Заметки о Николае Зиновьеве

Нина ЧЕРЕПЕННИКОВА: «Мои стихи есть жизнь сама, порой сводящая с ума…»

                «Писатель, если  только  он волна               
                А  океан – Россия,
                Не  может  быть  не   возмущен,
                Когда   возмущена   стихия».
                Я.Полонский

В Россию пришла злая жизнь. Порой кажется, что ничего святого уже и  не осталось в людях: убивают, грабят, оскверняют то, что берегли веками, ненавидят близких и чужих, зло воцаряется  в  некогда дружных семьях, обиженные  и оскорбленные люди  не жалуются власти,  потому, что они  больше не верят в коррумпированные  объединения  чиновников, не верят и в  правосудие… Отупевший от безысходности  обыватель, зомбированный СМИ, и растерявший    способности думать самостоятельно, который уже год  внимает  телеящику  современной конструкции -  тонкого экрана, на котором, как на адской сковородке истерически страдают  и  истерически  веселятся те, кто пытается что-то урвать для себя в наше смутное время. Судя по двухэтажным особнякам, из которых ведутся интервью со «звездами», у  них это получается. Так же, как  и у некоторых поэтов и писателей. Но честь эта – быть на гребне нашей поганой жизни, на мой взгляд, незавидна..
Как результат бессовестной сегодняшней  жизни -   оттираются на обочину честные, совестливые  и талантливые.  К таковым я отношу поэта Николая Александровича Зиновьева.
 Все знают о том, что его  стихи  разошлись по всей России гораздо быстрее, чем вышли в свет книги. Люди переписывали стихи  друг у друга, заучивали наизусть – все, как и должно быть с настоящей поэзией. Наверное, также распространялось стихотворение Лермонтова «На смерть поэта».  У Зиновьева большинство его стихотворений можно объединить названием - «На смерть Родины».
 Читаю и перечитываю вновь. Такого у меня не было давно: после смерти Ю.Кузнецова никого не хотелось перечитывать. Правда была ошибка: строки одного поэта поразили столь сильно, что взяла их эпиграфом к циклу своих рассказов «О перестроечном детстве». Строки были сильные, о беспризорниках, они ранили душу. Пошла и купила сборник этого поэта. Первое стихотворение, на которое наткнулась, было посвящено высокому лицу. В нем рассказывалось о том, как хороша была встреча с этим человеком, но главная мысль – жаль, что это был сон. Вот так. Подобная «широта восприятия» как-то не воспринималась даже  БОГАТЫМ  ПИСАТЕЛЬСКИМ  воображением : дети, глядящие из люков, за что поэт был «кого-то убить готов» и радость от встречи того, кто мог изменить жизнь этих детей, но…наверное, не знал (да и хотел ли знать?) о судьбе этих несчастных ! Вспомнилось беспощадное цветаевское:
                Два на  миру у меня врага,
                Два близнеца – неразрывно - слитых:
                Голод голодных - и сытость сытых.
  Спасибо, Марине за то, что так остро ощущала социальную несправедливость! Закрыла приобретенный сборник поэта, к тому времени ставшего лауреатом нескольких литературных премий. Закрыла, чтобы больше не открывать. Кстати, в этом сборнике (кроме строк о детях) ничего больше не хотелось перечитывать. Николай Зиновьев говорит, что это уже неплохо, когда у поэта найдется хоть одна «берущая за душу строчка». Впрочем, я хочу говорить о нем - народном поэте Николае Зиновьеве.
 Николай Александрович Зиновьев… Спасибо, что Вы существуете. Нет, не «существуете», горите и освещаете нам жизнь! Давно хотелось такого поэта. Нам, прозаикам, тоже так думающим и чувствующим, выразить все, чем мучаешься   в стихах не дано. Подчас проза отступает, не найдя в себе сил  изобразить   четко  и лаконично то, чем переполнена душа.
 Ваша поэзия – дерзкий вызов сытой  «верхушке» общества. Читаю, и само собой вспоминаются строчки Роберта Бернса с его гордостью «честной бедностью». На мой взгляд,  многие стихи Зиновьева напоминают стихи  шотландского поэта: в них тоже неприятие паразитического образа жизни людей, презирающих трудовой народ. Вот почему стихи русского поэта близки шотландцу не только тематически, но, подчас и поэтическим строем: лаконизмом, четкостью и нескрываемой авторской позицией. Они частенько перекликаются, взять хотя бы это обращение «брат», столь любимое шотландцем : - «Но такая жизнь наступит на твою могилу, брат». ( Н. Зиновьев. «Ты живешь, предполагая»). Ехидный критик возразит: «Копирует Бернса, повторяется поэт».  А я возражу : «Милейший, не в этом дело, у больших поэтом всегда найдется много общего» . А в  нашем случае : общим для Бернса и Зиновьева стало то, что оба поэта развили в себе непримиримый пафос борца за трудовой народ и, смело, а, подчас дерзко,  в разные времена отстаивают права обездоленных людей. Капитализм – он во все времена капитализм, у него одна сущность. Так и получилось, что Бернса и Зиновьева, выбравших путь борьбы за народ, за торжество правды, за веру в социальную справедливость  роднит  не только тематический, но и поэтический строй. Оттого много общего. В том числе и терновые венки.
 Что стоит одна критика в адрес Николая Зиновьева. Ее даже трудно назвать критикой. И слово «критиканство» не подходит. Скорее это – брань. Не знаю, чем ( или кем) руководимы были критики « имеющие отношение к поэтическому цеху» ( как выразился В.Шемшученко), но их критика больше похожа на склоку, местами переходящую в прямое оскорбление. Ах, как же ядовита змея, по имени зависть! Появляется зашоренность, и один поэт не может увидеть в словах другого удачные эпитеты, слог и прочие достоинства. И тогда завистник,  в «сальериевском  затмении» переходит на личность, превращая себя в «патриция», а «бедного» Николая Зиновьева – в «плебея». И идут в ход пустые, злобные упреки:  Зиновьев назвал кресты на могилах «плюсиками» - какое кощунство! Диву даешься, ведь ты сам поэт и неужели не узрел, не позавидовал удачному сравнению. Да, это явное плебейство – не поставить на могиле мраморную доску, а еще лучше - монумент! Беден русский народ, но именно о нем почти все стихи Николая Зиновьева. Стихотворение это – великолепная элегия, нужно только вслушаться:
                Минуты свободные редки,
                А надо минут пятьдесят
                Идти до кургана, где предки
                Сухою травой шелестят,
                Где сойка птенцов своих кормит,
                Где крест, так похожий на «плюс»,
                Опять ненароком напомнит,
                Куда я всю жизнь тороплюсь.
 Не хочется останавливаться на критике «патрициев»,  она вся слабо аргументирована. Здесь вы не найдете претензий ни к содержательной стороне стихов, ни к технике, ни к рифме. Нет, нет и нет – отрицается все сразу, без подробного анализа. Истории литературы известно много имен подобных критиков, но знают их только литературоведы. Народ с ними, как с поэтами, не знаком. Лучше вернуться к нашему народному поэту - Николаю Зиновьеву. Достаточно, что  об одном таком «критике» великолепно написал Н.Дорошенко в блестящей статье «Зависть и пустота» ( см. газету «Российский писатель» за 2010 год).
 Известность Николая Зиновьева естественна, потому что его поэзия идет прямо - от сердца поэта к сердцу читателя. «Рифмованные банальности» ( шипят «патриции» ), легко запоминаются, их смысл ясен  и доступен как интеллигенту, так и рабочему человеку. «Патриций» лопнет, но так не напишет:
             Провожала мать сына, на войну провожала,
             И сорвавши косынку, за вагоном бежала,
             Вдруг в глазах зарябило, и уже много лет,
             Тянет ветви рябина электричкам во след.
Как просто, а дух замирает…

 Его художественные образы неожиданны. Поэт Зиновьев всем понятен, и от его глубокой и проникновенной  простоты выступают слезы на глазах. Вот почему я нашла много общего между двумя живущими в разные времена поэтов : Р. Бернса и Н. Зиновьева .Оба поэта отличаются гениальной простотой и оба сделали сознательный выбор в пользу народа, претендующего на национальную независимость и на свободу. Как не вспомнить Бернса, когда наталкиваешься на строчки: «При всем при том…». По мнению А. Твардовского, Маршак очень свободно обращался с текстом Бернса, поэтому слова эти могли иметь и другой перевод. Когда читала Бернса в подлиннике, ловила себя на мысли, что есть и другой переводной вариант этих слов. Однако, меня, как и Твардовского, перевод Маршака вполне устраивает. И какое замечательное совпадение! Схожесть поэтов, живущих в разные исторические времена, произросла на социальной почве. Но, при всем при том, придворные критики, тявкающие по наущению, как тогда, так и сейчас, остаются придворными, а народные поэты  остаются народными. И вряд ли это изменилось со времен Бернса.
  Ретивые критиканы договорились до того, что Николай Зиновьев «надавал народу пощечин», себя, естественно, причисляя к оному. Это Зиновьев, не любит народ?! Поэт, который до сих пор не может придти в себя от изумления, увидев, во что превратили  народ за годы перестройки:
                Солнце к вечеру плющится дыней,
                Каждый встречный на вид не жесток,
                Но ты сядь и скажи им: «Воды мне!»
                - Обтекут тебя, словно песок. ( «Пустынник»).
 
 Смирившийся с гнетом хамов народ, поэт не любит. И это справедливо. Такой народ живет, не думая о своей родине. Такой народ не пойдет ее защищать. Это ни для кого не секрет. Зиновьев не «пощечину дает народу», он кричит ему: «Встань с колен, ведь ты же русский и живешь на своей земле! Смотри, во что тебя превратили!» :
                Боящийся шороха мыши,
                Покорный всегда, как овца.
                Считающий всех себя выше.
                Забывший и мать и отца.
                Не ищущий истины-брода.
                Прислуга на шумных пирах.
                Носящий лишь званье «народа»…
                Такого народа – я враг.

 Как эти стихи созвучны с бернсовскими:
                Тот, кто решился по кускам страну свою раздать,
                Пусть приобщится к дуракам – он будет мне под стать,
                Мы станем с ним, рука к руке, два круглых дурака:
                Один в дурацком колпаке, другой – без колпака.

 Говорить народу правду в определенные времена просто необходимо. Это, как правило, делают избранные поэты, которых не купишь «подачками с барского стола». И Бернс, не отрывая себя от народа, пишет прямо:
                Питаем мы своим горбом, потомственных воров, брат.
                И лишь за гробом отдохнем, от всех своих трудов, брат. («Дерево свободы»)
 Ему вторит Николай Зиновьев:
                Как может быть мой дух высок, когда до поту, до измору.
                Я за говядины кусок, дворец роскошный строю вору?

  И все же, народ, одураченный перестройкой, Зиновьев жалеет. Поэт видит народное горе и не боится о нем писать. У нас за время «перестройки» много понаписано рассказов и стихов о ее жертвах  – бомжах. Но написать так пронзительно, как Зиновьев, не смог никто:
                С неба снег летит кружа,
                На дорогу, на бомжа,
                Что так сладко спит в кювете,
                Позабыв про все на свете.
                Снег кружится, снег летает,
                На лице бомжа не тает…
 Такой же силы пафос отчаяния, тоски и скорби, как и в стихотворении «Пейзаж», звучит в стихах : «Пора весенняя плыла», «Беспризорник», «А я видел, как били «бомжа» и во многих других.
 Внимательный к чужим страданиям, поэт как никто другой  заметил, как молчаливо мужество выживающих людей. И это, несмотря на чудовищные условия жизни, в которых живет народ России!  Читаю поэта и чувствую – поэт  убежден в том, что в русском народе еще много сил духовных  и физических, если  он может переносить те условия, в которые его поставили. При  этом терпеливый русский народ не требует наград и почестей, кроме права продолжать свою нелегкую обыкновенную жизнь. И  поэт Зиновьев отдает все силы для служения этому человеку.
                Готов писать я день и ночь
                С тем, чтоб стране своей помочь.
                Готов собою пренебречь,
                Чтоб только Родину сберечь.

 И я верю прекрасному честному поэту Николаю Зиновьеву.

 А как  хорош  цикл стихов, посвященный русским женщинам!
                А по утрам в глазах темно,
                На хате крыша вовсе спрела.
                И вспомнить страшно, как давно,
                Душа души перегорела.
                Но на лице от жизни той,
                Остался свет. Он нестираем,
                Как отблеск бедности святой,
                На миске с выщербленным краем.             («Старая вдова»)

Его  стихотворение «Первые сединки в волосах» по силе выразительности человеческого сострадания можно сравнить только с рассказом В.Дегтева «Джяляб». Этот талантливейший писатель, рано ушедший из жизни, тоже говорил « горькую правду» людям, подчас  не желающим ее знать…
Иногда сила поэтического слова Н. Зиновьева звучит столь сильно, что пафос вырастает до философского обобщения, а масштабность его поэзии становится под стать  шекспировской:
               Не понимаю, что творится.
               Во имя благостных идей.
               Ложь торжествует, блуд ярится. ..
               Махнуть рукой, как говорится?
               Но как же мне потом креститься.
               Рукой, махнувшей на людей…
Вспоминается 66-ой сонет Шекспира «Зову я смерть…»…

Жить чужой болью может далеко не каждый поэт. Этот особый строй души дается избранникам Музы. Я верю, как страдал за Россию Николай Рубцов. Иначе не родилось бы гениальное стихотворение  «Видения на холме», не появились «берущие за душу» строчки: «Россия, Русь, храни себя, храни!» И я твердо уверена, что сердце Зиновьева болеет за страну, иначе так не напишешь. Эти строчки продиктованы страдающей  душой:
                Не потому, что вдруг напился,
                Но снова я не узнаю,
                Кто это горько так склонился,
                У входа в хижину мою?   
                Да это ж Родина! От пыли,
                Седая, в струпьях и с клюкой…
                Да если б мы ее любили,
                Могла бы стать она такой?!

Без сомнения, что Николай Зиновьев – продолжатель традиций  Николая Рубцова. Любовь к Родине для них святое, сыновнее  чувство.
                Я люблю эти старые хаты,
                С вечно ржавой пилой под стрехой.
                Этот мох на крылечках горбатых…
                Так и тянет прижаться щекой.
                Этих старых церквей полукружья
                И калеку на грязном снегу.
                До рыданий люблю, до удушья.
                А за что, объяснить не могу.

Тому, кто болеет за страну, не надо объяснять  о глубокой заинтересованности поэта в противоборстве добра и зла, о его действенном  участии  в жизни Родины.  Это – позиция поэта-гражданина Н.Зиновьева. Это – путь сильных духом. Исполнять по сердечному влечению гражданский долг в  своем художественном творчестве дано не каждому литератору.
 Поэзия Николая Зиновьева местами приобретает публицистический характер – поэт  пытается поднять народ на борьбу за спасение гибнущей державы.
                Я гляжу на стожки, на болотину,
                На курган у реки, на поскотину,
                И сильнее, чем прадед и дед,
                Я люблю свою малую родину…
                Потому что большой уже нет.

Каким разнообразным дарованием обладает поэт Зиновьев!  При всем, при том, он замечательный лирик, но для нее остается мало места – гибнет Родина. Ее надо спасать.
                Писать о радости, о жизни –
                Таким я мнил удел поэта,
                Но в погибающей Отчизне.
                Возможно ль это?
                И я пишу на злобу дня,
                Даст Бог, буду писать и впредь я.
                Ведь этой самой злобой дня,
                Пронизаны тысячелетья.

 Ошалевшие от легкой наживы, от бешеных денег, обнаглели олигархи и чиновники. Вот и  пришлось лирику Зиновьеву стать публицистом, чтобы защищать бедный народ. Он издевается над  богатыми манкуртами,  «пирующими  во время чумы».
                Египет! Греция! Тунис!
                Свет солнца, женщины и зелье!
                О, волшебство! Круиз! Круиз –
                Непреходящее веселье.

 Да, для честного поэта остается один путь – стать обличителем хамов, глумящихся над вековыми традициями и ценностями, издевающихся над русским народом. Надо защищать бедствующий народ. А душа  в то же время  тяготеет к лирике,  и рождаются строки:       
                Лирик я, лирик по сути:
                Я писал бы о песнях дождей,
                О заре на озерной полуде,
                О таинственных криках сычей.
                Не дает же мне в лирику впасть
                Эта черная скользкая власть,
                Что так схожа с пиявкой болотной,
                Присосавшейся к шее народной
                И напившейся крови до жути…
                Лирик я, лирик  по сути.

 Зиновьев – певец  русской  природы. Об этом можно много писать. Поэт так искренен в любви к русской, неброской на вид природе, что стихи, подобные таким, как: «Спустился тихий вечер летний», «Солнце светит», «Осенний день», «Ночью», «Счастье», «Минуты свободные редки» составляют особую часть его разнообразной лирики.
 О ярком даровании поэта Николая Зиновьева  будет много написано. На данный момент очень хочется, чтобы его звонкое поэтическое имя было открыто для всех ценителей  истинной поэзии. Есть чему радоваться -   в литературу пришел большой поэт, страдающий за Россию!
 Талантливому поэту, каковым, безусловно, является Николай Зиновьев, не пристало смущаться недостаточностью оценки его творчества современными собратьями по литературному цеху. Он должен просто трудиться, а верный и справедливый суд, как известно, доступен только истории. Да поддержат нас в трудное время оптимистические строки поэта!
                Не день, не месяц и не год –
                Всегда в Россию верить нужно.
                А что касается невзгод,
                Они уйдут, как псы, послушно.
                Они сбегут в одном исподнем,
                Гонимые  бичом  Господним.

                Нина Черепенникова
                к.ф.н.,член Союза