Санаторно-курортный роман. Ч 9
(часть 1. Подготовка к посещению театра и некоторые исторические справки).
Утро этого дня разительно отличалось от всех предыдущих. Во-первых: наши герои проснулись в постелях своих любовниц, так пока назовем их, и, во-вторых, в отличие от предыдущих дней: проснулись без головной боли.
Степан держал в объятиях Кэт и пребывал на седьмом, нет, пожалуй, на девятом небе от счастья. А она доверчиво прижалась к нему, и от этого Степан Кириллович впервые почувствовал себя полностью счастливым. Его не пугало будущее! Он готов оставить все жене: весь антиквариат, огромную квартиру, а себе – трехкомнатную: на Чистых Прудах. И если его уволят из Главка, он пойдет на завод, куда для него всегда открыта дорога. Это его родной завод: оттуда он вышел, так сказать в мир, здесь разработал новые методы работы с ферросплавами и отсюда его изобретения шагнули даже за океан, то бишь на Американский континент. Он обнимал Кэт и готов был на все, ради любимой женщины.
Серафим в это время пребывал почти в такой же позе и держал в объятиях Вику, но она не спала, а полная утренних сил, стала заигрывать с ним и, не выдержав ласк прелестницы, белгородец отдался ей в который раз, вернее, и под утро тоже.
Но и это не все, что происходило под солнечными лучами Аркадии. Зинаида Александровна тоже пребывала в постели и под шансон сновидений, прорывающихся под французское «Камю», раскрыла, трудно раскрываемые веки глаз.
В голове было не совсем так, как нужно было бы для красивой особы в расцвете лет и сил. Обнаженное тело симпатичной женщины обнимали чьи-то руки и периодически ласкали упругие груди и чуть полнеющий живот . Не то, чтобы ей было неприятно: скорее наоборот – она ведь к этому и стремилась. Ее руки мимо воли, прошлись легкой волной по обнаженному, но уже не своему телу. Она определила это по некоторой особенности, которой, у ней недолжно быть от природы.
– Степушка! – сорвалось с губ, и Зина уже увереннее прикоснулась к этой самой особенности противоположного пола.
– Солнышко мое! – прозвучало в ответ.
Эти, вполне подходящие обстановке слова, почему-то не очень приняла на слух владелица обворожительного тела. Зинаида Александровна была женщина, каких нельзя назвать феминистками, но коммунистками: там, например, Коллонтай, или еще как-то, применительно уже к горбачевскому времени – вполне можно. Мысли ее стали обретать реальность, а руки еще стремились к мужскому достоинству, когда последняя, самая коварная, прорезала мозг: – Это не Степа!!!!!..
Внутренний крик рванул внутреннее душевное состояние, и она резко села. Рядом лежал голый Игорь Семенович и, уже резкий вопль охватил все три комнаты проживания директрисы санатория «Красные Зори». Но вопль, как всколыхнул трехкомнатную вселенную, так и погас: нельзя, чтобы в коридоре услышали уборщицы.
– Игорь Семенович, что вы тут делаете? – произнесла она в ужасе, поспешно натягивая на себя простынь. Ее действие оставило Первого Секретаря Одесского обкома партии товарища Менжулина абсолютно голым, наедине с ситуацией по имени Зина.
– Игорь Семенович, как это понимать? – губы ее задрожали: она готова была расплакаться. Зина никогда не плакала, даже, когда в детстве умер любимый кот Лацик. Но сейчас… сейчас… вот-вот и расплачется.
– Зиночка, но вы сами меня пригласили… – растерянно смотрел на нее Первый, и все пытался прикрыть свою гордость от… от… Да, что уж там прикрывать, если все свершилось! Он посмотрел на нее и произнес с сарказмом. – Меня пригласили в комнату №1.
– Но, это моя комната и я вас не приглашала.
– Да, наверное! Я уже и не помню, кто пригласил! Вы столько выставили на столах коньяка, что можно было все перепутать!
Игорь Семенович, действительно мало что помнил. В голове били колокола. В тумане мыслей и обрывков в подсознании кружились танцующие пары, что-то примерно, как у Кисы Воробьянинова, когда тот начал в ресторане побеждать приглашенную студентку двумя солеными огурцами по пять копеек за штуку, а профукал 200 рублей. Нет у Степана Семеновича денег было побольше, но результат… Хотя, чего ему расстраиваться… Зинаида Александровна была женщина красивая: о такой, можно было лишь мечтать.
В накладе осталась только директор санатория. Хотя, и ей чего обижаться: можно представить какие откроются финансовые потоки для «Красных Зорей». Многие ради таких денег и добровольно шли на подобные «жертвы». Да, и Первый Секретарь обкома, это не Моня с Молдаванки – это ого-го, какая величина. Правда, для племянницы, которая знала, что сделал для этой «величины» ее дядя, все было немного не в тех тонах, но, как говориться слов из песни не выбросишь.
Единственное, на что еще решилась Зинаида Александровна: спросить:
– Это?.. Ну… это? Было?..
– Насколько я помню, – привыкший, в любом душевно-физическом состоянии к «строгому учету» собственного кармана и… и, там разного личного и партийного, отреагировал Первый: – Пять раз!
– Сколько? – уставилась на него Зина.
– Извините! Запамятовал: шесть! Шесть раз! – виновато посмотрел Игорь Семенович, и, превозмогая головную боль, ничего лучшего не нашел, как уточнить: – Но не меньше пяти!
Она смотрела на него удивленным взглядом, и простынь, так получилось, сама соскользнула, обнажив восхитительное тело директора санатория «Красные Зори», а Зина, почему-то уже не спешила прикрыться.
Но оставим партапарат разбираться со своими проблемами, в конце концов, это не первый и далеко не последний случай в Истории КПСС, а сами вернемся к нашим друзьям.
Если читатель помнит, они собирались посетить Оперный театр. Пишу с большой буквы, потому что Одесский Оперный театр только с такой буквы и пишется. Немного истории мы оставим для Серафима – он гид, а сами разберемся с мелким инвентарем, которым обычно припасаются с собой на представление.
Сегодня ставили оперу «Князь Игорь». Это монументальное произведение А.П. Бородина в 4-х действиях с прологом, требовало серьезных приготовлений.
Я не циник, и пусть читатель поймет меня правильно. Как, и в «Греческий зал…»: о чем нам рассказывали метр юмора Аркадий Райкин, а, затем, не менее любимый нами Хазанов, зрители приходили не всегда наслаждаться античными статуями, амфорами, расписными кратерами и пеликами с ласточками и без них, так и в оперу: ходили не только слушать гениальные творения русских композиторов.
Скажу откровенно, с бутылкой туда не пройти. Нет, вас пропустят, до раздевалки, а дальше сложно. Да, и если это удавалось: неприлично звенеть, когда напряжение зала в унисон напряжению на сцене, будет потревожено звоном стекла. Но и выдержать то, что выдерживают любители оперы – тоже маловероятно. Мой совет: не берите шампанское, даже если пронесете – стрельнет! Коньяк подходит лучше всего, в том числе и для слабого пола, то есть золотой половины человечества. Не стоит думать, что подобное отношение к опере возникло в советское время: такое – было и прежде.
Раньше, например, на Западе и в Российской империи в театр ходили, чтобы показать себя обществу. Чопорные дамы и кавалеры, почтенные представители семейств великосветского общества, сиживали в своих ложах бенуар, бельэтаже и ложах нескольких ярусов, томно оглядывая зал глазами дам и блудливо гуляющими взглядами мужчин. Иногда подавали прямо в ложе бенуар «миртовскую» – настойка такая, или «смирновскую». Даже императорская чета, в особенности Его Величество Александр III, сидя в своих королевских ложах, не брезговали откушать водочки с огурчиком.
Конечно же, все, и императорские особы в том числе, выражали восторг талантам артистов: охали и ахали да, и, как без этого? Нужно было высказывать повышенные эмоции, потому что так принято в обществе, да и на раскрасневшиеся от восхищения дамские щечки – тоже смотреть весьма приятно. Но главное: попробуйте, покажите себя невеждой – засмеют и чего доброго перестанут здороваться. Неплохо, если произносилось несколько значащих фраз, типа: «У этой душеньки такое сопрано-с», или там: «У него такой сочный баритон-с, давно не слыхивали-с! Всегда радует-с!».
Но, это раньше, когда голубая кровь задавала моду. Когда, ее сменила кровь пролетарская, а «Окна Роста», «Правда» и «Искра» накрыли «рекламой» коммунистической морали советское общество – опера, как пережиток буржуазного наследия, несколько сникла.
Старое поколение сталинской и хрущовско-брежневской эпох помнило еще Собинова, а кое-кто и Карузо с Федором Шаляпиным. Однако молодая советская поросль – с упоением смотрела «Броненосец Потемкин», «26 Бакинских комиссаров», «Наталку Полтавку», «Ваньку-денщика», «Оптимистическую трагедию», а в кинотеатрах по 10 копеек за билет: «Миколку-паровоз», «Чапаев» и «Павлик Морозов». Это привело к тому, что во времена светлого коммунистического режима, опера значительно отстала от вышеуказанных «шедевров»: на нее просто перестали реагировать должным образом. К тому же, в моду ворвались стремительное танго, в исполнении джаз оркестров, под управлением М. Вебера, А. Цфасмана, Джиральдо и других. На сцене запели, потрясающие Вселенную божественным голосом, Вертинский, Сергей Лемешев, Петр Лещенко, а, покоривший всех полублатным шармом Леонид Утесов – стал на несколько десятилетий кумиром советской публики. Не забудем сказать теплые слова и в адрес Клавдии Шульженко, а в послевоенные годы и Марку Бернесу.
И все же, в 50-е годы интеллигенция: та, что выжила после репрессий неинтеллигентного «Отца народов», уже потянулась в театры, которые из рабоче-крестьянских, опять превратились в Театры Оперы и Балета. Балет в Одесском Оперном театре занял ведущее место – там была создана самая сильная школа в СССР. Это, собственно, из-за него, в 1926 году театр получил название Одесский Академический театр оперы и балета.
Думается, балет плюс оперетта – немало поспособствовали реанимации самой оперы. Я знаю и сейчас многих людей, которые ходят в оперу, блеснуть перед дамой не только уровнем культуры, но и, как выясняется впоследствии, всем сопутствующим этому, поведением для овладения ее сердцем. Впрочем, извиняясь за столь длительное просветительное отступление, продолжу.
Маялись наши друзья все утро, а затем, и весь полдень. В общем, в 16.00 – они, наконец-то, собрались на «Князя Игоря».
Серафим и Степан – в костюмах были неподражаемы.
Чего они их взяли с собой, одному Богу известно. Но Господь, на то и всеведущ, чтобы вкладывать людям в головы полезные мысли, и в этот раз он вложил их в голову Марии. Степан Кириллович, впервые удивился супруге за то, что она так предусмотрительно положила в огромный чемодан костюм стального цвета. На всякий случай, он проверил, не вышила ли Мария его инициалы и на нем, как на трусах и плавках. Нет, не вышила. Это удивило, но отвлеченный одеждой Серафима, он не довел свои размышления до логического конца.
– Послушай, Серафим! Ты пойдешь в концертном фраке? – спросил он, разглядывая на друге, нечто, отдаленно похожее на предмет, называемый именно этим словом.
– А что? Плох? – не понял тот.
– Не плох, но маловат на тебя! Видно, в Ленинграде ты был худее!
– Да, налезет, вот только погладить нужно!
Он спешно сгреб фрак и, пожав, почему-то плечами, отправился искать кого-нибудь из прислуги, чтобы придать нормальный вид предмету своего культурного прошлого!
Девчата собирались быстрее, хотя по установившимся нормам, должно быть наоборот. В команде мужчин здорово тянул назад Серафим. Пока он, вернее, ему привели в порядок фрак: Вика и Кэт уже сидели в №107 и смеялись над чем-то, вместе с, подозрительно замолчавшим при его появлении, Степаном.
Времени на выяснение столь веселого настроения? у Серафима не оставалось и, как я уже говорил, в 16.00 по московским курантам и одесским часам, они выдвинулись к такси. Минут через 30 неспешной езды, друзья были на углу улиц Ласточкина и Ленина, сейчас – Ланжероновской и Ришельевской.
Оперный театр поражал великолепием и грандиозностью форм. Восхищенные, они лицезрели гордость одесситов и всего Советского Союза, а Серафим, сев на свой конек, тут же блеснул знаниями. Я одессит, поэтому не могу не повторить, с не меньшим восхищением его слова, иначе перестану уважать себя, да и друзья меня не поймут. Читателя прошу простить и не перелистывать этот момент – вам будет интересно.
– Историю Одесского театра Оперы и Балета, я знаю не только потому, что это моя профессиональная обязанность, как музыканта и некогда директора Ленинградской филармонии, – начал Серафим с пафосом. – Его история столь чудесна и даже мистична, что ее просто обязаны знать каждый уважающий себя человек.
– Пока закончится твое вступительное слово – начнется спектакль. – Иронично заметил Степан.
– Нет-нет! Нам интересно! – в один голос запротестовали Вика и Кэт!
– Видишь, дамам интересно, так что не мешай!
– Это из вежливости, – парировал друг.
– Ты сам отвлекаешь, и забираешь время! – отмахнулся от него Серафим. – Построен Оперный театр в 1810 году, по велению императора Александра I, по ходатайству первого генерал-губернатора Новороссийского края, известного уже нам Дюка де Ришелье. В 1805 году казна выделила на его возведение 20 тысяч рублей золотом – сумма баснословная по тем временам.
– Хорошо сохранился! – наивно подметил Степан, а Кэт и Вика, почему-то расхохотались.
– Видишь, над тобой смеются, а если б ты не острил, а выслушал: то знал, что перед тобой уже стоит второй Оперный театр. Но об этом потом расскажу, – не дал Серафим ему вставить слово, продолжая, чуть повысив голос: – В то время ни один провинциальный город не имел театра: лишь Санкт-Петербург и Москва.
– Ладно, говори, только не забывай, что нам скоро заходить! – вставил все же Степан.
– Успеем, зато зайдешь не невеждой, как сейчас, а немного подготовленным к тем чудесам, которые нам предстоит увидеть.
– Мальчики, не препирайтесь! Серафим, мы слушаем! – остановила разгорающуюся дискуссию Вика.
– Старый театр, построенный в классическом стиле французским архитектором Тома де Томоном в 1810 году, – победно глянул на Степана, друг и продолжил: – восхищал многих современников. Он вмещал 800 зрителей и отличался великолепной акустикой. Петь в Одесском театре – считалось за честь. Многие оперы впервые начали свой триумфальный путь на мировые сцены из Одессы. «Люция ди Ламмермур» Доницетти, например, вышла в свет в 1838 году именно отсюда, из благословенного города у моря. Александр Пушкин, будучи в ссылке в Одессе в 1823-24 годах, боготворил Одесскую оперу и восторгался театром. Я приведу вам по памяти! – вдруг выдал, Серафим, то, что не только не ожидали прелестницы, но и он сам.
– Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в оперу скорей:
Там упоительный Россини,
Европы баловень — Орфей…
Он перевел дух, все больше удивляясь своим способностям, и продолжил, упустив несколько не столь значительных строф:
– А только ль там очарований?
А разыскательный лорнет?
А закулисные свиданья?
A prima donna? а балет?…»
Но поздно. Тихо спит Одесса:
На фразе: «тихо спит Одесса» Серафим театрально очертил воздушное пространство, выражая жестом чертоги прекрасного города
– И бездыханна и тепла,
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-лёгкая завеса,
Объемлет небо. Все молчит;
Лишь море Чёрное шумит…”
Он был похож на сказителя, этот удивительный белгородец.
– Ты помнишь и стихи! Умница! Такие чудесные!.. – Вика захлопала в ладоши, и Кэт поддержала ее.
– Пушкин! Что тут скажешь?.. Пушкин – это так много в поэзии, что не запомнить его волшебную лирику – просто невозможно!
Серафим рассказывал увлеченно, это нужно было признать и его восторженность передалась дамам.
Но Степан, признавая талант друга, не поддался на чары и скептически поглядывал на него, как на некое богемное существо, появившееся не в том времени, и не в тот час.
– Любишь оперу? – спросил вдруг Серафим, заметив, что его слова до него не доходят.
– Нет! – честно признался Степан.
– Нет?!.. – негативные эмоции мгновенно заполнили музыкальное сердце Серафима. – Ты не любишь?..
– Нет! Мне нравится оперетта, а оперу я не понимаю!
– Ты же москвич! Так сказать... – он запнулся и, не находя слов от возмущения, завершил вопросом – Чего тогда идешь?
– Так с вами же иду, и Кэт хочет! – не сильно понимая его настроение, парировал Степан.
– Н-да! – протянул белгородец. – Думал никогда не встречу таких людей и вот на тебе…
– Ничего в этом нет! – поддержала вдруг Степана Вика. – Я тоже, к ней отношусь без особого восторга!
– И ты?!.. Любовь моя? – Серафим еще больше обалдел от такого невежества.
– Слушай, я люблю балет, очень люблю, а в опере я половину слов не могу различить, а вторую не могу понять, к чему они относятся!
– А мне опера нравится, я все в ней понимаю! – поддержала Серафима Кэт.
– Да, и, слава Богу! Я могу не понимать, вернее не очень любить оперу, но с тобой солнышко… – он обнял Кэт, – с тобой буду ходить, сколько твоя душа пожелает.
– Ладно, слушайте! – продолжил, несколько обескураженный таким невежеством Степана и Вики, Серафим. – Сгорел театр, после капитальной реконструкции, длившейся около одиннадцати лет. Сгорел от газового рожка через два дня, после завершения работ. Случилось это 1 января 1873 года, а реконструкция закончилась 31 декабря 1872 года.
– Мистика, какая-то!
– Тут ты попал в точку, – оживился Серафим, – но об этом позже. Так, вот второй Оперный был построен уже архитекторами Фельнером и Гельмером. Правда, они сами не присутствовали при строительстве. Затрачена баснословная сумма в 1,5 миллионов рублей. В 1887 году один из самых красивейших Оперных театров был построен. Возведен в стиле венского «барокко».
– Самых?.. – переспросила Кэт.
– Признано всем мировым сообществом! Входит в пятерку лучших в мире. У него есть брат-близнец в Париже на площади де ла Мерье, рядом с площадью Сен-Жермен.
– Ты не был там?
– Мечтаю, но пока не был! – вздохнул Серафим. – Но и на тему Оперного театра есть масса анекдотов! – добавил он, отвлекаясь, и глянул на часы.
– Пора! – перехватив его взгляд, кивнул Степан.
– А анекдоты? Расскажешь? – переспросила Вика.
– Один: остальные потом!
– Хорошо! – закивали девчата.
– К директору Одесского оперного театра приходит посетитель и предлагает:
– Я за двести долларов могу сделать массаж всем вашим балеринам.
– Договорились! Деньги при вас?
Последние слова Серафим вымолвил, лукаво подмигнув девчатам. Раздался смех, и он тут же получил в награду поцелуи: причем от обеих прелестниц.
– Я тоже знаю и!.. – начал, было, Степан, но Серафим прервал его:
– Потом расскажешь Сам говорил: опаздываем! – рассмеялся он тут же.
– Ладно! Один ноль – в твою пользу, но я наверстаю свое!
– Договорились! – отреагировал друг, и они заспешили в чертоги Мельпомены – Одесский Театр Оперы и Балета.
продолжение следует.
Свидетельство о публикации №212122400670