Записки шизофреника. Акт 1. vol. 2

Записки шизофреника.

«Человек
не может
существовать 
в своем
безумии
один…»

От издателей:

Дневник 19ти летнего Эндри был обнаружен 16 мая 2007 года на територии больницы. Публикуется без всяких изменений. Сам Эндри пропал за несколько дней до этого.

Страница не датирована

Хочешь узнать почему я здесь? Почему все мои дни проходят в четырех стенах? Это все оно. Это существует только в моей голове. Оно не может выходить за грани моего больного сознания. Оно паразитирует в глубине моего воспаленного мозга. Оно пульсирует и питается моим страхом, вечным страхом перед тем, что каждую ночь терзает моё тело. 
Оно живет там с тех пор, с которым я себя помню. Оно ни разу не покинуло своего тихого убежища. Только ночью я могу чувствовать его. Я чувствую его шаги, его шепот, его дыхание. Каждая его мысль эхом звучит в ушах. Я живу с этим почти 18 лет. 18 лет страданий, мучений и страха. 18 абсолютно бесполезных лет. Я не могу сказать точно когда это началось. Сейчас мне кажется, что я жил с этим вечно. Я вечно не спал ночами, потому что боялся его мыслей. Его мысли - это самое страшное, что я когда-либо слышал. Его мысли, это не просто слова. Они имеют запах, цвет, вкус. Даже звуки. Я никогда не думал, что смогу избавиться от него. Стать свободным.

 «История один. Начало»
Все это время я провел в психиатрической больнице. Моя мама стала замечать мое альтер эго еще когда я не мог разговаривать. Еще тогда я не спал ночами. Я не кричал. Я сидел и смотрел на стену, периодически переводил взгляд на кровать родителей, потом на потолок. Абсолютно молча. Это очень пугало маму. Она обращалась к врачам, священникам, экстрасенсам, но все её попытки что либо исправить были тщетны. Я все равно продолжал бодрствовать по ночам. Сейчас я вспоминаю те дни как в тумане, хотя врачи говорят, что вообще удивительно, что я что либо помню. Мама умерла, когда мне было 2 года. Папа во всем винил меня. Он кричал на меня, когда напивался, бил меня. Иногда он бил меня до такой степени, что я не мог дышать. Наша квартира была похожа на чердак. Одни завалы старых, никому не нужных, вещей и пустые бутылки. После маминой смерти все здесь изменилось. Я часто рассматривал ее фотографию, которая стояла напротив моей детской кроватки. Она там улыбалась. Еще будучи малышом, я понимал, что я не такой, как все остальные. В два года я не мог говорить, потому что папа бил меня до полусмерти. Теперь все изменилось. Я слышал его. Его голос становился все более четким. Пожалуй, с этого момента я четко стал понимать, куда раньше я всё время пристально смотрел, что пытался отыскать. Но теперь я старался не смотреть на него. Я плакал. Ночами я тихо хрипел в подушку, чтобы отец не проснулся и не убил меня. Между тем оно шептало мне колыбельные. Оно рассказывало сказки. Я вырос на этих сказках, правда я никогда не мог их понять. Они были настолько овеянным чем-то мистическим, страшным, что я боялся понимать их. Это существо стало моим единственным другом. Оно являлось всё чаще, но я уже не боялся его — я чувствовал, что защищен.
Время быстро шло, папу выгнали с работы, а потом он окончательно спился. Он не понимал ни где он, ни кто он. Только постоянно повторял одни и те же фразы: “Ты должен быть мертв”, “Надо было тебя убить”. Это уже не пугало меня, я привык к бездыханному телу лежавшему на кровати и вечно хлеставшему портвейн. Бутылки были моими игрушками, не считая Его, пока не появились иглы. С тех пор, как папа подсел на наркотики, он стал меньше меня бить. Я был так рад, пока однажды он не упал на пол, забившись в судорогах. Его глаза закатились, руки и ноги тряслись, а изо рта пошла пена. Я испугался. Впервые в жизни я очень испугался. Он схватил меня за руку и начал трясти. Это были не конвульсии, он тряс меня своей рукой и, захлебываясь пеной, пытался что-то сказать. Вновь я услышал то, что слышал на протяжении многих лет: “Ты должен был умереть”. Он тряс меня, пока его глаза не закрылись. Судороги прекратились и я смог вытащить руку. Он умер. Его тело, вместе со мной, нашли примерно через неделю. Я к тому времени уже успел отойти от шока.
После долгих обследований врачи решили, что мне нужно побыть здесь, с ними. Мне тогда было семь лет и я ничего не понимал. Когда мне исполнилось 12, мне сообщили о моем диагнозе — параноидальная форма шизофрении.
С тех пор я здесь …

 12 мая 2007 года
Наконец наступил тот день, когда я смогу чувствовать себя свободно. Когда я буду контролировать себя, каждое свое движение. Когда каждая клетка, каждый атом моего организма будет полностью в моих руках. Когда “я” буду “я”. Сейчас 4:58 и я считаю минуты до того момента, когда останусь один. Я едва выпросил у медсестры карандаш и бумагу. Это под строгим запретом. Но за это мне придется удвоить норму стелазина, чтобы они убедились, что я ничего не сделаю себе снова. В прошлый раз мои попытки избавиться от  Него закончились попыткой самоубийства. До сих пор размышляю над этим и задаюсь вопросом: “Почему они меня остановили? Зачем?”. Но в последнее время мои мысли прерывает  Он. Он слышит абсолютно все, что я думаю и теперь я научился обходиться и вовсе без мыслей. Свои мысли я давно пишу в дневник. Своебразные записки шизофреника. Я списал уже 37 блокнотов. Иногда я не пишу их, а рисую, тогда мне кажется, что Он смотрит на меня, выныривает из моих рисунков и заглядывает мне в глаза. Потом снова возвращается обратно в мир моих больных фантазий. Я еще удивляюсь как Он это делает? Как Он может разрушать все, что у меня есть? Даже мои мысли …

«Вторая история»
3 января 1995 года
Вспомнились первые дни прибывания здесь. Молодой доктор Браун тогда принимал меня. Меня доставили спящим. Я проснулся и не мог двигаться, все тело свело и по нему словно бегали мурашки. Доктор посмотрел на меня и улыбнулся. Я так давно не видел улыбки. Он сразу же стал мне приятным. Потом он начал задавать вопросы. Кучу вопросов. Он расспрашивал о том, что я слышал впервые. Я не могу вспомнить точно, но “как часто у тебя это бывает?”, “как ты боришься с этим” и “ты не волнуйся, рассказывай как все бывает”. Последнее звучало из его уст чаще всего. Он беспокоился за меня. Я решил, что ему можно довериться и рассказал про Него. Он слушал внимательно, всем своим видом показывая, что он не боится, он спокоен. Но это было не так. Он испытывал. За все годы, что я живу с Ним, я научился различать много человеческих эмоций, в том числе и страх. Меня поместили под строгий присмотр.
Страница без даты
Я не могу больше это терпеть. Не могу. Считайте это чем угодно. Я сдался. Я не могу терпеть эти издевательства. С тех пор, как я оказался здесь, Он издевается надо мной. Что он хочет от меня? Что ему нужно?
Я хочу, чтобы он ушел.
Если ты знаешь, о чем я пишу, пожалуйста, УХОДИ! Оставь меня в покое. Оставь в покое…

6 февраля 2007 года 13 февраля 2007 года
Сейчас 9:19. Я очнулся в маленькой комнате, окруженной мягкими стенами, прикованный к постели, с крепко связанными руками и ногами. Моя голова была залита засохшей кровью и ужасно болела. Я чувствовал себя как будто я умер, а меня воскресили и заставили жить. Мое состояние было ужасное, я все еще истекал кровью и не мог понять событий прошедшей ночи. Я стал прислушиваться, чтобы услышать Его. Пока я был без сознания, я не слышал его голоса, его дыхание, шагов, и это было самое лучшее, что когда нибудь со мной было. Хоть ненадолго, но я был свободным. Он не могло контролировать меня, и я впервые за 18 лет почувствовал свободу. Сейчас, описывая события прошлой ночи, я стараюсь ничего не пропустить. Хотя это первая страница моего дневника, я уже ловлю себя на мысли, что панически боюсь приукрасить действительность, но я поставил перед собой задачу наиболее правдоподобно описывать вещи, которые со мной происходят. Это для моего же блага.
Ночь. Проснулся в 2:31. Он было не со мной. Я почти не слышал Его мысли, они были далеко и звучали как эхо. Я хотел встать, но голова закружилась и я упал на пол. Далее я слышал крики, просьбы. Все это звучало эхом в голове, но я ничего не мог поделать. Я просто лежал в собственной крови, которая сочилась из катетера. Когда я упал, я зацепил стойку и теперь катетер прочно застрял в моей голове. С каждой минутой я слышал все меньше. Я потерял создание.

6 февраля 2007 года, 13:17. 13 февраля 2007 года
 Я слышу грохот из коридора. Мое сознание уже заранее понимает, что Оно никуда не делось. Оно лишь позволило мне побыть одному, один раз за все эти годы его заточения в моей голове. Прикованный на кушетке я мог смотреть только на потолок, который, как мне казалось, становился ближе ко мне. На секунду у меня сложилось впечатление, что он сейчас упадет в мои тихие объятия и весь этот ужас закончится. Трясущимися руками я держу карандаш и судорожно описываю всё, что слышу. Я слышу голос. Его голос. Он зовет меня. Я чувствую как мое тело начинает судорожно колотить, но я до последнего не выпущу карандаш из рук. Ни за что. Я бьюсь в конвульсиях, мое тело покрылось мурашками, изо рта льется пена. Я начинаю задыхаться. Кажется, это последнее, что я напишу сегодня сюда. Руки слабеют, и карандаш становится всё труднее держать в руках.

6 февраля 2007 года, 19:23. 13 февраля 2007 года
Пока я был без сознания, Он что-то сделал с моим телом: оно онемело и я не чувствую конечностей. Раньше со мной не случалось таких случайных потерь сознания. Это очень странно. Не то, что я был без сознания, а то, что я видел в этом состоянии. Я видел свое тело, как будто я висел в воздухе. Я видел свое лицо, залитое кровью. Я видел свои худые руки и ноги, которые все были в синяках и гематомах непонятного мне происхождения. Я посмотрел вверх и увидел потолок. Потолок, на который я смотрел буквально пару минут назад, который, как казалось мне, сейчас упадет на меня. Я прошел сквозь потолок и оказался на крыше здания. Отсюда я мог видеть свой небольшой норвежский городок Лиер как на ладони. Я откинулся назад и полетел с крыши здания. Пока я летел, я четко представлял себе свою смерть, свои похороны на заднем дворе больницы, как меня опускают в гробу в сырую землю. Но тут я взмахнул вверх и взлетел высоко над небесами. На тот момент я знал, что моя душа уже далеко от этой больницы, где я провел почти всю свою жизнь. Я знал, что я больше не вернусь никогда в эти стены, наконец-то я смогу свободно дышать, но все это оборвалось в тот же миг. Что-то потянуло меня за ногу и это что-то было настолько сильное, что буквально втягивало меня обратно в свое тело.
После этого внетелесного путешествия я очнулся в кабинете врача. Меня приводили в чувство какой-то тряпкой, размахивая ею перед лицом. Наконец, когда я открыл глаза, врач посадил меня в кушетку и начал расспрашивать о событиях прошлой ночи. Оказывается, прошлая ночь далеко не была прошлой. Это случилось около недели назад. Теперь придется исправлять даты здесь, в дневнике. Я указываю точное время моих записей, но я не всегда знаю даты. Пока врач пытался рассказать мне о тех роковых событиях, я всё время думал, что неправильно веду дневник. Сквозь мои размышления периодически доходили их слова. Эту неделю я был в коме. Все думали, что я умру, но каким-то чудом я все же выжил. Теперь в моей голове, как заезженная пластинка, крутилось только его фраза “ты мертв, но чудом выжил”. Все могло быть иначе. Всё могло быть совершенно иначе. Я мог быть свободным. От того, что мне не дали умереть я пришел в не себя. Агрессия, которая давно скрывалась, вдруг хлынула наружу и я начал кричать. Мой крик настолько пронзал всё вокруг, что мне казалось, что окно скоро лопнут и нас усыпит кристальной стеклянной пылью. В тот момент я осознал, как избавится от Него. Теперь я точно знаю как именно избавиться от Него и точно буду делать все, чтобы быть свободным.
 Теперь, когда после этого приступа агрессии меня заперли в мягкой комнатке, которую для себя я окрестил карцерем, у меня есть время написать всё, что я думаю. Теперь я точно знаю, что мне нужно. Смерть. Как ужасно звучит. Но не для меня. Я чувствую в этом слове облегчение. Чувствую начало новой жизни. Смерть всего лишь начало.
Предположительно между 13 и 16 февраля 2007 года.
Всё это время я провел в мыслях о своем суициде. В этом мягком карцере на удивление хорошо думается. Здесь я буду проводить все свои дни, пока, по словам врачей, мне не станет лучше. Но они и не догадываются, что увеличение дозы препарата никак мне не поможет. Даже, я бы сказал, навредит. Вероятно, когда врачи рассказывали о тех событиях, надо было их слушать. Сейчас мне колят тройную дозу стелазина из за чего часто хочется спать. Он сидит в углу и царапает стены, периодически шипя на меня за то, что оно вынуждено сидеть здесь, взаперти. Видимо Ему не нравится, что я оказался в этой больнице. С самого первого дня моего пребывания здесь Он недоволен. Каждую ночь я испытываю ужасные страдания, которые, по мнению врачей, причиняю себе сам, но как человек может сам себя так изувечивать? Я всё чаще думаю о перспективах своей смерти. Я перестал с Ним разговаривать. Кстати, я говорил, что раньше он был мне другом, и я ежедневно исповедовался ему? Это было в моей далекой жизни «до». После попадания сюда, в эту клинику, моя жизнь разделилась на ад и совсем ад. Когда я был маленький, я думал, что хуже того, что мой отец пьет и ненавидит меня, не может быть ничего, но как же я ошибался. Тогда у меня была хотя бы иллюзия друга, существо, которое могло меня выслушать. Сейчас же я совсем один. И кроме этого дневника мне некому рассказывать всё это, хотя то, что я разговариваю с дневником уже не очень хорошо. Точнее совсем всё плохо. Теперь Он меня ненавидит и единственный, кому я могу выговориться, это бумага. Зачем я вообще влачу это жалкое существование?

17 февраля 2007 года.
Господи, за что? Почему я вынужден терпеть это? Что я мог сделать, что заслужил это? Я сомневаюсь, что ты вообще существуешь. Бог должен помогать. А ты? Ты вообще, что-либо замечаешь?
Все люди – эгоисты. И всё это из-за тебя, псевдо Господь, ведь ты создал их «по образу и подобию своему».
Я устал. Я слишком устал от всего этого. В таких ситуациях, говорят, нужно молиться Богу и он поможет, но что делать, если Бог тебя не слышит? Пустые надежды ни к чему не приводят. Бога просто нет. Это как сидеть, и надеется, что перед тобой появится табуретка. Пустые надежды не дают ничего. Всё нужно делать самому. И я сделаю всё, что нужно, чтобы это закончилось. А если ты, Бог, и вправду существуешь, то тебе должно быть стыдно. Хотя, я очень в этом сомневаюсь.
17:01. У моего монстра новое хобби. Теперь он решил не истязать меня морально, он делает это физически. Он развился до такой степени, что теперь спокойно может вселяться в меня и контролировать моё тело. Он заставляет меня лазить по полу и потолку, разрывая криками глотку, рвать волосы на голове. Он делает всё, чтобы мне было максимально больно. Чтобы я мучался так же, как вынужден мучатся он. Здесь. Взаперти. Когда я сильно шумлю, истязая себя, приходят санитары и, связывая меня, колят стелазин  с чем-то сильнее. Лекарства не успокаивают Его, а наоборот - дразнят еще больше. Оно начинает вырываться, кусая санитаров, и, достигнув критической точки моей боли, покидает тело, оставляя меня, бездыханного юношу умирать в объятиях электрического тока. Ему нравится издеваться надо мной и даже если сейчас я лежу почти не дыша, я слышу его смех. Он смеется громко и этот смех эхом звучит в стенах комнаты. Я устал жить так.

21 февраля 2007 года.
 К счастью, всё в моей жизни возвращается обратно. Врачи, якобы, начали мне доверять. Меня выпустили из карцера и разрешили общаться с другими больными. Даже вернули мне возможность пользоваться ручками, карандашами и бумагой. Хотя они у меня и так были. Эти врачи, вроде как, и имеют ученые степени, но провести их проще, чем отобрать у ребенка конфету. Хотя я этого никогда не делал. Всё вроде как начало налаживаться. Я стал более открытым и начал общаться с больными. Некоторые из них абсолютно адекватны и на первый взгляд ничем не отличаются от нормальных людей. Хотя я кроме врачей и медсестер нормальных то и не видел. И то не скажешь, что те, кто согласился работать здесь – нормальные. Всех, с кем я здесь познакомился, отличают от здоровых людей только истории их попадания сюда.

«История три».
Моим первым и единственным другом за всю жизнь стал Скотт. Скотту 24 года, он светловолосый, высокий, широкоплечий парень с  темными, глубокими глазами. Из всех тех, кто есть здесь, он для меня самый близкий. Недавно он рассказывал мне свою историю.
Началось всё с его семьи. Родители ненавидели Скота с детства и никогда не скрывали этого. Маленький Скотти любил рисовать, но отец считал это бессмысленной тратой времени и постоянно указывал на его бездарность. Скот уже привык к мысли, что его талант никому не нужен и что семья, где он вырос ценит его только как рабочую силу. Когда ему было 7 лет у него родилась сестренка Мэри. Родители любили Мэри и заставляли Скотта ухаживать за ней очень внимательно. Он был вынужден купать, одевать, кормить малышку и работать на полях, так как их семья жила очень бедно. За каждый упрек о том, что он еще ребенок и хочет играть, рисовать и хоть немного отдыхать от работы, отец жестоко избивал его в сарае, чтобы не разбудить малышку. Лежа в луже из собственной крови, избитый отцом и закрытый в сарае, Скотти ненавидел свою младшую сестру и искренне желал ей смерти. В этом возрасте дети не понимают, что другие дети не виноваты, что родители их не любят. После очередных побоев он решил покончить с сестрой. Он тоже хотел любви. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы родители обращали на него внимания, заботились о нем. Чтобы просто мама хоть раз поцеловала его перед сном, как она каждый раз делала с Мэри. В один день, когда родители ушли на поле, Скотти решил искупать сестру. Он схватил ее обеими руками, опустил в таз с холодной водой и крепко обхватив руками ее маленькую шею душил её со всей силой, которая имелась в его крохотных рученьках. Когда Мэри перестала подавать признаки жизни - Скот опустился на колени, держа сестру на руках и начал захлебываться слезами. Осознание сделаного приходит со временем. Он держал на руках труп собственной сестры и молил Бога, чтобы она сделала хотя бы один вдох. Скотти хотел, чтобы она жила, но тело Мэри только начало синеть и холодеть в его руках. Скот был вынужден спрятать труп малышки, но когда он повернулся к двери сарая - там стоял отец, который наблюдал за ним, не понимая сути происходящего. Он толкнул Скота, выбив из рук Мэри, и со всей силы швырнув его в стену, окликнул мать. Пока она плакала над телом Мэри, отец бил маленького Скота. Он бил его ногами по лицу, спине, шее, рукам не жалея сил и вот, когда Скотт уже не двигался, он забрал мать с Мэри на руках и они пошли в дом. Кровавый Скотт пришел в себя через пару часов. На улице было довольно темно, а в ихнем небольшом домике еще горел свет. Медленно опираясь на любые предметы, которые попадались ему на пути, Скот стал передвигаться в сторону дома. По дороге он прихватил спички и бензин, ему было трудно двигаться и дышать, он фактически был мертв, но нашел последние силы для мести. Он облил бензином входную дверь и из последних сил поджег дом. Дом был закрыт и его родители не могли выбраться из него. Они только стояли и били руками по окнам, совсем обессилившие от чадного газа. Скот смотрел на них и улыбался. Когда пожарные приехали на вызов он рассказал им, что его родители были ужасными тиранами, а Скота поместили сюда с тяжелой депрессией.

22 февраля 2007 года.
Сейчас 3:04 и я почти готов сделать это. Я продумал всё до последней детали и ничего не будет мне мешать. Я надеюсь, что это последнее, что я напишу в свой дневник, я надеюсь, что больше никогда не вернуться в этот мир, в этот жестокий и холодный мир, где Он не дает мне жить. Я готов, надо лишь подождать еще пару часов и всё закончиться. Я способен преодолеть себя.

 22 февраля 2007 года, 05:27
Вот я доживаю последние минуты своей никчемной жизни. Да, именно, последние минуты. Как сладко эхом отдается эта фраза в моей голове. «Последние..» повторяю я вслух. Наконец-то я смогу обрести свободу, ту свободу, которой мне так не хватало все это время. Я сожалею, что не сделал этого раньше — не подумал о том, что я могу спастись от Него. Он как всегда в своем духе: сверлит меня взглядом, царапает своими длиннющими когтями, пытается пробраться в мою голову и остановить меня, наверное, предвещает мою и свою скорую смерть. Почему то я уверен, что как только я умру - Он исчезнет. Он больше никому не принесет зла, Его больше не будет. С моей смертью в мире ничего не изменится кардинально. Не начнутся войны, голод, не обеднеют люди, не случится так же ничего хорошего, потому что я для мира никто. Так обидно признавать это, но я никогда в полной мере и не жил. Кстати, у меня сегодня день рождение. Мне 19 лет.  Весь день я принимал поздравления от врачей и медсестер, Скот нарисовал мне картину — это мой первый подарок здесь и я запомню его на всю жизнь, на ту, что мне осталась, хотя, даже когда буду мертв — я буду помнить его. Его картины своеобразны, впрочем как и сам Скотт. На полотне размером со стену в моей комнате начерканный черный круг, наведенный много раз. В центре круга затягивающая чернота, тьма и красные огромные точки. Зрелище, я вам должен сказать, не из лучших. Интересно, что вкололи Скотту на днях, что ему пришла в голову такая пугающая картина. На самом деле, ничего сверхъестественного там не нарисовано, кажется, что это простое виденье душевнобольного человека, но что-то здесь очень сильно меня пугало, поэтому картину я накрыл огромной тряпкой, которую принесла мне медсестра. Я что-то отвлекся от главного. Сложно сконцентрироваться на чем-то одном, когда знаешь, что это последнее, о чем ты будешь думать. Последние твои мысли, воспоминания. В общем, я уже готов. Я сижу у окна и любуюсь полной луной, она так завораживает меня и весь поток моих бесконечных мыслей устремляется в ту темноту — темноту, в которой, возможно, скоро растворюсь и я. Хотя, что значит возможно? Конечно же, растворюсь. Опять я отвлекаюсь от главного своими глупыми рассуждениями. И так, приступим же, наконец-то. У меня под подушкой лежит скальпель, я взял его у одного врача-патологоанатома, когда тот приходил забирать труп психа-самоубийцы. Вот им то я и воспользуюсь. Я буду записывать свои мысли сюда, чтобы, если ничего не получится, я смог понять в чем именно была моя ошибка.

Страница без даты

Ужасно себя чувствую. Я пришел в себя пару часов назад и сейчас хочу описать свои мысли дословно, ничего не меняя. Даже времени.
«Сквозь сон»
Не знаю какой сейчас час и что за дата сегодня. Может я уже умер? Да и свет какой-то видно. Кроме этого небольшого проблеска света ничего другого и нет. Хотя у меня же закрыты глаза. Нужно попытаться их открыть. Я нащупал какую то поверхность, на которой я лежу. Скорее всего это пол. Нужно все таки открыть глаза. О Господи, где я? Мои мысли хаотично бегают. Невозможно остановится на чем-то одном. Я чувствую себя немного не в своей тарелке. Это неудивительно, ведь я на потолке. Что я вообще делаю на потолке? Разве это возможно? Или люди после смерти продолжают свою жизнь внетелесно? Тогда есть шансы, что Он не исчез. Господи, молю, прошу, только не это. Почему так много крови кругом? Кто ни будь, объясните мне что здесь происходит, я требую объяснений! Я слышу крик. Этот нереальный, абсолютно нечеловеческий крик исходил из меня самого. Я наблюдал это витая под потолком. Я видел себя. Теперь я мог четко разглядеть свое изуродованное этим существом тело. Весь в синяках, ссадинах, порезах и со скальпелем в руке. Я резал вены. Резал и вдоль и поперек, кромсая свои руки этим маленьким скальпелем. Мое лицо изображало гримасу боли и я не мог отвести глаз от себя самого, но что это там, за мной? О боже мой, только не это! Почему я не смотрю назад? Ей, ты там внизу! Ты меня слышишь вообще? Обернись, черт бы тебя побрал! Но было уже поздно кричать, я лишь наблюдал, как Он жадно заглотил меня, открыв широко свою беззубую пасть. Он проглотил меня одним махом. Куда Он делся? Почему я вижу лишь себя? Где Он? Я готов поклясться, что Он только что сожрал меня! Наверное я сплю…
 Мой «сон» закончился на операционном столе, где врачи яростно боролись за мою жизнь. Он как всегда смотрел на меня, потом метнулся к моему уху и сквозь жужжание приборов и разговоров врачей я услышал его шепот. "Ты не умрешь…". Тогда я отключился.
Теперь всё закончилось. Я лежу под капельницей и тяжелые капли медленно вливаются в мое тело. Обессиленной рукой я держу ручку и пишу это всё сюда. Я чувствую каждую каплю этого жгучего лекарства, которое проходит по моему телу. Я ужасно себя чувствую. Минут пять назад заходил врач. Как всегда не обошлось без идиотских вопросов. Хотя, этот разговор был похож больше на пытку, чем на обычные вопросы о состояние больного, но тогда я не предавал этому большого значения. Сейчас из последних сил я внимательно изучаю свое тело. По-моему, это всё нереально. Всё моё тело искусано, изцарапано, избито, изрезано и на нем нет не одного живого места. Я вижу Его. Он пристально смотрит на меня. Мне хочется кричать. Судорожно кричать и истерически бить это существо. До последнего вздоха. До последнего стука сердца. До его полной остановки.

22 февраля 2007 года.
Это самый длительный день в моей жизни. Самый ужасный, безобразный и неоправданный день. Не хочется жить. Опять отключился. Надоело. Я пытался бороться с Ним. Пытался поговорить. Просил его оставить меня в покое. Бешено орал, разрывая горло. И ответом на всё это был удар в спину. Он вонзил свои огромные лапищи в мою кожу, нащупывая внутренности и дотянулся до сердца и проколол его своими длиннющими когтями. В тот миг я почувствовал неимоверную боль, как будто кто-то залил в моё сердце спирт и он разносится по всему телу, обжигая каждую мою клетку. Тогда я потерял сознание. Сейчас я пришел в себя, но чувствую себя выпотрошенным. Окровавленной рукой я пишу сюда. Надеюсь, несмотря на следы крови, это можно будет прочитать. Я нащупал сквозную дыру в своей грудной клетке. Дышу через раз. Я упал с кровати и подо мной растеклась лужа крови. Надеюсь, меня не спасут.
На этот раз я в реанимации. Огни ярко светят на моё бедное тельце. Я снова наблюдаю за всем происходящим сверху. Я не знаю как у меня получается это делать, но пока врачи ведут борьбу за мое жалкое существование — я спокойно смотрю на то, как истекаю кровью. Для них я в коме, но на самом деле я здесь — где-то, не зная где, где-то между мирами, где-то, где так спокойно и свободно. Я до сих пор не знаю, как я сюда попал, но то, что происходит здесь — лучшее, из того, что со мной происходило. Здесь вещи не имеют ценности, а время не имеет границ, здесь нет людей, но здесь бродят бездушные оболочки. Это мир, где ничего нет и одновременно есть всё. Это мой мир и я бы остался здесь навсегда, но мне нужно возвращаться обратно.

 1 марта 2007 года.
 Лучи теплого солнца грели мою кожу, я глубоко вдыхал чистый воздух. Это был первый теплый весенний день, когда меня выпустили на улицу после нескольких дней, проведенных в реанимации. Я до сих пор не знаю что со мной было и что со мной сейчас, но я не могу забыть то ощущение легкости и свободы, которое я чувствовал, когда был в коме. Это просто непередаваемо и я даже не мог подумать, что на Земле есть место, где я могу чувствовать себя живым и свободным.
Сижу на лавочке, пишу в дневник, солнце греет мои истрепанные раны. Они постепенно заживают, и я чувствую себя легче. Сегодня целый день провел со Скотом, он учил меня рисовать. Его картины стали ещё страшнее, ещё непонятнее, ещё мистичнее, чем они были, но я не боюсь их — по сравнению с тем, что я переживаю каждую ночь, эти картины кажутся просто иллюстрациями из детской книги. Скот стал боятся людей. Я забыл уже когда видел его нормальным, не тем Скотом, какого я вижу сейчас: сгорбленного, постоянно бормочущего что-то про себя, совершенно неадекватного, напрочь забывшего про доверие к людям. Мне кажется к его болезни добавилась ещё мания преследования, ибо каждую секунду он оборачивается, дрожа от страха. Мне очень жаль Скота, ведь он мой единственный друг и мне ужасно больно смотреть на то, как он мучается. Он раньше рассказывал невероятные вещи, а сейчас все его рассказы начинаются и заканчиваются тем, что нам нужно идти подальше от этого места, потому что оно здесь.
 До того, как это случилось со Скотом, я хотел познакомить его с моим альтер эго, но сейчас понимаю, что это повредит его, и без того, хрупкой психике. Мне было бы легче, если бы кто то ещё видел Его, но кроме Скота я никому не мог доверить свою вторую сущность, свою тайну.
Страница без даты
Так прошло достаточно много времени, может быть недели две, может месяц. В больнице всё было стабильно мрачно, иногда мы выходили на улицу, но в основном рисовали сидя в палате у Скота. Чем чаще мы виделись со Скотом, тем больше ухудшалось его состояние. Я не мог этого объяснить, до определенного момента, но наши с ним встречи пагубно влияли на его здоровье. Сначала начали появляться синяки и ссадины, потом глубокие царапины и порезы, но как то раз у него в палате случилось ужасное, это буквально было самое страшное, что я видел в жизни. Мы как обычно рисовали, Скот то и дело оглядывался по сторонам, словно ожидая чьего то прихода, а я молча сидел и смотрел на это. Оно сидело с нами, всматриваясь в даль пейзажа за окном. Резко Скот издал хриплый, нечеловеческий вопль и я увидел что Он уже был возле Скота и схватил его своими ручищами. Я попытался помочь ему, но у меня ничего не получалось — я был прикован к одному месту, без права двигаться. Это были самые ужасные секунды моей жизни, я наблюдал за тем, как моё второё "я" издевалось над моим лучшим другом, царапая его, кусая, бросая его хрупкое тельце со стороны в сторону, кидая его об стены. Кровь Скота хлестала во все стороны, я уже видел как Он пробивал своими пальцами его тело, вытаскивая и пожирая внутренности. После того, как Он в последний раз швырнул бездыханное тело Скота в меня я смог двигаться. Скот что-то невнятно прошептал мне окровавленными губами, но мои мысли были атрофированными, как и тело пару секунд назад, но сейчас, когда я уже мог шевелится, я не мог сделать ничего и от тех мыслей, от тех жутких картин, которые я видел пару секунд назад, я потерял сознание. Я слышал его хриплый смех через пелену сна, но уже ничего не мог сделать...
 — " Мы его теряем, давайте быстрее везите, у нас очень мало времени " - раздавалось у меня в голове.
  Я лежал молча смотря в бегущий потолок, пока врачи судорожно метались вокруг меня, везли меня в реанимацию, пытаясь спасти, но мне было всё-равно ведь я знал, что смерть — моё освобождение и поэтому я молча ждал конца, не пытаясь бороться.
 Мы уже были практически у цели. Хоть в обычных психиатрических больницах такого и нет, но в нашей клинике лежали тяжело больные, которые в любой момент могли что-то с собой сделать и поэтому один корпус больницы специально переоборудовали под реанимацию. В такие моменты мне кажется, что сделано это было именно для меня, ведь за последние пару месяцев, с тех пор как Он стал активным, я побывал там много раз. Я уже знал на память эти коридоры. Сейчас прямо, через три двери направо, потом снова прямо и вот уже кабинет реанимации. Просто поразительно как я запомнил этот путь, ведь каждый раз, когда я здесь бывал, я пребывал в полумертвом состоянии.
 Пока я рассказывал я совсем забыл про Него, которое шептало мне что-то неразборчивое на ухо, а потом прямо перед дверью накинулось на одного из врачей, которые меня везли. Он вцепился ему в глаза и его когти было видно с другой стороны головы. Они насквозь пробрали голову, я думаю после такого этот человек уже не жилец. Посмотрев на меня Он ехидно засмеялся. Так, как Он умел — до пробирающей дрожи в самых глубинах костей. Он перевернуло носилки, на которых был я и дальше я не видел происходящего, лишь молча истекал кровью.

 13 марта 2007 года.
После моего возвращения с реанимации я практически перестал выходить из палаты, почти не ел, лишь молча смотрел на стены, переводя взгляд на потолок, разговаривал сам с собой, много думал, периодически бормоча что-то про себя. Я совсем перестал походить на нормального человека. Наверное странно слышать от психа, что он не похож на нормального, но я себя считал именно таким до того, как Он начал меня так часто беспокоить. Он уже вроде не такой агрессивный, я говорю с ним каждый день, он мне даже отвечает не так зло, как раньше. Наверное Он подобрел что ли. Или может я изменился. В общем не особо важно — мы нашли общий язык, как бы это странно не звучало, и это главное. Найдя кое-какое спокойствие в себе я потерял связь с внешним миром, с его обитателями.
 Я перестал рисовать. Наверное это после истории со Скотом. Он исчез, если вам интересно. Но я не буду об этом, мне неприятно говорить о нём, ведь он меня бросил, а сам исчез, оставив меня наедине с моими проблемами. Жалкий эгоист. Как это ужасно осознавать, что даже будучи психически больным и находясь в замкнутой экосистеме ты никому не можешь доверять. Как люди выживают в том мире? Иногда мне кажется что я бы не выжил там, ведь столько зла, столько лживости, они бы разъели меня, а тут я в безопасности и это радует.
 Сейчас 05:23, а я до сих пор не могу уснуть. Смотря на потолок я представляю себе многие моменты, как бы я мог поступить в прошлом, что будет в будущем, что будет завтра... Мне кажется, что я единственный, кто так делает. Мне вообще последнее время кажется, что я самый оригинальный псих в мире. Пора бы уже и уснуть, но мне не спится, мне интереснее строить планы. Эхх, как глупы люди в мире за забором, на что только они тратят свою жизнь? Да любому психу из нас даже находясь в замкнутом пространстве живется лучше и свободнее, чем им там. Как глупы люди...

21 марта
 Не знаю сколько времени прошло с тех пор, как я последний раз рассказывал сюда о своей жизни, наверное много, но это не столь важно — важно то, что случилось. Я влюбился. О боже мой как же это глупо звучит, наверное, если учитывать то, что я больной. Я псих. Я влюбленный псих...
 Она совсем недавно появилась в больнице. Ей 17 лет и её зовут Джессика. Наверное она самая красивая из тех, кого я когда либо видел. По ней не скажешь, что у неё что-то не так с психикой, она выглядит абсолютно адекватно, ей не место среди таких как я, но она — лучшее, что случалось со мной за всю мою жизнь. Она невысокого роста, с рыжими, вьющимися волосами, веснушками, глубокими ярко зелеными глазами. Она просто идеальна. Она то, что заставляет меня каждый день выходить из палаты, чтобы только глянуть на неё одним глазком, хоть из-за угла. Моя палата находилась на втором этаже, а её палата прямо надо мной. Каждую ночь я засыпаю с мыслью, что всего лишь на 5-6 метров выше лежит она — мой идеал, моё самое недоступное сокровище, моё самое далекое и самое теплое солнце. Как глупо называть её моей, когда на самом деле она даже не догадывается о моем существовании. Эхх, почему же я не могу к ней подойти и заговорить?
 Я совсем забыл про существование своего второго "я", потому что мои мысли были заняты лишь Джессикой. О, моя милая Джесс, если бы ты только знала как это ужасно жить лишь для того, чтобы пару раз в день по пару секунд наслаждаться твоим видом. Всё-таки любовь ещё хуже, чем сумасшествие. Я чувствую себя ненормальным, безумным в своей стремлении к ней и это сводит меня с ума ещё больше. Разве возможно так сильно любить?

21 марта 2007 года, 00:29
В окно ярко светит луна. Её свет пробивается через металлическую решетку, рисую узоры на полу. В такую ночь совсем не хочется спать. Хочется наслаждаться лунным светом с любимым человек, хочется жить как все, но я заперт здесь и всё, что я могу себе позволить – это подойти к окну и смотреть на луну. В одиночестве. На меня снова давит мысль о том, что оно, счастье, чуть выше, пару метров, стоит только дотянуться...
Завтра я точно решусь к ней подойти...

28 марта 2007 года.
 Есть такое завтра, которое не наступает, которое так и остается под предлогом "завтра".
 Одним с таких "завтра" было то завтра, когда я обещал подойти к моей Джессике. Так странно, что я называю её "моей", а она даже не знает о моем существовании.
Прошла уже неделя, а я всё так же тихо наблюдал за ней издалека. Она никогда меня не поймет и тем более не полюбит, так зачем же утруждать себя знакомством с ней? Мне и так неплохо, ведь это лучшее, что мне достанется — молча любоваться ею на расстоянии.
 Весь сегодняшний день я провел в поисках её. Я долгое время не мог её найти и вот сейчас я вижу её перед собой — это ангельское создание, которое так и светится в лучах солнца даже не подозревает о том, сколько боли, страданий и счастья одновременно она приносит. Мой личный ангел...
 Я не могу удержатся и не нарисовать её. С тех пор, как Скот покинул меня я усовершенствовал своё умение и теперь получается довольно таки неплохо. Я нарисую её и буду любоваться ею ещё дольше...

28 марта 2007 года, 15:09
 Сейчас у нас свободное время. Погода на улице солнечная, всё просто идеально. Она сидит на лавочке. Это отличный момент чтобы её нарисовать хоть со спины. Сделаю пару набросков и потом дорисую по памяти, главное, чтобы она меня не заметила.
  Пока я писал сюда это она куда то делась. Чёрт, где же она.
 Сзади на моё плечо опустилась чья то рука. Я подскочил от неожиданности и боялся поворачивать голову. Пару секунд я собирался с мыслями для того, чтобы просто посмотреть в глаза тому, кто держал руку на моем плече. Я надеялся и боялся одновременно, что это была она, но всё же решился обернутся.
  — " Пора в палату, свободное время закончилось " - сказала мне медсестра.
  С облегчением одновременно пришло разочарование, я упустил её из виду.

 22 марта 2007 года, Ночь.
 Ещё один день прошел зря. Я снова лежу в кровати и думаю о ней. Как банально всё это звучит со стороны: парень сохнет по девушке и боится к ней подойти, но я боюсь не потому что стесняюсь или боюсь быть отвергнутым — всё дело в Нем. Оно снова чем-то недовольно. Наверное такое моё состояние счастья, пусть даже иллюзорного, не устраивает его.
 Я так много рассказываю о Нём, но до сих пор не описывал как Он выглядит на самом деле. Наверное странно слышать о чём то, представляя его себе и потом осознать, что оно совсем не такое, как казалось. С многими людьми так же. Надеюсь моя Джессика не такая...
  Нет, так больше продолжатся не может, я не могу больше себя мучать и завтра же подойду к ней.
  Точно, завтра...

 28-29 марта 2007 года.
 Сейчас час ночи, а я всё думаю про это светлое "завтра". Точнее про это темное, угрюмое, неизвестное завтра. Что же будет завтра? Неужели я всё-таки смогу собраться с силами и познакомится с Джессикой?
  Для меня до сих пор остается загадкой каким образом я влюбился. Я — человек, который всю свою жизнь провел наедине с непонятным существом, человек, которому всегда легче было одному, чем с людьми.
  Честно говоря, я боюсь людей. Боюсь, что они могут сделать мне больно, что они узнают обо мне слишком многое, боюсь, что если я откроюсь кому-то достаточно сильно, то я не получу ничего, кроме удара ножом в распахнутую настежь душу.
  Но ради Джессики я готов меняться.
  Я хочу общаться с людьми, хочу сблизится с ними, хочу, чтобы всё было более-менее нормально. Хочу быть с Джессикой.
  Но, с другой стороны, зачем мне это? Зачем мне любовь, которая, скорее всего, просто пережует меня и выплюнет, зачем мне общение с лживыми ублюдками, которые лишь поджидают, чтобы пустить в меня свои когти, зачем мне открываться людям, если я не уверен, что они меня поймут? А что если они и вовсе не способны меня понять? Что если я так и останусь странным и отстраненным? Что если вместо понимания и поддержки я получу удар в самое сердце? Что если я откроюсь слишком сильно? Настолько сильно, что люби испугаются увидев всё то, что есть во мне. Что если это всё будет зря?
  Тогда зачем это?
  Зачем разочаровываться в жизни больше, чем сейчас?
  Разве мне мало того, что я имею? Я сирота, выросшая в дурдоме и живущая плечо о плечо с чудовищем, разве этого мало, чтобы полностью замкнутся и спокойно влачить свое жалкое существование до самой смерти? Неужели это нужно разбавить предательством, ложью и лицемерием людей?
  Видимо да.
  Уже 3:33 и скоро нужно будет просыпаться, а я и вовсе не засыпал с такими мыслями. Как вообще здесь можно уснуть? Как можно уснуть, если то, о чем ты мечтаешь, находится лишь 5-6 метрами выше и вас разделяет лишь бетонный блок, как можно спать?
  Мысли о ней не давали мне покоя. Я абсолютно не знал как себя вести и что делать в этой ситуации. Как я к ней подойду? Что я ей буду говорить? Что вообще говорят в таких случаях?
  Как же глупы эти рассуждения.
  За такими мыслями время пролетает незаметно и вот уже светает, солнце своими лучами стучится в окно, заливая мою палату ярким солнечным светом.
 Он не доволен. Он не любит солнце и эти лучи лишь раздражают его и без того непостоянную сущность, Он приходит в ярость. За то время, пока Он пассивен, я научился ладить с Ним, успокаивать Его. Я стараюсь ужиться с Ним, потому что избавится от Него у меня не выйдет — Он часть меня, равно как и я часть Его.
 Мы единое целое и нужно это принять. Нам нужно научится идти на компромисс, научится понимать и доверять друг другу, как бы глупо это не звучало.
 Понимание. Вот то, чего нам не хватало. Чего не хватает всем.
 Людям было бы легче, если бы их понимали. Просто элементарные искреннее слова "я знаю, что ты чувствуешь", "я тебя понимаю" и слова поддержки смогли бы разрешить столько проблем и конфликтов, смогли бы сделать этот мир чуточку лучше. Жаль, что только я понимаю это. Жаль, что люди ещё сами не поняли своих ошибок. А если и поняли, то ничего не сделали, чтобы их исправить.
  Как же умно так рассуждать и как же легко, пока это не касается тебя. Я же поступаю точно так же в ситуации с Джессикой.
  Хватит рассуждать, пора действовать.
 Сейчас 7:38 и мы идем в столовую. Я сижу в самом дальнем углу, чтобы остальные не мешали Ему есть. Я практически не ем, потому что всю мою еду съедает Он. Он ведь должен иметь силы надо мной издеваться.
  Джессика сидит за три стола от меня, так же в гордом одиночестве. Она никогда не ест, лишь перебирает вилкой еду по тарелке, поэтому у нее слегка анорексичный вид, но для меня она идеальна.
  Вот завтра закончился и все больные собираются в холле, чтобы получить свои лекарства. Её никогда здесь не бывает. Иногда у меня складывается впечатление, что я её просто выдумал.
  Может и правда? Может её не существует? Может это всё придумал мой воспаленный мозг?
  Так, хватит уже бредить. Вот она идет. Немного сутулая, с рыжими, слегка кудрявыми, развивающимися волосами. Реальная, а не выдуманная.
  Ну вот, куда она пошла? Только увидел её и не смог сказать не слова, а она прошла. Просто пролетела мимо, оставив меня, ослепленного юношу, любоваться её красотой.
  Я полетел за ней, мысленно идя с ней рядом и держа её за руку, но в моей руке была лишь огромная лапа моего альтер эго. Он не хотел, чтобы я забывал про него и периодически любыми касаниями напоминал о том, что Он ещё рядом.
  Вот мы уже на улице. Я следую за ней всю дорогу, а она, похоже, так меня и не заметила.
  Хотя как меня можно было заметить, я ведь абсолютно непримечательный. Во мне нет ничего особенного.
  Вот она села на лавочку и смотрит в небо. Интересно, она видит небо так же, как и я? Или у неё свой взгляд на мир и она всё видит по-другому?
.  Она сидит и мне ничего не мешает к ней подойти, кроме собственного страха. Мои ноги словно приросли к земле и я не могу двигаться. Смогу ли я одолеть свой страх?
 Солнце ярко светит, ослепляя меня и делая мои действия ещё больше скованными и размытыми. Четкий контур теряется, трудно думать над своими действиями.
 Может отступить, пока не поздно? Я ничего не теряю, если не подойду к ней. Или всё-таки теряю? Я помню фильм, который нам показывали неделю назад, где счастливая пара умерла в своих объятиях, с улыбкой на лице, состарившись вместе. Может тоже самое у меня будет с Джессикой? Хотя нет, о чем я только думаю, такие, как она никогда не будут с такими, как я. Даже глупо предполагать, что у нас всё будет хорошо. Но может будет?
 Мое бормотание прервал Он. Он схватил меня за руку и потянул в сторону Джессики. Он помогает мне избавится от страха? Что с ним? Сильный рывок ещё лапы потянул меня вперед и не удержавшись на ногах я упал прямо перед ней. Она не обратила на меня никакого внимания. Поднявшись я сел возле нее и чтобы хоть как-то унять дрожь по всему телу и в голосе ткнул себе в ногу. Это подействовало, мне стало легче. Я даже решился с ней заговорить, правда она молча смотрела в одну точку. В тот момент я понял, почему она всегда одна.
 Её диагноз — аутизм в очень тяжелой форме. За много лет в дурдоме я неплохо разбираюсь в этом. Она просто не слышит того, что я ей говорю. Она где-то глубоко в себе, далеко от этого мира, а её оболочка, её тело вынуждено бродить по этой Земле. Как же глупо я надеялся на лучшее.
 Я сидел с ней пару часов, просто наслаждаясь её лицом, ведь она не могла мне этого запретить, она была не со мной. У неё был милый, слегка приподнятый носик, зеленые большие глаза, с очень узкими зрачками. Её волосы спадали на лицо и закрывали мне его, тогда я протянул руку, чтобы убрать выбившуюся прядь, её зрачки резко увеличились и она отдернула её с молниеносной скоростью.
 — " Убери свои руки от меня " - сказала она грубым тоном, но в её исполнении и эти слова звучали как песня.
 — " У тебя тут прядь выбилась, дай я поправлю " - я снова протянул руку, чтобы хоть кончиком пальцев дотронутся до ее волос.
 — " Какое тебе дело до меня? Зачем ты сидишь здесь? Почему бы тебе просто не оставить меня в покое? " - её зрачки расширились до колоссальных размеров, радужку практически не было видно.
 Её начало колотить. Санитары, которые были поблизости схватили её за руки и пытаясь остановить её конвульсии крепко держали за руки и ноги. Её глаза закатились и ртом у неё пошла пена. Через пару минут её забрали в неизвестном мне направлении.

Спустя час после происшествия.
Я сижу возле палаты Джесс. Коридоры освещает искусственный свет, хотя на улице ярко светит солнце.  Санитары сказали мне, что как только они закончат приводить её в чувство – они вернут её в палату. Это первый её контакт с миром за последние полгода. Врачи попытаются вытащить из неё как можно больше, но я то знаю, что она ничего им не скажет. Я единственный, который может ей помочь. Я вылечу её, и мы будем счастливы. Всегда.