Дикарь

             Вик Бриз



                Дикарь
               
                или Большая повесть о маленьком воробье

От автора

Мои многолетние наблюдения за птицами, отдельные заметки них сложились в Большую повесть о маленьком воробье. Я не претендую в ней ни на какие открытия и изыскания. Просто делюсь тем, что меня поразило, удивило и обрадовало. Без чего, откровенно говоря, скучнее жилось бы на свете...





 
                Пернатый   сосед
Я хотел окрестить эту серую пташку как-то иначе, поласковей, пожалуй, на то были основания, но дочки категорически заявили:
-Среди птиц этот воробей дикарее всех дикарей.
-Почему? удивился я.
-Живет рядом, а в руки не дается. Не поиграешь с ним.
-Может от того, что мы к нему плохо относимся?
-Как не относись, но никому еще не удалось приручить воробья. Он в неволе не живет.
-А вы откуда знаете.
-Воспитательница сказала. Она, знаешь, какая начитанная!
-Оно конечно, начитанному человеку видней. Но в жизни всякое бывает. Что если поэкспериментировать и подружиться с воробьем.
-Как Изловить и в клетку запереть? Он не попугай и не канарейка, что он там будет делать?
-Зачем в клетку. Пусть как жил, так и живет на воле, а мы будем за ним наблюдать со стороны и подкармливать время от времени. Зимой, например, когда морозы, снег кругом и ему холодно и голодно. Вдруг контакт возникнет.
-Нет, не получится, зря время потеряем. Он все съест, улетит, и спасибо не скажет.
-Яря так зря. а может и не зря: отрицательный результат -тоже результат.
-Если так, ради интереса, тогда интересно. А с чего начнем?
-Думаю, с наблюдений в свободное время, а там видно будет...
Тогда я даже не предполагал, что этот, ничем не обязывающий разговор, принесет столько удивительных событии...
Мы обживались в новом доме рядом с парком и сквером во дворе, где обитала масса мелких пичуг. На них нельзя было не обратить внимание. Весна будоражила пернатую братию и птицы трезвонили с утра до вечера, затевали свары, сновали чуть ли не под ногами. Среди них Дикарь оказался сущим нахалом, пронырой, озорником и задирой, чем и привлек особое внимание к себе. Он появлялся перед окном нашей спальни ни свет, ни заря, усаживался на одну и ту же сухую кленовую ветку, оглашено чирикал, оглядывая округу, и если поблизости никого не было из птичьей братии и он не мог ни к кому прицепиться, деловито начинал прихорашиваться. Встряхнув свое оперенье, он становился пушистым-препушистым комком и чистился, чистился, чистился...
-Дикарь и такой чистюля, - удивлялись дочки. - Это он так прихорашивается?
-Как видите, перышки расправляет, причесывается, не хочет выглядеть растрепой.
Казалось, занятый своим «туалетом», Дикарь ничего вокруг не замечает. Но стоило лишь другим воробышкам завозиться на земле около гусеницы или хлебной корки, как он прекращал свое занятие и кидался в самую гущу событий. В первое мгновение трудно было что-нибудь понять. Стояло такое чириканье и такой писк, будто Дикаря или кого другого раздирали на части. Но уже через минуту все становилось на свои места: Дикарь оставался с отбитой добычей, а остальные разлетались. Однако много ли было еды, мало ли, он почему-то никогда не склевывал ее до конца. Отведав немного, тут же терял к ней интерес и возвращался на свой наблюдательный пост. Видно, дело было не в еде, а в установлении лидерства. Воробьишки снова возобновляли трапезу, а Дикарь, прихорашиваясь, уже не обращал на них никакого внимания.
Отличался Дикарь от сородичей не только неуемной энергией. Природа отметила его белым перышком прямо на холке, словно кисточкой нечаянно мазнула. С другими не спутаешь.
Жил он в соседнем, почти вплотную подступавшем к нашему дому ветхом деревянном бараке, в гнезде под наличником окна.
Этот длиннющий барак был начинен гнездами разных мелких птах так, как подсолнечник семечками. Они ютились и строили свою птичью жизнь под его крышей, на чердаке, в щелях между дощатой обивкой, в скворечниках и дуплянках, развешанных людьми на деревьях перед жилыми квартирами. Птиц люди любили, заботились о них, и, казалось, даже кошки, которыми был также напичкан дом, чувствовали это и не озоровали особо.
В разгар весны, снесли старый барак. Ломать - не строить. В одночасье бульдозеры оставили от него одни ошметки, трухлявые доски, обломки кирпича, обрывки обоев, листы ржавой жести, куски источенной жуками прелой фанеры.
На месте барака намечали построить новый многоэтажный дом, и заодно пустили под нож бульдозера сады-огороды вместе с деревьями и заборами. Осиротела земля на глазах, превратилась в мусорную свалку. Будто никогда и не жили здесь люди, не рождались дети и не было любви, радости, печали. Только птицы, лишившись в пору гнездования своих жилищ, метались в воздухе, потерянно и жалобно кричали, от чего щемило сердце.
Люди из сломанного барака переехали в новое благоустроенное жилье. Птицам еще предстояло его найти.

                Налет

Лишенные крова птахи искали места гнездовий в соседних домах, в соседних садах. Скандальнее всех оказались воробьи. Они занимали чужие «квартиры» - все подряд. Стрижи, как мы вскоре поняли, быстро навели у себя порядок. Эти цепкие сильные птицы просто вышвыривали воробьев из своих гнезд. Те орали оглашено, но уступали силе, обратно не лезли.
-Какая бесцеремонность! возмущались дочки без объяснений к кому
конкретно относится осуждение, а я не переспрашивал: все хороши!
Труднее всего было ласточкам. Вытащить из глиняных гнезд насмерть стоящих воробьев многим из них оказалось не под силу. Через какое-то время они отступали от драчунов и начинали лепить новые гнезда рядом со старыми.
Скворцы воевали яростнее. Но все-таки и тут порой из скворечника вылетал скворец, а воробей оставался внутри.
Дикарь во всех этих баталиях был первым заводилой. Потерпев поражение от стрижей в доме напротив, он нырнул в скворечник на дереве около входа в наш подьезд. Здесь уже жила пара скворцов. Его напор оказался столь велик и неожидан, что скворцы в начале растерялись. После короткой схватки они уселись на ветку и обиженно перекликались. Скворчиха, как и положено хозяйке, «отчитывала» скворца. Тот, нахохлившись, не реагировал. Когда она подвигалась к нему, он отлетал в сторону. Она подлетала, он отлетал.
Поняв, видно что от «супруга» помощи ждать бесполезно, скворчиха улетела куда-то и через некоторое время привела за собой стаю сородичей. Они облепили скворечник, ныряли в него один за другим. Писк и гвалт стоял невообразимый. Но Дикаря они так и не выжили. Отступились. Посидели, пощебетали, встряхиваясь от возбуждения, потом взлетели и затеяли какую-то карусель. Один за другим они несли стебли жухлой травы, солому, маленькие веточки, обрывки бумаг и заталкивали в леток. Вскоре скворечник забили до отказа. Если Дикарь там, ему несдобровать. Из летка торчала солома. Пришлось лезть на дерево и спускать скворечник. Вместе с детьми послушали: изнутри ни шороха, ни писка. Осторожно открыли крышку и стали разбирать «завал».
Дикаря нашли на дне. Сжавшись в комок, он будто приклеился к подстилке. Оцепенелый, осоловелый, едва живой. Вначале он не подавал признаков жизни. Потом уже в руках распушился на глазах, вспорхнул и улетел...
Скворечник подняли на дерево.

                Узник

Дикарь в скворечник не вернулся. Скворцы тоже его не заняли. На удивление всем в нем позже поселилась пара синиц-зорянок, безобидных, совсем не воинствующих птах. Но никто из пернатой братии их не беспокоил.
Дикарь занял ласточкино гнездо. Отбивался от хозяев отчаянно. Все наскоки ласточек и попытки их выдворить его из гнезда оказались напрасными Отбив очередной налет, он высовывался наружу, победно чирикал, но стоило ласточкам вновь начать атаку, забивался внутрь.
В маленьком гнездышке негде было развернуться, чтобы вести сражение. Клюв и лапки у ласточек далеко не те, что у стрижей. Отступив, они завели карусель похожую на скворцовую. Только не солому носили в клювах, а глину. Работали споро. Вход в гнездо уменьшался на глазах.. Какое-то время Дикарь еще высовывал кончик клюва и сердито чирикал на подлетавших ласточек, но, вскоре и клюва не стало видно. Замуровали.
-Папа, сделай что-нибудь, - просили дети .- Он же там задохнется!
Пришлось выручать его снова: открыл окно, встал на подоконник, осторожно колыхнул глину. Она схватилась, не поддавалась. Попробовал
отверткой развалил пол гнезда. Кое-как уцепил Дикаря и вместе с подстилкой
вытащил наружу. Защищался он вяло, устало. Скорее инстинктивно клевал пальцы, но, когда опустили в посылочный ящик и накрыли стеклом, сразу притих. Он тут же забился в уголок, не обращая никакого внимания на семечки, хлебные крошки, воду.
-Не нравится ему в посылке, - обьяснили дочки. - Давай придумаем что-нибудь другое, где бы он мог жить.
Уже вечерело и выпускать Дикаря, глядя на ночь, мы не стали. Пусть переночует в посылке, а тем временем вместе с детворой решили ему приготовить жилище.
За кухонным окном снаружи у нас была сооружена кормушка для птиц. Просто укреплена широкая доска, на которую сыпани корм. Между доской и скошенным подоконником, оставалось пространство в виде треугольника. Это пустующее место и решили оборудовать для птичьего жилья.
В хламе у барака нашли подходящие дощечки, сняли с подоконника кормушку и занялись делом. Когда выпилили и подогнали все детали, подумали, что для одной семьи это слишком шикарная квартира. Если воробей .'намеревался жить в ласточкином гнезде, почему бы эту во все окно метровую «квартиру» не разделить перегородками на четыре? И сделали многоквартирный «дом».
Укрепили домину-кормушку надежно. Ту часть, что соприкасалась с подоконником, соединили шурупами через жестяные пятнички, от краев наружной стороны доски протянули наискосок вверх к раме две проволочные подвески. И тоже закрепили.
Был уже поздний вечер, когда я извлек Дикаря из почтового ящика, наклонился через подоконник и впихнул в леток одной из четырех квартир. Дикарь проворно исчез в отверстии и затих.
Расчет был простой: ночью воробьи не летают, сидят затаившись. Вот и пусть пока обживается. Вдруг понравиться, останется, и других приведет .

                Новоселье

Новая квартира Дикарю понравилась. Об этом он известил рано утром громким веселым чириканьем. Дети проснулись от его ликования и разбудили меня. Мы осторожно раздвинули на окне занавеску. Дикарь сидел у летка, в который мы его пустили, орал во все легкие свою незамысловатую песню, и от избытка чувств аж вставал на «цыпочки», вытягивал шею. Такого красавца нельзя было не заметить: в тот же день к нему прилетела подружка, поскакала по кормушке, поозиралась настороженно, успокоилась и посетила гнездовье.
После осмотра птицы сразу же принялись устраиваться. Весь день они таскали пух, весело чирикали, справляя новоселье.
Когда на другое утро мы решили понаблюдать за ними и открыли окно, Дикарь взлетел и затрепетал перед нами словно стрекоза. До него можно было дотянуться рукой, так близко мы находились, но он не улетал. Наоборот, сделал даже два-три угрожающих выпада в нашу сторону.
Чтобы не испытывать его терпенье, мы тихо отступили в глубь кухни и Дикарь успокоился, присел на край доски. Дерева, на котором он раньше сидел перед окном, уже не было. Его спилили, прокладывая дорогу на стройку.
Когда Дикарь упорхнул куда-то, дети насыпали на доску семечек: «Вот •
обрадуется!». Вышло наоборот: обнаружив корм, он необычайно разволновался, стал сбрасывать все на землю, при этом чуть ли «не подметал» крыльями кормушку. Успокоился только тогда, когда ничего на доске не осталось. Так повторялось несколько раз.
-Дикарь и есть дикарь, даже угощенье не принимает, - обиделись дети.


-Дикарь просто не хочет иметь «столовую» на крыше своего дома, -предположил я. - Корм привлечет других птиц , а он не желает, чтобы сюда, в его владенья, вторгался кто бы то ни было: таким способом он отстаивает право на свою территорию. Наши подношенья и угощенья оказались совсем ни кстати.
Не оправдались наши старанья и надежды устроить «многоквартирный) воробьиный дом. Дикарь отчаянно дрался с любым собратом, который хотел вселиться в пустующие гнезда. Он безоговорочно присвоил себе территорию на подоконнике и ни с кем не хотел делиться.
-Может быть, он бережет эти гнезда для своих птенцов? - предположил дочки.
-А что, вполне вероятно, дальновидный папаша: вырастут его детишки пожалуйста, им уже готовы квартиры рядом с родителями, чтобы жить одной большой семьей, - согласился я.
Увы, забегая вперед, скажу, что и сие не сбылось. Только зимой гнезда не пустовали и в них ночевали воробьи. Иной раз столько туда набивалось, что хвосты последних торчали из летков, а еще две-три птахи порхали рядом, пытаясь втиснуться туда же. Дикарь относился ко всему спокойно, как и к корму на доске. Видно, в тесноте - не в обиде и теплей. Зимняя коллективная ночлежка с пропитанием на крыше его устраивала. Так было в первую и вторую зимовки, но с приходом весен, с началом гнездований Дикарь из гостеприимного хозяина превращался в агрессивного: он изгонял из своих владений и чужих, и своих...

                Подкидыш

Дочки принесли из детского сада стриженка. Сказали, что вывалился из гнезда. Посадить его обратно никак нельзя - высоко очень. И бросить жалко. «Придумай что-нибудь, папа».
Стрижонок был мал и сонлив, но цеплялся за все, как репей - не оторвешь. Я смотрел на него, понимая, что птенец обречен. Кто знает, когда

его кормили родители в последний раз? А голод - не тетка. Особенно для неоперившегося малыша. Но и детей огорчать не хотелось. Они смотрели во все глазенки и ждали от меня чуда. Кое-как наловили мух, разжали птенцу клювик, с горем пополам покормили его, добавив в меню несколько комочков творога, Стрижонок все проглотил. После этого уложили птенца в посылочный ящик.
На удивленье ночь он пережил. Но как быть дальше? Мы обошли все ближайшие дома, приглядывались к стрижам, нырявшим в щели под крыши многоэтажек. Но как туда залезешь?
Возвращались обратно и под своими окнами увидали скорлупки на земле. Не иначе как из гнезда Дикаря? Значит, вывели воробьи птенцов. А тут и Дикарь подлетел с гусеницей. Юркнул в гнездо, на нас - ноль внимания. И мы услышали писк... А что если к нему подбросить.?
Воробей, конечно, не стриж, у него свое «меню» для птенцов, подойдет ли оно стрижонку? Да и примет ли чужака Дикарь? Может испугаться и своих покинет. Риск был большой, но в глазах ребятишек такая надежда! Была не была!
Когда воробьи улетели, я пустил стрижонка в леток. Он проворно юркнул в гнездо: куда только делась его сонливость. В гнезде попищали, повозились и затихли. Потеснились, видать приняли.
Мы: наблюдали со стороны, чем все это кончится? Вернулась воробьиха с гусеницей, юркнула в гнездо и выбралась обратно. Уселась на кормушке, беспокойно чирикнула. Тут как тут и Дикарь. Тоже с какой-то гусеницей. И прямо домой. Назад вылез быстро. Запрыгал по кормушке: скок, скок... Воробьиха смотрит на него, но не выдерживает: пищат птенцы, нам на расстоянии слышно. И осторожно влезла в гнездо.
Вскоре она появилась и не задерживаясь полетела в ближайший сад. Дикарь проводил ее взглядом, чирикнул и тоже полез в гнездо со своей гусеницей, потом вылетел уже без нее, и помчался за подругой.
Они сновали от гнезда в сад и обратно, как заводные. А мы в эти минуты готовы были сделать для них что угодно, даже перетащить сад, куда они летали, прямо под окна, где на втором этаже, в гнезде на подоконнике происходило что-то такое, что не поддавалось объяснению.

                Ссора

Прошел дождь, промочил Дикаря и, наверное, остудил его отцовские чувства. Он перестал летать в сад за кормом для птенцов. Долго сидел нахохлившись на одном месте, делал вид, что ему все безразличие. Его|подруга сновала мимо от гнезда в сад, из сада в гнездо, не замечая его!
Внизу на асфальте лежала размокшая хлебная корка. Дикарь не обращал на нее внимания, пока ту не обнаружили другие воробьи. Он захорохорился, слетел вниз, разогнал всех, набрал полный клюв и вернулся в гнездо. Ему видно, понравилось, что не надо далеко летать, оживился, возгордился своим открытием, и «заработал» без устали: вниз, вверх, вниз, вверх...
В один из таких взлетов с полным клювом раскисшего мякиша он столкнулся у летка с «супругой», застопорил было полет, пропуская ее вперед. Однако она в гнездо не полезла, а уставилась на Дикаря, который нетерпеливо подталкивал подругу к гнезду, а у той даже гусеница из клюва вывалилась. Распушившись, она накинулась на него и они, отчаянно вереща, комком свалились на землю. Она трепала его, как нашкодившего кутенка. Он пищал, растеряв еду, пытался укрыться под забором, в кустах, но она настигала его повсюду, пока он не забился в траву и не замер, сжавшись в комок.
Когда воробьиха успокоилась и улетела, Дикарь огляделся, отряхнулся и вернулся к гнезду, устроился подальше от летка. Вид у него был в тот момент неважнецкий, потрепанный и потерянный, но ершистый: когда подруга пролетала мимо, он резко вытягивал шею и сердито, громко чивкал в ее сторону. Она не реагировала на его выпады. Дикарь постепенно из рассерженного и обиженного превращался в виноватого: все тише и тише звучали его чивканья, все заискивающе. Видно, находило прозрение, что не тем, чем надо, кормил птенцов и трепку получил заслуженно...

                Тревога

Мы очень надеялись, что Дикарь выкормит стрижонка. Узнать, так это или нет, могли только, если бы увидели вылет птенцов из гнезда. Поэтому установили даже дежурство по утрам, но все равно прозевали.
Нас разбудил тревожный птичий гвалт. За окном как резаный верещал Дикарь. Ему вторили другие птицы. Что за переполох?
Выглянули в окно: птицы одна за другой «ныряли» куда-то к земле. Я перегнулся через подоконник и увидел распластавшегося на земле стрижонка. Недалеко от него кошка, на которую и пикировали птахи. Они отвлекали ее от птенца, рискуя сами оказаться в ее лапах. Кошка изворачиваясь, пыталась схватить кого-нибудь. Поодаль сидели две вороны, с виду равнодушные ко всему, но себе на уме: ждали, когда кошка ретируется, чтобы поживиться добычей. Для них мелкие птахи не указ.
Мы выбежали на улицу. Кошка тут же юркнула в нишу подвала дома. Вороны улетели. Птичья мелочь смолкла, расселась где попало и даже не пискнула, когда я взял стрижонка в руки.
-Это наш стрижонок? - теребят меня дети. Им нетерпиться подержать его, потискать, разглядеть, но птенец вцепился в мои пальцы - не оторвать.
-Может наш - пасынок Дикаря, а может и нет. Вон их свистунов сколько в небе, а в домах - гнездо на гнезде. Мог из любого выпасть.
-А вот и нет, под нашим окном, значит, наш. Только его летать не научили.
-Раз покинул гнездо, должен летать. А не улетел потом}7, наверное, что со второго этажа ему не хватило высоты для взлета, - сказал я, не решаясь разубеждать детей, тем более, что и сам до конца ни в чем не был уверен.
-А почему он с земли не поднялся?
-Крылья мешают, очень длинные. Стриж всегда в воздухе. И ест, и пьет налету. На землю не садится. На ней он как в западне.
-И что будем делать? Обратно в гнездо?
-Нет. Отправим его в полет откуда-нибудь с высоты.
-Пойдем к Наташе, она живет на пятом этаже.
-Так спят все. Рано. Надо с крыши попробовать.
Мы взяли у дворничихи ключи, поднялись на чердак, пробрались к слуховому окну, которое выходило на стройплощадку. Внизу котлован без деревьев и проводов - зацепиться не за что, а если не хватит сил для полета и свалится, ничего, почва рыхлая, не разобьется...Я подкидываю стрижонка как можно выше: он планирует почти до земли - у нас дух перехватило, потом замахал крыльями быстро, быстро и то ли попал в воздушный поток, то ли обрел уверенность - взмыл в небо и вскоре смешался среди своих собратьев.
-Уф! - молвили дочки - Прямо наказанье какое - то этот стрижонок!
-И все-таки мы его запустили!
-А он неблагодарный, даже спасибо не сказал. Улетел, как в воду канул. Как мы теперь его узнаем?
-Не отчаивайтесь. Раз доброе дело принесло нам большую радость, это и есть благодарность всем нам, а главное - Дикарю: будем считать, что он выкормил - таки пасынка.
«Усатый нянь»
Каждый раз, собираясь на прогулку, спрашиваю дочек:
-И так, куда мы сегодня пойдем?
По другому нельзя. Скажешь: «Пора или собирайтесь гулять», -принимают в штыки. Приказы не по ним, а вот спросишь бесхитростно, вроде, как посоветуешься с ними, получишь если не согласие, то заинтересованность. Сборы уже дело техники. Сегодня хитрить не пришлось. Дочки сами предложили: -Папа, пойдем с нами, мы тебе такое покажем... -Интересно, что? -Детский сад в детском саде...
Детсад рядом с нашим домом. Оба здания под одним номером, только корпуса разные - первый, второй. Территория детсада огорожена забором, ухоженная, зеленая, с песочницами, беседками, качелями. Вся ребятня с окрестных домов постоянно тут обитает. Во все времена года. Особенно по выходным. Сейчас лето. Большинство детишек уехали на дачи, в деревни к бабушкам, в пионерлагеря или в санатории. Детей раз-два и обчелся. Детсадовских тоже за город вывезли. Тишина.
Дочки привели меня к дальней беседке. Рядом песочница, в ней возятся воробьи. Целая стайка.
-Смотри, как они в песке купаются. Зачем?
-Паразитов выводят.
-Так они же маленькие, откуда у них паразиты?
Я присмотрелся, действительно, птенцы-пушки.
-Наверное, у них урок профилактики: чистота- залог здоровья.
-Скажешь, чистота! Все в пыли, как замарашки.
-Вы же видели по телевизору передачу «В мире животных», как кабаны, слоны, зебры, лошади в пыли, а то и в грязи валяются. Значит, так надо для здоровья.
-А почему старые воробьи с ними не купаются?
-Наверное, по делам разлетелись.
-Нет же, вон один на ветке сидит, другой на заборе, третий на дереве прижался! Они няньки что ли?
Смотрю, куда дочки показывают. Действительно, сидят взрослые воробьи, не шелохнутся, настороженно обозревают каждый свой сектор: один по земле глазенками шарит кошку бы не пропустить, другой в небо уставился, третий в нашу сторону косит. У всех «галстучки» на груди - самцы. значит, старички по обличью «усатые няни». Молодежь стерегут и учат. Не
зря говорят что старого воробья на мякине не проведешь. Вот и «приставили» следить за пушками.
О «детских садах» стадных животных и стайных птиц многим известно, но чтобы воробьи поступали так же «цивилизованно», я видел впервые. Тем временем один из «усатых няней», что «отвечал» за небо, не меняя позы тревожно «проскрежетал»: «чиур», - и песочница вмиг опустела. Одни воробьишки юркнули в кустарник, другие - в траву, а те, что замешкались -замерли на месте, сжались, слились с песком, не шелохнуться.
Я глянул в небо: с верху падал пестрый голубь очень похожий опереньем на ястреба. Перед землей он виртуозно затормозил и приземлился радом с другими голубями, которые расклевывали хлебную корку.
Старый воробей тонко чирикнул: «Чир-чир»... - и малышня опять в песочнице, купается - пыль столбом. Вряд ли «усатый нянь» спутал голубя с ястребом. Скорее всего воспользовался случаем преподать урок выживания. Так повторялось через каждые пятнадцать-двадцать секунд, а то и чаще: «Чик-чирик», - и все врассыпную.
Трудно передать словом звучание сигналов, все они разнились по тону и силе. Пробегали, например, за забором сначала такса, потом спаниель. Воробьишек эти собачки учуяли, метались, бросались на забор, лаяли, но «усатые няни», как будто знали, что те пустобрехи безвредны для малышей и вели себя спокойно. Пушки тоже, как копошились в песочнице, так и копошились, не обращая на них внимания. Но стоило появиться там же кошке, мальчишке или пролететь вороне, какой-то другой птице даже высоко в небе, как тут же звучал тревожный резкий сигнал, похожий на трещотку, и пушки исчезали, как будто их тут и не было. Причем все замирали надолго: ни шороха, ни писка.
Место для «занятий» в дальнем углу двора, наверное, тоже было «выбрано» не случайно. Сетчатый проволочный забор - надежная защита от непрошеных гостей, густые кусты вдоль забора - укрытие, а песочница игровая площадка, а может быть, и «оздоровительный» бассейн. Вот тебе воробьи-несмышленыши!

                Чуть жив

Чем больше мы приглядывались к воробьишкам, тем больше удивлялись их манере поведения, постоянной веселости, болтливости, довольству и энергии: «И жить торопятся и чувствовать спешат»...Им не чужды комплексы и компромиссы. Они просто живут, как живется. От зари, до зари. З.апасрв^е,, делают, как сойка или ворона. Довольны тем, что найдут, что перепадет, что стащат у тех же старушек, которые торгуют семечками. Старушки порой отмахиваются от воробьев, как от мух, а сами нет-нет да и бросят горсточку семечек на землю, с оговоркой: «Что бы в мешок не лезли»...Мешок мешком, а сердце сердцем, жалостливое и сердобольное оно у старушек ко всему живому, несмотря ни на что, а воробьи ох как это чувствуют. Как чувствуют? Визуально, импульсивно, интуитивно? А может быть, считывают ауру с человека и знают, кто их может обидеть, а кто приголубить? Как связать воедино полную безалаберность и доверчивость, с оглядкой, конечно, не без того, они всегда начеку.
Приручить Дикаря не получалось. Корм с рук он не брал. И не собирался. Тем не менее, от угощений не отказывался. На улице. У гнезда на подоконнике сидел спокойно и косил бусинками в нашу сторону. Привык. Три года встречались. Может, сердчишко и трепыхалось при этом, но внешне - само достоинство! Прыг - скок, прыг - скок, словно хотел сказать: «Не трогай меня, и я тебя не трону». «Нужен ты мне, - успокаивал я его. - Живи раз живется. Я рад, что ты есть и все у тебя хорошо». Так и дружили. На расстоянии.
Трудней всего птицам зимой. Они живут по солнцу: оно встает и у них подъем, оно садиться и они баиньки. А зимой на севере световой день короток: Йе успеет солнце появиться, как уже норовит спрятаться. Попробуй за три-четыре часа найти что-нибудь съестное. Пропитание на дороге не валяется, тем более, если снег кругом.. Любое ненастье - не подарок, но сытой птице оно не страшно. Какой бы длинной и холодной ночь не была, выдержит. Другого все равно не дано: «Если хочешь быть здоров, закаляйся!» С утра до вечера и ночь в придачу. Не от хорошей жизни порой, чтобы согреться, птицы залетают в квартиры в форточки, в магазины, на станции метро. Это многие наблюдали. Но бывают и удивительные случаи...
Однажды в сильный мороз дочки позвали меня на улицу. Привели к котельной одной из городских бань. Там труба высоченная, наверное, еще дореволюционной постройки. Дымит. Вокруг трубы почти сверху донизу проволочная сетчатая арматура. Собирались, видимо, штукатурить, укреплять трубу, но лета не хватило, не успели, так оставили. И вот на этой арматуре, как на насесте, вокруг трубы пристроились и грелись не менее сотни птиц. Воробушки, синицы, галки, голуби, скворцы... Мы насчитали десятки различных видов. Причем все старались занять местечко с подветренной стороны, подталкивали друг друга. А те, которые устроились хорошо, прижались одна к одной - прямо новогодние гирлянды вокруг елки.
В мороз случаются и такие казусы. Однажды, смотрю, дворничиха около подсобки чего-то метлой размахалась. Я знал ее, как добрейшую женщину. Подхожу, спрашиваю, что случилось? Она смеется:
-Квартирантов выживаю. Приютила на свою голову, - и смотрит на меня, видит, я в недоумении, объясняет: - кто-то вывалил на улицу прокисшую жидкую кашу. Пока не замерзла, воробьи наклевались. Потом вижу, сидят на дереве, как сонные мухи, клюют носом и кувырк в снег. Один за другим. Подумала, отравились. Но скорее всего одеянье то у них аховое, зобики едва перышками прикрыты. Мороз и схватил, не иначе. Так я, чтобы совсем богу душу не отдали, пособирала их и в подсобку, в тепло. Оклемались, отошли, ожили. Значит, не отравились. Пора бы уже и честь знать, а не улетают. И выгнать не могу.
-Пусть поживут, - говорю, - раз нравится.
-Так ведь на инструменты экскременты. Отблагодарили называется. Попробуй теперь отскрести...
А то был еще случай. Тоже зимой. Один знакомый художник рассказывал. В новом здании на окраине города под художественную мастерскую отвели чердачное помещение. Строители угодили художникам. Для хорошего освещения стены превратили почти в сплошные рамы. Даже крышу частично покрыли каким-то редким прозрачным и прочным материалом. Лоск внутри навели. Вот только свежими красками и лаком пропахло насквозь. Чтобы выветрилось, оставили на ночь приоткрытыми пару рам. Утром приходят, а на стеллажах сотни две скворцов да еще воробьи в придачу...

                Оттепель

Оттепель среди зимы. Сеет и сеет хмурое небо морось под завывание студеного ветра, разводит слякоть. На душе от этого неуютно. А каково промокшим воробушкам?
Мы собирались прогуляться, но в нерешительности остановились на выходе из подъезда. Под козырьком еще сухо и не хочется ступать под поток холодных капель.
Порх - порх.. .На распахнутую створку двери - протяни руку и вот она птаха - уселся Дикарь. Он первым встречает нас каждый день, а в плохую погоду тем более. Подлетает, скачет рядом, прикидывается слабым, забитым, клянчит поесть.
Отворачиваюсь, делаю вид, что не замечаю его. Он тут же перелетает на другую створку, куда я смотрю. Торопится - скок, скок, чив - чив. Хвостик намок, крылья обвисли, перья прилипли к махонькому тельцу, но он не старается распушиться, не торопится - наверное, считает, что так выглядит жалостливее.
Дурачок! И так ясно, что не сладко приходится: чуть жив, чуть жив...Сытой осенью зазнайство в голосе так и сквозит: жив я! Весной кричит, как оглашенный, под соловья репетирует. И только летом, занятый семейством, лишний раз себя не выпячивает. Но теперь зима, до весны еще дожить надо. И холод, и голод, и пострашнее непогоды - хищный кобчик с загнутым клювом, с острыми когтям'и на антенне уселся, зазевайся птаха - ничего не спасет. В холодную, голодную зиму из десяти пичуг выживает одна, из сотни - десять.
Бросаю на землю горсточку семечек. Тут же воробей вспорхнул с ликующим возгласом: «Чив-чив», схватил семечко, шелушит непослушным клювом, а остальные прикрыл растопыренными крыльями от своих собратьев, глазенками зыркает: «Мое, никому не дам!».
Но разве упасешься от голодной стаи. Нас они не боятся, привыкли, налетели, устроили возню прямо у ног. Дикарь отчаянно защищает добычу, клюется направо, налево. Соперники на дыбки - и началась карусель...Драчуны! Пока ерепенились, другие все растащили. Дикарь хоть и разогнал всех, а есть-то нечего. Опять уселся на створку двери, прибедняется, попрошайничает: «Чуть жив, чуть жив...» Высохнуть бы тебе до ночи. Не дай бог, мороз ударит. Ледышкой станешь...
-Держись, дружок! Где наша не пропадала, - подбадриваю я Дикаря и бросаю еще семечек..
Дочки стоят рядом. Без настроения. Под стать погоде. И разговор у нас такой же - унылый, без вдохновения.
Попрошайки, побирушки и воришки, - упрекают дети то ли меня, то ли мокрых птах.
Я пытаюсь сгладить ситуацию:
-Китайские крестьяне тоже - когда-то так думали. Считали, что воробьи бесполезные птицы. Воруют рис и надо их уничтожить. Однажды утром все от мала до велика вышли на поля и стали бить в барабаны, бубны, кастрюли, трещать трещотками, стрелять из ружей. Стаи птиц поднялись в воздух и метались в небе. Им не давали опуститься, передохнуть. В конце концов они обессиленные одна за другой попадали на землю. Люди собрали их и на рддости устроили пиршество. А осенью прослезились: почти весь урожай пропал. Его уничтожили насекомые вредители, которых расплодилось великое множество. Только тогда поняли, насколько ничтожен вред птиц по сравнению с их пользой. А в Америке в одном из штатов воробью даже памятник поставили.
-За что?
-За то, что спас людей от напасти. Там тогда появились полчища мохнатых гусениц, которые подчистую уничтожали все зеленые насаждения. Как не боролись люди с бедой, ничего не помогало. Уже отчаялись было, когда кто-то посоветовал им завести из Европы воробьев, которых в Америке не было, но для которых, как и кукушек, мохнатые гусеницы что-то навроде деликатеса. Другие птицы их не едят.
Завезли. Воробьи быстро расплодились на обильном корме и через пару лет извели гусениц. Как после этого не отблагодарить птаху, не отдать почести за большие заслуги.
-И все таки они воришки. Чуть-чуть, - упрямятся дочки.
-А что чайки лучше? Или забыли?
Дети сопят, не признаются, но вижу не забыли...
Прямо на улице присоседились два лотка: книжный и рыбный. Такое вот сочетание. Мы остановились у книжного, посмотреть. В это время подошла разносчица горячего питания:
-Кофе, чай, пирожки с капустой с огня!
Дело было осенью, подмораживало. Уличным продавцам не лафа. «Рыбный» - молодая девчушка просит «книжного» парня:
-Бери на меня, я сейчас, - и, отпустив одинокую покупательницу, пошла в нашу сторону, но не дошла, «книжник» закричал:
-Ой, напали! Гони, гони их!
Мы обернулись: на рыбный лоток налетели чайки. Они хватали рыбу: на двух столах пять ящиков с мойвой, плотвой, окунями и один с отборной свежей сельдью. Девушка развернулась, побежала к лотку, машет руками: «Кыш, кыш, окаянные!» Птицы разлетелись. Те, что похватали мелких рыбешек, глотали их на лету, а одна с крупной сельдью опустилась неподалеку на асфальт к ногам прохожих. Пожадничала: ноша оказалась тяжелой, чтобы унести подальше, и крупной, чтобы сразу съесть. Чайка судорожно глотала рыбину, но та проталкивалась с превеликим трудом. Так потом и улетела с «хвостом наружу» из клюва.
-И часто они озоруют? - спрашиваю продавцов.
-Постоянно. Видите, сколько их тут летает. Кричат, пищат и, стоит отвернуться, они на ящиках. Могут и на лету выхватить из ящика. Как у них получается? Сразу забирают по две-три рыбки.
-Надо же! И смех, и грех, - улыбаемся мы вместе с другими зеваками.
-Вам смешно! - продавщица сама улыбается, - а каждая рыбка чего-то стоит, не говоря о селедке. Приходится раскошеливаться.
-Не тужи. Та, что селедку стащила, сама себя наказала. Не проглотит, задохнется, - сказал кто-то.
-Так ей и надо, разбойнице!
Дочки волнуются, им чайку жалко:
-Ведь не задохнется, нет, папа?
Успокаиваю их. Хотя всякое бывает. Припоминаю случай на Самуре, пограничной реке между Дагестаном и Азербайджаном. Благодатные субтропические места. Как-то вместе с рыбнадзором объезжали нерестилища кутума и наткнулись на берегу, на погибшего трагически молодого баклана. Пожадничал, схватил крупного икряного кутума. До половины заглотил, остальная часть рыбины торчит из клюва. Отрыгнуть не получилось. Так и задохнулся. Сколько их таким образом гибнет, никто не считал. Во время нереста рыбы туда со всего Каспия слетаются миллионные стаи пеликанов, бакланов. Не все расчетливы и способны выбрать добычу по силам. И сами попадают на «обед» шакалам, лисам, волкам, медведям, а то и двуногим браконьерам на чучела.

                Игрули

Воробьи, похоже, не прочь сами поиграть и подразнить кого-то. В тот день, как обычно соседи выпустили во двор свою игривую кошечку. Время осеннее, ветреное. Крутятся по асфальту опавшие листья, обрывки бумаг. Киска разыгралась, а сама ые сводит глаз с деревьев, где нахохлившись сидят воробьи. Они кормились на земле, а теперь вынуждены отсиживаться наверх из-за этой попрыгушки. Тем временем попрыгуша подкралась к одному дереву и влезла по стволу вверх на мерт-полтора. Воробьи с сучка на сучек перебрались повыше. Не улетают. Понимают, что киска - подросток и охотник пока никудышный. Чего ее бояться.
Кошечке на дереве не сидится, спрыгнула, погналась за листьями в конец двора. Дикарь слетел на сучек у самой земли, чирикнул. Киска увидела, крадется к нему, прыгает...Дикарь вспорхнул, отлетел в сторону, скачет по земле. Киска за ним. Дикарь летит в другой конец двора. Так повторяется несколько раз. Что это? Одна «предложила игру», другой «принял»?
Вскоре к Дикарю присоединились еще несколько воробьишек. Кошечка совсем разошлась: мечется между ними туда-сюда, нападает, они отлетают. И тут ветер подбросил целую газету, распластал ее по асфальту. Киска прыг на нее, а ветер дунул, приподнял край газеты и накрыл попрыгушу сверху. Была кошечка и нет ее. Воробьи вспорхнули на деревья, крутятся, выглядывают киску, где она? Дикарю не терпится, слетел вниз, скачет рядом с газетой. Кошечка «пулей» вылетает из укрытия, Дикарь - деру.. .Киска довольна, возвращается к газете, подлезает под нее на сгибе, благо тот приподнят, как шоломок на крыше дома.
Дикарь опять на землю, за ним еще несколько птах. Ветер дунул, отбросил газету в сторону, обнажил кошечку. Воробьи улетели, киска к газете. На сей раз та прижата к асфальту, шоломка нет, но кошечка изворачивается, умудряется приподнять край и быстренько заползает под нее. И тут подлетели голуби, расселись, воркуют. Один опустился совсем рядом с газетой, из под которой тот час же высовывается усатая мордашка. Голубь видит ее, замер, а кошечка выскакивает наружу. Голубь не воробей, побольше самой попрыгуши 4и та повела себя совсем по-другому: спина дугой, хвост трубой, вся взъерошена и боком, боком в сторону птицы. Голуби разом переполошились, захлопали крыльями, унеслись. Киска прижалась к асфальту, крутит мордашкой, потом подхватилась, задала стрекача в подъезд. Расхотелось шалить с перепугу. И воробьи, похоже, разочарованы. Расчирикались, ссорятся, забыли о пище насущной...
Из тех же забав эпизоды с торговками семечками. Рискованные трюки воробьишек, а может быть, их «коронные» номера! Как посмотреть. Не без расчета же чаще всего они подлетают к мешочку с семечками в тот момент, когда у старушек заняты руки: в одной кулек, в другой - стаканчик. Она черпает и насыпает семечки, а тут воробей подлетает, сбивает с толку. Она кышкает, руки ее непроизвольно вздрагивают, и сколько-то семечек падает на землю - на ничейную территорию, куда сразу же слетается вся стайка и угощается на дармовщинку...
Судьба злодейка
Кто-то когда-то подметил, что воробьишке - судьба мачеха. Или злодейка. Не знаю по какому поводу, но не без причины укор недоброжелателям. Той же зиме. Воробей, как стрекоза из басни Крылова, не запаслив. Может быть, и запасался бы чем-то на крайний случай, да где схронов наберешься? Порой гнездо свить негде. А если и запасешься, разве от ворон и голубей убережешь? Эти всеяды найдут и отберут. Оглянуться не успеешь. А тут еще мальчишки с рогатками порой житья не дают: для хулигашек воробьишка — мишень, для кошек, ворон и прочих хищников -добыча.
Тому, кто живет без оглядки, трудно представить, сколько в вечно грохочущем городе хищных птиц. Я тоже не видел и не замечал их, пока не оказался в гуще событий. Все происходило около кормушек. Мелкие птицы быстро привыкают к ним и постоянно крутятся рядом. Там же обязательно
появляются «охотники». Они возможно не охотились бы в городе. К чему лишний раз объявляться на людях, рисковать. Но зимой леса засыпаны снегом, пустеют. Одни птицы улетели на юг, а те что остались зимовать, тянутся ближе к жилью человека с надеждой чем-то поживиться. И хищникам ничего не остается, как лететь за ними. Они занимаются охотой не ради разбоя. Так уж распорядилась природа, отвела роль пособников естественного отбора среди пернатых. Их биологическая задача сдерживать рост численности мелких птиц и тем самым укреплять здоровье их популяций. Хищник берет в первую очередь слабых и больных. Здоровых ловит чисто случайно раз-два из десяти случаев. Это понятно: гоняться за здоровой, шустрой птицей никакого здоровья не хватит. А вот как хищник выбирает жертву, как выглядывает, определяет слабых, одному ему известно. Но глаз у него наметан. Тех, кого они хватали на моих глазах действительно были подранками. Среди зимы слабых набирается немало. У многих повреждены лапки или крылья. Уже не скачут, а приседают, ползают на брюшке, подбирая корм, волочат крылышко, а то и оба сразу. С виду вялые, квелые, безразличные ко всему, и если даже звучит сигнал тревоги, заторможено реагируют на него. Чаще всего не улетают, не прячутся, а замирают на месте. Я наблюдал скворцов, свиристелей, синиц, тех же воробьев, у которых на лапках были наросты ледяшки-кругляшки. Где-то сели на наледь, чтобы испить водицы и чуть не вмерзли в лед (такое зимой тоже случается. Есть свидетельства, когда находили сотни птиц, примерзшими ко льду.) Те, что вырвались, превратились в неваляшки - им не сесть, не присесть и не освободиться от ледяных наростов. Не сидят, а полулежат, выклевывают лед, но безрезультатно, остается ждать оттепели, чтобы освободиться от пут, а если оттепели долго нет, с кругляшками долго не налетаешь. Но это, так сказать, случаи из ряда вон.
Другое дело, когда хищник атакует жертву. Дерзко, смело, напористо. В погоне за ней для него не существует никаких преград. Нынче, к примеру, дворы заполнили машины. Воробьи привыкли к ним и даже извлекают выгоду: в стужу стоит «легковушке» подъехать и встать на стоянку, птахи тут же устраиваются под днищем, греются. Там же чуть что прячутся и от хищников. ДЪлько от подсокольника и пустельги и там нет спасенья .Для них машина,что есть, что нет, и люди с ней рядом тоже. В погоне за добычей на полном ходу «ныряют» под нее, выхватывают жертву, как на ровном месте. И Дикарь не избежал этой участи...

                Потери и находки

Дикаря нет больше. Лучше бы я не видел тогда того, что произошло...
В нашем дворе повадился охотится сокол. Садился на антенну на крыше соседнего дома и сторожил, терпеливо ждал, выглядывал зазевавшуюся птаху.
В тот раз я вышел на улицу, увидел его и остановился в
нерешительности: кормить, не кормить? Во время кормежки пичуги особенно уязвимы, они теряют осторожность, не успевают улететь и какой-то из них я опять не досчитаюсь. Но было поздно. Воробьи, синички, завидев меня, стали слетаться к кормушке, рассаживаться на деревьях, и в тот же миг сокол снялся с антенны, метнулся к ним. Дикарь, похоже, первым заметил опасность, подал сигнал, воробьи врассыпную, а сам остался, оцепенел, и когда до хищника оставались считанные метры, вспорхнул ему навстречу. Возможно, он защищал кого-то из тех, кто не успел улететь, хотел отвлечь, сбить с толку хищника, но не рассчитал силы, не смог сманеврировать и столкнулся с ним. А может сокол так подгадал? Шлепок и Дикарь беспомощно закувыркался в воздухе. Сокол подхватил его около земли когтями и не улетел сразу: толи самого ошарашило столкновение, толи передохнуть захотел, оглядеться, но так или иначе он уселся передо мной прямо над кормушкой. Протяни руку и вот он, разбойник с изогнутым клювом, грозным взглядом и добычей в когтях. До чего же изящен и красив! Я смотрел на него во все глаза, забыв о трагедии, хотя видел зажатого в когтях Дикаря, головка которого свисала, безвольно покачиваясь. Он, наверное, погиб при столкновении: сокол почти с голубя, а воробьишка невесом...
Не могу сказать, сколько времени ушло на эту трагедию? Может быть,
какие-то секунды. Но мне они показались вечностью. Я смотрел на сокола, он на меня. Для меня это было потрясение и удивление смелостью и грациозностью хищника, а для него - обычная работа, удачная охота. Сокол победно скосил глаз на свою добычу: подумалось, уж не собирается ли он на моих глазах потрошить моего любимца, но тот снизошел - снялся с места и был таков...
Позже на цветных снимках хищных птиц по обличью узнал обидчика Дикаря. Им оказался подсокольник. Он охотится на мелких птиц: воробьев, ласточек, жаворонков, синиц. Не берусь утверждать дословно, но в описании отмечалось, что дерзость подсокольника изумительна, он хватает жертву на глазах у людей, в двух-трех шагах от них.
Так оно и есть. Подобное позже я сам наблюдал еще не раз. Мелкие птицы очень часто, особенно в городе, спасаясь от хищника, летят к людям. Из двух зол выбирают меньшее. Но и этот маневр не всегда срабатывает.
Однажды на моих глазах сокол погнался за воробьем. Тот вылетел на тротуар, по которому шли толпой школьницы, и замелькал зигзагами между ними: сокол не замешкался ни на мгновение, нагнал, схватил жертву, прижал к асфальту. С перепугу девочки завизжали, зашикали, замахали руками, портфелями, но хищник не выпустил воробья, посидел, гордо позыркал на всех и улетел с добычей...
Дочкам я тогда ничего не сказал. Не хотел волновать. Сдержал переживания. Тем более, что объясняться не пришлось: вскоре мы переехали в другой город и почти сразу у них появилось новое увлечение - котенок, а дикие птицы, с которыми не понянчишься, не приласкаешь, отошли на второй план.
Просьбы завести котенка и прежде не раз «поступали», но я отговаривал дочек, мол, как он будет дома один, когда вы днем в садике, а мы с мамой на работе. Эта уловка помогла до поры, до времени, пока не попался на глаза младшей дочери брошенный кем-то котенок. Он лежал под скамейкой на автобусной остановке. Дочь склонилась над ним, стала гладить и он потянулся $ ней, жалобно пискнул.
-Такой хороший, а голодный, возьмем его и накормим, - предложила дочка.
-Нет, не возьмем, - попытался я ее отговорить. - Он тощий заморыш и больной грязнуля: ухо порвано, лапка волочиться, может собаки покусали; глаза гноятся, к тому же безголосый, даже мяукнуть не может...Зачем нам
такое сокровище? Возьмем здорового, если тебе так хочется. Видела у Петровых: кошка и семеро котят. Возьмем любого.
-Не хочу любого. Хочу этого или никакого.
-Как скажешь, - я взял дочь на руки и понес домой. По дороге молчали, сердились. Я надеялся, успокоится, забудет. Не тут-то было: дома перед мамой такая истерика!
-Ладно, - сдался я, - идем, заберем.
После мытья и лечебных процедур котенок превратился в сплошное очарование. Такого окраса я не встречал ни раньше, ни позже спустя полвека: тигровый, только не двух, а трехцветный - желтые, белые и черные полоски, чернобурка в полоску, с умиленной мордашкой, а то, что выглядел вначале вялым и квелым - временное явление. Через неделю он ожил, играл, ластился, как будто не пережил до того ничего страшного.
Найденыш оказался кошечкой. Окрестили Матильдой. Когда выбирали кличку, шел кокой-то мультфильм, одну из прекрасных героинь которого, как раз так величали.
Росла Матильда чистюлей, с полунамека понимала, что можно, что нельзя, ела и оправлялась только в отведенных местах. Улицы пугалась, но и к ней привыкла, облюбовав полисадник перед домом, где могла играть и прятаться в кустах, а в случае опасности вмиг взбиралась по тонкому деревцу на балкон второго этажа.
Потом у нее появился сынок - царапыч. Не один, конечно, остальных разобрали, а этот остался. Цапка-царапка, баловень судьбы, маменькин сынок, общий любимец и как положено в таких случаях, вырос увальнем и вечным лопрошайкой чего-нибудь вкусненького. Он только и делал, что ничего не делал, а с ним, что хочешь. Декоративная приставка к маме - кошечке и ко всему кошачьему роду, живая игрушка для живого интереса всех домочадцев. Мы в нем души не чаяли...
Однажды задержались в гостях. Вернулись домой поздно. В подъезде толпились соседи, заслоняли от нас собой что-то там под лестницей.
-Что случилось?
-Ничего. Вот только детей спать уложите, а то спят находу.
Потом объяснили:
-Плеснули на кошек кислотой. Соляной. Матильда облезла, Царапыч ослеп. Нет сил смотреть. Усыпить придется, чтобы не мучились...
Позже вычислили палача: им оказался Моисеич, жилец верхнего этажа, ветврач санэпидстанции. Он, вроде как, хотел погладить Царапыча, а тот его цапнул. И наказал: «Расплодили тут антисанитанию»...
С тех пор я не держал в доме животных. Общался с ними только на улице.
Кошки с птицами несовместимы. В природе. А в отношении к ним людей все шиворот-навыворот: одни любят, умиляются ими, другие терпеть не могут - негигиенично, антисанитарийно. Хотя последних раз - два и обчелся. Можно брезговать гадами, не замечать воробья, а как не жаловать соловья, канарейку или синицу и мурлыкающую кошечку? Животные украшение жизни. Иначе не ходили бы в зоопарк, не держали «братьев наших меньших» в своих квартирах, не смотрели передачи «В мире животных».
И дочки совмещали одно с другим. Антиподство не шокировало. Выросли кошачницами, но не забывали подкармливать зимой птиц. Держали хороших кошек: приласкать, погладить, успокоиться, снять стресс - причем тут хищничество и ханжество? Домашние кошки - они улицу только из окна и видят. С этими «Вискасами» врядли подозревают, что птички и мышки съедобны. Встретят ненароком воробья или не дай бог, мышку, и за кампанию с хозяйками шлепнуться в обморок. Где она золотая середина человеческой любви, страха, обожания, неприятия, восхищения, жалости? И где сострадания, безалаберности? Сколько котят выброшено на улицу. Поиграли и избавились. Хлопотно. Каково им бездомным, чем будут питаться - это уже никого не интересует. И вырастают «разбойники»…

                Бродяга

Помню, как-то весной дочки позвали меня к окну:
-Посмотри, кто такой красивый к нам пришел.
Не хотелось отрываться от дела, но в их голосах столько нетерпения, удивления, волнения. Подошел ближе. По двору шествовал (другого слова не подберу) несуразный, поджарый кот-уродец. Головка махонькая с выпуклыми глазищами, острыми ушками на макушке. Живот втянут так, будто прилип к хребту. Лапы тонкие, непомерно длинные, полуколесом, опирались на массивные когтистые подушечки, несли пружинистое, вихляющее тело, переваливая с боку на бок. Кот-уродец отрывисто мявкал. Упругий, длинный хвост, полудугой, подрагивал от напряжения.
-Это леопардик, правда, леопардик! - теребили дети
-Нет, не леопардик. Откуда ему тут взяться? Кот такой. Видите, гладкошерстный, серый, без пятнышек. Скорей всего - помесь сиамской кошечки с какой-то другой породой. Бывает же такое!
Кот-уродец направлялся в глубь двора к сараям, около которых на старой, доживавшей свой век толстой, трухлявой вербе разлеглись на солнце вокруг кошки мартовские коты. Завидев соперника, все суетливо повскакивали, уставились в его сторону. В это время над котом-уродцем пролетал воробей. Кот даже не взглянул в его сторону и, как нам показалось, без прыжка, махнул лапой и сбил птаху. Попридержал у земли, покатал, взял в зубы, прошелся немного, мотнул головкой и отбросил добычу в сторону.
Дочки таращатся на меня, глаза по блюдцу: «Такая бесцеремонность!» Слов нет. Я не успеваю их успокоить: на кормушку у окна перед нами села
синичка (это было еще до того, как тут поселился Дикарь). Мы на какое-то мгновение переключили внимание на нее, потеряли из виду кота-урода, а тот тут, как тут, ошарашил, перепугал, когда его морда вдруг мелькнула из-за доски-комушки и'лапа сгребла синицу.
Второй этаж! Как он смог по кирпичной стене? Я распахнул рамы, выглянул: кот-уродец, как ни в чем не бывало, не торопясь, шел вдоль стены в глубь двора. Синица валялась на земле. За какие-то пару минут и такой разбой! И бросил жертвы. Зачем? Ради демонстрации силы?
За двое суток, которые обитал во дворе этот кот, досталось не только птицам. Он задал трепку и своим сородичам: одному порвал ухо, другому прокусил лапу, третьему выцарапал глаз. Хозяин одного из них не стерпел, решил проучить наглеца. Полез за ним на дерево, умудрился схватить его за хвост, сдернуть вниз. И поплатился: кот изловчился, вцепился зубами ему в ногу, искусал и исцарапал когтями, вырвался и убежал. С тех пор больше не появлялся...
               
                Серая всеяда

Ушло время, пролетело, кануло в вечность. Внуки уже на своих двоих... Как не старался прежде почаще общаться с птицами, времени всегда было в обрез. Все что выглядел, все от случая к случаю. И ошибался с выводами. Особенно в отношении хищников. Оказалось, что не такие они. страшные и ненасытные. Все вместе взятые хищные птицы, представители кошачьей породы и мальчишки с рогатками не наносят столько вреда пернатым, сколько всеядные вороны.
Хищников не так уж и много. Они ведут скрытый образ жизни и не каждому из нас удается наблюдать их в природе. Чего не скажешь о серой разбойнице. Вороны у всех на виду. Огромные стаи оккупировали не только мусорные свалки, они опустошают десятки тысяч гнезд мелких птиц в лесах, на полях во время кладки яиц и вылета птенцов. Ворона не упустит цыпленка во дворе, утенка на воде, зайчонка в поле, ежа и змею в лесу. Именно в то время, когда все живое с весны обзаводится потомством, вороны выводят свое и выкармливают воронят птенцами и молодью других птиц и животных. Бесчинствам ворон нет предела. Хитрость, хищность, уловки, алчность их поражают. Этому есть немало свидетельств, но я расскажу о тех, что видел сам.
Помню случай на ВДНХ. Набродились, устали, присели отдохнуть. Перед нами сетчатый проволочный забор, за ним какие-то подсобные постройки с покатой крышей. Сверху по ней бродит ворона, заглядывает под
края, куда одна за другой залетают мелкие птицы. Там у них гнезда, они кормят птенцов, слышно их писк. Ворона хочет поживиться, но края крыши выступают далеко, сверху не достать до них: она пробует долбить клювом крышу над гнездами, но без толку. Слетела на землю, оттолкнулась, взлетела снизу, но стена гладкая, не за что зацепиться, чтобы удержаться на время. Упала вниз, как кошка извернулась на лету, села в траву. Долго смотрела вверх: зависнуть бы ей, потрепетать на одном месте, как жаворонок или колибри, но сие вороне не дано - тяжеловата для таких выкрутасов.
Ворона.снова взлетела на крышу, потопталась на краю, приноровилась, зацепилась когтями за край, кувыркнулась, повисла вниз головой, но хвостом к гнездам. Чуточку повисела в такой позе, поизворачивалась, свалилась вниз. Отдышалась на земле и снова на крышу. Опять уцепилась за край, кувыркнулась, зависла теперь уже носом к гнезду, ухватила клювом подстилку, дернула. Гнездо полетело вниз. Голые, неоперившиеся птенцы разбросало по земле. Ворона торопливо собирает их клювом. Норовит забрать всех сразу: их пять или шесть. Берет одного, другого, а третий не помещается. Раскрывает шире клюв, вываливаливаются и те, которых держала. Снова деловито повторяет процедуру. Та же картина. И тут подлетают другие вороны, расхватали, какая что успела, разлетелись!
Мы пытались из-за забора помешать этому разбою, кричали, стучали, бросали в их сторону, кто чем мог. Но ворона даже не взглянула в нашу сторону. Спокойно и деловито продолжала свое занятие. Знала, видно, что ее нам не достать.
Как-то зимой в Ростове-на-Дону мы ждали экскурсионный автобус в 4,колодцеобразном дворе одной из гостиниц. Стояла лютая стужа - мороз под 30 градусов, что для тех мест большая редкость. Да ещё со шквальным ветром. Во дворе было потише и, спасаясь от непогоды, сюда слетелось много скворцов, воробьев, синиц и других птиц. Они буквально облепили небольшие деревца и кустарники. На земле - голуби, на краю крыши -нахохлившиеся вороны. Людей они не боялись.
Кто-то сердобольный бросил горсть семечек. Голуби первыми скопом набросились на них - куча-мала, не подступишься. И тут же с крыши камнем свалилась большая серая ворона, угодила в самую середину копошившейся стаи, схватила голубя клювом за «шиворот» и, как тот не трепыхался, не размахивал крыльями - не отпустила, взлетела с тяжёлой брыкающейся ношей обратно на крышу, там, на краю, потопталась, прижала крылья жертвы и стала долбить так, что полетели перья. На всё про всё, чтобы «разделать» целого голубя, у неё ушло всего минут пятнадцать.
Этот случай запомнился на всю жизнь, хотя больше ничего подобного я не наблюдал. Тем не менее, если ворона так легко расправилась с голубем, что для неё мелкие птицы и зверушки.
Много лет спустя, зимой вместе с внуками кормили птиц. Один воробей ухватил крошку побольше, отлетел в сторону,.но не удержал добычу, уронил, плюхнулся за ней, пурхается в рыхлом снегу. Мы и глазом, как говорится, не успели моргнуть, а ворона, что сидела неподалёку, подскочила к нему, схватила за крыло и унесла на крышу дома. Там на виду у всех и расправилась с ним.
Однажды зимой, привлеченный суетой ворон, я подошёл поближе и увидел на снегу крысёнка. Вороны пикировали на него, а он отбивался, переворачиваясь на спину. Наконец, одной из птиц удалось ухватить его за хвост. Она поднялась с ним на уровень пятого-шестого этажей, не удержала, выпустила или сбросила на дорогу. Крысёнок разбился, но поживиться «свежачком» воронам не удалось. Большая чайка буквально из под носа выхватила у них добычу и унесла. Они кинулись за ней, но куда им неуклюжим   тягаться с юркой и стремительной чайкой... Тем не менее, ворона – умнейшая птица… … Как без «реабилитации»? Это всеяда мародерствуя всего лишь заботиться о продолжении своей популяции, своего рода. А как и каким образом – это уже зависит от условий окружающей среды. Чтобы что то перепало, надо делать что попало.
Одни считают ворону разбойницей – почище серого волка. И это неприглядная сторона её характера у всех на виду. Другие видят в ней «санитара» очищающего мусорные свалки. Третьи отмечают изворотливость, находчивость, предприимчивость вороны. Многие считают её самой умной среди пернатых. Может быть… Чтобы выжить – надо совершенствоваться, ума набираться.
Кто-то когда-то обратил внимание ещё на одну сторону поведения птицы, назвав её вещуньей. Причем доброй вещуньей. И, вероятно, не без причины. Может беду от кого отвела. Расскажу о двух случаях, которые пришлось наблюдать.
С утра дружно раскричались вороны. Каркали все скопом, хрипло, зло, длинно. То ли пытались перекричать друг друга, то ли концерт затеяли для кого-то. Потом спустились на землю. Шныряли чуть ли не под ногами, разыскивали пищу, забыв о всякой осторожности.
Старики глядя на ворон, говорили: «Быть перемене погоды». Но до полудня особой перемены не наблюдалось. Разве что ломило руки, шумело в ушах, вызывая гнетущее беспокойство в душе.
Потом пошел снег, ветер усилился, гнал поземку. Что же дальше? В шестнадцать ноль-ноль – метель, да такая, что не видно ни зги, на всю ночь загудело.
Два концерта. Ворон и погоды. Один за другим. Почти дуэтом! Вот вам и разгадка странного поведения птиц.
После долгого ненастья, наконец, появилось солнце. Но было было оно каким то печальным. Тусклое, в грязно-серых перистых облаках, похожих по расцветки точь-в-точь на лениво и хрипло каркающую ворону. Три раза: «Кар, кар, кар». Затем небольшая пауза – и опять то же самое.
Люди шли мимо, косились на ворону, ворчали, ругали: «Накаркаешь непогоду».
И накаркали: обнесло, обложило, накрыло округу сплошной мокретью. И просвета не видно. Промозгло, сыро, тоскливо – с завыванием ветра. Это ненастье длилось почти трое суток.
То ли накаркала его ворона, то ли предчувствовала, то ли предупреждала нас всех… Как знать?



Сю-сю-сю

За соседним домом на пустыре, где обычно выгуливают собак, росла развесистая берёза. Как-то летом я проходил мимо неё, загляделся, остановился - уж больно хороша, и вспугнул стайку воробьев. Если бы шёл, как шёл, не
останавливаясь, не напугал, а остановился, и всполошились, взлетели на дерево, рассыпались среди ветвей. И тут ощутил боковым зрением тень большой птицы, вздрогнул даже, когда она слёта так врезалась в крону, что посыпались листья и мелкие веточки, сцапала воробья и опустилась метрах в десяти на землю. Ястреб-тетеревятник!
Если бы он схватил голубя, ворону, галку, курицу, наконец, меня бы не удивило, а тут воробьишку! На кой ему такая мелочь? Или лучше синица в когтях, чем журавль в небе? Не знаю, долго ли я таращился на него: пять, семь, десять секунд... Встреча была столь неожиданной, что время просто остановилось, пока он не улетел. Недалеко. Я проследил его полёт к дому рядом с парком. На верхотуре он опустился на крышу около какой-то квадратной надстройки. Возможно, одной из вытяжек.
Подошёл ближе, долго приглядывался, но ничего не увидел.
-Здорово живёшь, сосед! - окликнул меня знакомый дворник, большой шутник и балагур. - Смотрю, тебя на крышу потянуло. С чего бы это? Или бабка не дала на шкалик, - и хитро прищурился.
-Было дело, - отвечаю ему в тон, - отказывала, а здоровье: хуже, чем было, но лучше, чем будет.
-Это ты в точку, старость - не радость. Чем дольше живёшь, тем больше дрожь. И всё-таки, чего ты там высматриваешь?
-Ястреба-тетеревятника. Схватил воробья и на крышу. Уж не загнездился ли он там? Ты тут постоянно крутишься, ничего странного не замечал?
-За кого ты меня принимаешь? Что бы я да метлой по верхам.... Хотя тебе признаюсь, как на духу, замечал - петуха странного: летать - летает, а не .кукарекает. Крылья метровые, аэроплан прямо. Я ещё удивился: ничего себе, птичка! Грешным делом подумал, что кто-то из жильцов на балконе кур разводит. А что? Сейчас, кто во что горазд! Демократия рынка. Собак развели -ступить некуда, мина на мине, тьфу, напасть дерьма, не отмыться. А куры что? Куры в курятнике, не собака в кровати - почище будет и польза какая! Скажу по секрету: одни тут на десятом этаже перепелов завели. А что? Летом на даче держат, зимой - дома. Яички у них, как у синички, махонькие, но, говорят,
очень полезные от всех болезней. И мясцо - ешь, не хочу. Вот я и подумал, что петух с чьей-то домашней фермы удрал и слетел на помойку. Потом смотрю, голубя схватил. Топтать что ли? АН нет. Был тут один бедолага-подранок, не ходил - шатался, крыло волочил. Его и схватил. Остальных как ветром сдуло. Только с чего петуху на голубя нападать? Из ревности к курам? Ну клюнул бы раз-два и дело с концом, а этот сцапал когтями, как клещами, и на крышу. Вот я и думаю, что не петух это вовсе, а ястреб твой петушиной окраски. Залезть бы на крышу, глянуть, где он там устроился, так не залезешь, заколочены все ходы-выходы от бомжей... А ты не разоришь? Поди жаль воробьишку-то...
-Чего не разорю?
-Чего, чего, гнездо, знамо.
-Так оно есть?
-А ты думал...
-Покажешь?
-Может да, а может нет.
-Не доверяешь?
-Так ведь - доверяй да проверяй. А пока шёл бы ты, годок, от греха подальше. Вон, Петровну, нашу начальницу несёт нелёгкая. Терпеть ненавидит, когда метла не при деле. Тем более мы вчера с её благоверным так
напричащались, до накорачек. Сейчас воспитывать начнёт.
Петровна к нам не подошла, издали погрозила пальцем, дескать, смотрите у меня и удалилась.
-Пронесло, - выдохнул дворник. - В кои веки раз.
-Говоришь, напричащались, а с какой радости?
-Не с радости, а с усталости. Неделю бригадой чердаки выскребали от голубиного помёта. По колено было. В верхние квартиры через потолки просачиваться стало. Каково людям терпеть? Вонища. Пропади пропадом! И кто эту поганку голубем мира назвал! Не спорь! Твой воробей - дикарь ненаглядный, а мой ястреб,рыжий что ли? Ну бьёт голубей и пусть бьёт. Поделом им. Я не поп грехи отпускать. Всё, кончен разговор...
Мы распрощались. Я не стал ни на чём настаивать, раз человек не в настроении. Но потом мы не раз встречались, возвращались к прерванному разговору. На чердак к ястребу он меня так и не повёл.
-Приврал я, - отнекивался он, - нет там никакого гнезда. Наблюдательный пост только, перевалочная база, даже не разделочная. Прилетел, посидел, улетел...
-На нет и суда нет, - соглашался я, и намекал на счёт собак, мол, не слишком ли круто их судит.
-Я не на, собаках злость срываю, а на их хозяевах. Костил и костить буду. На кой ляд держать собак в квартирах?
-Из любви к животным.
-Какая любовь? Вшивые, плешивые, голодные, как велосипеды.... Это любовь по-твоему? Самим жрать не на что взять, а тут эти оглоеды.... Поддались рекламе: «Модно!» Не поймут, кто рекламирует.
-И кто же?
-Да те, кто от жира бесится, кто сук порасплодил, щенят на продажу. Теперь распродать надо. Бизнес щенячий. Наши до такого не додумались бы. На кой ляд плодить то, что как кость в горле? Вместо радости одни гадости. На такое только миссионеры способны: выгодно купить, выгодно продать, а там хоть трава не расти. Понаехали тут заграницу показать. И показали: всё обкакали. Всё обгадили, во двор не выйти - ни отдыху, ни продыху...
-Хорошо, а голубятники чем плохи?
-Ты меня на слове не лови. Я не срамил голубятников. Они своих птиц культурно в порядке содержат. Я говорю о диких, всеядно-помоечно-чердачных. Где жрут, там и ..., сам понимаешь, навозу по возу. И заразы по горло. От чего люди болеют? Птичку жалко, собачку жалко. Одних приютят, других на подоконнике покормят. С малыми своими детками: «Сю-сю-сю, да сю-сю-сю». А потом чешутся всю жизнь, лечатся, не понимая, где заразу подхватили. Не так? Уж я то знаю, что почем. Солнце сушит всё, что наклали, ветер носит тонны пыли. Этой заразой дышим, на ногах домой несём. Так что молчи защитничек!
-Что ты на меня ополчился? Я дома животных не держу. На улице с ними общаюсь.
-Не нравится правда, так гуляй. Чего уши развесил? Только помоечный твой голубок - жадная, наглая и заразная тварь. Моё дело предупредить: не якшайся с ним, и с собаками тоже…

                Крошки на ладошке

Сижу с внуками и соседскими ребятишками в сквере на скамейке под кустом сирени. Дети в восторженном ожидании: все склонились к земле, вытянули ручонки с «угощением» на ладошках, подманивают птиц. Синицы всегда первыми подлетают. Откуда у них такая самоуверенность и доверчивость к человеку? Не толкаются, конвейером, в очередь, как заведённые, но не торопыги (разве что зимой). Редко на лету берут корм, чаще одна садится на руку, ухватится коготочками за палец, тюк семечко и улетает, за ней другая, третья... Карусель. Правда, среди них таки привереды встречаются: берут семечко и бросают, берут другое и снова бросают. Не нравятся чем-то. Улетают с третьим, а то и четвёртым, но «очередники» ждут рядышком, не подталкивают - выбирай, что хочешь. Клювики тонюсенькие, глазки - бусинки, перышко к перышку - аккуратненькие птички - невелички и, повторяю, доверчивые: будто человек - это неживое что-то перед ними, а так, пень берёзовый.
Воробьи - не синицы, их не сразу азарт берёт. Боязно. Но уж если один из них преодолел себя и решился соперничать с синицами, остальных не удержишь: всей стайкой срываются с мест, летят к корму, толкаются, пищат, хватают кто что может безо всякой очерёдности и выбора, по принципу, кто смел, тот и съел, и разлетаются, как по команде.
Синички в это время пережидают в сторонке: интеллигентки - не выносят давки и толкотни. Похоже, знают, что воробьиный пыл недолог -налетели, похватали и в кусты дух перевести. Тогда можно опять спокойно трапезничать. Откуда у них такая щепетильность? Даже зимой, когда холод и голод все инстинкты притупляются, они само воплощение порядочности.
Синичка с кормом ищет сучок на дереве. Примостится, прижмёт добычу коготками и расклёвывает, долбит как дятел. Если не удержит корм и тот упадёт на землю, «ныряет» за ним, обязательно найдёт, даже в рыхлом снегу. Осенью, весной на проталинах жухлые листья и траву разбрасывает клювиком так, будто дворник метлой.
Воробей трапезничает на земле. По сравнению с юркой синичкой далеко не виртуоз. Помнится, как Дикарь ухватил хлебный кусочек побольше, пристроил его на сучке, клюнул, и тот, конечно, свалился в траву. Дикарь крутился, вертелся, наскакивал на соседей, но так и не понял, куда делась добыча? Подобное происходит и с другими воробьишками. Они не как синицы, долго пропажу не ищут, быстро забывают о ней, тут же переключаясь на поиски другой поживы, а найдут, много ли, мало ли, призывно чирикнут, известят всех. Причём так радостно, что вся стайка вмиг слетается на зов. Наверное, воробей тем и жив, что «щедро делится» с другими. То одному что-то перепадёт, то другому, а там и третьему... «Не до жиру - быть бы живу», - а всё-таки поделятся и «червячка все заморят».
Летом птиц мы не подкармливали. Так разве, чисто символически, чтобы не забывали. Но и этого хватало, чтобы молодняк привык к нам. С каждым новым выводком птицы становились доверчивей, меньше пугались, тесней общались. Стоило выйти на улицу, они тут как тут. Даже младший внук подметил это:
-Они нас в лицо знают. К другим же не летят, а только к нам. Значит знают. Всё может быть. Узнаём же мы среди многих людей своих знакомых и родных, отличаем медведя от крокодила. Так и у них. Слетаются, ждут чего-нибудь вкусненького, деликатес какой-нибудь, навроде пшена или семечек. От них они никогда не отказывались. А однажды наблюдали, как воробьи плетали мороженное, кем-то оброненное. Те ещё, лакомки! И сколько их не корми, будут клевать без устали. Так, чтобы наелись и отвалились от «стола», такого не бывает. Только протяни руку...
-Что вы там делаете? - это дочка пришла с работы, увидела нас, интересуется через штакетник.
-Птиц кормим. Иди сюда, удивись!
-Тоже мне интриганы, удивляны, Чтр опять задумали?
-А ты садись рядышком с нами. Вот так. Теперь давай ладошку, возьми крошки, наклонись как мы, вытяни руку над землёй, замри и жди...
Как только все притихли, почти разу же с дерева слетел воробей, сел поодаль, потом скок-скок к нам, а за ним ещё и ещё. Смелеют друг перед другом, ближе, ближе и стоило одному склюнуть корм, другие наперегонки. Не всей стайкой, несколько из неё, но всё же хватают крошки с ладошек. У меня, у внуков и у дочки тоже...
-Не может быть! - удивляется она.
-А вот и может, вот и может, - торжествуют внуки. — Дикари - не дикари...

Г.Санкт-Петербург.  Осень. 2000