И как ему знакомо это эхо

- Хм, - тяжело ухмыльнулся солдат. – Товарищ лейтенант, да стыдуха мне там работать. Я чего, трус, что ли? - Иванов встал и, раздавливая пальцами, еще не потухший бычок от сигареты, бросил его в урну. – Мы, там, значит, в горах воюем, а они здесь на аэродроме отсиживаются, им еще и отпуск за это подавай, да? А еще и награды, медали за хорошее поведение? Да? За то, сколько носилок с ранеными перенесли? Да? Сколько лопат песка высыпали под плиты, да?
- Да там же лафа, Колян, чего ты? – начал успокаивать своего товарища солдат, стоящий рядом. – Чего ты ерепенишься, Коля, ну пока повоюем за тебя, форму подошьешь, дембельский альбомчик оформишь. Маслица в столовке покушаешь, разжиреешь, ну а мы там за тебя, кхе-кхе, - под общий хохот солдат Федя Краснолицый согнувшись и делая вид, что лезет куда-то вверх, - возьмем пару высоток.
- Ну и отлично, - лейтенант вышел из курилки и сказал. – Краснолицый, думал, не узнаю, что и ты там был? Значит так, - и, ткнув пальцем в Федора и Николая, сказал, - оба сейчас получите оружие с боеприпасами и поступите под распоряжение помощника коменданта аэродрома прапорщика Витюка. Время пошло, бегом! Ну!
Лейтенанта в роте уважали, в первую очередь, как боевого офицера, и побаивались. Нет, жестоким Ломов не был, и с солдатами физически никогда не разбирался, хотя иногда лучше бы так, чем его краткая фраза: «От боевых вас отстраняю!»
Это все! Потом даже не знаешь, куда и глаза спрятать от товарищей, вернувшихся из боя. Тогда и хлеб в горло не лезет, и письмо пишешь любимой девчонке или матери, прячась от остальных. Это состояние хуже каторги.
То же самое сейчас произошло, получается, с Ивановым и Краснолицым, отстранили от боя. Других ребят, избивавших вчера вместе с ними солдат, служивших на аэродроме, видно, лейтенант еще не вычислил. Но и это, как говорится, не за горами, у него глаз наметан. И хоть как проявляй свое геройство в бою, если уж заслужил, то все равно накажет.
А за что, спрашивается? За что? Та троица аэродромных крыс ведь еще и пороха толком не нюхала, а столько о себе говорят. Ха, ну, ладно, подумаешь, пару раз отбивались от душман, пытавшихся взлетную полосу взорвать, заминировать. Это же не каждый день. И еще плачутся, что у них жизнь невыносимая, мертвых приходится с вертолетов переносить, раненых, гробы...
Иванов шел молча, говорить с лейтенантом не хотелось. Последней фразы офицера ему хватило: «Или трибунал, или аэродром, выбирай». Видно, сильно досталось от них «аэродромным крысам», в таком случае, спасибо тебе лейтеха, что прикрыл нас.
Когда повернули за складское здание, остановился на секунду и глянул в сторону своих сослуживцев, сидящих на БМПешках. Да кто знает, может, кого-то из них в последний раз видит.  Сегодня, скорее всего, пойдут на перевал Саланга. Там нынче совсем неспокойная обстановка, последние колонны автомобилей, идущих из Союза и – обратно, на перевале были обстреляны. Потери большие понесли.
- Иванов!
- Да, да, - и Николай догнал офицера…


***

…И началась новая жизнь. Прапорщик Витюк оказался земляком Николая, из Севастополя. Списали его сюда, на аэродром после тяжелой контузии в бою, так что к тыловым крысам этого человека не причислишь, тем более у него две медали «За отвагу». А такими «значками» здесь не торгуют и не вешают их на грудь кому попало.
Да а на аэродроме, оказывается, об отдыхе и думать некогда. Чего только не приходится делать, таскать снаряды и патроны для вертолетов, шланги, ящики, канистры. К ребятам, садящимся в вертолеты, близко не подходил, боялся, не выдержат нервы, и прыгнет вместе с ними в «брюхо» Ми-8. Но на войне, хоть какую суть будешь вкладывать в свой поступок, но дело будет пахнуть трибуналом, а еще хуже дезертирством. Да хоть дзот закрой своим телом. Об этом Николай уже хорошо знал, и поэтому сейчас он больше ничего не мог и сделать, как только сжимать кулаки, зубы и выполнять приказ нового командира, следя за поднимающимися в небо винтокрылыми машинами и  уходящими в сторону Панджшера.
День был жарким, спрятаться в свободную минуту от солнца негде, все от него раскалено добела. Спасибо земляку, прапорщику Витюку, отвел их после обеда на склад для переукладки ящиков. Там хоть и жарко было, и душно, но от открытых дверей гулял теплый сквознячок, «охлаждая» тело от кипевшего пота.
- И долго мы у вас будем? - поинтересовался у прапорщика Федор.
- А кто знает, может недельку, может и меньше. Спасибо ребятам скажи, которых избили, и мне с вашим командиром. Не кем их заменить, а выдержки насколько у вас хватит, не знаю. Только не вешайтесь…
На этом и закончился разговор с временным командиром. Не обсуждали с ним и то, почему спать им в своей казарме он не разрешил. Причина понятна – вдруг попадутся на глаза кому-нибудь из ближайших командиров, не пошедших на боевые. Так те долго разбираться не будут, закон для всех на войне один, трусам не место в строю. Да и их лейтенанту с прапорщиком, прикрывших дело по драке, неизвестно, достанется.
Доски на трех ящиках отошли. То, что увидел в них Николай, испугало, бомбы. Хоть и без взрывателей, а руки, когда их выкладывали из ящиков на землю, тряслись. Насмотрелся в горах, как они «работают». Деревья, камни вдребезги разносят, и от человека ничего не остается.
Гвозди Николай вгонял в доски ящиков, подальше отойдя от склада, тоже из-за боязни. И при этом, заметил, что не спускал глаз с неровного горизонта гор Панджшера. Почему? Только бы никого из ребят убитыми или раненными оттуда не привезли.
Две точки приближающихся вертолетов быстро нарастали. Отложил молоток в сторону, и, ткнув в бок Федьку, продолжал внимательно следить за ними. Подняв пыль, они сели вдали от складов на полосе и, не сбавляя скорости, неслись к ним.
- Мужики, носилки у склада, и бегом к вертолетам! – приказ прапорщика касался только их.
И дрогнуло что-то под сердцем, неужели…
Но, к счастью, на деревянные доски носилок сносили из вертолета только округлые чушки итальянских противотанковых мин. Пятьдесят три штуки выстроились у склада в три длинных ряда. И несмотря на то, что были покрыты пылью, продолжали сверкать своим холодным темно-зеленым блеском смерти.
- Их на склад, влево у стены сложите, друг на друга. Бегом, - кричал прапорщик, - следующая пара идет! Бегом!
- Ну и голос у прапора, сразу глушит, - то ли восхитился, то ли удивился Федька, вытаскивая палец из правого уха, - думал, мина рванула рядом…
Но Николаю уже было не до разговоров, новые две точки, поднимавшие пыль на подлете к аэродрому быстро приближались. Оставив часть не перенесенных мин у склада, схватив носилки, Иванов и Краснолицый замерли в ожидании нового груза. Каким он будет?
К счастью это были не Ми-8, а вертолеты-истребители, Ми-24, или как их еще называли, «крокодилами». Опустивши свои носы до самой земли, на бреющем полете они сделали круг и сели невдалеке от дальнего склада. Из него сразу же к ним выбежали несколько человек, и исчезнувших в смерче пыли, поднятой вертолетами.
- Это не наши, - громкий голос прапорщика сразу же привел Николая и Федора в себя. – Не стойте!
А мины были легкими, веса восьми штук, лежавших на носилках, толком и не чувствовалось. Но, что они могут сделать с танком, или с самоходной гаубицей, наехавшей на них, ребята не раз видели. Гусеницы с катками раскидывало метров на пять-десять по сторонам...

***

…Прикрывая глаза от песка, бегут к остановившемуся Ми-8. В открытую дверцу вертолета высунулся черный от копоти мужик, хорошо видны только его белые зубы. Он рукой поддерживает Иванова, поднимающегося по лестнице и, показывает, куда идти. За ним – Краснолицего, подтолкнувшего Николая в спину. А тот, глядя вниз, не смотря на упирающегося ему в спину Федора, делает шаг назад, второй. Что там? Краснолицый, пятясь назад, понял только после того, когда выглянул вперед через Колькино плечо.
- Нет, нет, нет! - шептал Николай. Его ноги подкосились, и он всем телом завалился на поддерживающего его сзади Фёдора.
Нагнувшееся над ним черномазое исказившееся лицо вертолетчика, и кричавшее «Неси, тащи…», - привело Иванова в себя.
На то, что он нес в плащ-палатке, старался не смотреть, а только себе под ноги, на лесенку вертолета, на плиты, по которым шагают его ботинки.
Следующее бессознательное тело солдата несли уже на руках, аккуратно наступая на пулеметные ленты, гильзы, раскиданные по всему вертолету, обрывки замасленной бумаги…
Под работающими лопастями прапорщик, прикрывая лицо, показывал пальцем в сторону склада. И только по его кивку Иванов понял, что тот хотел ему сказать: тело убитого солдата нужно перенести к раненым. Не поворачиваясь к лежащему трупу, нагнулся, на ощупь взял колышущиеся от ветра края плащ-палатки и понес с Федором лежащую тяжесть в ней в сторону склада.
- Нет, я смотреть даже туда не мог… - шепнул Федор. Его лицо было белым как бумага.
- Там нога, киш…
- Хватит! – резко повернувшись к Краснолицему, Николай схватил его за грудки и отбросил подальше от себя.
Спасибо Федьке, поднявшемуся с земли за то, что не полез в ответ, в драку.
- Мужики! – на голос прапорщика они повернулись вместе. – Раненных в машину, она там, побыстрее.
«УАЗиком» - таблеткой управлял худощавый до костей солдатик. Помог уложить носилки с одним солдатом на боковые скамейки, со вторым - на пол, и, ухватив за ремень уходящего от машины Краснолицего, остановил его.
- Ребята, а погибшего в морг отнесите. Вон туда, а этих я в госпиталь сейчас повезу. До встречи…

***

- …Ну чего спите, чего?
Вдохнув в себя противный запах, идущий изо рта прапорщика, Иванов резко отвернулся он него, и тут же вскочил на ноги.
– Бегом к вертолету! Носилки, носилки не забудьте!
И снова чумазое лицо вертолетчика, белые зубы в улыбке и тыканье рукой в салон, на горы оружия, лежащего там: винтовок «Бур», каких-то тяжеленных американских автоматов и карабинов, русских «Калашниковых»… И когда Николай потянулся рукой к ним, вертолетчик удержал его, показывает рукой дальше.
- …А-а-ам, раненый! – орет он, пытаясь перекричать громко работающий двигатель машины. – Раненый, без ноги, ос-сто-рож-но!
Удар коленом о торчащий ствол пулемета очень больно резанул по ноге, уходя куда-то вверх, в поясницу, но Николай удержался на ногах, стараясь не уронить стонущего солдата, которого держал на руках.
- Носилки, носилки! – кричал он. Но Федька и так уже все понял и, приподняв одну сторону их с земли, ждал, когда Иванов с вертолетчиком спустятся с трапа и положат на него солдата.

***

Всю ночь Иванов так и пролежал на койке, ворочаясь. Уснуть не мог, а если и удавалось хоть на секунду задремать, то, от того что видел во сне, его сразу же будило. Носилки, ноги, мины, танки, ползущие на него, винты вертолетов…
…Подъем, подъем! – прапорщик сильно тряс плечо Николая. – Бегом, мужики, бегом, тревога…
- Что, что, - первым вскочил с кровати Федька.
- Полосу ремонтировать бегом. Вы, что глухие, обстреляли нас духи. Бегом!
Десять носилок гравия не хватило. Яму от взрыва мины, развернувшей на метр в сторону не поддающуюся им тяжеленную плиту, нужно было срочно засыпать и укрепить грунт. И как назло в помощь им снова никого не давали, вот и бегай с километр к куче гравия и – назад, килограмм сорок-пятьдесят на себе, высыпай в яму и тут же назад. Вроде успели все засыпать и выровнять, только не утрамбовать как нужно. Один за другим боевые самолеты зашли на посадку, и, коснувшись колесами посадочной полосы, бежали по полосе, поднимая в этом месте пыль.
Но и после этого прапорщик-земляк Николая не дал им сделать хоть какой-то передышки, вытащил солдат из окопа, и побежал с ними в сторону ворот, закрывавших вход на аэродром из воинской части. И снова переноска тяжеленных ящиков, стаскиваемых с грузовиков, а потом перетаскивание их в склад, из склада другие ящики, тяжеленные по весу переносились на другие автомобили. И все нужно было делать быстро, без передышки, крутились бесперестанно как белка в колесе…
Вывихнутая рука не давала покоя. Но Николай на тянущую боль в плече старался не обращать внимания. Ходил туда-сюда, таская какие-то грузы то в машину, то с машины, постоянно косясь на горизонт, боясь увидеть новую точку вертолета или грузового самолета. А они появлялись, садились, и к счастью, пока, только для заправки. А к вечеру, новый груз «двести», и не один.
На тела ребят, взорвавшихся на мине, он всеми силами старался не смотреть. Мутило в голове, в животе, еле справлялся с позывами на рвоту. А Федору, идущему за Ивановым сзади, было еще хуже, отвернешь глаза - споткнешься.
Три глотка не разведенного спирта из фляги прапорщика, может, и помогли. Но ненадолго, ночью началась пальба на аэродроме. Взвод охраны длинными очередями зенитных крупнокалиберных пулеметов и трассирующими пулями из автоматов покрывали все пространство за сеткой аэродрома. Поводом этому стала сработавшая сигнальная мина. Может это, был и совсем не человек, а черепаха, или какой нибудь заяц-тушкан, змея…

…Подъем, подъем! – и снова вместо будильника гудел громкий голос прапорщика. – Поднимайся, бегом на полосу, вертолет на брюхо сел. Раненых… Носилки, носилки взять…
От вертолета, стоявшего на середине взлетной полосы, шел сильный черный дым. Пожарные на аэродроме еще не появились, а Федор, прижавший к боку носилки, как школьный портфель, с такой скоростью несся к горящей машине, что Николай, как ни пытался, так и не смог догнать товарища. Вертолетчики сидели в метрах ста от своей машины. Один лежал на животе, обхватив руками перевязанный окровавленными бинтами лоб, второй – на спине, в обгоревшем комбинезоне. Его лицо было очень красным, скорее всего обожженным, а третьему прапорщик делал укол.
«И как только он везде успевает», - кольнула Николая мысль.
Летчик с обожженным лицом стонал, и, к счастью, был не тяжелым. Его несли бегом. Офицер, выскочивший из автомобиля ГАЗ-66, остановил их, осмотрел лицо пострадавшего и, открыв дверцу кунга, приказал занести его туда. Несколько неожиданным для Николая было появление перед ним молодой женщины в белом халате. Она ухватила за ручки носилки и помогла их втащить внутрь. Летчика положили на операционный железный стол…
- Все, ребята, вы с нами, - приказал офицер, и, стукнув рукой по стенке автомобиля, крикнул в микрофон, - трогайся.
А вот подвезти назад Иванова и Краснолицего медики отказались. Те, остались ждать пожарную машину, давшую сильный напор воды по горящему вертолету.
- Хорошо пустыми пришли, - сказал стоящий рядом с ними прапорщик, - а то бы такой тарарам устроили бы здесь.
- Так они не от нас улетали? – посмотрел на земляка Иванов.
- Нет, с Панджшера, по рассвету шли, керосина чуток оставалось, но не дотянули. Эта же машина вся в дырах, только посмотри…
Но, и снова «но». Им не удалось не только «рассмотреть» потушенный вертолет, но и то, как испортил он из-за своей жесткой посадки бетонные плиты взлетки.
Снова звучит новая команда, вызвать БТР и стащить сгоревшую машину подальше от полосы. Потом разгрузка вертолетов, прилетевших с захваченным оружием и минами, потом…
К счастью убитых в этот день на аэродром не поступало, только несколько раненых солдат…

***

На пятый день аэродромная команда вернулась в строй. Иванов и Краснолицый ушли тихо, без рукопожатий и извинений перед теми ребятами. Скорее всего из-за стыда, но над тем, почему так поступили, думать не хотелось. И так в «углу» долго простояли, как нашкодившие пацаны.
Около столовой их окликнул замполит.
- А вы откуда, красавчики, здесь?
- Из санчасти, - нашелся Федор.
– Вот и отлично, через десять минут построение у модуля, уходим на боевые. Получите сухпай, гранаты и все остальное. Не забудьте бронежилеты и каски.
Перед сборной командой задача стояла непростая. Ночью моджахеды напали на взвод охраны моста через речку Панджшер и взорвали его. Теперь задача, на этом месте установить понтонный мост и охранять его до конца операции.
И легче стало на душе. Вздохнул про себя Иванов, желаю Богу всякого добра, за то, что он услышал его мольбу, и защитил…
Сапер был незнаком Николаю. Парень коренастый невысокого роста, с широкими скулами напоминал больше взрослого мужика, чем молодого бойца.
- Товарищ лейтенант, я вам сам укажу, куда ставить машины, - смотрел он на замполита, старшего колонны, как бык. – Если не нравится, жалуйтесь командиру полка, а пока я все не проверю, вам стоять здесь. Понятно.
Замполит кивнул головой:
- Ты прав, боец. Жизнь она одна. Рассредоточиться солдатам тоже нельзя с техники?
- Нет.
А время шло. Сапер с миноискателем ходил очень медленно. Сначала обошел колонну с одной стороны, потом – с другой, и только тогда разрешил всем слезть с боевой техники.
А время шло. Две вешки, оставленные им в закрытой каменными глыбами площадке, куда хотел поставить свою БМП замполит, говорили о правоте сапера…
Двенадцать мин противопехотных, три – противотанковых и две натяжки с мелочевками: семью минами-каблучками. Последние, как и натяжные, он взорвал одиночными выстрелами из автомата. Остальные мины с Ивановым и Краснолицым перенес и спрятал в щелях между каменными глыбами.
- Что говорить, дембелей легко вычислить в толпе молодых солдат, - улыбнулся сапер. – Я Михаил, - и протянул свою ладонь для рукопожатия Николаю.
Остальные полдня ушли на подготовку огневых площадок, выложенных из камней и щебенки.
Ночь была неспокойной. То мычание ишака, то вспышки фонарей, то еще какой-то удаленный шум. А иногда и короткие очереди из автоматов, с блуждающим эхом разгуливали по ущелью.
Утром, когда черная пелена ночи размокла в утреннем молоке, стало холодно. С дрожью в зубах Николай, приподняв голову, посмотрел на тот берег шумной и бурлящей реки Панджшера. И – замер. Вроде что-то показалось. Что?
За обрывистым берегом что-то передвинулось или показалось. Да, да, именно там, у расколотого огромного камня. А может это какая-то крыса или змея? Ишак? Да откуда же он там.
Присмотрелся и ойкнул, действительно это был ишак с привязанным к его телу мешком.
- Товарищ лейтенант, - окликнул Иванов офицера.
- Да.
- К нашему мосту справа, по берегу Панджшера идет осел.
- Мяса захотелось? – широко улыбнулся офицер.
- Да боюсь, что на нем мины или бомбы.
- Что ты говоришь? – то ли в шутку, то ли всерьез воспринял слова Иванова замполит. Аккуратненько привстав он искал глазами того самого ишака, о котором ему сказал Иванов.
- Смотрите градусов на десять справа от моста, там камень расколотый.
- Ага, вижу-вижу, - откликнулся замполит. – Думаешь, бомбу на себе тащит?
- Разрешите его убить?
- Ты, наверное, прав. А сможешь с одного выстрела?
- Но если нас будет несколько, одним залпом, то может и да.
- Слушай мою команду. Иванов, Краснолицый, Федоров, все видят ишака? Прицелиться, готовсь, огонь!
Пули откинули ишака в сторону, и он еще живой, пытаясь приподняться, скатился с камня вниз, в бурную воду, и замер там.
- Молодцы, - сказал офицер. – Хоть бы его только водой не снесло под мост. А то может ты и прав Иванов, что на нем мина.
Поправив под собой плащ-палатку, Иванов посмотрел в сторону сапера.
- Миша, я прав?
- Вполне все так и может быть, - кивнул сапер. – Я с таким, правда, здесь еще и не сталкивался, но это вполне может быть, - и, посмотрев на Николая, улыбнулся. – Да, а сколько ж тебе лет-то.
- Мне? – удивился Николай. – Двадцать.
- Да это я так, - смутился Михаил. – Просто такое впечатление, что у тебя волосы седые.
- За это можно и, - сказал со злостью Иванов, почесывая еле-еле подросшие, после бритья, волосы на голове. – А вообще-то я светло-русый. На солнце волосы быстро выгорают.
- Но не до белизны же, - шепнул лежащий слева от Николая Федор.
- Да пошли вы! - сплюнул Иванов. – Седой. Наверное, в деда я пошел, он в свои восемнадцать под Орлом поседел.
- Похоже, - откликнулся сапер, и тут же привстав, быстро пополз к мосту.
- Ты куда, солдат? – окликнул его замполит. Но тут же спохватился, - ёклмн, вода ишака понесла под мост.
Увидев как тело убитого животного, подхваченное пенящимися волнами, и кидающими его от одного камня на другой, Николай, вскочив, бросился за сапером, уже перебегавшему на другой берег через мост.
Михаил, перепрыгивая с камня на камень, быстро спустился вниз, к берегу, и, бросившись по пояс в воду, успел ухватить уносимое водой животное за ногу.
- Погоди, погоди, - кричал ему Николай и, почувствовав сильный удар в плечо, потеряв равновесие, полетел вниз головой. Взрыв, прозвучавший в то же мгновение в воде, подхватив его тело как мячик, с силой откинул назад.
…Небо было каким-то серым, появившиеся тучки начали краснеть. Краснеть?...
Что-то сильно гудело и тряслось, да с такой силою, что Николай никак не мог сдавить свою трясущуюся челюсть. Вокруг еле-еле пробивался свет. С трудом повернул голову, но осмотреть то место, где находится, что-то ему мешает. Что это? Черное? И отодвинуть «это» ему не получается, так как его рука, чем-то тяжелым придавлена. Даже пальцами трудно пошевелить. Попытался ее вытащить из под этой тяжести, но тут же резкая боль саданула в спину, в голову и все… свет погас.
- Давай, давай, на носилки его клади!
Слова были какими-то глухими. Это, наверное, прапорщик кричит ему. Сейчас зёма, сейчас я так и сделаю. Сейчас товарищ прапорщик, сейчас, кого на носилки положить? Сейчас…
Открыл глаза, яркие лучи солнца сразу же ослепили его. Через секунду еще раз, легонечко, раскрыл веки и посмотрел, а теперь перед ним чьи-то большие глаза.
- Держись паря, держись. Блин, как ты поседел, паря.
Что это, что? Николай хотел было приподняться, но тут же почувствовал что-то тяжелое и не только на своем плече, но и залившее своею тяжестью все его тело изнутри. Сильнее открыл глаза, и никак не мог понять, что происходит. Над ним кто-то стоит и трясет все его тело. Зачем, что нельзя по-тихому это делать? Да не трясите меня! Не трясите. И вот, наконец, прекратили.
Николай снова открыл глаза, и рассматривает стоящих над ним людей. И какие они знакомые ему. О чем они говорят?
- Сапера на части разорвало… - эхо гуляет в горах.
…И звук его очень знаком ему, похожий на человеческий голос.
- А этот еще здесь поседел, в первый день, когда убитых из вертолета выносил.
…И как ему знакомо и  это эхо.
- А называл нас трусами, что отсиживаемся на аэродроме, крысами.
«Кто же они такие? Почему они говорят не по-человечьи, а как эхо после грозы?»
- Все, вон госпитальная машина идет. А тело сапера несите в морг… Царство ему небесное!
И как знакомо ему это эхо…