Все внутри

- Ты хочешь стать свободным, Винсент?

Знакомое ощущение: к горлу подкатывает комок, язык будто прилип к небу, я не могу выдавить из себя ни звука. Мне нужно дать короткий односложный ответ, но это просто невозможно произнести. Наверное, сейчас я выгляжу полным идиотом: переминаюсь с ноги на ногу, качаю головой, пожимаю плечами… и  до сих пор молчу. Жаркий день уже давно подошел к концу, ночь опустилась на пустыню, невидимые животные выбрались из своих укрытий для того, чтобы найти себе пищу. Они наполняют ночной воздух звуками жизни. Днем они фактически мертвы, а ночью оживают и отправляются по своим делам. Бесконечный цикл. Такой казалась мне моя жизнь до сегодняшнего дня.

Мы стоим совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Во сне я ясно вижу лицо отца, но после пробуждения начисто забываю его, хотя делаю все возможное для того, чтобы сохранить в памяти хотя бы несколько черт. Но свои ощущения всегда помню очень хорошо: на смену защищенности и уверенности в том, что я могу все,  приходит отчаяние. Столько раз я прокручивал в голове этот момент, но и предположить не мог, что мне будет так больно. Меня научили терпеть физическую боль… почему же он не научил меня терпеть боль душевную?

- Я… я не знаю, - наконец, неуверенно отвечаю я.

Я уже чувствую, что тот теплый кокон, в котором я существовал все это время, понемногу распадается. Отец качает головой. Не думаю, что он часто утруждал себя чтением моих мыслей, но мне хотелось верить, что он всегда знает, о чем я думаю, всегда придет на помощь, и не важно, какой она будет, эта помощь: упрек, оплеуха, похвала или совет, который нужно будет расшифровывать самостоятельно. Мне становится холодно, и я обхватываю себя руками в попытке сохранить остатки тепла.

Отец до сих пор молчит и стоит без движения. Крошечная бутылочка из темного стекла, которую он достал откуда-то из складок плаща, до сих пор надежно закрыта храмовой печатью: он откроет ее только тогда, когда услышит от меня правильный ответ. В другой руке он держит медальон, который оденет на шею уже совсем другому мне. Взрослому и свободному и вольному выбирать свой путь. И больше всего мне, как и всем до меня, хочется ответить «нет». Я не хочу уходить, ведь еще так рано, я так молод, я еще ничего не знаю, я не получил ответов и на тысячную долю вопросов, которые хотел задать. Но от меня ждут другого ответа – в противном случае у меня ничего не спрашивали бы.

- Да, отец, - киваю я, и на долю секунды у меня возникает ощущение, что моя душа переселилась в этого мальчика, который хотел свободы и одновременно боялся ее, как огня, потому что она подразумевала разлуку с самым дорогим и близким существом на всей Земле: со своим создателем.

Отец снимает печать с бутылочки и делает пару шагов ко мне. Он прикасается пальцами к моему лбу: так сотни лет назад родители благословляли своих детей, отпуская их и смиряясь с тем, что они, вероятно, уже не вернутся. Я ловлю себя на мысли, что мне хочется, чтобы он погладил меня по волосам, хоть и не понимаю, с чего вдруг у меня появилось такое желание: не припомню, чтобы отец позволял себе такие нежности. Когда он убирает руку, я внутренне сжимаюсь, превращаюсь в напуганного птенца, который спрятался в гнезде от опасности и ждет с замиранием сердца, когда она все же его настигнет.

- Все внутри, - говорит он, глядя мне прямо в глаза – и впервые за все годы, что мы провели вместе, я не испытываю подсознательного желания опустить взгляд. – Ты понимаешь?

- Да, отец.

- Властью, данной мне Великой Тьмой, я отпускаю тебя, Винсент. Ты свободен.