Рождество 1945

    Глава из романа "C'EST LA VIE(се-ля-ви) МАЛЕНЬКИХ ЧЕЛОВЕКОВ"
            
- А ты помнишь, как мы праздновали когда еще была война,- спросила меня бабушка в последнюю нашу встречу,- ты ведь уже была большая? Должна помнить. Теперь Рождество и Пасху празднуют редко, если только такие как я старухи. Соберемся, поговорим, вспомним молодость, выпьем по чуть-чуть, споем. Куличи я уже не пеку, а вот несколько штучек яиц обязательно крашу. А вот играть стало не с кем.
Ну, конечно же, я помню то празднование. Даже во сне видела. Снился мне сказочный лес, такой,  каким его рисует на окнах мороз. Это даже был не лес, а какое-то дивное пространство, по которому я шла, а на меня со всех сторон лилась необычная, очень приятная музыка. Ее звуки обволакивали меня, потом подняли и понесли. Я  не летела, а плыла,  легонько поводя ушами, как рыбка плавниками в аквариуме. Под каждым деревом на больших листьях были разложены угощения: фрукты и сласти. Проплывая над ними, я брала, что мне нравилось. А музыка становилась все приятнее и приятнее. И вдруг я вижу, что прямо мне навстречу движется огромная голова без тела. Глаза ее горят, изо рта пышет пламя, а вокруг  кружат  ведьмы, черти. Но  все они какие-то нестрашные, совсем домашние.
Подплыла совсем близко и увидела, что то была вовсе не голова, а тыква, огромная при огромная. Вместо глаз и рта у нее дырки, а внутри у нее горит свеча, простая, стеариновая. А те, что вокруг – ряженые. И тут я понимаю, что это праздник Всех Святых Хеллоуин, на котором мне довелось побывать в Штатах.
 Но тыква и ряженые уже пропали, а вместо них идут колядующие с горящей звездой и вертепом. Это - православное Рождество. Для бабушки оно было главным праздником. Новый год был для нее формальностью. Его, конечно, мы, конечно, отметили, но как-то, походя, для порядка.
Елку установили в самой большой комнате, украсили ее орехами, яблоками и другими мелкими вещицами. Кое-что сделали сами.   Для стола готовилось изобилие: холодец из свиных ног, головы и ушей и разные колбасы - в канун праздника кабанчика закололи. Были и две больших бутыли наливок: сливовая и терновая. Сливы - из сада, терн - с еврейского кладбища, что неподалеку. Были и всякие соления.
Я тоже приставала с предложением помощи в стряпне. Чтобы отвязаться,  мне  поручили готовить чеснок для студня – очистить и нарезанный растереть деревянным пестом в  глиняной миске под названием макитра. Надеялись, что я повожусь и брошу. Было тяжело. Я залезла чесночными пальцами себе в нос и в глаза, пролила много  слез, но не сдалась.
В Сочельник , канун Рождества, есть можно было только с появлением первой звезды. В ожидании этой звезды я вся извелась и еще засветло стала  всматриваться в заиндевевшее окно, чтобы  не пропустить ее появление. Порой мне казалось, что я ее уже вижу, но бабушка  полагала, что ей виднее, когда всходить звезде. Я не спо¬рила, но потихонечку грешила, украдкой что-нибудь слямзивая со стола.
Пока в большой комнате накрывали праздничный стол, нас – это я и два моих двоюродных брата, дети старшей маминой сестры, один моего возраста, другой годом старше, чтобы мы путались под ногами, отправили, в другую комнату. Там пол  застелили соломой и в нее бросили несколько горстей орехов, и тому, кто  найдет больше всех, была обещана награда! Но я на награду не претендовала. Все мое внимание было занято звездой.
И вдруг с улицы донеслось пение, а сквозь замерзшее оконное стекло замерцали разноцветные огоньки. Наконец-то! Оказалась, что это звезда, но еще не та, которую ждала я. Это пришли колядовать, с Рождеством поздравлять.
Певцов пригласили в дом. Это были дети, все в латанных-перелатанных одежках, подшитых с заплатками валенках, некоторые в лаптях. Старшие несли звезду и какой-то на ящичек, обозначающий вертеп. У младших в руках были холщевые торбы для подарков.
Задули лампу и увидели, что звезда и домик светятся. Оклеенные цветной бумагой, они изнутри были подсвечены огарками  свечей. Дети, не теряя времени,  принялись колядовать, прихлопывая  ладонями и притопывая обмерзшей обувью.  Пели о  Христе и Богородице, и что "звезда над вертепом высоко горит..." Наверно, та самая, которую я ждала. Закончили они напоминанием:
Колед-колед-коледныця,
Добра  з мэдом паляныця,
А бэз мэду - нэ така,
Дайтэ,  тетю, пьятака.
с добавлением,  что лучше, если натурой: "...грудочку кашкы, кильце ковбаскы... и пр."   Кому нужны были пятаки и даже бумажки, на которые тогда ничего нельзя было купить.
Артистов, как полагается, одарили . Дети попрятали угощение в торбы и заторопились на вы¬ход. Им нужно было успеть обойти еще несколько домов, в которых собирались праздновать. Проводившая их за ворота  Маняша вернулась румяная от мороза, с инеем в завитых раскаленным гвоздем кудрях:
- Звезд на небе тьма тьмущая! Падают... одна за другой! Самое время загадывать... Я загадала!
Я тоже захотела загадать, но мне  не разрешалось выходить даже в сени. И завить на гвозде кудри мне тоже не позволили. И вообще по всякому притесняли.
Перед Новым годом стояли сильные холода, даже теленка пришлось переселить в дом. В такую-то холодрыгу, в  одежке на рыбьем меху, я, без спросу, отправилась гулять по городу и там заблудилась. Черт меня понес куда-то. Гуляя я так застыла, что, найдя свой дом, не смогла открыть калитку. Клямка  примерзла, и не подчинялась мне, поэтому я калитки продолжала тихо замерзать. Спасла меня соседка из дома напротив, которая, выглянув в окно, обратила внимание на  стоявшую у дома напротив малышку. Когда немного погодя она выглянула еще раз и увидела меня на прежнем месте, то вышла и открыла калитку и, не обращая внимания на лай Шарика, принялась стучать в дверь. Она смогла достучаться.
Они не повели меня в тепло, как мне того хотелось, а в сенях стали в четыре руки рас¬тирать чем-то шерстяным, а руки и ноги опустили в холодную воду. Придя в себя, я взвыла, обвиняя  их в том, что они хотят меня заморозить. Но они меня слушать не стали и продолжили свое "черное дело".
 Когда мои конечности начали оживать, и в них появилась сильная боль,  я завыла еще громче. Но мои вопли только подтвердили им правильность действий. В завершении бабушка влила в меня несколько ложек кагора, закутала в одеяло и уложила в постель.
В результате этого путешествия у меня началась сильная простуда: кашель, сопли в три ручья, высокая температура. Бабушка лечила меня своими методами и средствами, и скоро мне стало легче. Однако из  опасения осложнения меня месяц не выпускали даже в сени. И еще - одна напасть. Я приморозила пальцы на руках и ногах. Они распухли и покрылись язвочками, которые сошли только с наступлением тепла, но несколько лет в холодную погоду опять начинали сильно чесаться, а кожа на них шелушиться.
Колядовавшие ушли, и сразу выяснилось, что и звезда уже на месте. Можно было начинать!
Стол ломился. Студень! Совсем без жира сверху, он был прозрачен, как лед на озере: виднелись кубики мяса и хрящиков, звездочки морковки и красного перца. А еще он благоухал  чесноком - моя работа!    В застывшем смальце нежилась колбаска обычная, а кровяная  шкварчала на сковороде. Тоненькие ломтики окорока, закопченного по рецепту деда, рдели красным перцем. На больших глиняных блюдах искрились соленые огурцы, зеленые и красные поми¬доры, квашеная капуста с морковкой и яблоками. Пироги с творогом, с повидлом, с  яблоками ждали своей очереди в сторонке. В центре стола  красовались три запотевших графина:  наливки терновая и сливовая и мутноватый самогон.
Я так подробно описываю, потому что для меня это было потрясение. С ума сойти! После стольких лет полуголода,  вдруг такое изобилие! И как же все было вкусно! Мой дедушка, мамин папа (он умер еще до моего появления) завел порядок, чтобы Рождество праздновалось широко, насколько позволяли возможности, и бабушка строго придерживалась этого порядка, хотя остальную часть года жила  весьма скудно.
Захмелев, запели. Прежде всего, конечно,  от греха подальше: “Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем“, потом - все подряд. Детям вина не давали – с этим у бабушки было строго, но утром разрешили съесть ягоды из наливок. Мы опьянели, а взрослые перепугались. Но когда все разъяснилось, что к чему, то успокоились, но еще долго потешались над нами.