Что наша жизнь? Игра

       Анатолий Алексеевич сегодня был явно не в духе. После вчерашнего мероприятия сильно болела голова, и ощущение чего-то тяжёлого, нависшего над душой, тревожило сердце. После вчерашней ухарской езды машина напоминала старое корыто: глубокие вмятины, царапины, почему-то не заводился мотор. На работу пришлось идти пешком.
       По дороге начал смутно понимать причину своего подавленного настроения: покорёженные шкафы для газовых баллонов возле восьмиквартирного дома, скособочившиеся почтовые ящики туманно напоминали о случившемся.
       Виктор Дмитриевич, уже немолодой сотрудник редакции, увидев Анатолия Алексеевича, с горькой улыбкой сочувственно покачал головой:
       - Ай-яй-яй! И как это тебя вчера угораздило?
       - Да сам не знаю, - тихо поделился тот, заметно волнуясь и покрываясь пятнами, - не помню ничего, всё напрочь вышибло из головы: ни как ехал, ни как машину поставил, - ничего не помню, хоть стреляй!
       - А с машиной что? – продолжал допытываться заведующий отделом.
       - Стоит, как старый рыдван, не заводится.
       - А права-то получил?
       - Как же! Вчера и обмыл их.
       - И как только баллоны с газом не взорвались, – сокрушался Виктор Дмитриевич. – Дурень ты, дурень, наделал дел!
       Анатолий Алексеевич в расстроенных чувствах махнул рукой и удалился к себе в кабинет.
       Молоденькая сотрудница редакции, уловив суть происшедшего, кое-что уточнила у Виктора Дмитриевича и, бросив на лету: «Я сейчас его разыграю», помчалась в кабинет директора типографии.
       - Анатолий Алексеевич, знаете, - тихо и сочувственно проговорила она, - моя мать сегодня утром что-то бушевала и сказала: «Если не попросит прощения, заявлю в милицию, пусть разберутся».
       - А в чём дело? – испуганно вскинул он на неё глаза.
       - Я сама утром не успела посмотреть, но слышала, что, вроде, ты у нас баню вчера «сковырнул» на белом «Москвичонке», люди видели.
       - Как «сковырнул»?- подпрыгнул на стуле молодой человек. – Утром шёл мимо вашей бани, вроде, стояла на месте.
       - На месте-то она стоит, - быстро нашлась плутовка, - да внутри потолок рухнул от сильного удара.
       - Не может быть! – ошеломлённо воскликнул Анатолий Алексеевич.
       - Ну что я, сочинять, что ли стану, - продолжала серьёзно обиженно-встревоженным голосом новоявленная актриса, - мать у меня шутить не любит, тем более, сама когда-то следователем работала, если что – и сама найдёт лихача, тогда уж вам точно несдобровать.  Уж лучше сами идите с повинной, да не тяните время, а то маховик если закрутится – не остановите.
       С этими словами девушка удалилась, а Анатолий Алексеевич схватился за голову:
       - Этого ещё мне только не хватало для полного счастья! Ну ведь ни-че-гошеньки не помню!
       В конце рабочего дня журналистка быстренько собралась и незаметно пораньше выскользнула из редакции, чтобы предупредить родителей о возможном неожиданном визите.               
      Пыль из-под каблуков директора типографии уже успела улечься, когда по той же дороге торопливо прошла любительница розыгрышей.
       У двора, как обычно, встречал с работы свою дочь, сидя на лавочке с вытянутой вдоль неё больной ногой, инвалид Великой Отечественной войны, пенсионер, в прошлом руководитель одной из организаций райцентра.
       - Пап! Я хочу тебя предупредить, - скороговоркой начала объяснять подходившая  к дому дочь, - сейчас может подойти молодой человек, наш директор типографии, его надо будет воспитать немного.
       - Знаю, знаю, уже воспитывал, - засмеялся отец. – Напугал окаянный до смерти.
       - Ну и как всё это было, расскажи, - загорелась любопытством девушка.
       - Как? Пришел, - говорит, - извиниться перед вами, я у вас вчера нечаянно баньку «сковырнул».
       Вроде, - говорю, - с утра стояла на месте.
       А он мне: «Да стоять-то она  стоит, да потолок рухнул». Я не на шутку расстроился: «Не было печали». Пошли смотреть: баня  на месте, потолок – тоже. Ну, я догадался, в чём дело, ему мораль прочитал, мозги почистил…
       Наутро в редакции от хохота тряслись стены.
       - Эх ты, чудо в перьях! - только и выпалил Анатолий Алексеевич, глядя на вытирающую от смеха слёзы хохмачку, и расхохотался сам.