Волчонок

               
            Тропа на Лесхоз с берега озера от Золотой Бухты идет все время в подъём, сначала чуть  вверх, огибая основание самой большой сопки – Котлована, потом ныряет в ущелье, петляет через низинку, густо поросшую шиповником, вишняком и высокими травами. Здесь надо перебраться через неглубокий ручей.  Сейчас он почти иссяк, засуха. А уж затем тропинка начинает круто подниматься  вверх, лавируя между сосен, камней и извилистых промоин, намытых быстрыми ручьями, сбегающими с перевала во время дождей и таяния снегов.
 
            Плоды шиповника и вишни еще незрелые, но уже краснобокие. Той стороной, что глядят на солнце. Рука все равно к ним бессознательно тянется, попробовать дикую вишенку. Горная дикая вишня неповторимого вкуса и аромата.
            Крепкая палка в руке не только помогает идти в гору, но и служит хорошим аргументом в случайных встречах. Рюкзак за спиной после сытного обеда заметно полегчал, а в животе нести пищу куда как приятнее, нежели в заплечном мешке.
 
           Несмотря на то, что тропа бежит вверх через густой сосновый бор с редкими березками на просветах, даже здесь ощущается лиловый жар полуденного светила. Жарит немилосердно, неделями. И уже давно нет дождей, хотя бы махоньких, грозовых, озоновых. От немилосердной жары и засухи тут и там падают большие старые деревья, а тоненькие сосенки – подростки засыхают на корню, так и замерли стайками, торчат кверху сухими веточками, будто обугленные скелеты.
 
           Первый перевал, соединяющий полукругом две соседние сопки переднего фронта горного массива, который полощет свои склоны в Имантавском озере, не очень высок, на две трети, не более дотягивает до высоты правой сопки, Лысой, а от Котлована, что слева от меня, едва ли половину.  Но я поднимаюсь, не спеша, очень жарко, а пить сейчас лучше пореже, иначе потом не остановишься.
 
            Если идти по тропе на Лесхоз, то в целом это около семи километров, но я собираюсь спуститься в продолговатую котловину за перевалом, там есть интересные места, удивительные нагромождения скал и камней, нехоженые мною тропы, можно набрести на пещеры, скрывающиеся среди крутых каменистых склонов мелкосопочника.
 
           Поднявшись на перевал, делаю первую остановку, разрешаю себе немного воды. Сижу, любуюсь открывшейся панорамой. Поодаль слева сопка Безымянная (второе её название Седловатая), она вообще здесь самая высокая, на десяток метров даже выше Котлована. На её вершине геологический маркер, это толстый стальной стержень каким-то образом вбитый в громадный камень, венчающий вершину. На нем по кругу начертаны цифры и буквы, вероятно, обозначающие высоту сопки, год маркировки, еще что-то, но за давностью лет толком не разберешь.
 
           Дальше по левой стороне еще несколько сопок поменьше. Их вершины тут и там торчат, будто шлемы древних витязей. На некоторых вершинах в лучах раскаленного светила сверкают отполированные непогодой и тысячелетиями громадные камни, другие вершины почти полностью покрыты кривыми коренастыми соснами.
 
          Я это знаю наверняка, потому что часть из них я уже покорил. Но не все. Их здесь  много. Вон поодаль вершина одной из сопок, довольно высокой, глубоко рассечена надвое, будто великан её мечом развалил. Пока еще я до неё не добрался. А очень хочется узнать, что же таит в себе эта необычная сопка.
 
          По правой стороне далече чуть виднеется село Арык – Балык (Худая Рыба), между селом и мной тоже торчат головы больших и поменьше сопок. Некоторые связаны между собой перевалами, седловинами. Парочку из них я уже покорял в прошлый приезд сюда. Где-то в этих местах затаилась серьезная по размерам пещера, но мне её найти пока не удалось. А вообще пещер нашел уже штук пять – шесть, разной глубины и размеров. Но не очень протяженных. Симпатичных, но не таинственных.

          В доброе время в Имантавских сопках водилось немало всякой живности: зайцы, лисы, барсуки, белки, тетерева, куропатки, коршуны, кобчики, дикие голуби; встречались волки и рыси. Ужей и змей водилось, не счесть.
 
          Изобилие ягод дикой малины и земляники привлекало сюда сельчан, однако раньше им давали поспеть, а потом уж шли собирать и малый, и старый. 
          Потом люди потеснили животный мир, то лесозаготовки ведут, то молодежь буйствует, насвинячат кругом, костры жгут.
 
           А несколько лет назад организовали здесь наконец-то заповедник, ввели штат егерей, дежурство организовали.
           Как об этом прознали звери, непонятно, а только пришли сюда олени, косули, вернулись зайцы и лисы, вновь появились редкие птицы. Белки и дятлы совсем не боятся человека, заняты своей работой, не обращают внимания на путника.

           Гляжу на часы, прошло минут пятнадцать отдыха, пора двигаться дальше. Начинаю наискось спускаться в котловину по обратному склону перевала. Он вообще выжжен до тла палящим солнцем. Однако кое-где попадается чахлая заячья капуста.
 
           Мы её мальчишками тоже с удовольствием поедали, вкусно. А вот и тропки звериные, чуть заметные, в нескольких направлениях, заячьи какашки часто встречаются, значит и лисы должны быть. Стою, любуюсь каменной симфонией – высоченная каменная гряда, будто кто сложил камни один на другой на большую высоту. Тянется вдоль лощины напротив меня как древняя крепостная стена, вот только башен нет.  А для чего? Для красоты, думаю. Хозяин гор сложил для удовольствия, ему виднее.
 
         Засуха и безводье в здешних местах уже третий год подряд. Но нынче особенное. Пересохли многие ручьи и водопады. А какой  красоты были водопады! Те, что по ущельям прыгают меж камней, так это проза.
          А так,  идешь, бывало, слышишь еще издали шум воды, обойдешь вокруг скалу высоченную, а с неё вода серебром падает метров с двадцати, а то и более, в чашу каменную ударяет, брызги радугой разлетаются, прохладой веет животворной, малина вокруг по ущелью свесила ветки до земли от обильной тяжести крупных красных и желтых ягод. Трава вокруг  густая изумрудная,  а в ней тетерева купаются, воркуют, человека совсем не слышат.
 
          Порой и задумаешься, как это вода на такую верхотуру попадает, откуда? Неужели внутри сопки путь из земли находит. Не из ручья ведь течет, а из сопки прямо выбивается. Но теперь уж таких больших водопадов не стало, климат, что ли изменился, родники в сопках иссякли, дорогу на свободу потеряли.
 
          На днях ходил я к маминому водопадику, это далеко, совсем в другой стороне. Очень удивился, что он выдержал засуху. Дождался моего приезда. Тоненькими струйками сочится, слезинками прозрачными скатывается по каменному ложу и мелкими блестящими  бусинками падает с полутораметровой высоты в неглубокий каменный колодчик, а потом далее стремится вниз по камням, песчаному руслу, метров через полста растекается на ручейки по нижнему лесу и спешит к речке Боровушке. Но это лишь тогда, когда он полноводный. А сегодня он еле – еле пробивается к колодцу, а дальше сочится меж камней и через пару метров исчезает в толще крупного песка, намытого веками.

          Долго я набирал свой складной стаканчик под хрупкими струйками, но все же набрал, выпил водицы, настоянной на горных травах и кореньях, помянул маму.
           Ведь это мой всегдашний ритуал, в память о маме. Это она мне показала потаенное место в сопках, где высоко, в верхней части одного из ущелий выбивается из-под камней холодная струя воды, и растекаясь по каменному ложу, устремляется вниз.  Хотя бы капля этой горной целебной воды да попадает в озеро.
 
          Задумался. Природа красотой своей заворожит, околдует, окольцует любого. Особенно родная природа, где ты вырос, где не раз бродил, стремился понимать её язык, учился у неё уму – разуму, набирался мудрости.

          А мне пора дальше спускаться. Я еще не сделал движения, шагу не ступил, зато почувствовал чье-то постороннее присутствие. В лесу, в горах, когда нет ветра и все вокруг неподвижно, мгновенно ощущаешь любое движение, самое незначительное.
 
           Гляжу: ниже меня, и поперек моего маршрута,  наискось легко и неторопливо бежит волчонок.  Он, наверное, как и я, тоже был романтиком, думал в этот миг о чем-то своем, бежал себе, не замечая вокруг опасностей.
 
          Я замер, не дышу. Но он мгновенно боковым зрением узрел меня, остановился и тоже превратился в соляной столб. Нас разделяет всего – на всего метров двадцать – двадцать пять. Я разглядываю его, он – меня. Совсем молоденький, месяцев пять. Где-то февральский. Взгляд у волчонка сторожкий, внимательный, изучающий.
 
         Человека, пожалуй, увидел впервые. Однако, в глазах ни капли страха или паники. Одно ухо нацелено тоже в мою сторону, второе – подрагивает, ловит тишину вокруг, нет ли еще опасности. Голова и холка темно – серые,  чуть с черна. Наметившаяся широкая грудь и бока бурые с подпалинами, передние ноги крепкие. Хвост опущен, будто у взрослого волка, это чтоб никто в хвост не вцепился в схватке. Стоит, как влитой. Не шелохнется.
 
         Тут я решаю с ним поговорить, поднимаю левую руку и спокойно, не повышая тона, говорю: привет, серый! Мы с тобой одной крови.  Ты, брат, что, на первую охоту самостоятельно ходил? Или так, погулять вышел. А где твои, папка с мамкой?  Выглядишь ты справным, не тощим. Значит, родители о тебе хорошо заботятся.  Небось, последний кусок тебе отдают…

          Волчонок некоторое время терпеливо слушал, силился понять, кто я и чего от меня можно ожидать, потом ему эта бодяга надоела, он резко дернулся и помчал вниз по тропе в самые заросли, которые виднелись поодаль в глубине мрачного ущелья, куда полого уходил один край лощины. Нет, он не трусливо ретировался, он спокойно направился, скорее всего, к своему логову, где вероятно его поджидали родители, братья, сестры…

          Мне даже слегка обидно стало. Кто тут из нас царь природы.
 
          Вдогонку малышу я лишь крикнул: Эй, волчонок! Ты только мамке и папке не говори, что я по вашим охотничьим угодьям брожу без спросу. Но он ни разу не оглянулся.
          Решив не искушать судьбу, я поспешил уйти с волчьей тропы и вернуться к перевалу, и пошел по горной гряде, отыскивая вокруг симпатичные фотосюжеты.
 
          Волчонок, наверное, своим родителям ничего не сказал о неожиданной встрече с человеком. Никто меня не преследовал, позади и вокруг было тихо и безлюдно.