Идеальное убийство

Мириады вспыхнувших звезд крошатся в моих ладонях. Пропуская сквозь пальцы мельчайшие кусочки чужого далекого лета, я заставляю их играть, плести замысловатые узоры, ложиться в коробку - то глянцевым лицом, то шершавым затылком и замираю в предвкушении, глядя на изуродованный диск закатного светила, разбросанного осколками прямо передо мной.

Я погружаю пальцы в душистую, пахучую, полынную бумажную душу высококачественной немецкой печати и слышу хрип – хрип времени. Время как паяц в безумном танце, учуяв пыльный запах, раскиданный небрежно по комнате, словно вещи нерадивой хозяйки, хочет вырвать у меня хоть какую-то свою часть - день, может два – не больше: кусок, похожий на материю, цепко оберегая свою красочную сущность, падает с высоты на пол, глядя на меня с укором, той самой сценой, где апельсиновый сад, балансируя на грани калёного оранжевого, желтого и охряного, застыл в закатных лучах между каменистым спуском и морем. Бережно поднимаю его с пола и, отдав посмертную дань, жадно вглядываюсь в бездну потраченных секунд, за мгновение до того как убить. Конечно, убить! А зачем это все?

Да, необходимо впрыснуть небольшую дозу яда, сделать маленькую инъекцию откровения  - по большей части, я просто убиваю время. Если мне вдруг покажется, что действую вольно, независимо, что, проснувшись утром, сделав глоток кофе, начинаю жить, то тут же признаюсь себе, что это фикция, обман – на самом деле я начинаю убивать. Весь мой день соткан из насилия над временем. Стою ли в душной пробке, завистливо глядя на птичий полет, читаю ли бульварные романы, смотрю ли в светящийся экран, от которого, как от всевидящего ока невозможно скрыться – я безусловный, безжалостный палач. Так почему не спланировать это убийство? Почему не выбрать красивый, изящный способ? Что, если я хочу знать, из чего соткан мой день, моё время? Что, если хочу видеть, как истончается, превращаясь в точку, жирный круг циферблата? При этом не нужно никому подражать, не нужно пытаться укротить совесть и страшиться кары небесной, потому что время принадлежит только мне, вернее, время и есть я.

Глядя на обрывки волн, что вспенивая прибой, окрашивают скалы жемчужно-белым, на угасающее солнце, ласково оставляющее глушь итальянской деревушки в прохладном покое, на корабельные мачты, которые уже не разглядеть в сгущающихся сумерках, я вижу себя бегущей босиком по истоптанным тропинкам какой-нибудь Roccia near...
Сначала чудится, что это лишь мой двойник, моя тень, что, перекликаясь с явью, тень вот-вот исчезнет. Но потом силуэт становится четче, я слышу учащенное дыхание, чувствую сладковатый ванильный запах волос и уже мчусь сама, царапая руки о прутья деревьев - стремлюсь сквозь апельсиновый сад вниз, в теплый летний прибой.
Я знаю все оттенки бледно-синего в правом углу, знаю неровное решето орды бурых облаков, сквозь которое пробиваются слабеющие лучи (мне пришлось укрощать их не один час, подбирая осколки один за другим). Обозлившись, я даже хотела все скинуть, разрушив идеальный план, но потом, взяв себя в руки, исправив ошибку, все-таки доделала начатое. Всего пару минут назад передо мной лежала моя жизнь. Целых девяносто шесть часов, двадцать три минуты, одиннадцать секунд.
Когда все было готово, я глубоко вздохнула и, не дав времени опомниться, вздыбив скалы, небо и море, проложив посередине рваное русло разомкнутых пальцев, позволив бумаге натужно трещать, с силой рванула несчастное полотно…

...Трасса разрыва неопрятна, пазлы рассыпаются, а я продолжаю кромсать исчезающий на глазах пейзаж, полюбившееся мне море и острые темные скалы в ажурной воздушной пене. Если уж убивать время, то именно так – вспоминая мелкие камушки, поранившие ноги, когда ты бежала сломя голову, чтобы искупаться на закате, кем-то придуманного летнего дня.