До хупы заживет

- Сынок, сходи за хлебушком,- крикнула мне мама. Только деньги, на всякий случай, дома оставь, а то опять во дворе отберет шпана какая-нибудь. Сходи. - Папа, а как же я куплю хлебушек без денег?! - А ты и не покупай. Дорогу проверь. А если шпаны нет – папа сам сходит.
Ицык был шпана,крутой такой, как все прочие в наших поселениях. То есть ты не знаешь, чего в нем больше — тупости или мерзости. И, как и у всех этих типов, у него тоже была красивая девушка, и никто не мог понять, что она в нем нашла. Она была высокая,с крутыми бедрами шатенка, выше его, и ее звали Маня. И всегда, когда я проходил мимо них по улице со своим старшим братом, Мироном, мне нравилось смотреть, как Мирон сокрушенно качает головой из стороны в сторону, глядя на них, будто бы говоря про себя «Ну что ж ты в нем нашла?»
Очевидно, что и подруге Ицыка понравилось смотреть, как Мирон качает головой, так как всегда, когда мы проходили по улице, она улыбалась моему брату. А с некоторых пор она начала не только улыбаться, но и приходить к нам домой, и мой брат стал выставлять меня из комнаты.
Поначалу она приходила ненадолго, только в полдень. Затем уже оставалась часами, и все в квартале начали понимать, для чего. Все, кроме Ицыка и его дебильного кореша Пини Шмук. Целые дни они просиживали на пустых ящиках возле магазинчика перса, играя в нарды и потягивая сок. Будто помимо двух этих занятий в жизни больше уже ничего нет. Выигрывая и проигрывая, они могли сидеть за доской часами и считать тысячи очков, которые никого кроме них не интересовали. Когда проходишь мимо них, то всегда кажется, что, если бы перс не закрывал магазинчик вечером или не приходила бы Маня, они бы оставались там, как приклеенные, всегда. Кроме Мани или перса, который вытаскивал ящик из-под задницы у Ицыка, ничто не могло заставить их подняться.
Прошло несколько месяцев с того времени, как Маня начала навещать нас. И то, что мой брат выставлял меня из комнаты, уже казалось мне таким обычным, что я думал, это будет продолжаться всегда, по крайней мере, пока я не пойду в армию.
И вот однажды мы с моим братом пошли в молодежный городок. Это немного далековато от нашего дома в городе Рамат-Гане, что-то около пяти километров. Но мой брат настоял, чтобы мы пошли пешком, а не поехали на автобусе, так как это полезно для него как разминка перед чемпионатом молодежного городка по прыжкам.Когда-то я сказал своему другу: -Ты знаешь, мой брат пробегает стометровку за шесть секунд. У него брови взлетели на чуб: -Да ну тебя... Мировой рекорд больше девяти. -Понимаешь... И я признался:-только никому! - мой брат знает короткую дорогу.......Теперь он прыгает.
Был уже вечер, и мы оба были одеты в спортивные костюмы, а когда проходили мимо магазинчика перса, увидели, как он выплескивает ведро воды после уборки под дерево, что напротив магазина, и готовится запирать свою лавочку.
— Ты видел сегодня Маню? — спросил его мой брат.
И перс ответил ему специфическим звуком с причмокиванием и, даже не зная персидский, можно было понять, что это означает «нет».
— Я и Ицыка сегодня не видел, — сказал перс, — первый раз за все лето, что он не пришел. Не знаю, почему, денек-то как раз хороший.
И мы.пошли дальше.— Наверняка он и Пиня Шмук тоже пошли в молодежный городок, — сказал я.
— Какое мне дело, куда они пошли? — процедил мой брат. — Кому вообще есть дело, куда они пошли?

Но Ицык не пошел в молодежный городок — мы встретили его по дороге, в парке Яркон, недалеко от искусственного пруда. Он и Пиня встали перед нами на дорожке. Ицык сжимал в руке ржавый металлический прут, а Пиня чесал голову, и они не разговаривали между собой, будто сосредоточились на чем-то важном. Мы не сказали им «Привет», а они не сказали нам. И только, когда мы были уже совсем рядом с ними, когда уже почти миновали их, Ицык открыл рот и проговорил любимое выражение наших предков:бэн зона «сукин сын». И еще до того, как я успел понять, что происходит, он врезал Мирону этой ржавой железякой в живот, и мой брат упал на асфальтовую дорожку, скорчившись от боли. Я хотел подойти к нему, чтобы помочь подняться, но Пиня перехватил меня сзади.
— Ты, ты украл у меня мою девушку в то время, как мы с ней встречались, — заорал Ицык, и вся его физиономия стала совершенно красной. Ударами ноги он заставил моего брата перевернуться на спину, и не успел Мирон ответить, как Ицык уже почти всем весом надавил ему ногой на шею. Я хотел вырваться, но этот Шмук держал меня крепко.
— Ты знаешь,шлымазл, что в десяти заповедях есть запрет на то, что ты сделал, — процедил Ицык, — он называется «Не укради»! «Не укради», а ты? Это протекло мимо тебя, как вода, а? — «Не прелюбодействуй», — проговорил я, не знаю почему, глядя в глаза моего брата, смотревшего на меня с земли.
— Что ты сказал,вонючка? — остановился Ицык.
Когда он обернулся ко мне, то нажим на горло моего брата немного уменьшился, и Мирон начал кашлять и хрипеть.
— Я сказал, что это «Не прелюбодействуй», — пробормотал я, — это другая заповедь.
Я молил Бога, чтобы Мирону удалось сейчас подняться и набить этому идиоту морду.
— Если это другая заповедь, — сказал Ицык, — ты думаешь, это меняет что-нибудь? Что из-за этого я уберу ногу с горла твоего пидора-брата? — он снова нажал на горло Мирона.
— Нет, — сказал я, — то есть, не из-за этого. Но сойди с него, Ицык, ты душишь его, ты не видишь, что он задыхается?
Ицык снял ногу с шеи моего брата и подошел ко мне. «Скажи мне, маленький засранец, ты хороший ученик, а? По крайней мере, у тебя физиономия хорошего ученика».
— Так себе, — пробормотал я.
— Не говори «так себе», — он прикоснулся к моему лицу тыльной стороной ладони. — Ты отличный ученик.
Я отклонил голову назад. За спиной Ицыка я видел Мирона, который пытался встать.
— Давай, скажи мне,маленький засранец, — он наклонился и поднял с асфальта железный прут, — давай ты скажи мне, какое наказание записано в ТАНАХе тому, кто нарушил заповеди?
Я молчал. Ицык начал подбрасывать железяку в руке.
— Ну,штопанный поц, — скривил он рот, — скажи мне, чтобы и я знал, я ведь тупой и не так силен в науках, как ты.
— Не знаю, — проговорил я, — честное слово, не знаю. Нам просто рассказали заповеди и все. Нам ничего не говорили о наказании.
Ицык повернулся к моему брату, который продолжал лежать на асфальте, и ударил его ногой по ребрам. Так, не со злобой, а равнодушно, как человек, который от скуки пинает пустую банку из-под «Кока-колы». Мирон пискнул потом издал такой слабый звук, словно у него уже нет сил даже кричать. Я начал плакать.
— Будь другом,стрючок, не реви, — попросил Ицык, — только ответь, о чем спрашивают.
— Не знаю, мать твою…, — плакал я. — Не знаю, какое наказание положено за твои гребаные заповеди. Только отпусти его. Говно. Отпусти его.
Пиня одной рукой выкрутил мне руку за спину, а второй ударил по голове. «Это тебе за то, что ты говорил о ТАНАХе, — процедил он, — а это — за то, что ты обозвал Ицыка», — и ударил еще раз. — Оставь его,дружище, оставь его, — вздохнул Ицык, — он расстроен из-за своего брата. — Пожалуйста, скажи мне, — продолжил он тихим голосом, медленно поднимая прут, — пожалуйста, скажи, иначе я раздроблю твоему брату правое колено и яйцо с той же стороны.
— Нет, пожалуйста, нет.
— Тогда скажи, — проговорил Ицык, замахнувшись прутом для удара, — тогда скажи — что повелел Господь сделать с тем, кто крадет у другого девушку.
— Умереть, — прошептал я, — тот, кто нарушает это, заслуживает умереть.
Ицык со всей силы размахнулся прутом и метнул его в искусственный пруд.
— Ты слышал его, Пиня? — спросил Ицык. — Ты слышал этого маленького засранца? Тому полагается смерть. И это не я сказал, — он указал на небо, — это Бог сказал.
Его голос задрожал, будто и он собирается заплакать. «Ладно, пойдем. Я только хотел, чтобы ты услышал, как маленький засранец говорит, кто прав». Пиня отпустил меня, и они оба отвалили. Однако перед тем, как уйти, Ицык опять провел по моему лицу тыльной стороной своей горячей руки. «Ты молодец, малыш, — проговорил он, — ты молодец».
На автостоянке возле парка я нашел водителя, который отвез нас в приемное отделение больницы. Можно считать, что в этой истории Мирон отделался относительно легко — ортопедический корсет на шею на два месяца и несколько синяков на теле. Ицык больше не приближался ни к моему брату, ни к Мане. Она и мой брат встречались еще больше года, а потом почему-то расстались.

Однажды, когда они еще были вместе, мы всей семьей поехали на Кинерет. Я и мой брат сидели на берегу и смотрели, как Маня играет в воде с моей старшей сестрой. Мы смотрели на нее, как она брызгается водой своими загорелыми ногами, как ее длинные волосы падают на совершенное лицо, почти полностью закрывая его. И, глядя на нее, я вдруг вспомнил Ицыка, как он почти заплакал. Я спросил своего брата о том вечере, когда те двое поймали нас в парке, я спросил его, думает ли он все еще о нем. И мой брат ответил — да. Мы помолчали еще немного, глядя на Маню в воде. И тогда он сказал, что думает о нем очень много.
— Скажи, — спросил я, — сейчас, когда она с тобой, ты думаешь, что все, что случилось тогда в парке — стоило того? В этот момент моя сестра повернулась спиной и защищала голову руками, но Маня не прекращала брызгать на нее водой и смеяться.А я вспомнил рассказ моего деда о том,что когда-то дед Ицыка-Ицхак со своим другом после шабата изрядно перепивших винца вломились в ворота женского монастыря, явно не понимая, где находятся. Из-за ворот на них кричат: - Уходите отсюда! Здесь у нас Христовы невесты, а вы кто такие?! - Мы?... Родственики со стороны жениха!-кричал в ответ мой дед.Я уыбнулся.
— Да!!!!Та ночь...., — проговорил мой брат, сокрушенно качая головой из стороны в сторону, — ничего нет на свете, ради чего стоило бы пережить ту ночь......  - ВОЗМОЖНО?!- пдумал я и сам себе улыбнулся.