Глава 16. Свадьба

Глава 16. Свадьба.

 На свадьбу к Вадиму и Верочке пришли, как он и просил – большой компанией: мы с Лизонькой, Алёнка с Мишей, мужем своим, Альбина Ивановна со снохой и сыном, и Марину с Анатолием с собой прихватили.
Пришли вовремя. И так, как точного обещания не было с нашей стороны, то нас и ждали, /очень ждали/ и не ждали, только если бы мы не пришли, какая была бы у них свадьба?
Верочка бросилась встречать нас за ворота, в белом длинном платье, таком, что ни в сказке сказать, ни пером описать, со сбившейся вуалью, висла у всех на шее, целовала и благодарила за то, что пришли, так как считала нас близкими и родными людьми.
- Ведь, кроме тёти, у меня в городе никого не осталось.
- Мы это, Верочка, знаем, поэтому пришли. Отец Вадима и сам Вадим поспешили к нам с распостёртыми объятиями, будто мы были самыми дорогими гостями.
Когда фотографировали, Верочка жалась к нашему коллективу, и за ней вынужден был тянуться к нам Вадим. За столом Верочка усадила нас с Лизонькой  рядом с отцом Вадима, и всех наших разместила поближе к себе и Вадиму.
   Наши чисто символические подарки – книги, альбомы с любимыми репродукциями, сборники стихов, кассеты, умело приподнесённые – не забывайте, дескать, русской культуры нашей, но любите, берегите, изучайте её – воспринимались с таким же энтузиазмом, как ковры, холодильник, телевизор, двуспальная кровать и другие сверхдорогие, по нашим понятиям, вещи.
На свадьбе сразу установился здоровый дух соперничества между нашим и их коллективом. Во всю старалась тамада – не молодая и опытная, блистательная женщина – Тамара Кирилловна с высокой причёской цвета красного дерева, в бордовом платье с широким шитьём на груди и рукавах. Маленькие клипсы, сверкая в мочках её ушей при каждом повороте высокой полной шеи, делали её как в сказке звездоносной, подчёркивая значительность и главенство. Она спокойно и умело направляла свадебное гулянье в нужное русло, очень к нам прислушивалась и во всём поддерживала, особенно когда речь зашла о русской культуре во время дарения подарков.
   Ряженные – коза, высокая, подвижная и молодая, цыганки-гадалки, в монистах, ярких цветных юбках и шалях, дюжий молодец в женской одежде и бойкая полная женщина в косо сидящем на ней узком мужском костюме, после каждой шутки- выходки на нас оглядывались. За рамки приличий они не выходили, и мы им охотно аплодировали.
   С их стороны поздравляли молодых писанными - переписанными, всем известными свадебными текстами. Но всё равно ещё раз на этой свадьбе прочувственные, с умелыми замечаниями, они производили впечатления.
Наши речи были кратки и сердечны.
Во время танцев, очень чуткая к свадебным событиям Тамара Кирилловна заметила наше с Лизонькой танцевать особое умение, и освободила нам круг для вальса. И мы вдвоём провальсировали, как теперь не умеют, закончив танец, я встал перед Лизонькой на колени под бурные аплодисменты. Потом со мной захотела вальсировать Верочка, привыкшая к современным танцам, вальсировала она не очень уверенно, но зато ещё раз продемонстрировала перед всеми изящество своё и красоту, и замечательный свой свадебный наряд.
  Во время плясок с их стороны отличилась – металась молнией, свистела, заложив два пальца в рот, взвизгивала так, что больно делалось ушам, черноглазая, с гладкой, туго зачёсанной головкой, в украинском костюме, хохлушечка.
- Как ловко у вас получаются эти пляски, эти взвизгивания, - восхищался я, пожимая её маленькую крепкую ручку.
- Да уж, визжать я люблю, - отвечала она радостно, строя мне шутливую гримасу,
- У вас когда-нибудь бывали неприятности и огорчения? – спросил я, мне не хотелось отпускать её от себя, хотелось впитать необъяснимую прелесть её, плохо поддающуюся определением словами, чтобы потом запечатлеть в стихах или прозе неповторимый образ её.
- Мне кажется, - продолжал я, - вся ваша жизнь  - радость и ликование!
- Вся моя жизнь теперь – слёзы и печали, - отвечала она, - плакать и слезами обливаться я люблю тоже, ох как люблю! Потому что только слезами можно залить горе, без слёз от нашей жизни можно в психушку попасть.
Ведь доченька моя – красавица и умница, плясунья и певунья, уехала учиться в райцентр, мы-то живём в деревне, / я ихняя племяница / кивнула она на хозяев, и вернулась деточка моя ни себе, ни людям – наркоманкой. И теперь я до того иногда дохожу, что убить родное дитя хочется, а у нас их ещё трое, только не свадебные это разговоры. А всё равно спасибо за доброе слово.
- У вас четверо детей? А я подумал, что вы не замужем ещё!
- Если б не дочушка, ты бы ещё не то подумал! Ну, да ладно, нагрешили мы много, Бога забыли, по грехам нашим расплата. Вон мой муж, - показала она на  высокого плотного здоровяка в клетчатой рубашке, - пойду я, ревнивый муж мой.
   Безысходное горе её вошло в меня, мной овладело, и я перестал свадьбу слышать и внимать тому, что происходило вокруг. Я обращался к Богу с горячей молитвой, чтобы он помог этой славной хохлушечке, как нам помог.
Во время пения сидел, как в воду опущенный, рядом с Лизонькой, держал её за руку, и никак не мог себя настроить на весёлый лад.
Но нашлось дело мне, едва кто-то затянул  «напилася я пьяна, не дойду я до дома»… 
Как я перехватил инициативу, запел, и все дружно подхватили «Подари мне платок, голубой лоскуток»… Дальше я бдительно следил за тем, чтобы такие песни как «а капитан любезен был, и выпить предложил»… не попадали в наш репертуар.
Я боролся с этими песнями, потому что они олицетворяли сейчас в моём понятии пьянство, наркоманию, все беды людские и несчастия. Тамада Тамара Кирилловна, заметив это, меня активно поддерживала.
  А кому-то с их стороны очень нравились такие песни, и они их старались всё время втиснуть в свадебный репертуар – напрасно старались! Потому что я знал слова и мелодии почти всех известных песен, их опережал, и меня охотно поддерживало голосистое большинство с тамадой во главе.
Хохлушечка Галя, так муж её называл, спросила, кто может петь украинские песни? Мы с Мариной охотно отозвались, подсели к Гале и её мужу, остальные любители украинских песен вокруг нас расположились.
Начали с «Посияла огурочки…»
А когда дошли до «Ничь яка мисячна, зоряна, ясная видно, хоть голки сбирай»…Мы с Галей стали вкладывать в песню эту свои чувства. Своё содержание. Мы пели о наркоманах, о гибнущих девочках, о горе их отцов и матерей, пели о тяжёлых грехах, забывшей Бога страны, мы с Галей пели так глаза в глаза, что наши голоса придавали украинской песне звучание молитвы. Будто мы горячо обращались к Богу, молили о прощении и милости для всех.
Запели «Дивлюсь я на небо, тай думку гадаю, чому я не сокол, чому не летаю?.. Марина и Галин муж петь перестали, хотя тоже имели красивые и сильные голоса, перестали петь и все остальные.
Когда мы закончили, все ошеломлённо молчали, и только потом захлопали, завосхищались. От такого пения сделалось легче на душе, будто бы дошла до Бога наша молитва.
Галин муж, качая лобастой головой, усадил её к себе на колени, держал обеими руками и что-то говорил ей на мягкой своей украинской мове.
  В современных танцах Галин муж, чтобы не отстать от жены, дал фору! Но мы с Андреем и зятьями  тоже не сидели, сложа руки, и показали, на что способны. Я даже немного постоял на голове, поэтому счёт сделался -  ноль один в нашу пользу. Лизонька меня за пение и танцы поздравляла и гордилась мной – моя голубушка.
   Когда дело дошло до похабных частушек, мы дружно поднялись и стали прощаться, всех благодаря за компанию и приятно проведённое время.
   Возглавляла пение этих частушек пожилая женщина с красным лицом в оранжевой яркой кофте, уже достаточно набравшаяся спиртного, - Полина Наумовна, так её с оглядкой на нас один из приятелей Вадима назвал:
- Ну, ты Полина Наумовна даёшь!
   Нас пытались остановить, сразу поняли, в чём дело, хотя мы умолчали о том, чем недовольны, почему уходим.
- А чё вы испугались? – уперев руки в бока, приступила к нам решительно Полина Наумовна, оказавшись с Лизонькой лицом к лицу.
- Мы не испугались, Полина Наумовна, - как можно мягче старалась Лизонька выйти из положения. Конечно, мы таких частушек не поём, но мы достаточно повеселились с вами и уходим, чтобы не мешать вам дальше веселиться, как вы хотите.
- Да чё вы тут развыступались? – не сдавалась Полина Наумовна, блистая красным решительным лицом, очень в себе уверенная, - эти частушки по телевизору поют для всего народу.
К нам на помощь торопилась тамада Тамара Кирилловна, но её опередил отец Вадима, поднялся и объявил твёрдо и строго:
- Кончай, Полина Наумовна, у нас ведь не бардак, а свадьба, и к нам обратился:
- А вы, пожалуйста, оставайтесь с нами, никто больше не позволит себе никакой похабщины, а кто позволит, тот уйдёт со свадьбы.
Надеюсь все слыхали? На мне православный крест, и вынул свой золочёный крестик.
Молодые, он указал на жениха и невесту, тоже крещёные дети, через год станут венчаться, так они решили, а похабщина - богопротивное дело, прошу запомнить это.
   А тебе, Полина Наумовна, старая грешница, пора бы тоже о Боге подумать, нам с тобой уже до смерти немного осталось, с чем на тот свет препожалуешь?
- Как же, счас, задумалась – запечалилась – нас этому не учили.
И чтобы за ней осталось последнее слово, во всю мощь лёгких своих пропела частушку, на её взгляд, вполне пристойную, игриво поводя щеками, руками и боками:
                Тает снег кругом,
С крыши капает, Никто замуж не берёт, Только лапают. Тамада Тамара Кирилловна тоже не дремала, под её руководством, чтобы замять возникшую неловкость, обе стороны дружно спели, специально для Полины Наумовны воровскую «Мурку», предполагая, что песня эта ближе по содержанию и к репертуару Полины Наумовны, и ей понравится. «Мурка, моя Мурка, Мурка дорогая, здравствуй, моя Мурка, и прощай, ты зашухарила всю нашу малину, и теперь за это получай!
   Вадим с Верочкой изобразили эту сцену в лицах, воспользовавшись большим ножом для торта, «сражённая» Верочка упала на пол, не пожалев свадебного платья, для общей пользы, заломив руки. Вадим резкими жестами выражая отчаяние и скорбь, подхватил Верочку, очень умело изобразившую «погибель» свою, на руки и унёс под бурные аплодисменты зрителей, но всё было напрасно.          Полина Наумовна оставалась к общему веселью безучастна, имела мрачный вид, презрительно кривила тонкие губы, налила себе более полстакана водки, опрокинула в рот, лишь занюхав солёным огурцом.
    Во время танцев я её на вальс пригласил, она отвернула от меня пропитую свою с узкими заплывшими глазами физиономию, я настойчив был, повторил предложение.
- Чай, я тебе не пара, - она возразила.
- Чай, я сам определяю, кто пара мне, а кто не пара, - строго я  отвечал ей.
   Она подумала, вытерла ладони об оранжевую кофту, и решительно положила мне на плечо свою руку.
- Ну, коль не шутишь, соколик, то держись! Все следили за нашими отношениями, и тамада Тамара Кирилловна поспешила освободить нам круг. Мы с Полиной Наумовной закружились и понеслись, понеслись, понеслись!  Она в танце, несмотря на свою полноту, оказалась подвижной и азартной. И каких только не выделывали мы с ней коленцев! Правда, последняя порция водки вместе со всей предыдущей, имела на неё воздействие –иногда Полину Наумовну заносило от меня в сторону, но я ловок и проворен был и за ней всюду поспевал. Мы раскланялись, нам кричали: «Браво, бис, ура!»
   Все были рады нашему с ней примирению, оно как бы означало полную победу над похабщиной. Я Полину Наумовну принародно за танец благодарил, а она, воткнувшись мне в плечо, признательно всхлипнула.
   Но не в её правилах было долго предаваться сентиментальности, поэтому в следующий момент, зла на меня не тая, со мной обнявшись она уже выводила мощным голосом:
- «Живёт моя красотка в высоком терему, а в терем тот высокий нет ходу никому»…
   Через некоторое время, вытирая платком взмокший лоб, я поискал её глазами и нигде не увидел.
Ведь танец этот даже меня, здоровенного трезвого мужика утомил, а где же Полина Наумовна?
И я во время спохватился – нашёл её на полу под столом, она спокойно почивала, обхватив руками для верности резную ножку стола, как бы боясь улететь неведомо куда.
   На свадьбе работали спокойно и бесшумно два дюжих молодца. Они следили за тем, чтобы всё было в порядке и уводили тех. Кто вызывал подозрение и беспокойство.
   Подошли они и к нам с Полиной Наумовной.
- Вы не волнуйтесь, веселитесь, всё будет «о кэй!» - сказали  мне они.
Но я на их уговоры не поддался, понёс Полину Наумовну вместе с ними в небольшую комнату, где развалились на диване уже трое упившихся молокососов. Полину Наумовну хотели оставить на ковре, но я не согласился.
Молокососов переместили на ковёр, а Полину Наумовну положили на диван.
Я взбил для неё подушку, открыл форточку и помахал цветным журналом ей в лицо, создавая ветер, дыхание её было ровным и мощным. Авось, благополучно кончится её тяжёлое похмелье.
   Мы в очередной раз сели за стол, и женщины, обслуживающие гостей, разнесли всем очередное блюдо. Отец Вадима мне сказал:- Бросая пить, я думал – исчезнет в жизни радость, жить будет нечем. Ан нет, живу и интереса к жизни не утратил, ведь знаю твёрдо – алкоголик, хлебну глоток, и всё вернётся на круги свои, сижу как стёклышко трезв, и быть мне таким до конца дней моих. А я не сетую,     и удивляюсь – оказывается, очень интересно в таком застолье трезвым быть, всё видишь, многое понимаешь, многое замечаешь.
   Вы посмотрите на сношеньку мою, как она берёт за жабры «мустанга» моего, как  кадрит  всех остальных вокруг себя. Мы с ним вместе за Верочкой наблюдаем. Хитрая эта бестия планомерно и последовательно сводит своего наречённого с ума. Всё время оказывается окружённой молодыми людьми: вот она внимательно всматривается в ладонь высокого парня, водит по ней пальчиком, что-то говорит, рядом стоящие хохочут и протягивают ей свои ладони. Но Вадим подходит, чтобы забрать свою невесту, она оборачивается и радостно бросается, к нему на шею, он делается счастливым, несёт её немного, потому что высок, и её туфельки не достают до полу, она закрывает его лицо своей вуалью, они целуются, и его друзья, завидуя, «горько!» кричат. После танцев Верочка снова среди его друзей -  одному поправляет галстук, другому кудри, и снова радостно виснет на шее мужа.
   Она сразу почувствовала, что мы за ней наблюдаем, и сидит уже между нами, и накладывает в наши тарелки разную еду, приговаривая:
- Вот это я люблю и вам положила, вы только попробуйте, как вкусно, я тоже это умею делать.… Но Вадим не может видеть Верочку даже рядом с нами, тут же приходит и забирает её. И снова она, словно после долгой разлуки, радостно к нему бросается.
- Быть моему «Мустангу» у Верочки на коротком поводке, - делает заключение довольный отец, - с ним только так и нужно поступать.
   Если бы вместо Верочки Катя была,  Вадим бы давно уже пьяным был.
Верочка на Катю совсем не похожа, я всегда удивляюсь, какие они разные.
Верочка ко мне ластится, как лисичка, чувствуя в доме мою силу, Катя именно поэтому меня сторонилась. Обе сестры  очень хороши, нам крупно повезло.
Очень это понимая и ценя, мы с ним чокнулись фужерами с апельсиновым соком и выпили его.
   Тепло и сердечно провожали нас до трамвайной остановки все, кто ещё прочно держался на ногах и был способен петь, чтобы не подвести нас на людях.
   Эти свойства тамада Тамара Кирилловна проверяла на скороговорках, набирая отряд провожающих.
   Отец Вадима очень благодарил нас за то, что пришли,  что на свадьбе не сидели, сложа руки, что прижали хвост матершиннице этой Полине Наумовне.
   Расставались мы очень по-родственному, Вадим и Верочка кричали на прощанье о том, чтобы Катя с Петей возвращались домой.
   И всё это сопровождалось стройным пением остальных провожающих под руководством тамады Тамары Кирилловны.
По- доброму улыбались нам посторонние люди.