Долги наши...

Я впервые увидела Таю в женской консультации. Она терпеливо подпирала спиной стену иссиня-грязного цвета, дожидаясь своей очереди к врачу. Если есть на земле более неприятное место, то это, по-видимому, только пенитенциарные учреждения. Там человека должны перевоспитывать, а здесь – защищать материнство и детство. Якобы… Но на деле же напрочь отбивают даже самое пламенное желание стать родительницей.

Свечечкой в розовой блузке стояла Тая в темном узком коридоре, устремив в будущее свои янтарно-карие, круглые по-детски и весёлые глаза, и именно этим выделялась из прочих, в основном минорно настроенных женщин. Испуганных – то ли грубостью гинекологов, то ли неясностью положения, то ли родовыми муками предстоящими, да иногда нескончаемыми скорбями материнской доли. А может, искали в глубинах предсердия ответ – быть или не быть жизни, зародившейся внутри них вопреки всем планам и расчетам.

У Таи, похоже, сомнения отсутствовали. Только радость. Словом, Тая мне сразу понравилась. И мы разговорились. Тем более, что повод был весомый  – и она, и я ждали первенцев и пришли «встать на учёт» как на первый этап мытарства всех беременных Советского Союза. А затем ещё выяснилось, что Тая – моя соседка по двору. Правда, совсем недавняя. Отец её ребенка – Серёга по прозвищу Киндер, учившийся со мной в одной школе, только годом раньше, и живший в доме напротив, славился неотразимым обаянием легкомыслия и известных физических задатков.

Тая простодушно поведала мне, блестя глазами-смешинками, что они ещё не поженились, но вот-вот подадут заявление. У меня, находящейся в самом обычном законном браке и уже познавшей его не слишком радужные стороны,  возникло странное ощущение, что рядом со мной сейчас находится счастливейшая из женщин земного шара. А с другой стороны – меня царапала тревожность, что вдруг останется эта милая будущая мамочка без мужа, ибо мало кто и что обещает наивным девушкам на пике эмоционально-биохимического взлета! А она, дурочка, светится-радуется! Теперь я понимаю, что просто-напросто Тая без памяти любила этого своего Киндера. И его еще нерожденного ребенка любила, и всех-всех людей заодно с ними…

*** 
Время развело нас с Таей -  подругами мы не стали, но, встречаясь изредка на бегу, кивали друг дружке как родные. Или как заговорщики. Тая не отличалась болтливостью. А из рассказов досужих соседей я знала основные вехи ее жизни: что они вскоре поженились тогда с Серегой-Киндером, и всё у них пошло как положено: в свой срок родился мальчик, а через три года девочка. Но узнала и то, что Киндер крепко и стабильно закладывал, к общественно- и семейно-полезному труду особо не стремясь, а всё больше ошивался и балагурил по соседним дворам и беседкам, не без удальства приглаживая пятернёй пышный чуб и задорно подмигивая всем окружающим особам женского пола. Однако, судя по всему, Таю это не сильно смущало: она неизменно светилась мягко-женственной, приглушенной улыбкой, волоча тяжелые сумки с базара, а частенько и принимала рюмку-другую за компанию с мужем и его корифанами. Но не увлекалась до черты бессознательности - дети подрастали, и Тая старалась, чтобы у них было всё как у людей: портфели, одёжка, завтраки, обеды и ужины. Работала бухгалтером на шиферном заводе, по выходным шила себе и дочке юбки с платьицами, вязала кое-что. Семья как семья, скажете вы, и наверняка будете правы. Не самая несчастная, среднестатистическая...

****
Девяностые взяли в оборот всех. Морально готовых к ним практически не оказалось. Канул в историю СССР с его относительной соцзащищенностью, обрушив обломки государства рабочих и крестьян на их же, одурманенные разными "измами" и вытекающими из них следствиями, головы.
Ворвались перемены и в Таину семью. Серега к этому «моменту истины» совсем прекратил работать, да и  Таин завод развалился по кускам, тут же прибранным к рукам москвичами и прочими «хозяевами» новой жизни, один из которых едва не изнасиловал привлекательную бухгалтершу прямо на столе...  Уже нужны были деньги на обучение детей, а вскоре - на лечение матери и свекрови. Тая храбрилась и не переставала улыбаться: подумаешь, что легкие морщинки уже лучатся у висков, да нежные сединки, словно случайным ветром занесло на каштановую челку. Как-то крутилась Тая, ведь главное – любимый муж был рядом.  И на выпивку Киндер где-то находил ресурсы,выклянчивая у матери десятку-другую с пенсии, и Тая подкидывала – по выходным.

 - А что нам еще остается, время-то военное - говаривала она, будто оправдываясь, неизвестно перед кем.
 
И впрямь - одна радость – сесть часам к трем, а то и раньше, за маленький кухонный столик с нехитрой закусью, да накатить по стаканчику. Сначала с друзьями – например, древним на вид Лехой-афганцем, инвалидом на голову, да с двоюродной сестрой и ее мужем, тоже сокращенными из НИИ. И иногда с соседями по подъезду, разделяющими общую судьбу рыночно-непродвинутого российского сегмента. Спускалась с пятого этажа Люся по прозвищу  Софта (так она позиционировала себя: софт-наркоманка), брошенная мужем-бизнесменом от автосервиса. Люсю встречали с пониманием, охотно освобождая местечко за шатким столиком и доставая стакан – благо шкафы-то на расстоянии вытянутой руки. Как и печка газовая. Еще недавно Люся-Софта отличалась настоящей интеллигентностью, которая, однако, не помогла ей пройти придирчивый  супружеский кастинг - возраст подкачал. И для светской жизни нового русского она уже ну никак не подходила. Потом круг гостей Таи сузился - Леха покинул эту шнягу-жизнь, как он выражался, двоюродные стеснялись часто пить не на свои. Люська-Софта стала тяжелой на подъем. Так что релаксировались всё больше вдвоём.

И Тая по-прежнему улыбалась, притулившись к краснолицему, но до сих пор еще красавчику-мужу. Заглядывала ему в мутноватые глаза - подбадривала: "Прорвёмся!" Умела она вот так ласково-тепло взглянуть, что всем славно становилось и верилось в добро. Близкое-близкое… И песни петь Тая умела – "Не сыпь мне соль на рану..." - низковатым голосом, от души своей таинственной, богатой на доброту и – главное – умеющей отодвинуть любые края… А край подступал, как ни крути. Жизнь стремительно дорожала, зарплаты уборщицы хватало на раз поесть и выпить, а к тому же дочь Инночка неожиданно рано влюбилась по уши и тут же забеременела. Из последних сил сыграли свадьбу, подзаняли на это дело, наряд купили, машину заказали – как же! Но не прошло и года, как дочь явилась в отчий дом с малышом на руках, но без благоверного рядом. «Не сошлись темпераментом» – объяснила Инночка матери.

Тая каждый вечер бегала к больной матери, а тут еще грудной внук! Но мать вскоре ушла в мир иной, а с ней и ее пенсия, хоть немного выручавшая Таину семью. Внук меж тем подрастал, и радовал Таю и Серегу-деда смышленостью («Де, дай ипить» – это в неполных-то два года!) и подвижностью. Гиперактивностью, значит. Тая гоняла за ним по всему двору, а у Инночки как раз начался новый бурный роман...

Затем умерла и свекровь. Тая провела с ней два последних месяца не отходя от постели, всё совершила, как надо. Как совесть подсказывала. И похоронили, и помянули мать как следует – всю неделю не просыхали. Тая кредит взяла – потребительский. Ну и что, что проценты – это же потом отдавать, будет еще работа, вон и Инночка устроилась менеджером по продажам в супермаркет… А Серега так по матери горевал, даже плохо с сердцем стало. И плакал даже – бирюзовыми своими очами, ненаглядными. И спасибо Тае говорил несчётно, и руки ее - шершавые, без маникюра, целовал…

***
Так и жили – в обрез, но не голодали, и внуку на игрушки да на курточки выкраивали, на квартплату и прочие бытовые необходимости. Серега удивлялся – как это Таечка выкручивается, хоть полтинник, а найдет на пиво и сигареты ему. И сама с ним посидит, не одному же квасить… По дворам уже не пойдёшь – время не то, каждый сам себе грет душу.
Не знал он, да и никто не знал, что Таечка, помимо грошового жалованья за клининговые услуги – так теперь называется мойка унитазов и кафеля, стала кредиты брать с перекредитовыванием. То есть, в одном месте берет, в другом отдаёт. Ну и тянется так потихоньку. О завтрашнем дне не слишком задумывалась, гнала от себя такие ненужные мысли. Когда тут заморачиваться – сын тоже жениться надумал, кажется, скоро отцом станет, а у Сереги предынсультное состояние, то есть, криз был – врачам надо сунуть, чтоб не оставили вниманием. Даже речь у мужа любимого нарушалась, что только Тая тогда не пережила! И молитву нашла в календаре, и слово Всевышнему дала: больше не пить – ни себе, ни ему не давать. Вот поправится, и  зубы вставить им обоим надо бы –  эх, а какие бабки на это нужны! Кошмар… Пока так ходили, рот прикрывая, но от людей неудобно – бомжи что ли! И перед внуком подрастающим, востроглазым стыдно.

«Надо еще кредит взять – уж где дадут, под любые проценты…» - думала бессонными ночами Тая.

И она умудрялась находить источники финансирования в каких-то частных банках, где меньше справок требовали. Долги росли, но Тая была не из пугливых. И алкоголь снимал это напряжение быстро и надёжно. А главное - Серега после месяца лечения и Таиных молитв наконец отчетливо выговорил «Тая, я люблю тебя!»  Тая плакала в эту ночь как никогда – долго и горячо.

Наутро, легкая и счастливая, невзирая на круги под глазами - стала прикидывать – на свадьбу сыну надо хотя бы сорок тысяч, если бюджетно всё организовать, Люся даст десятку – обещала - бывший сжалился, подкинул зеленых штуку, а остальное – неизвестно где брать. То есть, конечно, известно, - надо еще кредит выпросить, найти. Но как раз за предыдущие два подошел срок платежа, ёлки-палки! Сколько должна всего – бес его знает, страшно считать. Ну, будет же работа какая-то, может, даже и у Сереги, когда поправится, и у уволенной Инночки, и у неё – может, повысят ставку… И что-то вспомнилось ей вдруг, что в случае смерти заемщика все долги ему списываются, семья платить не обязана…
С вечера Тая помолилась. И назавтра ей повезло – недавно открывшийся новый столичный банк дал двадцать пять - как с куста! Это уже кое-что…

В это вечер Тая решила принарядиться и сходить в парикмахерскую. Да взять хорошего вина бутылочку – "двоюродные придут в кои то веки, расслабимся". К концу недели Серегу выпишут - обещали. Короче, жизнь налаживается!
Со свежей стрижкой, хоть еще и без двух зубов, Тая танцевала по квартирке, делая всё легко, с настроением: накормила внука, уложила спать, накрыла стол – картошечка жареная, огурчики, селедочка с луком... Раздался звонок в дверь. Нет, не гости, а Люськин сын-подросток Гоша:

- Теть Тай, задачка по алгебре – ну жесть… Я уже закипел от неё, реально… Объяснишь?
- - Ну, давай, горе мое, показывай, что там?

Тая как всегда, приветливо обняла мальчика за угловатые плечи – и правда, горемыка – матери не до него, она в эфирной прострации пребывает, а папаня-делец  в своем секторе виражей поднебесных – прибыли знай наворачивает, там не оторвёшься, видать…
Способности же к математике были у Таи с раннего детства: всегда задачки щелкала, как орешки кедровые, которые дед из Сибири привозил. Еще когда жив был… Любил Таю, ладошки ее в свои большие ручищи брал, на личико хорошенькое глядел, прищурясь, и вопрошал серьезно:
- Что это Таюша у нас  глаза нынче не мыла?
- Как не мыла, деда, ты что?
– А чего ж черные такие? Как смородина!
- А в прошлый раз ты говорил – как черника! – спорила Тая.
И оба хохотали-заливались, довольные…

Вспомнился дед, надо же, как живой, даже запах его любимого табака «Герцеговины Флор» - как будто рядом закурил…
Через десять минут задача была решена, и Гоша со словами «Круто, теть Тай!» заторопился к выходу.

Тая хотела спросить, как там мать, но отчего-то не смогла, язык ее не слушался. Она только издала мычащий звук и пошатнулась. Ноги не чувствовали пола, всё сместилось в сторону, и правая стена коридора в кофейно-пестреньких обоях стала почему-то отдаляться, а ведь за неё обязательно нужно было ухватиться… Обязательно!
- Сейчас – подумала Тая, сейчас, вот, вдохну поглубже…

Но это не помогло. Последнее, что она смутно увидела, это Гошин силуэт, метнувшийся к телефону. «Как же Сережка, ему нельзя волноваться!» - промелькнула-ужалила тревожная мысль. Но тут же ее сменила какая-то очень хорошая, лекарственная думка, уменьшившая боль и волнение от предыдущей. Это была мысль о том, что - слава Богу, им всем - Инночке, сыну, Сереже - теперь не придётся рассчитываться за ее огромные долги… Их спишут...

****

Я пришла на похороны к Тае, не могла не прийти. Её не спасли, она так и не пришла в сознание, хотя Гоша вызвал скорую и был рядом с упавшей тетей Таей до приезда врачей.
Пестрые августовские цветы резко контрастировали с черными платками женщин и рубашками мужчин. Всё резало глаз, и всем было отчего-то неудобно, быть живыми рядом с замершим телом всегда улыбчивой, ни на что не жаловавшейся Таи. Серега был еще в больнице, дети решили, что ему не следует рисковать и видеть жену безжизненной. Потом, всё потом, пусть идет на окончательную поправку…  Люся и Гоша плакали, обнявшись, а остальные собравшиеся вокруг гроба молчали, и в стремлении разгадать мучительную загадку, вглядывались украдкой в Таино лицо. А оно выражало мирное спокойствие, немного усталое, как после трудов праведных, земных и очень обыкновенных, но исполненных до конца… И небо сияло над ней, и она всё ещё была красива, почти так же, как четверть века назад, в день нашей первой встречи – в женской консультации.