Перезвоны сибирского золота

                ПЕРЕЗВОНЫ СИБИРСКОГО ЗОЛОТА

       Плавник – большое белое бревно, приплывшее откуда-то с верховий – половодьем прибило к берегу. С годами плавник этот высох, растрескался от холода и солнца. И вот теперь, в средине июля, приезжий парень сидел на тёплом гладком  плавнике на берегу Енисея – созерцал шикарную живопись природы. Небо на востоке вечерело, а западный склон полыхал соломенным пожаром – широко, высоко пламенел, зажигая белые скирды облаков и отражаясь в реке, словно бы тоже горящей; туман уже подкрадывался к бакенам, качавшимся на стремнине. Приезжему парню пора было подумать о ночлеге, но уходить от реки не хотелось: больно уж красивая картиночка была – закат с богатырским размахом разгулявшийся над вольным Енисеем. Две сотни километров отбежавши от плотины Красноярской ГЭС, прирастая многочисленными притоками, точно восполняя свою кровь, Енисей в этих местах снова становился полноводным, грозным; по весне тут звенело стекло ледоломов, половодье бушевало, с головою накрывая острова, затапливая старицы, излучины. А летом – вот как сейчас – тут всё  кругом цвело и пахло с каким-то колдовским очарованием: невозможно было надышаться и глаза оторвать от живописи ярких здешних зорь. И приезжему парню подумалось: вот уж действительно – нет худа без добра; сам, по доброй воле, навряд ли он приехал бы сюда; весёлая охота к перемене мест почему-то стала с годами изменять; всё чаще теперь, всё настойчивей в дорогу выгоняли печальные дела и обстоятельства, среди которых главное – нехватка денег.
       По командировке от издательства парень в эту глушь забрался для того, чтобы «озолотиться» – собрать кое-какие материалы для будущей книги, посвящённой сибирскому золоту. 
        В бараке, где находилось что-то вроде гостиницы, приезжему парню повстречался уникальный человек – Затон Захарович Поводырей, несколько лет работавший в архивах Енисейска и по крупицам собравший свои «самородки». Поводырей, откуда-то узнавший о причине приезда парня, охотно согласился быть его поводырём по местам «золотой лихорадки», сотрясавшей здешнюю тайгу в 30-е годы 19 века. 
       -Как звать-то, величать? - спросил Поводырей. - Григорий? Гриня Всполохов? Ну, пошли. Переночуешь у меня, а дальше поглядим.
       Гриня Всполохов был изумлён, оказавшись в доме Поводыря. Это был не дом, а филиал музея. На стенах висели давнишние карты с обозначением месторождений золота. Под стёклами в рамочках – полуистлевшие старинные купюры, монеты. В углу – на косматой кедровой ветке – сидел краснобровый глухарь, вдохновенно раскинувший крылья и поднявший голову под самый потолок.
       Сели за стол и хозяин – рассказчик милостью божьей – начал рассказывать гостю курьезную историю о том, как  однажды охотник  обнаружил странные жёлтые «камешки» в зобу у глухаря, убитого в северной приенисейской тайге.
      -Этот глухарь облетел всё наши сибирские города и веси! – улыбаясь, Поводырей потыкал пальцем в сторону «токующего», хорошо исполненного чучела. -  Этот глухарь  долетел до центральных областей России. Ну, вот тогда-то и началось! В нашу тайгу валом повалили охотники за удачей! «Золотая лихорадка» затрясла людей! А лихорадка эта  опасная болезнь, от её старатели как мухи погибали – кто-то в кабаках, а кто-то на большой дороге… Ну, а тот, кто всё-таки озолотился, тот своим богатством распоряжался в меру своей фантазии. Вот, посмотри.
        Они подошли к фотографии под стеклом.
        -А что это? – удивился Григорий Всполохов.- Лапти?
        -Как видишь. – Затон Захарович усмехнулся.- Только лапти не простые. Был такой красноярский купец – Николай Мясников. Он подарил жене губернатора два вот этих огромных лаптя, отлитых из золота.
       Гриня присвистнул от изумления.
      -Вот бы походить в таких лаптях!
      -Тяжелые! - Поводырей вздохнул. - Далеко не уйдёшь.
      -Ну, да, - подхватил Григорий,- милиция остановит.
      -Это хорошо, если милиция, а то ведь сколько было разбойников в тайге. Вот, посмотри, кандалы, в которых на каторгу топали.
      -И где вы это всё насобирали?
      -Да тут, в тайге, добра такого было – как грибов. Теперь, конечно, нету. Всё быльём поросло.
      Всполохов ещё немного походил по горнице, языком поцокал.
      -Надо бы всё это в музей отдать. Пускай бы народ просвещался.
      -Уже отдаю. Все бумаги подписаны. Скоро будет пароход из Енисейска. А пока, если хочешь…
      -Хочу! – выслушав хозяина, сказал Григорий.
      И после этого Поводырей – три дня и три ночи – таскал Григория с собою по тайге. Он был почти старик – Затон Захарович – согбенный и седой, но он «замордовал» Григория, замучил своей неутомимостью, своею неутолимой жаждой побывать везде, где он планировал и рассказать всё то, что он когда-то разузнал о сибирском золоте. С утра и до вечера они мотались на моторной лодке, гребли на вёслах там, где было мелко – на камнях срезало шпонку, и мотор становился бесполезным куском железа.  (Они утопили все запасные винты, кроме последнего, который предусмотрительно приберегали для того, чтоб добраться назад).
       Тёплыми  июльскими ночами – до самой зари – они  просиживали у костра. Варили «царскую» уху, пили чай, похожий на колдовское зелье, которое шибало в голову так, что всё кругом казалось не настоящим, а прошлым – как будто пришедшим из времён «золотой лихорадки». Хотя, конечно, дело не в таёжных травах, а в том великолепии рассказов, которыми парня «угощал» Поводырей, неугомонный говорун и любитель так приврать, что просто прелесть. Он рассказывал, как будто делал заклинания, шаманил или занимался спиритизмом, вызывая дух то одного сибирского купца, то другого – это были именитые купцы, организовавшие промышленную добычу золота.
        Поводырей, как фокусник, вынимая уголь из костра, играючи перекидывал его из ладони в ладонь, затем прикуривал от «самородка».
        -Вот такого сибирского золота… – он бросал остывающий уголь в костёр, - с  1839 по 1869 годы на Монетный двор Санкт-Петербурга поступило более 154 тонн.
         -Ого! – Всполохов руками разводил. – Золотая гора!
         -Именно так. И Россия тогда вышла на первое место в мире по золотодобыче. Между прочим, многие выдающиеся люди того времени предпринимали попытки добычи сибирского золота, но фартило далеко не всем.  Наибольших успехов добились  золотопромышленники Щёголев, Кытманов, Сидоров, Кузнецов, Гадаловы, Асташев, Цыбульский, Иваницкий. Но золотыми приисками здесь владели не только купцы. Достаточно назвать несколько звонких фамилий: граф Бенкендорф – приближенный царя Николая 1. Княжна Волконская, граф Толстой и многие другие…
       Золотые угли-самородки в костре начинали тускнеть – костёр прогорал. От воды потягивало нежным холодком. Где-то филин бухал – за рекой в чащобе. Они забирались в палатку и спали под шорохи сосен и кедров или под шум проливного дождя, когда кругом пугающе сверкало и с неба на палатку точно камни сыпались. Такими беспокойными ночами к парню «приходили» угрюмые старатели – худые, оборванные – или приисковые рабочие. Они говорили о том, что для них добыча сибирского золота – сущая каторга. Но тут же вдруг появлялся весёлый какой-нибудь ухарь-купец, обутый в золотые лапти. Купец говорил, что короткое время «золотой лихорадки» – это самое чудное время в жизни и развитии Красноярска и всей Енисейской губернии.
         Просыпаясь в холодном поту, Всполохов испуганно смотрел по сторонам и думал, что эта «золотая»  его командировка может закончится в ближайшем дурдоме; нервы были уже на пределе, а неутомимый Затон Захарович тянул его всё дальше – в таёжные дремучие глубины, где виднелись остатки разрушенных приисков.
        -У меня уже плёнка закончилась! - намекнул Григорий, зачехляя фотоаппарат.- Дальше нету смысла комара кормить!
        -Лады, что же! – Поводырей вздохнул. – Запас продуктов тоже на исходе…
       В начале августа, когда уже утренники дышали стылой свежестью в горах, они вернулись к дому Поводыря – изба прилепилась на пологом речном берегу, где лежали белые бревна плавника, похожие на кости мамонтов. Затем был пароход по Енисею – возвращение в Красноярск. Интересно было то, что Григорий Всполохов – усталый, но довольный своей командировкой – совершенно другими глазами смотрел теперь на этот Красный Яр.
       Храмы и приюты для обездоленных женщин и сирот – или то, что осталось от этих зданий – это всё было построено, благодаря семейству золотопромышленников Щёголевых. Часовня на Караульной горе, ставшая символом Красноярска, теперь напоминала парню о золотопромышленнике  Петре Ивановиче Кузнецове. И Воскресенский собор своим звоном говорил о нём же – Кузнецов подарил собору колокол весом более тысячи «звонких» пудов. И всякий раз потом, когда в музеях или на репродукциях парень встречал великие полотна Сурикова – память опять возвращалась к этому сибирскому купцу; Пётр Иванович взял под свою опёку Василия Сурикова и оплатил его учебу в Академии художеств. А кроме того, Кузнецов вложил  два с половиной миллиона рублей в экспедицию по присоединению Амурской области к России, так что и там, на Востоке сибирское золото сослужило хорошую службу. И потом, уже годы спустя, когда судьба и случай забросили Григория на Крайний Север – перезвоны сибирского золота долетали до уха, напоминая о золотодобытчике  Михаиле Константиновиче Сидорове. Этот купец был на редкость удачливым добытчиком золота. Обладая широкой и щедрой душой, он открыл в Туруханске первую в России школу для инородцев. Он снарядил   экспедицию по освоению Северного морского пути – из Енисейского залива сквозь льды Карцева моря в Санкт-Петербург. После открытия Севморпути – трудного, но ценного открытия! –  Россия сделала большой рывок в развитии торгового флота.
       Тут много можно было бы ещё перечислять, но всё-таки пора поставить точку – это же не книга о сибирском золоте и даже не отрывок из неё. Это – крупицы того, что Григорий Всполохов собирал когда-то в командировке, организованной одним богатеньким издательством. Задуманная книга, к сожалению, так и осталась задуманной – издательские планы поменялись. Но сильно об этом грустить не приходится, потому что парень с тех пор «озолотился» – и душой сердцем обогатился. Перезвоны сибирского золота теперь ему будут слышны повсюду на русской земле и даже  за её великими пределами.