Дед Ефим

- Вечер морозный, темно уже, а Нюрку мою понесло к подруге,- подумал дед Ефим глядя в окно. Неожиданно заскрипела входная дверь и на пороге показался его давний друг Сан Саныч.
- Здорово, Ефим!
- Здорово… Нюрку мою по дороге не встречал? К Валентине ушлепала. И мороз-то этим бабам не почем,- произнес он.
- Не видал. А мороз крепкий. Я к тебе по делу зашел. Ты у Михалыча ж был, навещал его в палате, как он там?
- Был... вчера.
- Ну, и чего нового узнал?
- Он о смерти своей думает…
- Во дела!,- изумленно произнес Сан Саныч, стягивая шапку со своей головы,- Чего это он, аль совсем умом тронулся от болезни?
- Да не о самоубийстве, а просто о смерти своей думает, понимаешь? – расстроено произнес дед Ефим.
- И что думает?
- Страшно ему, вот так как есть перед Богом внезапно оказаться.
- Так ведь все мы, так как есть и окажемся перед Ним в нужный час, чего бояться-то?
- А ты видать не думал об этом серьезно, от того и спрашиваешь сейчас…Ведь пока есть минуты до того часа можно ж исправиться, покаяться и в Царстве Небесном  тогда приют себе вечный найти. В ад-то никто попасть не желает…
- А как же узнать когда эти минуты настанут, чтобы успеть все сделать?
- А никак! Потому как неизвестно это никому. Стало быть, заранее об этом следует помнить и стараться не грешить, а за уже согрешенные дела  сразу прощения просить перед Господом. Мать моя ведь учила меня этому ранее. Да забыл я за время о её словах. Неудобны мне были и слова Господа для жизни. Прелести манили. Хотелось быть выше других, богаче. Завидовал тем, кто успешнее меня становился. А сейчас вот, сижу и думаю, что я Богу скажу в свое оправдание, если вот прямо сейчас перед ним окажусь после смерти. Правду о том, что слова его мне в одно ухо когда-то вошли, а в другое вылетели? Стыдно и страшно мне…
- Прав ты, Ефим. Года у нас уже не те, пора об этом уже думать.
- Года не те…Да не в годах наших дело. Душу очернил свою сам я. С молоду надо было об этом думать. А Он то меня прощал и прощает. Сколько радости я повидал за жизнь свою. Ведь все благодаря Ему. Не о деньгах и корове сейчас говорю, о любви моей, Нюрочке. Он ведь с ней меня свел. Предателем себя чувствую, Санька!
- Ну, не кипятись ты так. Ну, изменил ты ей раз, так то же по пьяни было. Да и Маришка баба  такая, что мимо ни один нормальный мужик не пройдет. Ты ж за это покаялся… Значит прощен, раз до сих пор с Нюркой живешь.
- За это покаялся, и за многое другое. Но не за все же. Да и оглядевшись, понял, что нельзя далее как прежде жить. Научиться надо многому.
- А чему учиться будешь?
- Перво-наперво, Санечка, друг мой, хочу научиться помогать людям как самому себе. Помнишь, как мы с тобой спасли Кузыкина ворюгу, когда он в мороз напился и в сугроб завалился?
- Помню. Если бы не мы помер бы он.
- Помер это точно. А вспомни, как мы его спасали? Сначала-то мы по дороге  за самогонкой  когда шли, то к нему и не подошли даже. Побрезговали.  Подумали, что баба у него постоянно сама домой его притаскивает, и в этот раз притащит, ей не привыкать. А баба его в тот вечер захворала с сердцем и в больницу вечером её увезли. Дома у него ребятишки маленькие одни сидели. А мы с тобой, напившись самогонки на обратной дороге домой к нему  тогда только и подошли. Он из-за этого чуть было рук и ног не лишился. Хоть и дурак он был, но в семье-то кормилец. Вот такие мы с тобой добродетели. Зато все село нас героями считало, а мы с тобой в этой славе купались и молчали другим и себе о том, что это не подвиг был вовсе. Нюрку то мою жена Кузыкина благодарила за дело. Ребятишки их у нас жили тогда, пока  родители в больнице отлеживались. А вот меня тогда уже, бить следовало крепко за все. Эх, сколько ж всего нечестного, не по-совести сделано было мною за всю жизнь. И на все я находил себе оправдание. 
- Опять прав ты, Ефим. А давай с завтрашнего дня начнем исправно жить. Пока минуты наши совсем не истекли?!- произнес Сан Саныч, присаживаясь на табурет у окна.
- Опять душа халявы ищет! Санька, а что если ночью смерть нагрянет, а ты завтра с утра только собираешься искупить грехи свои и по заповедям Господа жить начать?
- Не подумал просто,- недовольно проговорил Сан Саныч,- А ты сразу на халяву списываешь.
- Вот видишь, на любую нашу глупость мы себе сразу находим оправдание. Ты как хочешь, а я для себя уже принял решение. Теперь стараюсь жить по-иному, не так как раньше. Заставлять тебя я не смею. Каждый будет сам за себя отвечать перед Господом.
    Дед Ефим отошел от окна и, натягивая  на себя старый тулуп и валенки, сказал.
- Пойдем, прогуляемся малость. Нюрку свою встречу, чтобы по темноте не одна шастала, да и тебя заодно провожу.
    Сан Саныч поднялся, натянул свою меховую шапку на лысую голову и молча, побрел вслед за хозяином из дома во двор.
- Шапка у тебя дюже маленькая какая-то, Сань. Уши вон торчат… Не молод-то уже, чтобы их в мороз девкам на показ выставлять, - пошутил дед Ефим.
- А это ты уже о других как о себе печешься, стало быть... Да?! Не боись, голова моя в тепле, а уши уже привыкли за всю жизнь – то. А давай завтра вдвоем к Михалычу съездием. Проведаем и заодно расскажем ему про то, что свиньями были, а не героями когда спасали Кузыкина. Как думаешь, поймет он нас, ведь мы про то ему раньше не говорили?
  Дед Ефим ничего не ответил на предложение Сан Саныча, лишь поднял  свои голубые глаза вверх и, посмотрев на небо усеянное звездами, произнес.
- Господи, помилуй нас грешных!

   У калитки в темноте показалась большая фигура.
- О, Нюрка пришла,- радостно воскликнул Сан Саныч.
   Открыв калитку, она остановилась, и недовольно поглядев на мужа, спросила.
- Куда это вы вдвоем собрались? Не поздно ли за самогонкой? И никакой мороз вам не помеха…
- Нюрочка, а я тебя встретить решил, - довольным голосом произнес дед Ефим. А Санька домой идет.
- Ну, встретил уже. Пойдем... Я замерзла что-то. Мороз нынче очень крепкий.
   Она быстро прошагала мимо них в деревянный старенький дом. Старики, молча, посмотрели ей вслед. Постояв тихо с минуту, Сан Саныч  двинулся к калитке со словами.
- Пойду я тоже, пока сам не замерз. А ты про завтра-то не забудь, Ефим.
- Сань, погоди, - остановил его вдруг дед Ефим,- Вот надень!
   Он снял шапку со своей головы и одел её на голову Сан Саныча.
- А то тревожусь я все же за уши твои, - шутливо проговорил он,- Потом вернешь. У меня ещё одна есть. Дочка недавно подарила.
- Благодарствую, Ефимушка! Пойду я. И ты ступай уже в дом. Нюрка то ждет поди.
- Твоя правда. Ну, бывай.
    Задвинув щеколду на калитке после ухода Сан Саныча, дед Ефим ещё немного постоял на крыльце, глядя на звездное небо. Тишину в тот морозный поздний вечер в деревне изредка нарушал лишь лай соседских собак. Начав немного подмерзать, дед Ефим  поспешил в дом, где его Нюрочка успела уже приготовить ароматный липовый чай. В тот вечер он ему показался особенно вкусным и целебным.