Яма

 
 Валентин – журналист с образованием и строитель по семейной традиции. Ещё в студенчестве он создал частное предприятие и занялся ремонтом офисов, квартир, домов. В прошлом 2004-м году выиграл конкурс, организованный немецким гуманитарным фондом и съездил на стажировку в Германию. Несколько месяцев работал он бок о бок с хозяевами. Всех наших разместили в семьях, приглашали в гости. Тот же самый фонд оплатил  питание. Зачем? Они стремятся к деловым и человеческим союзам с другими народами и уважают все ответные шаги. Российские парни учились их стандартам качества, европейскому порядку. Немцы рационально используют своё рабочее время, точно знают, что им надо делать сегодня, завтра, послезавтра. У них нет длинных перекуров, нет простоев и авралов. Россиянам преподали и краткий бизнес-курс по созданию малого предприятия. А не влепить ли зарубежную практику в московские стройки? - подумал Валентин. Вся Москва строится, ломается, перестраивается, и конца-краю тому не видно. Широкое поле для пахоты, для приложения талантов! В своих талантах Валентин не сомневался. Надо распахать это поле.
               
               
                Часть первая
                1.
Он вышел из поезда на Ярославском вокзале. Рядом живут своей жизнью два других вокзала – Ленинградский и Казанский, а привокзальная Комсомольская площадь известна в народе как площадь трёх вокзалов или ещё короче: три вокзала. В столице много интересного, но Комсомольская – пугающий музей карикатур на человека. Поброди вокруг неё сутки-двое и начнёшь верить, что здесь собираются все пьяные девки, сутенёры, попрошайки, идиоты, паяцы, калеки и старухи-ведьмы. Не сбежавшие пассажиры средневекового корабля дураков, а постояльцы новой Москвы. Каждый день происходят странности, чудачества, первобытные пляски. Слышны больное харканье, громкая матерщина… И слоняются по площади мужики рабочей внешности, разного возраста с большими пакетами или сумками. Очевидно, не постояльцы, а залётные и не менее жалкие. Они мятые, опухшие и битые, в штанах с пузырящимися коленками, в засаленных куртках и в нечищеной обуви. Мужики пьют водку и нюхают клей в уголках и в подворотнях, на парапетах, клумбах и скамейках. Рядом спят их товарищи. А главный сборный пункт – пятачок между Ленинградским и Ярославским. Пятачок зовётся Плешкой, он известен мелким московским предпринимателям, связанным с ремонтом, строительством, погрузкой-разгрузкой, благоустройством, вторметом и прочим тягловым трудом. А эти люди – разовая бездомная рабочая сила. Им платят в конце каждого дня. Бывает, и не платят. С весны до осени такой работы море, зимой с ней беда. Милиция не сурова к ним – мужики не опасны. Порой случаются облавы ради плана, и не более того. Ярославский вокзал они прозвали Яриком, Ленинградский – Ленкой, а Казанский остался без прозвища. В их глазах отсутствует жизнь. Люди шутят, смеются, но не живут. Какие-то мёртвые души. Бродяг то меньше, то больше, иной раз их сотня-полторы, а утрами – и несколько сотен, и тысячи. Но откуда они взялись?
                2.
Рядовой россиянин, впервые попавший в Москву, не тотчас поймёт, что он у себя на Родине. На первый взгляд, незнакомый чужой город с сильным южным акцентом, имеющий мало общего с его, немосковской, Россией. Кажется, сюда спустился весь горный Кавказ. А Москва-колдунья  зовёт и мужиков из русской провинции, не теряющих надежды выиграть счастливый билет. С насиженных мест тянутся в столицу молодые и не очень молодые люди. Как тридцать лет назад ехали на БАМ, на российский Север – точно также едут нынче в Москву. Наступили, однако, другие времена. Мало кто из хозяев отягощает себя обязательствами вроде элементарного жилья, своевременной зарплаты, социальных гарантий. Не способен соврать, пробиться, добыть всё сам? Тогда нечего и ловить в этих краях – не поймаешь ничего и никого, ни журавля, ни синицы. Быстро спустишь последние деньги – и все дела. Или помогут спустить. Нравы тут чёрствые, вероломные, в людных местах рыскают хищники, они ищут лохов.
                3.
Всех прибывающих за счастьем в Москву можно разделить на две неравных доли. Первые знают, зачем едут. За карьерой, за новой жизнью. Они смелы, авантюрны, амбициозны, не признающие авторитетов. Имеют план действий и более-менее достоверную информацию – не всячину из Интернета, а от московской родни и успешных друзей. У многих при себе хорошее образование и деньги на первое время – они и на своей малой родине служили не дворниками. Эти приживаются в Москве по рекомендациям той самой родни и друзей или начинают с торгового представителя, программиста, рекламного агента, верстальщика, экспедитора, бухгалтера, курьера. Важно притереться к городу. Смельчаки рвут быка за рога – открывают собственный бизнес, иной раз и без капитала. Люди умеют думать. Они созидатели своей судьбы. А есть бездумные исполнители. Их приезжает в Москву куда больше – пол-Украины, пол-Белоруссии, пол-Таджикистана и мать-Россия. Одни созидатели, другие – исполнители. Вот и вся разница. Но эта разница – океан. Москва прогибается только под созидателей, а исполнителей пинает, раздевает, гонит и смеётся им вслед. С какой же лёгкостью едут «простые мужики» за тысячи километров, делая ставку на чудо, на авось, на коллекцию из баек, слухов, сплетен и рекламных небылиц. «Сосед Колька в прошлом году мешок баксов нарубил…», или «Мне одна баба в магазине шепнула…», или «В Москве чудес и денег куры не клюют…». Чудеса в столице прямо с вокзала и начинаются.
                4.
  - Братишка, не подскажешь: который час?
  - Двенадцатый, - ответил Валентин.
  - Благодарю. Сейчас утро?
  - Не подскажу.
  - Братишка, добавь до «Жигулёвского» червонец. Меня ломает. 
  Валентин пошёл с ним к ларьку, они разговорились и нечаянно подпёрли спинами контейнер.
  - Видишь, тут собран весь цвет страны, - горько пошутил рыжий Миха. - На самом деле, мы ровня этому гнилому контейнеру. Вонючее дно, плешь столицы. Нас, бедолаг, на трёх вокзалах – что дерьма на скотном дворе. Торчим как проститутки, тоже ищем клиентов.
  - Ты давно в Москве?
  - Около года. Последние два месяца жил  в  «Давидовой пустыне». Слышал? Нет? Монастырь так называется. Все документы я посеял, а туда и без них приняли.
  - Где тот монастырь?
  - В Расторгуеве, по павелецкому направлению. Работал во славу Божию. Кормили хорошо, а спали мы в кельях. Но мне деньги нужны. Говорят, за пятьсот гринов в Москве паспорт сделают. Ты не в курсе?
  - А за вторые пятьсот и штамп с московской пропиской поставят. Тоже говорят. Я в курсе. Слушай, если это плешь, гниль – почему её не разгонят? В центре города…
  - Да ты чё? На нас все делают бабло. Видишь, ходят черти с рекламными табличками «Куплю сотовый телефон, аудио, видео и т.д. и т.п.»? Когда мы в запое, отдаём своё за бутылку. Черти пасут нас. Другие до копейки спускают в игорных клубах – их тут понатыкали для таких, как я. И оптовый рынок Плешкой живёт. И менты. И сутенёры. Да и кто станет проворачивать всю грязную работу? Москвичи, думаешь? Ни в жизнь. То есть, у плеши высокая цена.
  - Но откуда у мужиков телефоны, аудио, видео?
  - Ты поработай неделю-две, и всё узнаешь.
  Он бывший кок на судне, а в прошлом году приехал в Москву на заработки. Нынче лелеет три мечты: выдержать курсы трезвости в «Давидовой пустыне», восстановить документы, вернуться в море. Но восстановить он не может, потому что никак не скопит деньги. Здесь все пьют, да по-чёрному. Такая на Плешке жизнь. У половины этих людей вообще нет документов. Суют тебе справки и ксерокопии – об освобождении, об утере паспортов, о том, о сём.
  И все бывшие. Вчерашний воин-контрактник, безработный кузнец, экс-капитан милиции, оттянувший срок за рублёвую взятку… Люди разных профессий. Одни находят свою удачу, вторые, заработав чёрным трудом на билет и проклиная Москву, бегут домой, пока здоровы и живы, третьих засасывает и они деградируют. Иным и уезжать некуда – своего угла нет, или он занят родственниками, или там ищет их милиция. Плешка и три вокзала стали родным домом. Многие во хмелю с тоской мыслят о себе, о жизни, о будущем. Немало падших, им всё равно, кто они и где. Им выпить – счастье. Есть готовые к петле. Страшные диагнозы. У единиц остались достоинство или развязность, они брезгливо кивают: вон толпа униженных и оскорблённых бродяг, мне с ними не по пути, они трупы, я выберусь. А как выбраться? Только убежать туда, откуда приехал. Если есть куда…
                5.
  - Как жысть? Обед ждёшь? - врасплох услышал Валька. На него смотрел потасканный бомж.
  - Какой обед? Не понял.
  - Говорят, вчера кормили. Наши все пожрали как надо. Горячий плов, булочки, печенье.
  - Откуда везут?
  - Из конторы милосердия. Но они, видно, не каждый день возят. Жрать охота.
  - Всех-то всё равно не накормят.
  - Правильно. Кто не успел – тот опоздал. У тебя найдётся маленько бабла?
  Валентин сыпанул ему мелочь, посочувствовал:
  - Ты лихо измятый.
  - Не спал всю ночь. Даже не прилёг. Менты палками с Ярика выгнали, а на Ленку и Казанский не пустили. Нынче гоняют свирепо. Тебе легче, ты бритый и трезвый.
  - Кто мешает тебе купить разовый станок, заплатить червонец в туалет и побриться под горячей водой?
  - Вечером всё пропили с пацанами. Да и чё, я дурак – за туалет платить? Наши засмеют. Ты чё, в платный ходишь?
  -  А ты на улицу? То-то все углы в твоей ссаке и твоём говне. Собрать бы вас в кучу и забросить на северные льдины.
  - Ты шибко простой. Интеллигент, что ли? Кто за меня дерьмовую работу будет делать? Никуда нас не увезут, Плешка бессмертна. Так что отдыхай. Конечно, ты и в метро платишь? И в пригородных? Ну и первоклассник. Тебе ещё учиться и учиться жить.
  - Ты-то живёшь?
  - Клёво живу. Свобода! Знаешь её? Я знаю: свобода от всех.
                6.
  - Слышь, зёма, ты капустой не богат? Угости чаем, горло пересохло, - опять к Вальке, уже другой, совсем безликий мужичонка. В руках грязный целлофановый мешочек, из-под коротких штанов стоят носки. Валька потащил его в вокзальный буфет, с ними увязался третий – Лёха. За чаем безликий давай мудрить:
  - Питаться нужно правильно…
  - Это ты, значит, правильно питаешься, когда у тебя нет рубля на чай? – вскипел Лёха. – Я смотрю, околачиваешься тут каждый день без работы. Какой ты работник? Кто тебя возьмёт с собой, доходяга? Вали вон отсюда. Работать надо, чтобы чай пить.
  Безликий покорно смылся. А Лёха с перепою, злой, агрессивный. Он за честность и честь, жалких и ленивых терпеть не может. По нему видно – трудяга. Больше месяца отпахал на подмосковной стройке, а вместо обещанной штуки долларов заплатили двести. Как не быть злым? Несколько дней глушил досаду горючим, потом строил баню на даче у какого-то режиссёра. Они здорово сошлись, но режиссёр вдруг исчез, не заплатив ни копейки, а Лёху неизвестные люди вышвырнули с дачи как щенка. Чуть не изувечили.
  - Москва так вот бесплатно и строится, - вздохнул Лёха. - Везде кидают нашего брата.
  Он застрял на Плешке, и его тоже засосало. Потихоньку спивается. Ночует то на Казанском, то в вагоне на Ярославском.
  - Что за вагоны? - удивился Валентин.
  - Обыкновенные пассажирские. Их загоняют в тупик для отстоя на самые дальние пути. За сотню проводник даёт подушку и матрас до семи утра. Ментам ещё надо отстегнуть. Но хоть крыша над головой – и то ладно.
  Не все обитатели Плешки позволяют себе эту роскошь – вагон. Дорого. Водка дешевле. Ночи коротают на вокзалах, на улице. Всё добро умещается в сумку, она всегда с собой. Ночами сумка служит подушкой.
  - Ты кто по профессии? - спросил Лёха у Валентина.
  - Журналист.
  - Корреспондент, значит? - насторожился тот. - С режиссёром уже имел дело, а с корреспондентом пока ни разу. Статью готовишь?
  - Несколько статей.
  - Будь осторожнее. Напишешь не в тему – башку легко оторвут.
  Валька уже понял: никто здесь ничего не оторвёт. От очень пьяных держись дальше, но люди эти боязливы. Дрожат мелкой дрожью при появлении ментов, которые трясут их вечерами. Нередко выгребают до дна, но утрами не трогают. Чего взять с мужиков утром? Всё, что успели спрятать, пропили за ночь. Причины для питья одни и те же: неустроенность, унижения, безысходность, тупая работа, кидалово.
  «Погоны» запросто привяжутся по пустяку и без пустяка.
  - Им не угодила моя причёска, - ругался у Ярика наголо бритый парень. - Вытащили весь дневной заработок – семьсот рублей. В носках нашли, они везде найдут. Я и поужинать не успел.
  - А меня достали: представь чеки на инструменты, - сказал пожилой работяга. - В моей сумке был набор, из дома ещё привёз по работе. Какие, говорю, чеки? Этим инструментам пять лет. А как докажешь, что они не ворованные? Никак. Заберите, думаю, всё, только отстаньте. Теперь я без инструментов, дорога одна – в подсобники.
                7.
Назавтра в бригаде с лысым парнем Валентин поехал на демонтаж старой кровли. Работали тяжело и просто, как на каторге: одни долбили ломами, другие грузили весь мусор в большие пакеты и швыряли их с пятого этажа вниз – там стоял контейнер. В углу мужики поочерёдно прикладывались. Строительная пыль выросла сплошняком, в трёх метрах едва различишь товарища. И так одиннадцать часов. При долбёжке попадались бутылки из-под водки, банки из-под частика, изгнившие трусы. Полвека назад тоже пили на работе и водили на чердаки женщин.
  К девяти вечера люди получили своё – по семьсот рублей.
                8.
Следующим утром Валентин снова прибыл на Плешку, сел на хвост незнакомцам и отправился на оптовую базу.
  - Если будем разгружать пиво или водку - там напьёмся и с собой дадут. Да и упрём, - научил его в пути напарник Гоша с ушибленной верхней челюстью.
  Для мужиков здесь важен не заработок, их задача – вынести товар и продать его. Не всегда получается. Когда ловят за руку – всех оставляют без оплаты. Впрочем, оплата невелика: две тысячи на четверых. Вагон-то стоит шесть тысяч – посредник забирает семьдесят процентов денег.
  Разгружать предстояло изюм и арахис. «Неплохо», - сказали друг другу. Сытно поели и десяток мешков кинули за ограждение. «Вечером подберём», - мигнули Валентину. Они знают все ходы, лазейки и выходы базы.
  Гоша оказался компанейским, шутил без умолку. Он много чего упёр отсюда. Последний трофей – две пары модных женских сапог, он обменял их на пять бутылок водки. А до того были шёлковые рубашки, туфли, купальники, спортивные костюмы, галстуки, прокладки, фотоаппараты  –  что разгружал, то и выносил. Случалось, его хватали на месте, били. Гоша не сдаётся: «Не обеднеют они».
  Грузчики закончили работу к полуночи. Заказчик не кинул, дал по пятихатке. Мешки за воротами исчезли, Гоша вывалил из подмышек два блока «Русского стиля».
  - Из соседнего вагона, - объяснил он.
  - Ты не пропадёшь, - восхитился Валентин.
  - Зачем пропадать раньше времени? Надо радоваться жизни и брать от неё всё, что она суёт в руки. Если не я – другие возьмут. Нам жизнь дадена один раз. Второго раза не жди.
  - Ты счастлив?
  - А то нет… Ну что, вперёд, в отстойник?
  - В какой отстойник?
  - В вагон. На Ярославский или на Рижский. На Ярике вообще-то неспокойно. Все пьянствуют, больные тёлки пристают.
  - Тебе и нос там сломали?
  - Нет, нос – уже старая песня. Но и там могут сломать.
  - Рижский, должно быть, курорт в сравнении с Ярославским?
  - Там порядка больше.
  - Я уеду на Ярославский, а оттуда электричкой.
  - А-а. Ты где остановился?
  - В Сергиевом Посаде. У товарища.
  - Тогда пока! Будь здоров!
   …Валентин опоздал на свою последнюю пригородную. Значит, так положено. Не моя электричка, - успокоил он себя. Время вдохнуть ночной вокзальной жизни. Народ с Плешки разошёлся по трём вокзалам и окрестностям. В два часа ночи из залов ожидания грубо выгнали – их закрыли на уборку. Через час Ярик и Ленку открыли для имеющих билеты на поезда. Вся Плешка осталась на улице. Кто-то нырнул к своим в темноту, кто-то задремал на бетонных парапетах. Но холодно, какой сон? Валентин метнулся через площадь к Казанскому.
  - Добрый вечер! Девушку не желаете? - это к нему из ночи бригадирша или сама девушка.
  - Нет. Я устал.
  - Вот и отдохнёте.
  Он прошёл без ответа. Проститутки на час стоят полторы, на всю ночь – три штуки. Нередко «девушки» – лишь замануха, подстава. За ними прячутся быковатые парни. Клофелин в водке или мужская сила – и клиент без денег и документов, в одних трусах и вне трусов. Но Плешку ничем не удивить, она всякое видала. На крючок «девушкам» цепляются новички или пьяные.
  Не новичок и не пьяный, Валентин устроился на Казанском. Всего за тридцать рублей дежурная пустила в зал ожидания, где можно отдохнуть на скамейках. Он присмотрелся – в зале спит пол-Плешки. Бродяг по их запаху отличишь от пассажиров. С рассветом все спешат на исходную точку. Сложилось мнение, что ранним утром легче срубить хорошие заказы. Те, что с Казанского – серовато-свежие. Из околовокзальных дыр подтягиваются коллеги – опухшие и «синие». Упились в ночь и продрогли до нитки. «Синеву» берут копать траншеи, грузить мусор, ломать стены. Ни на что дельное они не способны. От них пахнет псиной и прокисшим перегаром, их трясёт, они хамят, матерятся, но эта агрессивность – от никчемности.  На деле, «синие» очень управляемы, с ними проще, им не доплатить или вовсе не заплатить – слова не скажут. «Синь» пройдёт через час, и они полуручные, через два – ручные, податливые, готовые убирать тонны мусора за бутылку пива.
  Крупные мужики – никудышные работники. Быстро сдуваются. Они медлительны и с похмелья страдают тяжелее мелких. Самые выносливые – люди средних размеров. Про таких говорят: жилистые. Вон тот Коля – из жилистых. Ночует на Казанском. До работы по-хорошему жадный. Находит её спозаранку, а вечером часто едет на вторую работу. Выходных себе не разрешает. В удачные дни зарабатывает полторы-две тысячи. Коля пьёт, но он не «синий». Однако тоже не умеет скопить деньги. На вокзалах всё дорогое – питание, туалеты, а есть и менты, жульё да коллеги, просящие взаймы и вдруг исчезающие. И Коля поймал губительную болезнь – он игрок. Зашёл раз в игорный клуб, чтоб не унижаться на вокзалах. Ему подфартило, он просидел там всю ночь, осторожно играл и пил кофе. Назавтра снова зашёл, снова, снова. И заразился.
  - Эта штука сильней водки. Знаю: если сегодня я чуть-чуть поднял, завтра спущу втройне, но не могу владеть собой. Башмаки сами заворачивают в клуб. Пора делать из Москвы ноги. Сколько раз давал себе слово и всё тянул зачем-то. Москва ещё та обдираловка.
  Игроков типа Коли – каждый второй.
                9.
Лето – расцвет Плешки. В дождь все жмутся к павильону метро, но работа есть в любую погоду. Меньше чем за пятьсот рублей в день никто никуда не поедет – есть негласное правило. Часто покупатели блефуют: справитесь за три-четыре часа, и новички мигом клюют, но скоро возвращаются: там работы по уши да за копейки. Деды не гнобят молодых. Не армия. На Плешке нет дембелей, командиров, смотрящих, разводящих. Ты сам по себе и сам за себя.
  Любимые работы у мужиков – разгрузка и погрузка вагонов на складах конфиската. Оттуда воруют всё – тряпки, обувь, аудио-видео… Рвутся и на перевозку мебели из офисов и квартир. Есть хозяева рассеянные – они забывают или недосмотрят, а есть щедрые – они дарят. Люди возвращаются домой на Плешку с телефонами, фотоаппаратами, плеерами. Товар как приходит, так и уходит. Вечерами  начинается распродажа, а потом безудержное, дикое веселье. Скупщики очень ждут этих вечеров. Сотовый телефон покупают за банку пива, новый пуховик за бутылку водки. Если кто-то привезёт магнитофон – быть  ночным танцам на площади. С девочками, водкой, мордобитием. Плешка поёт, гудит и стонет, чувствует себя хозяином жизни. До приезда ОМОНа. Тогда фестиваль превращается в бегство. Бродяги панически боятся омоновцев – те бьют жестоко. Прошлое лето всеми признано мирным, случилось меньше убийств. Ограбления и поножовщина внутри своей братии не в счёт, кто их считал? Пассажиров вечерних электричек и ранних утренних поездов они тревожат нечасто. Варятся в собственном соку.
                10.
Поздняя осень и зима – кризис для плешкинцев. Работы меньше и меньше, подступают и холод, и голод. Даст Бог снега – будут заказы на уборку территорий и крыш, не даст – караул кричи. Это из опыта старожилов. Валентин встретил их: один с 2000 года, второй даже с 98-го. Живут по вокзалам и конурам. В последнее время с вокзалов решительно гонят – остаются конуры и подземелья. Плешка, по слухам, существует ещё с советских времён. Живучий народ, изобретательный: умеет выживать, но жить – нет. Разве такая жизнь есть жизнь?
                11.
Предлагаются и объёмные подряды с жильём и питанием. Жильё – вагончики и бытовки, питание – «Роллтон» и «Геркулес», а работа – кирпичная кладка, отделка, облицовка... На порядок серьёзнее вокзалов, сырых подземок и разовых заказов. Но люди осторожны к долгостроям. Всех сближают горькие разочарования. Когда-то они прибыли  в столицу за деньгами, а нарвались на кидалово. Работали месяц-два, меньше-больше – и даром, даром. Ко всем посулам Плешка относится с недоверием, неприязнью. Прямые работодатели приезжают сюда редко, а зазывалы – или мошенники, или, на худой конец, посредники. Они, в лучшем случае, дилетанты в строительном деле. Москва строится дилетантами и почти дармовыми работягами. Ну и открытие! – поразился Валентин. На Плешке пасётся большое стадо зазывал, и это стадо хочет заарканить безвольных и бесправных людей. Скажем, Володя получил заказ от Радика на ремонт офиса, цеха или магазина, Радик от Рафика, тот от Рашида, выше сидят Мамаич, Зелимханыч, Тамерланыч, иногда Сергеич, над ними Ахмет, Гиви, Аслан, Гога, Шамиль, Сосо, Рустам, Асланбек, Ваха, Гоча, Вахтанг, Армэн. Каждый отстёгивает себе кусок и сплавляет заказ нижнему, который тоже хочет отстегнуть и сплавить. Володя крайний, ему некуда и нечего сплавлять. Он дилетант номер восемь или номер десять, и ему досталось неблагодарное дело – работать, выполнять заказ и, значит, общаться с людьми Плешки. Володя ищет обходной путь, но профессионалы для него разорительны. Он едет на Ярик, хитрит, включает дурака. Здешние презирают таких заказчиков, по пьянке и бьют. Хороший человек Володя или не очень хороший, он всё равно «попадёт» – его кинут верхние. Так и строится, строится. Не развалилось бы лет через двадцать. Кое-что уже валится, падает…
  …Откуда-то чешет измотанный Савва. Тоже лезет в посредники, в работодатели, мечтает отстёгивать себе куски. Не мирится он с долей быдла, но не рождён лидером. Благополучие  –  оно же написано на лице, скрывай не скрывай. А неблагополучие ещё заметнее, как ни вертись. Савва стреляет мелочь на пиво и курево, Плешка смеётся над ним. «Эй, начальничек! - орут ему вслед выпившие мужики. - Подкинь счастья, братан».
  Но где строительные зубры? Здесь же, рядом. И платят они людям регулярно. Не кидают, не третируют, а «слегка» дискриминируют. За одинаковую работу приезжие получают вдвое меньше, чем местные. Провинциалам дают понять: если ты не москвич – ты не первый сорт, а раз не первый – ты сорняк. За копейки терпеть столичные лишения? В Москве зарабатывают по-другому, не на стройках.               
                12.
А как заманить на стройки? Самая надёжная удочка – типовое рекламное объявление в московских еженедельниках по трудоустройству: «Солидная компания приглашает на работу мужчин строительных специальностей. Высокая зарплата. Достойные условия. Полный соцпакет. Жильё. Иногородним содействие в регистрации. Горячие обеды». Разве не чудо? И этих объявлений – тьма. Выбирай не хочу. По факту из всей тьмы полпроцента правды и процент полуправды. Чаще «строительный холдинг» арендует дешёвую комнатёнку в цоколе дома, состоит из одного-двух сотрудников, телефона и называется «Кадровое агентство». Оно ищет и продаёт информацию о рабочих местах. Вроде неплохо, дело не вредное. Всё бы ничего, но информация получена из третьих рук, ею воспользовались «продвинутые» фирмы. Стало быть, она или устаревшая, или фальшивая. К чему компашке заниматься аналитикой, если и на эту ерунду толпы покупателей? Мужики платят пятьсот-семьсот рублей (где-то больше, где-то меньше) и получают направление в некую организацию. Если им повезёт – указанный объект жив. Если дважды повезёт – их примут, с ними побеседуют: регистрация есть? Что? Мы должны помочь? И питание? И комнату? Вы до сих пор, ребята, в сказки верите?
   Возможен сценарий с жильём: дают «общагу» – школьный спортзал с сотней кроватей, одиноким унитазом и одиноким же умывальником на всех. Надо видеть тот унитаз по утрам и слышать маты уборщицы… Люди кучкуются, мастерят кипятильники и плитки из бритвенных лезвий, готовят себе вермишель. И это при 12-15-часовом рабочем дне. В спортзалах проживают рабочие из множества кадровых агентств – одиночки и целые бригады. И не придерёшься к тем агентствам – они торгуют всего лишь информацией. «Дык, в рекламе-то написано…», - слабо возмущается растерянный народ. «Да мало ли что там написано. Не мы же писали», - отвечают хозяева. Стоит всмотреться в московские еженедельники по трудоустройству за последние два, три, шесть месяцев – в них объявления-близнецы от контор-близнецов. Из номера в номер. «Организация набирает строителей…». Ясно, тут посредники, а какие с них гарантии? Но откуда знать их фокусы простому российскому мужику?
                13.
Не всем, конечно, не везёт. Одни находят постоянку, другие сезонку. Невезучие торчат на вокзалах, а где им торчать? Скоротав кое-как восьмую-десятую ночь, они продолжают поиски работы. От многолюдья, суеты и бессонницы мирному россиянину недолго ошалеть. И вера в чудо угасает, гаснет. Вокзал не место для отдыха, а рассадник жулья. Оно видит добычу, как волк бедную овцу. После встречи с ним приезжий бывает сильно потрясён. Жульё может явиться в обличье такого же незадачливого работяги и предложить совместную, бок о бок, сделку. Или тётушки-божьего одуванчика, продающей ночлег в комнате с удобствами и дешёвой посуточной оплатой. Иной раз после ночлега мужик благодарит судьбу за то, что остался жив. Эти вороны безжалостны к «дорогим россиянам».               
                14.
И для «гостей столицы» наступают тяжёлые будни. Московский экстрим. Не надо лезть на скалу, прыгать с парашютом, пересекать на плоту Берингово море – экстрим найдётся у трёх вокзалов. Молись, плачь – Москва слезам не верит. Человек идёт на Плешку дешёвой рабсилой. Больше некуда. Здесь он не опухнет с голоду, заколымит на кусок хлеба и на полбанки сладострастной отравы. И начинается падение. Так и живёт Плешка, исправно пополняя свои ряды новыми бойцами – мёртвыми душами. Она вечна, она не кончится…
               
               
                Часть вторая
                1.
Валентин не растерял на мелочах свою мечту о настоящей стройке. Плешка уже неинтересна. Здесь людских трагедий одна на одной, и от них тяжелеет сердце, но строительная практика – никакая. Не туда влез, не с того начал. Для чего подсел на Москву? Чтобы научить людей немецкому стилю работы.
  …К Ярику приехали импозантные господа. Их не бывало в бродяжьей среде. Они искали каменщиков на работу в Переделкино. «Там же резиденция патриарха, дом Пастернака, дома других писателей. Вот так удача! Еду», - обрадовался Валька. Приехали, расселились, получили инструктаж, отужинали, залегли спать. Это, кажется, классное дело... Утром вся бригада сбежала по неизвестной причине. Валентин остался, и ему предложили ставку помощника повара. «А отчего бы нет? Тоже практика, и буду всегда у тазов с мясом. Строителем успею, какие мои годы? - рассудил он. - Моё время впереди». Валька снабжал кухню питьевой водой из ключа, что в полукилометре, к которому годами ходили и ходят все окрестные дачники. Они уверены: вода в ключе не просто вкусная, а лечебная, целебная… Он бегал и бегал к ключу с канистрами. И вместе с тёткой-поварихой отмывал кастрюли, чистил картошку, жарил полуфабрикаты, разделывал курицу. Вдвоём они кормили сотню человек – бригады монолитчиков и каменщиков. Тётка – славная мастерица и не паникёрша. Когда оборвалось электричество, она велела развести костёр и приготовила обед вовремя. Снабженец называл её маманей, ей нравилось. Она подкармливала его, он сильно разъелся. Ночевал не в общежитии, а в мизерном вагончике на стройке, в пять утра ставил на плиты воду для завтрака. К приезду мамани чаны уже закипали.
  Изо дня в день кто-то из рабочих оставался без окорочков или котлет. Повара со стыдом отводили глаза. Они жарили с запасом. Наконец, «взяли» вора: горячее мясо таскал Ильич, один из главных командиров, отвечавший за питание, снабжение и за всё прочее. Его товарищи-командиры не появлялись на объекте. Каждое утро часов в одиннадцать Ильич привозил продукты с рынка и тёрся на кухне. Огромный, вечно мокрый дядька, он запихивал жарево себе в рот. «Неужели москвича не кормят дома? - гадал Валька. - Или он из породы обжор? Сколько ни съедят – им мало и мало, как котам». На стройке с десяток ильичей, но этот всем ильичам Ильич. Он – хитрый пастух с кнутом и пряником, приезжие рабочие для него – живое тягло вроде лошадей. «Чего ещё вам надо? Питание, общага, забот никаких. Стройте до десяти вечера, к семи утра вполне выспитесь». Не дойдёт до пастуха, что кроме работы человек должен выстирать портки, сочинить письмо домой, взять в руки журнал, газету. Можно заставить работать и двадцать часов, но какая будет производительность? Вечерами люди просто тянут время – они устали. А днём курят – сначала нет крана, потом песка, потом цемента, потом кирпичей. Потом брызнет дождь и перейдёт в ливень, потом замкнёт проводка...
  - Неважная у вас организация труда, - сказал Ильичу Валентин.
  - Они же заработать приехали. И пусть пашут до десяти.
  - Зарабатывают и при 8-часовом рабочем дне. Не зря же его придумали – 8-часовой. За восемь часов можно сделать больше и лучше, чем за твои четырнадцать.
  - Как это?
  - Мужики элементарно устают. Человек – не конь, ему нужны не только сон и еда.
  - Я обязан им женщин привезти?
  - Привези. Я в Германии практиковался…
  - Ты брось Германию. Она далеко, а здесь тебе не там. Мы свои, российские.
  Ильич не дурак: люди, гнущие спины с восьми утра до десяти вечера, через неделю-две-три выдохнутся от этого рабства. И вот вам, держите аванс. Небольшой, конечно – кому тысячу, кому полторы. Куда ринется народ? Как пить дать, за водкой. После длительного воздержания и усталости рабочие сказочно отрываются. Мир на целый вечер цветной и они в нём короли. С утра полбригады не выходит на объект, а вышедшие не работают, а мучаются. Наконец, засылают гонцов в магазин. Тут-то Ильич и ловит их за яйца: накажу рублём, негодяи. Они смиреют, виновато прячут взгляды. Наступает день получки: столько-то съели, столько-то выкурили, минусуем за общежитие, за нарушение дисциплины, за прогул, за опоздание, за частую беготню по туалетам. Итого: не нравится – уйди. А куда уходить? Где ждут? Вечером в своём кругу народ пьёт спиртное, матерится и шумит:
  - На хер эту шарагу. Работать здесь – себя не уважать.
  - А я завтра всё выскажу Ильичу-козлу.
  - Ничего ты не выскажешь.
  - Я-то? Плохо ты меня знаешь. Побазарю с ним. Я заставлю уважать себя. Он поймёт, с кем связался. Прощения будет клянчить.
  - В свою жилетку ты, может, и побазаришь. Но при встрече с Ильичём проглотишь язык.
  Утром, измятые и понурые, они плетутся на работу под насмешливыми взглядами Ильича.
  …А мимо пронеслись загнанные люди-кони, впустую оддолбившие у злых неведомых пастухов, и здешним ясно, как им повезло с Ильичом, с питанием, с общежитием. И хоть что-то заплатил. Гроши, но заплатил, не кинул. Ильич уже дорог как отец родной. Он в следующий раз заплатит ещё смешнее. Для полного смеха растянул трудовой день до полуночи.
  - Темновато? Ничего, завтра прожекторы установим. Дерзайте, мужики, себе в радость…
  Пахал среди каменщиков Валера. Хороший, мастеровой, но смирный какой-то. Над ним шутили исподтишка – прятали портянки, мазали ночью зубной пастой, однажды нассали в ботинки. Не стерпев, Валентин полез в драку за товарища, подставил ему плечо, благодарный Валера ошалел. Когда все успокоились, они парой ушли в ночной магазин, пили в кустах и потеряли самих себя. Валька опомнился в элитном посёлке, среди дворцов. Шагал-шагал и провалился в зелёную слизь, похожую на болото. Утонул с головой, но Господь достал оттуда. Он отполз от гиблого места и поплёлся в обратную сторону. Его знобило от ночной прохлады. Охранник грубо заревел:
  - Как ты попал сюда?
  - Сторожить надо зорче, вахтёр.
  - Что там бормочешь, сука?
  Охранник выглядел угрожающе, но побрезговал, и это спасло Вальку. Ему не мешали смыться. «Ну и харя у меня. Аж брезгуют беднягой», - нервно рассмеялся он. Через полчаса вышел к ключу, из которого носил воду. Разделся, вымылся и спрятался в своём вагончике. Нигде ни звука, всё живое отдыхало. Заглянул в кухонные баки - там ни капли воды. Он схватил канистры и рванул к роднику. Но завтрак для рабочих в то утро не успел состояться…
                2.
  - Гениальный всё же мужик – этот Ленин, - сказал Валентин Ильичу.
  - Что в нём гениального? - буркнул Ильич, заглотнув пирожное.
  - Как он смог поднять пролетариат в 17-м году? Сотворить из него силу!
  - Наверно, сто лет назад рабочие были смелее, решительнее. Нынче их и домкратом никуда не сдвинуть. Я всё думал: когда же они забунтуют? Додумался: никогда. Даже напоить всех – не пойдут в драку, боятся. Их и кидают, и будут кидать. Исчезли рабочие, вылезли работяги. Сдаётся мне, что в Москву на стройки едут неудачники. И одна нелегальщина.
  - А кто остался в своих захолустьях и легально работает на тамошних стройках – они успешные? Съезди, познакомься с ними, успешными.
  Ильич не нашёл ответа. Валентин продолжил:
  - Для тебя они рабсила, как и те «успешные» для тех ильичей. В смысле, не рабочая сила, а рабская.
  - Не отрицаю. И она хоть и неважно работает, и не профессиональная вовсе, а так себе – кто-то где-то что-то пробовал, но худо-бедно делает мне прибыль. Немалую прибыль. И пусть делает. Оно же полезнее, чем оружие в её руках, как в 17-м.
  - Но почему ты платишь людям крохи с немалой прибыли?
  - Платить не за что – это во-первых. И во-вторых, заплачу в пять раз больше – и останусь сволочью в их глазах. Психология сегодня злая у работяг. Платишь, не платишь – сволочь. А я аленький цветочек…
  Вальке со всех сторон повезло. Отработав месяц с неделей, он превзошёл в зарплате каменщиков. Может быть, Ильич высоко оценил поварское дело? Или не высчитал у него за питание? Расстались они дружески.
  Позднее Валентин не раз вспомнил правоту Ильича об аленьком цветочке. Волчьи ягодки росли в других местах.               
                3.
Ильич – он универсал, а кроме него есть конкретные типы начальников. Первый – те, которые подают рабочим руку, входят в доверие, обеспечивают питанием и крышей над головой. Российскому мужику много-то и не надо, он непривередлив и терпелив. Бытовка, пропахшая немытым человеческим телом и грязным бельём – вполне нормально. А с обогревателем, плиткой – благо. Жили же строители БАМа в землянках. И до сих пор живут. Зато здесь, в Москве, аж с подогревом. И не дровами, а электричеством. И за жилище не вычитают из зарплаты. Это понимается так: начальник слабоват, слаб. Рабочие наглеют, панибратствуют, обдирают провода, относят их в «Цветмет», пьют водку, пакостят.
  Второй тип командиров – звери. Эти держат бригаду в ежовых рукавицах. При них строители не смеют и пикнуть. Но и первые, и вторые не  доплачивают. Поводы найдутся. Да и зачем искать их? Можно и без поводов, просто не платить, не платить – месяц, два, три, четыре… Надежды мужика тают, тают… Он сам уйдёт, безнадёжно махнув рукой. Над ним смеются, но мужик не свирепеет. И не требует от начальника, а просит. Своё же, загорбаченное за 12-15-часовой рабочий день. Но куда ему податься? Только на Плешку.
                4.
  - Мужики, нужны штукатуры, - обратился к плешкинскому народу парень в белой рубахе.
  - Много? - окружил его народ.
  - Нет. Мне двух специалистов и двух подсобников. Недели на три.
  - Сколько бабла обещаешь?
  - Порядка ста – ста двадцати штук выделено на оплату.
  - Себе ты уже отстегнул?
  - Не твоё дело. Тебя эта сумма устроит?
  - Так сто или сто двадцать?
  - Договоримся. Возможны дополнительные работы - штукатурить второй подъезд или остаться в первом: шпатлевать, красить, выкладывать напольную плитку.
  - Старая песня, командир. Такой работы везде полно. Сколько этажей в доме?
  - Восемь.
  - Условия какие?
  - Вагончик на территории стройки. Пятьсот рублей в сутки на питание. В обед – столовая, а на утро и на вечер сами купите.
  - Далеко дом?
  - У областного суда. От Щукинской автобусом до «Ашана». Проезд за мой счёт.
  - Тебя как зовут, командир?
  - Алик.
  Валентин поехал в компании из четырёх человек. Не соврал Алик: вагончик для жизни есть, но матрасов в нём нет. Матрасы – завтра, - пообещал заказчик. Осмотрели объект. Затем поели в столовой, покурили и часок поработали. Командир оставил им колбасу, хлеб, рафинад, заварку: «На ужин вам. И отложите на утро, к чаю», - предупредил он.
  Спать устроились на голом полу, укрывшись рабочими куртками. Это из категории «более-менее», есть хуже, - заключили мужики. Один – Серёга из Мытищ, и двое друзей – бомжи, видавшие виды. Всю ночь Валька прислушивался, принюхивался: не кашляют, не воняют, не чешутся. Похоже, не больны.
  Утром вышли на объект, взялись весело, с куражом. К полудню кончился цемент. Позвонили Алику, тот прискакал в пятнадцать минут четвёртого. Столовая закрылась, но командир привёз чего-то съестного.
  - А матрасы? - напомнили рабочие.
  - Ох, сдуру забыл. Завтра! Клянусь!
  Фургон с цементом подъехал с ближайшего рынка. Алик заплатил шофёру, на свою бригаду денег не осталось.
  - Потерпите, мужики. Завтра будет всё. Пока работайте, - и он уехал.
  На следующий день к обеду цемент опять кончился. Снова Алику на сотовый – там выключено. Пообедали крошками вчерашнего хлеба. Нашлась пачка чаю. Хлебали его в ужин и в завтрак. Алик ответил в трубку: я еду. Часы шли – командира не было. Начали понимать, через час поняли: то же самое кидалово. Алик не думал кидать, он не из тех – бомжи имеют на кидал острый нюх, но не может он свести концы с концами, потому что делает не своё дело. Нахватал заказов и нигде не успевает. Он без личной машины, ездит на общественном транспорте. Оттого и не появляется, неловко ему… А мужики по-волчьи голодны. Привычно, но как-то скверно. Желание работать едва теплилось до закрытия столовой. Когда в три часа дня на ней повис замок, слабые искры мужского духа умерли. На работу ничто не стояло, бригада решила кинуть объект. Только взять бы с него денег на жратву, попить водки и придумать подлянку. К шести Алик прибыл, извинился и дал аж семьсот рублей:
  - Мужики, растяните как-нибудь на вечер и на завтрашний день. Послезавтра утром доставлю матрасы, одеяла, цемент, консервы. Всё наладится, чаще буду с вами. Проблемы у меня, поймите правильно.
  Мужикам чихать на его проблемы, их уже не остановить. Домой, на Плешку, к новым целям! Валентин убеждал потерпеть день-два, но не убедил. Двое ушли в магазин. Ночью все пили и пели. Бомжи – Гера и Дима – горланили «Муммия Тролля»:
Утекай. В подворотне нас ждёт маньяк,
Он подденет нас на кукан,
Вот маньяк сам за нами бежит,
Раза три он уж нас поддевал.
  …Затеяли драку между собой. Прибежали охранники и бросились всех лупить, потом выкинули их за ворота. На свежем воздухе рабочие опять узнали друг друга. В ближайшем леске соорудили костёр, задремали и в полусне прожгли от огня свои рубахи и штаны. Не люди – чудища. Сунулись было в ворота стройки, но охрана не пустила. К восьми пришёл один из больших начальников, сжалился над мужиками и открыл им вагончик. «Сидите пока, грейтесь. Я позвоню вашему Алику, разберёмся, куда вас девать». О, счастье! У Геры завалялась целая сотня! Купили две палёных водки и коржик. Выпили и снова опьянели, забросили в сумки кой-какие инструменты и ушли. «На горящий объект срочно вызывают», - объяснили охраннику. Тот минуту назад заступил на смену, пожелал удачи. Инструменты предложили за гроши на местном строительном рынке, но и за гроши не уходил товар – людей отпугивал жалкий вид продавцов. Едва сплавили за сотню болгарку. «На две бутылки уже есть», - радостно заметил Гера. От ядовитой водки они очумели, но выжили, очухались дома, на вокзалах. Как добирались – ни один не вспомнил.
  Эти Гера с Димой рассказывали про свою жизнь в Москве. Живут они где-то в канаве у «Олимпийского». Откуда там канава? Уверяли, что в жилище тепло и сухо, но дважды их серьёзно потрепали московские чуваки. Питаются из круглосуточного «Перекрёстка» на площади трёх вокзалов. Ночью, когда охрана не столь внимательна, или в часы-пик они выносят оттуда продукты. Ходят в магазин через день-два и без копейки в кармане. Валентин не поверил. «На Плешке увидимся – поверишь», - усмехнулись мужики.
   Он встретил их там неделю спустя. Они приехали с овощной базы, делили выручку. «Пьём, братва!» - свистнул Гера. У «Перекрёстка» раскидали задачи: ты берёшь хлеб, я сыр, ты колбасу. Хватит? Пока хватит. В этом деле не надо суетиться и жадничать. Валентину выпало с Димой. В пивных рядах тот взял с полки баночку светлой «Охоты», осушил не волнуясь и оставил её среди бутылок с растительным маслом. Недалеко от них Гера с другом распивали коктейль «Чёрный русский». И никто им ни слова. Дима выбрал упаковку сервилата и сунул её в подмышки. Быстро и уверенно. Валька не решился, дрогнул. Гера вынес кусок сыра, а его друг буханку хлеба.
  - Главное, не хапать много, - пояснил Дима. - Кассовые аппараты запищат, когда выносишь на большую сумму. На малую не реагируют. А охранники? Им не до нас.
  В подворотне за Яриком мужики расстелили газету и выложили продукты.   
  - Интересная картина: люди бродячего вида, мы жрём говняную водку и закусываем дорогущим сыром и сервилатом, - сказал Валентин, придя из винной лавки.
  - Будешь с нами работать, мы нарисуем тебе картины ещё интереснее, - ответил Гера.   
  - Ты же с Востока? - обратился к Валентину Герин друг.
  - Восток большой. Больше Запада.
  - Из-за Урала?
  - Да, оттуда.
  - В прошлом году я пахал там старателем.
  - Где, в каком месте?
  - От Бодайбо триста километров.
  - Бодайбо от Урала знаешь где?
  - Мне фиолетово. Не поверите – глушь, медведи, олени.
  - Про медведей не ври. Я был в Сибири и не видел их, - поправил Дима.
  - А где ты был?
  - В 99-м ездили в Китай за товаром. И завернули на сибирскую турбазу.
  - Ну и сравнил. В городах, в посёлках, на турбазах с чего же им быть?
  - Бывают, говорят, - возразил Гера.
  - Пусть говорят. Я тебе о тайге. Один раз товарищ сунулся в лес ягод пожрать. Глядит, через речку повалено дерево вроде мостика. Он перелез на тот берег и увидел там мишку. Прискакал в барак весь белый-белый, только ручонкой тычет вдаль: медведь. Очухался, глядит: а ноги-то сухие. Неужели удирал от медведя по тонкому стволу? Когда же искать тот ствол? По речке убегал. Но весь сухой.
  - Перелетел?
  - Наверное.
  - Сколько метров ширина реки?
  - Не измеряли, но не перепрыгнуть её. Разве что с помощью медведя.
  - Порвал бы его зверь?
  - Скорее всего, нет. Дело было в августе. Медведь в эту пору упитанный, сытый, ходит в развалочку, сильно косолапя.
  - С ума сойти.
  - На человека он не кидается.
  - Кидается…
  - Редко. Но я лично засёк медведицу с детьми ещё в мае. Она-то меня порвала бы. Весной жрать в лесу нечего. Я приехал к дальней точке на своём БелАЗе. Вижу, костёр горит, бочонок с водой закипает, а мужиков нет. Вдруг слышу: не выходи из машины, Саня, и тут же увидел в зеркало: от заднего колеса смотрит в мою сторону свирепая морда. Глаза налитые, красные. Голодная медведица. Из-за неё выскочили медвежата – жирные, весёлые ребятишки. Я не паниковал, БелАЗ она не уронит. Где мужики спрятались – так и не понял. Я медленно отъехал, боясь раздавить медвежат. Долго смотрел в зеркала, но больше не увидел ту семейку.
  - Говорят, что медведи боятся резких звуков, у них случается разрыв сердца. Будто сердчишко медвежье слабое, я такое слышал.
  - Скажи ещё: они добряки. Кровавые глаза медведицы мне на всю жизнь…
  К мужикам подкрался пятый. Никто его путём не знал, но замечали на Плешке.
  - С бодуна? - спросил Дима.
  - Не то слово, - ответил он. - Я на измене.
  Разлили на пятерых. Скинулись по-новой, Дима протянул деньги пятому:
  - Сходи, возьми три по сорок семь и две пачки сигарет.
  Мужик исчез. Его ждали-ждали – не дождались.
  - Магазин-то в ста метрах. Вот сволочь, кинул, - обозлился Дима. - Не бывать ему на Плешке, мудозвону.
  - Эта сука пропала бесследно, - загрустил опьяневший Гера. - Ну ладно, как-нибудь и где-нибудь увидимся. Дешёвка…
  Дима вынул сотню:
  - Идёмте, сами купим и скроемся куда-нибудь. Посидим без хвостов.
  - Вперёд, - и Гера тоже вытащил сотню.
  - Я знаю хороший уголок, - вспомнил старатель Саня.
  Валентин с Саней махнули в ларёк за водкой, а Дима с Герой в «Перекрёсток» за продуктами. Их долго не было. Наконец, вынырнул Дима:
  - Там левый шухер.
  - Куда девался Гера?
  - Курить захотел. Отстал маленько.
  - Не получилось? - спросил Саня.
  - Как это? Всё по плану. И колбаску взяли, и сыр. А хлеб купим.
  Вместе с Герой подошёл незнакомец.
    - Наш, свой, - представил его Гера. - Сколько раз с ним работали. Женькой зовут.
  Ушли далеко по рельсам и свернули в кусты.
  - Здесь никто не сядет на хвост, - доложил Саня.
  - Слышь, Сань, а заработать на приисках можно? И романтика, поди? - загорелся Дима.
  - О романтике ты угадал. Тучи комаров и мошки, радио нет, вода привозная. Да это хрен бы с ним. Там кидалово такое же, как здесь. 
  - Ты совсем денег не привёз?
  - Привёз. Девяносто штук за десять месяцев.
  - Но хоть не по нолям.
  - Там ты как в зоне. Конвоиры, собаки, дремучая тайга.
  - Даже конвоиры?
  - Ну, охранники, ладно. Есть свои шныри, стукачи. Отношение к тебе как к говну.
  - И петухи, поди, были?
  - Вроде без петухов.
  - Ты золото добывал?
  - Я шоферил. Дали сначала убитый КрАЗ. Собирай, мол, и будешь на нём работать. Не соберёшь – извини, ты здесь лишний. За месяц я собрал. Они посадили на машину другого, а мне пихнули убитый БелАЗ. Не машина – груда металла. Сделать-то я её сделал, но мужики всё время посмеивались: Саня, что у тебя сегодня отвалится? Полсмены ездил, полсмены лежал под ним. И в дождь, и в снег. Но худо-бедно зауважали. Они делают как? Месяц-два относятся к тебе спокойно, потом начинают придираться: не так смотришь, не туда плюнул, бычок не затушил. Хотят вывести из себя. А если ты сорвался и сморозил глупость – им того и надо. Ты ведь уже что-то заработал, пора и выгнать, а твою зарплату себе в карман. Многие бросали всё, разбредались по приискам. Оттуда своим ходом не выберешься. Триста километров тайги. Но и на других приисках не лучше.
  - Кормили нормально?
  - Нет, ненормально. Они добиваются, чтобы человек сломался, бросил, ушёл. Я раза четыре хотел уйти, но внушал себе: терпеть. Лишь под конец, в ноябре, пнул мастеру по яйцам. В декабре захожу за получкой, расписываюсь аж в трёх ведомостях. Считаю: девяносто тысяч. А обещали сто пятьдесят. Спорить бесполезно, а то и дерево нечаянно упадёт на башку. Им скинуть с любого десять тысяч – просто как десятку. Выхожу из конторы – на улице узбек плачет, он со мной работал, получил тридцатку, а дома долгов на сто тысяч. Для него это петля. Но хоть до самолёта к нам охрану приставили, и мы всей толпой держались. Будешь в одного, тебя местные словят и вытряхнут все деньги. Станешь сопротивляться – выбьют и потроха… Слышал, на иных приисках мужики заработали по двести-триста штук за сезон. Зато кое-где вообще не намыли золота. И работяги остались без получки, без расчёта.
  - И что? Как?
  - Пришлось им зимовать. Иначе никак, только ждать следующего сезона. Если за зиму друг друга не перебили – дождались. Тоска страшная: ни баб, ни радио, ни денег, одни лютые морозы. Тюрьма. А угадай-ка фартовый прииск. Наудачу идём. И отношение везде одно – волчье.
  - И желание в тебе пропало?
  - Конечно, пропало. Терпеть, унижаться взрослому мужику... А огрызнулся – раз, шестьдесят штук сняли. Какое тут желание? После приисков хотел уехать на лесоповал, но знакомые надоумили: даром отпашешь. Тогда решил было рвануть на укладку дороги в Читинской области, но тоже побоялся кидалова.
  - В Москве-то впервые?
  - Бывать бывал, а на работу впервые.          
  - Ты решил: здесь всё по-честному. Москва шибко ждёт.
  - Ты посмеёшься, но примерно так и решил. Сосед Колька в прошлом году удачно попал в бригаду по монтажу окон, за три месяца сотню с лишним привёз. Может, и врёт. А я подумал: вот этими руками тоже кое-что умею делать, съезжу с ним на лето. Но не захотел он со мной. Секреты появились, а всю жизнь в соседях. Однако Москва – сплошняком строительство. Рванул я на авось, в одного. А оно вишь как вышло. Там кинули, там… Здесь, на Плешке, не заработать. Как ехать домой? Как смотреть в глаза детям? Обещал им мобильники и плееры модные купить. Вот под Москвой дом строили. Не дом – особняк. Я делал черновую кирпичную кладку. Посредник очень уж  ласковый: нормально, мужики. Вам повезло со мной, я не скряга, башляю по пятнадцать гринов за кубометр. После аванса отдохнёте два-три дня. Понимаю, устали. Как не устать? Конечно, устали. Сделали объём, ждём денег. Я размышлял: вместе с подсобником выложил семьдесят пять кубов…
  - За сколько дней? - поинтересовался Гера.
  - За двадцать четыре.
  - Маловато.
  - Да нас дёргали на все работы. Мы и канавы рыли, и заборы городили, и кирпичи разгружали. За всё, мол, оплатим. А чего возмущаться? Отношение вроде неплохое, лучше, чем в тайге. Но оказалось… Рассчитывал тысяч на сорок, пятнадцать подсобнику – молодец, парень, смекалистый. Может, и разделим пополам. Я не в курсе, кто как делит, посоветуюсь с другими каменщиками. Домой отправлю, винца попьём, прогуляюсь по Москве, съезжу на Красную площадь и опять в упряжку на месяц. Строить, строить и строить. Дома отлежусь за зиму. Вообщем, наш командир уехал в контору за деньгами. Вечером не вернулся. Назавтра ждём весь день – опять не дождались. У одного из работяг на мобильнике оставались деньги. Звоним – у того телефон выключен. Жратва кончилась. Закрались сомнения, но никто не решался первым заговорить о кидалове. Гнали мысли об этом. Просидели ещё один день и взвыли: кинул, сука, самым детским образом, как малышей. Узнали у соседей адрес конторы, снарядили гонцов. Там растолковали: третьего дня наш Роберт получил аванс. Вот он расписался в ведомости за сумму 564 тысячи рублей на всю бригаду из двенадцати человек. Ну пусть бы сотни полторы себе отстегнул, а то ведь всё забрал. Неплохо срубил, сволочь – больше пол-лимона за месяц.  Гонцы им с вопросом: «Что же нам делать?» «Мы ни при чём, ребята. Мы заключили договор с ним, а не с вами. С ним и рассчитались. А он уже вас нанимал. О чём вы и как договаривались – это не наш вопрос. Он – ваш работодатель. Сочувствуем, но помочь ничем не можем…».  Я уверен, там одна банда. И в Москве такое чуть не за каждым углом. На Плешке же все кинутые собрались?
  - Паспорта ваши он не прихватил с собой? – впервые подал голос Женька.
  - Нет. Забирал для отвода глаз, как бы для снятия копий. Будто они нужны ему. Но вернул. А у пятерых и документов никаких при себе. Пролетарии.   
  - Считай, тебе ещё повезло, - нахмурился Женька. - У меня был случай… Короче, я попал в рабство. Привезли к объекту, забрали паспорта, одежду, сфотографировали морды и в полный рост, дали рубища и говорят: короче, вы рабы, будете пахать на нас. Если побежите – бегите. Словим – вы трупы.
  - У трёх вокзалов вас нашли?
  - Ну конечно. На Плешке они были нормальные. Вежливые, пели нам в уши, стебались, анекдотами сыпали. Короче, сели мы в крутую тачку. Боковые стёкла тонированы, и они заговорили, заболтали, мы и моргнули дорогу. Въехали за высокий забор. Короче, недели две рыли землю. Видно, это погреб, но безразмерный. Вечером запирали нас под замок. Кормили, правда, неплохо. И курева по две пачки на сутки. Знают: без жратвы и без курева мужик не работник. Во дворе сторож, не убежать. Туалет в огороде, мы туда под конвоем этого козла ходили. Раз я спросил у него воды – он, короче, вломил мне пятернёй в челюсть. Мы прикинули и задумали бежать по-любому. Или пристрелят, или на свободу. В этих самых рубищах. А так легко они отсюда не выпустят. Уничтожат, и всё. Бежать, даже если придётся грохнуть охранника. Как-то и собак надо пришибить. Нас тут гнобят взаперти как арестантов. Короче, мы настроились и однажды ночью решились. Стучу в двери:
  - Командир, своди в туалет. Невмоготу, братан.
  - Заткнись. Потерпишь. Не время ещё. Не по расписанию. Понял, да?
  - Короче, будь человеком. Живот скрутило.
  - Ты обнаглел, скот. Наказывать буду, - охранник повысил голос. Мы стали выводить его из себя, иначе не откроет. Когда обозвали пидором, он рассвирепел. Скорее всего, вооружён, и мы схватили палки. Силы равны: палка против огнестрельного. Но пёс зажрался и не ждал от нас прыти. Видно, был уверен, что мы вконец сломались. Мы, короче, ткнули ему в морду, пробили палками башку, он не успел заорать. Обшарили карманы, сдёрнули мобильник, но оружия не нашли. Как не задрали собаки и как махнули через забор  -  не помню. Короче, топали каким-то лесом, болотом, тряслись от страху. Если мы завалили конвоира – нас уже ищут по-любому. Сразу не убьют, начнут мучить. А-а, будь что будет, выбрались к шоссе и по дорожным указателям пришли в Чехов. Значит, мы были в плену где-то на тульском направлении. Оттуда электрички почти до Ярика ходят, до Каланчёвки. Но как сесть в вагон? Они сто пудов рыщут. Ловить попутку тоже опасно – у тех же остались наши паспорта, фотографии, может, мы в розыске? Да нас никто и не возьмёт в машину. Таких обросших, грязных, пропахших болотом, в рубищах. Короче, голодом ползли дня три-четыре. Всяко-разно добрались до Плешки. Страшно было, но тут среди своих  хоть надежда отбиться. Короче, месяц боялись, прятались. Кенты работу находят, потом нас зовут. Вот же как бывает. Видно, тот сука живым остался, раз не искали.
  - Когда это случилось?
  - В мае. Четыре месяца прошло. Можно и таким макаром съездить на заказ, брат. Порезвился на выживание. Выжил. И зря.
  - Зря?
  -  Никому теперь не нужен. Без денег и баба выгнала – жили-то в её квартире. Даже идти отсюда некуда, короче.
  - Зачем им было бить вас, в плену держать? - спросил Валентин.
  - Наверно, фильмов по телевизору насмотрелись, в войнушку решили поиграть. В суперменов, короче.
  - Как-то не ложится в голову твой рассказ. Ну кинули бы, и шито-крыто. Чтобы взрослые люди да войнушка…
  - Ты здесь первый год, а я четвёртый с перерывами. Есть те, кто и больше. Покрутись на Плешке с месяц – кое-что похлеще услышишь. Плешка чего только не видела и не слышала. Театр абсурда, короче.
  - Остров отчаяния, - вставил пьяный Гера.
  - Скорее, не остров, а яма. Глубокая помойная яма, - сказал Валентин.
  - Помои – это мы, короче. Нас они помоями считают.
  - Кто – они?
  - Хозяева. Как их там… Работодатели, короче.
  - А ведь человек – звучит гордо? - ухмыльнулся  Валентин.
  - Звучит, может, и гордо, но пахнет дурно.
  - Я так соображаю, что Плешка – она везде, - подвёл черту Саня. - Ярик с Ленкой в Москве,  строительство дорог в Читинской области, лесоповал в тайге, рыбообработка на Сахалине и Камчатке. Везде эти ямы-Плешки, и везде наш брат – помои…
 …Конец вечера. После дождя. Саня с Димой сидят на бревне, допивают водку и беседуют о золотодобыче, Валька лежит на земле и курит, Гера с Женькой спят в луже…
                5.               
Однажды ездили на малярные работы с небритым Аркадием. Ему за пятьдесят.
  - Я вообще непьющий, - сказал для чего-то Аркадий, а его физиономия так измята, будто на неё заезжал трактор.
  - Ты где квартируешь? - спросил Валька.
  - В шалаше возле дач. В Хотьково.
  - Мы с тобой соседи.
  - Неужели? Где обитаешь?
  - В Сергиевом Посаде. У друзей на дому.
  - Я и не в квартире, и не в доме, но вполне рад: бесплатно, свободно, раздольно.
  - Ночами не холодно?
  - Холодно.
  - Костром греешься?
  - Нет, опасаюсь жечь костёр.
  - Почему?
  - Чтобы не привлекать людей. Мало ли что, иные не так поймут.
  - Но как спишь-то, если мёрзнешь?
  - Матрасами укрываюсь.
  - Где нашёл?
  - На свалках. Там не только матрасы, «Жигули» собрать можно. Столько добра выкидывают, ты обалдеешь. Хорошо люди живут, хорошо. Но я не завидую.
  - Ты ветер в поле.
  - Ветром и сыт.
  Перед работой заварили китайскую вермишель.
  - Смотри, как он жрёт, - толкнул Вальку в бок третий компаньон. - Есть примета: также работать будет.
  Свою пайку Аркадий ел полчаса. Так и оказалось, он не работник.
  - Этот чудак передвигается как на плёнке замедленного действия, - шепнул Валентин третьему.
  - Кажется, он вторые сутки хочет по большой нужде, но терпит, не идёт. Ноги чешутся пнуть ему в жопу.
  И пнули, выгнали. Закончили вдвоём.
                6.
Прибились к Плешке три Александра. Не работяги, не бомжи, не «синяки», а здешняя интеллигенция. Все они из области, живут в своих квартирах. Находят самые непыльные работы по доставке товаров, разгрузке машин с медикаментами, оргтехникой, лёгкими коробками. За вагоны с мукой, цементом или сахаром не возьмутся даже в безденежье. Им звонят: срочно доставить энной фирме компьютеры и комплектующие. Они заказывают «Газель» с водителем, берут с Плешки одного-двух грузчиков за сотню в час – только трезвых и с паспортами. Раз предложили Валентину. Он мигом перенёс из склада в «Газель» десять компьютеров – их надо развезти по Москве. Один из Александров тоже сел в машину, у него несколько адресов. Там пробка, там вторая. Александру головная боль, Валентину удача, время работало на него. Почему бы и день не отстоять? Водитель не против – он тоже на повремёнке. За первой поездкой были вторая, третья. Валька изучил в окно Москву, утомился в пробках и получал по шестьсот-восемьсот рублей в день.
  Четвёртым рейсом они выехали на цементный завод в Воскресенск с одним-единственным, но тяжёлым ящиком. Долго искали, блудили и вернулись в Москву к полуночи, зато грузчик заработал полторы штуки. Ездить бы и ездить. А трезвых и с паспортом на Плешке немного, Александры уважали Валентина, верили в него. Но у них нестабильно, следующая неделя после Воскресенска выдалась пустой. Да и не за тем Валька в Москве... Практиковаться пока не срослось, но разнообразие небывалое! Случайна или неслучайна Плешка в его жизни, зато она увлекательна! Он продолжил торчать между Яриком и Ленкой.
                7.
  - Проблемы с ночёвкой? - подвалил к Вальке мужик. - На Ярике и не присесть, даже с первого этажа гонят. А на Ленке сегодня будет облава. Едем на Павелецкий?
  - Чего там делать?
  - Там за сороковник пускают в зал ожидания, и менты ночью не свирепствуют. Или прокатимся на автобусе? Мне одному как-то не в кайф идти на Курский.
  - Какой тебе автобус в первом часу?
  - С Курского вокзала еженочно ходит по Садовому кольцу. До самых шести утра. Двадцать рублей отдаёшь водиле – и спи, катайся. Наши не все пока узнали, а я раз пять уже ездил. Бывает, он полный, а вчера только трое нас было. Желаешь прилечь? Ложись. И тепло, и тишина.
  - Откуда взялся этот ночной автобус?
  - Казённый. Город специально выделил – подбирать блуждающих. Чтоб не замёрзли, чтоб не грохнули нас. Оно, видно, дешевле им, чем утрами ворочать трупы.
  - Ещё одно открытие! Каждую ночь говоришь?
  - Каждую. Вызнать бы, где он начинает свой путь. Первым залезешь – место клёвое займешь. Не грех и бутылочку распить. Нашуршим на бутылочку? А утром в шесть проскочим в метро, до семи-восьми отсидимся.
  - При чём тут метро?
  - Ты спустись туда спозаранку – по Кольцевой пол-Плешки ездит-дремлет. Из тех, кто не нашёл крышу на ночь. Греются там, кимарят. Или на пригородных катаются, в вагонах тоже тепло. С Ярика до Мытищ, почти до Пушкино не ходят контролёры.
  - А если  всё-таки пойдут?
  - Какие проблемы? Перебежать из вагона в вагон  не западло. Все наши так и делают. Одни старики да лохи покупают билеты.
                8.
Плешка воспитала своих паразитов. Игорёк и Витёк – полные паразиты. Им лет по тридцать. У Игорька взгляд, источающий ненависть ко всему вокруг него. На то есть причины – он сидел двенадцать лет. А Витёк похож на объевшегося борова. Оба они холёные. «Вишь, бедолаги стоят, - тычет Игорёк в плешкинцев. - Смотреть на них тошно». Паразиты вертятся здесь же, но не работают. Живут за счёт Лёхи. Тихонько и прочно подмяли его под себя. Лёха уже не тот Лёха, который за справедливость и честь, а их слуга. Он опять что-то строил у частника. Ночевал под открытым октябрьским небом и застудил ноги. По Плешке скачет инвалидом и ест обезболивающие колёса. На работы ездит через силу, но ежедневно. Так надо. Лёха имеет обязательства перед Игорьком и Витьком. Он оплачивает ночь в вагоне за себя, за хозяев и делится деньгами на ужин, на водку и на курево. Паразиты спят с дежурной, и она берёт с них меньше. Обедают за её столом, а к ужину ждут Лёху. Если батрака нет к семи часам, господа волнуются, после девяти уже злобствуют, а если тот запьёт и не приедет – его ожидает наказанье. Или привезёт меньше нормы – опять наказанье. Москва сломала, опустила мужика. Он боится грядущего зимнего одиночества. Домой Лёха не поедет – там он грязно и много наследил. Его доля – рабство,  страх и надежда на чудо.
                9.
Валька познакомился с Володей – уральским мужиком с трезвой внешностью.
  - Ты здесь случайный, - сказал ему Валентин.
  - Ты тоже, - ухмыльнулся Володя.
  - Как тебя занесло сюда?
  - Третий год приезжаю.
  - Нынче уже осень.
  - Отличная пора. У меня дома огород, выращиваю всё на свете. Как соберу урожай и продам его – сразу в Москву. Осенью отделочных работ больше.
  - И хорошо зарабатываешь?
  - В прошлом и позапрошлом сезонах очень хорошо. Почему бы  не заработать и в третий раз? А к Новому году – в семью, домой. Семья, дом – смысл моей жизни.
  - Ты отделочник?
  - Не только.
  - Давно из дома?
  - Четыре дня уж тут. Предложения есть, выбор есть. Выбираю.
  - Так и простоишь.
  - Неделю простою, вторую и всё равно же найду.
  - Работаешь одиночкой?
  - С подсобником. Толпой никогда, ни за что. Где толпа – там водка, бардак, воровство, брак и в конце кидалово. Слушай, ты не хочешь ко мне в напарники?
  - Подсобником?
  - Помощником.
  - Нет, не хочу в ведомые. А два ведущих не уживутся вместе. Верно?
  - Да, ты прав.
  - Может, обменяемся мобильными номерами? Да и увидимся как-нибудь.
  Они обменялись и разошлись. Володя из других, он семьянин, конкретный, непьющий, цельный. И держится особняком. Не с презрением, но особняком. Это не сломаный Лёха и не рыжий Миха, что временами прячется в монастыре.
  В тот же день Володя исчез с Плешки. Он точно привезёт домой деньги. Впервые Валентин встретил мужика, приехавшего на Плешку заработать. И зарабатывает. Значит, можно и здесь найти стоящий заказ? Можно. Очередной московский сюрприз! И не последний. И не бывать последнему. Каждый день как сюрприз.
                10.
  - Не езди никуда с этим Васей-бульбашом, - посоветовали Вальке. - Не убивай свои дни.
  - Он при делах.
  - Он же человек-болтун. У него не язык – мотор, и всё вхолостую. Вася не закончил ни одного подряда. Убегал. Он из тех, кто ничего не умеет, но кому все должны.
  Бульбаш услыхал и взъелся:
  - Шо ты мелешь? Я набираю бригаду, а ты вредишь мне. Так нельзя.
  - С тобой никто не поедет. Зачем терять день? Бригадир ты хреновый и строитель никакой.
  - Я двадцать лет строителем, - Вася треснул себя кулаком в грудь.
  - И за двадцать лет ничему не научился. Просто бестолковый, зато умеешь расстроить любое начинание, отбить у всех тягу к работе. И в кусты. Тебя надо избегать.
  - За шо?
  - Ехай домой.
  - Ладно, ещё поговорим. Моя возьмёт.
  - Свободен.
  Бульбаш обиженно удалился.
  - Вроде и неплохой он чувак, - сказал Валентин.
  - Все неплохие, когда пьют на твои.
                11.
  - Слышь, ты не сварщик? - подскочил к Вальке Саня. С ним работали как-то день-два. - Вон мужик ищет сварщика. Едем со мной? Я умею немного резать, а ты подсобишь. Распилим рельсы, трубы, швеллеры и забросаем всё в контейнер. Часов до шести вечера. Две штуки даёт.
  Они подошли к заказчику – молодому парню. Сели в его «Таврию», кляча не завелась. Стали толкать её по всей Комсомольской площади. Растолкали, запрыгнули на ходу.
  - Заглохнет на светофоре, что будем делать? - спросил Валька.
  - Успокойся. Не первый день живём, - ответил заказчик.
  - Андрюха, дай на пиво, будь другом, - завыл Саня. - Башка скоро лопнет.
  - Но ты после пива работать-то сможешь?
  - Да какие вопросы? Деньги нужны. Куда я денусь? Ни рубля в кармане.
  По прибытии на объект Андрюха сунул сварщику деньги, тот убежал в магазин. Потом он пил, Валька покуривал, часок отсидели. Поднялись, но Сане поплохело. Вину он свалил на сварочный аппарат, на жару, на Вальку, на Андрюху, на Плешку. Работа не двигалась.
  - Не идёт у вас дело. Дай-ка, я попробую, - предложил им Славка, местный рабочий.
  Он как схватил держак, так и не выпускал его часа два. В обеденный перерыв ушёл в вагончик пить водку, мигнул и Сане. Через полчаса они вернулись, и все трое пахали уже без перекуров. Подвезли контейнер. Валька с Саней грузили, а Славка увлечённо резал железяки. Подъехавший на «Таврии» Андрюха выглядел довольным и купил Сане пива. К пяти часам закончили. Андрюха вынул из портмоне четыре пятисотки:
  - Славке сами башляйте. Из этих.
  Раскидали по пять сотен на рыло и пять на общий стол здесь же, в вагончике. Позвали экскаваторщика, тот помогал весь день, ворочал ковшом металл. За товаром снарядили Саню, он принёс на все пятьсот. Начали в шесть, а в восемь мужики опять засобирались. Валька не остался, уехал. Саня решил ночевать в бытовке.
  Утром на трёх вокзалах он пулей подлетел к Вальке:
  - Дай рублей двадцать на пиво, будь другом. Сдыхаю.
  - Всё пропил?
  - Не помню. Как разошлись, как здесь очутился… Без рубля. Где мы были вчера?
  - В районе Новослободской,  недалеко от метро.
  - Давай съездим туда? У мужиков спросим… Нет, не надо, они тоже без памяти. Хер с ними, с деньгами.
  Саня сбегал за пивом и опять притёрся к Вальке:
  - Отгадай русский глагол: девять букв, первые шесть согласные, - с пива он ожил, раскраснелся.
  - Пошёл ты…
  - Взбзднуть, - и взбзднул. - Теперь о деле: вон тот усатый зовёт рыть траншеи под кабель. Едем?
  - Ты с перепою и не мечтай о траншеях. И в метро не пройдёшь.
  - Я? Да ты меня не знаешь.
  - Чего тут знать? Вчера узнал. Как гондон раскис. Если бы не Славка… Ты такой же траншейник, как и сварщик.
                12.               
   - Поехали на плиточные работы? Выложим туалет и ванную, - подслушал Валька разговор двух мужиков.
  - Я не умею. Дома клал раза два…
  - И достаточно. Честно говоря, и я не очень. Ну и ништяк, прошарахаемся до обеда. Может, покормит, на пивко даст, и свалим. У меня один зёма тут есть. Приехал в Москву два года назад и ничего не умел по строительству. Попал в бригаду и через неделю всему научился.
  - За неделю не научишься.
  - Научишься. Да ерунда, мы ему скажем, что умеем, а там… Не-е, ты не думай, я же соображаю, но не круто.
  - Пошёл ты… Ушибут нас прямо в ванной.  Если плитка какая-нибудь дорогая – чем будешь возмещать брак, каким местом?
  - Боишься?
  - Не боюсь. Знаешь, какая разница между нами? Я трезвый, ты с похмелья. Оттого и петрим по-разному.
  - А что ты можешь?
  - Я плотник.
  - А я могу всё! Удачи, заяц!
                13.
    Но Таня…она что делает на Плешке? Тоже ищет работу. Ей пятьдесят один, у неё в Нижнем две дочери, зять, дом с огородом. Неужели в доме не нашлось для неё места? Чтобы женщина добровольно приехала на три вокзала? Не по-людски… Женщины – стойкий народ, сильнее этих мужичков-теней. Характером сильнее, но Плешка – помойная яма, она не для женщин.
   Валентин познакомился с Таней в Нахабино, у строящейся высотки. На Плешке работодатель пояснил:
  - Щас приедем, ребята, оформитесь, примете душ, постираетесь, поужинаете. А с утра на пахоту, как говорится.
  - Там даже горячая вода есть? - обрадовались люди.
  - Обижаете. Конечно, есть. Тепло, свет, сантехника - всё готово. Остались отделочные работы. Возьмёте на бригаду один этаж, сделаете косметический ремонт, не больше. Всё равно каждый новосёл переделает по-своему. Вам только зашпатлевать, выровнять откосы, поклеить простенькие обои, навесить двери, застелить пол линолеумом. На том объекте вам можно работать полгода. Разве плохо? Подберёте себе квартирку под жильё, обустроите её. Светло-тепло, ездить никуда не надо. А в условиях московского многолюдья это серьёзный плюс, как говорится. На питание будем выделять деньги каждое утро. Сами понимаете, чтоб водку не пили. С вами всегда будет мой заместитель Олег.
  - А вы кто?
  - Я генеральный директор фирмы, как говорится.
  Сколоченная бригада выехала в Нахабино на двух «Жигулях»
  - Начало хорошее, - сказал Валентин пожилому товарищу, сидевшему в машине рядом с ним.
  - Все начинают за здравие. Помню одного: хвост распустил, а там редкие перья, - ответил товарищ и протянул руку: - Фёдорыч. Так и зови: просто Фёдорыч.
  Они понравились друг другу. Но обоих напрягло другое: не похож Олег на зама генерального. Скорее, он похож на оборванца. Или на засранца. Недоверие к ним выросло с приездом в Нахабино. Люди без понятия, куда рулить. В условленном месте их должен ждать какой-то Ашот – он с понятием, он всё знает. Ашота на месте не оказалось, или Олег перепутал места.
  - ****ь, у меня деньги на телефоне кончаются, - выругался генеральный. - Он же знает, сука. Олег, у тебя сколько на счету?
  - Тоже почти голяк.
  - А у него «абонемент временно недоступен». Отключил, козлина.
  - Но в чём твоя проблема, командир? В любом магазине принимают платежи, - подсказал Фёдорыч.
  - Были бы деньги, но их нет, как говорится. На одно кофе бы наскрести.
  - На что же вы купите нам ужин? - ехидно рассмеялся Фёдорыч.
  - Дык, у вояк возьмём
  - У каких вояк?
  - Дык, дом-то для офицеров строится. И командуют там офицеры, как говорится.
  Ашот, к счастью, позвонил. Генеральный выслушал и сделал объявление:
  - К нам едет Зураб. Ашоту недосуг возиться с нами – он сдаёт объект.
  Вместо Зураба появился третий – длинный Виталик. Сердитый очень:
  - Я вас полчаса разыскиваю. Вы бы ещё дальше затаились, кретины, - этот, видно, главнее генерального, раз кретинами обозвал. Но и он не выглядит начальником.
  Караван кружил по Нахабино, Виталик с трудом вспоминал дорогу. Наконец, приехали к высотке, откуда навстречу им вышли офицеры. Стало более-менее понятно: пять работяг должны прокормить себя и шестерых генеральных. Один из офицеров, подполковник, представился главным инженером и вступил в беседу с Виталиком, а бригада исследовала дом. Построено девятнадцать этажей из двадцати четырёх. Голые стены и сквозняки. До горячей воды и сантехники далеко. Из удобств – электролампочки с переносками.
  - Значит так, ребята, - нашёл их генеральный. - Нас чуточку ввели в заблуждение, как говорится. Но это ничё. Объект-то жирный, все будем при деньгах. Пока щас кинем переноску, получим обогреватель, плитку, матрасы. Щас аванс на питание заплотят. Ничё, ночь-две, и устаканится. Вам дали под жильё десятый этаж, но дело, как говорится, молодое.
  - А где брать воду? - спросила Таня. - Для питья? Для мытья?
  - Щас я узнаю
  - И в туалет куда ходить? - вслед ему крикнул Фёдорыч.
  - Я всё узнаю, ребята.
  Генеральный стал суетливым, жалким, а Валентин задумался: это уже проходили. Хоть вытрясти с них бабки на ужин, да побольше. Согреться водкой в каменном мешке и заночевать. А утром набить им глупые морды и уехать отсюда.
  - Ребята, новости не очень весёлые, - прибежал генеральный. - Вода на улице, щас вёдра получим. Туалет, как говорится, тоже на улице. Но это  временно, ребята. Выдержим?
  - Тебе-то зачем выдерживать, командир? Ты свалишь домой, - усмехнулся Фёдорыч.
  - Но, ребята, на всех стройках так оно и есть. Через жопу, как говорится.
  - С твоей жопы и начнём, - кивнул Валентин. - Ты зачем привёз сюда женщину, пидор? В этот морозильник? Доставь-ка нам воды. Четыре ведра. Беги скорее вниз. И давай деньги на ужин. И готовь жопу.
  Генеральный исчез без слов. Воду поднял его заместитель Олег, он же выдал аванс. Татьяна и Фёдорыч ушли в магазин, остальные получили матрасы, подушки, одеяла, обогреватель. 
  Что представляла собой квартира для жилья? В конуре у собаки хоть чисто и сухо. В квартире пыльно, сыро и грязно. Бетонные стены, бетонные полы и бетонный потолок. Электричество никак не могли подать – кто-то на каких-то этажах оборвал провода, и весь дом утонул в темноте. Значит, осталось крайнее занятие: пьянствовать без тепла и света.
  Генеральный не поднимался. Мужики занесли поддоны, бросили на них матрасы. Из других поддонов соорудили стол и закидали его газетами. Олег надоел до смерти. Когда он уехал, явился подполковник с мешком свечей. И по-фронтовому конкретный:
  - Вам нужны эти дармоеды?
  - Никак нет.
  - Работать вы намерены?
  - Пока нечего сказать, товарищ подполковник. Жить в таких условиях нельзя.
  - Предлагаю без нахлебников: вы делаете косметический ремонт на этаже из трёх квартир - однушки и двух трёшек, я оплачиваю по факту. На питание – само собой. Этих я прогоню. Понимаю: так жить невозможно. Утром будем наводить уют.
  Подполковник вышел, бригада села ужинать… Ночью Фёдорыч заблудился во тьме и обоссал Серёгу, Серёга налетел на Васю-бульбаша, Вася не ответил, он был сильно пьян.
  Назавтра подполковник так и сделал – выгнал «работодателей». Те осмелели и пытались взять бригаду на испуг:
  - Останетесь – поимеете проблемы.
  - Ты сам проблема, хер моржовый, - зарычал Фёдорыч.
  - Вояки вас просто кинут, - оробел генеральный.
  Бригада заржала:
  - А с тобой не кинут?
  - Ну, мы-то найдём к ним подход, если вдруг, как говорится.
  - И ты, конечно, не кинешь?
  - Да ты что? Разве я похож на кидалу?
  Бригада опять заржала. Они ушли, как оплёванные. Через день явились.
  - Абонемент, вали отсюда. И подальше, как говорится, - улыбаясь, бросил Фёдорыч.
  - Ты что? Живи, отец, я прощаю тебя за грубые слова ради твоего возраста, - генеральный выставил хвост пистолетом.
  - Зато я тебя не прощаю, - Фёдорыч лягнул ногой ему в живот.
  Тот позеленел от боли и злости, растерялся, но взял себя в руки:
  - Ты вредный. Вы нажрались вчера?
  - Ага. День рождения отмечали.
  - Чьё день рождения? Твоё? И не намекнул.
  - Ты поднёс бы подарочек, да? - взревел Фёдорыч, - Заворачивай оглобли, пустомеля. Или я сейчас…
  - Ухожу, ухожу. Но это не последние свидание, как говорится, - генеральный отбыл с позором и с Олегом.
  Бригада-победитель расслабилась.
  - Тупые жлобы, ни ума, ни силы, - работяги опускали недавних командиров ниже и ниже. И хотелось опускать и опускать, чифирить и чифирить, сидеть и сидеть, курить и курить. И похмелиться. А работать не хотелось. И обустраиваться не хотелось.
  …Вася-бульбаш и Серёга сбежали первыми. Татьяна, Фёдорыч и Валентин остались, но хватило их ненадолго.               
                14.
На Плешке появился старый Григорьич.
  - В кровле соображаешь? - задёргал он всех. - Нужны два подсобника. Триста пятьдесят квадратов закроем металлочерепицей.
  - Сколько платят?
  - Восемь баксов за квадрат. По девятьсот зелёных за десять-двенадцать дней. Максимум, за пятнадцать. Что, плохо? Где ты столько заработаешь? Или тебе в кайф здесь торчать? Да не пугайся, - обнял он Вальку. - Я не посредник, а тот же работяга, что и ты. Моих подсобников-таджиков менты зацапали. Мне нужны славяне. Ты хохол или бульбаш?
  - Ариец.
  - Ну и едем?
  - Куда?
  - В Коренево. Надо закрыть  всё до морозов. Чего тянуть?
  - Поехали, братишка, - тихо сказал Вальке трезвый молодой мужик. - Не понравится - уйдём.
  Григорьич отлучился и припёр сумку пива. Все трое зашли в кафе на Казанском. Там буфетчица болтала с уборщицей:
  - Вчера я на Винокура смотрела, а он на меня. Стеснительный.
  - А я в прошлую смену с Кобзоном лицом к лицу.
  - Повезло тебе. Давно хочу увидеть Кобзона. Говорят, он совсем невысокий?
  - Наоборот, под два метра.
  - Интересно, у него свои волосы или парик?
  - Светка уверяет, что парик.
  - И наша тётя Рая сказала: парик.
  - У тёти Раи собачий нюх.
   Они опомнились и накинулись на мужиков:
  - Сюда нельзя со своим пивом. Шагайте вон. Или вас вынесут из кафе ногами вперёд.
  Григорьич разразился в ответ злобными матами. Вокзальные буфетчицы каких только артистов не видели, но и они растерялись. Надо исчезать отсюда, - понял Валентин. - Бабы вызовут ментов. Охмелевший бригадир завёлся, мужики с трудом вытащили его из кафе. В электричке он уснул, но перед Коренево проснулся. Дорогой купили водки и уже в потёмках пришли на объект. В жаркой бытовке выпили, закусили, Григорьич заварил чифир и рассказал о себе:
  - Мне шестьдесят один год. Тридцать я отсидел. В первую ходку ушёл надолго. За дело. Двое убили моего брата, а я вырезал всю их семью из шести человек. Ты знаешь, что такое сидеть в одиночке? Тебе не узнать.
  Григорьичу приспичило. Он долго ходил и вернулся с пузырём. Дед перепил свою норму и стал невыносим:
  - Вы оба в зоне служили бы шнырями. Что ты лыбишься? Перо в бок хочешь?
  Мужики посмеивались: старый да ещё пьяный, но через час им стало не до смеха: и правда, всадит нож. Ну и нрав у него. Как с ним работать? Остаток ночи Григорьич клялся во сне, что зарежет всех шнырей.
  На рассвете узнали от рабочих: бригадир патологический алкоголик. Да и терпимо бы, но от Григорьича все бегут, с ним не ужиться. Его характер – жажда крови.
  Мужики, однако, решили понюхать приключений. Забрались на крышу. Там обрешётка сколочена грубо, редко, из тонких брусков, которые скрипели и прогибались под ногами.
  - Ясно, хороший брус пропили, - заметил Валька.
  - А сколотили из того, что не успели пропить, - добавил напарник.
  Поутру было и скользко – иней припорошил бруски, под утренним морозцем они обледенели. Вверх-вниз по обрешётке мужики как-то привыкли, но вправо-влево никак. Поскользнувшись, запросто слетишь на чердак или совсем вниз с пятого этажа. И надо не просто ходить, а таскать длинные листы металлочерепицы.
  - Сюда запустить бы цирковых клоунов, но со страховкой, - заключил Валентин.
  Они попрыгали до обеда и свалили. Григорьич жестоко угрожал им вслед.
  Спустя неделю старик объявился на Плешке, предлагая новые кожаные перчатки.
  - Хэллоу, Григорьич! – зашумела Плешка.
  - Добрый день!
  - Не узнаёшь?
  - Простите, нет. Вы обознались.
  - Сколько просишь за перчатки?
  - Бутылочку пивца.
  - Где твой гонор?
  - Извините, а что такое гонор?
  - Сто пудов, в Коренево тебя кинули.
  - Прошу прощения, как вы сказали? Коренево? Это не ко мне…
                15.
   Вальку хлопнули по плечу. Оглянулся – Серёга из Мытищ. Уже старый знакомый, вместе голодали на Щукинской и замерзали в Нахабино. Серёга в новой тёплой куртке.
  - Жаба давит? - подмигнул он. - Это конфискат. На складе работало десять харь. Все унесли по дублёнке. И уже пропили. Я ещё рисуюсь.
  - До первого стакана, - уточнил Валентин.
  - Не-е, зимой-то в чём ходить? Ты как насчёт пожрать? Перекусим?
  Они купили в магазине пузырь и скрылись на Казанском в большой столовой советского типа. Её мало кто знает, она спрятана у перрона без всякой вывески. Пообедать можно рублей за пятьдесят. В Москве – за пятьдесят! 
  Свободных столиков не нашлось, два товарища сели рядом с двумя бабами. Скоро поняли: они - челночницы из южных областей. Мужики тыкали вилками в свои блюда и лениво ждали, когда бабы уйдут. Те беседовали, не спешили уходить. Наверно, тянули время до своего поезда и гадали: нальют им за знакомство или не нальют? А Серёга весь нахохлился. В конце концов, соседки собрались, ушли, и Серёга разлил.
  - Беднота, - небрежно сказал он.
  - Кто – беднота?
  - Коровы эти.
  - За что ты их?
  - Так столовая – для бедных.
  - Где объявление?
  - И слов писать не надо. Люди тут не ходят. Одна беднота рыщет.
  - Значит, беднота – не люди?
  - Нет, конечно.
  - А ты человек?
  - Человек.
  - И какого хера сидишь? Сам же меня позвал сюда.
  - Я тебе про сто грамм.
  - А ты не беднота?
  - На мне дублёнка…
  Он налил по второй и выпил свою без слов. Занюхал кулаком и выдавил:
  - Противные.
  - Кто?
  - Те две дуры.
  - Бабы как бабы. Дались они тебе…
  - В этой забегаловке разве место нормальным бабам? Тут не жратва, а блевотина.
  - Ты нормальный, а схавал блевотину. Дома-то одни деликатесы жрёшь?
  - Да ну. Третий сорт. Челноки вонючие.
  - А Плешка – она какого сорта? Лично ты высший сорт или первый? Дыши проще. Если тяжело, дыхни жопой и не надувай щёки. Ты чего достиг в жизни? На Плешке-то как очутился? Ты же москвич, а работу не можешь найти. Или не хочешь. Говнодав.
  - Кто?
  - Ты.
  - Почему?
  - На тебе дублёнка.
  - А ты как на Плешку попал?
  - Сначала ответь мне.
  - Ты тоже третий сорт. Лимита, - Серёга опьянел быстрее, чем раньше.
  - Гнида, - Валька взмахнул кулаком, но Серёга уклонился, вскочил и торопливо ушёл.
  Валентин съел рагу, допил водку, чай и выглянул на перрон. Серёги след простыл. Зато встретился Жора  –  с ним работали на вагонах. Жоре лет пятьдесят. Он расстроен:
  - Представляешь, сегодня я мог наварить бабла немерено. Смотрю, в буфет на Ленке зашёл фраер, открыл дипломат, а в нём пачки денег. Я дождался его. Думаю, чем же проломить ему башку и вырвать дипломат? Повяжут – упрячут, а если не повяжут – королём буду. Но он  моментально прыгнул в такси. Как назло, сразу первая машина тормознула. Мне, дураку, надо было прямо на Ленке его хватать. Годы мои, годы, соображаю долго, а скоро 31 декабря.
  - И что будет?
  - Эх, пацан ты пацан, да самые клёвые дни – 31-е, 1-е и 2-е. В прошлом году я десятка два мобильников снял, уж и не помню сколько шапок, тысяч семь рублями и ещё баксы. В новогодние вечера все пьяные, а то вовсе уделанные. В метро спят, и твори с ними что хочешь. А мой кент предпочитает работать на пригородных - там сонное царство один в один.
  - И куда потом всё?
  - Ну как куда? Барыгам сдаём.
  - Это уметь надо – вытащить телефон, бабки.
  - Ты сумей. Или голодным сиди.
  - Один промышляешь?
  - Не промышляю,  работаю. Такая же работа, как тысячи иных работ. Но что ты спросил?
  - В одиночку пашешь?
  - Только в одиночку. Тебя не возьму, не подговаривайся. Угостить – угощу.               
                16.
Серёга из Волоколамска приветлив, спокоен, любит посидеть вечерами в маленьких кафе, но не на свои. После третьей его несёт ко всем: налей, займи, дуру не гони...
  Утрами Серёга чисто выбритый, свежий, с рабочей одеждой в пакете.
  - Участвуешь? – кричат ему мужики, собирая на горючее к завтраку.
  - Моя десятка, - он бросает её в общую кассу.
  - Вчерашние сложил в чулок, в чулан?
  - Не-е… Сестре на лекарства.
  - У тебя же брат.
  - И двоюродная сестра.
  - Молодая?
  - Э-э, лет двадцать ей.
  - Ты уверял: двадцать пять.
  - Э-э, забыл. Я не уверял.
  - Она классная?
  - Клёвая.
  - И больная? Какие лекарства хавает?
  - Анальгин.
  - Пачками? Коробками? Что у неё болит?
  - Да ну вас…
  - Ты рискуешь плохо кончить.
  - Это почему?
  - Зашибут ненароком.
  …Валентин приехал с объекта к самой последней электричке до Сергиева Посада. Завернул в дорожный буфет и услышал:
  - Валька!
  Присмотрелся – Серёга, красный от счастья:
  - Верь-не верь, за весь день я никуда не попал. Я без копейки, а ты?   
  - С копейкой.
  - Я всё думал: хоть бы одну близкую душу встретить. Наконец-то. Здорово, брат!
  - Ты будешь пиццу или шаурму?
  - Я – портвейн. Угостишь? Утром вместе поедем на работу, в конце дня я забашляю на бутылку.
  Это означало: завтра исчезнет. Взяли две красных. Первую выпили в кафе на Ленинградском, с второй засели в огромном зале ожидания на Казанском.
  - Слушай, я понимаю: бомжи. Но откуда тётушки-бомжихи! - удивился Валентин.
  - Ты спроси у них, - посоветовал Серёга.
  Заговорили с одной, та выдала им беду. Сыночек задолжал по-крупному, она захотела спасти его. Сдала на полгода свою двушку и, оставив себе на хлеб, вручила сыну пять тысяч баксов. Живёт на трёх вокзалах поочерёдно. Личные вещи возит в большой сумке на хозяйственной тележке. Всем примелькалась, но к ней относятся терпимее, чем к бомжующим мужикам.
  - А другие бабки с тележками тоже сыновьям помогают? - недоумевал Валентин. - И стариков не вижу, кругом старухи.
  - Это сутенёрши.
  - Бабки, да сутенёрши?
  - Ты думал, такого нет? Есть.
  - Но как они работают?
  - Сдают свои квартиры на ночь. Проститутке и её клиенту.
  - Где они их находят?
  - Им поставляют. Это же целая организация. Всё на потоке, на конвейере. Клиента в квартире «обувают». Старуха отторчит ночь на вокзале и утром получит деньги. Субсидию к пенсии. Знаю их кухню.
  - Странно как-то.
  - Ничего странного. Я отвык удивляться. На вокзалах жулик на жулике. Каждую ночь здесь ставят спектакли. Попрошайки играют роль обворованных пассажиров, просят добрых людей собрать деньги на питание ребёнку, на билет, на лечение, на батон хлеба.
  И, как по заказу, начался спектакль. Дремлющих пассажиров и бродяг взбодрил жалостный голос:
  - Дорогие соотечественники! Мужчины! Женщины! Сам я не местный. Поймите меня правильно. Сегодня стоял в билетную кассу, полез в карман за деньгами, а кошелька нет. Вытащили. Что мне предпринять, как жить, как уехать? Прошу у вас, кто сколько сможет, - канючил высокий, прилично одетый мужик.
  Первой откликнулась красивая дамочка:
  - Молодой человек! Я дам четыреста рублей. Но у меня пятисотки, разменяйте и верните сотню. Больше дать не могу, извините.
  Тот пустил благодарную слезу. Она достала из сумки кошелёк, вынула из него купюру и протянула ему.
  - Даже извинилась, - шепнул Валька.
  - Кто?
  - Да баба эта. Как думаешь, принесёт он ей стольник?
  - Конечно. Ты видел её кошелёк? Теперь он не отпустит бабу. Вот дура. Показала всем свои деньги, да где? На Казанском вокзале.
  - А как он не отпустит?
  - Ты наивный. Самый ломовой способ – рванёт сумку, когда она выйдет к поезду. Людей на перроне много, он тут же затеряется в толпе. Сейчас будет пасти её внимательно. А если в сумке и билет, и мобильный – придётся ей пожить на вокзале. Вот так становятся бомжами. Но вряд ли он будет рвать сумку. Слишком топорно. Жулик втерётся к ней в доверие и предложит съездить куда-нибудь на квартиру, там баба сама ему отдаст. И себя в придачу.
  - Она без мозгов, что ли? Ехать ночью с незнакомым…
  - Едут. Не поверишь, но едут. Он поиграет с ней часок и выбросит её на свалку в нижнем белье. Он же психолог.
  И прав Серёга. Чувак вернулся, отдал ей сдачу и присел рядом. У них завязалось общение, вскоре она хохотала от его шуток.
  - Попрошайка и забыл, что клянчил у всех, - думал вслух Валентин.
  - На кой чёрт ему помнить? Знает: никто не даст, а ему и не надо. Жертву на ночь он уже нашёл, и очень легко. Жалко бабу. Из провинции, доверчивая, не налетала, не обжигалась.
  - Конечно, она из провинции. Зачем торчать москвичке в ночном зале ожидания?
  - Как зачем? Москвички тоже ведь ждут поезда, тоже куда-то едут.
  - Их должны бы провожать.
  - Есть совсем одинокие люди… 
  - Тогда как ты догадался, что эта баба не москвичка?
  - Возможно, и москвичка. Ты сказал: зачем торчать местным на вокзале? Мало ли причин? Старухи-то с тележками рядом с нами – они москвички. Или из Подмосковья. И я москвич, а ночую на вокзале. По уважительному поводу.
  - Давай-ка растолкуем ей, а этого пинками отсюда? - спохватился Валентин.
  - Есть мудрость: никогда не помогай, если тебя не просят о помощи. Станешь крайним. Тебе очень нужно? Она же и отправит куда подальше. И докажи кому: что у него на уме? А зайдёшь в туалет – и шило в живот получишь. Он не один, его страхуют.
  - Не могу смотреть на них. Пора за вином! Да, а если и она комедию разыгрывает?
  - Всё может быть.
  - Но для чего?
  - Чужая душа – потёмки.
  У ночного магазина они чуть не нарвались. Запоздалых клиентов там ждут. Зашли без помех, а на  выходе их окружили пьяные бичи. Пришлось убегать. Ночью бежать не стыдно, никто не видит. А бичей штормило, тут не до погони. Беглецы миновали Казанский и уселись на парапетах у «Перекрёстка». Выпили по стакану, замёрзли и перебрались на Ленинградский. Вход в вокзал уже свободный – первые поезда из Петербурга прибыли ранним утром. В вестибюле буфеты со стойками. Для отвода глаз друзья купили пиццу, а наливали под стойкой.
  - Слушай, ты не пробовал найти себе постоянную работу? - спросил Валентин. - Ты же почти местный.
  - Я хочу быть свободным человеком.
  - Что за свобода? Плешка – помойка, отстойник. Ночёвка на вокзалах – это и есть твоя свобода?
  - Меня так устраивает. Каждый день имею деньги. Малость, но имею.
  - Вчера ты не имел.
  - Ну, ладно-ладно… С постоянки меня выгонят. Я алкоголик. Два-три дня могу терпеть, мучаюсь, душа просит водки и пива. До поросячьего визга не дохожу...
  - А я засёк тебя, когда ты хрюкал.
  - Бывает, бывает, но редко, - недовольно пробурчал Серёга.
  …Вдруг он вспомнил:
  - Нам с тобой перекантоваться мелкими работами ещё три-четыре дня, и поедем выделывать коттедж. Ты и я. Работы полно: вагонка, паркет, печь в бане. Всё это мы умеем.
  - Ты смотрел тот коттедж? - заинтересовался Валентин.
  - Раз десять. Мы с Михалычем прикинули: там делов на всю зиму и весну. Посчитали смету: двенадцать-пятнадцать штук гринов. Неслабо? Михалыч не будет напрягать. Вдвоём не быстро выйдет, но он живёт правилом: спеши не торопясь. И порядка больше. Двое всегда же договорятся между собой, третий бывает и лишним.
  - Если водки мало...
  - Тоже верно. Но дело не в этом. Михалыч не хочет стада. А трое – уже стадо.
  - Умный мужик… Условия для жизни есть?
  - Холодильник имеется, телевизор обещал подвезти, обогреватели. И сторож дежурит. В ответе за всё добро не мы.
  - Он сам-то кто – наш Михалыч?
  - Где-то по охранному бизнесу. Директор агентства, кажется. Он будет привозить нам харчи. Я сразу решил: беру с собой тебя, никого, кроме тебя. А что я решил – быть тому.
  - Ты с ним всё как надо согласуй.
  - Конечно, согласую. Я же не дурак.
  - За оплату договаривайся осторожно: частями, а не в конце. Сделаем объём за десять дней – он платит, и мы идём дальше. Снова десять дней – снова оплата. Не то кинет.
  - Меня? Чтобы меня да кинули? Ты знаешь, кто я? Вот-вот, скулить не надо, - Серёгу сильно штормило. - Я за пару дней добью теорию и тебе расскажу. Он на Плешку за нами подъедет. Мужик конкретный.
  - Надо обмыть! - заключил Валька.
  Они рванули в магазин. Тех бичей прибили бы на месте. Бичам повезло – их не оказалось. Компаньоны поднялись в зал ожидания на Ленке, сели в дальнем углу и пили за успех, за аванс, за второй аванс, за расчёт.
  - Давай «Газель» купим? - зажёгся Серёга. - Будем стабильно заколачивать, на себя работать. Мебель перевозить и всё такое. Мы вдвоём и за водилу, и за грузчиков, и за экспедиторов. Без лишних ртов.
  - Да ну, «Газель» – западло. Мы возьмём что-нибудь покруче! За нас!
  - За нас, брат!
   Минут через десять Серёга говорил по-новому и ещё красивее.
  …Валька очнулся от дрёмы. Рядом – рабочий пакет товарища. Строитель подобрал робу и вышел на Плешку. Серёгой там не пахло. «Он пьяный как чёрт, уехал спать в Подмосковье», - сказали ребята. Валька швырнул в урну надоевший пакет и побрёл к своей электричке.
  А Серёгу он больше не встретил. Ни утрами, ни вечерами. Ни разу.
                17.
  - Слушай, есть работа, - предложил Вальке длинный Толя, бродяга со стажем. - Недели на две-три с ежедневной оплатой, без обмана.
  -  С чего ты уверен: без обмана?
  - Я несколько раз пахал у этого чувака. Платит нормально.
  - Объект далеко?
  - В центре, на Тверской. Гостиница «Минск».
  - И что там?
  - Внутренний демонтаж. Здание реконструируют. Сначала спилить батареи, снести их со всех этажей вниз и погрузить в машины. Не на улице работа, а в тепле.
  - Какое тепло, если батарей не будет?
  - Но не на ветру. Платят по пятьсот рублей в день на харю. Немного, но стабильно. А потом и стены ломать, и чердак.
  Плешка ценит демонтажные подряды. Ломать – не строить, отвечать не за что. Желающие нашлись, но со скрипом. С Толей не любят ездить, он известный игрок и трутень, его надо обрабатывать. Но уже октябрь, холодно, заказы убывают, выбора мало.
  Работодатель Саша – опять непрофессионал и не хозяин ситуации. До полудня он висел на телефоне, решал свои вопросы, а работяги дымили сигаретами. В час дня Саша уехал, и бригада взялась за дело. Рабочая одежда лишь у Вальки и у Толи. Двое скинули джинсы, рубашки и работали в трико и майках. У одного  ни трико, ни майки, он вывернул джинсы и свитер наизнанку – это рабочая сторона. В конце дня вывернул назад – снаружи чисто. Тело зудится от строительной грязи? Пустяк, можно в город выходить. В своём длинном пальто он не похож на голодранца, а щетина придаёт ему стильность.
   К девяти вечера руки чуть не отсохли от тяжеленных батарей. Приехал командир, расплатился  по пятьсот, как и обещал. И открыл комнату с голыми кроватями и тумбочкой.
  - Если есть желание – ночуйте, - сказал он. - Завтра порешаем о чайнике, о матрасах.
  Сбросились на магазин, выпили, закусили. Три товарища – Толя, Руслан и Олег – выехали в игровой клуб, Валька с молодым Нилычем остались допивать.
  - Ночью вернутся пустыми, - заверил Нилыч. - Так уже было. И будет.
  Скоро они услышали взволнованные голоса. Двое приехали с выигрышем.
  - Триста зелёных на двоих подняли. Гульнём, мужики! - они выложили водку, фрукты. - Обмоем наши телефоны. Завтра куплю зимние ботинки. Мои развалились, - радостно доложил Олег. - И обдерём здесь провода. Я смотрел: много меди. Зачем дарить её кому-то?
  Опять выпили, поели. Игроки вскочили: сегодня фартовый день, надо продолжить. Руслан догадался оставить свой мобильник. Едва они ушли, Нилыч в пять минут просадил Русланов кредит. Пытался звонить домой, в справочную:
  - Код Моршанска не подскажете? Хотя бы примерно… Что? Область? Примерно Воронежская или Тамбовская.
  Расстроенный Руслан приплёлся в четыре, Олег – утром в дырявых ботинках, униженный и хмурый. Валентин отдал ему свою рабочую обувь, Нилыч – обувной крем. Олег долго тёр ботинки с мылом и чистил кремом.
  - Будто и ничего себе у них вид, - недовольно промолвил он.
  - Ты зачем кончил деньги на моём телефоне? - тряхнул Руслан Нилыча.
  - Извини, так получилось, братан. Базара нет, верну бабло.
  Нилыч имел кое-что в кармане – он же не играл. Но отдавать их не хотелось. Звонил ночью и под хмелем, а на дворе новый день и трезвые мысли. Он ушёл в туалет и с концами. Зато прибыл Толя, вдрызг пустой:
  - У меня ноль, я на измене. Зёма поднял шесть, я занял у него штуку и снова просадил. Жрать чё есть?
  - Тебе кто приготовил? - обозлился Олег.
  - Я хоть играл, а вы-то пропили? Ну даёте…
  - Пойду, заложу телефон, - сказал Руслан. - Без баланса он не нужен.
  - Сколько ты отбашлял за него? - спросил длинный Толя
  - Полторы в комиссионном.
  - А за сколько спустишь?
  - Рублей бы двести поднять. А-а, хрен с ним. Не первый раз, и не последний.
  - Здесь все играют.., – недоумённо пробубнил Валька.
  - Многие. К утру народ по нолям. Кто пропил, кто проиграл, кто выиграл и всё равно пропил, - засмеялся Руслан. - А тебя, Длинный, раскусить как дважды два: если ты лазишь на Плешке барином и никого не замечаешь – ты сегодня выиграл. Но вслед тебе ржут: не пройдёт и часа – он спустит всё. И точно, ты уже тянешь лапу: салют! Дай на беляш.
  - Да ну.., - окрысился Толя.
  - Чё да ну? Так и есть.
  Вспомнили: командир Саша должен привезти инструменты и матрасы. Его не стали ждать, махнули на Плешку. Там Валька наслушался про игроков… Какой-то из Подмосковья занял у родной бабки, стянул заначку у брата. Теперь в их дома ему красный свет. Всё надеялся: выиграю – рассчитаюсь. Бывало, поднимал неплохую сумму, и опять спускал. Уже не надеется ни на что… Другой, из дальних краёв, мечтает срубить миллион. Днями роет канавы, грузит вагоны, вечерами съест на вокзале пирожок с чаем и бегом в клуб, аж бурлит кровь. Может спустить своё за час или играет до утра с переменным успехом, но всегда пустой. В октябре он без осенней обуви, в летних стоптанных кедах. Разбогатевших игроков нет. Все нищие. И все мечтают…
                18.
На трёх вокзалах иные разводят граждан мастерски, иные по-топорному, но всё-таки разводят. Обменщики валют, напёрсточники, клофелинщики, «девушки», старухи-одуванчики… Есть ещё «телевизионщики»: тебя нежно берут за руку симпатичные юноши, дамы и представляются: мы с телевидения (с НТВ или РТР), у нас проводилась лотерея. Вы, именно вы победитель! Вот вам подарки от нашей телекомпании, и суют кофейники, наборы ложек и вилок, чайники, заварники, жмут руки, поздравляют, улыбаются. Когда всё перешло в твои руки, ты, извиняй, должен заплатить подоходный налог. Цена комплекта пять тысяч рублей, - говорят они. Значит, налог с тебя всего 650 рублей. Ошарашенный приезжий «победитель» отдаёт свои деньги и растерянно думает: куда теперь с «призами»? И тут-то понимает: это барахло стоит не пять тысяч, а рублей пятьсот. Оно – самый залежалый товар неизвестно чьего производства и какого качества. Или бутафория. Мелкое, паскудное жульничество. И, вероятно, вполне прибыльное.
  Вальку захватали эти сладкие молодые люди. Не сдержавшись, он влепил одному в физиономию. Но одумавшись, удрал от разгневанного «режиссёра-постановщика».               
                19.
Плешка вырастила и элитную породу бригадиров, самую уважаемую среди мужиков. Бригадиры собирают команду и пашут вместе с ней. И работы у них тёплые, где-нибудь в складах погрузка-разгрузка. Они берут себе проценты за посредничество и свою долю за работу. Проценты вдвое больше, чем заработок. Об этом знают все, но это незыблемое правило. Каждое  утро к ним липнут: «Борис, сегодня у тебя есть что-нибудь?», «Иван, ты не забудь про нас», «Виктор, прихвати с собой меня». Опасаются лишь длинного Толю. Да и никакой он не бригадир, а так себе.
  К Валентину подошёл один из тех – Игорь:
  - Фуру грузить желаешь? По пятьсот рублей даю. Коробки лёгкие, но они в разных складах.
  - Еду.
  - С рохлей имел дело?
  - Нет.
  - Научим.
  - Далеко работа?
  - Минут двадцать пешком от Пражской. Там мы не перетрудимся. 
  Игорь всегда честен. Его уважают, с ним любят работать. Где он – там дружеская атмосфера.
  Приехали на базу, всех грузчиков четверо.  Покуда не пришла фура, они картёжили. Один собрался в лавку за едой.
  - Братва, по стопке? - заикнулся он. - Бутылочку на всех возьмём?
  - Покупай уж две, - поддержал второй.
  Первый принёс три и закуску.
  - Ты куда столько яиц купил? - удивился Валька.
  - Как куда? Жрать. Я лично съем с десяток.
  И съел, выпил свой десяток.
  - Тебе плохо не станет?
  - Не боись. Ни разу не плохело. Яйца – наша сила. Наша сила – в яйцах. Мы же работать приехали, не в карты играть. А в работе силу имей.
  …Фуру наполняли долго. Загружать тяжелее, чем разгружать. Коробки укладывали одна к одной, перевязывали их скотчем из-за разных габаритов... Грузили товар с этажей на рохлю, ставили рохлю в лифт, спускали на первый этаж и  подавали с неё тем, кто был в машине. С рохлей наскоком не справишься, с ней привычка, сноровка нужна. Но глаза боятся, руки делают. Сделали. К ним обратился кладовщик:
  - Ребята, часа через два придут полные фуры. Их надо, наоборот, разгрузить в те же склады. Как? Одолеете? Согласны?
  - Конечно, - все обрадовались. Сколько в Москве работы!
  - Я дам аванс на питание. Водкой не злоупотреблять, хорошо? И отдохните, подождите.
  Слетали в магазин, накатили по стопке, по второй, наелись, заварили чай, раскинули в карты и легли у батарей на деревянные поддоны. Кто-то задремал, кто-то уснул…
  Фуры пришли не через два часа, а через пять, к полуночи. Все успели выспаться.
  - Как здорово! Ночь отработаем, а в шесть на метро, - объявил Игорь. - Жилы рвать не будем, на улице не лето, а в складе с товаром нас не оставят и на двадцать минут.
  Разгружали спокойно, без спешки, потягивали работу до утра. В фурах коробки с обувью, комплектующие к мебели и компьютерам. Всё нетяжёлое. Ранним утром закончили, никто не выдохся. На базе приличные туалет и умывальня. Игорь получил от кладовщика деньги и слова благодарности.
  До метро шли не торопясь, Игорь выдал всем по тысяче семьсот рублей.
  - Бывают же дни! - крякнул один. - Каждый день бы так. Вот бы разбогатели! А что, народ, магазинов нигде не видно?
  - Терпи до Плешки, - сказал ему Игорь. - Сегодня кто куда нацелился?
  - У тебя есть идея? - оживился Валька.
  - Пока нет. Но я позвоню, если что-то появится. Возможно, вечером. Или завтра. У меня на связи пять оптовых баз.
  - С каким товаром?
  - Со всяким разным.
  - И с мукой, солью?
  - Мои базы непродовольственные.
  - Вы давно в этом составе? - опять спросил Валентин.
  - Второй год. И пьяниц нет. Здесь пьяницы не годятся, товар-то не мешки с цементом, с ним надо аккуратно. Вчера чувак из бригады не смог ехать, я к тебе обратился. Да ещё не раз вместе поработаем.
  - Такие заработки часто выходят?
  - Нет. В основном, рублей по пятьсот-семьсот. А чтобы в ноябре столько – это редкость. Ты посмотри – мужики с Плешки и за триста едут и пашут на морозе по десять-двенадцать часов. С ноября по февраль заказов мало. Снег только с крыш убирать, если выпадет. А снега нет – на что людям жить? Хватаются за всё. Летом выбирают, зимой не до выбора.
  - А отделка?
  - Ну да, отделка. Но серьёзные заказчики уже взяли на отделку с осени. Кто с Плешки хотел определиться на зиму – определился.
  Валентин получил настоящий кайф от работы, от людей, от общения.
                20.
Ноябрь. Похолодало. Как и говорил Игорь, предложений меньше и меньше, даже на стройки не зовут. Народу хоть что-нибудь, он и не торгуется, расценки упали. А впереди зима… Все ждут обильных снегопадов. От голода и отчаяния решаются на криминал. Грабят прибывающих пассажиров с ночных поездов. Однажды в кафе Валька навострил уши. За ближайшим столиком мужик рассказывал кому-то:
  - …Впереди наши бабы с коляской, а мы шагали за ними с баулами. Слышим: у-у, пацаны, тормози! Идём дальше, но чувствуем: это нам крикнули. Вдруг сзади цепляются два быка: «Сказали же: тормози. Откуда? В гости приехали? Что в сумках?» Нас, не поверишь, выручил младенец. Я сказал: «Ребята, с нами грудной ребёнок, в сумках детское». Они опешили, пробормотали извинения и отошли. А то и запугивают, выдёргивают сумки, теряются с ними. Ничего не догонишь. Всё происходит ночью и неожиданно, ты полусонный из поезда и на тебе.
                21.
Валентин снова встретил Таню. После Нахабино она работала на объекте в Снегирях. Её не кинули, заплатили. Чудом Таня нашла себе жильё в цоколе дома по Демидовскому переулку, почти в центре старой Москвы, в двух километрах от Казанского вокзала.
  Она пригласила Вальку на ночлег, его встретил в дверях Вася-бульбаш. Пили втроём кофе, чай в тёплой комнате со стопками книг и листами фанеры, вспоминали московскую жизнь. Таня заждалась Родиона. Тот собрал летом бригаду на отделку этого самого здания. В бригаду взяли и Таню. Сначала Родион платил и привозил еду. Но раз  приехал молчком, выгрузил из сумки хлеб, сахар, чай и китайскую вермишель. Уехал, ничего не сообщив. День-два, и скудная пища кончилась. Больше всего народ страдал от нехватки курева. Ободрали новые провода, унесли во «Втормет» на чай, хлеб и сигареты. Назавтра загнали по дешёвке стопу альбомов и книг. Так и жили – обдирали, загоняли. Родион явился с мешком овсянки и без денег. Витька с Колей-молдаваном сорвались, избили его, забрали лучшие инструменты и ушли. В Родионовой сумке даже мобильник не нашёлся. Вчистую обнищал работодатель. После избиения Родион исчез. Кто-то узнал, что он болен, с переломанными рёбрами и носом… А в здании только охрана, Таня и Вася-бульбаш. У них любовь, решил Валентин. Мужчина и женщина спят в одной комнате – как не быть любви? Охранники по старой дружбе разрешили им временно пожить. Утром они на Плешку, к полудню обратно, не найдя работы. Спят, читают книги, проедают её бабки. Родион, конечно, не появится, но Таня в свои пятьдесят продолжает верить в чудеса. А где Вася-бульбаш – там хвосты. За ним потянулись бродяги с бутылками. Сперва ночами, потом в любое время. Лезли через окна, не слушая Таниных протестов. Бригадир охраны предупредил её, что выгонит всех вместе с ней. Она вставила Васе, тот присмирел.
  - Но съезжать надо, - уверена Таня. - Теперь люди  с  Плешки узнали этот адрес, от них спасу не будет.
  Гость сделал себе кушетку из книг и фанеры, лёг на неё, Таня и Вася легли на свои. Но вдруг стукнули им в окно. Неожиданно прибыл Коля-молдаван.
  - Шёл наудачу и вот оно – то, что надо, - проскрипел он, кое-как ворочая языком. Не от водки, а от холода.
  - То, что надо? А что тебе надо? - спросила Таня, наливая ему кипяток.
  - Рабочие руки. Я заключил шикарный контракт. Для всех нас. Ты строитель? - он посмотрел на Вальку.
  - Да, строитель.
  - Отлично! Возьмёмся вчетвером?
  - Работа на улице?
  - В доме. В тёплом доме.
  - Расскажи подробнее.
  Полночи Коля говорил о двухуровневой квартире, о предстоящей евроотделке. Таня с Васей ожили. Работы много, денег обещают много. Там же, в квартире, и жить, и питаться.
  - И душ, ванная есть? - спросила Таня.
  - Само собой, - ответил Коля. - Как без этого?
  Валентин звонко рассмеялся: 
  - Копия от Нахабино. Ты помнишь, Таня, ту же песню?
  - Здесь песня серьёзная, - возразила она. - Коле нет смысла врать. Он нашей породы – горемыка. И мастер, каких единицы.
  - Я всерьёз, - подтвердил Коля. И продолжил рассказ о хозяине и его жене, об их богатствах. И ведь в красивейших местах Москвы – на Чистых прудах. А Валентина грызли сомнения: «Неужто я поймал то, что искал? Но зачем денежные люди нанимают людей с Плешки? Допустим, они не в курсе, что мы с Плешки. А кто мы? Соображаем ли? Работали когда-нибудь с дорогими материалами или не имеем о них понятия? Отчего бы им не заключить договор с профессиональной фирмой, под гарантии качества? Таких фирм в Москве валом. Если есть деньги – кто будет звать мастеров с улицы? Рассказ молдавана смахивает на импровизацию…».
  Утром Коля побрился новым лезвием Валентина, вымылся, снял с батарей сухую одежду, обувь и  носки. Таня по-матерински накормила его горячим «Геркулесом». После завтрака он заспешил.
  - Ты хоть оставь что-нибудь для связи, - одёрнул бульбаш.
  Молдаван вывел на клочке бумаги семь цифр и отдал клочок Тане:
  - Держи телефон Мосгордумы. Звони не раньше одиннадцати. Всё утро они на совещании, - и полез в окно на выход.
  - Кого спросить-то? - крикнул Вася.
  - Билла Сергеевича, - отозвался Коля.
  - А кто он?
  - Хозяин своей квартиры. Скажите: вы от меня. Он в теме.
  Едва дождались одиннадцати, сгорая от нетерпения, и Таня убежала к охранникам – на посту стоял телефонный аппарат. С другого конца трубки ответили: «Билл Сергеич? Оно у нас сроду не работало. И никакая мы не Мосгордума, а училище изящных искусств». Таня поняла, что ошиблась при наборе и повторила вызов. Человек с тем же голосом послал её грубо и далеко. До всех дошло: молдаван хотел согреться, отдохнуть, съесть кусок хлеба, напиться чаю и высушить свои тряпки. О Тане он, скорее всего, узнал на Плешке.
  - Я и так пустила бы его. Зачем же врать? - всплакнула женщина.
  - А я, балбес, дал ему свежее лезвие, - расстроился Валька. - Плешка есть Плешка. Тут все сочиняют сказки.
  - Это ещё с прошлого осталось. Традиция такая - фантазировать, сочинять.
  - Что за традиция?
  - Раньше Плешка была пристанью поэтов. Я давно знаю её.
                22.
Валентина громко окликнули на трёх вокзалах. Он повертел головой туда-сюда.
  - Валёк, здорово! - его дружески обнял Серый, большой ценитель анекдотов и женского тела. Раза два колымили вместе, но давно уже не виделись. - Ты хочешь копать?
  Серый умеет найти редкие заказы. Начистил однажды пять мешков картошки. Ему заплатили тысячу, насыпали сетку овощей и приглашали за стол обедать и ужинать. А тут – копать. Он ненавидит чёрные работы.
  - Шустрее всех копают таджики, - подсказал Валентин. - Их на Перловской целая дивизия.
  - Не пойдёт. Нужны русские и с паспортом. И «синяков» там не ждут. У тебя есть паспорт?
  - Есть. А что и где копать?
  - Вроде, могилу. Где-то неблизко.
  - И сколько обещают?
  - Клянутся: не кинут.
  - Поехали!
  Их привезли на кладбище, в его богатую часть. Мужиков обшманали с головы до ног, изучили их паспорта и приставили охранника. Валентин решил, что они влипли, как тот Короче.
  - Не себе ли могилу роем? - съёжившись, поделился он с Серым.
  - Я о том же подумал. Неужели «попали»? И не убежать. От судьбы, говорю, не убежать.
  До темноты они не сладили с ноябрьской землёй, их под охраной увезли в ночлежку. Ехали недолго до окраины деревни, где работников запустили во флигель, чистый и тёплый. На печке чашка с котлетами, кастрюля с варёной картошкой, хлебница с батоном и бутылка водки. Поужинав, они уснули. Утром их подняли, принесли горячие пельмени, кипяток, заварку, в обеденный час накормили мясом, напоили чаем, и  к  вечеру мужики закончили работу. Охранник позвонил кому-то и приблизился:
  - Шеф велит обождать. Он уже в дороге.
  - Копали-то мы авторитету? - осмелел Серый.
  - Не знаю.
  - А кто заплатит?
  - Шеф.
  Вскоре на площадку въехали дорогие машины. Из одной вышли мужчина и женщина. Мужчина жестом приветствовал всех, заглянул в могилу и подошёл к работникам:
  - Вам пятьсот хватит?
  Валентин с Серым переглянулись. Увидев пять стодолларовых бумажек, снова переглянулись.
  - Мало? - виновато спросил шеф.
  - Полтинничек сверху не будет лишним, - ответил Серый.
  - Молодец, не пропадёшь, - шеф вынул из кармана шестую сотенную купюру и вложил её в ладонь Серому.
  Затем он махнул рукой. Из-за машин выскочил лакей с объёмной сумкой и устроил закусочный стол на снегу – расстелил клеёнку, достал водку, стаканчики и бутерброды. Хозяин налил всем и выпрямился:
  - Памяти моего друга! И спасибо за хорошую работу!
  Все молча выпили.
  - Я прощаюсь с вами. А вас довезут. Куда? К метро? Андреич, проводи этих господ. Сумку возьмите с собой, - и хозяин направился к машине. У дверцы обернулся:
  - До свидания!
  В сумке нашли коньяк, водку, пепси-колу, сыр, окорок, хлеб, печенье, шоколад.
  - Ни хрена себе, отработали. Валёк, давай снимем женщин! По триста баксов за сутки! Так не бывает!
  - Значит, бывает.
  - Ты как ответишь на вопрос о женщинах?
  - Куда повезём? - Валентин представил себе полуподвал в Демидовском.
  - В гостиницу, - удивил Серый. - Это я беру на себя.
  - Мы же грязные, как черти.
  - С деньгами нам везде зелёный свет – грязные не грязные. В гостинице отмоемся. Ты наивный. Женщину хочешь? Тогда едем.
  Валька ухмыльнулся: его уже не раз обозвали наивным. Век живи – век учись, а всему научишься – поймёшь: ты никому не нужен.
  Серый объяснил что-то Андреичу, тот доставил в город, к дверям заведенья под вывеской «Честерфилд». Серый подошёл к симпатичной девчонке, стал галантным:
  - Чего стоишь? Кого-то ждёшь? Или денег нет? Идём с нами!
  Они знакомы? Нет, не знакомы. Просто у Серого лёгкий нрав. Он шепнул Вальке:
  - Смотри: молодых баб, которые угощаются здесь, а ночами платят в постели - море. Я еду с этой, ищи свою.
  Минут через десять Серый опять возник из полутьмы:
  - Надо уходить. Цены бешеные. Едем-ка в город, там приглядишь себе. И ночную Москву оценишь. Я люблю ночную. Красота!
  Таксист привёз к точке на проспекте Мира. У женщин юбки мини-мини – мужиков на холоде бросило в жар.
  - Одела бы короче, да ноги кончились, да? - посочувствовал им Серый. - Почём вы, девочки, красивых любите? - приценился он, потрепав одну по ляжке как коня.
  - Купите моих, мальчики. Дешевле не найдёте, - предложила мамка.
  Товара несколько бригад. Все спустились от ветра в подземный переход.
  Валька сел в машину к той, из «Честерфилда». Серый долго торговался и купил мамку.
  - Куда едем? - таксист завёл мотор.
  - В Кольцово. Она дороже, чем любая из её бригады, - Серый гордо посмотрел на мамку. 
  - Взял бы дешевле. В темноте разницы нет, - заметил таксист.
  - Я за любовь при свете, хочу видеть её. А баба бабе рознь. Там остались страшные, принцесс разобрали. Да и нам командиршу давай – престиж, понимаешь. Но ты зачем, такая классная, выбрала эту работу? - повернулся он к мамке.
  - Какую эту?
  - Дерьмовую, разумеется. На передок слабая?
  - Нет, деньги нужны. Ответ устроил?
  - Слов нет, устроил. Что будем пить?
  - Шампанское.
  - Договорились. У нас и коньячок имеется. И деликатесы.
  - Угости чем-нибудь. Кушать хочется.
  - Уважаешь? - он подал ей шоколадку.
  - Уважаю.
  - А чё такая тощая?
  - Да не в коня корм. Но не тощая, а худенькая, модельная.
  - Мяса в тебе нет, кожа да кости.
  - Ну и что? Современные мужики как коты. Им и вам подай кости. Говорят, сочнее любого жира, сплошное наслаждение. Ты же выбрал меня, а не мясистую.
  - Тебе палец в рот не клади.
  - Для чего мне во рту твой палец? Очень негигиенично.
  В салоне наступило молчание, дамы угощались шоколадом.
  - Проститутка – что стоп-кран в самолёте, - опять заговорил Серый.
  - Это как? - заржал таксист.
  - Без ума дёрнешь – мало не покажется.
Пассажиры захихикали.
  - Я не юморист, я по делу. Девчонки, вы взяли презервативы?
  - Я и не пользуюсь ими, - ответила мамка.
  - Да ты что? Почему?
  - Кирзовый сапог в кирзовом сапоге. Никакого драйва.
  - Тебе нужен драйв? Или деньги?
  - Когда с драйвом – деньги дороже. И не желаю воевать по разные стороны презерватива.               
  - Подцепить заразу не слабо?
  - Я заговорённая.
  - Молодец ты! Люблю вашего брата. Есть в вас изюминка, против которой ни один мужик не устоит.
  - С чем её едят?
  - Ты как ребёнок. Всё тебе разжуй.
  - Разжуй, пожалуйста.
  - Ну да, однако, - Серый как-то растерялся, будто она открыла что-то новое. Через секунду нашёлся:
  - Когда люди сидят – мужики широко расставляют ноги, а женщины плотно сжимают. Легли в постель – всё наоборот.
  - Ты пробовал ненаоборот? - улыбнулась мамка.
  - Сегодня и попробую. …Кому в сексе приятнее: мужику или бабе?
  - Ты когда пальцем в ухе ковыряешь, ни разу не сравнивал, кому приятнее: пальцу или уху?
  Салон взорвался хохотом.
  - Резва ты на язык. Не влюбиться бы в тебя.
  - Но влюблюсь ли я в тебя?
  - В меня все влюбляются.
  - Ты самоуверен.
  - Лучше быть самоуверенным, чем неуверенным.
  - Не всегда.
  - Ты отдохни от разговоров, а я побеседую с твоей напарницей. Перетрём с ней за жили-были, - он увлёкся второй. - Ты-то почему не взяла презервативы?
  - Я забыла.
  - Новенькая?
  - Ага.
  Серый долго и внимательно смотрел на неё:
  - Ты молодая, но не новая. Подержанная, и богато подержанная. Ну да ладно, все мы люди и хотим любви.
  Приехали в гостиницу. Серый шепнулся с администратором, пошелестел долларами, и обе пары ушли на этажи в сопровождении горничной.
  - Документы у вас в порядке? - бросил вдогонку охранник, не подняв головы от газеты.
  - В порядке, - издали ответил Серый.
  - Проходите.
  Ночью девушки вздыхали о большой любви, о ревности и верности.
                23.
  - Ты где-то надолго затаился, - сказал Валентин Серому. Проводив ночных подруг, они обедали в кафе.
  - Я строил заборы в садоводстве. Есть дачный посёлок «Красная сторожка» в восточном Подмосковье. Знакомо?
  - Нет, не знакомо.
  - Там дачи семей со средним достатком. Отличные люди. Без понтов. Общаться с ними, работать у них – удовольствие. Мой товарищ остался ещё на пару дней, а я получил расчёт и двинул по шоссе пешком. Размяться захотел. Смотрю, у обочины стоит «Опель», рядом молодая баба уставилась на него бараном. Я ближе, она ко мне: здравствуйте! Вы, случайно, не мастер по автомобилям? Помогите, ради Бога, я заплачу. - Немного-то я мастер, а что с ней? - Колесо переднее сдулось. Так и брякнула: сдулось. -  Тут, говорю, мастерить и не надо. Любой шофёр заменит. У вас есть запаска? – Есть... На всё про всё ушло у меня пятнадцать минут. - Моя вам признательность, - она сунула мне полтинник.
  - Полтинник?
  - Баксовый. Ты не привык до сих пор. Стольник, полтинник - по-московски это баксы. Жизнь баксами измерена.
  - Почему же? Водка продаётся в рублях.
  - Я про небедных людей. Речь не о Плешке.
  - А та, на «Опеле» - щедрая.
  - У неё денег как бумаги. И на Плешку меня привезла.
  - Не пытался пристать по дороге?
  - Не в моём она вкусе. Краля изнеженная. Признаюсь, мелькнула во мне чёрная мысль, но я прогнал её из головы. Женщин не граблю. До этого не опущусь. И никого не граблю. В тюрьму не хочу.
                24.
У Тани в позапрошлом году умер любимый зять, не прожив с её старшей дочерью и двух лет. Погоревав полгода, старшая вышла за другого, отобрав его у младшей. Все трое поселились у Тани, а она не смогла жить с такой шведской семьёй. Поехала в Москву. Первый раз - на два месяца, второй - на четыре. Она маляр. На Плешке собирались в бригады, Таня всегда была единственной в мужской компании. И её раз за разом назначали поваром. Она отмахивалась. Её упрашивали. В конце, при дележе зарплаты, ей давали меньше всех: «Ты же не переработала. Согласись». «Все мужики - сволочи», - убеждена Таня.
  …С первым мужем она приехала из родного Нижнего в его Москву. Он оказался аликом, тусовщиком и бездельником. Часто пропадал из дома на несколько дней, к этому привыкла даже его мать. Когда муж отсутствовал неделю, Таня со свекровью начинали поиски. Он видел себя поэтом. Все отвергнутые читателем поэты вместе с менялами и шулерами пьянствовали в то время на Плешке. Там молодая Таня и находила мужа. Такое у Плешки было назначение – «богемное», как парижский Монмартр. Но Таня слышала, что этот пятачок получил своё имя ещё в начале прошлого века. В те времена здесь стояли торговые ряды. Плешка – от слова «плешь», «бугор». Да, еле заметный бугорок, возвышенность. В советские годы торговые ряды исчезли, а на бугре обжились бичи – те, кто не имел постоянной работы. По советским законам они были тунеядцами, трутнями. Бичи перебивались разовыми, случайными подрядами – разгрузкой вагонов и машин на заводах и овощных базах, ремонтом и покраской заборов. Сюда за ними приезжали. Бичей сменили творцы, а лет пятнадцать назад «прописалась» рабочая биржа, её знает каждый посредник. По новым законам, на бирже торчат свободные граждане свободной страны. В Москве не одна биржа, но Плешка – самая известная, с традициями. Символ, который из торгового, потом иронично-богемного превратился в унижающий, брезгливый. Ты с Плешки? Тогда ты никто или почти никто. Есть шустрые приезжие ребята – они, начав с бугра как с трамплина, летят дальше. Для этого надо иметь сильный, пробивной характер. Если он не сильный – Плешка замордует. В этом болоте даже Таня увязла по колени. За короткий месяц, что Валька не видел её, она осунулась, стала невзрачной, изношенной. Привыкла материться и, похоже, выпивать.               
                25.
Напоследок Валентин всё же лоханулся. У обменного пункта на Ярославском к нему подскочил интеллигентный мужчина и предложил супервыгодный курс обмена. С чего бы? Простяга-Валька легко клюнул, отдал незнакомцу стодолларовую купюру. Тот повертел её и начал отсчитывать рубли, а будто из-под земли вырос человек с красной повязкой на рукаве: не положено с рук менять. Пройдёмте… Интеллигентный занервничал, вернул купюру и пропал. Валька испугался: как бы не повязали. Делай ноги… Опомнившись, разглядел в своих руках однодолларовую бумажку. Ловко же они сыграли свою партию. И чёрт с ними. Как только люди не зарабатывают деньги. Способов – десятки, сотни…
                26.
Валентин уезжал домой в середине декабря. «У меня состоялась блестящая практика, - заключил он. - Ей нет цены». Прибыв электричкой из Сергиева Посада на Ярославский вокзал, он, в ожидании поезда, выбрался на Плешку. Жалкое зрелище. Озлобленный голодный народ мёрзнет от московских метелей. Работы нет который день. На холостом ходу бегают и девки-сутенёрши. Они пристают к транзитным мужикам, дерзко, нахально раздавая свой товар.
  В толпе тот самый Лёха. Он пьян, заметно опустился. Но узнал Валентина.
  - Твоя статья закончена? - спросил он после рукопожатия.
  - Я еду к себе, в дороге начну.
  - Ты как-то спрашивал: почему Плешку зовут Плешкой? Потому что все хотят в нас плевать. Мы для них отбросы, дерьмо.
  - Я слышал уже.
  - Ты напиши в статье, что я свободный гражданин…
  - И о свободе я слышал. И придумал к статье заголовок: «Свобода в дерьме».
  - А ещё напиши, что и я на них плевать хотел.
  - На кого?
  - На всех. На общество.
 
                2006 г.