32 x 2

Повстречался я с ним на тридцать втором году. Жизни-ли - не знаю. Существования скорее, поисков и учебы, незнания и становления, сомнений и надежд или просто азартного жадного шатания по мирозданию. Он, как раз к этому моменту, тридцать второй год обитал в Петрограде. Мистика. Да и не только.
Я сразу закинул кошку взгляда на хлипкую, низковатую фигурку, скромно перетаптывающуюся на ногу с ноги в тени приаэропортного фонаря. Он не торговался даже — покорно согласился на все условия и любезно подвез меня до станции метро, оживленно беседуя.
Узбек, больше походивший на бюргера в своём стареньком немецком авто. Питерский узбек — культурный, неглупый и образованный таксист-нестяжатель. Фантастика!
Подкинул он мне от своих щедрот тройку идей, обштриховал пару мест в Петрограде, тут же затянувших меня локальной гиперэмоциональностью, и в финале нашей недолгой поездки вознаградил драматичным, поучительным и жестоким — но такова уж жизнь человеческая — повествованием.
Афганистан. Советский конвой, пришедший на помощь новым борцам за власть, умы и будущее пустынной страны индоарийских племен. Несколько боевых машин пехоты, навьюченных русскими, белорусами, татарами, украинцами, башкирами и … узбеками — такими же сыновьями Аллаха, как и армия поборников государства ислама, возглавляемая хитрым и мудрым Асламом Ватанджаром и, пришедшим на смену ему, бесстрашным Ахмадом Шахом «счастливым».
«С другом мы служили. В одном городке росли, в армию тоже вместе. Учебка, служба, а затем — чего, конечно, никто не ожидал — боевые патроны, разгрузка, полная РГД и рожков, холщовая коричневая защитная накидка, да сухая пыльная горная система Гундукуш под ногами, кишащая не змеями — моджахедами. Друг мой убивал их нещадно.
Уничтожал, давил, выкорчевывал как пни, давно засохшего у тандыра хинжука. Но одного боевика в конце всегда отпускал — чтобы рассказав о зверствах, тот вселил в собратьев ужас и поверг в бегство. Вот только примитивный этот план, как оказалось, не сработал.
Ночь пепельная свалившись с горы поглотила узбекского шурави, ничего — ни пятнышка крови, ни десницы — не оставив на свете. Пропал. Без вести. Через двадцать лет только я узнал подробности судьбы его, да и то, финал, последний штрих линии жизни моего товарища остался в мрачном  песчаном тумане Афгана.
Потери среди моджахедов росли, боевой дух улетучивался и в зону ответственности нашей бригады Ватанджар перебросил свой верный батальон. Элиту. Разведку. Бойцы ла Иллаха быстро выяснили что за головорез жестоко расправляется с братьями-мусульманами — не шурави он по сути, не русский, не украинец, не татарин хотя бы, а сосед-узбек - брат по вере, брат по крови, брат по красному полумировому зиндану.
Убить его — сделать мучеником, примером, героем. Бесследно выкрасть, окуная в неизвестность — покрыть себя славой, а его позором, топтая волю и обращая до конца жизни в униженного, бессловесного, жалкого раба.
Тридцать второй год я в Питере. А он до сих пор там — в пустыне Афганистана.»