Насмешка Луны фрагмент https youtu. be sNglSDbTjd8

                Наиль Акчурин

                Насмешка Луны

                повесть






                Не боится ни бурь, ни штормов океан.
               
                ЧЕЛОВЕК! Отличай от людей обезьян!
               
                Омар Хайям, XI век н. э.



               
                Глава 1.

                Паук

            В будничной суете привокзальной площади майским утром 1992 года

маленький, толстый мужчина, похожий на человека кавказской национальности, на

троллейбусной остановке изучал приклеенные к стеклу объявления. Лицо его было


непроницаемо. Он переводил взгляд с одного листочка на другой, затем записывал в

блокнот нужную информацию и периодически поправлял фуражку-«аэродром», которая

сползала с головы. Наконец мужчина просмотрел свои записи, закрыл блокнот и

направился к ожидавшей его женщине. Она стояла неподалеку, рядом с большими,

старомодными чемоданами, и держала за руку худенькую девочку-подростка.
      
        - Папа, папа, пойдем, - стала громко упрашивать девочка. Утомленная

переездом и ожиданием новых впечатлений, она нетерпеливо дергала женщину за руку.
      
          Идти было некуда. Чужой город, чужие дома и улицы. Алексей Яковлевич

Красин возвращался с поселения. Возвращался в гражданскую жизнь, которая за время

его отсутствия сильно изменилась, и теперь все нужно было начинать сначала.
    
     - Шеф, далеко?.. Куда едем? - подбежали с предложениями сразу несколько

водителей-частников.

       Красин имел обманчивую внешность хамелеона. Она менялась в зависимости от

обстоятельств, причем так часто, как того требовала жизнь. В данную минуту

расслабленности он был похож на незатейливого торговца урюком или мандаринами,

 имел несколько комичный вид, и водители, глядя на него, невольно заулыбались.

     - Пока свободны, - басом прохрипел Алексей Яковлевич и жестом указал

водителям то место, где они должны подождать.

      Неожиданная суровая категоричность и жесткий взгляд потенциального клиента

заставили водителей без лишних слов подчиниться.

      - Вот несколько объявлений... Можно что-то выбрать, - Алексей Яковлевич

протянул женщине блокнот.

         Супруга по поселению явно не одобряла затею с объявлениями.

      - Алеша, давай поедем к бабушке. - Галина Сергеевна просила с мольбой в

голосе.

         Она изучила характер мужа и обращалась к его разуму, к его жизненному

 опыту: надеяться затронуть железо¬бетонную душу или проволочные жгуты нервов не

 приходилось.

         Несколько секунд на неё смотрели стеклянные глаза, без единого намёка на

доброту.  Алексей Яковлевич никогда не поднимал на жену руку, но Галина Сергеевна

знала, что если такое случится, то опустится она вместе с её смертью.
 
     - Хорошо. - Красин взял чемоданы и подошёл к стоянке машин.

     Он называл водителям адрес, но те лишь недоуменно пожимали плечами. Наконец

 один из десяти откликнулся: - Знаю, в Заводском районе есть такая улица.

    Тридцать рублей - и поехали! - Водитель задиристо кивнул головой, указывая на

жёлтый, потрёпанный годами автомобиль «Москвич».

     Шел седьмой год «перестройки», цены повышались по заданному ритму ускорения,

 не оставляя, кроме «гласности», иного выбора. Алексей Яковлевич сел рядом с

 водителем. Жена и падчерица - на заднее сидение. За окнами замелькали улицы

города. Теплые лучи восходящего солнца будили всё живое. Падчерица - тонкое,

звонкое создание тринадцати лет - с любопытством разглядывала троллейбусы,

многоэтажные здания, скверы, памятники и не скрывала своего восторга. Галина

Сергеевна пыталась сдержать её неуёмную энергию:

     - Марина, не вертись.

     - Издалека вы едете? - задал для поддержания разговора оценивающий вопрос

водитель.

     - Издалека... из тюрьмы, - быстро ответила за родителей падчерица.

     - Марина, что ты говоришь?..

      Возможно, ребёнок пошутил, но больше вступать в банальные разговоры

водитель уже желания не испытывал...

       Адрес бабушки им дали на поселении перед самым отъездом и предупредили:

    - Дом у неё невзрачный, вроде землянки, зато надежный...

      Только так не хотелось себя ничем связывать с прошлой жизнью. А что

остаётся делать? И как от этого груза избавиться?.. Лучшие, самые лучшие годы

прошли за колючей проволокой. Определился новый круг общения, иной порядок бытия.

 И уже в этой жизни ничего изменить нельзя.

     Галина Сергеевна отбывала срок по статье 92 УК РСФСР за хищение

государственной собственности в особо крупных размерах. Как она считала и

доводила до сведения своих знакомых, что является жертвой бывшего начальника -

директора уфимской трикотажной фабрики. И тюремное заключение в шесть с половиной

 лет отбывала за него, так как по молодости лет, работая главным

бухгалтером, опрометчиво подписывала документы. Одним словом, пострадала за

любовь.

     Галина Сергеевна любила сильные натуры, сильных волевых мужчин. Именно эти

качества нравились ей в Красине больше всего. У него было много и других

достоинств: ум, целеустремленность, жизненный опыт. Только в минуты гнева они

становились почти незаметными за звериным рычанием отстаивающего свои законные

 права самца. Однако такое случалось очень редко: наверное, возраст давал о себе

знать. И рядом с мужем она всегда чувствовала себя уверенно. А что еще женщине

нужно?.. Как сложится их новая мирская жизнь?

       Через двадцать минут многоэтажные здания сменились деревянными,

 покосившимися от времени трухлявыми домами. После нескольких поворотов

асфальтовая дорога преобразилась и превратилась в сплошные ухабы и колдобины.

      - Куда дальше?

Машина медленно катилась по незнакомой улице, так что водитель в любой момент был

 готов ее остановить, либо повернуть в нужном направлении.

Алексей Яковлевич сидел, задумавшись: с одного поселения на другое... как жили в

 семнадцатом веке, так и живут. Ни воды, ни газа, туалет на улице, возможно, даже

 используют керосиновые лампы вместо электричества.

     - Куда дальше? - переспросил водитель.

     Алексей Яковлевич пожал плечами.

     - Ну, я тоже не знаю.

     -  Подожди, сейчас расспросим прохожих. Может, кто из них нам подскажет; вон

 у колонки женщина набирает воду.

      Женщина у колонки сразу же определила:

     - Баба Даша, вон её дом на косогоре.

       Поначалу, глядя на покосившуюся, ветхую землянку, можно было подумать, что

 это хлев для скота, сарай для садового инструмента и всё что угодно, только не

 жильё человека.

     Столько ждать свободы, чтобы жить в таких условиях.

     Красин расплатился с водителем и подошёл к некрашеной, почерневшей от влаги

 калитке. Звонка, естественно, не было. Алексей Яковлевич оглянулся, посмотрел на

 жену и падчерицу: взгляд жены был взволнованным, а падчерица смотрела с

любопытством. Красин пожал плечами, со скрипом открыл калитку и по заросшей

сорняками тропинке направился к дому. На пороге появилась древняя-древняя

 старуха, маленькая, сухонькая, скорее всего, ровесница землянки.

       -  Здравствуй, мамаша! - закричал Алексей Яковлевич, предполагая, что

 старуха уже ничего не слышит.

      - Здравствуйте, здравствуйте.

     Старуха стояла, прислонившись к косяку, то ли опираясь, то ли поддерживая

 свою хибару. Одну руку она держала около рта, придерживая край крепдешиновой

 косынки.

     -  Постояльцев пустите? - все так же громко обратился к ней Красин.

        - Пущу, отчего же не пустить, - оживилась баба Дарья. - Проходите в дом,

 посмотрите...

       Ожидать внутри землянки разительную перемену, в отличие от её внешнего

вида, бессмысленно, но тем не менее Алексей Яковлевич ещё на что-то надеялся. Он

 взглянул на низкий беленый потолок с коричневыми, от дождевых струек, разводами,

 засаленные обои и пожалел, что прислушался к мнению жены.

       - Сколько, бабуля, хочешь за проживание?

       - Да сколько... - у бабы Дарьи мелькнула в глазах жизнь. - Сделайте ремонт

 и живите себе...

       Баба Дарья боялась оставаться дома одна. Присутствие людей вселяло

 уверенность, что не умрёт она забытая всеми.

      Алексей Яковлевич пожал плечами, занес в комнату чемоданы и тяжело,

обреченно вздохнул. Жена и падчерица стояли рядом, внимательно разглядывали

«убитую», покалеченную временем обстановку.

       Так убого и мрачно начинался новый долгожданный период жизни.


                ***

     В 1936 году в небольшом селе под Ленинградом в многодетной, дружной семье

Якова и домохозяйки Софьи родился одиннадцатый по счёту ребёнок.

        Тридцатидевятилетняя Софья измучилась, вынашивая младенца. Он брыкался,

ворочался, высасывал из матери последние соки, так что Софья превратилась в

ходячий труп с огромным животом. Яков несколько раз приглашал доктора. Жена

падала в обморок, и ему казалось, что он её потеряет.

     Состояние тревоги не покидало дом Якова Цикацина последние месяцы перед

 родами. Доктор определил нехватку витаминов, и вся семья старалась помочь

 роженице. Старшие девочки вели хозяйство. По выходным дням Яков с двумя

сыновьями и дочерьми возил продукты с подсобного хозяйства на ленинградский

 базар, оттуда на вырученные деньги привозили фрукты и лекарства. Однако угроза

здоровью Софьи преследовала семью до последнего дня. Яков глядел на жену и думал:

 «Что за дьявол примостился у неё в животе?»

     После появления на свет сына в недоумении смотрел на ребёнка и не верил

 своим глазам: «Вроде ребёнок, как и все остальные...»

     Тяжелые поздние роды окончательно расшатали и подкосили здоровье роженицы.

  Софья стала напоминать изможденную старуху. Вряд ли кто бы мог признать в ней

 выпускницу института благородных девиц. Ей постоянно нужны были лекарства,

 квалифицированная врачебная помощь и уход, поэтому семье пришлось расстаться с

 хозяйством, с домом и перебраться в Ленинград.   
               
      Казалось, что за событие - одиннадцатый по счёту ребёнок, а вот жизнь семьи

 круто изменилась. Город не деревня, здесь другие законы бытия.

      Очень грустно и горько было менять привычный сельский быт на городские

 рабочие кварталы. Человек всегда больше всего боится нового, неизведанного,

неопределенного. Но трудолюбивые умелые руки ценятся везде и во все времена. Яков

 пошёл работать на завод, с ним старшие девочки стали приобретать рабочие

профессии. С работой освоились быстро, с коллективом подружились, и трудовые

вахты теперь представлялись неотъемлемой частью жизни... Малыш Изя оказался

спокойным бутузом, который теперь сосал соки из всей семьи. В восемь с половиной

 месяцев он, на радость всей семье, побежал. Почти никогда не плакал. Его могли

 оставлять одного в коляске без опеки на несколько часов, и он играл, думал,

мечтал. Напоминал о себе лишь тогда, когда здоровый, растущий организм требовал

 питания. Первые его детские воспоминания были связаны с солнечным майским днем и

 многолюдными колоннами демонстрантов. Изя сидел на плече у отца и смотрел на

 флаги и транспаранты, воздушные разноцветные шары и массовое веселье с музыкой,

песнями и танцами. Мама стояла рядом, держала за руку пятилетнего брата Бориса.

За второклассницами Люцией и Еленой ответственно следил двенадцатилетний Иосиф.

 Опора и надежда, старшие дети отдавали дань солидарности вместе со всеми

трудящимися мира. Эльвира, Роза, Лида - в рабочих заводских колоннах. Андрей,

Евгений и Мария - в рядах школьников.

     Время до войны летело быстро и счастливо. Семья освоилась с городской

 жизнью, влилась в рабочий ритм. Заботы сменялись радостями. У каждого в семье

 были сокровенные мечты, маленькие тайны и переживания, и все они были общими.

Выпорхнула из дома замуж за инженера Галкина - худого, кудрявого очкарика -

старшая дочь Эльвира. Иосиф на соревнованиях по шахматам занял первое место по

 Ленинградской области среди своих ровесников. Но прежде его незаурядные

способности сумели оценить старшие братья и все любители-шахматисты из соседних

 дворов. Первым стремительную позиционную атаку белых фигур не выдержал пенсионер

 Круглов - любитель газетных шарад и шахматных головоломок. Он опрометчиво

пообещал в случае своего проигрыша угостить всех детей мороженым.

     Коммерческий успех дал обильную пищу для организации семейного подряда,

 способного укрепить благосостояние и бюджет семьи. Иосиф к тому времени учился в

 седьмом классе, но, щуплый и неспортивный, мог с виду сойти за пятиклассника.

 Рядом с ним на лавочку для отвода внимания и бдительности соперника сестра Мария

 сажала Изю и Бориса. Андрей и Евгений подзадоривали незадачливых уличных

шахматистов, кивая на Иосифа, улыбались:

       - Это у нас в семье самый слабый игрок. Если вы его обыграете, тогда уж

 нам придется за него отыгрываться.

      Обычно ставка была десять рублей. Иосиф маленькими ручонками расставлял

 фигуры, отодвигал на затылок тюбетейку, устремляясь в тайны игры, принимал

 приносящую ему удачу позу, скрещивал под стулом ноги, а на груди руки и затем

уже приступал к игре. Как правило, десятью рублями дело не заканчивалось.

Соперник, проиграв партию в пять минут, желал отыграться. Для него было очевидно,

 что это нелепая случайность - подставка или зевок. И останавливал свой игровой

 пыл, лишь когда проигрыш приближался к цифре сто. Из вырученных денег Иосифу

причиталось двадцать рублей, он с чувством добротно выполненной работы прятал их

 в тюбетейке и шел учить теорию шахмат. Борис и Изя получали по леденцу.

Остальные деньги старшие братья тратили по своему усмотрению, но исключительно на

 благие дела. Вскоре все соседские дворы были обыграны, и братья стали заманивать

 случайных прохожих, в чем были изобличены завистливыми соседями, и семью посетил

 участковый милиционер.

       Гнев отца был безмерным и грозным. Изя и Борис плакали вместе со старшими

 братьями и сестрами. Для Изи это был не страх и стыд, а нечто жуткое, сжимавшее

 душу. Подобное чувство он испытал в раннем детстве еще один только раз. Друг и

одноклассник Иосифа, живший в соседнем подъезде, Славка Лотков подбил из рогатки

 воробья. Вся ватага пацанов заметила место падения птицы и бросилась к бачкам с

 мусором, где прятался подранок. Изе скоро должно было исполниться пять лет, он

 уже был самостоятельным мальчишкой и побежал вслед за всеми. Раскидывая мусор,

 пацаны усердно искали добычу, а найти никак не могли. Но птица с подбитым

 окровавленным крылом не выдержала боли. В отчаянии, с громким щебетанием

 попыталась взлететь. Усиленно работая одним здоровым крылом, заметалась на

асфальте между детьми, выпрашивая у людей защиты и спасения. Дети расступились, и

 окровавленный воробей стал биться у его, Изиных, ног, приводя мальчугана в

 состояние ужаса. Изя не плакал, просто чувство восторга и победы сменилось

 щемящим чувством огромной, непоправимой вины. И для него уже как бы следствием

этой вины стала общечеловеческая трагедия, которая опустошила ленинградские дворы

 и обездолила их семью.

Пятерых детей унесли война и голод блокады. Эльвира, инженер Галкин, старший брат

 Андрей погибли на фронте. Евгений и Иосиф, которым минуло восемнадцать и

 шестнадцать лет, погибли, будучи участниками Ленинградского ополчения. Не дожив

 до десятилетнего возраста, заболел и умер Борис.

        Смерть своим крылом обильно обагрила свитое гнездо.

Окончанию блокады, концу войны радовались со слезами на глазах. Пять девиц и один

 наследник остались у Софьи и Якова. Сражённые печалью, они превратились в

старика со старухой. Но горем была охвачена вся страна. Война вошла в каждый дом,

 в сердце каждого человека, в их судьбы. А жизнь продолжалась... Изя пошёл в

школу. Девчонки подросли, стали невестами. Всё чаще задавались вопросом о

замужестве. Природу не обманешь. Для Якова и Софьи возникли непредвиденные

проблемы: где найти дочерям достойных женихов? Лучшие парни остались лежать на

поле сражения.

       Всё чаще в доме возникали девичьи склоки и истерики. Изя не любил бабские

 разборки, раздражительность, ссоры по пустякам и частенько пропадал во дворе

среди своих сверстников. Всё чаще был предоставлен самому себе. Когда ему минуло

 четырнадцать лет, в один из дней он пришёл домой и объявил:

          - Учиться не буду...

Яков укоризненно посмотрел на сына (только этого не хватало) и сказал:

          - Не хочешь учиться, иди работай.

Работать Изя тоже не хотел. Яков строго окинул парня взглядом, разделил ребром

 ладони скатерть стола и сказал:

         -  У нас только два пути - или иди работай, или иди учись. Или, - сказал

 в дополнение, - уходи из дома.

Так в четырнадцать лет Изя покинул отчий дом. Такой прыти Яков от сына, конечно,

 не ожидал.



                ***

         Что делать? Как жить? С чего начать? На эти вопросы у Алексея Яковлевича

 ответов не было. Жизнь за годы заключения изменилась до неузнаваемости. Хорошо

 тому, кто распознал её смысл, нашёл и занял заветное, предназначенное ему место

и никому не мешает. А кто не нашёл? И всегда лишний. Тем-то как быть?!

         Выход для Алексея Яковлевича Красина был очевиден: обратиться к

тюремному братству. Но как же он устал от этих людей с их жестокостью и цинизмом,

 грубостью и коварством. Можно хоть на свободе быть от них независимым: не видеть

 и не ощущать подлость, озлобленность к окружающему миру, нескрываемое лицемерие;

 общаться с людьми, исповедующими мораль и устои крепкого, здорового общества. Но

 это самообман. Бред. Куда от этого уйти и скрыться? Эти люди везде и повсюду, и

 мораль их главенствующая. Вся страна жила, да и живёт, как огромная зона, а

 участки, огороженные колючей проволокой, всего лишь усугубляют изъяны,

завуалированные мнимой свободой.

        Тяжело жить и приспосабливаться, когда нет ясных, чётких, доступных

пониманию гражданских норм и законов. Плохо, когда они есть, но не соблюдаются.

 Но хуже всего, когда свод законов трактуется произвольно и наказывают по выбору

 или как рука ляжет. В списках для наказания Алексей Яковлевич Красин числился

первым.

        Делая робкие попытки освоиться в «свободном» обществе, он отчётливо

осознавал, что всё чаще вспоминает поселение и зону, где правила существования он

 отслеживал сам. Там за колючей проволокой мог не единожды проститься с жизнью,

 но это право отстоял. В жестокой борьбе утвердил авторитет и уважение. А в этой

 незнакомой для него жизни он — ноль, господин Никто. С дрожью в теле гнал эти

мысли, но, как ни мучительно больно осознавать, без связи с прошлым не выжить.

        Уже на следующий день после приезда появились гости. (Служба информации

работала на должном уровне.) Ссылаясь на убогость существования, Красин гостей в

 дом не пригласил. Взял адреса и телефоны, а про себя решил: не спешить. Да и

какие люди приходили - мелкие шестёрки. Кто за ними стоит? На зоне они ничего

собой не представляли.

       Единственно кому он искренне был рад - это Фиме. Что их могло связывать?

 Может быть, возраст. Непохожие внешне, с различным уровнем интеллекта и

эрудиции, они в заключении держались друг друга. Фима освободился на год раньше и

 пришёл лет на пять позже, когда Красин по второму разу скрупулезно перечитывал

 тюремную библиотеку.

Михаил Владимирович Фимченко — в прошлом спортсмен, боксёр, кандидат в мастера

спорта. Отпечаток боксёрских перчаток остался навсегда на его физиономии: нос со

 шрамом сплющен, подбородок составлял основу лица. Шея как будто отсутствовала:

большой торс сливался с крепким затылком в гротесковый монолит.

       В первый свой визит он принёс бутылку водки. Часа два сидели на маленькой

кухне. Фима рассказывал об обстановке в городе, о своей работе, вспоминал

прошлое. Незаметно опустошили бутылку, и Красин выставил непочатую поллитровку. В

 предвкушении приятного вечера Фима разгорячился:

      - Лёха! Город сопляки держат. Мы их с тобой в два счёта приструним. Ты

авторитет, за тобой пойдут. Я тоже год, не сложа руки, сидел. Человек двадцать у

 меня в подчинении есть. Парни как на подбор.

      Алексею Яковлевичу всегда нравилась наивность друга. Фима прекрасно работал

 в драке руками, мог подчинить сотню-другую парней, но вот руководить,

анализировать, координировать действия - для него непреодолимая задача. В этом он

 и просил ему помочь.

      Красин ни да, ни нет Фиме не ответил. Обидеть не хотел, а заниматься

 бандитизмом душа не лежала. Да и стар он уже для таких дел.

       - Фима, мне нужно осмотреться.

       - Да чё присматриваться, - перебил Фима.

       - Ты не перебивай, - Красин сверкнул глазами. - Сопляки, что держат город,

 всего лишь марионетки, - он посмотрел на Фиму и понял, что для его мозгов это

высший пилотаж. - Город держат не сопляки, а серьёзные, умные люди. Они

 организовали беспредел. Грабят народ на законном основании, используя все

структуры власти. И мы им в этом деле не нужны.

       - Вечно ты всё усложняешь, - Фима опустил голову.
 
       - Фима, - Алексей Яковлевич положил руку на плечо товарищу. - Мне нужно

осмотреться. Не гони, всему своё время.

Фима не рассчитывал, что Леха Красин тут же согласится. Информацию он закинул,

 пусть пережёвывает. В свою очередь Алексей Яковлевич думал о завтрашнем дне, как

 ещё жизнь сложится.

        Фима приходил несколько раз. Так же сидели на кухне и выпивали. Галине

 Сергеевне это не нравилось. Ну не нравился ей Фима, и всё тут. Последний «тёплый

 приём» состоялся на нейтральной территории. Было около пяти часов вечера. Купили

 две бутылки водки и решили посидеть в летнем кафе напротив парка «Липки».

 Заказали кофе, воды, пару салатов, чтобы всё было достойно. Фима выпил стакан

 водки и наслаждался идущим внутри организма процессом. А тут молодая, наглая,

здоровая поросль за соседним столиком начала дурачиться: громко кричать и

смеяться. Фима не выдержал и сделал замечание.

       - Отдохни, отец, — пацаны начали орать ещё громче. Фима стал горячиться, а

 Алексей Яковлевич как мог его успокаивал:

       - Не обращай внимание. Не видишь - дебилы.

       - Ну, чё, дед, пойдём выйдем? - задирались ради смеха парни. - Что,

 испугался? Испугался? — И ржали от души на всю округу.

Наверное, эта компания собиралась каждый вечер, потому что, кроме Фимы, на них

 внимание никто не обращал.

         - Ну, что, козёл старый...

       Слово «козёл» было сказано опрометчиво. Фима выскочил из-за стола,

 подбежал к пацанам, не успевшим ничего понять, и сделал два коротких удара. Двое

 слетели со стульев и остались лежать на асфальте, остальные разбежались. Фима

взял одного лежащего за волосы приподнял голову и, глядя парню в глаза,

прокричал:

        - Я Фима! Фима! Понял?! - И треснул его головой об асфальт...

Настроение на вечер было испорчено. Не нужна ни эта водка, ни эта компания. В

конце концов, что уж, такой большой друг ему Фима?

        - Знаешь, Фима. Ты уж извини, нет у меня сегодня настроения. Может быть,

 как-нибудь в другой раз посидим.

Алексей Яковлевич посмотрел на разъярённого Фиму и, не дожидаясь ответа, пошел к

 троллейбусной остановке.

       Фима после этого случая на долгое время пропал из поля зрения Красина. По-

видимому, тоже понял, что в обыденной жизни дружба не сложилась. Лучше оставить

 отношения такими, какие они есть. Да!!! У него есть гордость и всё такое...

       Время шло, а деньги таяли. Спасибо жене - она успевала подрабатывать. Днём

 работала технологом на пром¬комбинате, вечером убиралась на заводе.

Куда податься честному зэку? Президентом банка? Агентом по продаже недвижимости?

Или ещё куда?

       Алексей Яковлевич не находил нужного решения. Необходимо что-то

предпринять. Но судьба испытывала терпение. Понятно, что без рекомендации с его

трудовой книжкой трудно найти подходящее место. Он перебирал предложения,

 встречался с руководителями малых предприятий и для себя отмечал: «Не то. Всё не

 то».

         В работе, как при взаимной любви с женщиной, нужна поэзия души,

 ниспосланная Всевышним. Красин четко следовал этому принципу, надеялся дождаться

 знамения, которое ясно даст знать, что он на верном пути. Беспокоило только

одно: как скоро оно посетит? И посетит ли вообще?



                ***

       Изя уходил из дома не на пустое место, и разыграл дома фарс не случайно.

 Последнее время у отца начали сдавать нервы, и он при всяком случае кричал:

      - Уходите. Все уходите. Вон!

             Откровенно говоря, надоело. Надоели эти скандалы, вечные бабские

склоки, нищенская жизнь с постными щами и заштопанными носками. А тут в окружении

 появились люди, достойные подражания. Вернее всего, один человек - Вовка Гордей.

 Как он появился в их дворе, никто не помнил. Был он года на два постарше Изи.

Особыми габаритами не обладал, такой же, как все, худой и маленький. Черная

курчавая головка, темные изюминки глаз на веснушчатом лице. Маленький носик и

розовые губки вишенкой. Нежная, не терпящая прямых солнечных лучей кожа. Вечный

 мальчик, сирота с примерным, на зависть окружающим, поведением и хилым от

рождения здоровьем.

      Никто никогда не слышал, чтобы Гордей повышал голос или вступал в

 бесполезный спор. Всегда вежливое обращение к пожилым людям и уважительное к

сверстникам. Никто не мог сказать о нем что-нибудь дурное. Он был сама учтивость

 и праведность. Гордей ведь никому не рассказывал, как нравится ему, ласковому

 теленку, сосать несколько маток, сознавая, что своей родной рядом нет. Для него

 не составляло большого труда лишний раз сказать волшебное слово, ключ к открытию

 загадок человеческой души. Да ему просто очень нравилось играть с окружающими в

 поддавки. Это когда тебя считают несчастным, а ты доказываешь, что ты самый

несчастный, и радуешься, когда тебе верят и искренне любят. Все принимают за

 бедного и всегда голодного, а ты и не возражаешь получать подарки и подношения.

 Тебя видят слабым и больным... и ты проиграешь, поведав неприятную для людей

 правду... Кто осмелится обидеть убогого?! Его обязательно пожалеют.

      При этом легко и быстро можно распознать сущность человека. Всего несколько

 добрых слов нужно сказать «подопытному насекомому» о его величии, его талантах,

 красоте. И с упоением следить за судорожными конвульсиями его ума, побежденного

 гордыней. Как мало мудрых людей, кто бы достойно прошел испытание медными

трубами.

       А Гордей вовсе не был слабым и не считал себя обделенным судьбою. Под

 рубашкой детское тело было крепким, стянутым жилами. Ловкие руки выполняли

«ювелирную» работу карманного вора филигранно точно, аккуратно и быстро. Да и

головой Гордей соображал, опережая возрастные границы, в любом деле учитывал

 низменный человеческий фактор. Умел тонко, ненавязчиво отстоять своё мнение. И

не возражал, если оппонент впоследствии, любезно забывая, считал его своим.

Где жил? На что жил? Чем занимался? Никто не знал. Так придёт поболтает,

расскажет новости и уйдёт, как тот кот, который гуляет сам по себе. Изя любил

 слушать Гордея. Рассказы его были про воров, бандитов - романтиков жизни. И

откуда Гордей всё это знал? Придумывал, наверное... Изя Гордею тоже приглянулся.

 Всё чаще они оставались одни. Забирались на чердак или спускались в подвал

соседнего дома. И тогда Гордей рассказывал о своих похождениях, излагал своё

 понимание жизни:

       - Зачем работать целый месяц? Когда то же самое можно получить в пять

 минут. Зачем учиться в школе? Когда можно учиться в жизни. Школьные знания могут

 и не пригодиться, а вот знание и понимание жизни - всегда. Чтобы хорошо жить, не

 обязательно многое знать, надо просто многое понимать.

        -  Вон бабка, напротив вас живёт, всю жизнь «вкалывала» на заводе, а

 теперь с голоду помирает на свою пенсию.

       -  Да не поэтому она помирает, - пытался возразить Изя. - А потому, что

 война унесла мужа и двоих сыновей.

       -  Не-а. Это потому, что она жизнь не поняла. А если бы поняла, такого бы

не было. Вот я вчера обрезал у одной дамочки ручки у сумочки, в пользу

 бедствующих малолетних детей и сирот Ленинграда, а там пять бабкиных пенсий

оказалось. Понял? Вкалывают у нас только дураки. А живут те, кто отбирает. Хоть

 руками, хоть головой.

        - Как это?

        - А вот так это!.. Осталась мне от родителей, царство им небесное,

 комната в коммунальной квартире. По закону она мне не положена, так как я

 считаюсь малолетним. Но умные люди подсказали, и отнёс я кому надо две такие

 сумочки. Понял?.. Не понял? Вот я отбираю руками, а тот, кто взял с меня

 сумочку, - головой.

        Изя слушал внимательно, и каждое слово, смакуя, откладывал в памяти, как

 приятный и не всегда доступный вкус мороженого пломбир.

        - Вот здорово! Вовка! Возьми меня с собой.

        - Маленький ещё...

          И Изя ещё год ждал, пока вырастет. Но примером для подражания во всём

оставался Гордей. Вместе с ним он попробовал винишко с хорошей закуской. Около

Гордея появились девочки в экстравагантных юбочках. Изю они не волновали, желания

 ещё не проснулись, но жизнь такая нравилась.

         Дома происходящих с ним перемен не замечали. Просто не до него было. Да

 и в голову не могло никому прийти, что их маленький тщедушный Изя - вор.

         А Изя уже научился резать карманы, вытаскивать у честных граждан

кошельки и отлучать обывателей от сумочек. Затем по-братски делить куш, и

отдыхать, и отъедаться.

           В один прекрасный день он вдруг понял, что семья ему больше не нужна.

 К чему выслушивать житейские склоки, беспричинные скандалы, когда можно обойтись

 без этого? Снимать за приемлемую плату угол у Гордея. Гордей как будто и не

возражал и даже к переезду подталкивал.

Так Изя совершил первое в своей жизни предательство и даже этого не осознал. Но

 за всё в этой жизни нужно платить. За недостойные мысли. За скверные поступки.

 За непристойные желания. И лучезарный мир, так широко распахнувший перед ним

необъятные просторы, в один миг закрыл свои двери. Но Изя посчитал, что просто не

 повезло...

          Хорошо отлаженная машина добывания денег никаких сбоев не давала.

Работали осторожно, не зарываясь, пожрать сытно хватало — и ладно. Был обычный

весенний рабочий день. Светило солнце. Природа ещё спала. Лужи по утрам покрывала

 тонкая корка льда. Изя любил на неё наступать: тонкая корочка медленно со

 скрипом прогибалась, и на поверхность пробивалась вода.

          От нечего делать бродили по улицам, приставали и смеялись над

прохожими. Заигрывали с симпатичными девчонками, не упуская .момент прикоснуться

 к соблазнительным округлостям. Радовались вместе с природой новому дыханию

 жизни. И по-юношески были счастливы.

       Около базара заметили соблазнительную «сумочку». Рассредоточились и

осторожно начали преследовать жертву. Всё складывалось невероятно удачно. Дамочка

 влезла в битком набитый трамвай. Гордей зажал сумочку, так что никто и не

 заметил, как Изя отрезал ей ручки. Перед проходным двором Изя трамвай покинул.

        Рано. Слишком рано заволновалась дамочка. Бдительные граждане остановили

 трамвай и кинулись в погоню.

         Изя бегал быстро, не оставляя преследователям никаких шансов на успех,

 но в спасительной арке хорошо знакомого дома, как назло, оказался мужик. Он

 подставил подножку, и Изя кубарем покатился по асфальту. Подняться не успел,

 толпа навалилась и начала бить. Хотя сумочку Изя отдал.