Волшебная уха

Когда меня спрашивают, верю ли я в волшебные силы, я уверенно отвечаю: «Да!". А основанием к той вере стал один случай, теперь уже из далекого, но незабываемого моего детства. Моя мама болела третий год. Болезнь накрепко приковала ее к постели. Отец с раннего утра и до позднего вечера работал, и потому основная часть домашних работ и забот о больной маме лежала на детских плечах  моих старших сестер, еще неокрепших для такого жизненного груза.
Обедать отец приходил всегда домой, и перед тем, как сесть за стол спрашивал маму:"Ну как, мать, сегодня себя чувствуешь?". "Да вроде бы получше, - отвечала мама, желая успокоить отца этим ежедневным ответом, и тут же переводила разговор в его сторону, - ты-то сам как? Замучался, наверное? - и, жалея, просила отца, - в выходные то не ходи на работу, отдохни, переживем как-нибудь нужду". "Ничего со мной не случится, ты давай поправляйся, тогда и отдохнем вместе, - отвечал отец и добавлял для уверенности, - и не такое видел". И он нисколько не преувеличивал.
В детском возрасте отец остался сиротой. С десяти лет работал в старательских бригадах, мыл золото. В зрелом возрасте прошел две войны. С последней, Великой Отечественной, вернулся инвалидом после тяжелого ранения и с последствиями от тяжелой контузии, но с крепким характером и несломленным духом. Разговор своих родителей я слушал, молча, зная примерно наперед, что они друг другу скажут, понимая своим детским умом, что эти ежедневные слова нужны для того, чтобы жила и выздоравливала моя мама. После разговора отец садился есть. Поев, не вставая из-за стола, курил. После чего, положив руки на стол, склонял на них свою кудрявую голову и моментально засыпал.
Я, глядя на отца, спящего за столом, никак не мог понять его поведения. Лишь много лет спустя, когда я работал на освоении Крайнего Севера высотником, мне не раз самому довелось испытать такое состояние - состояние сытого обморока после регулярной тяжелой работы - и понять отца правильно.
И в тот сентябрьский день, который принес мне весточку от счастья и стал для меня незабываемым, отец, как всегда, придя на обед домой, первым делом спросил маму, тяжело болевшую уже три года, о ее самочувствии,на что мама ответила ему совсем необычным рассказом: "Ты знаешь, Сережа, мне сегодня приснился сон, и во сне я ела уху из ершей. И после этого мне так легко стало, как будто бы я и не болела никогда, Проснулась - боли в теле нет. Попробовала встать - сил не хватало, ноги не слушаются, хотела руками помочь - снова все тело боль прорезала. Я легла. Лежу, а запах и вкус той ухи чувствую. Мне кажется, поела бы я ее и выздоровела". Отец слушал рассказ мамы молча. Я стоял рядом.
Дослушав, отец сказал:
- Осень, рыба в ямы скатилась, но ерши живут оседло, редко покидают, то место, где летом бились. Вот завтра доделаю свой задел, а в воскресенье с сыном сходим, порыбачим, даст Бог, поймаем на уху.
- Ну вот, опять тебе не отдохнуть, - возразила мама.
- На том свете отдохну, а на этом надо жить, детей растить, - ответил отец и, улыбнувшись, обнял меня своей сильной рукой.
А у меня к концу разговора родителей уже был разработан план на завтрашний день. Я решил тайком от сестер и родителей идти ловить ершей. Место, где летом ловились они, я знал. И мне оставалось только приготовить наживку и проверить снасти для предстоящей рыбалки. Когда отец, пообедав, ушел на работу, я накопал под черемухой червей. Отобрал самых толстых, зная, что ерши любят такую наживку. А чтобы не привлекать внимания сестер, подготовил и взял для рыбалки три закидушки, которые вполне незаметно уместились в моей старой школьной сумке.
На следующее утро, проснувшись с рассветом и наскоро позавтракав, я положил в свой походный котелок пригоршню соли, ломоть хлеба и три сырых картофелины. На вопрос старшей сестры: "Куда ты собираешься?" я, зная наперед, что меня одного на реку не отпустят, ответил, что иду с ребятами ловить певчих птиц и, получив разрешение, быстро вышел за ворота. По пути прихватил в дровянике свою старую школьную сумку, в которой лежало все необходимое для предстоящей рыбалки.
Утро было прохладное. Темно-синий купол осеннего неба растворял свои краски в водах озера, до которого я дошел на одном дыхании. Пройдя через прибрежный луг напрямую, подошел к берегу реки и направился вдоль него к песчаной косе, где летом с друзьями загорал, купался и ловил рыбу. Спустившись с крутого берега на песчаную косу, без промедления начал разбирать и готовить свои снасти. Коса от берега уходила вглубь реки. С левой стороны была отмель, и летом на ней ловились, в основном, одни чебаки. А с правой стороны было сразу же глубоко и там, кроме ершей и пескарей, летом никакая рыба не клевала.
Размотав первую закидушку, я  насадил на крючки червей и закинул ее по правую сторону косы, закрепил леску на сторожке и прикрепил к ней маленький колокольчик, чтобы не прозевать поклевку. Но только я стал разматывать вторую закидушку, как услышал звон колокольчика. Быстро подбежал и начал выбирать свою снасть из воды. И как же я был рад, когда увидел на двух из трех имеющихся на закидушке крючков пойманных ершей. Сняв их быстро с крючков, насадил новых червей и снова закинул свою снасть в воду и принялся вновь подготавливать вторую закидушку. Но колокольчик снова зазывающе зазвенел. Я, зная, что ерш всегда клюет жадно и основательно заглатывает наживку, спокойно размотал вторую закидушку, насадил на крючки червей и закинул в воду. Затем, не спеша, проверил первую, на всех трех крючках были ерши. Третью закидушку размотать мне так и не пришлось. Клев был отменный.
Когда солнце поднялось над лесом, я почувствовал, что проголодался. Набрав в котелок из реки воды, здесь же, на косе, развел из сухих веток костер, сварил картошку, поел и решил, постелив на срезанные тальниковые ветки свою телогрейку, немного отдохнуть. Лег и не заметил, как уснул. Проснулся я от вечерней прохлады, тревожившей мой сон своей свежестью. Солнышко уже скатывалось к горизонту и, как бы не желая этого, цеплялось своими лучами за ветки деревьев. Я встал со своего ложа и начал собираться домой. Смотал закидушки, вдобавок к ранее пойманным ершам, снял с крючков еще шесть ершей. И гордый, с чувством выполненного долга, знакомой тропинкой бодро пошел домой.
Дома меня встретили вопросом: "Где ты был? Твои друзья сказали, что тебя сегодня не видели". Я молча достал из своей сумки кукан, сделанный из толстой лески, на котором висело несколько десятков ершей. Отец без слов подошел ко мне, погладил по голове, закурил и вышел на улицу. Сестры тоже молча смотрели на меня, а я стоял в недоумении: то ли виноват я, то ли нет?.. С тем чувством, поужинав молоком с хлебом, я и уснул.
Спал я крепко и все, что происходило субботним вечером у нас в семье, мой сон не потревожило. И о том, что произошло в тот субботний вечер я узнал, проснувшись воскресным утром рано, когда осенний рассвет пугливо заглядывал в окна нашего дома. Сквозь ленивую дрему я услышал тихую песню, которую пела на кухне моя мама. Я быстро встал с постели, думая, что это мне почудилось, но, когда вышел на кухню, моей радости не было предела. Я увидел маму, стоящей у плиты. Она пекла блины и тихо пела. Увидев меня, мама улыбнулась мне и сказала:
- С добрым утром, сынок! Спасибо тебе за ершей. Из них вчера папа сварил волшебную уху, я поела ее и выздоровела.
Я, не скрывая прилива радости, подбежал к маме, обнял ее, а она, со слезами на глазах, вытирала своей нежной ладонью мои слезы, которые от радости текли у меня из глаз непроизвольно и застилали мой взор радужной пеленой, через которую я, как в волшебном сне, видел первый раз за последние три года беспечно спящих сестренок и отца, спящего на полу на волчьей шубе лицом вниз с широко раскинутыми натруженными руками. И я впервые так ясно видел на его спине под левой лопаткой большой синеющий шрам от раны, и то, как, приподнимая при ударе на шраме синюю кожу бугорком, билось доброе сердце моего отца!