Лекарь. Глава 8

Жуткая головная боль, сырость, затёкшие конечности…Реальный мир встретил Патрика не очень дружелюбно. Только что он был в стране грёз, в которую отправился так внезапно из аптеки, а теперь уже он лежит на холодном каменном полу в полумраке и не может пошевелиться.  Лекарь попытался приподнять голову, чтобы осмотреться, но шея тоже затекла. Хрипло выдохнув, он снова повалился на пол.
– Я смотрю, Вы наконец-то очнулись, – услышал лекарь откуда-то слева.
Несколько лёгких шагов, шелест ткани, и вот уже перед ним стояли два потёртых сапога. Голос звучал дружелюбно, но всё равно Патрик отчётливо представил ,как сейчас один из них встретится с его лицом.
– Давайте я Вам помогу. Давайте-давайте, ещё чуть-чуть.
С этими словами незнакомец взял его за плечи, силясь посадить, но это было ему явно не по силам, и Патрик принялся, как мог, помогать ему. В результате у них всё-таки получилось задуманное, и лекарь смог осмотреться получше. Из того, что он мог увидеть, получалось, что он и ещё как минимум один человек сидят в довольно просторной темнице, предположительно под землёй. Стены и пол были выложены из больших серых каменей, из таких, как и во всём городе. Было лишь одно исключение: эти камни были насыщенного серого цвета от влаги, которая постоянно скапливалась на них. Кое-где на полу лежало наполовину прогнившее сено, кое-где свежее. В стене слева от лекаря была низкая массивная дверь, напротив и сзади, под самым потолком, были пробиты небольшие отверстия, выходящие, как он понял, на улицу. Вдоль стены напротив находился длинный стол, уставленный всевозможными колбами, пробирками, бутылями. Справа от него в углу стоял большой котёл и рядом ещё один поменьше.
Из-за спины Патрика медленно вышел человек. Мужчина средних лет, болезненного вида, в стареньком грязном, но некогда белом, халате. Незнакомец был невысокого роста, очень худой, словно высушенный.
– Специальный отряд военных лекарей, не так ли? – спросил мужчина с интонацией скучающего человека и улыбнулся.
Улыбка изменила его. До этого перед лекарем стоял старый, доживающий свой век, человек, который всё уже видел. Сейчас же с Патриком говорил человек, у которого впереди ещё вся жизнь, который ещё не забыл свой звонкий смех и игры с друзьями на речке, или в лесу, или на заднем дворе. И эти изменения больно кольнули лекарю в сердце.
– Откуда Вы знаете? – хотел спросить Патрик, но язык его не слушался. В горле всё пересохло.
Мужчина молча развернулся и пошёл к столу, взял с него стакан с прозрачной жидкостью и вернулся к собеседнику.
– Сам был таким. – Сказал он мягко и протянул Патрику стакан. – Пейте. Это простая вода, – добавил он, видя замешательство лекаря.
С огромным трудом Патрик поднял руку и взял стакан из рук мужчины. Ещё сложнее было не пролить его содержимое на и без того влажный пол. Но вот прохладное стекло коснулось пересохших губ лекаря, и вода, глоток за глотком, начала наполнять его жизнью.
– Извини, чашечку бодрящего кофе предложить не могу, – горько усмехнулся мужчина, принимая из рук Патрика пустой стакан и возвращая его на место.
– Ну, рассказывай, как тебя сюда занесло? Мы ведь можем перейти на «ты»? – Патрик кивнул и начал разминать руки и ноги.
–  Я надеялся, что сперва ты мне расскажешь, что тут происходит.
– Ну, можно и так, – согласился мужчина. – Во-первых, разреши представиться. Зовут меня Роман. Как я уже говорил, я тоже был лекарем. Как и ты, я пришёл в этот город несколько лет назад и попал сюда, – он обвёл рукой темницу. – Твоя очередь представляться. Кто ты? Куда шёл?
– Похоже на допрос, – сухо ответил Патрик.
– О, нет! Ни в коем случае, – поспешил разуверить его Роман. – Просто в моей стране принято узнавать, с кем ты говоришь прежде, чем сказать что-то лишнее, уж прости меня.
Мужчина сделал лёгкий поклон. Патрик уже встал на ноги и ответил ему тем же.
– Что ж, возможно, я забыл правила этикета. Меня зовут Патрик. Я иду на восток.
– Лаконично. А позволь узнать, зачем тебе на восток?
– Ты, должно быть, слышал, что где-то на востоке есть или человек, или лекарство, или ещё что-то, что лечит любую болезнь?
–Ха! – Вырвалось у Романа, и смех его эхом заполнил всю темницу. – Прости меня, но там, откуда я родом, говорят, что эта панацея есть на западе. И только там.
– А откуда ты родом? – с замиранием сердца спросил Патрик, уже зная ответ.
– Я из страны, которой уже нет, но она была к востоку отсюда, мой друг.
Патрик сел обратно на пол, закрыв лицо руками.

Серый потолок, сырой пол. Патрик лёг на спину, глядя стеклянными глазами сквозь потолок куда-то далеко. Куда-то в себя. Вот так оборвались все его мечты. Разом. Должно быть, так обрывается жизнь искусным ударом топора палача. Лекарь снова сел, снова лёг. Закрыл глаза руками. Он не знал, сколько пролежал так. Всё это время Роман сидел молча за своим столом.
Патрик не знал, как долго он вот так пролежал, ощущая в себе жуткую пустоту. Пустоту, пожирающую его изнутри. Хотелось ничего не делать, ничего не чувствовать. Лежать на этом холодно полу, свернувшись на старой соломе и просто ждать, что будет дальше.
– Расскажи мне свою историю, – вдруг прорезал тишину хриплый голос лекаря.
Он всё так же лежал, закрыв рукой глаза. Роман отложил листы бумаги, которые просматривал, и повернулся к Патрику.
– Что конкретно ты хочешь услышать?
– Всё, что можешь мне рассказать.
– Ну, думаю, не всё тебе будет интересно, а главное полезно. Во-первых, я тебе расскажу, в какую передрягу ты попал. В этом городе есть правитель. Жестокий, сильный. Называет себя Первосвященником. Как я понял, первые, что он сделал – объявил всех лекарей и шаманов исчадиями Ада, врагами народа и наградил их прочими не менее жуткими титулами. Не знаю, за что он так их невзлюбил, но всех лекарей, зашедших в город, тут же ловили и бросали в эту темницу. Я был один из первых. Не знаю, в чём причина, но следствие ужасно. Всех лекарей, кроме меня, казнили через пару дней. Да ещё как казнили! Весь город собирается на центральной площади, Первосвященник толкает речь, а потом праздник. Да-да, праздник! Я так понял, что это главное развлечение в этих землях.
Патрик слушал, но мысли его были далеко, и он даже не осознал, что у него осталась пара дней.
– Я смотрю, тебе это не интересно, тогда я продолжу. Ты спросил, откуда я? Да, я пришёл с Востока. Обучался в Восточной Академии Алхимии и Лекарства. И вдруг началась война. Жуткая гражданская война. Работы прибавилось. Ты  не представляешь, сколько новых ядов придумали в первые годы, а сколько взрывчатки. А эти вечные зачистки, рейды. Я себя ненавижу за всё это, но что я мог? Я ж солдат, мне приказывают – я делаю. Шли годы, война набирала обороты. И вскоре у мятежников хватило сил напасть на нашу академию. Целая армия, хорошо вооружённая, многочисленная, подошла к нашим стенам. Академия держалась, сколько могла, но всё-таки пала. Когда уже стало ясно, что нам не справиться с ними, офицеры начали бежать, как крысы с тонущего судна.
Помню, я был в лаборатории с остальными, когда увидел, что главный лекарь нёс куда-то огромную сумку. Я последовал за ним потому, что давно подозревал, что он тоже собирается бежать, и я был бы не против к нему присоединиться. И я не ошибся. Я крался за ним до люка, который тот открыл специальным ключом, затем по длинному коридору, а когда я вышел на поверхность, он уже бежал на восток. Я подумал, что идти за ним бессмысленно – там сплошная пустыня до самых гор. К тому же я ничего не взял с собой из еды или воды и очень сомневался, что старший лекарь захочет со мной делиться. Правда, сейчас я вспоминаю, что в горах была большая пещера. Возможно, он хотел спрятаться там. Кто знает? Но тогда у меня за спиной горела Академия, а я поспешил убраться на запад.
Мне чертовски повезло. Все силы были стянуты под стены Академии, и границы почти не охранялись. Я еле пересёк пустыню, по пути мне попался только один оазис, но и тот охранялся войсками мятежников. Дойдя до первого леса, я, помню, начал есть траву и листья, потом я чуть пришёл в себя и начал искать воду и ягоды. Так прошло несколько дней, постепенно я вышел из леса к поселению людей. Я не знал, как там меня встретят, но скорее всего не очень дружелюбно. Даже если это были не мятежники, они должны были слышать или даже на себе ощутить все ужасы наших карательных рейдов.
Я дождался ночи, украл чью-то одежду и кое-какую еду, после этого побежал дальше на запад. Я долго шёл, иногда ехал, работал за еду, лечил людей. Было страшно, признаюсь. Я был не последним человеком в Академии, и часто бывал на людях. Чаще, конечно, в маске, но не всегда. Меня могли узнать, но мне везло. Я толком не знал, куда иду, знал только, что война ещё не добралась до запада. Я знал, что западная Академия взорвалась, но я искал не Академию, а мир. Помню, как я обходил осаждённую столицу. Лондус горел. А я дважды чуть не попал в плен. А потом я пришёл в этот город. Казалось, что всё, я на западе. Тут нет мятежников, и я буду в безопасности. Но…
Стоило мне зайти в этот Богом забытый городок, как жизнь моя переменилась. Я совершил ту же ошибку, что и ты, когда зашёл в аптеку за травами. Первосвященник издал указ, в котором постановил, что любой незнакомец, который будет спрашивать в аптеке определённые травы, должен быть немедленно задержан и доставлен к нему. Я оказался первым, но спустя какое-то время лекари и алхимики стали часто захаживать сюда. Кто-то бежал с фронта, кто-то на фронт. И все попадали в ловушку Первосвященника. Пойманных лекарей называли шаманами, винили во всех бедах и казнили.
– Откуда такая нелюбовь к нам? – впервые подал голос Патрик.
– А чёрт его знает. Он не особо распространяется на эту тему – сколько я уже тут, а так ничего и не узнал.
– Кстати, почему ты тут так долго?
– Хе, есть у Первосвященника один секрет…

Внезапно речь Романа заглушил грохот. Тяжёлая железная дверь открылась настежь и в помещение ворвались четверо крепких парней в чёрной одежде. Двое схватили Патрика, как пёрышко, подняли его в воздух и вынесли в тёмный коридор. Краем глаза он заметил, как двое других громил окружили Романа, тот что-то схватил со стола и поспешил на выход. Громилы несли Патрика по пустому коридору, и лишь эхо их торопливых шагов блуждало в этих стенах. Иногда в стенах попадались сгустки черноты, должно быть, двери или ответвления, Патрик не знал. Вскоре коридор расширился, и перед Патриком выросли огромные двери, обшитые золотом. Двое громил, которые шли сзади с Романом, открыли их, и лекаря внесли в просторный кабинет. /…/. На всю стену напротив двери, в которую внесли Патрика, было огромное окно с выходом на балкон и тяжёлыми шторами. Патрика провели в центр кабинета. Оставив его там, громилы удалились. Слева была небольшая дверь, справа камин. Перед окном стоял массивный стол из тёмного дерева, за столом – кресло с высокой спинкой. Всё выглядело очень дорого, но неуютно. Будто от каждой статуэтки, каждого резного узора на столе и даже от камина веяло холодом. Патрик оглянулся, двери были закрыты, а Роман что-то торопливо смешивал на небольшом столике слева от дверей.
В кабинете было тихо и, похоже, никого кроме двух лекарей не было. Тишину нарушало только постукивание ножа Романа по дощечке, на которой он нарезал сушёные травы. Вдруг справа послышался щелчок, и небольшая дверь открылась. В проёме показался внушительного вида мужчина с бритой головой и широкими усами. На мужчине был чёрный мундир и высокие начищенные сапоги. За дверью Патрик увидел небольшую комнату с множеством шкафов и ящиков. На полках лекарь успел заметить несколько лекарских масок, что-то похожее на плащ-палатки и несколько сумок, сваленных в углу у двери. Мужчина закрыл на ключ и только потом повернулся к лекарям. Роман за спиной Патрика что-то промямлил и снова принялся шинковать травы. Тем временем бритоголовый, не глядя на Патрика, прошёл к столу. И только, когда он уселся в громадное кресло, посмотрел на лекаря.
– Кто это тебя так, красавчик? – спросил громила низким громоподобным голосом и рассмеялся своей же шутке.
Патрик только сейчас понял, что он без своей маски. Тут же лекарь понял, что там же, где и его маска, его вещи, записи и револьвер. Скорее всего, всё это в той комнатке слева от него. Молчание затянулось.
– А, можешь и не говорить. Всё равно такому уроду только два дня осталось жить, – громила снова расхохотался. – Завтра у трудяг времени не будет на тебя смотреть, а вот послезавтра – самое то. Тут, кстати, один старикан всеми любимый умирает. Как раз завтра преставиться должен, а нет, так мы поможем. А послезавтра ты ответишь за свои злодеяния и отравление этого «уважаемого человека, который так много сделал для своего города и родных».
От очередного приступа хохота задребезжали стёкла, и Патрик поморщился. Первосвященник поднялся, прошёл к окну, заложил руки за спину и уставился на улицу.
– А теперь проваливай. Стража выведет тебя, – кинул он лекарю через плечо.
Однако Патрик ещё не получил ответы на свои вопросы и не был намерен покидать кабинет без них. Он поймал себя на мысли, что его заполняет безоговорочная уверенность в себе. Только что лекарь выслушал свой смертный приговор, но ему было совершенно всё равно, он абсолютно точно знал, что сумеет выбраться отсюда раньше, чем стража потащит его на эшафот. Но для этого Патрику нужны были ответы, поэтому он не двинулся с места.
– Ну? – рявкнул Первосвященник.
В этот момент Роман, видимо, дёрнулся и полоснул себя ножом по пальцу, негромко ойкнув. Решение пришло к Патрику мгновенно.
– Я должен остаться и помочь Роману.
Первосвященник всё ещё продолжал смотреть в окно.
– Зачем ему помощь? Он и сам неплохо справляется. Да, Роман?
Имя своего пленника Первосвященник произнёс с издёвкой, чтобы подчеркнуть всю его ничтожность. Роман посмотрел на Патрика непонимающим взглядом, но в глазах молодого лекаря читалась только непоколебимая уверенность и твёрдость. Тогда Роман набрался сил и, стараясь не запинаться, произнёс:
– У меня сегодня почему-то трясутся руки, боюсь ошибиться с пропорциями, ваше Светлейшество.
Повисла гробовая тишина.
– Пропорции – это важно. Ведь так? – прогремел Первосвященник.
– Конечно, о Светлейший! Любая ошибка может быть смертельной.
Размытое отражение Первосвященника в грязном стекле оскалилось.
– Хорошо, пусть остаётся.
Патрик поспешил присоединиться к Роману, который уже передал ему нож.
– Что мы делаем? – одними губами спросил Патрик.
– Просто делай, как я, – еле слышно ответил Роман.
Вскоре все травы, которые принёс Роман, были мелко нарезаны и лежали на доске небольшими кучками, из которых Патрик под присмотром старшего коллеги набирал определённые дозы и смешивал их в ступке. Он понятия не имел, что готовит, но Роман очень переживал, чтобы тот не ошибся даже на миллиграмм. Вскоре Роман сказал остановиться, в ступке находилось немного коричневой однородной массы, которую тут же пересыпали на белоснежную тарелочку. Разровняв смесь на тарелочке, Роман отнёс её на стол Первосвященника.
Как только тарелочка коснулась стола, Первосвященник обернулся и сел в кресло. Затем он извлёк из нагрудного кармана небольшую трубочку, приставил её к носу и жадно втянул в себя половину смеси, затем, переставив трубочку к другой ноздре, втянул и другую. Лекарь почти сразу увидел изменения. Зрачки расширились, взгляд сделался стеклянным, а на лице появилась омерзительная улыбка.
«Ясно, наркотик. Так вот какой секрет у его Светлейшества».
Такой шанс нельзя было упускать. Роман, сутулясь, быстрым шагом вернулся к столу и начал быстро собирать инструменты, но Патрик перехватил его руку, давая понять, чтобы тот не торопился. Глаза Романа округлились, он пожал плечами. Всё его существо будто кричало Патрику: «Что ты ещё задумал? Хватит играть с огнём!». Но так было нужно. Это он смог прочитать в тяжёлом взгляде лекаря, в его глазах, которые смотрели прямо, не моргая, из-под нахмуренных бровей.
Роман тяжело вздохнул и, казалось, подчинился. В Патрике он увидел то, чего уже давно не видел, глядя в зеркало. Сила, воля, жажда жить. Сам он уже давно смирился, что умрёт в этих серых, бездушных, холодных стенах, но этот парень… Парень, которому только что вынесли смертный приговор. Он сражался, он боролся за свою жизнь. И Роман не смог ему отказать не потому, что испугался его или просто привык подчиняться, нет. Он захотел ему помочь, захотел сделать всё, что в его силах, чтобы этот молодой парень со страшными шрамами на красивом лице смог выйти отсюда и продолжить свой путь.
– Ты там что, уснул? – рявкнул Первосвященник и громко засмеялся, найдя эту шутку необычайно смешной.
– Нет-нет, я уже собираюсь, просто руки всё ещё трясутся.
– Ваше Светлейшество, – начал Патрик, – раз уж мне всё равно суждено умереть, могу я узнать настоящую причину. Почему Вы так не любите лекарей?
– Ты хочешь знать причину? Я расскажу, почему я не люблю ваше племя. Племя гнусных уродов. Племя крыс! Ты знаешь, кем я был до этой проклятой гражданской войны? До этой мясорубки? Я был честным грабителем! Главарём великолепной банды! Мы держали в страхе все Восточные земли! А потом началась война. Дела пошли хуже. Раньше только мы грабили людей, а теперь ещё и король. Многих талантливых головорезов забрали в армию, другие ушли к повстанцам, наслушавшись этих дурацких баллад. Глупцы! Банда стала меньше, денег стало меньше, уважения стало меньше! – Первосвященник закрыл глаза, потом резко их открыл и рявкнул так, что стёкла зазвенели, – Ты ещё тут?! Живо выметайся отсюда!
У двери зазвенели склянки, и Патрик услышал быстрый топот и грохот закрывающейся двери. Роман убежал.
– Ты чего уставился? – спросил Первосвященник у Патрика.
– Вы не договорили, – осторожно напомнил лекарь.
– А не слишком ли ты любопытный для покойника? – и громила снова расхохотался. – Я был богат, знаменит, а как всё закончилось? Ты не знаешь? А я расскажу тебе, видно, ты совсем тупой, если не знаешь. Это было осенью, точно помню. Земля была сырая, но солнце ещё грело. Мы стали лагерем в небольшой роще возле границы с восточной пустыней.  Там было тише, чем возле столицы. На рассвете часовой, будь он проклят, сукин сын, уснул.  И тогда на нас напали. Угадай, кто? Твои собратья, долбанные докторишки. Все в своих дурацких масках, с огнемётами. Они просто спалили наш лагерь. На меня упала палатка, и только поэтому я выжил. Когда солнце было в зените, я смог выбраться из-под завалов. От лагеря почти ничего не осталось, всё сгорело. Никогда не забуду этот отвратительный запах – запах жжёной плоти. Запах сгоревших тел твоих друзей, товарищей. До ночи я пробыл в лагере в поиске чего-нибудь полезного. Почти всё, что было у меня в палатке, сохранилось. К вечеру я двинулся на запад, собрав все свои вещи. Я думал, что так будет правильнее, лекари же пришли из пустыни. Но я ошибся. Через несколько часов я наткнулся на их лагерь. Ты понимаешь, это была не зачистка! И не заказ! Они просто шли маршем и по пути сожгли наш лагерь! Я был зол, я был сам не свой. Я прокрался в их лагерь и перерезал их всех! Одного за другим! Парадокс, последними я убил дозорных. Застрелил. Но допустил одну ошибку. Я был слишком одурманен кровью и не проверил чистоту своей работы. Какой-то везунчик выжил и даже неплохо меня рассмотрел. Через два дня я уже повсюду натыкался на свои портреты с обещанным вознаграждением за мою голову.
Нужно было что-то делать, ты понимаешь? – Патрик подумал, что Первосвященник совершенно забыл, с кем говорит, и просто хотел высказаться. – И вот однажды я забрёл в какой-то городок, который тоже пестрил моими плакатами. Сначала всё шло гладко, но меня узнали. Пришлось прятаться по подворотням, подвалам и ждать ночи. Ночью я узнал, что все дороги перекрыты и город окружён. Незаметно выбраться я бы не смог. Тогда я залез через окно в небольшую церквушку и решил переночевать там.
Вдруг в дверь постучали, и Первосвященник прервал свой рассказ. Одна из створок двери приоткрылась, и в просвет прошмыгнул щуплый парень-подросток в пёстром наряде с лютней в руках.
– Ваше Светлейшество, разрешите подать ужин? – звонко прокричал он.
– О, самое время, – Первосвященник широко улыбнулся.
Тут же двери широко распахнулись, и поварята вкатили в комнату несколько тележек с разнообразными яствами и напитками. Все они остановились возле стола и, раскланиваясь на бегу, покинули комнату. Паренёк между тем остался. Он закрыл двери и сел на небольших ступеньках, которые примыкали к помосту рядом с книжным шкафом. Первосвященник подкатил к себе одну тележку, не вставая с кресла, и взял руками кусок куриного филе, обжаренного в сухарях. У Патрика рот наполнился слюной.
– Лекарь, помнишь я говорил про баллады, которые прельстили моих головорезов? Хочешь послушать? – спросил с набитым ртом хозяин кабинета, и куски курицы вперемешку со слюной посыпались на его мундир. – Шут, сыграй ему ту, про Короля.
В глазах паренька отразился ужас.
– Вы уверены, Ваше Светлейшество?
– Конечно, чёрт побери, я уверен! – рявкнул Первосвященник, и остатки непроглоченной курицы покрыли стол.
Шут дёрнулся и быстро схватился за лютню. Потом его пальцы ударили по струнам, и он запел. Патрик слышал много певцов, но ни разу не встречал такой голос на протяжении всего своего дальнего путешествия. Это было необычайно красиво, казалось, что ангелы спустились с небес и прикоснулись  к душе лекаря. Его воображение чётко и ярко рисовало картины, которые лил на своих слушателей парень с помощью струн  и своего голоса. Слова этой песни лекарь в тот день не запомнил, но она часто встречалась ему в походе.
Трули-трули,тру-ля-ля
 Расскажу я вам сегодня,
 Как свергали Короля!

 В один прекрасный ясный Божий день,
 Бросил Дмитрий свой ржавый плуг,
 Да не потому, что было ему лень,
 Не потому, что нет мочи поднять рук.
 -Хватит, братцы, спины гнуть,
                Ради злого Короля.
 И ударил себя в грудь,
                так, что вздрогнула земля.
 Полетел над полем шёпот,
                Долетел слух до села.
 В городе был слышен ропот,
             Крик ворвался в покои Короля.

 Трули-трули,тру-ля-ля
 Расскажу я вам сегодня,
 Как свергали Короля!

 Приказал он сжечь деревню,
               Отравить всех крестьян ядом,
 И возвал он к силе древних,
             К алхимикам, что были рядом.
 И пришли чёрные люди,
                Распыляли свою смерть.
 Но не получили всё на блюде,
                Ведь людей в деревне нет.
 Ночью все ушли в подполье,
                И в лесах ковали сталь.
 Чтобы дать отпор короне,
                Выступило войско вдаль.

 Трули-трули,тру-ля-ля
 Расскажу я вам сегодня,
 Как свергали Короля!

 Войско шло, не замечая,
                На пути своём преград,
 А Король всё спал, не зная,
             Что потерял гарнизон солдат.
 Лорды в замках затаились,
                Оживился честной люд.
 - Поскорее б уже явился,
                В наших земли Баламут.
 А мятежный Дмитрий маршем шёл,
            Пополнялась людьми его орда.
 И во всех городах и сёлах он нашёл,
     Братьев, уставших от тяжкого ярма.

 Трули-трули,тру-ля-ля
 Расскажу я вам сегодня,
 Как свергали Короля!

 Озарилось небо вспышками,
                Воздух порохом запах,
 Это Дмитрий брал с братушками,
                Город славный Карилах.
 Долгий бой был, много крови,
            Наконец-то выдохлись войска,
 Но Дмитрий не повёл и бровью,
            Вышел перед всеми и сказал:
 - Что ж вы, братцы, руки опустили?
           Что же вы не бъётесь до конца?
 Или вы забыли, как голодом морили,
 Этот Лорд вас, а его отец вашего отца?

 Трули-трули,тру-ля-ля
 Расскажу я вам сегодня,
 Как свергали Короля!

 Поднялось тогда лихое войско,
           Налетело на крепостные стены,
 Как волна об скалы бьётся,
  И не выдержали стены силы смелых.
 Покидала стража револьверы,
        Бросили свои бойницы пушкари,
 Да упали пред народом на колени,
            И сотрясали воздух их мольбы.
  Пожалел тогда их Дмитрий,
               Принял всех он в свою рать,
 А вот Лорду с его свитой,
                Было уж не сдобровать.

 Трули-трули,тру-ля-ля
 Расскажу я вам сегодня,
 Как свергали Короля!

 Той же ночтю прибежали,
                с Северных земель послы,
 И просили, умоляли,
                Чтобы и их детей спасли.
 Не стал Дмитрий долго думать,
                Выступил с утра в поход.
 Мрачен, грозен, словно буря,
                Встал у замковых ворот.
 Увидав лихое войско,
                Убежал трусливый Лорд,
 И на трон села геройски,
                Дочь, прославившая род.

 Трули-трули,тру-ля-ля
 Расскажу я вам сегодня,
 Как свергали Короля!

 Открылись дубовые ворота,
  И на белоснежном красивом коне,
 Появилась дочка лорда,
     Таких Дмитрий не видал нигде.
 Княжна Дарья пригласила,
                Полководца на обед,
 Так она его пленила,
       Что он не смог ответить "нет".
 Поднимая кубок мёда,
      Княжна сказала звучный тост:
 - Пусть будет слышан глас народа!
    И вторил ей влюблённый гость.

 Трули-трули,тру-ля-ля
 Расскажу я вам сегодня,
 Как свергали Короля!

 Спустя неделю обвенчались,
         Cкрепив тем самым свой союз,
 А через день уже прощались,
          Собирался в новый поход муж.


Шут кончил петь. В его лице уже не было страха, казалось, что он унёсся куда-то далеко отсюда. Туда, где ему хорошо и уютно. Но тем больнее было его возвращение к реальности. Первосвященник, который во время песни постоянно подливал в свой бокал вина из большого глиняного кувшина, к концу задремал. Но теперь, когда в комнате установилась мёртвая тишина, он громко всхрапнул и проснулся.
– Как ты смеешь петь эту мерзость? – взревел хозяин города, забыв о своём приказе. – Что? Тоже на виселицу захотел?!
– Но Ваше Светлейшество! – начал оправдываться побледневший юнец.
– Проваливай! – крикнул Первосвященник, при этом он плевался и покрывал стол кусочками еды.
Шуту не нужно было повторять дважды. Спустя мгновение в комнате опять были только лекарь и Первосвященник.
– Ты тоже проваливай! – уже тише сказал хозяин и засопел.
Стало понятно, что больше от него ничего не добиться. Лекарь развернулся и вышел из кабинета. Как только дверь закрылась, охранники взяли его под руки и увели. Когда Патрика втолкнули в камеру, Роман всё ещё расставлял опустевшие бутылочки по местам. Патрик лёг на сено, заложив руки за голову. Прошло несколько минут, а Лекарь так же лежал с закрытыми глазами. Роман навёл порядок на столе и сел на сено недалеко от своего сокамерника. Но спокойно ему не сиделось. Старый лекарь слишком долго был один, и ему не терпелось поговорить, к тому же он планировал обсудить странное поведение своего коллеги у Первосвященника и узнать, о чем они говорили после его ухода. Но Патрик лежал неподвижно и молча, а Роман не решался вмешиваться в его мысли. Вдруг Патрик резко сел и потёр руками лицо, будто после долгого сна.
– Что он говорил про старика, который завтра должен умереть? – сходу спросил он Романа.
– Ну, не могу сказать точно, но думаю, что это один из так называемых «праздников Первосвященника». Так их называют стражники. Обычно это любое событие, по случаю которого в городе объявляется выходной, а Первосвященник лично выходит к людям. Это может быть чья-то смерть, чей-то день рождения. Не важно. Важен сам факт, таким образом Первосвященник укрепляет любовь людей к себе. Устраивается пир для всех, выдаются ничтожные премии, но люди счастливы. А вечером Первосвященник идёт в единственный в городе ресторан, куда ходят только приезжие, местных даже не пускают, и всю ночь гуляет. Думаю, именно поэтому он и решил отстрочить твою казнь. Чтобы не отвлекаться от запланированного ужина, да и, я думаю, он не хочет слишком баловать людей.
– Занятно, – медленно проговорил Патрик.
В это время сокамерники услышали негромкий стук. Повернувшись на звук, Патрик увидел в маленьком окошке под потолком своего ворона. Тот с любопытством смотрел на своего хозяина и комнату.
– Зигфрид! – радостно воскликнул лекарь.
Ворон негромко каркнул в ответ и слетел к хозяину на плечо.
– Извини, дружище, угостить ничем не могу, – нежно проговорил лекарь, поглаживая ворона по голове.
Роман встал и подошёл к столу, из-под него он достал небольшую коробочку и вернулся к Патрику. В коробочке оказались старые сухари, которые Роман, видимо, очень давно откладывал на чёрный день. Старый лекарь протянул открытую коробку ворону. Зигфрид посмотрел сначала на коробку, потом на Романа, потом на Патрика и лишь после того, как убедился, что всё в порядке, нырнул клювом в коробку.
Ворон сидел на плече у своего хозяина, одной лапой он держался за плечо Патрика, а второй крепко держал сухарь, от которого периодически отламывал кусочки своим мощным клювом. Лекарь теперь сидел рядом с Романом, который время от времени нежно поглаживал Зигфрида по крыльям и животу. Было видно, что лекарь соскучился не только по людям. Ворон не возражал и даже, казалось, был польщён таким вниманием.
Вскоре в глазах Патрика загорелся какой-то огонёк, и он словно преобразился.
– Роман, дай-ка мне лист и чем писать.
А за окном начали зажигаться первые звёзды, и этот сумасшедший день подходил к своему завершению.