Лекарь. Глава 5

– Господин Джонатан, нам показалось, у Вас проблемы с этой парочкой?
Пара рабочих вошла в клуб сразу после того, как из него вышли лекарь с девушкой, и прошли прямо к столу хозяина. Не дождавшись ответа, один из них продолжил:
– Мы готовы всего за десять  золотых на двоих решить вашу проблему.
Его друг энергично закивал. Хозяин задумался: десять золотых не такая большая сумма по сравнению с тем, что выиграл у него этот клоун в маске. Да и другим игрокам будет полезно узнать, что бывает с теми, кто пытается надуть самого господина Джованни Солодовничелли. Он и так снизошёл до уровня этой челяди, что разрешил им называть себя по имени, и то на местный манер. Безмозглые бараны даже не могут выговорить его фамилию. Фамилию знатного рода воров, лжецов, шулеров и обманщиков. И он не стыдился этого, он этим гордился.
– Хм, за десять? Ну ладно, так быть. Убейте его и принесите мне весь выигрыш. И помните, я знаю, сколько у него должно быть. И так будет с каждым, кто посмеет обмануть господина Джонатана! – последнюю фразу он сказал так громко, чтобы было слышно на весь зал.
Оба рабочих поклонились и поспешили на выход. Оказавшись на улице, один ткнул другого локтем в бок.
– Видал, какие мы молодцы? Сейчас и деньжат срубим, и девчонку оприходуем.
И они оба загоготали в полный голос. За Патрицией они не увидели револьвер лекаря.

Когда путники вышли из города, Патриция чуть успокоилась и уже не жалась к лекарю, как испуганный котёнок, а шла рядом и чуть отрешённо смотрела себе под ноги. Лекарь отправил Зигфрида следить, чтобы за ними не было погони, но всё равно то и дело оборачивался.
Они шли быстрым шагом вдаль от города. Поля уже закончились, и где-то недалеко лекарь услышал шум воды. Патрик начал вглядываться в небольшой овраг справа от дороги. На склонах оврага раскинулась целая роща, появившаяся, кажется, благодаря ручью, который и услышал лекарь.
Парочка спустилась к ручью и разбила недалеко от него лагерь. Лекарь быстро развёл огонь и посадил Патрицию возле него, а сам сел рядом. Девушка смотрела прямо в разгорающееся пламя.
– Что там случилось? – вдруг спросила она.
Патрик в двух словах рассказал ей про игру и её последствия.
– Ты знаешь, мне всегда везло. Ну, кто-то может со мной поспорить, но я всегда буду уверен в этом, – закончил он свой рассказ и понял, что это то, что нужно им обоим – говорить.
– Мне холодно, – сказала Патриция.
Патрик накинул ей на плечи своё одеяло, в которое она тут же укуталась.
– Это от испуга, скоро пройдёт, – неуверенно сказал он.
– Да, со мной всегда так. Папа всегда обнимал меня в такие моменты, и мне становилось легче, – дрожащим голос произнесла Патриция и посмотрела на лекаря. В глаза её стояли слёзы.
Патрик подсел к ней ближе и обнял одной рукой. Патриция тут же прижалась к нему, и он обнял её обеими руками, крепко прижав к себе. Девушка извернулась и распахнула одеяло. Патрик понял её и подсел ещё ближе, после чего Патриция укрыла их обоих. Так они и сидели на сухом бревне под одним тёплым одеялом. Патрик прижимал к себе девушку, руки которой были сложены на груди. Её била мелкая дрожь, но Патрик отметил, что всё реже и реже.
– Расскажи мне о своём отце. Каким он был? Что с ним стало?
Голос лекаря гулом отдался в ухе девушки, прижатом к его груди. Она помедлила с минуту, глядя в огонь, а потом начала.
– Папа был охотником. Не просто охотником, он был лучшим охотником нашего города и, я думаю, соседних. Он начал охотиться ещё когда был подростком. Посвящал себя всего этой работе. Одно время он даже был охотником королевского двора, но потом родилась я, и он не захотел променять свою любимую дочурку на работу. Мы стали меньше зарабатывать, но уже успели купить дом, а едой папа мог и сам нас обеспечить. Так и жили в этом глухом городке. Папа охотился, еду приносил домой, часть менял на другие продукты, часть продавал. Все его уважали. Знаешь, как моей маме завидовали все женщины в городе? О-о-о, сколько я наслушалась сплетен. Но папа был верный, я знаю. Он меня так любил. И я его. Вечно со мной возился, учил меня. На охоту брал, когда подросла. Учил стрелять, снимать шкуру, разделывать мясо. Много чему учил. Что можно есть, что нельзя. Как в лесу ориентироваться.
Патриция замолчала. Слова застряли в горле. Как бы ей сейчас хотелось, чтобы папа был рядом. Как он ей был нужен. Хотелось плакать, реветь, как маленькой, как тогда. Но слёз не было. Была лишь тупая обида и печаль.
Лекарь прикоснулся губами к её волосам. От этого прикосновения стало тепло, дрожь почти прошла. У девушки снова появились силы. Патриция поняла, что ей нужно было лишь выговориться. Рассказать всё этому замечательному человеку, и он всё поймёт, а ей станет легче.
– Что с ним случилось, Патриция? – прервал молчание Патрик.
Девушка глубоко вздохнула и продолжила.
– Отец всегда ходил на охоту один или со мной. Он не мог никому доверять в этом городе пьяниц и трусов. Но однажды к нему подошёл человек, наш сосед, и попросил отца взять его с собой. Сказал, что ему срочно нужны деньги, что он сильно проигрался и ему нечем кормить семью. Отец не смог ему отказать, ведь тот просил работу, а не подачку. На следующее утро они собрались идти на охоту. Я смотрела, как они уходят, из окна. Сосед принёс своё ружьё, но даже я со второго этажа увидела, что оно никудышное. Отец отдал ему своё, а его забрал себе, и они ушли, – Патриция в очередной раз сглотнула комок в горле. – А через пару часов, когда я была на кухне, а мама ушла на рынок, к нам в дом вломился тот самый сосед. Одежда на нём была изорвана, в руках он держал ручьё отца. Он бросил его на пол и начал что-то несвязно кричать. Я поняла только, что папа в беде, и он возле старой бобровой плотины. Я тут же бросилась туда, мы часто с ним там бывали, и я знала дорогу. Я бежала и бежала, в голове была только одна мысль: «Папочка. Папа, пожалуйста, не умирай! Я уже бегу, я рядом». Когда я прибежала, то сразу увидела его. Папа лежал на земле под деревом, весь в крови. Рядом было сломанное пополам ружьё соседа. Я подбежала к нему, бросилась к нему на грудь и начала кричать и рыдать. Я не знала, что делать. Сначала мне показалось, что папа меня не узнал, но потом он посмотрел на меня. Его взгляд был какой-то потусторонний. Посмотрел и обнял. А потом он умер. А я лежала и плакала. Я не верила, что папы больше нет. Что он больше не будет радовать меня каждое утро вкусным завтраком, что он не будет учить меня математике. Я лежала и думала, зачем мне завтра просыпаться? И ещё одна мысль тревожила меня, и я боялась себе в этом признаться. Вдруг я могла его спасти? Могла что-то сделать, чтобы он выжил? Я ведь была рядом, когда он был ещё жив. Я плакала до тех пор, пока не выплакала все слёзы, и голова не закружилась. После этого я просто лежала, прижимая к себе его руку. Ещё тёплую, такую родную. Потом я услышала лай собак вдали, он приближался. Вскоре к нам подбежали люди. Мужчины из города и мама. Я бросилась к ней, она обняла меня и мы обе стояли и молча смотрели, как мужики начали осматривать тело папы, а потом соорудили носилки и понесли его в город.
Слова лились из Патриции бесконечным потоком, вместе с ними полились и слёзы. Патрик начал кое-что понимать и сделал предположение:
– После этого ты начала изучать медицину?
Патриция кивнула.
– У нас в городе была одна бабка-повитуха. К ней первой я пошла за уроком. Она научила меня всему, что умела. Принимать роды, делать перевязки, некоторые мази. Я стала помогать ей, за это получала небольшие деньги, иногда ходила охотиться. За вырученные деньги я покупала все книги по медицине, которые были у челноков, проходящих наш город. Стала учиться сама.
– У тебя очень хорошо получается. Ты талантливая девочка. Если тебе будет легче, я хочу сказать, что ты ничем не могла помочь отцу. Я видел такие ситуации. Слишком много крови потерял, ты бы не смогла ничего сделать. Что вообще там случилось?
– Я знаю, что ничего не смогла бы сделать. Узнала это в первый год обучения, но всё равно тяжело. А в тот день произошло вот что. Они шли по следу лося, и вышли на полянку недалеко от плотины. Но лося они не увидели, зато увидели двух волков, которые первые вышли на лося. Сосед испугался и бросился бежать. Волки услышали их и напали. Ружьё дало осечку, потом, видимо, отец пытался отбиваться от них врукопашную. Ружьё они попросту перекусили. Что было потом, не знаю. Но волки ушли, оставив отца умирать.
 Пауза затянулась. Лишь потрескивание дров в костре и шёпот ручейка за деревьями разбавляли тишину. Где-то вдали запели первые птицы. Скоро рассвет.
– Расскажи мне о себе, – прошептала Патриция и подняла глаза на Патрика.
Ещё вчера Патрик задумался бы, а стоит ли рассказывать ей всё, через что он прошёл? Но она не спросила это вчера. Она спросила это сегодня, сидя в его объятиях у догорающего костра. Лекарь достал из своей сумки походную флягу, предложил Патриции, та отказалась, тогда он сделал глоток и начал свой рассказ.
– Жизнь, которую я помню, началась с огня. Яркие искры кружили в чёрном дыму. Мне было совсем немного лет. Наверное, около пяти. Потом помню только отрывками. Я сплю в каком-то переулке, я выпрашиваю еду у какой-то женщины на рынке. А потом яркий образ: передо мной стоит мужчина в высоких военных ботинках, чёрном плаще, под которым китель, на голове фуражка. Он даёт мне еды и говорит, чтобы я шёл за ним.  Мы сели в самодвижущуюся карету и куда-то поехали.
Мы приехали в какой-то лагерь. Высокие каменные стены с колючей проволокой по периметру, гравийные дорожки, площадки для тренировок, несколько корпусов, дети, подростки в камуфлированных штанах и майках цвета хаки. Я испугался, но мужчина объяснил мне это мой новый дом, а это мои новые братья. Я ему не поверил. Следующие семь лет я жил в лагере. Нас учили физике, математике, чтению, химии, медицине. Нас тренировали, как солдат. Мы учились стрелять из всех видов известного оружия. В десять лет каждому выдали личный револьвер. Учился я лучше всех на курсе, но вот, когда дело доходило до учений, я задавал слишком много вопросов. А зачем мы проникаем в этот дом? Зачем там в спальне «спят» куклы-дети? Зачем нас учат пользоваться огнемётами, если во всех странах, в то числе и нашем государстве, они запрещены? И почему мы должны всё это делать в этих идиотских масках?
Единственный экзамен, который я завалил, был по Политологии и основам государственной идеологии. Я никак не мог понять, почему на вопрос «Кого вы любите больше всего?» я должен был отвечать не «Родителей», а «Своего командира и верховного главнокомандующего», почему я должен был убивать всех, кто идёт против власти? И тому подобное. Из-за этого меня не включили в состав «отличников», которые были выбраны для первой в своей жизни боевой миссии уже в 12 лет. Отличники, пф! Они получили пять только по тому тесту, что я завалил, и то лишь потому, что за час до теста нам продиктовали, что мы должны отвечать. Хотя это было лишнее. Нам вдалбливали это каждый день.
В день миссии нас, оставшихся на базе, гоняли ещё жёстче и, когда мы обессиленные ввалились в бараки после отбоя, увидели довольных, весёлых «отличников». На их тумбочках стояли подносы с пирожными, которые мы видели только на новый год. Они наперебой рассказывали, как было весело и интересно! Как им выдали новые красивые маски, какие-то распылители и посадили на грузовики. Потом высадили в каком-то городе и, указав на толпу на площади, сказали, что эти люди желают смерти Верховному Главнокомандующему. После чего в баки распылителей залили что-то и сказали, что они должны опрыскать толпу как можно быстрее. Наши «отличники» окружили людей плотным кольцом и двинулись на них, распыляя жидкость из баков. Потом они с упоением рассказывали, как из ртов людей начала брызгать пена, как их глаза начали краснеть, как люди начали падать на землю, жадно глотая воздух. При этом «отличники» ели пирожные и смеялись. Ты понимаешь? Они были довольны собой! Они спасли Верховного Главнокомандующего. Дурдом. Все им завидовали. Все хотели быть, как они. А через месяц мы узнали, что им заливали в баки. Яд. Весь наш курс привели на завод, где этот яд готовился. Это был какой-то специальный сверхсекретный яд. Формула его была нестойкая, поэтому его нельзя было хранить. Яд готовился очень долго и постоянно поддерживался в состоянии полуготовности, когда же нужно было использовать его, часть сливали в другой чан и доводили до готовности. Система была очень сложная, но формула довольно лёгкая. Нам начали объяснять, как готовится яд, и что происходит с ним после распада. Что происходит с людьми под его действием, мы и так уже знали. Спустя пару дней нам было объявлено, что готовится повторная операция. Я попал в группу «счастливчиков». Но я не собирался убивать людей, тем более таким ужасным способом. Тогда я решил бежать. Ночью перед заданием я сложил в вещмешок все свои вещи, сменную одежду, конспекты, прихватил маску, револьвер, оделся и выбрался из барака. Насколько я знал, никому до меня и в голову не приходило бежать. Все тут были сироты, которые не знали дома кроме лагеря. Но такой дом мне был не по душе. Я пробрался к воротам, через которые в лагерь привозили продукты. Они были чуть неровные – как-то раз грузовик, разворачиваясь, врезался в одну створку, их так и не выровняли до конца. Я смог пролезть в щель и побежал в лес, который был через луг от лагеря. Когда я добежал до края луга, то упал в неглубокий ров. Затем я выбрался посмотреть на лагерь ещё раз и убедиться, что меня не обнаружили. В этот момент прозвучал взрыв. Это было потрясающее зрелище. Огромный оранжево-голубой гриб взметнулся над лагерем, ударной волной меня полоснуло по лицу и сбило в овраг. Знаешь, было чувство, что мне в лицо воткнули сразу тысячу игл. Я начал кататься по траве, в панике я рвал её и прикладывал к лицу. Через какое-то время боль чуть утихла, я на ощупь нашёл вещмешок и бросился от лагеря, прижимая к лицу руку с травой. Я ничего не видел и не чувствовал. Только острую боль в лице. Потом я отключился. Детский организм не выдержал.
Когда я пришёл в себя, то понял, что лежу в кровати, почувствовал запах дома. Именно дома. Запах домашней еды, любви и заботы. Помню, что слышал какое-то бормотание возле кровати, кто-то положил мне компресс на глаза. Потом я уснул. А когда проснулся, понял, что могу видеть. Сперва мутно и расплывчато, но потом зрение вернулась в полной мере. Помню, я лежал, смотрел в потолок и думал, где я? Как я сюда попал? До лица было больно дотрагиваться. Потом пришла женщина. Знаешь, у неё была такая нежная добрая улыбка. Я сразу вспомнил маму. Кажется, маму. Женщина сказала, что её зовут Дарья, и рассказала, как я тут оказался. Меня в лесу, оказывается, нашёл её старый знакомый – старик-отшельник. Он жил в лесу, и каждое утро выходил на поиски трав. Вот и нашёл меня. Она сказала, что это было несколько дней назад. После этого он принёс меня к ней и попросил приютить, сказал, что мне нужен покой и забота. Ты знаешь, я так хорошо это помню потому, что никто не был со мной так добр. Разве что мои настоящие родители, но их я почти не помню. Так вот, он принёс меня к ней и начал лечить. Два дня подряд приходил к ней, давал что-то мне пить, что-то ворожил, и вчера вечером сказал, что на утро я приду в себя. Поэтому она и заглянула проверить. Ты знаешь, или это какой-то побочный эффект от лечения старика, или от моей болезни, или просто потому, что я был счастлив того, я помню всё до мельчайших подробностей. Тот день отпечатался в моей памяти. Дарья ещё долго удивлялась, как я могу так хорошо всё помнить, я ведь был ещё совсем слабый. В общем, она рассказала мне, как я сюда попал, и спросила, не хочу ли я есть? Когда я сказал, что, наверное, хочу, она сказала, что пришлёт сюда с едой Петра и Софию. Это были её дети. Чудесные ребята чуть младше меня.
На следующий день я уже смог встать с кровати. Первое, что я сделал, я подошёл к старому грязному зеркалу в комнате, где я лежал. Увидел себя и испугался. Верхняя часть лица была сильно обожжена. Это были не термические ожоги, ну, не от огня или жара, это были химические ожоги. Мы часто видели такие у работников лабораторий в лагере. Я ещё удивился, почему никто даже виду не подал, что со мной что-то не так. И ты знаешь, в тот самый миг я полюбил Дарью, Петра и Софию. Всем сердцем. Мне захотелось кричать от радости. В этот день Дарья сказала мне, что я могу жить у них, сколько захочу. Я нашёл свою вторую семью, я стал помогать по дому, делал всё, что говорили. Я был счастлив. А потом я решил, что нужно поблагодарить старца. Вернее, знаешь, я не решил, а решился. Я узнал у своей новой мамы, как его найти, собрал корзинку с фруктами и пошёл к нему. Ты понимаешь, мне было страшно идти к нему. Он-то знал, скорее всего, откуда я пришёл. И чему там меня учили он тоже, наверное, понимал.
Я быстро нашёл его домик на лесной полянке, постучал, хозяин пригласил войти. Когда я вошёл, он стоял спиной ко мне и что-то резал. Потом повернулся и указал мне в угол комнаты. Там лежал мой вещмешок. Старец сказал, что нашёл это рядом со мной. «И ещё, – сказал он, – вот это» и протянул мне лист клевера. Тот самый, что сейчас у меня за лентой. Он объяснил, что нашёл меня, прижимающим к лицу траву. Когда он разжал мои руки, этот листик прилип к моему лицу. Теперь он будет всегда живым, как сказал тогда старец, потому, что впитал в себя часть химикатов, что попали мне на лицо. Да, кстати, благодаря ему, я полностью не потерял зрение. Потом старец предложил присесть. Он налил мне отвар из каких-то трав и осмотрел ожоги. Потом он спросил у меня, как я оказался в лесу, я ответил, что убежал перед самым взрывом и спросил, не знает ли он, что случилось?
Старец рассказал мне, что ходят слухи, будто один из больших чанов взорвался, из-за чего в атмосферу было выброшено огромное количество яда. Никто из лагеря не выжил. Он спросил меня, что было в тех чанах. Я сказал, что это был ещё не яд, а лишь его составляющая. Поэтому я не знаю её действия. Ну, вернее, мы оба знали, что с человеком делает взрывная волна, но вот о глобальных последствиях я ничего не знал. Он попросил написать меня формулы яда, я написал. Тогда он отложил лист, и мы продолжили. Он объяснил мне, что маска, которую я взял, должна защищать он всевозможных ядов и вредных веществ. Старец сказал, что ничего подобного раньше не видел и попросил оставить её ему. Я согласился, мне она была больше не нужна. Я нашёл свой дом, как я думал. Потом старец спросил, чему меня учили в лагере, и я начал рассказывать. Когда я закончил, он спросил, не хочу ли я продолжить обучение и узнать, как лечить людей? Я колебался, но потом решил, что это была бы хорошая профессия, согласился. С этого дня я жил у Дарьи и ходил на уроки к старцу. Его звали Дим. Учитель Дим. Так продолжалось несколько лет. Я учился в школе с Петром и Софьей, а по вечерам ходил к Диму. А потом, когда мне было, как тебе сейчас, в соседней деревне сильно заболел ребёнок. Люди позвали Дима на помощь, а он взял меня с собой. Когда мы пришли, у ребёнка была горячка, язвы по всему телу. Знакомые симптомы? В общем, Дим перепробовал всё. Мальчику не стало лучше. Тогда мы вернулись к нему домой и два дня подряд думали, чем ему можно помочь. Вечером второго дня Дим стукнул себя по лбу и подошёл к чему-то, завешенному старой тряпкой. Он сбросил её, и я увидел, что это была доска, в центре которой мелом была написана формула, которую я дал Диму, а всё остальное пространство занимали какие-то расчёты, записи. Мы стали напряжённо вглядываться в работу Дима и заметили, что такие симптомы были логичны, исходя из формулы. Дим просчитал, что будет дальше с мальчиком и начал судорожно выводить пентаграмму, которая могла помочь. Он хватал первое, что попадалось под руку, и расставлял на рисунке. В результате мы получили рабочую печать для лечения этой болезни. Когда мы вернулись к больному, мальчик уже умер, а его семья заболела тем же самым. Тогда Дим начал лечить их, и ему удалось! Я смотрел на всё это, как громом поражённый. Мой учитель только что придумал, как лечить новую смертельную болезнь. Это было, как волшебство. Когда мы вернулись, Дим был очень истощён. Он отпустил меня домой, но наказал вернуться на следующее утро. На следующий день он начал учить меня, как делать расчёты и рисовать пентаграммы. Учитель сказал, что не хотел давать мне этого так рано, но ситуация изменилась. Ещё пару лет всё было тихо, я почти освоил в новой для себя науке и делал успехи. И вот, когда мне было 19 лет, к моему уже совсем старому учителю прибежал гонец из города и сказал, что дочь губернатора больна. Дим спросил у него симптомы, и мы услышали то, чего и боялись. Болезнь пошла дальше. Тогда я понял, что отныне я должен решать эту проблему. Один. Я был виноват в этом больше, чем кто-либо из ныне живущих. Учитель начал собирать вещи, но я сказал, что пойду сам. Он благословил меня, и мы попрощались. Ты знаешь, мне кажется, он понял, что я уже не вернусь. Я побежал домой, поблагодарил за всё свою новую семью, попросил за всё прощения и сказал, что ухожу. Они тоже приняли эту новость нормально. Видимо, было во мне что-то такое, что все знали, что я уйду. Когда я уже собрал вещи и собрался уходить, к нам пришёл Дим. Он отдал мне мою маску, только он подогнал её по размеру, чтобы я мог её носить. Он сказал, что это для того, чтобы я не заразился, но я знал, что он видел, как меня дразнят дети в соседнем селе, а что уж говорить про город. Я поблагодарил его и одел маску. С тех пор я всегда в ней, никто не должен видеть моего лица. Я ушёл из дома, который стал для меня родным. Вот уже больше пяти лет я хожу от города к городу и лечу людей, больных новой чумой. Учитель отдал мне ту самую первую печать, которую сделал. Поэтому и предметы такие специфические, – закончил Патрик свой рассказ и улыбнулся Патриции, которая смотрела на него заворожёнными преданными глазами.
Они какое-то время просто смотрели друг на друга, не замечая, как они тянуться друг к другу, но вскоре их губы соприкоснулись и слились в нежном первом поцелуе двух влюблённых. Патрик сильнее прижал к себе девушку, а та положила свою руку ему на щёку. Нежно провела по ней вниз и опустила на грудь. Нежные прикосновения ласковой руки любимой девушки разожгли в груди лекаря огонь. Огонь, который сжигал все его страхи и сомнения. Он знал, чего хотел сейчас. Он хотел всю жизнь вот так прижимать к себе эту прекрасную девушку и чувствовать на своих губах сладковатый вкус её поцелуя. Неспешно они начали опускаться на землю, продолжая целоваться. Патрик оказался внизу, Патриция лежала на нём с прижатыми к груди руками. Одной рукой начала гладить лекаря по шее, запускать её в его длинные спутанные волосы. Патрик гладил её по спине, потом запустил пальцы обеих рук в её шикарные волосы и прижал её голову к себе сильнее. Поцелуи становились всё страстнее, одеяло было откинуто в сторону. Патриция приподнялась на руках и, игриво глядя в глаза Патрику, спросила:
– Так что, твоё лицо нельзя видеть даже мне?
Лекарь увидел, как сверкнул азартный огонёк в её глазах.
– Нет, нельзя, – включился в игру Патрик.
– Арр, – как дикая кошка зарычала Патриция и бросилась на Патрика с новой порцией поцелуев.
Руки девушки уже забрались под рубашку лекарю, когда влюблённые услышали какой-то шум сзади, а за ним и гнусный голос.
– Ты посмотри, вот они наши любовнички! А мы их по всей окрестности ищем.
Это были те двое рабочих, что приставали к Патриции возле паба. В руках у них были большие ножи, а на лицах довольные ухмылки. Патрик вскочил на ноги, скинув Патрицию, которая тут же спряталась за его спиной. Рабочие, помахав ножами, подступили на шаг к парочке.
 – Ну-ка, рыцарь, гони деньги господина Джонатана и свою ненаглядную. И без глупостей, руки подними!
Лекарь поднял руки, когда миниатюрная ручка девушки скользнула по его груди вниз и скрылась под плащом в районе пояса. Через мгновение послышались два громких выстрела, которые эхом отразились по всей рощицей, окончательно разбудив всех в округе лучше, чем первые лучи восходящего солнца.  Два глухих удара, и оба бездыханных тела лежали у ног лекаря, а в ласковой ручке с нежной кожей хрупкой девушки, которая стояла за спиной лекаря, дымился блестящий револьвер. Теперь ей было ради кого убивать. Она должна была защитить того, кого любила.