Осенняя элегия. Иван Власов

ИВАН ВЛАСОВ  http://www.proza.ru/avtor/ivanvl  -  ТРЕТЬЕ МЕСТО В ТРИНАДЦАТОМ РЕГУЛЯРНОМ КОНКУРСЕ «ОСЕННИЕ МОТИВЫ»  КЛУБА «СЛАВА ФОНДА» 


…Облетаю, облетаю, и моя надежда тает;
одуванчиком на ветру, от отчаяния я умру...
    И по ветру полетят семена моей любви,
семена моих надежд, пёрышки моих утрат.       
В чьи-то души упадут семена моей любви,       
семена моих надежд сквозь утраты прорастут…
                Вера Матвеева

   …Темная безлюдная остановка. Устало опустился на скамью.
Желтый узорчатый лист, спорхнув, игриво прилег на колени. Взял его в руку, задумчиво разглядывая – осень кленовым листом нежно прикоснулась к нему, напомнив о себе, наполняя душу светлой грустью…
“Унылая пора, очей очарованье…”
Унылая… почему?
 
Подошел троллейбус, он поспешил к нему, и уже на входе услышал:
– Машина следует в парк.
Вернулся на скамейку. Похоже, застрял, а все из-за того, что задержался на работе.
– Не дождешься троллейбуса, в это время все едут в парк, – продолжил его мысли тихий женский голос. А может это – шелест падающей листвы?
Повернул голову, рядом на краешке скамьи сидела женщина. Виден был нечеткий ее профиль, а ведь секунду назад ее не было – не иначе спорхнула вместе с листьями. Она обращалась не к нему, как бы в пространство, в сырую прохладу осени:
– Даже троллейбусы спешат домой, торопятся…
   Он панически боялся знакомств на улице, терпеть их не мог, особенно когда инициатива исходила от женщин, впрочем, сам никогда инициативы не проявлял (даже в молодости), отчего таких знакомств у него, собственно, и не было…
– А мне торопиться некуда – дома никто не ждет, кроме кошки, – продолжал шелестеть женский голос…
Он промолчал, а ведь и у него та же картина – дома никто не ждал…
Наконец, повернулась к нему:
– Вы, по-видимому, с работы, а я уже год как не работаю, тридцать лет проработала на одном месте, теперь вот не нужна стала. 
        Захотелось резко ответить, да что-то удержало, какой-то безысходностью веяло от ее голоса, от бесплотной фигуры…

 Подошел троллейбус, оба вскочили, он пропустил ее вперед – напрасно старался:
– В депо!
В голосе незнакомки почему-то не звучало недовольство.
Возвратились к скамейке, примолкли.
– Еду от внучки, – не выдержала она молчания, – выросла уже, не очень жалует, не нужна ей, оживает лишь, когда принесу что-нибудь вкусненькое или деньжат подкину… 
Подошел следующий троллейбус, поднялись со скамейки, но высмотрев на переднем стекле табличку: “В ДЕПО”, вновь сели.
– У вас есть внуки?
Здесь промолчать ему уже было трудно:
– Есть, живут с дочкой в другом городе… в другой стране… за океаном. Зовут к себе, пожил у них, попытался прижиться – не смог…
 
Она постепенно вовлекла его в разговор, хотя их беседа скорее была похожа на монолог. Он односложно отвечал, но уже с интересом поглядывал на вынужденную собеседницу…
Стала рассказывать о себе, что не замужем, что муж поменял ее на более молодую, что дочку постигла та же участь – разведена.
Он не столько внимал словам, сколько ее настроению, чувствовал ее состояние, сопереживал ей…
Она еще что-то говорила о дочке, важной ее работе, о внучке, которая чем только не занимается: и танцами, и музыкой, и живописью, и…
Троллейбусы, вереницей спешащие в парк, постоянно прерывали беседу, когда же, наконец, подошел их троллейбус, они почувствовали чуть ли ни досаду.
 
Галантно пропустил ее вперед, помог войти. Она села на сиденье у окна, оставив свободным место рядом. Он растерялся, замешкался, место заняли, сел напротив. Общение стало невозможным. Зато теперь смог хорошенько рассмотреть ее, и остался доволен – не расплылась еще, стройная, привлекательная, чем-то она напоминала его жену, моложе, правда.
”Давно не был на кладбище”, – почему-то вспомнил он, ему стало стыдно за себя, словно изменил жене.
Они украдкой обменивались взглядами – взгляд-вопрос, взгляд-ответ – чем не разговор?
– Почему одна? – спрашивали его глаза, – ведь молода еще, привлекательна… И взгляд подраненной лани…
– Почему один? Где жена? Ухожен, хорошо одет, но ничто не скроет, что дома никто не ждет…
Зеленые ее глаза струились теплым светом… Заглядевшись в них, он почему-то подумал о своем уютном уголке, где его ждет ужин в кресле у телевизора, где он как всегда задремлет, и лишь ночью проснется, неохотно перекладываясь в холодную постель. Сидящая напротив женщина мешала ему во всей полноте насладиться ожидаемыми маленькими радостями, выводила из равновесия, навевая иной ход мыслей...
 
Между тем подошла его остановка, он встал, поднялась и она. Это его порадовало – живут рядышком…
Вышел первым, дождался ее, помог выйти – невесомая, легкая, услышал слова благодарности. Неловкая смущенная улыбка, опущенные ресницы. Ей было не по себе, она уже корила себя за навязчивость, обычно ей не свойственную, не понимала, как она могла открыться незнакомому мужчине?..
Наконец, подняла голову, глаза ее затуманились:
 – Доброго вам вечера.
Развернулась, пошла неторопливо, словно ожидая, что он остановит ее.
Он глядел, ей вслед, что-то сдерживало его, так и не решился… Затем нашел себе оправдание. Ну, как он к ней обратится – женщина, любезная, мадам, ведь они так и не познакомились…
Она уходила прочь, оставив его один на один с одиночеством, унося свое…
Осень зашелестела дождем в деревьях, стекая струйками слез, ей было невдомек, она не понимала людей, так легко теряющих…

…Ночью к нему пришла жена. Присела на кровать:
 – Какой же ты! Даже не представляешь, насколько мне там стало бы легче, если бы я знала, что ты не так одинок, что за тобой есть, кому присмотреть, ну, что тебе стоило?..
– Не знаю, не готов… ну, зачем все это? Да и что говорить теперь – я и имени-то ее не знаю.
– Захочешь, отыщешь!..
Стала прозрачной, зыбкой, растаяла в ночи…

Проснулся окончательно, остро до боли в сердце ощущая свою одинокость. Пошел на кухню, принял лекарство.
Сел у окна, безуспешно сопротивляясь заполнявшему его сплину – вчерашняя встреча выбила его из колеи, нарушила привычный ход жизни ненужными надеждами, ненужными переживаниями…
 
За окном осень умывалась дождем в ожидании скорого рассвета – впереди ее ждало много дел: нужно унять дождь, очистить прозрачностью воздух, подмешать в краски багрянец, выпустить на волю ветра – конец октября, а деревья еще полны листьев…