Пьянству бой

До этого лета жизнь Никифора, как и он сам, ничем примечательным не отличались. Да оно, наверное, и к лучшему. Роста он был  среднего, одет, как и большинство его односельчан, в застиранные рубашку и брюки, фуражки  у него не было  вовсе. На голове имел жидковатые серые волосы, а шапку, как впрочем, и зимнюю куртку, которая сохранилась ещё с ранних послевоенных лет и называлась почему-то «Москвичка», он одевал только с наступлением морозов. Нрава был кроткого, с соседями сосуществовал мирно,  даже если их корова с телёнком и куры забредали на его огород. Выпивал, конечно, при первой же возможности, но запойным не был.

Был у него ещё взрослый сын Константин. Но он, после возвращения из армии,  сразу же  уехал в райцентр,  как и большинство молодёжи  села,  устроился на стройку комбината детского питания,  а после окончания строительства остался там работать. Жил сначала у родственников, а потом получил место в общежитии. Домой приезжал редко.

Всем в доме у Никифора заправляла его  жена - Катерина, женщина крутого нрава, как говорили «бедовая» и, как сейчас сказали бы,  инициативная. Это по её инициативе Никифор устроился работать на кирпичный завод, хотя до этого неплохо себя чувствовал и на прежней работе в колхозе - был возчиком. То есть возил на своей пароконной телеге различные грузы: в посевную зерно к сеялкам, в уборочную зерно  от комбайнов, а в промежутках между этим всё что придётся, даже и навоз на поля.

На прежней работе  были свои плюсы. Так как телегу и коней разрешалось на ночь оставлять дома, то в сене, которое он привозил на ночной прокорм лошадям, можно было припрятать и несколько килограммов  зерна, початки кукурузы и шляпки созревшего подсолнечника. Да и сена Никифор старался привозить больше, чем требовалось лошадям, чтобы создать зимний запас для собственной коровки.

Жизнь текла размеренно, как говорится, без всплесков.  И казалось, что так будет продолжаться всегда,  но вдруг случилась череда событий, выбившая его из привычной колеи и принёсшая массу огорчений.

На беду Никифора и к радости жены его Катерины, на берегу моря,  рядом с глинистой балкой, круто спускавшейся к берегу Азовского моря, и неподалёку от их дома, вдруг по весне начали строить  кирпичный завод. У бедовой   Катерины тут же появилась возможность осуществить давнюю мечту – построить во дворе своего дома кухоньку, да ещё и кирпичную. Она тут же начала «устраивать» Никифора работать на кирпичный завод. Это его не только удивило, но даже,  можно сказать, еще  и возмутило. Но, как и следовало ожидать,  в конфликт так и не переросло.

На кого делать ставку для трудоустройства Никифора,  жена определила сразу и верно - на мастера завода. А поскольку, предприятие было, можно сказать, рядом, то стала Катерина  появляться на стройке по делу и без дела. То принесёт бригаде к обеду только что появившейся редиски, укропа и петрушки, то молока.  Или  телёнка привяжет для выпаса рядом с заводом, и по нескольку раз в день ходит якобы проверять, не отвязался ли он. Говорили даже, что она откровенно строит глазки мастеру. Но если даже так и было на самом деле,  у Катерины  хватало  на то своих веских причин.

Дело в том, что строителям, а потом и рабочим завода  ежемесячно платили деньги, а не трудодни, как в колхозе. На трудодни,  только в конце года,  можно было получить немного пшеницы, подсолнечных семян и кукурузы. Деньги  в колхозе тоже начисляли, конечно,  но сущие копейки. Даже на покупку школьной одежды для сына и то их не всегда хватало.

Но главное было в том, что прозорливая Катерина, как уже сообщалось, загорелась страстным желанием  построить у себя во дворе кухоньку.  Собственно говоря, кухню хотелось давно и очень сильно,  но не было никаких возможностей ею обзавестись. Надоело Катерине восемь месяцев в году в любую погоду стряпать на глиняной печи под камышовым навесом. У многих соседей кухни уже были. В них хозяева не только готовили, но столовались,  и даже проживали  с весны до самых холодов, экономя на отоплении.

Угля, который стоил больших денег, на обогрев дома уходило   гораздо больше,  чем на маленькую кухню. Не маловажно было и то, что директор «кирзавода» -  так сокращённо в селе стали называть кирпичный завод -  обещал разрешить своим работникам покупать кирпич по заниженной цене. Кроме того,  Катерина планировала приучить Никифора в обеденный перерыв и вечером после работы приносить домой в сумке по два-три кирпича. Только за один  месяц, по её подсчётам,  их набиралось бы около сотни.

Тонко задуманный план сработал.  И однажды, когда завод уже начал выпускать кирпичи, а это было в конце мая, Катерина  представила мастеру своего мужа, категорически запретив перед этим ему принять сто граммов  «для храбрости».  Многозначительно при этом кивнула в сторону  лежавшей  на видном месте злосчастной  брошюры с красноречивым названием  «Пьянству бой».

Эту брошюру привёз из армии сын Костя. Сказал, что перед увольнением в запас,  замполит выдал каждому «дембелю» по экземпляру и посоветовал внимательно читать в поезде по дороге домой, да и на гражданке чаще в неё заглядывать, чем в бутылку.
Нужно сказать, что эта брошюра вызывала неприятные ассоциации, и вряд ли кто-нибудь читал её дальше первой страницы. На серой обложке  название было напечатано крупными чёрными буквами, а под ними нарисована бутылка с выползающим из горлышка алкоголиком, похожим на зеленого червяка.  Но мать к этому произведению отнеслась уважительно,  и подарку замполита отвела почётное место. Книг в доме, кроме старых учебников Константина, никогда не было, и Катерина поместила брошюру в горку, вместе  с фарфоровыми тарелками, поставив  её так, чтобы лицевая сторона была обращена в гостиную.

Внешний вид Никифора особого впечатления на мастера не произвёл, если честно, то он даже слегка поморщился, когда лучше его разглядел. Но узнав, что тот всю свою трудовую биографию посвятил работе с лошадьми, решил все же принять его. Требовался конюх для двух арендованных у колхоза лошадей. Их запрягали  в, так называемое,  «водило»  – длинное,  не очень толстое бревно, выполнявшее роль  дышла. Оно крепилось к вкопанному в центре восьмигранной ямы столбу, вернее,  к барабану насаженному на него. На ту часть водила, которая шла параллельно земле над ямой, был надет как на ось передок телеги  с двумя колёсами. Запряженные в «водило» лошади ходили по кругу вокруг наполненной глиной ямы  и тащили этот передок, а его колёса месили смоченную глину до состояния сметаны. Потом этой «сметаной» заполняли формы, сушили и отправляли будущий кирпич на обжиг.

Сообщив Катерине и Никифору распорядок рабочего дня, мастер предупредил, что на работу нужно приходить трезвым, с собой ни самогона, ни браги не приносить. Катерина тут же клятвенно заверила мастера, что всё так и будет, а зарплату на всякий случай она будет получать сама. На том и решили, а Никифор в одночасье перешёл из крестьянства  в пролетариат, как – никак  на заводе стал работать.

На следующее утро Катерина дала Никифору укороченный мешок с верёвочными лямками, положила в него для видимости краюху хлеба, две воблы и кое-какую зелень с огорода, сказав, что если всё получится, то в обед у них уже будет как минимум первых три кирпича.

На обед рабочие домой не ходили, ели то, что принесли с собой. Никифор жил рядом,  и ему было выгодно питаться дома. Но  у всех на виду воровать кирпичи было неудобно,  да и опасно.  Короче говоря, пришёл он на обед без кирпичей, и очень боялся,  что вечером Катерина очень сильно огорчится. Нужно сказать, что сама она работала в колхозе дояркой, уходила из дома в 4 часа утра, возвращалась к обеду, потом уходила, когда уже вечерело,   дома  появлялась только после захода солнца.

Вечером, когда после работы все стали собираться домой, Никифор задержался, чтобы напоить лошадей, дать им сена на ночь и, покончив со всеми этими делами, дрожащими руками стал  укладывать кирпичи в мешок. Но вдруг услышал за спиной ехидный смешок и голос: «Бог в помощь». Это был сторож. Он, оказывается, приходил вечером и уходил, когда завод начинал работу. Никифор обомлел. Говорить ничего не стал, ждал, что дальше скажет сторож. А тот спросил: - И сколько же ты кирпичей планируешь скомуниздить?
Никифор решил до минимума уменьшить свою вину и сказал, что два.

- Тогда если хочешь, чтобы я молчал, возьми и на мою долю тоже два.

- А если я возьму три? - поинтересовался Никифор.

- Значит,  и мне бери три,  - великодушно сказал сторож.

На том и решили. Никифор загрузил сразу шесть кирпичей, и, согнувшись под их тяжестью,  испытывая при этом сильную боль в спине от  острых углов,  зашагал домой, но не по дороге, а через кукурузное поле. Оно было рядом, крюк пришлось делать небольшой, зато кукуруза уже выросла  выше пояса, она почти полностью скрывала согнутого Никифора.

Дома он сложил кирпичи в сарае, так, чтобы они не мешали корове и, поужинав, стал на ступеньках крыльца ожидать жену.
Как только Катерина открыла калитку, так сразу, не заходя в дом, бросилась к сараю. Увидев целых шесть кирпичей, она несказанно обрадовалась, с сияющим лицом подошла к мужу, и устало села рядом.
- Молодец,  Никиша, - сказала она, и даже чуть прислонилась к нему - Тяжело, конечно, но потерпи, в крайнем случае, носи по пять кирпичей, так тоже хорошо.

Если бы Катерина не назвала его Никишей, он,  наверное,  сразу бы признался в своём конфузе. Но  решил подольше погреться в лучах нежданно свалившейся на него доброты супруги. Сильно растроганный Никифор промолчал, решил сказать о коварстве сторожа в другой раз. Да и прогнозировать, как себя  повела бы Катерина, тоже было сложно. Не исключено, что могла тут же броситься на завод и его продукцией повредить сторожу какую-нибудь часть его организма. Она такая.

Прошла неделя. Никифор исправно приносил кирпичи,  и они с Катериной уже стали мечтать о том, чтобы в кухоньке было пусть маленьких, зато две комнаты. Но тут случилось непредвиденное.
Однажды, когда немного отдохнув после утренней дойки, Екатерина копала в огороде прошлогодний хрен, она вдруг увидела, как ко двору подошел сторож кирзавода Пахом, двигая  впереди себя ручную тележку. Катерина думала, что он едет на мельницу. Но нет, сторож деловито открыл ворота и закатил тележку прямо во двор. Как теперь нетрудно догадаться, он явился за своей недельной порцией кирпича. Но Катерина этого не знала. Увидев, как нагло Пахом хозяйничает на её дворе, она чуть не задохнулась от возмущения. К тому же было заметно, что Пахом не очень уверенно держится на ногах.

С лопатой наперевес Катерина выскочила из огорода, затем,  уже во дворе,  воткнула её с силой перед собой и,  подбоченясь, с  ехидцей спросила:

- В чём дело,  Пахом? Ты что, так глаза залил, что своего двора не найдёшь?  Так я тебе сейчас помогу, -  и вновь взяла в руки лопату.

Пахом,  вообще-то,  был мужчиной не робкого десятка, от того и в сторожа пошёл, но собачиться сейчас было не в его интересах. Он приложил палец к губам и, бросив тачку, поманил Катерину в сарай. Первая мысль, которая  любой бы женщине на её месте пришла  в голову,  была та, что он предлагает Катерине  изменить Никифору в её же собственном сарае.  В голове быстро пронеслись воспоминания давних времён,  когда ещё парнем Пахом засматривался на неё. И только вот сейчас, видать, надумал что-то по пьяной лавочке!

Катерина не знала что делать,  как вдруг её словно пронзило током -  там,  в сарае лежат ворованные три десятка кирпичей. Видно, Никифора разоблачили, и мастер послал сторожа вернуть ворованное обратно.  Но потом подумала уже с надеждой:  может всё таки она ошиблась,  и Пахом  настроен  на амурные дела? Тогда надо его как-то изолировать от сарая. Катерина переменилась в лице, изобразила улыбку и сказала:

- Зачем же в сарай идти, Пахом? Можно и по-другому договориться.

Однако Пахом не принял Катерининой жертвы и,  безнадёжно махнув на неё рукой, переступил порог сарая. Там он присел на стопку кирпичей, достал пачку входивших тогда в обиход самых дешёвых папирос «Ракета» и полез в карман за спичками. Катерина стояла не живая, ни мёртвая. А Пахом, закурив, деловито погладил кирпичи и вдруг сказал:

-  Ну что Катерина, как договаривались, половина вам с  Никифором,  половина мне.

Греховные мысли Екатерины, так до конца и не сформировавшись, мгновенно покинули её голову. Она поняла,  в чём дело,  и  снова взялась за лопату:

- Это с кем же ты договаривался,  пьяная твоя рожа?- зло сказала Катерина, - Уж не с мастером ли? Так я сейчас пойду и уточню у него. Это, видать, ты подбил Никифора на это воровство! Но так тебе это не пройдёт. Сейчас же впрягайся в свою тачку и рысью скачи домой, пока я тебя этой лопатой не огрела. Ты меня знаешь.

Догадываясь, что в этом поединке победы ему не одержать, Пахом стал быстро трезветь и даже сделал последнюю попытку примириться:

- Ну что ты завелась, Катерина, как мотоцикл у агронома, ты разберись сначала, а потом маши лопатой. Я разрешил твоему Никифору воровать кирпич с условием, что он будет его носить поровну: половину ему, то есть тебе, а половину мне. Ну,  если тебе так жалко,  я согласен на третью часть.

Катерина догадалась, что у Никифора хватило бы ума добровольно пойти  на такой не выгодный договор со сторожем, но решила стоять до конца. Поднимая лопату,  как солдат  винтовку для штыкового боя,  она сделала ещё один шаг к Пахому,  потом отступила в сторону от двери и почти шёпотом, но решительно сказала:

- Не заставляй меня, Пахом,  грех на душу брать. Зарублю ведь и закопаю тут же, там, где корова нужду справляет.

Последний аргумент показался Пахому очень убедительным, он прошмыгнул мимо Катерины во двор, впрягся в свою тачку и уехал. Уже с улицы пообещал:

- Не радуйся Катерина. Последнее слово все равно за мной будет.

А Катерина и не радовалась. Ясно, что Пахом больше ни одного кирпича Никифору не даст. Вечером тот действительно пришёл с пустым мешком. Катерина не сильно ругала мужа, только обречённо, как бы сама себе сказала:

- И в кого же ты у меня такой уродился.

Никифор хотел уточнить, когда это она его родить сподобилась, но не рискнул. Всё это было в субботу, а выходной день у Никифора в основном прошёл в трудах и заботах по хозяйству. У Катерины выходных не бывало. К вечеру он сходил на завод напоить лошадей и задать им сена, а там встретил заступившего на ночное дежурство Пахома.  Тот, увидев Никифора,  презрительно сплюнул и даже не предложил покурить вместе. «Сильно видать обиделся, -  подумал Никифор, - как бы чего-нибудь не удумал».
А тот действительно удумал:  поутру он рассказал обо всём мастеру. Только,  при этом,  о своём участии в воровстве не упоминал, просто сообщил, что поймал Никифора за воровством кирпичей и догадывается, где тот их прячет.
Мастер сильно возмутился, приказал вызвать в конторку Никифора и стал строго спрашивать, как тот дошёл до такой жизни. Но,  наученный Катериной, Никифор сказал, что это сам Пахом  воровал по ночам кирпичи и,  по согласию с ним,  складывал их у него в сарае. А когда сторож в субботу приехал за ними с тачкой, Катерина потребовала поделиться. Пахом не согласился и вот теперь мстит ему. 
Окончательно сбитый с толку,  мастер дальше разбираться не стал и принял соломоново решение:  уволил с завода обоих.
Катерине Никифор ничего не сказал, перенёс этот тяжёлый разговор на завтра, а перед приходом жены на обед он уже был у друзей в плотницкой. Там работали его одногодки Артём и Афанасий. Один был плотником, другой его помощником. Они делали для колхозных помещений окна и двери, ремонтировали телеги, пилили доски. Но успевали и подрабатывать. Нелегально принимали от односельчан заказы на столы, табуретки, полки для посуды,  лавки и другую мебель.

Никифор,  в ту пору,  еще когда  работал возчиком,  на своей телеге доставлял готовую продукцию по домам заказчиков и,  как минимум,  раз в неделю, в плотницкой его угощали самогоном, а то и магазинной водкой.

В этот раз, навестив друзей, Никифор всю вторую половину рабочего дня помогал им: выносил стружку во двор, перекладывал доски для просушки, точил двуручную пилу и ждал вечера.  В конце рабочего дня он решил сделать друзьям приятный сюрприз, угостить их водкой. В крапиве, что росла за плотницкой,  уже ожидали припрятанные им три бутылки водки,  булка хлеба, несколько яиц и кусок сала. Правда, сначала он хотел купить четыре бутылки, но побоялся, что не осилят их втроём, да и была опасность того, что  от полученных при расчёте на заводе денег,  ничего бы не осталось.

О состоявшемся застолье говорить много не приходится: пили, закусывали, не стеснялись в выражениях, хвастались службой в армии - в общем, всё протекало как у добрых людей. Правда засиделись допоздна,  да и добирался Никифор до дома долго. Несколько раз он присаживался  на чужих завалинках, а то и ложился,  пробовал петь, но слова любимой песни «Называют меня некрасивою»,  почему-то вылетели из головы,  наверное,  потому, что давно не пел.

Домой вернулся уже после Катерины, из последних сил переступил порог дома и рухнул, но не сразу, а сначала на колени.
- Рассчитали, - только и смог с трудом  вымолвить  он и стал заваливаться на бок. Екатерине почему-то даже немного весело стало. Хотя и грустно тоже. Она окончательно поняла, что это Никифор устроил поминки по её мечте о кирпичной кухоньке.

- Они-то рассчитали, - сказала она, а вот ты нет, -  не действует на тебя подарок сына. Придётся мне начать читать книжку тебе вслух. Самой.

Разбор полётов она отложила на другой день, выгребла из кармана Никифора оставшуюся от получки мелочь и придвинула его к кровати. Раздевать и укладывать кормильца в постель не рискнула, мало ли чего может случиться с очень пьяным человеком.

Наутро, желая поскорее начать искупать свою вину,  Никифор быстро побрился, умылся, надел чистую рубашку и пошёл в свою бывшую бригаду, проситься восстановить его в прежней должности. Надеясь, что туда ещё не донесли подробности и причины его увольнения с завода. На всякий случай решил объяснить бригадиру, что не сработался с мастером, да и по лошадкам своим тоска заела.
Каково же было его удивление, когда он застал бригадира, разговаривающего с его Катериной.

- А вот и он сам,  ласково глядя на него, сказала она бригадиру. Что же ты задержался Никиша, забыл, как мы договаривались?

Никифор воспринял ласковое обращение жены, как смертельный приговор, понуро опустил голову и скромно промолчал.

- Вот видите, - продолжала Катерина, - совсем истосковался по прежней работе, а вернуться и попроситься на место стесняется. А там, на кирзаводе, одни забулдыги собрались, ты уж Федотыч прими его обратно, не пожалеешь.

Федотыч и сам любил закладывать за воротник, но осуждающе посмотрел на Никифора и скорее для проформы, выразительно щёлкнув по своему кадыку,  спросил:

- А с этим делом у него как?  Не пристрастился там на заводе?

Катерина слегка сконфузилась, и сказала вместо Никифора:

- Да что греха таить, Федотыч, было как-то один раз. Но больше ни-ни. Пьянству - бой!

Федотыч впервые услышал такое выражение и удивлённо посмотрел на Катерину:

- Где это ты слышала такое? - спросил он.

- А это книжка такая есть, -  сказала Катерина,  - сын из армии привёз,  вот  Никифор часто её читает.

Дальше всё пошло благополучно. Мужиков в колхозе было не густо, и женщину, скотницу, которая вместо  Никифора ездила на его лошадях, вернули на её прежнее место. Катерина, конечно, воздала должное Никифору за его серьёзный проступок, но следующее  происшествие , состоявшееся опять же с непосредственным участием Никифора, напрочь  вытеснили этот неприятный инцидент.

Кирпичный завод и предупреждения в брошюре «Пьянству бой» ещё раз и Никифору и его Катерине очень ощутимо напомнили о себе.
Дело в том, что Катерина, готовясь к строительству кухоньки, как и положено в таких случаях, запарила в сорокалитровом бидоне из под молока бражку. Справедливо рассудила, не поить же каменщика и его помощника водкой из магазина, так никаких денег не напасёшься. А бражка,  хоть и слабее водки, зато намного дешевле обойдётся.

Тайком от Никифора она на месяц выпросила у бригадира на ферме молочный бидон и спрятала его в соломе в сарае. Проконсультировавшись с женщинами, она купила нужное количество сахара, растворила его и дрожжи в тёплой воде, добавила пшеницы и процесс, как говорится, пошёл. Оставалось только периодически контролировать, чтобы уловить, когда начнётся выделение газов. Через две недели брага должна быть готова: хочешь, пей её так, хочешь,  перегоняй в самогон.

Конечно, теперь, когда план построить кухню был отложен на неопределённое время, брага вроде бы и не нужна была, но что сделано, то сделано. А потом, рассудила Катерина, глядишь, сыну свадьбу делать придётся, он намекал в прошлый приезд, что встречается с хорошей девушкой, вот брага и пригодится. Хотя, конечно, её теперь придётся перегнать в самогон. Но это не проблема:  в селе по ночам тщательно законспирированные, тайно работали не менее трёх самогонных аппаратов. И это только те, о которых она знала.

Но Никифор, загубил и этот план жены. Он совершенно случайно обнаружил брагу. Да её, собственно, и искать не нужно было. Куры, как известно, любят искать зёрна в соломе и могут разметать даже небольшую копну. Вот однажды петух и привёл их почти всех в сарай и недвусмысленно показал, где и как искать зёрна. Это было примерно через неделю, после того как в бидоне начался процесс брожения.

Никифор вечером зашёл зачем-то в сарай и вдруг увидел незнакомую ёмкость, с откинутой крышкой и завязанной полотенцем горловиной. Нос Никифора даже от порога уловил лёгкие флюиды идущие от баллона. Чтобы удостовериться, не ошибся ли он, Никифор развязал полотенце и понюхал. Понял, что не ошибся, в бидоне зрела брага.
Он метнулся в дом,  взял кружку, что стояла всегда у ведра с питьевой водой и, просунув в горловину бидона руку с ней, зачерпнул почти полную.

У Никифора был неплохой опыт употребления браги, и он без всяких анализов безошибочно определил, что до готовности ей нужно ещё дня четыре. Но ждать не имело смысла, хмель уже в браге имелся, а как только она запенится и начнёт выделять газ, Катерина тут же разольёт её в трёхлитровые стеклянные банки и тогда пиши пропало. Она могла спрятать их у своей двоюродной сестры, которая осталась без мужа, а могла даже закопать банки в огороде, и тогда не видать браги как своих ушей. Кстати об ушах, они у Никифора сильно топорщились, располагались почти  перпендикулярно голове. Это нужно иметь в виду, чтобы понять в какую историю в связи с этим вляпался потом наш герой.

Одолев в первый вечер не менее четырёх кружек, Никифор почувствовал лишь лёгкий шум в голове, но это был прогнозируемый вариант и он не сильно расстроился. Правда,  был и побочный эффект, в животе поднялась такая буря, что  раза четыре, пришлось сбегать, извините, в туалет. Катерина ничего не заметила, так как Никифор вновь тщательно замаскировал драгоценный бидон, а чтобы петух не привёл в сарай свою кудахтающую  ораву снова, он закрыл туда дверь.

Поутру Никифор улыбнулся брошюре «Пьянству бой», показал ей кукиш и ещё до завтрака приложился к бидону. Результат был тот же. А что касается побочного эффекта, то с ним было легко бороться. В степи вокруг раскинулись колхозные поля с подсолнечником, просом, кукурузой, вдоль дорог росли лесополосы. Так что особых проблем не было. А потом,  примерно на третий день,  желудок смирился с новым режимом питания и особо уже не донимал.

В обеденное время Никифору не всегда удавалось заскочить домой, но пару раз всё-таки повезло, и тогда уже три раза в день он посещал свой сарай. Но даже и два раза тоже было неплохо. Правда, когда он на работе заговаривал по какому-нибудь поводу с односельчанами,  и те спрашивали, где это ему так повезло остограммиться,  он скромно отмалчивался.

Никифор торопился, брага была уже почти готова, но её количество катастрофически сокращалось. Кружка уже черпала со дна жидкость вместе с пшеницей.

Однажды утром Никифор очень спешил на работу - он должен был пораньше  отвезти ветеринара к колхозному стаду.  Никифор оставил запряженных лошадей и решил,  уже по привычке,  наведаться к бидону. Освободив его от соломы, он  попробовал пить брагу  через край, плавно наклоняя бидон. Надо было спешить, вот-вот должна была прийти Катерина, запряженные лошади стали проявлять беспокойство и могли затащить телегу в огород, и Никифор сам не заметил, как всё больше наклоняя бидон и продвигаясь к живительной влаге, влез в нее всей головой.

Сделав ещё несколько глотков, Никифор попытался освободиться от бидона, но не тут-то было. Голова никак не вылезала обратно, сильно мешали уши, а прижать их не представлялось никакой возможности, поскольку пальцы между головой и горловиной бидона ну никак не пролезали. В этот момент Никифор  пожалел, что не мог, как тот  циркач, который однажды выступал у них в клубе,  двигать ушами.
Прямо скажем, Никифор страшно запаниковал, не обращая внимания на льющиеся за ворот рубашки остатки браги, он встал во весь рост, но это ничего не меняло.

Попытки освободиться от бидона доставляли страшную боль. Мысли работали лихорадочно, но ничего путного придумать не удавалось. Ясно было одно, необходимо идти к людям. Но к каким? Скорее всего, надо пробираться в МТС (Машинотракторная станция) - там есть токари, слесаря, другие специалисты. Но это значит, что придётся двигаться почти через всё село. А такой позор испытывать очень  не хотелось. Никифор был в полном отчаянии, как вдруг  вспомнился кирпичный завод. На нём специалистов по металлу хоть и кот наплакал, зато пробраться туда можно было незаметно. Осторожно выйдя из сарая, Никифор решил на-ощупь найти вожжи и привязать лошадей к столбу. Но когда он приблизился к телеге, лошади так его испугались, что захрапели, вместе с воротами вылетели на улицу и умчались неизвестно куда. Судя по треску, воротам досталось,  как следует, может даже лошади их вовсе унесли. Но разве же увидишь. Теперь обо всём можно было только догадываться.

Ещё не привыкший к новому способу передвижения Никифор, осторожно нащупывал подошвами ног землю и как лунатик с вытянутыми вперёд руками, двинулся туда, где по его расчётам должно было находиться кукурузное поле, чтобы,  маскируясь в нём, пробраться к кирзаводу. Слава Богу, идти было не далеко, правда, переходя дорогу, пришлось дважды упасть, оступившись в кювете. Но падал на руки, поэтому никаких новых травм не прибавилось. Что же касается душевных мук Никифора, то описать их никаких слов  не хватит. Хорошо хоть на дороге в тот момент никого не оказалось.

Никифор понимал, что в кукурузе главное взять нужное направление, иначе можно было уйти неизвестно куда и бродить по этому полю до потери сил. Сориентироваться помогал звук машин на дороге, изредка проезжавших по ней. Беспокоило и другое. Как Никифор не старался прятаться в кукурузе,  шофера из кабин своих автомашин всё же видели его, а вернее наблюдали самодвижущийся бидон. Некоторые даже недоумённо останавливались, смотрели сначала на бидон, потом на небо, не оттуда ли с какой-нибудь летающей тарелки высадился инопланетянин, но ничего больше не обнаружив, давали сигнал и озадаченные уезжали. Эти  сигналы, тем не менее, помогали  Никифору не сбиться с пути.

Когда кукурузное поле закончилось, Никифор решил подобраться к заводу как можно не заметнее. Он стал было на колени, но двигаться таким способом было больно ногам, а попытка ползти, как когда-то учили в армии, по-пластунски тоже оказалась безуспешной. Шея уже и так занемела от усталости, а держать ее, вытянув параллельно земле с тяжелым бидоном на голове  было просто  невозможно.

Полежав минут десять и слегка передохнув, Никифор решил смириться с судьбой, и идти к своим бывшим коллегам не таясь, в полный рост. Шёл опять же на звуки. Вскоре стал слышен слабый шум.  Никифор с радостью понял, что не ошибся. Это работали два транспортёра – один подавал глину в яму для замеса, а другой отгружал с печей готовые кирпичи.

Вскоре перед  взорами  тех,  кто работал в яме и разравнивал глину,  предстала фантастическая картина. К ним,  пошатываясь и вытянув перед собой руки, осторожно приближалось какое-то существо в сапогах, брюках галифе, в  рубашке,  облепленной мокрой пшеницей. На плечах у него вместо головы располагался цилиндр, судя по всему из металла. Из-под цилиндра доносились какие-то не понятные толи слова, толи стоны. Но это было первое впечатление, которое, как известно, почти всегда бывает ошибочным.

Фигура очень напоминала Никифора, недавно работавшего конюхом на заводе, во всяком случае, солдатские галифе и кирзовые сапоги, доставшиеся ему от пришедшего из армии сына, носил только он. Загадку с цилиндром тоже быстро решили. Двое мужчин бросились к Никифору, взяли его под руки. Что приключилось с Никифором, им было предельно ясно. Утвердиться в догадках помогал также  идущий от «инопланетянина»  стойкий запах браги.

Остро встал вопрос – как спасать Никифора? Пробовали потянуть за бидон вверх, но пленник бидона издавал такие вопли, что стало ясно,  снять ёмкость, в лучшем случае,  можно только оставив голову без ушей, или в худшем - туловище без головы. Нужно было разрезать бидон. Но как это сделать, не повредив головы и шеи страдальца? Предложение рубить зубилом, было отвергнуто сходу, от грохота и боли, Никифор мог оглохнуть или сойти с ума. Всяких режущих электроинструментов по металлу тогда ещё не было.

Народу всё прибывало. Завод свою работу прекратил вовсе. Люди то замолкали, участливо, особенно женщины, посматривая на Никифора, то вдруг, начинали говорить разом и перебивая  друг друга.

Спас Никифора мастер. Он внимательно осмотрел симбиоз человека и бидона, приказал вести Никифора к электроточилу,  и с его помощью у бидона отпилили дно. Никифор блаженно зажмурился от солнечного света, вдохнул чистого воздуха  и даже пару раз смущённо улыбнулся. Дальше мастер приказал принести ком солидола, смазать  им всю физиономию, особенно уши Никифора и, по возможности, внутреннюю сторону горловины бидона.

Когда всё было сделано,  один рабочий по команде мастера залез руками внутрь бидона,  и стал просовывать полоски картона в горловину,  стараясь прижимать уши и нос Никифора к голове.  Двое других осторожно потянули бидон за его ручки. Никифор снова кричал, но злосчастный бидон был,  наконец,  снят.

Дальше всё было проще. Никифор, сердечно поблагодарив своих спасителей, и, особенно мастера, поспешил ретироваться. Дома он долго отмывался от солидола, менял одежду, ремонтировал ворота, а тут и жена подоспела.  Встревоженная,  она приехала на телеге Никифора. Л ошадей добрые люди поймали пасущимися в степи, и передали ей. Поняв, какие муки принял муж, Катерина в очередной раз поинтересовалась в кого он такой у неё уродился, и опять не получив ответа,  ругать сильно не стала. А он, увидев некоторые положительные для себя перемены в её поведении, сказал:

- Ты,  Катерина,  так  не убивайся, кухонька тебе будет. По осени  продадим телушку, да и сын Костя деньгами поможет. Потом показал рукой на брошюру и добавил, - А что касаемо выпивки, теперь точно: пьянству бой.

И действительно пить спиртное прекратил. Правда,  за ним закрепилась кличка  «космонавт».  Так он не обижался, очень уж обидной она ему не казалась.
.