Абрикосы

Училища они заканчивали разные и до встречи в Бамуте ни разу не встречались. Сашка Коростылев приехал из Коломны, командовал он батареей «Града». Витька Четвериков служить прибыл из Омска, и не встретились бы они ни за что, когда бы своевременно привозили воду и хлеб на заставы. А так, что ни говори, бардак. Старшина уехал во Владикавказ, фурункул вырезать - и нет ни попить, ни поесть. Лейтенант не перекусит – ничего страшного, а вот когда на заставе девятнадцать бойцов сидят и, хотя и не плачут, а жрать-то им надо подать, потому что - непорядок. Тоже могли бы потерпеть, но какой ты, к черту, командир взвода, если солдат своих накормить не можешь?

Так начинаются нарушения приказов и уважение подчиненных. Садил Витька на броню пятерых старослужащих и – в Бамут. Там, пока бойцы с автоматами по сторонам смотрели, покупал у чехов воду, хлеб, консервы, сигареты. Себе бутылочку коньяка – обязательно. Тоска по невесте парня съедала, хоть вой. Свихнуться можно от мыслей. Ждать-то, разумеется, обещала, но кто ж поверит, точнее сказать – проверит… Два месяца уже писем нет. Хотя почта здесь… Неважная почта.

И въехал он в тот день в Бамут и, ловя бесовски злые взгляды местных, свернул на рынок. А там, пресвятая богородица…

Человек тридцать чеченцев волокли куда-то лейтенанта в разорванной форме, сыпали ему оплеухи, а он, чёрт возьми – как приятно! – в такой-то ситуации - сыпал им. Посреди площади стояла и ревела какая-то девка из местных, и закончилось бы все, верно, очень плохо, когда бы Витька со своими головорезами не спрыгнул и не стал палить.

Проели тему. Оказывается, какой-то чех девчонку ногой ударил – поруганная она была, а потому ничья и – падалица.  Бей кто хочет. А Сашке такая картина не по душе пришлась. Врезал чеху в челюсть, и налетело воронье со всех сторон. И если бы не совершенно нереальное появление БТРа, на котором сидело шестеро из бригады внутренних войск, не досчиталась бы артиллерия одного славного канонира.

Познакомились между делом. Бутылка та пригодилась. Потом вторая – тоже пригодилась. Не одну же взяли, а пять. Чтобы два раза не бегать. И вот же странное дело: перемещалась Витькина бригада – а за ними, как на канате, в десяти километрах сзади, тащилась Сашкина батарея. Раздолбают «зеленку» - потом туда, по свежей пашне, бойцы внутренних войск заходят. Хотя ничего странного. Тактика.
Полгода один за другим. И полгода письма друг другу отправляли, нарочным.

«Привет, братишка. …А ждет меня в Москве девчонка Кристина. Через шесть месяцев, бог даст, приеду и поженимся…»

«Ну ты даешь… А и у меня Кристина, и тоже в Москве. Хотя Кристин в Москве, сам знаешь… скорее всего, тоже женюсь, Сань. Надо же когда-то…»

«…А твоя Кристина где живет?»

«…В Малом Факельном…»

«Вот же странное дело. И моя там же. А фамилия-то у твоей как?..»

«Белова…»

Через неделю, навязавшись с попуткой, Сашка был у Витьки. Вынул из кармана фото:
- Она?
- Она…

Пили долго, свирепо и молча.
Ближе к полуночи разошелся разговор, распрямилась спираль. Один познакомился с девушкой в отпуске, в Москве, перед самым отъездом в Чечню, второй познакомился с ней в Коломне, куда она приезжала к тетке.

- Я так думаю, - одурев от водки, сказал Сашка. – Должок у меня перед тобой, братишка… Однако не та тема, чтобы возвращать. Давай напишем ей, пусть определится. Если она тебе писала до февраля, а мне с февраля начала… Бывает такое, девчонки – черт знает, что на душе у них…
- У тебя  с ней что было?
- Ни разу. Слово офицера. А у тебя?
- Очень на то же похоже. Одна переписка.
- Сейчас же напиши, здесь. И я сяду. Чтобы письма вместе пришли.

Сели, написали.
- Отправишь?
Пили долго, молча. Так же тихо попрощались, ударив по рукам.

Через четыре дня Витька оказался в окружении. Он и девятнадцать пацанов его оказались пробкой в ущелье под Алхазурово. Поторопились люди Басаева. Им бы дать взводу выйти из ущелья, но кому-то показалось, что бить русских лучше в ущелье. И ударили. И получили кость в горло. Дальше – никак. Двадцать русских засели за камнями и хоть волком вой – не пускают.

Восемь часов минуло, устал Витька разговаривать с командирами по рации. В ущелье туман – вертушкам не пробраться. На БТРах подкреплению в такую погоду по указке идти – погибель верная.

Их пятеро оставалось, когда люди Басаева врезались в них. И отошли через две минуты, оставив троих своих на ножах пацанов. В дыму всё перемешалось – трупы один на другом лежат, поди, посчитай… И остался после той рукопашной Витька, да пулеметчик ротный – Мишка.

- Ты вот что, - скрипя зубами и срывая с перевязочного пакета клеенку, сказал ему Витька. – Поскольку вертушкам не пройти, беги-ка ты в часть, солдат, и скажи… мать их, что если они бэтээры не пришлют, я за себя не ручаюсь. А пулемет-то ты мне оставь, он тебе ни к чему.

Какая разница? – один, двое? Зато Мишка у матери один, без отца вырос, того на заводе воротами придавило. А у матери помимо Мишки ещё один есть – Митя, калека-даун. С ума же сойдет тётка.

Завалился Витька за валун, и стал постреливать. Одно плохо – левая рука совсем плохая. Кость не перебита, но крови столько ушло, что поспать бы в самый раз. Да от ножа чеха в подреберье режет – майка – хоть выжимай.
Через полчаса предложили Витьке десять тысяч долларов, лишь бы он, сука, ушел. Обещали, не тронут. Но если же останется…
И показали живого сержанта Ватникова. Вот чёрт… Когда взяли?.. Ах, да, рукопашная…

-  Товарищ лейтенант, они сказали, что голову мне отрежут, если вы не уйдете. А если уйдете, нас отпустят! - плакал Ватников, хотя и не просил ни о чем. Велели – передал.

Завалился Витька на спину, кулак до крови закусил, завыл глухо, протяжно.
А потом минуту смотрел, как Ватникову голову отрезают. Самого солдата вывели, чтобы офицер видел, как о людях своих заботится, а тот, кто резал, за выступом хоронился.
Закричал Витька, но тут же крик словами оборвал:
- Не могу, Ватников, не могу, дорогой!.. Уйди мужиком!..
И Ватников ушел, не выдавив и слова о пощаде. Так, всхлипнул что-то.

Голову потом в сторону лейтенанта швырнули. Стукнулась глухо и покатилась мячом, в десяти метрах застыла… Смотрел на неё Витька и видел, как в русой брови застряла былинка сухая…
Дотянулся до рации…
 
***
 
Сашка знал, что Витька попал. И места себе пушкарь не находил. В голове каша дурацкая: то Кристина улыбающаяся видится, то кружки алюминиевые, когда они с лейтенантом в последний раз пили. Кружки – Кристина, Кристина – кружки… Полгода и – свадьба. Если выберет…

- Коростылев!
Обернулся Сашка на досадливый крик проверяющего, подбежал.
- Тебя, чёрт задери!..
Не веря ушам, накинул наушники на голову, услышал:
«Братишка, слышишь меня?..»
«Витька!», - заорать хотелось, но срезал крик, прошептал:
- Слышу…
«Братишка, они рядом... Ста метров нет… Накрой меня вместе с ними, я сориентирую…»
- Нет. Держись, наши идут!
«Ни *** они не идут… А если и идут, не найдут… Квадрат «Рысь», по «улитке» три…»
- Нет!

Проверяющий, полковник, взял Сашку за плечо.
- Их там две сотни, лейтенант. - И потом – резко – приказ: - Принять координаты!..
- Нет.
- Что ты сказал?..
- Я сказал - нет, - уперся Сашка. Прощай карьера.
- Ты слышал приказ, лейтенант! Две сотни ублюдков сейчас войдут в Алхазурово! Принять координаты и – к батарее! Сейчас!..

Прошелестело что-то в наушниках… Прижал наушник к голове Сашка.
«Саня… Плачу я от боли… больно мне, братишка… как же мне показаться им в слезах?.. Прикинь, они через меня пойдут, а я тут лежу, реву… Не дай опозориться, перепаши тут все вместе со мной, Саня… Не дай им пройти по мне…»
Стиснул зубы Сашка.
«И это… письма если сможешь вернуть, верни оба… Прощай…»
- Прощай.
Качаясь, встал Сашка, вышел перед батареей и заорал, солдат полоша…
 
Все привычно закрывали уши, когда «Град» ревел. Слепило, с ног звуком сбивало… И когда последний, сто двадцатый снаряд ушел, тихо стало как в раю.

Положил руку полковник на плечо Сашкино, сжал. Больно сжал, словно свое что-то давил. Кивнул ему Сашка. А перед глазами: Витька, командир взвода внутренних войск.
Кивнул ещё раз, спустился с пригорка в ущелье. Скоро там абрикосы зацветут. Дотянулся рукой до ветки Сашка, потрогал почку, улыбнулся – липкая. Неделя и – распустятся. Ни разу не видел, но говорят - красиво.

Застегнул воротник, натянул двумя пальцами подворотничок, подумал – «эх, беда, несвеж», одернул китель. Вынул одним движением «Стечкина» из кобуры, вставил ствол в рот и нажал на спуск.