Батюшка Дон кн. 4 гл. 4

К исходу 26 января войска 21-й и 62-й армий РККА соединились в районе Мамаева кургана, в результате чего окружённая группировка гитлеровцев была расчленена на две части. Началась массовая сдача в плен целых частей. К 31 января сопротивление южной группы окружённых прекратилось. Командующий 64-й армией генерал Шумилов накануне провёл совещание по вопросу пленения генерал-фельдмаршала Паулюса:
- Нам стало известно, что штаб 6-й армии отошёл на западную окраину Сталинграда, но, где точно он находится, мы пока не знаем.
- Захваченные пленные показали, что штаб Паулюса в подвале универмага, - вставил начальник разведки, - в полосе наступления армии.
- Нужно не прекращать активных действий и этой же ночью окружить универмаг! - азартно распорядился Шумилов.
Организовали подвижный отряд из танков, мотопехоты 38-й мотобригады с армейским инженерно-сапёрным батальоном для разминирования подступов. При отряде находился начальник разведки бригады старший лейтенант Ильченко со средствами связи и приказом:
- Немедленно докладывайте о любом изменении!
К шести часам утра отряд окружил универмаг и предложил штабу 6-й армии сдаться. Генерал штаба Росске заявил, что переговоры о сдаче в плен будут вестись с представителями командования армии или фронта.
- Нужно соблюсти надлежащие формальности! - сказал офицер.
Старший лейтенант Ильченко немедленно доложил на наблюдательный пункт армии, который находился на северной окраине Ельшанки. В штаб Паулюса направились начальник оперативного отдела штаба армии полковник Лукин и начальник разведотдела подполковник Рыжов с охраной. Им приказали предъявить ультиматум о полной капитуляции без условий.
- Иначе ударим из всех стволов! - пригрозил Шумилин. - Так и скажи.
Прибыв к универмагу, группа встретилась со старшим лейтенантом Ильченко. Переговоры велись сначала с генералом Росске, затем с начальником штаба 6-й армии генерал-лейтенантом Шмидтом.
- Мы подумаем, - уклончиво ответил тот.
- В вашем положении глупо торговаться… 
В результате переговоров была достигнута договоренность о капитуляции южной группировки окружённых. Однако штаб Паулюса не имел возможности доставить приказ о капитуляции в войска, так как на этом участке советские части глубоко вклинились в оборону противника.
- Доставим приказ совместно с нашими офицерами! - решили в штабе.
Были выделены начальник разведотдела штаба армии подполковник Рыжов и начальник политотдела штаба армии полковник Мутовин. Отдать приказ северной группировке о капитуляции Шмидт и Паулюс отказались, мотивируя это тем, что в каждой группировке имеется своё командование.
- Генерал Штрекер нам не подчиняется, - схитрил начальник штаба.
- А нам подчинится! - твёрдо сказал Рыжов.
После того, как приказ о капитуляции войск южной группировки был отправлен в части, начальник штаба Шмидт провёл делегацию к командующему. Когда советские офицеры вошли, Паулюс сидел на кровати, но, увидев вошедших, встал и приветствовал их.
- Он производит впечатление уставшего, нервного человека, - отметил про себя Мутовин, - у него дёргаются веки.
На сборы побеждённого командования 6-й армии был дан один час. Сюда оперативно прибыл начальник штаба 64-й армии генерал-майор Ласкин, который получил приказание доставить Паулюса и его начальника штаба Шмидта на командный пункт, в Бекетовку.
- Доставили! - сказал он, радостно потирая потные ладони.
- Попалась птичка! - обрадовался Шумилов.
В комнату дома, где размещался штаб армии, за ним вошёл высокий, худой, с проседью в волосах человек в форме генерал-полковника.
- Вот он, какой Паулюс… - Шумилов попросил предъявить документы.
Паулюс, вынув из кармана бумажник, отыскал в нём солдатскую книжку, являвшуюся документом военнослужащих германской армии.   
- Действительно ли Паулюсу присвоено звание генерал-фельдмаршала?
Генерал Шмидт, вмешавшись в беседу, официальным тоном заявил:
- Вчера приказом фюрера генерал-полковнику фон Паулюсу присвоено высшее военно-полевое звание империи генерал-фельдмаршал.
- Значит, - подчеркнул генерал Шумилов, - я могу донести в Ставку о том, что войсками моей армии пленён генерал-фельдмаршал Паулюс? 
Паулюс держался спокойно, отвечал на вопросы, обдумывая каждое слово. Встретив гуманное отношение к себе и к окружавшим его офицерам штаба, он сумел овладеть собой.
- Пора перекусить… - пленным предложили пообедать.
Паулюс попросил подать русской водки. Когда на стол была поставлена запотевшая бутылка, он разлил всем, подняв бокал, и неожиданно сказал:
- Тост за тех, кто нас победил, за русскую армию и её полководцев.
Все пленные, стоя, последовали примеру многолетнего командира. Только один полковник демонстративно не выпил после такого тоста.
- Я никогда не буду пить за победу варваров! - подчёркнуто громко сказал он.
- Эти варвары не позволили нам за три месяца преодолеть каких-то жалких пару сотен метров до Волги! - напомнил бывший командующий немецкой армии.
- Они воевали нечестно!
- Воевать можно, как угодно, потому что только победа честна…
2 февраля 1943 года остатки корпуса Штрекера капитулировали в северном «котле». В шестимесячном грандиозном сражении была поставлена жирная точка. В Сталинграде фашистская Германия потеряла сто пятьдесят тысяч убитыми и девяносто тысяч пленными, включая двадцать четыре генерала и две тысячи офицеров.

***
Поступила команда продолжить движение. За несколько дней солдаты воинской части Григория Шелехова прошли пешком под сотню километров. Усталые и мокрые бойцы собрали всё, что могло гореть и вопреки приказу развели слабосильный костёр. Григорий с натугой стянул сырые сапоги и начал сосредоточенно сушить драные портянки на чахлом огне. Костёр мгновенно окружили солдаты из пополнения, неуверенно шедшие вперёд.
- Каково на фронте? - спросил дрожащий рядовой.
- Скоро поймёшь…
- Всех ли убивают? - продолжил расспрашивать новобранец.
- Новобранцев всегда можно отличить от бывалых солдат, - сказал с усмешкой младший сержант Кошелюк. - Они суетятся, не находя себе места и предвкушая встречу с фронтом.
- Бывалые же, как только выпадает свободная минута, - поддержал его Григорий, - садятся, поставив автомат между коленями, и расслабляются, отдыхая всеми клетками своего тела.
- Однако они могут собраться в долю секунды, быстро оценить обстановку и, если надо, вступить в бой.
- Мы такие…
Вдруг неподалёку разорвался немецкий снаряд, и певуче засвистели ищущие осколки. Один из них, здоровенный и горячий, урча, прошёлся Григорию по мокрой спине, вырвал весь зад шинели и, сердито шипя, плашмя упал на снег. Усталый и отупевший от бесконечных боёв он продолжал равнодушно сушить портянку, по-видимому, даже не изменившись в лице.
- Тушите быстрей костёр! - хрипло крикнул Кошелюк. - Немец бьёт на свет.
- Погреться не дадут…
Солдаты стали судорожно разбрасывать ногами горящие сучья, оправданно ожидая нового залпа. Шелехов потрогал поясницу, грязно вспомнил немца и его маму, так как понял, что теперь придётся мёрзнуть. Новобранцы были ошеломлены, испуганы - для них происшествие было диковинным и ужасным…
- Всегда у вас так? - спросил прыщавый солдатик.
- Энто ишо цветочки…
Между тем в боевых действиях наступила ночная пауза. Немцы включили радиорепродукторы, и во мраке украинской ночи громко зазвучала знойная мелодия:
- «Рио-Рита».
Модного в предвоенные годы фокстрота. Григорий залез в подвернувшуюся воронку, но резкий ветер всё время отворачивал полу драной шинели, оголяя голую спину.
- Чёрт, как холодно! - поёжился он и запахнулся плотнее.
- А если сходить к интендантам, - несмело предложил новобранец, - попросить другую шинель…
- Энти тыловые крысы скорее удавятся, - буркнул Григорий.
На другой день наступление удачно продолжалось. Однако было ясно, что немцы постепенно оправлялись от неожиданности, подбрасывали свежие силы. Обстрел с их стороны многократно усилился. К исходу дня Шелехов почувствовал, что заболевает.
- Продуло-таки через дыру в шинели! - определил он причину.
Григорий дрожал в лихорадке, зубы его лязгали, как у голодного волка. Видя это, ротное начальство приказало ему отправляться в тыл и отлежаться в шалаше у пушек.
- Идти нужно километров восемь... - предупредил старший лейтенант. 
- Дойду…
Дорогу он представлял себе весьма приблизительно. Шёл по наезженному машинами и танками пути. Вскоре стало совсем темно. Стрельба доносилась откуда-то издали. Зарево осветительных ракет вспыхивало у самого горизонта.
- Я совсем один под усыпанным крупными звёздами небом, - голова кружилась и болела.
Часто он терял контроль над собою и не понимал, где находится. Сохранялось только осознание необходимости двигаться дальше и не останавливаться ни в коем случае. Когда забрезжил рассвет, на дороге появились трактора с пушками, едущие ему навстречу.
- Счастливое совпадение! - переезжала вперёд батарея их полка.
Григория посадили на прицеп, укрыли брезентом, а когда приехали на новое место, положили у печки в шалаше.
- Ежели бы я разминулся с вами, - признался он честно, - то не нашёл бы никого…
- Спи!
- Совсем заблудился, и Бог знает, чем бы энто всё кончилось! - прошептал Шелехов и крепко заснул.
Пушки стреляли, а он выгонял хворь, почти улегшись на раскалённую печурку. Через день простуда отступила. Придя в себя, Григорий вылез утром на запоздалое солнышко и, едва успев оглядеться, бросился наземь с криком:
- Опасность!
Со страшным ворчанием прилетел здоровенный снаряд, отскочил от земли и взорвался. Два батарейца, не обладавшие быстротой реакции, которая вырабатывается на передовой, были убиты.
- А ить они спасли меня… - подумал он с сожалением.
За двенадцать дней их стрелковая дивизия прошла с тяжёлыми боями от нижнего течения Дона и Северского Донца до реки Миус. Здесь германскому командованию удалось стабилизировать отступление своих войск. Советско-германский фронт снова замер в тревожном ожидании начала летней компании.


***
На передовую линию советско-германского фронта пополненный штрафной батальон прибыл к католической Пасхе. Командир штрафбата майор Калмыков уже знал, что немцы в этот день не стреляли, пили крепко, им было разрешено командованием отдыхать.
- Наблюдатели тоже не удерживаются от выпивки… - сказал он. - Бдительность притуплена. За целые сутки - ни одною выстрела!
- У противника гульба, к нам доносится только визг местных женщин под губные гармошки! - сообщил стоящий рядом с Калмыковым старший лейтенант-артиллерист, координатор дивизиона «Катюш». 
- Дайте залп по этому бардаку! - попросил его майор. - Там не женщины, а продажные стервы! Фашистская подстилка!
Масса весёлых фрицев и испанцев гуляли, будто на празднике. Послышался натужный скрежет, ритмично полетели хвостатые огненные ракеты. У немцев земля и деревья дружно поднялись на воздух.
- Не понять, - сказал довольный Калмыков, - где обломок, где тело!
- После нашей работы всегда так! - с гордостью ответил артиллерист.
Через колючую проволоку в их сторону перелетел, будто на крыльях, человек. Скатился к мелководному ручью и побежал, истошно крича:
- Гитлер капут! Я свой!
С вражеской стороны слышались гортанные крики, стоны и валил густой едкий дым от горящих блиндажей и разбитой техники.
- Вот вам подарок к празднику! - злорадно сказал румяный артиллерист.
Перебежчиком оказался ефрейтор из испанской «Голубой дивизии». Его голос зазвучал из динамика с призывами к франкистам уезжать домой.
- Не знаю, - усомнился комбат, - послужит ли это испанцам наукой…
Комдив на совещании в штабе рассказал сложившуюся обстановку.
- Скоро начнётся общее наступление. Нужен «язык» во чтобы-то ни стало! - поведал моложавый полковник. - Кто из батальонов возьмёт «языка», комбату орден Красное Знамя. Исполнителям Красная Звезда!
Одесские разбойнички Калмыкова обрадовались и высмотрели засадный пулемёт, что выдвигался немцами в начале ночи. Рассчитали, когда появятся пулемётчики, когда будут сменяться. Дотошно изучили систему огня дотов и дзотов. Пришли к командиру батальона на КП, докладывают диспозицию:
- Товарищ комбат, засекли мы их секрет! - сказал сухой как жердь «уркаган». - Но пойдём днём, пока в нём никого нет…
Шестеро разведчиков в маскхалатах, бросками, где по-пластунски, где юзом, где, согнувшись, бегом, миновали опасный участок и залегли вокруг окопа, ночной пулемётной засады немцев.
- Будем ждать темноты! - старший призвал подельников к тишине.
Спасительная темнота, словно по приказу сгустилась. С немецкой стороны наблюдалась подозрительная тишина. Калмыков напряжённо всматривался в холодный враждебный сумрак.
- Ни хрена не видно… - выругался он раздражённо.
Вдруг послышался глуховатый взрыв советской гранаты Ф-1. Через несколько минут появились возбуждённые разведчики, неся на руках немецкого унтер-офицера, легко раненного в бедро.
- Держите подарок! - сказал распаренный лейтенант.
- Орлы! - обрадовался майор.
Как рассказали словоохотливые одесситы, минута в минуту появился немецкий наряд, трое с пулемётом. Неопытный вор от волнения вытащил кольцо из гранаты и держал чеку, а рука устала.
- Куда бросать? - спросил он и бросил сзади немцев, двоих убил.
Младшего, пулемётчика схватили. Пока волокли, немцы молчали. Уже притащили, и тут грянула артиллерия.
- Чудом проскочили… - обсуждали они удачный поход.
- «Фартовым» всегда везёт!
Всю оборону батальона накрыли, через каждые три-четыре метра ложились снаряд или мина. Гитлеровцы обнаружили, что с поста украден унтер-офицер и хотели уничтожить «языка» вместе с разведчиками.
- У них унтер это фигура, не то, что у нас старший сержант, - потирал руки довольный Калмыков. - Должен знать много!
Все вместе они двинулись в штаб, валились гуртом на КП полка. Майор вызвал по полевому телефону дежурного по штабу дивизии:
- Товарищ ноль-первый, приказ мы выполнили: взят «язык»!
- Давай, давай его сюда!.. Бегом! 
Погрузив на сани, увезли «языка» в штаб дивизии. 
- Вот так штрафники! - обрадовался комбат и написал представление на освобождение от службы в штрафбате. - Вот так медвежатники!
Начались беспрерывные бои. Батальон каждые два месяца менялся почти полностью. Убитые, раненые, умершие от разрыва сердца, цинги и туберкулёза. Так продолжалось до наступления холодов.
- Остаются в строю единицы… - печально сказал Калмыков. 
К ним можно было попасть только крутым берегом, ночью. Днём берег простреливался противником. Чтобы не допустить придирчивую комиссию, взводный открывал стрельбу из ручного пулемёта по огневой точке противника. «Фриц» охотно отвечал, и пули сыпали по берегу, как горох.
- Тут мы хоть в огне, но вдали от начальства, - пошутил капитан.
В походной печурке, обогревавшей командирскую землянку, гудел игривый огонь, вместо щепы использовали тол. В небольших количествах он горел ярким пламенем, но при потере бдительности мог взорваться.
- Но, если взводный не даст очередь, жди беды! - засмеялся ротный старшина. - Мимо него муха не пролетит…
С ними сидел старшина роты, который больше других страдал от постоянных придирок начальства. Он был внештатным писарем батальона, недавно из тыла, сельский учитель-доброволец.
- Комдив зажал тебе орден? - спросил он, хорошо зная недавнюю историю охоты на «языка».
- Прокатили не в первый раз…   
Вдруг зашелестела рваная плащ-палатка, которая заменяла полог на входной двери. Раздался снаружи взрыв мины, и в блиндаж-землянку ввалился раненый часовой. Падая, он успел произнести:
- Гады, убили!
Не выпуская из рук винтовки, он упал с раскроенным пополам черепом.
- Кровь разлилась по всему полу! - старшина крикнул: - Вестовой, тащи песок…
Вместо посыльного в землянку забежал командир роты басмачей. Он мельком взглянул на убитого и огорчённо произнёс:
- Мои бандиты не хотят стрелять!
- Пойдём, - велел ему Калмыков, - научим их воевать.
Пригнувшись, они рысцой побежали по мелкому ходу сообщения в тыл.
- Товарищи «бельмей»! - обратился Калмыков к построенной роте. - Ставим вам на пятерых по ящику патронов это под триста штук. И чтобы к утру в них ничего не было. Если у кого останется, того лично буду расстреливать!.. Бельмей?
Абреки понимающе закивали головами. Дружные залпы из трофейных винтовок стали доноситься от передовой. Басмачи, уперев приклад в землю, между ног, палили в тёмное небо. Двое хитроумных утром с расстояния в несколько метров выстрелили друг другу в ладони из немецких винтовок.
- Такое карается расстрелом… - решил безжалостный комбат.
В узком овраге Калмыков поставил на исполнение приговора пятерых автоматчиков-одесситов. Они одновременно выстрелили, первый казнённый упал. Поставили второго, здорового широкоплечего мужчину. Залп прошёл мимо. Сделали ещё залп, но тоже мимо!
- В царское время, - растерялся худой одессит, - если оборвалась верёвка или пуля не сразила приговорённого, его оставляли в живых. 
- Тогда расстреляют нас… - ответил Калмыков.
На следующий день он с утра мотался по ротам на беговых лыжах. К вечеру крепления на лыжах заледенели, а ножа нет. Он достал командирский револьвер, перестрелял верёвки и бегом к своим пулемётчикам греться. Вдруг появился посыльный и сообщил:
- Калмыков, к командиру дивизии!
Пришлось обуться во всё ледяное. Пришёл, доложил о прибытии. За столом сидели начальник особого отдела и комиссар полка. Особист почему-то с первой встречи возненавидел его.
- Ну-ка, разувайся! - грубо приказал он. - Поступила информация, что ты умышленно нанёс себе увечья.
Майор сдержался. Он снял подбитый кожей валенок.
- Покажи ногу! - комиссар осмотрел голые ступни. - Ничего.
- Я же говорил, что он не «самострел», - обрадовался особист и налил полную кружку: - Давай комбат выпьем!
Когда офицеры выпили разбавленного забористого спирта, он мрачно посоветовал Калмыкову:
- Украинцев ставь впереди огневых точек… Рядом, по возможности, сибиряков и позади дзота - комсомольца или коммуниста!
- А смысл?
- Чтобы не сбежал к немцам украинец, у которого семья в оккупации. То же относится и к тем из местных, у кого семья осталась «на той стороне».
- У меня не сбегают!
- А как же Ведерников.
Комбат слегка изменился в лице. Этот штрафник давно сидел у него в печёнках. Накануне начсанвзвода, доложил ему, что солдат пьёт по стакану соляного раствора и стоит в окопе без движения, отчего у него опухали ноги. Калмыков вспомнил подробности поведения Ведерникова и ответил:
- Этот «сачок» шёл на всё, чтобы избежать передовой. Он опивался солью, но был разоблачён. Сектант-евангелист решил дезертировать.
- Верни его как хочешь.
Майор мрачно кивнул головой и вышел.
- Где я его искать буду? - мучился он.
Оказалось, ему, уже помог счастливый случай. В мглистую ночь, находясь в первых дзотах на посту, Ведерников ушёл в сторону противника. Здесь «нейтралка» шла зигзагом и как бы натыкалась на проволочные заграждения соседа справа. Дезертир сбился с направления и, подойдя к заграждениям соседа, крикнул:
- Сталин капут!.. Плен! Плен!
Красноармейцы сразу не сообразили:
- Сумасшедший «фриц» или кто?
- Может, обезумел и вместо Гитлер кричит Сталин? - гадали они.
Дезертира разоблачили и привели в батальон. Был вынесен скорый приговор военного трибунала:
- «За дезертирство расстрелять!»
В глубокий лог созвали всех местных, по нескольку красноармейцев из рот, чтобы никому не было повадно. Командовал чекист.
- Готовься! - крикнул он бодрым голосом.
- Я не могу держать оружие в руках… вы понимаете, мне нельзя! - скороговоркой умолял Ведерников палачей. - Бог вас накажет!
- Нам твой бог не указ! - ехидно засмеялся Калмыков.
Ведерников успел перекреститься, но вдруг начался артиллерийский обстрел. Все рванули бегом в лог, а приговорённый упал на месте. Калмыков под обстрелом хотел вернулся к Ведерникову.
- Может, притворяется и собрался снова смыться, - беспокоился комбат.
Заметил, как вокруг головы смертника расплывалось обширное кровавое пятно. Артобстрел прекратился, врач констатировал смерть.
- Осколок снаряда вошёл в мозг…
- Не помог Ведерникову его боженька! - с облегчением сказал майор и пошёл успокаивать нервничавших азиатов.
Через неделю миномётной миной ему оторвало обе ноги и густо изрешетило осколками верхнюю часть истерзанного туловища.
 
 
продолжение http://proza.ru/2012/12/28/23