Гибнут наши детоньки

         
Глава 21. ГИБНУТ НАШИ ДЕТОНЬКИ

   Вчера, возвращаясь от Ольги Николаевны, /бесполезно, как всегда, вокруг её дома кружил/, видел я в трамвае жизни искажённое лицо. Поздно ехал уже, трамвай не очень полный и не совсем пустой.
   И вдруг входят из темноты на остановке в освещённое трамвайное нутро две девчушки, по пятнадцать, может быть, лет, - младшие дочки они мне по возрасту, неразумные дочки мои.
 Прекрасно одеты, всё на них, как требует того  время и мода – дорогое, красивое – и туфли, и одежда, ну разве, коротко всё, узко и открыто в некоторых местах более чем надо, а куда им деваться от моды и рекламы сами в молодости отдавали всему этому, как положено, дань.
   Только лица у молоденьких этих девчушек красные, глаза бессмысленные, дико хохочут на весь трамвай, повторяют всё время «братец Иванушка» лопочут рядом с этим именем что-то невнятное и продолжают хохотать, будто это очень уж смешно. Едва стоят на ногах, хватаются друг за друга, встают.
  Что за невидаль!? Насмотрелись ведь мы всякого:  по телевидению убийства, насилия, секс. И в жизни – пьяные компании, уличные драки, наркоманы невменяемые, отнюдь не редкость, если не сказать, что на каждом шагу. Кажется, ничем нас уже не удивить, а вот поди же, - с ужасом смотрели на этих девчушек мы, мужики, отворачивались и негодовали женщины, с нездоровым любопытством следили за ними подростки и дети.
   Может быть, оттого они нас так  крепко задели, что трамвай был вечерний, мирный, сонный, с охапками цветов, корзинами яблок и слив, каким-то будто бы из старых добрых времён был этот вечерний трамвай.
   И вдруг их хохот, беспорядочные движения – стоять не могут, сидеть не хотят, жутко смотреть и нечем помочь.
  - А может быть, можно было что-нибудь сделать? – думал я, сойдя с трамвая, и направляясь, домой, ну, например, хотя бы подойти к ним и встряхнуть их так, чтобы пришли в себя, спросить, кто их родители, где их дом?
   Дети эти так и стояли перед мысленным моим  взором. Шёл я собственным бездействием своим и неумением помочь, унижен и оскорблён. Уже поднимался по лестнице в своём подъезде…
    И вдруг, соседушка моя Мария Петровна, рыдая, сверху привычно упала мне на грудь, снова чуть с ног меня не сбив.
   Знать хорошо ей в объятиях моих, коль так охотно и бездумно бросается она ко мне.
   Успокоившись, вот что поведала мне со светлым умиротворенным лицом.
   Послушалась она меня, отыскала свой крестик, матерью завещанный, в церковь пошла, молилась как все, целовала крест, ставила свечки – кому за здравие, кому за упокой. Встретила там таких же женщин, как сама, что в Бога не верили, пока беды – несчастия обходили стороной, а как навалились хворобы, да горькие горюшки, так делать нечего, обратились к Богу – нет ведь у нас другого защитника. В церкви и вера откуда ни возьмись, явилась.
- Молилась я и плакала, за Витальку просила Господа – Бога, Иисуса Христа -  спасти, его, но знать далеко зашёл мой дорогой внучек, поздно было просить об этом. Однако Бог милостью меня своей не оставил.
   Витальку-то нашего нашли вчера убиенным по паспорту, зачем-то сунул его в карман, может быть, почуял смертушку сердечная моя кровинушка. Сейчас лежит он во гробе, как живой, только слова вымолвить не может, прощения попросить перед Богом и людьми не умеет, - причитала напевно Мария Петровна, - но для этого есть у него я, бабка старая, неразумная. Повести бы мне его в церковь с младенчества, авось зелье это греховное к нему бы не пристало. Теперь вымолю я для него у Бога прощение, пусть за всё покарает меня, грешницу безбожную. Вот сейчас домой забежала и снова иду туда, к Витальке, жена его хоронит, убивается милая деточка, мя все ей в помощь. Коль время и желание есть, пошли со мной с Виталькой проститься, чай не чужие, - всю жизнь ведь соседи, а если времени нет, то я за тебя и помолюсь и поклонюсь у гроба, -  давала мне добрая соседушка моя сразу отступного.
 Но время и желание у меня было, более того, я  даже обрадовался приглашению её, потому что девочки трамвайные не выходили у меня из головы, и не хотелось оставаться с такими мыслями наедине.
  Взял я Марию Петровну под руку, и пошли мы с Виталькой прощаться. Вина у нас общая, горе у нас общее. Рассказал я ей о трамвайных девочках, она чужое горе близко к сердцу приняла:
- Гибнут наши детоньки! А как зовут их ты не знаешь? Ладно, пойду в церковь, помолюсь за низ безымянных, свечки за здравие их поставлю. И легче мне сделалось неизвестно отчего.
   Не спеша, мы с ней к трамвайной остановке пошли, ноги у неё больные, и я умерял свой шаг под её тяжёлую походку. Мария Петровна повествовала мне о родне своей, о ценах на похороны, о положении на кладбище:
- За деньги хорошее место для Виталькиной могилы отвели.
   В трамвае я забеспокоился, что обычаев не знаю, но верно, не прилично идти мне ко гробу с пустыми руками. Она, подумав, сказала, что, конечно, по обычаю что-нибудь надо положить на стол, возле иконки для помину – булочку там, яблочко, конфетки, потом это всё детям раздадут.
- Но я там много всего наложила, так что на нас двоих хватит. Я её поблагодарил, но попросил зайти со мною в ближайший магазин.
- Денег мало с собой взял, - посетовал.
- Займи у меня, я при деньгах, пенсию вчера принесли. Занять согласился
- Сколько? Развязала она беленький платочек.
- Рублей сто, если не жалко.
-А чего жалеть, если взаймы даю, не насовсем.
   Сошли с трамвая, привела она меня в знакомый ей магазин.
-Какая благодать! Магазин этот работает всю ночь, а то бывало раньше, при советской власти, где бы, что в эту пору купил? - прокомментировала она приятное явление теперешней жизни. Я это тоже оценил, но вывеска на магазине меня возмутила «Маркет» - какой может быть «маркет» в нашем русском городе? Я мимо одного такого «маркета» проходил почти ежедневно, удивляясь, что за учреждение на иностранном языке? Но однажды неожиданный ливень средь ясного солнечного дня заставил меня в его открытые двери забежать, и тут выяснилось, что учреждение таинственное это – обыкновенный магазин, где много чего нужного для меня продают.
- Это безобразие и недосмотр нашей городской администрации, - подумал я, - хотя в новых условиях частных магазинов администрация, наверное, не вольна давать им никаких распоряжений. С Марией Петровной мыслями своими поделился. Она со мной согласилась:
- Я тоже в этот «маркет» не сразу зашла, по вывеске ничего не поймёшь. Только вижу раз две женщины с сумками туда пошли, я за ними, вдруг, думаю там что хорошее дают захожу, магазин как магазин, подумала что вывеску, наверное, с похмелья присобачили не ту, какую надо, и с тех пор захожу сюда, когда нужно что купить, если иду к своим.
- Попросил я взвесить бананы, две грозди крупного прозрачного винограда, три апельсина, шоколад взял.
   Возле гроба царило тихое умиротворение, рыдала только  время от времени безутешная молодая вдова, продолжая горячо верить, что Виталька мог бы исправиться.
- Ведь плакал и обещал, и я знаю, что бросил бы он наркотики. Никто ей не перечил.