Глава 34. снова о личных делах

Глава 34. СНОВА О ЛИЧНЫХ ДЕЛАХ

   Тоска и ревность мучают меня. Ведь ходит моя любимая по городу, и каждый смотрит на неё, и она смотрит на всех… А я ведь не один такой хороший в городе живу.
    И хотя при встрече с Альбиной Ивановной оживляюсь всегда, заметила она, что не всё у меня в порядке, и пришла с очень знакомой мне программой:
- Я муку и фарш принесла, если есть у тебя яичко…
   Яичко у меня всегда есть, потому что яичница на скорую руку – очень подходящая, особенно во время меланхолии, еда. И мы с ней готовили ужин, беседуя между делом.
    Начали с житейских разговоров о том, о сём… Как наша Алёнка купила туфли удобные, красивые и дешёвые по теперешним ценам, очень была довольна, а на десятый день они развалились, не туфли, а картонный камуфляж. Аленка обратилась в соцзащиту, и что ты думаешь? Разобрались и деньги продавцы вернули ей.
- Конечно, так и должно быть, - горячо переживал я Аленкины неприятности. Но у нас должное всё воспринимается как удивительное всегда…
- А что, сынок, на тебе последнее время лица нет? случилось что?
    Сдерживая истинные свои чувства, рассказал ей всё в «юморном плане», как выразились бы мужики из нашего двора. Дескать, по вашему совету решил жениться, да чёрная кошка дорогу перешла.
- Слишком молодую не по себе нашёл? – предположила она.
- Да нет, такой вариант меня не привлекает, чувство отцовства сильно во мне, ровесницу ищу.
- Так зачем же дело стало? Ты ведь у нас по всем статьям что надо! Ничем не ущемлён, не обижен, без дурных привычек мужики на дороге не валяются сейчас. Для любой ровесницы ты – клад.
- Вы льстите мне, - скромно возразил, хотя и сам о себе примерно также рассуждал: вот невидаль для такого шикарного,  непьющего мужчины кикимора какая-то, бледная, худая, «вся из себя» при этом, как говорит в таком случае, презрительно скривив губы, дворовый наш народ.
    Но услышать это со стороны – оказывается совсем другое дело, вдруг ни с того, ни с сего развеселился я -  дурачился с Альбиной Ивановной, не ставил, а лихо запускал по столу чашки и тарелки, время от времени начинал запевать жизнерадостные куплеты… Вилку уронил – женщина должна придти, представил Ольгу Николаевну, входящую ко мне… хотя, конечно, бесплодная мечта.
- Ну, слав богу, кажется, отмяк ты немного душой, - перекрестила меня Альбина Ивановна, уходя.
        На следующий день возникло во мне твёрдое и смелое решение: я намерен точно знать – «да или нет» - будете ли вы моей женой?
    Три дня вынашивал замысел свой, с ним свыкся, без колебаний номер Зинаиды Васильевны набрал.
- Кто это там, - слышу её недовольный голос.
- Не могли бы вы позвать Ольгу Николаевну к телефону? – спрашиваю, не представляясь.
- А кто это там разбежался? Чего это она понадобилась кому? – неласково продолжала выяснять Зинаида Васильевна, пугая меня недобрыми предчувствиями.
- Да я это, Зинаида Васильевна, доктором вы меня ещё называли, лечил я вам больное Коленко, пил с вами самогонку – до сих пор приятный вкус чувствую во рту, - старался я её настроить на весёлый лад, вспоминая этой самогонки мерзкий сивушный дух.
- Вот вам бы всё только самогонку лакать, - огорошила она меня. Дальше к ней кто-то пришёл, я трубку не отнимая, выслушал о каком-то безобразии односторонний монолог, и отключившись от темы для меня мало интересной, стал думать, что мне дальше делать, настаивать на своём или оставить этот разговор на потом, когда Зинаида Васильевна будет в лучшем расположении? Не хотелось мне откладывать на потом.
    Так размышляя, я упустил момент, когда Зинаида Васильевна снова ко мне обратилась, и что-то мне говорила. Понял я это только тогда, когда она спросила:
- А ты-то в этом деле какой? Речь оказывается, как потом выяснилось, о пьянстве шла, я не стал признаваться, что не знаю, о чём спрашивает она, чтобы ещё больше её не прогневить, скромно ответил,  что я как все.
- Пьющий значит – ах ты, Господи! - сокрушалась она, - а по морде – то твоей не скажешь, гладкая она у тебя, будто поутру тебя кажный день сметаной мажут. Ты уж извини меня, где что не так скажу.
    Конечно, не дело – женщине без мужика, только очень на женщин мне жалостно глядеть. Вон Павел Мокшин, сосед наш со второго этажа, опять напился, валяется на своей площадке, стыд головушке, обмочился и песни поёт. С работы, видать ушёл, выгонют его, опять повиснет у жены на шее, не знаешь, что и делать? Вызвать милицию, чтобы забрали от греха подальше, штраф опять же жене принесут. Ну ладно, разговоры разговаривать с тобой не стану, а то обругаю тебя под горячую руку – чего хорошего?
     Я обрадовался тому, что понял причину её раздражения – виноват, оказывается какой-то пьяный бедолага.
- Алло – алло! Зинаида Васильевна, вы меня извините, но я вас просил Ольгу Николаевну позвать. Зинаида Васильевна всё ещё была не в духе, видно, не решила, что с этим Мокшиным делать, и сердилась на весь белый свет.
- Какую тебе Ольгу Николаевну? Я же сказала - её дома нет, сама её жду – умный-то человек по-умному рассудит всегда. Только вот что я тебе, милок, скажу – хоть обижайся, хоть нет -  заморочил ты ей голову, а сам женатый, поди, либо жениться собрался, я же с балкона вижу, как шастаешь ты мимо нашего дома куда-то. Я уж молчу. Ты бы прибивался к одному берегу, а то – стыд головушке – и туда и сюда, придёшь, либо брякнешь по телефону и опять тебя «Митькой звали».
    Отыскался, не завалялся, а зачем ты здесь нужен? – распалялась всё больше Зинаида Васильевна, принимая близко к сердцу, как свои собственные, дела Ольги Николаевны.
    Я трубку выронил из рук, положив её на место, долго примеривал к себе этот вариант. Наконец, снова набираю номер, не попадаю в ячейки цифр – как меня забрало!
- Это ты что ли, милок? – обрадовалась она.
- Я это, Зинаида Васильевна, я.
- Слава Богу! Ты вот чего… тут я тебе всякого наговорила, так ты это… меня, старую не слушай. Мне бы в чужие дела не встревать…
  Ты это… коли надумал придти, чайку там попить, то приходи.
- Тогда отвечайте на мои вопросы, а то ни за что, ни про что,  как хотели меня обругала…
   С чего вы это взяли, что я Ольге Николаевне заморочил голову? Может быть всё наоборот? Что она об этом говорит?
- Как же, скажет она, у неё об этом клещами слова не вытащишь, молчит всё. Дак ведь меня не проведёшь, не первый день  на свете живу, всё вижу, всё подмечаю.
- Значит это догадки ваши? – огорчился я, хотя очень может быть, что Зинаида Васильевна права, если Ольга Николаевна  такая сдержанная даже с ней, верной любящей и близкой. Но ведь я и сам такой.
    Однако мне следовало не размышлять, а извлекать из Зинаиды Васильевны нужные сведения, раз представился такой случай. К этому я и приступил.
- Зинаида Васильевна, а где муж Ольги Николаевны, почему она с ним не живёт?
- Ах ты, Господи! – запричитала она горько, пять лет как схоронили. Мы тогда в этот новый дом переехали, прожили не помню сколько – ах ты, горе какое! Попал он в аварию на заводе, на никелькомбинате, инженер был муж-то её, убивалась Ольга Николаевна, так и вдовствует, смотреть ни на кого не хочет. А тут ты – ходишь, не ходишь – мутишь воду. Ты прости, милок, - опомнилась  опять Зинаида Васильевна,-  дак ведь она мне, чай, не чужая, сколько лет живём - из двери в дверь на одной площадке. Ты уж не говори про это Ольге Николаевне, молчи, мол, не было никакого разговору. Не любит она, когда в эти её дела встревают. А так, женщина она – другой такой нету!
    Куда шастаешь, чего там потерял? Ить счаз какие бабы пошли? Кажная обчистить тебя норовит, а запойных сколько да гулящих!
    Прибивайся к нашему берегу, коль вдовый, а коль женатый, - «вон Бог, а вон порог», - снова начала сердиться Зинаида Васильевна. Я её скорее перебил:
- Очень вас за всё благодарю, только вы тоже молчите – не было, мол, никакого разговора.
                Мне предстояло сделать очень решительный шаг.
    На следующий день, он был пасмурным и свежим, я с букетом алых роз, /на мой взгляд – это счастья цвет/, стоял не таясь, у подъезда Ольги Николаевны /её не было дома/,  и ждал её появления.
    Я пришёл, выражаясь старым слогом, просить её руки, и настроен на успех, сам себе тоже неотразимым кажусь, и намерен стоять здесь столько, сколько потребуется, пока она не придёт.
    Иногда уверенность моя сменяется внутренней дрожью, особенно когда в левом окне первого этажа отодвигается занавеска, выглядывает женское лицо, и занавеска закрывается опять. Но я подавляю сомнения.
    Если же она меня отвергнет, я вручу ей розы, как в песне Рубцова, и уйду медленной уверенной походкой, как мужчина, потерявший всё, и начинающий с нуля.
      Вышла Зинаида Васильевна с кошёлкой.- Пошла за луком, - доверительно сообщила, - варю уху, а луковки ни одной нету, меня осмотрела.- А ты, милок, сдурел? Стоишь как  жених в непогоду. Возьми ключ, зайди ко мне, коли её поджидаешь.
- Спасибо, я и есть жених, и здесь должен её встретить.
- Ну, как знаешь…
   Довольно времени прошло, и, наконец, Ольга Николаевна вдруг появилась.
    Никогда не забуду этого момента. Мне легче – я подготовлен к встрече.
    Для неё «мой светлый образ» с букетом алых роз – неожиданность. Она, наткнувшись на меня взглядом, сбилась с шага, приостановилась на мгновение. Её замешательство я в свою пользу расценил.
- А что вы делаете здесь с розами у нашего подъезда? – строго она спросила, от роз не отрывая глаз, чтобы я не мог читать в её душе.- Разве не понятно? Выражаясь строкой из «Евгения Онегина»: «Я жду вас, жду, я – ваш супруг!» Она подняла на меня глаза, и я прочёл в низ то, что мне хотелось.
- А как  будут выглядеть на практике эти ваши из «Евгения Онегина» слова?
- Это будет зависеть от вас, просто я в такой форме сделал вам предложение стать моей женой.
- Какой женой? – удивилась она.
- Я бы хотел официальной, через загс, и даже, как сейчас принято, через церковное венчание, потому что верующий я, православный.
    Она рассмеялась, но я от этого не впал в отчаяние, потому что смех её был согласным и весёлым, и не разрушал моей надежды.
    Я протянул ей букет, и она его приняла.
- Вот вам и «ха – ха – ха!» - я её передразнил – порядочные люди обычно на такие серьёзные предложения дают серьёзные ответы.
- А вам не кажется, что порядочные люди, прежде чем делать такие серьёзные предложения, стараются прежде сблизиться, понять друг друга, друг к другу привыкнуть, тем более в таком как мы возрасте. А вы «два года не писал двух слов, и грянул вдруг, как с облаков» - можно к вам слова Грибоедова отнести.
- Я вас достаточно понял, достаточно сблизился с вами, к вам привык, и жизнь без вас меня не устраивает, - объяснил я ей свои чувства, как сумел. – А если вы затрудняетесь в этом, то вот он – я, сближайтесь со мной, постарайтесь привыкнуть и понять.- Ах, вот как обстоят дела!
     Я осторожно взял её под руку. Занавеска в левом окне на первом этаже приоткрылась опять, и появилось женское лицо, приветливо помахал этому лицу рукой, потому что всё идёт как надо у меня! Крепко прижал руку Ольги Николаевны на мгновение к себе.
- Подождите, я достану ключ, - засуетилась она. А что его доставать? Мы ещё на первом этаже.
    Никаких опрометчивых поступков и жестов допускать нельзя, нетерпеливый я, так бы зацеловал и заласкал её без предисловий… Не тот здесь случай.
    Поднимаясь со второго на третий этаж, рядом с моей женой – в этом я не сомневался уже, я подумал о Боге, о том, что моя счастливая судьба совершается не без его участия, и решил, что завтра же с моей дорогой Альбиной Ивановной в церковь пойду, в божий храм, вот обрадуется она.
    И знаю я для этого всего одну лишь краткую молитву:
- Боже, милостив будь к нам грешным!