Мой тёмнокожий приятель

               
В первый класс я пошёл сразу после войны. В 1946 году. В то время в стране не хватало абсолютно всего. Писали мы на серой газетной бумаге. В магазинах тетради добывались с трудом. Или с большой переплатой у спекулянтов.

Из персональных учебников – помню только букварь. Все остальные – общего пользования. Первое время даже за партами сидели по три человека. А всего в нашем классе, на сохранившемся фото, я насчитал 48 учеников.

Почти треть – переростки. Этим ребятам война помешала начать учёбу вовремя. Многие из них приступили к ней только после освобождения Минска. С опозданием в 2-4 года.

Кажется, в третьем классе у нас появился необычный мальчишка. Можно даже сказать, для Белоруссии – экзотический. Это был негритёнок. Маленький, подвижный,  шоколадного цвета, с большими  широко распахнутыми глазами.

На западной окраине Минска, рядом со школой, находился большой детский дом. Так вот все его обитатели учились с нами. У нового ученика были русские имя и фамилия: Александр Денисов. Да и по-русски он говорил лишь с чуть заметным акцентом.

Впрочем, в нашем классе многие говорили с акцентом: большинство – с белорусским, но был и украинский, и польский. Разумеется, и еврейский тоже. Пару пацанов у нас сильно картавили. Так что вполне можно сказать, что класс был интернациональным.

Учительница, совершенно для меня неожиданно, посадила Сашу за парту рядом со мной. Не знаю уж почему, но никто из ребят мне не позавидовал. Я тоже поначалу как-то растерялся. Первое время мы почти не общались. Хотя, как я уже отметил, с языком у моего соседа по парте не было абсолютно никаких проблем.

Да и пареньком он был не застенчивым. Тяжёлая детдомовская жизнь никак не способствовала развитию такой черты характера. Но со временем всё наладилось. Не скажу, что мы стали друзьями, но близкими школьными товарищами – наверняка.

Саша стал бывать у нас дома. Мы вчетвером, отец, мать, мой старший брат и я, ютились тогда в 14-ти метровой комнате коммунальной квартиры. На втором этаже ветхого неказистого барака. Времена были тяжёлые, послевоенные. В полностью разрушенном Минске жилья катастрофически не хватало.

Как-то по-особенному чёрный мальчик приглянулся моей матери. Возможно по той причине, что почти вся её родня: родители, две сестры и пятеро племянников сгорели в огне Холокоста. А Саша, несмотря на все его типично африканские черты лица, странным образом почему-то напоминал маме её любимого погибшего племянника.

Жили все тогда трудно. Продукты и промтовары – по карточкам. Что уж говорить о детских домах. Конечно, детдомовцы не голодали, и крыша над головой у них была. Тем не менее мама всегда старалась угостить Сашку чем-нибудь вкусненьким. Мать отлично владела «еврейской кухней», а потому мой одноклассник многое из маминого набора попробовал впервые в жизни.

И всё-таки не могу сказать, что он ходил ко мне в гости только за ради полакомиться. Отнюдь нет.  Мы были с ним одногодки. Где-то лет по десять. Как и сегодня сиротам, 50 лет тому пареньку тоже хотелось испытать, пусть не материнской, но, по меньшей мере, не казённой ласки. Хотелось хоть часок побыть в семье. Особенно такой, как наша.

Отец прошёл три войны: присоединял Западную Белоруссию к Восточной. Повоевал, правда, как потом оказалось с позором, у линии Маннергейма. Ну, а в ВОВ протопал от Минска до Москвы, а потом обратно – до Вены. Пару раз в госпитале повалялся, однако до победы дожил. Видать Всевышний приглядывал за батей.

Эта я к тому, что в нашем неказистом бараке, где все квартиры были исключительно коммунальными, проживало порядочно семей. Но по большей частью, как теперь бы сказали, - неполных. По хорошо понятной причине. А вот наша семья была полной. Честно признаться, по этому поводу я часто замечал зависть в глазах моих дружков.

Однажды мы пригласили Сашу Денисова на какой-то пролетарский праздник. Хорошо помню, как мама сказала тогда: «Пусть Саша хоть однажды побудет на празднике за семенным столом» Вот тогда-то он и поведал нам печальную историю своей коротенькой жизни.

Вообще-то, многое из её начального периода Сашка сам знал только со слов своего старшего на семь лет брата. Его он потерял в хаосе мировой войны где-то на просторах Европы. Тем немее биография 10-ти летнего мальчика вполне могла бы стать сценарием для кинофильма. Полагаю, что даже сегодня такой фильм мог бы не уступить по рейтингу нынешним бездарным телесериалам.

Родился Александр Денисов в 1939 году во Французской Западной Африке. Не помню уже, как назывался его родной городок, но в то время он находился на территории, которая нынче принадлежит государству Нигер. Когда Саше было года два, родители вместе с шестью его братьями и сёстрами перебрались в южную Францию к каким-то родственникам.

А вот там-то трёхлетний Саша со своим старшим 10-ти летним братом потерялись. Как мой приятель оказался в расположении войск Красной Армии, он не помнил. Это было уже в самом конце войны. 6-ти летний негритенок прибился к обозу воинской части. Солдаты его пожалели, и поставили на довольствие.

Потом, маленького африканца, вроде бы, усыновил какой-то офицер. По крайней мере, дал ему свою фамилию и отчество. После войны приёмный отец, похоже, передумал вести его в свою семью. Но до Минска всё-таки довёз. Вот так Александр Денисов и оказался в детском доме, а потом и в нашем классе.

То были последние годы правления «Вождя и Учителя» товарища Сталина. Как раз в то самое время полным ходом катилась по стране широкая антисемитская кампания борьбы с «безродными космополитами». Громили последние общественные еврейские организации. Разгонялись еврейские театры. Закрывались редакции газет и журналов на еврейском языке. Весь цвет идишистской культуры и искусства уже сидел в застенках КГБ или был расстрелян.

Родители частенько, в том числе и при Саше, вели разговоры на эту, строго говоря, небезопасную тогда тему. Правда, по большей части на еврейском языке. Но порой сбивались и на русский. Так что мой одноклассник знал порядочно на тему вечного «еврейского вопроса»

И однажды, находясь у нас в гостях, он задал вопрос, который застал моих родителей буквально врасплох. 12-ти летний паренёк спросил у отца: «Почему унижают евреев? Я всегда завидовал людям с белой кожей, так как на меня все и всегда тычут пальцем. Теперь я уже привык, а раньше очень стеснялся.  Но в СССР за чёрный цвет кожи меня никто никогда не обижал и не унижал»

Что мог ответить пареньку растерявшийся отец на такой провокационный вопрос. Правду? Но вряд ли бы Саша её понял. Да и честно признаться, отец побоялся бы такое сказать. Квартира-то была коммунальной, а стены из досок звуку практически не препятствовали. Как сегодня хорошо известно, в те годы сажали буквально за неудачный анекдот. Где уж там произносить политические речи!

Отец хоть и был ветераном трёх войн, но, к несчастью, в то мирное время сказать что-то лишнее было не менее опасно, чем воевать солдату на фронте. Вот по этой очень уважительной причине Сашин вопрос так и повис в воздухе. Почему-то, мне кажется, что он там весит до сих пор.