Пляжный детектив 7, окончание

  Глава седьмая.
                «Пока Земля еще вертится…»

   Коридоры управления МВД были бесчисленны и безмерны. Кабинет №315 я нашел с большим трудом, оттого радость при виде в нем   моего старого друга  была тоже безмерной.
  - Ну как, - спросил я его после крепких объятий, - много я  ляпов в этом деле нагородил?
  - Гораздо меньше,  чем твой  именитый и профессионально подкованный подельник, - ответил Борис Иванович, как всегда высказывая свою мысль вычурно и улыбчиво. – Вообще-то, как ты знаешь, подельником мы называем сообщника преступника, но, я думаю, господин Тимошенко на меня не обидится. Кстати, он звонил, что подъедет через полчаса, а я бы не хотел, чтобы вы встретились в этом кабинете. Так что мы сейчас поделимся своими соображениями по этому, скажу тебе честно, феноменальному делу, а потом ты пойдешь перекусить, а я побеседую с лучшим из лучших краевых следователей. А после этого мы встретимся с тобой уже на допросе Бразовского.
  - Ну, как он, не слишком возражал против задержания?
  - Не то слово. Вот там у меня на столе лежат две телеграммы и один факс из Москвы. И все это с пометкой «Правительственное». Считай, что я уже трижды уволен со своей должности и  дважды отдан под суд за превышение полномочий. И самое обидное то, что под этими бумажками стоят подписи очень уважаемых мною людей, с которыми вместе мы раскапывали такие дела, сажали таких преступников, что твой  Бразовский перед ними – ребенок из младшей группы детсада. И я этих начальников считал людьми умными и принципиальными. А теперь вот не пойму, куда это все делось. Ладно, не будем  канючить.  «Вор должен сидеть в тюрьме!» Кто это говорил? Вот то-то же! Тем более, если это не только вор, но убийца и, вообще, недочеловек. Ты согласен со мной? Тогда садись и докладай!  Дневник при тебе?
 - Только ксерокопия.
 - Не важно. При первой встрече с Бразовским я понял, что он о дневнике ничего не знает. Поэтому ты представляешь его изумление, когда я ему чуть ли не в лицах передам его разговор с Дубининым? А для пущего эффекта я вообще вернусь на двадцать лет тому назад и сообщу ему такие подробности из его жизни, что у него глаза на лоб полезут.
  - Здорово! – восторженно  поддержал я Варновского. – И тогда ты его дожмешь окончательно!
  - Не говори «гоп», - погрозил мне пальцем Борис Иванович. – Ты видишь эти бумажки на моем столе? Ты думаешь, он не знает их силы? Знает лучше, чем я. И устроит нам такой спектакль, что я буду готов снять парик и уйти на пенсию.
  Чтобы понять последнюю фразу моего очень непростого друга, надо знать, что его любимым фильмом с детских лет была киносказка «Золушка» с Яниной Жеймо в главной роли. В ней король, которого играл несравненный Эраст Гарин, всякий раз, как только его расстраивали окружающие  подданные  вверенного ему  государства,  снимал парик, бросал его на землю  и кричал: «Ухожу на пенсию!»   
   - Я уже связался с Новосибирском, - продолжал Варновский. - Профессор Иванов готов подтвердить все, о чем он рассказал тебе в телефонном разговоре. Ты теперь видишь последствия своего волонтерства? Тимошенко записал бы этот разговор на диктофон, и дело с концом. А я вынужден теперь дублировать каждый шаг твоего расследования.
  - Так уже получилось, - виновато склонил я голову.
  - Получилось блестяще, доктор Ватсон! - закричал Варновский и весьма ощутимо стукнул меня по плечу. – Ты молодчина!  Если наше управление не наградит тебя медалью или хотя бы премией, я…
   - … снимешь парик и уйдешь на пенсию, - закончил я.
   Борис Иванович захохотал:
  - И откуда у вас, мисс Марпл, такой язвительный сарказм?  И это при такой доброй жене, которую я считаю эталоном российской душевности и кротости характера. Кстати, я ей звонил, сообщил ей, что ты вляпался снова в расследование очередного дела и  будешь дома не раньше понедельника. Ну-ну, не делай зверские глаза. Конечно же, я сказал по-другому:  наши органы попросили тебя  оказать им содействие в раскрытии страшного преступления, и ты как законопослушный гражданин и патриот своей Родины не смог им отказать. Так ведь было на самом деле?
  Теперь настала моя очередь смеяться. Но Варновский быстро вернул меня на грешную землю:
  - Запомни, при допросе Бразовского ты всего лишь свидетель. Подробно расскажешь о своей ночной встрече с Муратом Батуевым. Несколько раз повтори, что он говорил тебе про пистолет. Это естественно: ты волнуешься, поэтому возвращаешься к тем фактам, которые тебя особенно потрясли. Подчеркни, как Мурат запомнил человека, с которым распивал коньяк. У Бразовского, ясное дело, палец еще совсем не зажил. По-моему, он  и повязку до сих пор не снял. О том, что ты столкнулся с интересами Бразовского в агентстве по продаже недвижимости, пока не говори. Не надо распыляться. Все его финансовые ходы мы прибережем на финал.  Между прочим, я уже получил сведения, во сколько ему обошлась база отдыха «Гранит». Это пахнет моей зарплатой за десять лет. Включая премиальные.  Но это меня особо не впечатляет. Киркоров за один концерт для корпоративщиков получает сумму равную моему доходу за пятьдесят лет.  Ну, вот, пока и все. С остальным разберемся на месте, сообразно с обстоятельствами.
  - Кстати, - вдруг вспомнил я, - а ты не хотел бы допросить Мурата Батуева? Что-то все же есть подозрительное в его поведении. Я, например, не верю, что его пистолет был переделан в травматический, тем более, что пуля в нем была боевая.
  - Уже, - односложно ответил мне Варновский, роясь в бумагах.
  - Что уже?
  - Уже допросил.
  - Когда же ты успел?
  - А пока ты трясся в автобусе, мне доложили, что вся эта троица, Мурат, его брат и Зарема, находятся в Краснодаре и решают какой-то важный вопрос почти рядом с нашим управлением, в кафешке напротив автостанции. Ну, я и пригласил их к себе.
  - И что ты выяснил?
  - Все.
  - Что все?
  - Во-первых, что Мурат безумно любит Зарему, а она ждет от него ребенка. Но джигит об этом не знает, а потому ревнует ее даже к фонарному столбу. Ей надо сходить к доктору по причине своей беременности,  а он ее не пускает и говорит, что привезет ей любого доктора прямо на базу отдыха. Но она горская девушка и не может сказать ему, что ей нужен именно гинеколог. Отсюда – первый, но отнюдь не главный конфликт. А главный происходит из-за Жени Дубинина, которому чем-то приглянулась скамеечка у дома, где живут Мурат и Зарема.. Он приноровился курить на ней три раза в день, и это не уходит от внимания пылкого кавказца. Он делает Дубинину первое серьезное предупреждение, но  тот не находит его серьезным и смеется над ним. Но, когда Мурат вновь застает его у окон своего сераля, то выходит из себя и угрожает телохранителю расправой.  Он даже выхватывает из-за пояса пистолет и трясет им перед лицом ни в чем не виновного Дубинина. Все это слышит и видит Зарема и, зная горячий характер своего возлюбленного,  предпринимает меры предосторожности.
  - Какие еще меры?
  -  Она варит патроны от «Макарова».
  -  Варит патроны?!!! Зачем?
  - А затем, чтобы Мурат не смог убить несчастного, ничего не подозревающего человека. Если погрузить патроны от огнестрельного оружия в кипящую воду и варить их в ней определенное время, то они не будут стрелять. Но как у всякой молодой стряпухи у Заремы есть свои недостатки. Ведь ты знаешь: то они недосолят, то пересолят, то переперчат, то недоперчат. А  Зарема  патроны недоварила, поэтому они стреляли, но очень слабо. Вот почему Бразовский и не смог сразу убить своего бывшего друга.
  - Но откуда Зарема  вообще могла знать, что патроны надо варить?
  - О, вы плохого мнения об ингушских девушках, пастор Браун! Они не только коня на скаку остановят, но и вскочат на него с Калашниковым в руках, догонят вас на горной дороге и пулю всадят точно в лоб, когда вы обернетесь на их призывный голос.
  Борис Иванович передохнул и махнул рукой:
   - Ладно, иди, питайся. А я пока поговорю еще с этой звездой местного сыска.
  Я уже подошел к двери, когда услышал его веселый оклик:
  - Господин Старков, позвольте оставить автограф на вашем пропуске.
  - А что, это обязательно?
  - Ты забыл, куда ты попал. Сюда и отсюда – только по пропускам. Или в наручниках. Явишься сюда по моему звонку. Пропуск не теряй, он у тебя многоразовый. Приятного аппетита!
  Но едва я вышел из кабинета и не прошел по коридору и десяти шагов, как меня ждала неожиданная, хотя и заранее запланированная встреча. Понурив голову и влача за собой тяжелый портфель образца 60-х годов прошлого  века, навстречу мне двигался следователь Тимошенко. Он бы не заметил меня и прошел мимо,  погрузившись в свои, вероятно, очень важные мысли, если бы я не окликнул его. А я был просто вынужден это сделать, так как Юрий Андреевич, как говорится, пер на меня, словно танк, и разминуться с ним в узком коридоре было невозможно,
   - Здравствуйте, - вежливо сказал я, и Тимошенко вздрогнул, бросив на меня растерянный  взгляд.
   - А-а, это вы, - бесцветно  отозвался он и переложил портфель из одной руки в другую. – Вы уже добрались и до управления МВД?
  - Меня вызвали как свидетеля, -  пояснил я.
  - И против кого вы свидетельствуете? – с каким-то кладбищенским юмором спросил меня Юрий  Андреевич.
  - Почему я должен свидетельствовать против кого-то или за кого-то? – удивился я. – Я просто прохожу свидетелем по делу  об убийстве Дубинина. Вот и все.
  - Думаю, что не все. Вы оказались очень ценным, я бы даже сказал, очень пытливым свидетелем. Уверен, что наше начальство отметит вашу пытливость соответствующей наградой.
  Я не стал говорить ему, что он уже второй за сегодняшний день, кто обещает мне награду Родины, и учтиво откланялся.
  Встреча прошла на высоком, почти дипломатическом уровне, но аппетит она мне окончательно испортила. Я выпил чашечку кофе в каком-то мрачном заведении с громкой музыкой, которую зачем-то включили с утра, прогулялся по невыразительной, скучной улице до автовокзала, где меня ожидала еще одна весьма любопытная встреча.
  Возле автобуса с трафаретом «Краснодар – Темрюк» стояло трое хорошо знакомых мне людей: Мурат, его брат Маирбек и Зарема. Они очень удивились, увидев меня здесь, но приветствовали меня вежливыми улыбками и теплыми словами.
  - Командировка уже закончилась? – спросил Маирбек. – Возвращаемся к семейному очагу?
  - Да, - ответил я,  - сколько еще можно скитаться по гостиницам и питаться в кафешках? Пора и честь знать. А вы в Баклановскую?
  - Я провожаю туда Мурата с Заремой, -  пояснил Маирбек, взявший бразды нашего разговора в свои руки. – Они здесь кое-что покупали к свадьбе. Осень уже недалеко. А меня за углом  земляк ждет. Едем с ним домой, в Насыр-Корт. Не слышали о таком селении в Ингушетии?
  - Нет, не слышал.
  - Это наша с Муратом родина. Хотя я и  родился  в Казахстане, но родина – это там, где лежат твои предки, я так считаю.
  В это время началась посадка в автобус. Мужчины ухватились за чемоданы, и я откланялся.
  - Евгений Михайлович! – вдруг услышал я вслед голос Маирбека. – Вы знаете, убийцу того парня все-таки арестовали. Это действительно оказался мужчина с перевязанным пальцем, который пил с Муратом коньяк.
   «Откуда они все узнают? – ошарашено подумал я, совершенно забыв, что они уже побывали у Варновского. – По-моему, для всех обитателей Баклановской в этом мире секретов нет.  А про свадебные покупки Маирбек явно врал. Зарема убегала от них с базы отдыха совсем не за свадебным платьем. Но,  как бы там не было, это  здорово, что они вместе. Очень уж они красивая пара. И, надеюсь, в будущем – счастливая».
  В  нагрудном кармане запел телефон, и веселый голос Варновского сообщил:
  - Господин  свидетель, подозреваемый доставлен и ждет ваших показаний. Особо можешь не спешить: господин Тимошенко решил допросить Бразовского лично. На что, конечно, он имеет право.  Но я очень надеюсь, что тот быстро поставит нашего краевого Мегрэ на место, и он откажется от всякой самодеятельности.
 Так оно и вышло. Когда я вошел в кабинет, я застал там прелюбопытную картину: Тимошенко, красный, как вареный рак, лихорадочно рылся в своем огромном  портфеле под пристальным и насмешливым взглядом Бразовского, сидевшего напротив,  а Борис Иванович, занимая место во главе стола, точил перочинным ножичком карандаши и вел себя, как посторонний и совсем нелюбопытный человек при семейной  ссоре.
   - Проходите, - пригласил он меня, указывая карандашом на ряд стульев, стоявших у стены, и после этого обратился к Тимошенко: - Вы позволите, Юрий Андреевич? Я вызывал свидетеля Старкова к 11. 15.  Могу я задать ему вопросы, касающиеся  непосредственно дела?
  - Да, да, конечно, - торопливо пробормотал краевой следователь, вытирая со лба обильный пот.
   Исполнив необходимые формальности,  Борис Иванович  пристально взглянул на меня, будто это я, а не Бразовский был подозреваемым, и задал, как мне показалось, очень  каверзный вопрос:
  - Скажите, э-э,  Евгений Михайлович, вы знакомы с этим человеком, Бразовским Дмитрием Владиславовичем?
   -  Как вам сказать..,  - ответил я в растерянности.
   -  Скажите так, как есть, - строго указал мне  Варновский.
   - Я видел его один лишь раз. На кладбище, когда там хоронили Дубинина Евгения Аркадьевича, тело которого я нашел…
   - Погодите, погодите, - остановил меня Борис Иванович, досадливо морщась. – Давайте отвечать на мои вопросы. Значит, знакомы вы с ним не были?
   - Наши  деловые интересы сошлись в покупке недвижимости в станице Баклановской, откуда я узнал фамилию этого человека.
  - И все?
  - Все.
  Варновский задумался, и я заметил, как выражение лица у Бразовского становится все уверенней и наглее.   Он явно считал вопросы моего друга беспомощными и никчемными.
  - А вот в протоколе  допроса Мурата Батуева он говорит, что рассказал вам при ночной случайной встрече о человеке, которого он подозревает в убийстве Дубинина. Было такое?
  - Да, было. Мурат даже хотел утром пойти в милицию и сообщить там об этом человеке, но…
  - …но не пошел, потому что накануне был очень пьян и подумал, что ему никто не поверит. Не так ли?
  - Так. Но потом, когда я встретился с Муратом уже в присутствии его старшего брата, он рассказал, что  у этого человека был перевязан палец на руке, который тот якобы повредил при игре в волейбол.
  - Он не говорил, какой именно палец?
  - Нет, не говорил. Он просто показал на своей руке указательный палец.
  - Даже так? Был смертельно пьян, а запомнил, однако, - задумчиво проговорил Варновский и неожиданно резко повернулся к Бразовскому: - Дмитрий Владиславович, покажите, пожалуйста, указательный палец на правой руке.   
  Бразовский высоко поднял правую руку, сохраняя все тот же невозмутимый вид. Указательный палец на ней был замотан в уже изрядно почерневший бинт.
  - Слушайте, гражданин  начальник, - насмешливо заметил подозреваемый, - я не пойму, зачем вы тратите время на совсем ненужные вопросы? Я уже говорил вам, что действительно пил ночью коньяк  в одном из домиков базы отдыха «Кавказ» с каким-то человеком кавказской национальности. И не нахожу в этом ничего криминального.
   - А что это вас подвигло искать собутыльника на темном пляже в такой поздний час?
  - Я поссорился с женой и, как это часто у нас, мужчин, бывает, решил напиться.
  - И для этого у вас весьма кстати под рукой оказался коньяк «КВ» московского розлива…
  - Совершенно верно.
  - …который  вы заказали в ресторане «Казачий курень» для того, чтобы отметить встречу со своим давним другом Женей Дубининым. Так?
  Теперь впервые за все это время я увидел на лице Бразовского  легкую тень растерянности. Впрочем, для меня тоже этот вопрос следователя оказался полной неожиданностью, как и для  Тимошенко, который вдруг нервно заерзал на стуле. Откуда Борис Иванович мог знать, что заказала Ольга для обеда в честь встречи двух друзей?
  - Да, - ответил    Бразовский после недолгого молчанья, - мы распили именно ту бутылку.
  - А теперь скажите, уважаемый Дмитрий Владиславович, - вдруг повысил голос Борис Иванович, - что же вам помешало распить ее с вашим другом, которого вы знаете, как нам известно, еще с курсантских времен?
  - Я отказываюсь отвечать на этот вопрос, - твердо ответил подозреваемый.  – Это сугубо личное дело, не имеющее к убийству никакого отношения.
  - Тогда я отвечу на него сам, - как-то чересчур спокойно поговорил мой друг и устроился в кресле поудобнее, показывая, что его ответ будет долгим.
  Потом он  решил закурить, но зажигалка, как назло, не хотела загораться. Тимошенко порылся в карманах и протянул ему свою.
  - Спасибо, - сказал Борис Иванович и с удовольствием затянулся сигаретным дымом.
  - Поссорились вы не с женой, Дмитрий Владиславович, - ласково продолжил он, наблюдая за клубами дыма, потянувшимися к окну, - а со своим некогда лучшим другом. Из-за чего, вы тоже отказываетесь нам сообщить?
  - Отказываюсь.
  - Воля ваша. А поссорились вы из-за того, что Женя Дубинин уличил вас в очень неблаговидном поступке. Я бы как следователь назвал его преступлением, но ваш друг…  Ну, чего это я вам буду рассказывать, каким человеком был ваш друг. Вы знаете, например, что он до изнеможения таскал тяжеленные бетонные блоки, чтобы спасти от пьянства вашего общего друга Савелия Макропуло и купить ему протез? Вижу, что не знаете. Ну, и Бог с вами. Скажите мне лучше, что вы там такого натворили, что Дубинин убежал с дружеского обеда, сказав вам что-то очень нелицеприятное? Это он-то, который вам простил даже то, что вы увели у него невесту, девушку, которую он любил больше всех на свете. Так чем же был вызван его гнев?
  - Я отказываюсь отвечать и на этот вопрос.
  - Чем еще больше усугубляете свою вину.  Я же сказал вам, что знаю ответы на все мои вопросы. Итак, Женя Дубинин был возмущен тем, что вы отказались делать операцию Даше Ивановой, внучке профессора Андрея Митрофановича Иванова. Впрочем, вы не совсем  отказались, а затребовали за операцию такую сумму, которая оказалась неподъемной для их семьи. Вам рассказать, как Женя узнал об этом? Извольте. Он ответил на настойчивые звонки на ваш мобильный телефон, который вы забыли на столике в ресторане.  Видите, как легко я лишил вас возможности облегчить вашу участь путем искреннего раскаяния.
  -   Я требую адвоката.
  - Вы  будете вызывать  своего адвоката из Новосибирска или воспользуетесь услугами нашего?
  -   Буду вызывать.
   - Это повлечет увеличение срока содержания под стражей, который установил вам суд. Вы согласны? Нам с Юрием Андреевичем это как-то без разницы, зарплата нам идет независимо от того, сколько вы сидите в  СИЗО. Так как же?
  - Ладно. Можете продолжать ваш допрос. Но знайте, что я так просто это издевательство не оставлю.
  - А я это уже знаю. Вот две телеграммы, полученные рано утром, вот пространный факс, пришедший тогда же, а это телеграмма, отправленная из Москвы буквально полчаса тому назад. Вам зачитать их?
  -  Не надо.
  - Правильно. Вам станет стыдно, что вы потревожили таких людей, которые будут весь свой век терзаться угрызениями совести за то,  что пытались помочь убийце.
  - Я попросил бы! – возвысил вдруг свой голос Бразовский. -  Моя вина, кажется, еще не доказана.
  - Это вам только кажется, - спокойно  Борис Иванович. – А я уверен, что Дубинина убили именно вы, и сейчас я вам это докажу.
  «Круто, - подумал я, и по телу у меня побежали мурашки. – Начал с таких пустяков, как поврежденный палец и коньяк,  и вдруг напрямую обвиняет  Бразовского в убийстве».
  - Итак, -  продолжал следователь, и заметил, что с каждым словом его голос становился тверже и настойчивее. – Итак, между вами и Дубининым происходит нешуточная ссора, которую вы, кстати, не отрицаете. Когда ваш бывший друг предъявляет вам такие серьезные обвинения, вы возмущены до глубины души. И не потому, что эти обвинения несправедливы. Просто вы привыкли быть маленьким идолом в том ограниченном мирке, в котором вращаетесь. Нет, я не сказал, что ваше окружение состоит из ограниченных, ничем не выдающихся людей. Среди них – замечательные врачи, которые вас консультируют, знаменитости и представители власти, которых вы лечите, красивые и умные женщины, которых вы любите, а они любят вас.  Да и вы сами, надо признать, человек недюжинных способностей и таланта.    И еще у вас есть одна черта, необходимая для успеха. Это способность убирать с дороги конкурентов.  Вы помните вашего сослуживца по флотскому госпиталю во Владивостоке, Ивана Тимофеевича Кутепова? Конечно же, помните. Ведь это именно он разработал методику проведения операций у больных с диагнозом, который был у Даши Ивановой. И именно он сделал первую операцию, которая прошла успешно. Но бедный Иван Тимофеевич принадлежит к династии русских врачей, для которых важен не собственный успех, а здоровье пациентов. И он с радостью делится с вами своим секретом. А еще он собирается опубликовать статью в медицинском журнале, чтобы рассказать об этом всему мировому сообществу врачей. Но вы удерживаете его от этого шага, уверяя, что его методика еще сыра и недостаточно проверена на практике. И разрабатываете хитрый план, как вообще избавиться от конкурента, так как знаете, что тысячи больных с этим диагнозом ожидают очереди на операцию. Вы знаете приверженность своего коллеги к «зеленому змию» и начинаете тихонько спаивать его.  Через месяц его переводят в войсковую медчасть, а   через два вообще увольняют из флота.  Вы знаете, где он сейчас?  Работает фельдшером в портовой амбулатории на Камчатке. Я вчера разговаривал с ним по телефону. И вы знаете, что он сказал о вас, когда узнал, что вы живы, здоровы и весьма успешны в своей врачебной практике? Он растроганно поведал мне, что вы очень хороший человек и достойны быть его учеником. Но быть его учеником вы не хотели, ведь правда? Вам очень хотелось украсть и опубликовать его статью, чтобы стать первооткрывателем в этой области медицины. Но вам не везло. Вы просто не знали, что Кутепов завернул в рукопись свою любимую закуску, тихоокеанскую селедку, и хранил ее в холодильнике. Пришлось вам писать свой труд, на основании тех знаний, которые дал вам Иван Тимофеевич. Но для этого надо много времени, а бедные матросики болели в то смутное время целыми экипажами, и вы задыхаетесь от работы. Тогда вы уходите с флотской службы. Правда, предварительно вы проводите две успешные операции по методике доктора Кутепова, и слух о вас пошел  «по всей Руси великой». 
  «Да, - восхищенно подумал я, - и когда он успел все это раскопать? Узнать о существовании во времена оны какого-то доктора Кутепова, сослуживца нашего Бразовского,  и выяснить, что именно он был первым врачом, сделавшим эту операцию! Найти его аж на Камчатке и поговорить с ним по телефону!  Нет, я бы так не смог».
   - Именно в начале своего триумфального шествия  вы миритесь с Женей Дубининым, написав ему покаянное письмо, - продолжал Борис Иванович. – Зачем вы это сделали, я так и не понял, да и вы сами, я думаю, тоже. Наверное, случился в вашей тогдашней жизни вечер, когда вы вспомнили самое важное и светлое из прожитого, и поняли, что все это было связано с Женей. Но поддерживать постоянные отношения с другом вы уже не могли. У вас просто не было времени: всю вашу сущность заполонил бизнес. Говорят, что бывает бизнес на крови,  а ваш я назвал бы бизнесом на жизни и смерти. Вы очень осторожный человек, а потому совмещаете свой бизнес с работой в обыкновенной районной поликлинике. Это дает вам возможность жаловаться. На низкую зарплату, недостаток медикаментов и оборудования, низкую квалификацию медсестер. И люди из различных эшелонов власти, которых вы успешно лечите, восклицают, гневаясь: «Да как этот гений вообще может работать в таких условиях?». И они помогают гению по всем просимым позициям, не зная, что  оказывают помощь не скромному врачу из районной поликлиники, а завзятому бизнесмену, не знающему уже, куда деньги девать.  Поэтому я не был удивлен, когда вы, отдыхающий дикарем в палатке на пляже,  купили вдруг базу отдыха «Гранит» на берегу Азовского моря. Я был удивлен, что вы записали ее на имя своей жены, Ольги Ивановны Бразовской. Ведь последнее время вы жили с ней очень плохо. Она видела, как вы превращаетесь в самого обыкновенного накопителя и взяточника,  и от разочарования в вас и в вашей совместной жизни стала попивать. И вы ее не останавливали. Хотя могли бы. Ольга стала для вас вторым Кутеповым. Она мешала вам. В чем? А хотя бы в женитьбе на дочери министра Российской Федерации, которую вы успешно лечили. Слабенькая, вечно болеющая девушка с романтическим складом ума, она увидела в вас своего рыцаря Ланселота, пришедшего избавить ее от смерти. Кстати, одна из телеграмм в вашу поддержку отправлена ее отцом. Он возмущен нашим произволом, по воле которого  мы губим таких людей как вы. Ему я тоже позвонил. Бедный затурканный министр! Он даже не знал, что вы женаты, и уже готовился сыграть шикарную свадьбу!  А сейчас, я думаю, он в гневе рубит шашкой, доставшейся ему от знаменитого деда-казака,  свадебное платье соей дочери.
  «Здорово! – продолжал восхищаться я удивительной осведомленностью своего друга. – Он проник во все слои жизни Бразовского, и можно видеть, как тот ошеломлен и подавлен. Но не уходит ли Борис Иванович от главного? Ведь прямых доказательств, что именно Бразовский убил Дубинина, нет. Надо заставить его признаться в этом самому».
  Словно услышав мои мысли, Варновский  замолчал на минуту, внимательно посмотрел на подозреваемого, как бы оценивая, готов ли он к последующим его атакам, и сказал уже другим, более решительным тоном:
  - Впрочем, вернемся к моменту, когда Дубинин попросил вас выйти из ресторанного домика, чтобы, как он сказал, покурить. На самом деле, он хотел просто сказать вам, что вы подонок.     Но не просто  сказать. Главной его целью было убедить вас  все же сделать операцию Даше Ивановой. Не так ли? Может вы все-таки, передадите нам содержание того разговора.
  - Я сказал, что ничего  рассказывать не собираюсь, -  грубо ответил Бразовский. Вероятно, его вдохновила телеграмма министра, хотя я лично  был склонен думать, что министр ему уже не подмога.
  - Мне снова искренне жаль, - глубокомысленно и сочувственно сказал Борис Иванович. – Ну, что же извольте. На лавочке под ивой Дубинин рассказывает вам обо всем, что услышал, ответив на телефонный звонок из Новосибирска. Он еще надеется на вашу порядочность. Но когда вы со злостью бросаете в адрес Дашиного деда слова: «Тем хуже для него!», этого Дубинин  понять и стерпеть не может. Ведь профессор Иванов просто сообщил вашему другу, что вы потребовали за операцию огромную сумму денег. Которую  он обещает обязательно собрать, лишь бы вы спасли его внучку от смерти. А вы своей фразой «Тем хуже для него!» как будто отрезаете все пути к этому спасению. И тогда Дубинин обзывает вас подонком.  В ответ на вашу  фразу, которой вы пытаетесь еще оправдаться:
 « Я не доктор Рошаль, я просто врач». И прежде чем уйти он просит вас, нет, приказывает вам немедленно лететь в Новосибирск и сделать Даше операцию. Он даже обещает вам свою помощь в оборудовании и ассистентах.
  -  Нас что, подслушивали?! – закричал Бразовский, краснея и бледнея в одно и то же время.
  - Теперь я отказываюсь отвечать на ваши вопросы, что, впрочем, я делать не обязан, - не повышая голоса, произнес Борис Иванович. – Могу я продолжать?
  - Нет, -  обреченно выдохнул Бразовский, - я все вам расскажу. Сам.  Могу я надеяться?...
  - Надеяться всякий может, - философски заметил следователь. – Смотря на что. Я бы на вашем месте надеялся уйти от пожизненного. А для этого надо ой как потрудиться. Включаю диктофон.
  -  После того, как Женька, то есть, Дубинин, ушел, я по-крупному поссорился с Ольгой, - начал свою нелегкую исповедь Бразовский. - Она понять не могла, почему он сбежал с дружеского обеда, который  уже был заказан. Я не мог ей ничего объяснить, и тогда она, как говорят, покатила на меня бочку. И не одну. Она обвинила меня во всех смертных грехах и сказала, что в Новосибирск больше не вернется. До этого мы договорились, что она полетит самолетом в Красноборск к своим родителям, а я поеду на машине домой. Как только я буду дома, она вернется. Теперь же все мои планы летели к черту. Не хочу скрывать, что главным моим сожалением было то, что я купил базу отдыха «Гранит» на ее имя. Само же ее исчезновение из моей жизни меня мало волновало. Мы давно уже были чужими людьми. Мне   надо было после тяжелейшей работы придти домой и найти там тепло и уют семейного очага. А что находил там я? Пьяную бабу с немыслимыми запросами по части нарядов и поездок за границу,  с дежурной фразой: «На ужин можешь поджарить яичницу». Теперь вы поймете,  почему после тяжелых обвинений со стороны Дубинина и дикой ссоры с женой, я решил напиться. Пить одному было противно и еще более тоскливо, чем пережить все это трезвым, и я нашел собутыльника в лице этого бедного малого, чья невеста, как он мне рассказал, не захотела жить больше в заточении и пригрозила уйти от него навсегда. Ну, вы знаете этих кавказцев. Женщина для них предмет собственности, и должна во всем подчиняться мужу. А Мурат считал свадьбу с Заремой свершившимся фактом и заточил ее в одном из домиков, не позволяя ей даже носа высунуть во двор, не говоря уже про пляж.
  Когда Мурат достал пистолет и лихо отстрелил горлышко у бутылки, у меня мелькнула мысль напоить его и увести у него это оружие. При помощи его я хотел разыграть перед Ольгой сцену самоубийства и утвердиться в его глазах любящим ее человеком, который не может перенести  разлуки с ней. Окончательно эта мысль созрела, когда я изрядно напился. Мурата развезло еще больше, потому что он с утра ничего не ел и перенес две очень нервные стычки со  своей любимой. И вот когда он окончательно отключился, я просто взял его пистолет, который валялся на кровати, и спокойно ушел из домика. Я направился к палатке, где мы ночевали с Ольгой, но ее там не оказалось. Был второй час ночи. Начинался сильный шторм. Я разбудил Костю и спросил его, где Ольга. Он сказал, что она пошла в ресторан «Казачий курень». Я знал, что ресторан работает круглосуточно и ждать Ольгу раньше утра не стоит.
  И тут зазвонил мой мобильник. Я думал, что это Ольга. Меня не покидало намерение встретиться с нею прямо сейчас и достойно сыграть роль самоубийцы. Именно поэтому я ответил на звонок. Взглянуть на дисплей мне не хватило трезвого ума.  И это оказалась не Ольга. Звонил профессор Иванов из Новосибирска.
   «Евгений Аркадьевич, - начал он очень взволнованным голосом, - сказал мне, чтобы я позвонил вам. Он сказал, что вы будете делать операцию. Что он убедит вас сделать ее».
   «Евгений Аркадьевич?   Какой еще к черту Евгений Аркадьевич?– переспросил я, хотя прекрасно знал, о ком идет речь
   «Ну как же, - совсем заволновался профессор. – Ваш друг, Дубинин Евгений Аркадьевич, ответил мне, когда я звонил на ваш телефон. И я ему все рассказал… О вас… О Дашеньке… и об операции. И он уверил меня, что вы обязательно сделаете эту операцию. Что вы хороший человек и…»
  «Вот он и  пусть делает вам эту операцию, раз он уверяет», -  оборвал я его и отключил мобильник.
  Я присел  на песок у палатки, отбил горлышко у второй бутылки коньяка  и стал снова пить. Иногда я впадал в забытье, но заснуть совсем мне не давал сильный ветер, разыгравшийся не на шутку. Вдруг во время одной из таких дремотных пауз, меня будто что-то толкнуло в грудь. Я поднял голову и увидел перед собой Женьку…, то есть, Дубинина.  Он стоял в двух шагах от меня, возвышаясь, как Гулливер над лилипутом, и молчал. 
  «А-а, это ты, - сказал я, еле ворочая языком. – Чего надо?»
  «Ты звонил Андрею Тимофеевичу?» - спросил он.
  «С какой стати? – ответил я вопросом на вопрос. – Мы с ним не договаривались перезваниваться».
   «Ты заказал билеты на самолет?» - снова настойчиво спросил он.
   «И не подумал,  - сказал я. – У меня есть машина».
  «Но ты не успеешь. Девочка умрет к тому времени» - выпалил на одном дыхании Дубинин, и я понял, что он еще пытается сделать из меня человека. И именно это меня и разозлило.
  «Их умирает тысячи, - жестко сказал я. - Не хватит самолетов, чтобы спасти их всех. И доктор Бразовский  - один. Один на белом свете. Поэтому иди отсюда и успокойся. Твоя совесть чиста. Ты сделал все, чтобы утешить несчастного старика»
  Дубинин  долго молчал. Ветер завыл еще сильнее и последние свои фразы он прокричал, стараясь перекричать этот вой:
  «Запомни, ты, подонок!  Доктора Бразовского вообще нет и не было на этом свете! Был взяточник и вымогатель Бразовский! Которому Бог дал талант, но не дал души и совести! Так вот, теперь эта мразь – мой личный враг! Самый злейший враг из всех моих врагов! И сделаю все, что бы он не жил на  этом свете!»
 Он повернулся и пошел вдоль берега, сгибаясь под порывами ветра…
  Бразовский замолчал, и стало слышно, как в диктофоне шуршит пленка.
  - Я нарочно привел здесь дословно все слова Дубинина, - продолжил подозреваемый после долгой паузы, - чтобы вы убедились в том, что у него были против меня серьезные намерения. Я думаю, вплоть до убийства. И я испугался. Я достал пистолет, который лежал в палатке, и выстрелил ему в спину. Я видел, что пуля  попала в него, потому что он сильно качнулся вперед и зашатался из стороны в сторону. Он повернулся ко мне лицом и пошел на меня, сжимая кулаки. Я встал и тоже приготовился к драке…
  Я не хотел его убивать. Я был пьян и хотел покуражиться. Совсем недавно в клубе восточных единоборств мне показали прием точечного удушения. Нажатие на одну лишь точку на шее противника, и человек падает, как подкошенный. Он начинает задыхаться, но его еще можно спасти, сделав ему искусственное дыхание.
  И я применил этот прием против Женьки… Против  Дубинина. Я не думал его убивать. Я хотел ему помочь после удушения. Но он упал прямо в огромную волну, накатившую с разбушевавшегося  моря.  Я бросился за ним, но следующая волна сбила меня с ног и потащила в море. Я еле-еле  выбрался на берег после долгой борьбы с волнами. Когда я подошел к… Дубинину, он уже был безнадежно мертв….
  Я залез в палатку, переоделся и… заснул. Со мной, со всем моим организмом произошло что-то странное и страшное: я смог заснуть после того, как убил человека…
  - Что было утром? – спросил Варновский.
  - Утром у меня было желание как можно скорее завести машину и уехать оттуда. Я даже не заметил, когда вернулась Ольга. Он спала у края палатки, свернувшись в калачик, и чему-то улыбалась. Я взял пистолет, пробрался кустами к домику, в котором мы пьянствовали с Муратом, и забросил «Макарова» за деревянный щит, стоявший у стены.
  - Вы поняли, что  с пистолетом что-то неладно?
  - Сначала нет. Потом я услышал, как милиционер сказал, что он достал пулю щипчиками для ногтей, и….
  - Где вы находились, когда приехала милиция?
  - Стоял в толпе, которая собралась у трупа.
  - Почему вы не уехали?
  - Я подумал, что это будет слишком подозрительно. Совершено убийство,  и  человек, отдыхающий в палатке рядом с местом преступления, спешно уезжает. Очень подозрительно.
 - А вы не боялись, что поздно или рано выяснится, что убитый – ваш давнишний друг?
 - Нет, не боялся. Ну и что из этого? Случайно оказались рядом. Убитого видел издалека, не узнал. Никто допросить меня не удосужился, как и никого из моих попутчиков, хотя мы жили в ста шагах от места преступления. Следовательно, знать фамилию убитого я тоже не мог.  Я даже спокойно пошел на похороны, ничего не опасаясь. А сделал это, чтобы показать Ольге, что я здесь не при чем. Впервые, я заволновался, когда в Ростове до меня дозвонился  следователь.
  -  Какой следователь? – вскинулся Юрий Андреевич.
  - Не знаю, он не представился. Сказал просто, что следователь прокуратуры. Кажется, краевой.
  - Надо всегда спрашивать фамилию следователя, который пытается допросить вас по телефону, - назидательным тоном сказал Тимошенко, а  Варновский хитро и насмешливо покосил глазами в мою сторону. 
  - Единственным следователем краевой прокуратуры, который занимается вашим делом, являюсь я, а я вам так не представлялся, - продолжал Юрий Андреевич, запутавшись  в своих наступательно-оправдательных сентенциях. – Товарища Варновского подключили мне в помощь, но он вам, во-первых, не звонил, а, во-вторых, он не является следователем краевой прокуратуры.
  Тимошенко до сих пор не мог избавиться от двух вещей: привычки употреблять слово «товарищ» и мании собственного величия. Он не мог представить себе, что именно он играет вторую скрипку в этом следовательском тандеме, причем скрипка эта уже давно лишилась половины струн и ужасно фальшивит.  Он проболтался, что все же звонил Бразовскому, когда тот застрял в Ростове, да к тому же подозреваемый мог догадаться, что он звонил от имени третьего лица, что давало Дмитрию Владиславовичу шанс возмутиться нелегитимными способами расследования.
  Почувствовав, что, наконец,  наступил момент, когда он может взять бразды допроса подозреваемого в свои руки, Юрий Андреевич полез в свой портфель за подкреплением, но Варновский  не дал ему возможности отличиться и продолжил задавать свои вопросы:
  - А скажите, Дмитрий Владиславович, только честно: зачем вы вытащили из барсетки Дубинина фотографию Ольги?
  Бразовский задумался, потом нехотя ответил:
  - Во-первых, потому что эта фотография могла вывести милицию и следствие на мой след…
   Тут он надолго замолчал, и Борису Ивановичу пришлось вновь обратиться к нему:
  -  Ну, в во-вторых?
   Бразовский продолжал молчать.
  - Вы хотите, - настойчиво произнес следователь, - чтобы я снова говорил за вас? Извольте. Вы не хотели, чтобы к нам дошел номер телефона, записанный на обороте. Чей это телефон?
  Совсем упадшим голосом Бразовский выдавил из себя:
  - Это номер мобильного телефона криминального авторитета по кличке Вова.
  - Его настоящая фамилия?
  Реакция допрашиваемого на этот вопрос была мгновенной:
  - Он меня убьет!
  Теперь настала очередь задуматься следователю, но через минуту он задал вопрос, который очень удивил меня:
  - А вы знаете такого человека, Сафрутдинова Марата Никитовича?
  - Нет. А кто это?
  - Это тоже авторитет. Причем, не чета вашему Вове. Он глава вполне легального агентства «Центурион», одного из лучших в Москве. К тому же он очень добрый человек, любящий детей, и не только своих. Поэтому он основал свой собственный Фонд помощи детям, страдающим от церебрального паралича. Ну и, конечно, у него есть свои интересы в криминальном мире, сфера, которую он «курирует». Чтобы понять насколько это крупный авторитет, достаточно сказать, что именно он добился, чтобы это дело поручили мне. А это решается, знаете, на каком уровне.
  Варновский  поднял  палец  вверх и посмотрел на него с искренним уважением, продолжив свой убедительный монолог:
  - И сейчас вопрос стоит так: а удовлетворит ли его тот срок, который получите вы и ваш подельник Вова? Если нет, то кого он прикажет убрать первым: вас или вашего авторитета. Вы ведь  слышали, как он на похоронах назвал Дубинина своим сыном?  Значит, он будет мстить за него до конца. Так что в ваших интересах назвать Вовину фамилию, и имя, и отчество.
   Честно сказать, я не расслышал ни того, ни другого, ни третьего. Последние слова Бориса Ивановича произвели на подозреваемого такое гнетущее впечатление, что он был готов разрыдаться, и сообщил информацию о своем подельнике весьма нечленораздельно.
  - Так что же сказал ваш Вова Дубинину по телефону? – спросил после этого Варновский.
  - Он угрожал ему расправой, если тот не оставит меня в покое. Сначала он обещал расправиться с его девушкой, Светланой, а потом убить и его самого. 
  - Да-а, - раздумчиво протянул мой друг, - замечательная компания у вас сложилась. Талантливый врач, федеральные министры и авторитет Вова. А вы знаете, как это на нашем языке называется? Это называется ОПГ, то есть, организованная преступная группировка, а, короче, мафия.   
  Здесь Борис Иванович нажал кнопку диктофона и сказал, облегченно вздохнув:
  - Ну, вот и все. Сейчас наш секретарь перепишет ваши показания на компьютер и распечатает, вы подпишите их, и – в путь, отнюдь, совсем не счастливый.
  Чтобы не дать Юрию Андреевичу обидеться на захват им инициативы при ведении допроса, он повернулся к нему и дружески сказал
  - Удивляюсь я, товарищ Тимошенко, и никак не могу избавиться от привычки удивляться одной вещи:  неужели люди, купающиеся в славе и деньгах, не чувствуют что они зарвались, что наступил момент, когда надо хотя бы остановиться. Уж покаяться они никогда не догадаются. Как же!  Вершители судеб человечества!  А на самом деле? Как там говорил Паниковский? Жалкие ничтожные личности.
  Цитата из Паниковского окончательно добила подозреваемого.  Обливаясь потом и заикаясь, он чуть слышно спросил:
  -  Как вы считаете, я помог следствию своим чистосердечным признанием?
  - Вынужден признать: помогли, - ответил Борис Иванович, брезгливо поморщившись. – Да к тому же, вы значительно облегчили свою участь заявлением о том, что не хотели убивать Дубинина и даже пытались спасти его. Если, конечно, это правда. Но будь я судьей, я бы не принял во внимание ни первое обстоятельство, ни второе. Уж слишком хорошего человека вы погубили, господин Бразовский. Замечательного парня!  Когда-нибудь там, на зоне, вы поймете это и будете мучиться всю оставшуюся жизнь.
  Мы вышли вдвоем с Варновским из здания управления МВД и остановились на тротуаре, не зная, что делать дальше: уж очень скорым и неожиданным оказался конец этого дела.
  - Пойдем пообедаем, что ли? – предложил Борис Иванович.
  - Что-то не хочется, - сказал я. – Да мне еще надо билет взять на автобус.
  - А ты знаешь, на чем меня сюда доставили? – оживился Варновский. – На вертолете! Сегодня в 16.00 полечу  обратно. Так что забудь про свои билеты: я уже договорился, летим вместе. А что делать до 16.00 как не посидеть в хорошем ресторане?  Ты знаешь здесь такой? Я тоже не знаю. Давай тогда спросим Юрия Андреевича.
  Тимошенко как раз выходил из управления, понурый и сосредоточенный. Наш вопрос вызвал на его лице тень удивления и радости одновременно. Он был рад хоть чем-то помочь нам, двум успешным людям, так быстро и небрежно размотавшим сложное дело и оставившим его, как говорится, с носом. Он с жаром начал перечислять нам лучшие, на его взгляд,  рестораны Краснодара и способы добраться до них. Мы, конечно, ничего не поняли, как же нам все же попасть хоть в один из ресторанов, перечисленных  услужливым  героем краевого сыска, но вежливо поблагодарили его. Борис Иванович пригласил Тимошенко отобедать с нами, но я понял, что он сделал это, зная, что тот откажется.  И Юрий Андреевич действительно отказался. Он был горд и независим и не хотел ограничивать свою гордость и независимость лицезрением противных ему лиц.
  А мы бесцельно пошли по улице, надеясь, что хороший ресторан сам попадется нам по пути.
  - Слушай, - обратился я к своему другу, который сейчас был склонен помолчать и погрустить по поводу несовершенства человечества, - а с чего ты взял, что Дубинин был хорошим человеком? Или, как  ты выразился, замечательным парнем?  Ты ведь про него почти ничего не знаешь?
  - А ты какое время ходил завтракать? Правильно, один час. А точнее, один час и семь минут. За это время я прочел его дневник и узнал про него все.
  - Весь дневник? За один час и семь минут?! И кто тебе поверит? Я читал его три ночи напролет, да так и не дочитал как следует.
  -Надо брать пример с товарищей, дорогой доктор Ватсон. Например, с меня. И овладевать методикой быстрого чтения. Или, как ее еще называют, методикой чтения по диагонали. Именно так я и прочел дневник Дубинина за один час и семь минут.
  - И можешь рассказать мне его содержание, с какого места  я бы тебя не спросил?
  - Так точно, господин кадет!
  - Почему кадет?
  - А потому что ты напоминаешь мне юного недоучку, который удивляется тому, что земля круглая. Правда, этому несмышленышу страшно везет, и, благодаря этому, он способен раскрыть дело, которое оказывается не по зубам даже такому асу криминалистики как Юрий Андреевич Тимошенко. Но это не повод задирать нос. Тимошенко – это еще не последняя инстанция.
  Вероятно, под последней инстанцией  он имел в виду самого себя.


                Эпилог.
  Встреча в аэропорту  была теплой и радостной. Ника ослепительно улыбалась, Борька яростно орал «Женя!», так как с момента, когда он начал говорить, он ни разу не назвал меня папой. Турецкие гастарбайтеры махали нам с лесов яркими касками, предполагая, что это прибыла очередная международная комиссия принимать у них олимпийский объект.
  Ника заглянула мне в глаза, выискивая в них признаки усталости от выполнения не только командировочных дел, но и «поручений» доблестных силовиков.  Не  обнаружив их, она прижалась ко мне плечом и спросила, как всегда задорно и ядовито:
  - Ну как, трудно было раскручивать очередное дело?
  Я решил не принимать ее игривого тона и ответил вполне серьезно и искренне:
  - Трудновато.
 - А что за дело-то было?
  Борис Иванович не выдержал такого издевательства над его лучшим другом и вступил в наш разговор жизнерадостно и пылко:
  - Ника, а оно тебе надо? Он сейчас тебе такого понарасскажет, что тебе всю ночь будут сниться трупы, пистолеты и злодеи в масках. Ты радуйся солнцу, мужу, Борьке и говори себе: «Господи, как хорошо, что такие дела бывают у моего Женьки раз в два года, а не два раза в день, как у этого присушенного карася Варновского!»
  Ника послушалась его и еще сильнее прижалась ко мне, спросив полушепотом:
  - Небось, книжку снова будешь писать?
  - Буду, -  решительно ответил я. – Хотя бы ради одного хорошего парня. Который любил угощать пивом с таранкой даже совсем не знакомых ему людей. И ради того, чтобы не было врачей, которым деньги дороже жизни людской.
  Ника помолчала с минуту, потом прикоснулась губами к моему уху.
  - А я на УЗИ была, - тихо и радостно шепнула она. – У нас девочка будет.
  Хорошо, что строительство аэропорта еще не закончилось, и на всем его пространстве было понаставлено множество бетонных блоков. Я обессилено присел на один из них, пришел в себя и улыбнулся.
  - Чего лыбишься, доктор Ватсон? – ехидно спросил Варновский. – Успехи голову кружат?
  - Дурак ты, комиссар Мегрэ, -  ответил я, и моя улыбка стала еще шире. – У меня дочка будет!

                К о н е ц