Батюшка Дон кн. 4 гл. 4

К исходу 26 января войска 21-й и 62-й армий РККА соединились в районе Мамаева кургана, в результате чего окружённая группировка гитлеровцев была расчленена на две части. С этого момента началась массовая сдача в плен целых частей и соединений. К 31 января сопротивление южной группы окружённых фактически прекратилось, и она капитулировала. Командующий 64-й армией генерал Шумилов накануне провёл совещание по вопросу пленения генерал-фельдмаршала Паулюса:
- Нам стало известно, что штаб 6-й армии отошёл на западную окраину Сталинграда, но, где точно он находится, мы пока не знаем.
- Захваченные пленные показали, что штаб Паулюса в подвале универмага, - вставил начальник разведки, - в полосе наступления армии.
- Нужно не прекращать активных действий и этой же ночью окружить универмаг! - азартно распорядился Шумилов.
Организовали подвижный отряд из танков, мотопехоты 38-й мотобригады с армейским инженерно-сапёрным батальоном для разминирования подступов. При отряде находился начальник разведки бригады старший лейтенант Ильченко со средствами связи и приказом:
- Немедленно докладывайте о любом изменении!
К шести часам утра отряд окружил танками и мотопехотой универмаг и предложил штабу 6-й армии сдаться. Один из ответственных генералов штаба Росске заявил, что переговоры о сдаче в плен будут вестись только с представителями командования армии или фронта.
- Нужно соблюсти надлежащие формальности! - сказал офицер.
Старший лейтенант Ильченко немедленно доложил на наблюдательный пункт армии, который находился на северной окраине Ельшанки.
- Будет вам протокол… - пообещал злопамятный командующий.
В штаб Паулюса направились начальник оперативного отдела штаба армии полковник Лукин и начальник разведотдела подполковник Рыжов с несколькими офицерами и охраной. Им было приказано предъявить ультиматум о полной капитуляции армии без предварительных условий.
- Иначе ударим из всех стволов! - пригрозил Шумилин. - Так и скажи.
Прибыв к универмагу, группа встретилась со старшим лейтенантом Ильченко. Переговоры велись сначала с генералом Росске, затем с начальником штаба 6-й армии генерал-лейтенантом Шмидтом.
- Мы подумаем, - уклончиво ответил тот.
- В вашем положении глупо торговаться… 
В результате переговоров была достигнута договоренность о капитуляции южной группировки окружённых. Однако штаб Паулюса не имел возможности доставить приказ о капитуляции в войска, так как на этом участке советские части глубоко вклинились в оборону противника.
- Доставим приказ совместно с нашими офицерами! - решили в штабе.
Были выделены начальник разведотдела штаба армии подполковник Рыжов и начальник политотдела штаба армии полковник Мутовин. Отдать приказ северной группировке о капитуляции Шмидт и Паулюс отказались, мотивируя это тем, что в каждой группировке имеется своё командование.
- Генерал Штрекер нам не подчиняется, - схитрил начальник штаба.
- А нам подчинится! - твёрдо сказал Рыжов.
После того, как приказ о капитуляции войск южной группировки был отправлен в части, начальник штаба Шмидт провёл делегацию к командующему. Когда советские офицеры вошли, Паулюс сидел на кровати, но, увидев вошедших, встал и приветствовал их.
- Он производит впечатление уставшего, нервного человека, - отметил про себя Мутовин, - у него дёргаются веки.
На сборы побеждённого командования 6-й армии был дан один час. Сюда оперативно прибыл начальник штаба 64-й армии генерал-майор Ласкин, который получил приказание доставить Паулюса и его начальника штаба Шмидта на командный пункт, в Бекетовку.
- Доставили! - сказал он, радостно потирая потные ладони.
- Попалась птичка! - обрадовался Шумилов.
В комнату дома, где размещался штаб армии, за ним вошёл высокий, худой, с проседью в волосах человек в форме генерал-полковника.
- Вот он, какой Паулюс… - подумал советский командующий.
По укоренившейся за годы гитлеровского режима привычке он поднял руку и хотел, видимо, произнести нацистское приветствие, но поняв неуместность этого действия, опустил руку и сказал:
- Guten tag!
- Здравствуйте! - генерал-полковник Шумилов попросил пленного предъявить документы.
Паулюс, вынув из кармана бумажник, отыскал в нём и протянул советскому командарму солдатскую книжку, являвшуюся основным документом всех военнослужащих германской армии.
- Вот она катастрофа! - сказал его начальник штаба Шмидт.
- Иногда надо имитировать крушение корабля, - ответил командующий. - Чтобы с него сбежали крысы…
Посмотрев документ, Михаил Степанович потребовал предъявления документов, удостоверяющих, что Паулюс является командующим 6-й немецкой армией. Получив документ, он спросил, действительно ли Паулюсу присвоено звание генерал-фельдмаршала. Генерал Шмидт, вмешавшись в беседу, официальным тоном заявил:
- Вчера приказом фюрера генерал-полковнику фон Паулюсу присвоено высшее военно-полевое звание империи генерал-фельдмаршал.
- Значит, - подчеркнул генерал Шумилов, - я могу донести в Ставку о том, что войсками моей армии пленён генерал-фельдмаршал Паулюс? 
- Jawohl, - прозвучал и без перевода понятный ответ.
Был проведён официальный допрос высокопоставленных военнопленных, во время которого Паулюс держал себя спокойно, отвечал на вопросы, обдумывая каждое слово. Ему не было ясно, как отнесутся к нему в плену. Встретив гуманное отношение к себе и к окружавшим его офицерам штаба, он сумел овладеть собой.
- Пора перекусить… - пленным предложили пообедать.
Паулюс попросил подать, если это возможно, русской водки. Когда на стол была поставлена запотевшая бутылка, он разлил всем, подняв бокал, и неожиданно сказал:
- Предлагаю тост за тех, кто нас победил, за русскую армию и её полководцев.
Все пленные, стоя, последовали примеру многолетнего командира. Только один полковник демонстративно не выпил после такого тоста.
- Я не буду пить за победу варваров! - подчёркнуто громко сказал он.
- Эти варвары не позволили нам за три месяца преодолеть каких-то жалких пару сотен метров до Волги! - напомнил бывший командующий.
- Они воевали нечестно!
- Воевать можно как угодно, потому что только победа честна…
2 февраля 1943 года остатки корпуса Штрекера капитулировали в северном «котле». В шестимесячном грандиозном сражении была поставлена жирная точка. В Сталинграде фашистская Германия потеряла сто пятьдесят тысяч убитыми и девяносто тысяч пленными, включая двадцать четыре генерала и две тысячи офицеров.

***
5 февраля 1943 года войска Южного фронта РККА включились в Донбасскую наступательную операцию. Против 33-й гвардейской дивизии стояли ненадёжные итальянские части. После обстоятельной артподготовки советские войска легко прорвали колеблющийся фронт и лавиной покатились на юго-запад, в промышленный Донбасс. Немцы поспешно отступали, угоняя с собой военнопленных. Тех, кто падал, пристреливали, их трупы оставались на дороге. Один труп окоченел в странной позе. В обнимку с одиноким придорожным столбом.
- Видно, он из последних сил дотащился до этого столба! - сказал ленинградец Александр Климович. - И, чтобы не упасть, вцепился в него…
- Так его и пристрелили... - буркнул Григорий Шелехов.
На привале Григорий увидел небольшую группу взятых в плен немцев. К ним подошёл молодой красноармеец, совершенно пьяный, в руках у него была бутылка водки. Взгляд его остановился на толстом, белом от волнения немце.
- Пей! - боец протянул ему початую бутылку.
- Не хочу! - жестами объяснил гитлеровец.
- Кому говорю… - он заставил пленного выпить всю бутылку, и тот, чтобы не раздражать доброго победителя, повиновался.
Когда водка была выпита, угощавший заорал:
- Что, вкусная на русской земле водка?
Пленный отшатнулся от него. Красноармеец выстрелил из винтовки немцу прямо в лицо. Голова толстяка лопнула, словно перезрелый арбуз.
- В таких случаях пленным опасно чем-нибудь выделяться из толпы, - сказал с огорчением Климович. - Но хоть выпил перед смертью!
- Пленным вообще быть опасно… - заметил Шелехов и занялся перемоткой портянок.
С 7 февраля красноармейцы, наконец, пересели на американские грузовые автомашины и дальше передвигались с относительным комфортом.
- Вот это жизнь! - сказал Климович, вытягивая стёртые в кровь ноги.
- Зато быстрее попадём в бой… - испортил впечатление Григорий.
После следующей короткой остановки советские бойцы уже погрузились в машину, когда из какого-то укрытия выскочил смуглый итальянец. Он был молод, в зубах зажата сигарета, руки подняты вверх.
- Браво Россия! - театрально выкрикнул он.
Не опуская рук, он подбежал к машине и, улыбаясь, жестами попросил дать прикурить. Паясничеством он хотел расположить к себе суровых русских парней, к которым не чувствовал никакой вражды. Однако один красноармеец почувствовал себя оскорблённым развязностью итальянца.
- Ах ты, гад! - выругался он и вскинул автомат.
Итальянец изменился в лице и, не опуская рук, дёрнулся в сторону, пытаясь спрятаться за борт машины, но короткая очередь достала его, и он мешковато свалился под колёса.
- Готов! - шофёр дал полный газ, и машина два раза ощутимо качнулась, переезжая передними и задними колёсами свежий труп.
Никто в машине не попытался предотвратить убийство, но никто его и не одобрил. Раздались даже осуждающие голоса:
- Ну, зачем ты так?.. Кому надо, разобрались бы с ним...
- Зачем им нужно было прислуживать Гитлеру? - напомнил Александр.
Везущая их машина притормозила. Железная дорога была разрушена, и колонны военнопленных двигались пешком. Немцы неохотно расступались, ведь морозы стояли трескучие, и снега выпало до метра.
- Сколько же их! - удивился кто-то.
Машина ехала по колее мимо бесконечного потока немецких военнопленных. Вдруг в колею без сил упал тощий немец. Водитель остановился и спросил у сидящего рядом капитана Мителина:
- Что делать?
- Дави фашиста! - велел тот азартно.
Пленный беспомощно барахтался в глубокой колее, потом руки вверх поднял и жалобно закричал:
- Русс, спаси меня!.. У меня дети! - показывая па пальцах, сколько именно - четверо. 
Григорий ловко соскочил из кузова на пружинистый снег. Сначала он замыслил выбросить немца из колеи. Поднял его, а тот уцепился за него, шепчет в лицо:
- Русс солдат, спаси меня! Я погибаю!
Он взял немца, снял с него истрёпанное вшивое тряпьё, вопреки желанию, и посадил в кузов. Под ногами валялся тюк ненужных зимой шинелей. На него накинули сразу несколько. Пленный немного согрелся и что-то забормотал, им непонятное.
- Почему ты ему помогаешь! - удивился Климович.
- А ты почему выжил в колонии? - спросил его Шелехов.
- Благодаря тому громиле…
- Вот и мне тоже когда-то помогли! - ответил бывший заключённый.
Когда они приехали в Михайловку, на площади стояли десятки дымящихся походных кухонь. Шла кормёжка многочисленных пленных. Водитель остановил машину, немец вылез, вынул из кармана красивый футляр и подал Григорию. Он поблагодарил за подарок, и они поехали дальше, а пленный торопливо пошёл к кухням.
- Что там? - торопливо поинтересовался Саша.
В футляре оказалась бритва с набором, на плоскости было выгравировано число:
- 127.
Фамилия и имя немца. На другой стороне было написано, что он награждён ею Гитлером за бои в Югославии.
- Значит он снайпер… - тихо сказал Шелехов.
- Откуда знаешь?
- Обычно они ведут счёт убитым.
- Красивая! - завистливо оценил Климович и отвернулся.
Поступила команда продолжить движение, но машины уехали на другой участок. За несколько дней они прошли пешком под сотню километров. Усталые и мокрые солдаты собрали всё, что могло гореть и вопреки приказу развели слабосильный костёр. Григорий с натугой стянул сырые сапоги и начал сосредоточенно сушить драные портянки на чахлом огне. Костёр мгновенно окружили солдаты из пополнения, неуверенно шедшие вперёд.
- Каково на фронте? - спросил дрожащий рядовой.
- Скоро поймёшь…
- Всех ли убивают? - продолжил расспрашивать новобранец.
- Новобранцев всегда можно отличить от бывалых солдат, - сказал с усмешкой младший сержант Кошелюк. - Они суетятся, не находя себе места и предвкушая встречу с фронтом.
- Бывалые же, как только выпадает свободная минута, - поддержал его Григорий, - садятся, поставив автомат между коленями, и расслабляются, отдыхая всеми клетками своего тела.
- Однако они могут собраться в долю секунды, быстро оценить обстановку и, если надо, вступить в бой.
- Мы такие…
Вдруг неподалёку разорвался немецкий снаряд, и певуче засвистели ищущие осколки. Один из них, здоровенный и горячий, урча, прошёлся Григорию по мокрой спине, вырвал весь зад шинели и, сердито шипя, плашмя упал на снег. Усталый и отупевший от бесконечных боёв он продолжал равнодушно сушить портянку, по-видимому, даже не изменившись в лице.
- Тушите быстрей костёр! - хрипло крикнул Кошелюк. - Немец бьёт на свет.
- Погреться не дадут…
Солдаты стали судорожно разбрасывать ногами горящие сучья, оправданно ожидая нового залпа. Шелехов потрогал поясницу, грязно вспомнил немца и его маму, так как понял, что теперь придётся мёрзнуть. Новобранцы были ошеломлены, испуганы - для них происшествие было диковинным и ужасным…
- Всегда у вас так? - спросил прыщавый солдатик.
- Энто ишо цветочки…
Между тем в боевых действиях наступила ночная пауза. Немцы включили радиорепродукторы, и во мраке украинской ночи громко зазвучала знойная мелодия:
- «Рио-Рита».
Модного в предвоенные годы фокстрота. Григорий залез в подвернувшуюся воронку, но резкий ветер всё время отворачивал полу драной шинели, оголяя голую спину.
- Чёрт, как холодно! - поёжился он и запахнулся плотнее.
- А если сходить к интендантам, - несмело предложил новобранец, - попросить другую шинель…
- Энти тыловые крысы скорее удавятся, - буркнул Григорий.
На другой день наступление удачно продолжалось. Однако было ясно, что немцы постепенно оправлялись от неожиданности, подбрасывали свежие силы. Обстрел с их стороны многократно усилился. К исходу дня Шелехов почувствовал, что заболевает.
- Продуло-таки через дыру в шинели! - определил он причину.
Григорий дрожал в лихорадке, зубы его лязгали, как у голодного волка. Видя это, ротное начальство приказало ему отправляться в тыл и отлежаться в шалаше у пушек.
- Идти нужно километров восемь... - предупредил старший лейтенант. 
- Дойду…
Дорогу он представлял себе весьма приблизительно. Шёл по наезженному машинами и танками пути. Вскоре стало совсем темно. Стрельба доносилась откуда-то издали. Зарево осветительных ракет вспыхивало у самого горизонта.
- Я совсем один под усыпанным крупными звёздами небом, - голова кружилась и болела.
Часто он терял контроль над собою и не понимал, где находится. Сохранялось только осознание необходимости двигаться дальше и не останавливаться ни в коем случае. Когда забрезжил рассвет, на дороге появились трактора с пушками, едущие ему навстречу.
- Счастливое совпадение! - это переезжала вперёд батарея их полка.
Григория посадили на прицеп, укрыли брезентом, а когда приехали на новое место, положили у печки в шалаше.
- Ежели бы я разминулся с вами, - признался он честно, - то не нашёл бы никого…
- Спи!
- Совсем заблудился, и Бог знает, чем бы энто всё кончилось! - прошептал Шелехов и крепко заснул.
Пушки стреляли, а он выгонял хворь, почти улегшись на раскалённую печурку. Через день простуда отступила. Придя в себя, Григорий вылез утром на запоздалое солнышко и, едва успев оглядеться, бросился наземь с криком:
- Опасность!
Со страшным ворчанием прилетел здоровенный снаряд, отскочил от земли и взорвался. Два батарейца, не обладавшие быстротой реакции, которая вырабатывается на передовой, были убиты.
- А ить они спасли меня… - подумал он с сожалением.
За двенадцать дней их стрелковая дивизия прошла с тяжёлыми боями от нижнего течения Дона и Северского Донца до реки Миус. Здесь германскому командованию удалось стабилизировать отступление своих войск. Советско-германский фронт снова замер в тревожном ожидании начала летней компании.

***
Много месяцев подряд большая семья Сафоновых не собиралась в полном составе. Родители и младшая дочь Саша после освобождения из тюрьмы жили на небольшом хуторе в самой чаще дремучего Брянского леса. Погорельцев приютила дальняя родственница, у которой в партизанах погибли муж и двое сыновей.
- Поможешь мне Илья Афанасьевич по хозяйству, - сказала она Сафонову.
- О чём речь! - пообещал тот, прокормить семью можно было, только обрабатывая небольшое поле посредине сплошного леса.
Старшая дочь Мария давно находилась на работах в Германии, и от неё предсказуемо не было никаких вестей. Старший сын Николай после их ареста ушёл из полицаев и воевал в партизанском отряде.
- Колька нигде не пропадёт! - уверенно говорила его мать Авдотья. - Оборотистый хлопец у нас получился…
- Это точно! - согласился довольный отец.
Больше всего они волновались за младшего сына Митю. После того как его отвели из тюрьмы в госпиталь городка Донаха о нём ничего не было слышно.
- Не переживай Дуня! - успокаивал он супругу. - Авось выживет…
- Дай то Бог!
Тот действительно устроился неплохо. В помещение лазарета, где лечился Митя Сафонов вдоль стен стояли койки для двух десятков человек: мужчин, женщин и детей. Каждое утро в сопровождении красивой русской медсестры приходил высокий, рыжий немец-доктор и спрашивал:
- Как тела, пан?
Доктор сначала интересовался как дела, потом педантично мерил температуру, давал таблетки. Для больных, кто не мог вставать по нужде, предоставлялась удобная «утка». Для ходячих имелся сортир на улице.
- Культурная нация! - изумлялся мальчик больничным порядкам.
Через месяц планового лечения Митя выздоровел и его нужно было отправить домой. Красивая санитарка Ольга спросила его:
- Чей ты?
- Я из деревни Криницы.
- Может кто-то прийти за тобой?
- Батьки были в тюрьме, - горько заплакал он, - может быть уже никого в живых не осталось…
Другие близкие родственники тоже не смогли прийти за ним. Тётка Ульяна за отказ идти рыть окопы, тоже была посажена в подвал с грудным ребёнком.
- Подвал был битком набит «отказниками», и ребёночек задохнулся от духоты! - объяснил мальчик.
- Тогда будешь жить при лазарете, помогать с больными, - решила сердобольная медсестра. - Убирать, мыть и всё такое…
- Я завсегда с удовольствием! - заверил воспрявший духом Митя.
Так он прижился в лечебном заведении и вскоре стал незаменимым работником. Сотрудники госпиталя и больные настолько привыкли к нему, что иногда не замечали вечно что-то делающего мальчишки. Однажды он стал невольным свидетелем откровенного разговора Ольги с дородной бабой.
- Сижу я как-то энтой зимой в своей хате, - хохотнув, начала рассказывать молодуха, - скучаю без мужицкого внимания. Муж мой Василий как ушёл на «финскую», так и сгинул…
- Понятно! - хихикнула медсестра.
- Вдруг стук в дверь! - округлила глаза рассказчица. - Я открываю, там стоит огромадный немец, тычет в меня автоматом и талдычит: «Essen!»
- Еду значит, требует… - метко вставила Ольга.
- Только я наклонилась, чтоб открыть люк в подпал, а энтот охальник ловко задирает мне юбку на голову…
Митя знал, что деревенские бабы одевали одну поверх другой несколько домашних ситцевых юбок, а нижнего белья не носили. От картины описываемой молодухой у него перехватило дыхание. Он забился в угол, боясь выдать себя, а баба продолжила:
- Сделал немец своё дело, взял продукты и ушёл. На следующий день снова стук в дверь. Я открываю, а там стоит незнакомый партизан и тоже требует еды. Наклоняюсь я, значит над лазом, и юбка сызнова оказывается у меня на голове…
- Вот повезло! - не скрывая восхищения, выдохнула медсестра.
- Но энто ишо не всё, - сказала довольная рассказчица. - Наутро топлю печь и снова стук в дверь. Я думаю, что вернулся кто-то из моих ухажёров и говорю, мол, открыто, а сама задираю юбку и становлюсь около лаза в подвал на четвереньки. С замиранием сердца гадаю, кто же из них пожаловал в гости и вдруг слышу: «Чего это ты кума стоишь раком посредине хаты с голой жопой?»
Ольга хохотала так, что возмущённо зазвенели шприцы для уколов в нержавеющих ёмкостях для стерилизации.
- Энто кум Петро зашёл ко мне за самогоном! - сказала красная от смеха молодуха.
- Не вовремя…
- Ну почему же, - не согласилась баба, - он тоже по итогу ушёл шибко довольным!
- Эх, мне бы так!
… В конце июля со стороны Орла послышалась яростная канонада. Немцы забегали, стали давать отрывистые лающие распоряжения. Всех больных из лазарета разобрали близкие родственники, остался один Митя.
- Раз больных нет, - предупредила его Ольга, - кормить тебя не будут…
- А что же мне делать?
- Напиши записку тому, кого знаешь в Донахе.
За Митей через несколько дней пришла зажиточная дальняя родственница Наталья и принесла свежие пышки, бутылку подслащённой сахарином воды.
- Я не ел до этого пять дней! - слёзно пожаловался он. - Ослаб до того, что, поймав вшу на своих толстых вязаных носках, но не имел сил раздавить её на ногте.
- Бедный!
- Если нужно вставать, хожу, передвигаясь вдоль стены.
Митя съел пышку, запил сладкой водичкой и, голова закружилась…
- Тошнит! - признался он слёзно.
Однако немецкий доктор мальчика со свахой не отпустил. Он важно сказал:
- Пусть приходит его мать и забирает.
- Для немца порядок, - уважительно сказала Наталья, - даже в суматохе отступления должен оставаться порядком.
- Глупость это, а не порядок! - буркнул мальчик.
Всех оставшихся жителей выгнали на большак и погнали на Запад. Ночное небо на востоке, со стороны Орла полыхало и гремело ужасным кумачовым заревом.
- Как живой щит нас используют, - сказала шагающая рядом с Митей разбитная молодуха.
- Как это?
- Думают, что наши самолёты так бомбить не будут…
На станции Унеча их погрузили на открытые платформы, перевозящие военную технику. Советские самолёты летали прямо над вагонами, но лётчики видели гражданских, поэтому не стреляли. Так они доехали до небольшого неизвестного городка в Украине.
- Надо нам Митя возвращаться, - подсказала ему попутчица, которую он уважительно называл Тимофеевна.
- Давно пора… - согласился он.
По пути, угнанные с ними земляки, постепенно исчезали. Во время  стоянки на пыльном украинском полустанке они тоже шмыгнули в сторону и направились домой. Всю дорогу они проговорили как родные люди.
- Тимофеевна, - спросил женщину Митя, - а вы как оказалась в нашем госпитале?
- Заболела… - ответила она. - А перед энтим сидела в тюрьме.
- За что?
- Ко мне иногда партизаны заглядывали! - скромно сказала женщина.
- Я тоже чудом выжил! - Митя рассказал ей свою историю.
- Хочешь послушать, как меня партизаны освободили? - спросила она мальчика. - Сидело нас в тюрьме городка Суземка человек двадцать, - начала неторопливый рассказ Тимофеевна. - Среди нас комиссар отряда Дайнеко, которого немцы случайно арестовали и не знали кто он такой. В любом случае немцы нас готовились расстрелять, и партизаны решили отбить пленников.
Митя слушал невнимательно, вяло переставляя босые ноги. Они уже прошли порядочный кусок пути, и у него почти не оставалось сил на эмоции.
- Их разведкой было установлено, что бдительность гарнизона Суземки днём принижена, немцы привыкли, что партизаны действуют только по ночам! - продолжила она энергично. - Двоим партизанам связали за спиной руки и повели в комендатуру. Из конвоиров пять бойцов оделись в форму немецких солдат, а двадцать партизан нацепили на рукава полицейские повязки. Энтот отряд среди белого дня вошёл в Суземку и двинулся по центральным улицам. Жители с сочувствием смотрели на пленных и были уверены, что их ведут на казнь. Когда отряд вошёл во двор комендатуры, группа ворвалась в помещение, расстреливая всех. Убили начальника полиции Богачёва, десять немцев и тридцать полицейских, а нас освободили.
- Повезло! - сочувствующе сказал Митя.
- Не то слово… нас в этот день должны были отправить на расстрел в Спиридонову Буду, - равнодушно сказала женщина. - Только я с партизанами не ушла. Лечиться пошла в наш госпиталь, а дальше ты знаешь…
Путники незаметно за три недели добрались до родных мест.
- Нужно найти гранату! - предложила в начале пути Тимофеевна.
- Зачем? - удивился Митя.
- Разрежем и достанем тол.
- Для чего?
- Если его развести и мазать раны, - заверила она спутника, - чесотка исчезнет.
Подросток не поверил, но на всякий случай сделал, как сказала умелая попутчица. Пока они шли раны действительно зажили и больше никогда не беспокоили Митю.

 
продолжение http://proza.ru/2012/12/28/23