Сказ про камень

посвящается жж-юзеру seashellfreedom и проф. Пятигорскому.

Жил да был камень. Не какой-нибудь там "философский" (хотя, как знать, конечно, но в данном случае это и не важно), а самый обыкновенный. Порода его была не известна подавляющему большинству представителей биологического вида, который, по мнению большинства интеллектуально развитых его представителей, доминировал в некоей видовой иерархии, будто бы существующей на  планете с которой и ведётся данное повествование. А поскольку большинству представителей порода его была неизвестна (и, более того, стань она вдруг известна - что бы это изменило в самой сути, да и в сути чего?), то и я не буду сейчас ломать голову и лезть в киклопедию, читать про каменные породы и давать научную характеристику главному персонажу нашего сказа для большей убедительности и достоверности. В конце концов, если так уж надо - существует специальное меньшинство представителей, этих образов и подобий, которые посвятили все свои биологические и временные ресурсы изучению камней, их пород, свойств и (самое главное в вышеозначенной видовой иерархии) ценности.
Впрочем, как раз "ценности" особой этой камень и не имел, поскольку лежал себе сейчас в маленьком парке в самом центре большого города, мегаполиса, стратегического объекта. "Ценность" явилась бы причиной его гибели, а отсутствие ценности и титанические размеры явились в своё время подлинной причиной возникновения маленького парка.
Справедливости ради следует заметить, что возникновение парка не было процессом плавным и естественным.Власти города призывали инженеров и спрашивали их, как убрать этот камень и сколько это будет стоить.
Один инженер сказал, что камень надо разбивать на куски порохом и потом по частям свезти его, и что это будет стоить 8000 рублей; другой сказал, что под камень надо подвести большой каток и на катке свезти камень, и что это будет стоить 6000 рублей. А один мужик, вывалившийся вдруг из кустов, сказал заплетающимся языком: «А я уберу камень и возьму за это 100 рублей».
У него спросили, как он это сделает. И он сказал: «Я выкопаю подле самого камня большую яму; землю из ямы развалю по площади, свалю камень в яму и заровняю землею». Мужику дали в морду и прогнали вон, потому что уже твёрдо решили разбить здесь парк для собачек и буржуазных дамочек. И напилить на этом куда больше бабла, нежели даже озвученные инженерами суммы бюджетных средств. Но некий босоного-брадатый мужиколюб графского происхождения, прослышав об этой истории, остался ею неудовлетворён и переписал её, поскольку прекрасно понимал значимость медиапространства в грядущих цивилизационных преобразованиях, даром что-ли он половину своих успешных и скандальных романов выписывал на чистейшем французском? И даже чиновникам в его версии происшедшего отнюдь не чужд размашистый оскал благородства. В общем, великий русский писатель, как это и свойственно великому русскому писателю, и на вертикаль сел и мужичка поимел. С любовью, без неё никак.
Всё это и кое-что другое парадоксальным образом сообщило камню какую-то "эстетическую" ценность и он даже неоднократно был свидетелем разглагольствований о том, что весьма было бы в духе времени, мультикультурных ценностей и песен Леди Гаги реконструировать этот парк, превращённый славатебегосподипрошедшимивременамиисторическогопозора в отхожее место для собачек, детей и пивных пьяниц, - в парк камней или даже в музей уральского камня под открытым небом.
Эти перспективы никоим образом не тревожили наш камень.
Допрежь всего, ему вообще не свойственно было тревожиться. Он прекрасно понимал разницу между музеем и отхожим местом. Но он понимал куда больше - концептуальную, условную, иллюзорную природу этой разницы. Понимал то, что эта разница является слабым утешением для всех этих суетливых существ её вообразивших, существ, которые могут комфортно пребывать только либо в музее, либо в отхожем месте, либо (исторически реализованный вариант) в непрерывной беготне из музея в отхожее место и обратно. Поскольку вне музея и(или) отхожего места - ***-Пойми-Что. В лучшем случае - солнечный блик в пиковой точке амплитуды крылатой качели, в худшем - падение с качели мордой в безвидную грязь, в альтернативном - просто нихуя. И это нихуя поужаснее любой амплитуды будет... в общем, для камня эта разница была только отражением в кристаллике.
По компании из камней всех пород и оттенков он не скучал. Ну, в том числе, потому, что скучать ему тоже не свойственно, а прежде всего... были у него свои секретики, помимо детских секретиков, зарытых и забытых в земле возле него, за ним, в тени.
Благодаря самой своей природе и неподвижности, камню не приходилось думать как это вообще возможно, чтобы все вообще возможности, все потенции, все времена, всё и вся - было явностью, ему не приходилось размышлять над природой вечности или вечностью природы, над метафизическими и трансцендентными страшилками. Ему вообще не приходилось размышлять, поскольку любой вариант чего угодно просто отражался в глубине самой его минеральной структуры как в бесконечном зеркальном корридоре во всей бесконечности многообразий этого варианта. Потому что, говоря по секрету, камень был одним из воплощений Бога на земле. Ну так вот, благодаря своей утверждённости в вечности, благодаря вечному пребыванию во всех модусах времени, не было ничего такого, что один камень мог бы сообщить другому: ни единого слова, ни единого образа, ни единой смысловой, бессмысленной, антисмысловой, да какой вам угодно конструкции, концепции, откровения, да чего вам угодно.., что при этом было бы неведомо другому камню. Не было на земле камня который не был бы достоин поклонения и почестей, достававшихся чёрному камню Кыблы...
Такое состояние показалось бы сущим адом большинству, да что там... любому из существ доминирующего вида, поскольку ад для них - это либо одиночество, либо другие, а рай - милая болтовня на скамеечке в парке. Для тех же, чей ад - другие, рая и вовсе нет, есть просто экзистенциальная необходимость выблёвывать в ад слова неиссякающим потоком, зная наперёд, что поток иссякнет довольно скоро и что это единственный способ пролезть в вечность через дыру в ржавом заборе. Едва не порвав шортики. Здесь было много тени и мусора. Дом уже разрушали, медленно вывозили куски кирпичных стен и штукатурки, разбитое пианино, гнилые доски. Именно такой дом и требовался нам, чтобы заселить его призраками. Матросом, бушлат которого распахивается, обнажая выгнившие рёбра, одновременно с лязгом ржавой выкидухи в костяной руке. И Старухой, матерью Матроса, о которой вообще лучше даже шёпотом не говорить. А теперь обратно, через дыру в заборе, ко множественности и отчуждённости, делающим жизнь существ доминирующего вида вполне себе сносной и причиняющей сладостные дежавю перерождений.
Понаслышке (причём вовсе не от какого-нибудь приятного и опрятного старичка-профессора с весёлыми лихорадчно блуждающими глазами, подкатывающего к настороженно следящей за собой матерью-одиночке, а от двух рыгающих пивом задротов, одного с сальной клочковатой шевелюрой и больными почками под глазами, другого коротко стриженного, одетого с претензией на жёсткий милитари-стиль, неоднократно залитый напитками, жидкостями биологического происхождения и вселенской грязью (что, впрочем, искони являлось и являться будет отличительной чертой подлинных БорцовЗаЧистоту), но при всём при этом лицо его впечатляло девственной неиспижженностью), камень знал о непримиримой вражде суровых концепций манифестационизма и креационизма, положить конец которой способно лишь Огненное Древлеправославие, которому давно уже положен конец, но именно это и является залогом его победы, после которой наступит конец концов и именно поэтому победе надлежит быть ибо она - добро. Что эта победа даёт непосредственно двум задротам, даже камень не смог понять. В глубине кристаллической структуры тускло бликнула догадка о желании достичь того самого рая, в котором можно вечно вот так вот сидеть на скамеечке в парке, любоваться старыми, грязными, палёно-брендовымиботинками в свете заходящего солнца и рыгать пивом, но тут же рассыпалась искрами невнятных, неспособных к выражению на языке двуногих, рудиментарных потребностей.
Меж тем стало темнеть, задроты ушли, но знание о борьбе концепций осталось переливаться всеми цветами, пестреть символами, множиться и ветвиться.
"Креационизм" оказался лишь кастрированной версией "манифестационизма", причём кастрированной таким образом, что тело кастрированного ушло в таинственную Ничтомешалку, из которой потом оставшийся *** черпал лопатами субстанцию творения. Будучи одним из воплощений Бога, камень искренне недоумевал - ну и с хуя ли он Хуй? Только потому что разум двуногих оказался бессилен родить иной образ животворения? Ну хуй бы с ним, но в "манифестационистской" версии всё же хуй - хотя бы одна из форм Абсолюта, а в "креационизме" всё охуенно просто - Абсолютный Хуй и Нихуя. Абсолютный Хуй творит из Нихуя. Не населяет Нихуя Всякой Хуйней, выплёскивая её из себя. А просто берёт и лепит из Нихуя Всякую Хуйню. Хуй с ручками. Всё перевернули с ног на голову еретики-креационисты. Так, известно, что в славяно-арийские времена выражение "да у тебя руки под Хуй заточены", были комплиментом Мастеру. "Руки заточенные под Хуй" - это руки не для скуки, руки, которые знают, как погрузить маленькое несчастное двуногое голубоглазенько-светловолосенькое существо в божественный экстаз где угодно - в лесу, за амбаром, в поле колосящейся ржи, как дать ему ключик заветный к миротворению.., а в креационистской версии это просто "руки-крюки", которые только отрубить да выбросить!
Так, да и много ещё как, развлекало себя одно из воплощений Бога на земле. И десятки, сотни, тысячи, миллионы, миллиарды... образов и подобий, весьма охотно, хоть и совершенно бессознательно, помогали ему в этом! Всё.