Военная тайна

   По-восточному тягучая и сонливая моя собкоровская жизнь в Душанбе внезапно оборвалась с приездом Миши Серого. Я был в ту пору молодым и не очень успешным собкором, а Миша уже вырос в живого классика. Он не вылазил из командировок, а его плодовитость поражала воображение. Писал он в месяц больше, чем любой собкор в год, может, за исключением самых писучих и пробивных.

   Миша служил спецкором в аффилированном издании. И при всем личном уважении самое большее, что я ему задолжал по регламенту – это встреча в аэропорту и поселение в гостинице. Слегка несвежий после долгого перелета Миша твердо заявил, как только мы отъехали от аэропорта, что ни в какую гостиницу он не поедет. Перекантуется как-нибудь одну ночь на моем корпункте. А завтра ему с утра приказано явиться к самому главному генералу пограничников, который и определит его дальнейшую судьбу. То есть укажет погранзаставу, куда он и убудет в трехдневную командировку.

   Согласно законам восточного гостеприимства я выставил на стол самое дорогое в доме - бутылку хорошего армянского коньяка. Миша встретил мое  подношение иронической улыбкой, значение которой я понял не сразу. Коньяк еще не был допит, а Миша уже обулся на скорую ногу и покинул наше застолье. Вскоре он явился обратно, позвякивая от порога полной авоськой бутылок. То был портвейн…

   Уже глубокой ночью мне удалось переместить Мишу собственно на корпункт. Под него в квартире была отведена одна комната – стол, кресло, книжный шкаф. В углу – кушетка. И телефон на столе – куда ж без него?! Миша обрадовался телефону как новой забаве. Ну, там позвонить жене из командировки – это святое. Но Миша этим не ограничился и стал обзванивать всех, кто был занесен в его записную книжку.

- Акрашка! – кричал Миша в трубку. - Вот ты сидишь там, как пень! А я завтра в Афган ухожу…

  Я не сразу сообразил, кто этот терпеливый и необидчивый Акрашка, которому Миша звонил через равные промежутки времени и произносил один и тот же текст. И так – раз десять… Только очень хороший и верный друг мог стерпеть такое. 

   Про Афган было явное преувеличение. Никто не мог заранее пообещать Мише такого путешествия. До меня доходили слухи, что наши пограничники довольно часто ходили «за речку» на афганскую территорию. Так сказать, в видах тренировки боевых навыков, но чаще на охоту. Зверье там было абсолютно непуганое. С той стороны никого не пускал к границе афганский генерал Дустум, а с нашей против наркокурьеров и браконьеров стояли сами пограничники. Про ту царскую охоту ходили легенды…

   Мысль о пограничниках меня всерьез тревожила. В своих поездках по республике я то и дело натыкался на тень этого ведомства. У них тут было большое хозяйство. И полномочия соответственно тоже большие. С ними было лучше дружить. В том числе из корыстных побуждений. У погранцов всегда можно было перехватить бензина на «лишнюю» командировку. Но главное их достояние – это железная бронь на единственный авиарейс Душанбе - Москва. Когда не срабатывал уже никакой блат, отправить столичного гостя домой или улететь самому можно было только с пограничниками…

   Во главе этого многорукого и многоглазого спрута в республике стоял таджикский генерал. Обычно на такой ответственный пост ставили русского. То ли он и впрямь чувствовал свою ущербность, то ли боялся скорой отставки, но при общении с ним возникало ощущение, что этот этнический таджик пытается постоянно доказывать, что он на своем месте. А может, просто характер был такой – вспыльчивый и импульсивный. Он постоянно всех воспитывал, как замполит какой-нибудь… Журналистов, особенно из центральных СМИ, он едва терпел, не ожидая от них ничего, кроме гадостей. И вот к этому-то человеку нам завтра с утра идти с Мишей. Отпускать его одного с моей стороны было бы безумием!
 
   - Алло, Нью-Йорк? – донеслось из-за двери. – Дайте мне нашего собкора…

   Я знал, что у Миши имелись обширные знакомства среди журналистов. Но не до такой же степени! А если он вдобавок соберется позвонить в Австралию Коле Боднаруку?! Хотя какая теперь разница? За считанные часы мой корпункт был окончательно разорен. В перспективе мне предстоял трудный  разговор с редактором собкоровской сети относительно дикого перерасхода лимита на телефонные переговоры…

   Затих Миша только к утру. Пробудились мы оба к полудню… Ни о каком визите к генералу не могло быть и речи. А тут еще жена не отвела дочь в садик, смекнув, что с Мишей на руках я никуда из дому не денусь. Вот пусть теперь он и участвует в воспитании ребенка! Я с легким сердцем сбагрил дочь на Мишу, а сам ненадолго отъехал по делам. Это был его контингент – дети и женщины. Сам большой ребенок, как мне показалось, Миша обладал удивительным даром практически мгновенно очаровывать две эти категории населения.

   Вернувшаяся с работы жена застала такую картину: наша пятилетняя дочь Ксюха стояла посреди двора и демонстрировала такой же таджикской детворе дорогущий фотоаппарат Никон, который свисал у нее с шеи где-то на уровне колен. Завидев мать, дочь радостно бросилась вдогонку по лестнице на третий этаж. На каждом шагу болтавшийся на ремешке Никон с навороченной оптикой с размаху бился о бетонные ступени…

   Жена вошла в квартиру, держась одной рукой за сердце. В другой руке она несла отнятый у дочери Никон. При этом дочь рыдала от обиды в три ручья. «Кто тебе разрешил?!» - негодовала перепуганная мать. «Дядя Миша разрешил…», - выла сквозь слезы Ксюха.

   Меж тем находившийся в квартире Миша был холоден, как мрамор.
 
   - Пусть ребят во дворе сфотографирует, - еще раз милостиво разрешил он.

   - Нет уж! – жена суетливо запихивала фотоаппарат в кофр.- А если совсем разобьет? Вещь дорогая. Нам потом по гроб жизни не рассчитаться…

   - Не жалко! – расщедрился Миша. – Контора спишет!
 
   - Оба вы… хороши! – досталось мне вечером от жены. – Один уехал, второй отослал ребенка с такой вещью во двор к этой таджикской шпане… Лишь бы с глаз долой! Тоже мне, отцы!

   Вечер и ночь в точности повторяли предыдущий сценарий. Я одного не мог взять в толк, как Мише удавалось дозваниваться в разные концы земного шара, когда лицевой счет моего корпункта был опустошен. Разгадка явилась с рассветом. Ранним утром в квартиру позвонили. На пороге стояла миловидная, но невыспавшаяся девушка. Спросонок я промычал что-то вопросительное…

   - Мне Миша сказал прийти по этому адресу, - трогательно застеснялась девушка.

   - А вы кто?

   - Дежурная телефонистка.

   - Так он назначил вам свидание?

   - Ясное дело…

   Пару мгновений я боролся с собой, чтобы не нагрубить. Но в чем виновата была эта, быть может, вполне приличная девушка? Пришлось  терпеливо объяснить вероломно обманутой телефонистке, что произошло недоразумение, и Миша не может к ней выйти, даже если бы сильно хотел этого, потому что сейчас он нездоров… Он здесь вообще не живет! Тысяча извинений!

   Опечаленная девушка стала нерешительно спускаться вниз по ступенькам.

   - И вот еще что! – крикнул я ей вдогонку. – У меня к вам просьба. Не соединяйте его больше ни с кем!

   Все утро я ломал голову, как привести Мишу в надлежащий вид. Визит к генералу нельзя было откладывать бесконечно. Помог случай. Оказывается, жена увидела на подъезде объявление, что в нашем доме могут отключить воду. Уходя на работу, она набрала полную ванну холодной воды, чтобы нам с Мишей было чем умыться. Но, как это часто бывает, воду отключили не в указанное время, а через день и без всякого предупреждения.
 
   Миша уже понял, что он находится среди незлых людей. Поэтому решил, что кто-то о нем позаботился и даже приготовил к его пробуждению ванну, в которую он и плюхнулся без раздумий. Я услышал из ванной комнаты конское ржание. Вода была ледяной!  А какой ей еще быть, если она стекала в горные речки прямиком с ледников? Потом ржание сменилось довольным фырканьем белого медведя, вылезшего на льдину из студеной купели. Миша отмокал по полной программе!

   Из ванны он вышел розовый и помолодевший лет на десять. Я решил ковать железо, пока оно горячо. Или холодно? Короче, наказал водителю, чтобы он мухой летел ко мне домой. Мише я настойчиво предложил, чтобы он немедленно одевался. Не веря до конца в удачу, я даже пытался повязать Мише один из своих галстуков, чтобы как-то пригладить его вечно расхристанный вид. Но он с негодованием отверг мою жалкую попытку. Ладно, хоть тушкой, хоть чучелом…
 
   И все же наш внешний вид генералу не понравился. Оглядывая нас, он морщился, как от боли. В нем погиб большой артист, который мог с легкостью выразить любую эмоцию. Еще генерал имел привычку резко прихлопывать ладошкой по столу, акцентируя мысль или отдавая приказ. Со стороны это выглядело так, как будто он гонял на зеленом сукне стола невидимых мух.

   - Найду я вам командира! – начал свою охоту на мух генерал. – Но и вы не подведите! (Еще одна убитая муха).

   Генерал недолго посовещался с кем-то по телефону и назвал нам кандидатуру. Все напутственные слова были сказаны. Я уже предвкушал, как сдам Мишу с рук на руки провожатому, который и доставит его на указанную погранзаставу. И тут Миша, думавший о чем-то своем, вдруг спросил:

   - А жена у него красивая?

   Выразительные таджикско-персидские глаза генерала запросились наружу. Это не было бы преувеличением, если бы его глазные яблоки выскочили из орбит и запрыгали по столу, как шарики от пинг-понга.

   - А какое вам дело до жены?! – в голосе генерала слышались грозовые раскаты.

   Миша невозмутимо объяснил, что у него такая творческая задумка. Он хочет показать трудные будни погранзаставы глазами женщины, часто единственной в суровом мужском окружении. У него и заголовок уже есть для очерка – «Жена командира». Но ведь он еще и фотограф! Поэтому внешность жены имеет значение…

   Я видел, что генерал сдерживался из последних сил. Наверно, нас спасла предварительная договоренность с московским начальством о приезде спецкора. Миша считался мэтром, и я бы никогда не решился оспорить его творческий метод. Но неужели он не знал о царящих здесь нравах?! Возможно, в продвинутых городских семьях жена могла стоять вровень с мужем, а то и верховодить. Но чаще даже любимые жены здесь мало чем отличались от наложниц. Я знал немало семей, в которых женщинам не дозволялось даже готовить еду. Их использовали только как детородные машины. Среди этнических таджиков процветало многоженство. Уж на что не олигарх был мой персональный водитель, но и он имел почти официально двух жен…

   Но не мог же генерал выставить себя перед «людьми Москвы» недобитым восточным баем или средневековым феодалом!
       
   - У всех моих командиров жены – красавицы! – генерал убил на столе какую-то особенно жирную муху.
 
   Мы выкатились в приемную. Моя миссия закончилась. Миша завел долгий профессиональный разговор с дежурным по штабу, а я рванул домой. Дела надо делать!
 
   Два дня от Миши было известий – ноль! Меня кольнуло легкое беспокойство. Неужто на погранзаставе не было телефона? На третий день после полудня позвонил дежурный по штабу и доложил, что сейчас ко мне доставят спецкора. Но как-то кисло так доложил. И еще попросил меня лично встретить военный транспорт…

   Миша прибыл в наш двор на пограничном УАЗе, из которого выбрался, впрочем, вполне самостоятельно. На всякий случай с боков его поддерживал пограничник. Задача у него была непростая. Ибо свободной левой рукой он пытался удержать, выставив локоть кренделем, новую армейскую каску, наполненную «с горкой» желтоватыми патронами от автомата Калашникова. Я перенял на ходу у бойца каску, которую он едва не уронил, и получил от него короткий, как выстрел, ответ: «Подарок!»

   Миша выглядел изнуренным. Обычно словоохотливый на этот раз он  не торопился рассказывать о командировке. Уснул он практически мгновенно, как только добрался до кровати. Каску с патронами я заботливо поставил в изголовье…

   Пока Миша отсыпался, меня терзали смутные сомнения. Я позвонил в штаб пограничников знакомому замполиту, чтобы узнать, как все прошло на заставе. Замполит не скрывал своего изумления: «Где вы берете таких… железных людей?» С его слов получалось, что приезд Миши на заставу обернулся полномасштабным двухдневным… сабантуем, в который был вовлечен не только командный, но и рядовой состав.
 
   Стоп! Но вина ли в том одного Миши? Очевидно, сами господа офицеры недооценили противника. Откуда им было знать, что пытаться перепить Мишу в очном споре – затея не только безнадежная, но и фантастическая?!

   На заставе был уничтожен многомесячный запас спиртного. Стали посылать гонцов к соседям и в близлежащие поселения мирных жителей. По слухам, для дорогого гостя был-таки устроен переход на сопредельную афганскую территорию, где и состоялась одна из упомянутых царских охот. Но уйти оттуда по-тихому не получилось. Слишком много было выпито, слишком громко стреляли из автоматов…

  Афганцы зафиксировали этот загул как нарушение своей государственной границы и готовят жалобу в МИД. А это как ни крути уже международный скандал! Хотя ведь мы не воюем с Афганистаном, не так ли? Верный своей творческой задумке, Миша уделял жене командира львиную долю своего времени. Так что под конец командир всерьез приревновал его к супруге и пытался пристрелить Мишу по пьяной лавочке из табельного пистолета Макарова. Но сослуживцы не дали… В любом случае командиру образцово-показательной заставы теперь грозит суровое взыскание по службе.  Отбой!

   - Акрашка! – кричал глубокой ночью в трубку выспавшийся  Миша. – Вот ты там засел, как бревно! А я из Афгана вернулся! Живой…

   Полночи я думал, как мне тут жить дальше… К сожалению, на тот момент я еще не достиг такого статуса в республике, когда можно было подкатить прямо к трапу самолета на собкоровской «Волге». Что ж, идти придется через депутатский зал. А тут еще эта чертова каска с патронами - с ней Миша не хотел расставаться ни в какую! Кое-как замаскировав каску в газеты, отчего она стала похожа на вилок капусты, мы дуром попёрли на штурм «Аэрофлота». Но лихая атака не удалась. Специально обученные люди отсекли нас еще на подходе, не допустив даже до регистрации.  По их  корпоративным понятиям, Миша в таком виде был однозначно невыездной из Душанбе.
 
   Дома я решил произвести некоторые перемены в нашем образе жизни. С болью в сердце я устроил Мише натуральный ментовский шмон. Забрал документы, бумажник и выгреб всю мелочь из карманов его одежды. Все! Шутки кончились! Трезвость! Сам буду страдать, но и другим не дам пропасть от вредных привычек…

   Сквозь пелену сладкого утреннего сна до меня доносилось мелодичное позвякивание. Где-то в районе кухни. Но я не придал этому значения. Может, жена затеяла уборку? К завтраку меня никто не ждал. В квартире я был один. Что-то не так было с кухней. Но что именно выбивалось из привычной картины, я понять не мог. Дверь на балкон была приоткрыта… Там тоже было что-то не так. И тут я прозрел! В глаза бросалось практически полное отсутствие на балконе любой стеклотары, которая копилась у нас годами. На кухне не было ни одной пустой бутылки из-под молока или кефира. Хоть шаром покати!

  У дверей в квартиру послышались возбужденные голоса. Это возвращался Миша с нашей дочерью Ксюхой, которая после эпизода с фотоаппаратом полностью взяла его сторону и слепо способствовала любому его предприятию. За то, что помогла найти и выгрести из квартиры все бутылки и указала путь к ларьку по приему стеклотары, Миша купил ребенку мороженку. А сам позвякивал чем-то в авоське. Я уже знал, что там…

   Шли дни. Миша жил у нас уже неделю. Денег я ему не давал ни копейки. Но он как-то обходился без них. Я был рад, что Мише у нас понравилось. Телефон теперь обрывали с другой стороны. Все требовали, чтобы он вернулся. Но Миша медлил. Может, человек решил взять паузу? Металл, и тот устает…

   С вечера мы упаковали его вещи. С утра – никаких посиделок на дорожку! Мы без проблем прошли регистрацию и были уже у трапа, когда стюардесса все же углядела эту чертову каску с патронами. Занести ее в самолет можно было только с разрешения командира экипажа. Миша пошел договариваться с пилотами. А я остался стоять внизу у трапа с каской в руках. Это были самые томительные минуты ожидания в моей жизни.

   - Порядок, Саня! – приветственно помахал мне сверху Миша. – Пилоты – отличные ребята! Тащи каску…

   Я дождался, когда самолет, который уносил Мишу к его родным и близким людям, совсем исчез из вида, и только потом поехал домой. В суматохе я совсем забыл вернуть Мише его бумажник. Улетел он без копейки в кармане…

   Вскоре в единственном на всю страну цветном еженедельнике появился шикарный очерк под названием «Жена командира». Как горный эдельвейс из скалы, сквозь серую повседневность пограничной службы пробивался лиризм  образа молодой тоскующей женщины… И снимок был классный! Похожая на тростиночку жена командира тянулась, привстав на цыпочки, за своей рукой, которой пыталась подать букет полевых цветов сидящим на БТРе солдатикам…

   В радостном возбуждении я ввалился в кабинет генерала.

   - Вот вы боялись! – зачастил я от самых дверей. -  А кончилось все хорошо! Нет, вы сами посмотрите, какой шикарный очерк получился…

   Генерал изобразил на лице одну из своих скептических гримас, но газету у меня принял и углубился в чтение. Я остался стоять на ковре, чтобы было удобнее принимать дифирамбы и поздравления, а может, и отеческое объятие генерала. Но тут генерал неожиданно дернулся всем телом и по-настоящему, зло грохнул кулаком по газете:

   - Нет у меня такого командира!

   - То есть как это – нет?! – еле слышно спросил я.
 
   Как в дурном сне, я сошел с ковра, обогнул генеральский стол и встал по правую руку от генерала, разглядывая его стриженый затылок. Перегнувшись через золотой погон, я стал лихорадочно перечитывать известное мне произведение.
 
   - Вот же ваш командир, - с облегчением указал я пальцем в текст, добравшись до фамилии пограничника.

   - А я говорю, нет у меня такого командира! – генерал убивал на столе уже не просто мух, а каких-то более крупных насекомых вроде гигантской саранчи. – Арцимович есть. А этого вашего Анциферова нет. И никогда не было! По крайней мере, при мне…

   Я все понял уже там, стоя на ковре в ожидании объятий и дифирамбов. Просто не хотел впускать в сознание эту чудовищную катастрофу. Как он мог?! Кто дал ему, пусть даже трижды мэтру, классику и живой легенде, право так безбожно переврать фамилию главного героя очерка?!
 
   Я давно не переживал такого позора. Пробормотав какое-то извинение, я двинулся к выходу.

   - Стоять! – догнал меня у дверей командирский окрик. – Заберите это!

   Генерал троекратным мелким жестом брезгливо отпихнул от себя цветастый еженедельник в мою сторону. Какой все-таки артист в нем умер! Но возвращаться я не стал. У меня не было на это сил.
 
   - Оставьте себе, - сказал я с холодной решимостью. – На память. А очерк все равно получился хороший…

   Миша долго не откликался на мои звонки. На языке у меня крутился тугой сгусток сплошного ненорматива. Хорошо, что я выплеснул его сразу по выходе от генерала, а Мише достались лишь его остатки, когда он сонно промычал в трубке.

   - Не ори! – осадил меня Миша. – Голова раскалывается. Может, еще прокатит…

   - Миша! – убавил я громкость на порядок. – Ты понимаешь, что очерк написан о другом человеке, твою мать?

   - Военная тайна! – загадочно произнес Миша и повесил трубку.

   Но перед тем он взял с меня обещание, что я буду держать язык за зубами. Молчание! Однако же я понимал, что такое шило в мешке не утаишь. И оно вылезло… В редакцию написал письмо, а потом и позвонил отец того самого командира погранзаставы. Конечно, он сразу узнал своего сына.  Ведь и погранзастава была его родная, а самое главное – жена на снимке. Умудренный ветеран сам высказал предположение, что фамилия сына была изменена в целях сохранения военной тайны. Нешто мы, старые бойцы,  не понимаем? Там же «горячая» точка рядом, а душманы поди так и шныряют через границу туда-сюда… Маскировка, короче.

   Миша в ответном письме, к которому принудила его редакция, не стал разубеждать ветерана в его догадках. Наоборот, похвалил отца пограничника за прозорливость и правильное понимание сложной оперативной обстановки на афгано-советской границе. Отписал Миша и командиру погранзаставы, от которого чудом ушел живым. Мол, так и так, братишка, не взыщи! Цензура вцепилась в ляжку мертвой хваткой, поэтому пришлось переставить пару букв в твоей фамилии. Но Родина помнит своих героев! Смотри там в оба, дружище! Держи границу на замке! К слову, как там жена?

   Кажется, Мишу хотели в очередной раз уволить. Но кончилось все не больно - еще одним тысяча первым китайским предупреждением. Миша был не только золотым пером, но и последним романтиком в своей редакции. Творческие люди понимали, что такие «мелочи», как даты, цифры, проценты, очки, голы, секунды и особенно имена и фамилии, только сдерживали полет его вдохновенной фантазии.

   Спустя годы мы нашлись с Мишей Серым в социальных сетях. «Помню тебя, каску с патронами и как тащил ее в кабине пилотов Ту-154 в Москву, - написал Миша. - Фамилию командира, естественно, переврал - диктофона тогда у меня не было, а ручка неровно писала. Видимо, так все и было, как ты написал». На мои запоздалые похвалы его очерку про жену командира Миша меланхолично заметил: «Выходит, было же и тогда что-то хорошее. А говорят, только бухали…» - «Обязательно было! – дипломатично ответил я. - Но и бухали крепко... Этого уже не отнять».