. Молодая зеленая трава только-только начала появляться из-под темной земли и таких же темных листьев, не успевших еще сгнить. Андрей видел идущего за ним следом, метрах в ста, Витька, но знал, что пока не привезут деньги, ему нечего опасаться, и сейчас Витек просто следит за ним. Стас послал его, потому что боится, что Андрей передумает и уедет.
    Андрей вспомнил, как сегодня днем, когда он подъехал к дому Вики и вышел из машины, он обратил внимание на двух женщин. Одни из них была дворником – в руках у нее была метла. Она держала ее перед собой и что-то рассказывала второй женщина, но на глазах ее были слезы, возможно и поэтому Андрей обратил на них внимание, но была и еще одна причина.
    – Тоже мне бизнесмен нашелся, – сквозь слезы говорила женщина дворник, – все себя, как они называют, крутым считал. Вот и докрутился. Надо быть таким дураком, связался с какими-то, не знаю уж с кем там, пообещал растоможить ему машины, говорит, у меня знакомые есть, сделают это дешевле и быстрей, меньше взятку этим, которые на таможне дадут. Вот и дали меньше. Ничего не смог сделать. А с него теперь требуют эту, компенсацию, пятнадцать тысяч.
    – Пятнадцать тысяч рублей? – охнув, удивилась вторая женщина.
    – Каких рублей, – еще сильней заплакала дворничиха, – долларов этих, век бы их не видеть, американских.
    – Пятнадцать тысяч долларов? – казалось от такой суммы женщина готова была упасть в обморок.
    – А где он их возьмет, эти пятнадцать тысяч? Так мало того, ему еще сказали, что не отдаст на неделе, они его поставят на какой-то там счетчик. А если через месяц не отдаст, или зароют его где, или, сказали, продадут в Среднюю Азию в рабство.
    – Ты смеешься, – не поверила женщина, – какое сейчас рабство.
    – А такое, что будет всю жизнь верблюдов их пасти там.
    – Так ты в милицию пошла бы.
    – Я что, не ходила. А что милиция? У меня и с участковым отношения хорошие, он сам мне и сказал, что ничего сделать нельзя, пока не убьют его. Тогда следствие начнут. А сейчас им не к чему придраться.
    Андрей подошел к женщинам.
     – Извините, – сказал он, – у вас под метлой там что-то блестит. Вы, наверное, уронили?
    Дворничиха со слезами на глазах, но и с неудовольствием убрала метлу. В пыли блеснула искра.
    – Ну что, стекляшка, – сказал дворничихе поднимая блеснувший камешек.
    – Можно посмотреть? – попросил Андрей.
    – Смотри, чего мне жалко? – и женщина протянула блестевшую стекляшку Андрею.
    Андрей уже и раньше догадался, что под метлой у женщины лежит тот самый камень, который вчера выбросила в окно Вика.
    – Это стекло, – сказал Андрей, – стоит тысяч пятнадцать или двадцать долларов.
    – Да хватит дурь-то нести, – сказал женщина дворник.
    – Я ювелир, – сказал Андрей, – и простое стекло от бриллианта сразу отличу. И этот бриллиант, как я и сказал, стоит около пятнадцати тысяч долларов. Значит, он не ваш?
    – Пятнадцать тысяч?! Как это не мой? – и дворничиха выхватила из руки Андрея камешек. – Если он лежал у меня под метлой, значит он мой и есть.
    Андрей пожал плечами и пошел в подъезд.
    Вика уже ждала его.
     Он забрал у нее бриллианты, но посоветовал оставить два или три самых крупных – зачем все сразу продавать, когда-нибудь еще могут пригодиться. Тем более, он предупредил Вику, что за полную их стоимость он бриллианты не продаст. И он сразу уехал, чтобы встретиться со Стасом.
    Часов около трех прошло. Андрей вернулся к дому. Но он не увидел, чтобы кто-то подъехал. Хотел еще пойти прогуляться, ему не хотелось сидеть в обществе Стаса, но в это время послышался звук автомобилей.
    К дому подъехала БМВ, два джипа сопровождали ее.
    Андрей прошел в дом.
    Следом за ним вошли три человек. У одного в руке был черный большой чемодан.
    – Филат что, не приехал? – спросил Стас.
    – Он сейчас занят, – ответил тот, который был с чемоданом
    – Я думал он сам подъедет. Ну ладно. Привезли? – спросил Стас.
    – Ну а чего? Считать будешь? – спросил тот, который внес чемодан, сейчас он поставил его она пол.
    – Леня, – ответил Стас, – У нас с Филатом не те отношения.
    – Ребят оставить? – спросил Леня, – а то у меня там, – он кинул головой на дверь, – еще есть трое.
    – Не надо. Скажи Филату, я вечером к нему подъеду.
    – Как скажешь, – согласился Леня и вместе с двумя своими провожатыми вышел.
    Послышался затихающий звук удаляющихся автомобилей.
    – Ну ладно, – сказал весело Стас. – Раз Филат не приехал, обойдемся и без него.
    И так же весело, как и сказал, он подмигнул стоявшему и предано смотревшему на Стаса Витьку.
    – Ага, – заулыбался и Витек.
    – Ну что, Андрюх, меняемся? – спросил Стас.
    – Я за этим и приехал.
    – Только, Андрюх, – продолжал веселиться Стас, – тебе не кажется, что два миллиона цена немного великоватая за какую-то горстку стекляшек?
    – Не хочешь, не бери, – сказал Андрей.
    – А я вот думаю, что может быть ты захочешь скинуть немного цену.
    – Сколько? – спросил Андрей.
    – Сколько скинуть. Ну... – он подумал, – пару миллионов.
    – Я тебя понимаю, Стас, – сказал Андрей, – но помочь ничем не могу. Это не мое. Были бы они мои я бы мог сбавить цену тысяч на сто, на двести.
    – А на два миллиона, значит, не хочешь сбросить? – продолжал веселиться Стас.
    – Стас, я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Но как ты считаешь, что скажет твой очень хороший приятель и компаньон Филат, когда узнает, что ты крысятничаешь?
    – А за такие слова надо отвечать, – сразу с шутливого сменился тон Стаса на злой.
    – А как это называть? – спросил Андрей. – Ты хочешь Филату предъявить бриллианты, а два миллиона оставить себе. Я тебя правильно понял?
    – Ну, раз пошел такой откровенный разговор, – проговорил Стас, – откуда Филат узнает об этом? Скажи?
    – Действительно, – согласился Андрей, – Витек твой, как собака, он за тебя любого разорвет, правда, пока будет чувствовать твою силу и то, что ты его сможешь защитить. Но это неважно. Сейчас ты можешь, или ему так кажется, поэтому он никогда Филату ничего не скажет, к тому вы с ним будет в одной упряжке, ведь ты же поделишься с Витьком, дашь ему тысяч двадцать, так что ему говорить будет, все равно, что себе самому лоб зеленкой смазывать. Ювелир тоже твой человек и тебя не выдаст.
    – Меня оскорбляет, то, что ты говоришь, но я послушаю дальше, потому что говоришь ты правильно.
    – Так если для тебя это оскорбительно, может все сделаем по-честному?
    – Ты хочешь получить два миллиона ни за что?
    – За бриллианты.
    – А как они тебе достались?
     – Это не твое дело, Стас. Я же спрашиваю, откуда у тебя два миллиона.
    – Я думаю, хватит болтать, ничего нового ты не скажешь, – усмехнулся Стас и взглянул на Витька. – Ты вырыл там ямку в лесу, как я тебя просил?
    – Я тебе уже сказал, все готово, – ответил Витек.
    – Тогда нечего тянуть. Веди его туда, – приказал Стас Витьку. – Андрюх, а ты мешочек твой, положи на стол. Он тебе уже не нужен будет.
     – Напрасно ты так поступаешь, Стас, – сказал Андрей.
    – Это если смотреть с твоей стороны, – не согласился Стас.
    – Совсем наоборот.
    – Мне надоело. Витек, все давай уводи его, только сначала забери то, что у него в кармане. И вообще во всех карманах посмотри, мало ли, что он с собой принес.
    Витек убрал руку за спину, а когда Андрей снова увидел его руку, в ней был пистолет.
    – Напрасно ты не захотел все сделать честно, – повторил Андрей.
    Чуть повернув голову, Андрей посмотрел в глаза Витьку, который стоял направив ствол "Макарова" на Андрея.
    – Отдай мне ствол? – сказал Андрей и протянул руку.
    Глаза Витька помутнели, словно в них появился матовый оттенок. И он, не отрывая этих своих помутневших глаз от глаз Андрея, протянул пистолет и положил его на ладонь Андрея.
    – Теперь иди на диван, садись поудобней и спи, – сказал Витьку Андрей.
    Витек послушно повернулся, подошел к дивану, уселся на него, откинув голову на спинку, закрыл теперь глаза и сразу захрапел.
    – Ты... Ты чего?.. – заговорил растерянно Стас.
    – Помочи пока, – сказал ему Андрей, – мы с тобой вдвоем поговорим.
    Андрей посмотрел на испуганного ювелира, который вжался в стул, а голова его вжалась в плечи.
    – Ты тоже поспи, – сказал Андрей. – Не бойся, со стула не упадешь.
    Тело ювелира сразу расслабилось, он закрыл глаза и голова его опустилась на впалую грудь. Вместе с хрипом, который слышался со стороны дивана, послышался теперь и тихий писк, похожий на писк мышонка.
    – Садись, Стас, чего ты стоишь? – сказал Андрей и сам сел в кресло.
     Стас испуганно глядя на Андрея послушно сел.
    – Я же тебе предлагал, чтобы все было честно.
    – Слушай, Андрюх, – заговорил Стас, – это просто была шутка. Я просто хотел посмотреть...
    – Перестань, Стас, – перебил его Андрей. – И можешь не волноваться, я не поступлю так, как ты. Ты получишь эти бриллианты. Но за это, за твою подлость, я заберу еще кое что.
    – Что?
    – Ты за сколько купил этот дом?
    – За... За триста тысяч.
    – Дешево, он мне обошелся дороже. Наверное, моя бывшая жена, она умерла, ты знаешь, повесилась. – Стас кивну, что знает. – Наверное она тебя любила. Или так считала. Хорошо, триста тысяч. Ты здесь много еще сделал всего: гараж, пристройки, даже еще один этаж построил. Это все во сколько обошлось тебе?
    – Тысяч сто.
    – И того четыреста. А теперь скажи, тебе не страшно в этом доме, тебе не кажется, что в этом доме тебя должны убить, тебе не бывает страшно, даже когда ты просто близко подходишь к этому дому?
    По вискам и по лбу Стаса потекли струйки пота. Он хотел вскочить с кресла, но Андрей сказал ему:
    – Сиди, мы еще не договорили.
    – Я не могу здесь находиться, – быстро заговорил Стас. – Я не могу быть в этом доме.
    – Поэтому ты его и продашь. Я куплю у тебя этот дом. К завтрашнему вечеру все документы до последней бумажки должны лежать вот на том подоконнике, – указал Андрей на подоконник. – Для тебя это несложно устроить за один день.
    – Андрей, – снова заговорил Стас, – давай выйдем, я не могу здесь быть, я не могу находиться в этом доме. Давай договорим на улице.
    – Не волнуйся, пока я здесь, с тобой ничего не случится. С домом все решили. Теперь о бриллиантах. Забудь, кто их тебе продал. Ты не знаешь имени, не помнишь даже лица человека, который тебе продал бриллианты. Эти двое, твой Витек и ювелир, они уже ничего не помнят. Когда будешь отчитываться перед Филатом, сам придумаешь, где ты их взял. Меня ты с этим вообще не связываешь. Ну, кажется все. Я ухожу. Ты поспи полчасика, а потом занимайся делами.
    Андрей бросил на стол мешочек с бриллиантами, взял чемодан с деньгами, и вышел. Он сел в машину, завел ее и неспеша тронул с места.
    До дома Вика оставалось ехать минут десять, когда Андрей неожиданно услышал рядом с собой голос:
    – Привет.
    Андрей резко повернул голову и посмотрел на пассажирское сиденье. Рядом с ним сидел Вадим, тот, кто назвал себя приятелем Сатаны.
    – Ты молодец, хотя бо;льшая во всем заслуга Анны. Впрочем, сейчас уже разницы нет, поскольку нет ни тебя ни Анны, есть целое одно – ты и Анна.
    – Тогда зачем нас разделять? – спросил Андрей.
    – Ну, как-то надо назвать тебя.
    – Андрей.
    – А может, графиня де Санти? – засмеялся Вадим.
    – Так было б лучше, если б я был женщиной.
    – Я вот что хотел тебе сказать, – уже серьезней заговорил Вадим. – Сейчас, с этим Стасом ты поступил порядочно и честно. Хотя он это и не заслужил.
    – А как я должен был с ним поступить?
    – Так и должен. И никогда по-другому.
    – Я никогда не собирался этого делать.
    – Люди меняются. А ты пока что простой человек.
    – Ангелы, насколько я понял, меняются точно так же, или скажем так – меняют свои убеждения.
    – Ты прав. Ты мне сразу понравился и мне нравилась Анна, так что теперь ты мне нравишься вдвойне, – засмеялся Вадим. – Еще мне нравится, что не забыл Машу.
    – Наверное потому что часть меня какое-то время была в теле ее подруги.
    – Нет, плоть здесь ни при чем. Душа была не Насти, а была часть твоей души была в ее теле, и значит, неравнодушен с судьбе Маши ты. Но это не все, что я хотел тебе сказать.
    – Что еще?
    – Никогда не пытайся узнать мысли своих близких, особенно кем дорожишь. От этого могут быть только неприятности и тебе и твоим близким. Лучше, избавься от этой способности знать мысли близких.
    – Я запомню все, – сказал Андрей.
    Но получилось, что сказал он это самому себе – рядом с ним никого уже не было. И Андрей так и не понял, видел он Вадима или ему это показалось. Но даже если показалось, то сказанное он запомнил.

53. Вечер и ночь

Был уже вечер, когда Андрей позвонил в дверь Викиной квартиры. Дверь открылась почти сразу. Вика увидела Андрей, глаза ее засверкали и она, радостно пискнув, она обняла его за шею, прижалась к нему.
    Но тут же отскочила от него, теперь в глазах ее появилось смущение.
    – Я просто очень волновалась за тебя, – стала оправдываться Вика.
    Андрей уже вошел в квартиру и закрыл дверь.
    – Ну что, получилось? – спросила Вика, но чувствовалось, что спросила она больше для того, чтобы скрыть свое смущение.
    Андрей положил чемодан на стол.
    – Получилось, – сказал Андрей. – И денег мне дали даже больше, чем я рассчитывал. Но они сами в это виноваты. Поэтому в придачу я забрал еще и свой дом.
    Последние две фразы Вика не поняла. Но ее это и не интересовало.
    – Я сначала подумала, – заговорила она, – что если все получится, можем сходит в ресторан. Но мне было так тяжело ждать тебя, что я решила заняться чем-нибудь и стала готовить всякие вкусные вещи. Я очень хорошо готовлю. Я даже вина купила. Можем, если хочешь, посидеть у меня.
    – Это будет лучше всего, – согласился Андрей. – Тем более, мне сейчас никуда не хочется идти.
    – Тогда убирай этот свой чемодан, я сейчас накрою на стол.
    И Вика сама взяла чемодан заручку и хотела убрать его.
    – Ой, – удивилась она, – у тебя там что, кирпичи?
    – Почему кирпичи? Деньги. Доллары. Два миллиона. А два миллиона даже новыми купюрами весят двадцать килограммов, но здесь не новые, поэтому, я думаю, здесь килограмм двадцать пять, не считая чемодана.
    – У тебя шутки, как у ребенка, – засмеялась Вика.
    Андрей открыл замки чемодана и поднял крышку.
    Вика увидела что лежит в чемодане, снова сказал "ой" и, испуганная, отступила на шаг.
    – Это что полный чемодан денег? – спросила она, все еще не подходя к столу, на котором лежал чемодан и показывая на доллары, пальцем с таким видом, словно это были мыши.
    Андрей закрыл чемодан, убрал его со стола.
    – Знаешь, я сегодня даже утром не позавтракал, а уже вечер. Давай твое вино и все вкусно, что ты приготовила.
    Вика кивнула и пошла на кухню. Но минут через пять она снова была такая же веселая, как и обычно. Она расспрашивала Андрея, как он смог так быстро все сделать, Андрей рассказал, но не все, Стас получился в его рассказе честным человеком, который, в придачу к деньгам отдал еще и дом.
    – Ты не думай, что я тебе не верю, – сказала Вика, – но тогда почему ты сказал, что они сами виноваты и поэтому тебе пришлось взять больше и еще в придачу дом?
    – Теперь я понял, почему некоторым мужчинам нравятся глупые женщины, – вздохнув шутливо, сказал Андрей.
    – Почему? – заинтересовалась Вика.
    – Потому что они никогда не зададут подобных вопросов.
    – Почему не зададут подобных вопросов?
    – Потому что не додумаются их задать. Все, давай поговорим о чем-нибудь другом.
    Вика засмеялась и согласилась и они уже больше не говорили о деньгах. Они не говорили до тех пор, пока Андрей не собрался уходить.
    Андрей уже подошел к двери. Вика внимательно и, казалось, с каким-то детским испугом молча смотрела на него.
    Потом она сказала:
    – Ты что, так и оставишь меня с этим чемоданом?
    – А куда ты хочешь его деть?
    – Никуда. Но во-первых, половина денег здесь твоя.
    – Об этом можешь забыть и не вспоминать. Все, что причитается мне, я уже забрал.
    – Я не хочу сейчас спорить. Но ты же не оставишь меня одну с этими деньгами?
    Андрей стоял и молчал.
    – Не уходи, – попросила Вика. – Пожалуйста, останься. У меня две комнаты, если ты...
    – Что, если я?
    – Ну, если у тебя есть другая девушка и ты... Ну что ты притворяешься, – заговорила она с резкой обидой в голосе. – Ты все прекрасно понимаешь.
    – Я многое понимаю, но что касается тебя – нет.
    – Тогда я тебе скажу.
    Вика подошла к Андрею и обняла его, прижалась к нему.
    – Если ты не хочешь брать половину этих денег, – тихо проговорила она, – пусть тогда они будут нашими общими.
    Вика подняла голову и посмотрела на Андрея.
    Андрей наклонился и коснулся ее губ своими. Вика еще сильнее прижалась к нему, еще сильнее прижала свои губы к его губам...
    В комнате был полумрак, но все предметы были хорошо различимы и из-за фонарей на улице, свет которых попадал в окно, и почти полная луна тоже освещала комнату – ее свет, попадая в окно, словно узкий ковер лежал на полу.
    – Мне так хорошо с тобой, – едва слышно говорила Вика, что кажется я сейчас расплачусь.
    Андрей погладил ее по волосам.
    – Мне тоже с тобой очень хорошо, – сказал он. – А еще, ты очень красивая.
    – Тогда почему ты хотел уйти? – спросила Вика. – Ты разве не видел, что ты нужен мне.
    – Все, что касается тебя, я не вижу и не понимаю.
    – Всего, конечно, не нужно понимать и знать обо мне, но кое-что мог бы.
    – Почему не нужно всего знать?
    – Потому. Потому что я стану тебе не интересна. Если ты будешь все понимать и знать.
    – Я не буду, – пообещал Андрей. – Я не хочу, чтобы мне становилось с тобой неинтересно.
    – У тебя совсем седые волосы. Почему?
    – Одно время мне было очень тяжело и страшно.
    – А сейчас?
    – Сейчас нет. Сейчас я ничего не боюсь.
    – Это очень хорошо. Потому что ты тот, кто меня теперь будет защищать, и если ты ничего не боишься, тогда и я ничего не буду бояться.
    Вика взяла руку Андрея и прижала свои губы к его ладони. Потом немного удивленно спросила:
    – Это у тебя шрам? Откуда он у тебя?
    Некоторое время Андрей лежал молча. Потом, протянув руку с журнальному столику, на котором стояла небольшая лампа, зажег ее. Он стал внимательно рассматривать свое запястье. Действительно, на запястье у него появилась темная неровная широкая полоса, она была похожа на старый уже давно заживший шрам. Андрей вспомнил, что такое же только не старый, не затянувшийся, он видел у Анны, когда она появилась в зеркале, там, в клубе Вадима.
    Андрей выключил лампу.
    Значит все-таки никакого сна не было, а было все правдой, – подумал он, – только такой правдой, в которую и самому трудно поверить. Но рассказывать кому-то другому... Даже Нигилист, – вспомнил он Верующего Нигилиста, – и тот едва ли бы во все поверил.
    – Это еще в детстве, –  сказал он, – упал с велосипеда и рукой попал на острые камни.
    Вика взяла его руку и поцеловала теперь этот шрам. Андрей почувствовал в груди тепло, тепло того себя, что было от Анны.
    – Я почему-то вспомнила о той девушке, – сказал Вика.
    – О какой, – не понял Андрей.
    – Ну, которая была моделью и попала в аварию.
    – О Маше?
    – Да. Я подумала. Если теперь есть деньги, можно ведь съездить вместе с ней куда-нибудь, В Америку или во Францию, где делают такие протезы, про которые я говорила. И вообще, ей, наверное, очень тяжело, она, наверное, совсем одна, ведь в той профессии, те люди, с которыми она работала быстро забывают тех, кто не нужен. Поэтому я еще подумала, что может быть, если ты не против и если она захочет, она может жить с нами.
    – Я тебя с ней познакомлю и ты сама с ней обо всем поговоришь, – сказал Андрей.
    – Только вот...
    – Что?
    – Ты нравишься женщинам.
    – С чего ты взяла?
    – С того, что я сама женщина. И не притворяйся, что ты этого не знаешь.
    – Ну, если сравнить с тем, каким я был, когда ты меня встретила. Да, разница в том, как женщины ко мне стали теперь относиться есть.
    – Ты появился, как принц, сначала под видом бездомного бродяги, и подарил мне перстень, который стоит столько, сколько многие и за всю жизнь не тратят. И сказал о шкатулке, полной бриллиантов. Я никогда не думала, что встречу принца.
    – Это не ты встретила принца, это я нашел принцессу.
    – Ты меня не бросишь?
     – Шутишь? У тебя столько денег и чтобы я ушел от такой девушки?
    – Не смейся. Не знаю почему, но я чувствую, что все эти бриллианты, все эти деньги тебе безразличны. Не знаю откуда у меня такое ощущение, но я это очень хорошо, очень отчетливо чувствую.
    – Что ты чувствуешь?
    – Как правильней сказать. Ну, чувствую, что ты знаешь что-то такое, что все эти бриллианты, все материальное для тебя ничего не значит.
    – Зато для меня много значишь ты, твоя душа, с которой я никогда бы не хотел расстаться.
    – И мы всегда будет вместе?
    – Всегда.
    Вика обняла Андрея, положила голову на его плечо.
    – Я засыпаю. И мне так хорошо. Мне никогда не было так хорошо, – Вика говорила все медленнее и тише. – Ни с кем и никогда. И я хочу, чтобы тебе тоже было так хорошо со мной, потому что ты, нет, потому что я... – последние слова Вика сказала совсем тихо и невнятно, уже засыпая, и не договорив, едва слышно вздохнула, как вздыхают очень счастливые люди, и уснула...
    А в это время мимо дома, под окнами Вики проплывала темная расплывчатая тень. Это была тень мальчика-убийцы, он искал свои жертвы – счастливых людей. Он остановился, словно прислушиваясь, словно почувствовал, что рядом счастливые люди. Андрей вдруг ощутил тревогу. И это как щитом закрыло и его и Вику, и мальчик подумал, что кто-то просто увидел счастливый сон. И он пошел дальше, но решил, что надо будет еще здесь пройти когда-нибудь, потому что это мог быть и не чей-то сон.
    А в ночном клубе, где когда-то Андрей встречался с Вадимом, вышла на сцену одна из лучших танцовщиц стриптиза. Это была девушка лет семнадцати или восемнадцати, тоненькая хрупкая, она казалась прозрачной. Но это ее тонкое хрупкое тело было удивительно красивым и возбуждающим. И красивым было ее лицо с детскими наивными голубыми глазами. Густые, светлые, чуть вьющиеся волосы закрывали ее плечи, доходя до груди. Чуть нагнув голову и потом резко вскинув ее она отбросила волосы за спину. И у нее на шее, сбоку стала видна родинка – небольшое, светло-коричневое пятнышко в виде сердечка. Эта девушка выступала под именем Ангел Любви.
    Перед тем, как начать свой танец, она быстро, мгновенно осмотрела весь зал.
    – Его здесь нет, все еще нет, – едва слышно проговорила девушка. – Но он должен сюда прейти когда-нибудь, я знаю.
    И в такт зазвучавшей музыке, девушка резко вскинула вверх руку с длинными тонкими красивыми пальцами, широко расставленными, словно в магическом жесте, в заклинании…
***