Похвала колхозному пегасу

ПОХВАЛА КОЛХОЗНОМУ ПЕГАСУ

      Жил да был когда-то Союз писателей СССР, а при нём – бюро пропаганды художественной литературы. Несколько лет Володя Водолеев там пахал в качестве сотрудника – «организатора и вдохновителя творческих встреч». За время той весёлой пахоты   парень с удовольствием исколесил почти что всю Сибирь, а потом прихватил ещё и Забайкалье – Даурию. И кого только он не встречал на «литературной завалинке» – была такая форма раскрепощённого, домашнего общения. И вот теперь Володя Водолеев – теперь уже Владимир Евстигнеевич – время от времени листает свои тетрадки, давно пожелтевшие, полуистлевшие.
      «Хороший поэт…- читает Водолеев свой твёрдый  почерк и натыкается на дырку в том месте, где должна быть фамилия.- Хороший поэт… выступальщик хороший, только он меня уже заколебал своим рассказом про колхозного Пегаса. Я когда-нибудь не удержусь – возьму графин с водою со стола и вдарю по башке хорошего поэта. Одна и та же байка! Сколько можно? Мне уже надоело до чёртиков, а люди каждый раз хохочут – люди-то всё время новые приходят. Им хорошо, а мне хоть репку пой. Буду увольняться. Хватит, надоело. В заявлении всю правду-матку напишу: увольте, братцы, всё! больше не могу я слышать про  колхозного коня!»
       Никакого заявления, конечно, Володя Водолеев тогда не написал – это была шутка. А потом уже, увы, стало не до шуток. Советский союз развалился – и от союза писателей вскоре остались только рожки да ножки. И никакого бюро пропаганды художественной литературы теперь не найдёшь по городам и весям России-матушки. И потому всё чаще Владимир Евстигнеевич  вспоминает «литературные завалинки», и теперь он видит их в каком-то нежно-розовом и волшебном свете. А совсем недавно он узнал о смерти того поэта, который часто воздавал похвалу колхозному Пегасу. И теперь Водолеев ночами сидит над своими путевыми заметками, которые кропал он, когда работал в бюро пропаганды художественной литературы. Сидит, листает жёлтые странички, курит, думает о чём-то, а потом, прикрыв глаза, качает головой и грустно улыбается – в сторону прошлого. В такие минуты он видит образы людей, с которыми общался на «литературной завалинке», слышит их голоса.
        -Иногда… - глуховатым, прокуренным басом начинал выступление «деревенский» поэт, - иногда у меня спрашивают, как да почему я стал писать стихи? Вот и вы, наверно, тоже спросите. Так что я отсюда и начну плясать. Было мне в ту пору года три-четыре. Как говорится, возраст не мальчика, но мужа. И вот однажды весенним утром отец приводит сына на колхозный двор. «Хочешь прокатиться?» - спрашивает. Глазёнки у мальчонки загорелись. «Хочу!» «Ну и прекрасно!» И подхватили меня под микитки, и посадили, значит, на коня – огромного колхозного Пегаса. Хотели потихоньку прокатить, но конюх шибко грамотный попался. Поминая бога, мать и бабушку, конюх сказал: «Это какой же русский не любит быстрой узды?» И в это время сзади кто-то огрел коня – то ли кнутом огрел, то ли оглоблей. Двухметровый колхозный Пегас так рванулся, что никто из мужиков не смог его сдержать. И полетел Пегас в открытые ворота… И полетел мальчонка за облака… И головою стукнулся об месяц в небесах, как будто бы о сказочный бел-горючий камень. Да стукнулся так здорово, так звезданулся, что перед глазами – среди бела дня – звёздочки поплыли в темноте… И вот с тех пор мальчонка стал писать стихи…
      Слушая поэта, народ улыбался, посмеивался, а  ребятишки, те просто покатывались со смеху. А ребятишек, между прочим, довольно много было на «завалинке» – приходили посмотреть на живых писателей.