Дурной период

У меня такой период жизни, когда хочется ходить в питейные заведения с самого утра. Это не очень хороший период. Хуже него только тот, когда ты просыпаешься жуком с больными легкими. Ну или если тебя бьют шестиклассницы. Пожалуй, да.

Но речь сейчас не об этом.

Я иду в питейное заведение, заказываю стакан и усаживаюсь на стул. Над моим стулом надпись "Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера", но как вы помните, у меня тот период, когда человека не очень-то тянет улыбаться скрытым камерам. В питейном заведении пусто, если не считать сонного бармена и одуревшей от смены часовых поясов американки. Прямо около американки колонка, из которой играет бессмертно-классический хит группы Radiohead.

Американцы - это такие люди, которые говорят по-английски и вечно улыбаются. Radiohead тоже говорят по-английски, но улыбаются реже. Таких людей называют британцами.

Что-то(You float like a feather) щелкает у меня в голове и (I wish I was special) я подсаживаюсь к американке. (I'm a creep)

Я говорю:
- Все заканчивается. Как правило заканчивается не очень хорошо, а чаще, так и вовсе из рук вон плохо.
- Должно быть, - говорю я ей, - так мыслить меня приучили девяностые годы.

Это были времена, когда неприятный полный мужчина покупал себе какой-нибудь алюминиевый завод, а потом кормил всех свинцом до тех пор, пока его мерседес не разрывался на кучу маленьких "м", "е" и "р" ... Тут его завод захватывал какой-нибудь другой неприятный толстяк и взрывал другие мерседесы, а после снова стращал всех нас свинцом.Один седой доктор наук соединил два мертвых языка и назвал все это плюмбократией.

Мертвые языки получаются, когда жители страны слишком много времени уделяют гомосексуальным оргиям. Мертвые доктора наук получаются, когда в них стреляют неприятные толстяки.

Тут я делаю трагическую мину. Американка вопросительно смотрит, улыбается и молчит. Я тоже молчу, но хватает меня где-то на 20-30 секунд. Я говорю:

- В конечном итоге, конечно, десяток-другой уцелевших толстяков ощутил на себе суровые взгляды мировой общественности. Тогда толстяки сделали вид, что ничего не было, и стали кормить всех обещаниями. Мы тоже сделали вид, что ничего не было, быстренько бросили массово употреблять героин и любить плохую музыку, а потом ласково улыбнулись толстякам и взявшись за руки отправились в светлое будущее.

Внезапно мне становится понятно, что американка не понимает ни слова.

- Обещания нам нравились больше, чем свинец, и на время все как-то устаканилось. Мы с трепетом смотрели на мировой терроризм по телевизору и пугались, что было сил. У нас появились гражданские права, кухонные комбайны и кабельные каналы с пышными блондинками. В какой-то момент я даже стал счастливым. Сел и сказал: "Господи Боже, как хорошо".

Потом начались нулевые, которые назвали так, потому что быстрый интернет сделал всех вокруг равнодушными. После было много разных вещей, но в наших головах уже закрепились очень грустные механизмы.

Если бы 10 лет назад меня попросили написать что-нибудь на заборе, то я бы написал вот так:
Будь готов, что тебе отрежут голову. Уныние и пессимизм.

Если сейчас меня попросят написать что-нибудь на заборе, то я напишу вот так:
Уныние и пессимизм. Будь готов, что тебе отрежут голову.

Потом я смотрю на американку и говорю, что рано или поздно наши отношения разлетятся на кучу маленьких "о", "т", "н" и так далее.
Она несколько секунд морщит лоб, достает деньги из бумажника, кладет на стойку и уходит. Даже и не знаю, почему.