Вечный воин

1380 год от Рождества Христова

Густым бело-молочным пологом укрывал туман войска русские. Звуки труб рассекали воздух тяжелый, связывая воедино поделенные натрое полки, готовые по первому призыву княжескому вступить в сечу. А как только туман опал, вышли вперед два поединщика по традиции старой. Слава о силе могучей и копье разящем воина татарского Челубея встретилась с верой святой монаха Пересвета. Зная, что стружие ворога длиннее и сбивает насмерть, Александр снял кольчугу и шелом, оставшись в рясе да клобуке великосхимника. Сели на коней своих ратных богатыри и схлестнулись рьяно. Копье инока ударом одним сбило противника с коня, а орудие Челубея прошло сквозь тело воина русского - смог схимник удержаться в седле и вернуться к братьям своим. Оба пали, но победа стала за Александром...

- Вставай, воин, со мной пойдешь! Славно бился ты, витязь, достоин награды высшей. Призывает тебя отец мой Один в небесный чертог свой Валгаллу.

Перед глазами инока стояла девица красоты невиданной, да и образа незнакомого. Телом крепкая, стройная, волосом льняная. Сверкали доспехи, укрывая перси её, а голову защищал шлем, украшенный рогами. Зело смущаясь смотреть на сияние красоты такой, Александр промолвил:
- Не ведаю о таком чертоге и не слыхивал николи, да и негоже православному блазнитися на кудеса фряжские*. Кто же ты, диво небесное? Как величать тебя?
- Как хочешь, так и называй меня. Можешь по-своему, как тебе привычнее по вере своей и по душе. Эйнхерии - воины павшие, зовут дочерей Одина валькириями. Моё имя Гейрскёгуль.
- Мунгитска дщерь**?
- Не важно это, воин. Тебе честь высокая выпала каждый день сражаться, биться насмерть, а к ночи воскресать. Пировать будешь и радоваться, а сестры мои прислуживать станут тебе за столом.
- Нет, Гейрстр... - запнулся речью богатырь на словах чудных. - Нет, Уля, мне бы назад возвернуться. Еже станется там на поле ратном?
- Тела воинов землю черную от крови покроют так, что лошадям ступать будет негде. Потом семь дней уцелевшие будут забирать павших и хоронить, но войско монгольское будет разгромлено.
- Желя моя по всем братьям ушедшим, ано весть добрая, благодарствую. Токмо мне бы одно вернуться, - инок задумался и, посмотрев в глаза Гейрскёгуль, продолжил:
- Вскую мне имати живота вечнага, службу воинску, аже смысла биться нет? Я потому къметь***, бо долг обязывает. Отпусти меня на землю-матушку, Христом Богом прошу!

Задумчиво валькирия разглядывала инока. Что-то смутное, доселе незнакомое тревожило ее душу. Юноша молодой, сильный, храбрый стоял пред ней с грудью пронзенной и молил вернуть его к мытарствам земным, к тяготам сиюминутным, пренебрегая вечным раем.
- Хорошо, воин, возвращайся! Не пожалей же, не потеряй веры в правду свою! - прогремел голос валькирии, вскочившей на коня, с гривы которого капала роса животворящая. - Прощай, Александр!
- Спасибо, благосердная! Вера то, она в каждом из нас. Паки свидимся, чую, - смиренно прошептал инок, глядя вслед тающему белому облаку.

1709 год

Двадцать седьмого числа, поутру, почитай еще при бывшей темноте, швед двинулся с намерением атаковать русскую конницу и для того задумал прежде овладеть редутами. Зная наверняка, что враг постарается развалить строй русских солдат сквозным прорывом, его царское величество Петр I поставил по центру самый опытный и отважный Новгородский полк, предварительно одев старых вояк в форму новобранцев. Им то, по прозорливому взгляду царя, и пришелся основной удар. Гвардейцы Маннесверда прорвали линию обороны. Первый батальон новгородцев, бросая пики и ружья, был оттеснен на сто шагов. Гнали русских солдат шведы, коля штыками в спину. Не мог допустить такого позора бригадир Новгородского полка. Яростно бросился он навстречу бегущим, призывая одуматься и вспомнить слова царя батюшки, что биться должны вои насмерть не за правителя своего, а за отечество и род россейский весь. Поступком своим самоотверженным командир новгородцев вернул солдатам смелость и повернул противника вспять. Только не суждено было ему вкусить виктории, поелику погиб геройски, заколотый штыком шведским...

- Доброго здравия тебе, Ульяша, заждался ужо, - сказал Александр, завидев валькирию. - Как поживала, как обошлося наше прошлое расставание? Не заругал тебя отец твой?
- Здравствуй, воин! Да и я заждалась, почитай уж триста лет не виделись, - отвечала Гейрскёгуль, внимательно разглядывая героя. - Хотел было наказать меня царь Один, превратив в жену смертную, да сестры заступились. Смотрела я зорко за тобой, Александр, готовая в любой момент прийти к тебе павшему. Но, видно Хранитель твой силен, долго наша встреча оттягивалась.
- Эх, голубушка, все так! – отвечал храбрец улыбаясь, - столько раз по краю ходил, а поди ж ты - живехонький оставался. Воин грустно посмотрел на валькирию и робко добавил:
- Так что? Пойду я, Уля? Пустишь меня?
- Пущу, - твердо ответила дева. - Вопрос только задам тот же, что и в первый раз. Не хочешь ли ты, эйнхерий, вступить в славные войска отца моего? Не жаждешь ли рая ты, Александр?
- Нет, дева небесная, нет. Покуда любовь к жизни во мне жива, да дух тверд - буду назад проситься, - уверено отвечал воин, глядя прямо в глаза валькирии, будто не замечая ослепительного сияния ее доспехов.
- Твоя воля! Прощай! - крикнула Гейрскёгуль, вскочив на крылатого коня.
Воин проводил всадницу взглядом, потом устало смежил веки. Лицо, испачканное землей и кровью, было спокойным. Душа покинула солдата, чтобы возродиться вновь.

1812 год

- Александр Алексеевич, вашблагородь, куда?! - кричал полковой знаменосец Жуков, но голос его тонул в грохоте рвущихся снарядов. Генерал-майор выхватил у него из рук древко и со словами "Спаси, Господи, люди твоя!" - ринулся в бой.
Сто шестьдесят орудий французов громили малоукрепленные флеши, свистела картечь, бой то и дело переходил в рукопашную. Багратион приказал немедля усилить левый фланг. Падали замертво снарядами сраженные солдаты. В штыковом бою русские сражались так, что казалось каждый готов умереть в тот же час, но ни шагу назад не сделать. Однако к десяти утра укрепления заняли войска Наполеона, да только все одно захлебнулись потом в контратаке подоспевших на помощь Ревельского и Муромского полков под командованием генерал-майора Тучкова, который ринулся в бой, не дав дрогнуть рядам солдат своих доблестных.
- Александр Алексеевич! - пытался докричаться Жуков в бессильном порыве защитить командира, который колол и рубил врага, не опуская стяга полкового, рьяно бьющего воздух гарный, как птица крылами, что в небо подняться хочет. Внезапно замер генерал-майор. Остановленный картечью, упал на спину. Схватка еще долго не прекращалась - так и сыпались тела солдат друг на друга. Останки командира, голову сложившего в бою, найти потом не смогли...

- Ульяша, голубушка, что же это делается?! Куда же ты там смотришь, матушка, разве можно так над цельным народом измываться - то монголы, то турки с поляками, то немцы со шведами да французами?! - начал Александр запальчиво, пренебрегая приветствием.

Валькирия слушала молча. Доспехи играли на солнце так, что смотреть было невмочь, а белизна гривы коня крылатого могла сравниться лишь с облаком.
- Прости за натиск и речи скорые, но зол я, душа моя, как никогда!
- Вот и пошли со мной, воин, - ответила Гейрскёгуль мягко, - хватит уже. У нас в чертоге щиты золоченые, копьями подпираются, каждый вечер будешь есть мясо вепря и пить мед, а ночью придут прекрасные девы и будут ублажать тебя до утра.

Генерал сплюнул и перекрестился.
- Ты мне, барышня, давай лучше расскажи, чем это всё закончится?
- Откроются пятьсот сорок дверей и выйдут через них восемьсот воинов, чтобы сразиться в последней битве Рагнарок, - печально сказала валькирия.
- Я, Уля, про Рассею спрашивал, но твои дела мне тоже небезразличны, - чуть сконфузившись произнес воин и попытался погладить гриву коня, но рука его прошла, словно через воду. - Что дальше станется?
- Согласно пророчеству, в страшный день Рагнарок чудовищный волк Фенрир убьет Одина, закончится битва Света и Тьмы.
Видя, как погрустнела Гейрскёгуль, Александр постарался её утешить:
- Ну, полно, Ульяша. Сказки все это дикие, прости меня Господи. А волк? Волк, голубушка моя, небесная горлица, живет в каждом из нас, и готов он в любой миг сожрать душу человеческую. Не горюй, поживем-повоюем, глядишь, и отменится этот твой Рагнарок.
Посмотрели в глаза друг другу Герскёгуль и Александр и, не сказав больше ни слова, исчезли.

1943 год

Александр, перетянутый парашютными ремнями, сидел в кабине боевого самолета Ла–5. Кабина, нагретая жарким июльским солнцем и работающим мотором истребителя, за ночь так и не остыла. Металл не успевал охлаждаться, как не успевала просыхать гимнастерка лейтенанта - за боем шел новый бой. Земля вздрагивала от разрывов десятков тысяч артиллерийских снарядов, авиационных бомб и мин. Воздух был насквозь пропитан копотью и пылью. Рука старшего лейтенанта привычно легла на сектор газа. После короткой пробежки пара истребителей ушла в высоту. Воздушный бой уже начался. В наушниках раздался голос ведомого:
- «Мессеры»!
Александр заметил черные свастики фашистских истребителей и открыл огонь. Самолет противника вспыхнул и, клюнув носом, отвесно полетел к земле.
- Есть! Молодец, Саша! – раздался ликующий голос.
- Андрей, прикрой! – ответил лейтенант ведомому, не зная, что рация вышла из строя и его никто больше не слышит.
Оглянувшись назад, он заметил большую группу бомбардировщиков, что черными точками усыпали красное полыхающее небо.
- Атакую! – крикнул Александр товарищам и ринулся в бой.

Залп и вниз полетел горящий шлейф черного дыма, следом еще. Набор высоты и новый удар. Лейтенант не сразу понял, что он один, а перед ним двадцать Ю-87. Нападал стремительно, бил с близкой дистанции, подводя истребитель почти вплотную к фашистским бомбардировщикам. «Восемнадцать, семнадцать, шестнадцать, пятнадцать - не так уж и много!» - успокаивал себя летчик, веря в победу. Выжимая из машины всё, на что она была способна, Александр уповал на то, чтобы не кончились снаряды и горючее. Когда он насчитал девять сбитых самолетов, сверху навалилась шестерка «мессеров». Лейтенант припал к прицелу, пальцы его изо всей силы надавили на гашетку, но пушки молчали. Огненная трасса ударила по кабине, летчик последний раз потянул ручку на себя, стремясь набрать высоту...

- Что молчишь, воин? Тяжко тебе, - спросила валькирия, глядя на обожженное лицо Александра.
- Да, Уля, тяжело. Фашист - это и есть твой волк поганый, который убьет весь род человеческий?
- Может быть и он...  или предвестник его, - отвечала Гейрскёгуль. - Садись на коня, Александр, полно тебе биться, кровь проливать попусту, видишь же сам - ничего не изменить. А коли разницы нет, то зачем оставаться? Твое место среди нас, среди храбрецов и героев, среди павших воинов, доказавших свою смелость в бою.
- Ничего ты не понимаешь, Ульяна! - строго сказал Александр и поднялся с обгорелой травы. – Неужели ты думаешь, что война – это дорога в кущи райские? Что сражаюсь столетия ради славы и удовольствия? Ты хоть знаешь, как жизнь хороша? Как радостно хлеб убирать, сыновей воспитывать, жен любить? Знаешь, что такое беречь землю родную и дом отчий?

Валькирия молчала, задумчиво склонив голову и опустив свой меч, свет от которого мерк в зареве пожарищ. Александр подошел поближе к деве и посмотрел на нее с жалостью и сочувствием.
- За что сражаются эйнхерии в раю твоем? За мясо и дев? От скуки? Пойми же ты, наконец, диво небесное, в каждом воине живет надежда на то, что война когда-нибудь закончится, и можно будет жить, просто жить!

Гейрскёгуль так и не подняла глаз своих. Александр удрученно вздохнул и, хлопнув легонько по белоснежно-призрачному боку, отправил коня и всадницу его прекрасную назад - в небесный чертог, в далекий и призрачный рай для павших воинов, в Валгаллу...

*- соблазняться чудесами заморскими (др.рус.)
**- дочь монгола (др.рус.)
***- воин (др.рус.)