На моей ладони

Сегодня маленький луч впрыгнул мне на ладонь и стал, как настоящий хиромант, читать мои линии. Я не знаю, что он увидел, но на помятой киноленте появилась Жизнь. Она посмотрела мне в глаза, улыбнулась и махнула пролетавшим в небе голубям. Логично, если бы в этом месте она заливисто засмеялась. Но нет. Она не по-детски терпеливо взирала на мир. Ни слезы, ни смеха. Она взяла куклу-цыганку за руку и стала рассказывать ей о ее прошлых жизнях, о которых та совсем не помнила. Жизней было так много, что они быстро истрепались вместе с самой куклой. Новые куклы могли выбирать имена себе сами: они тянули пришитые на кукольных платьицах этикетки, или доставали из воображаемых карманов непонятные слова. Жизнь обшивала кукол, строила им дома и даже ставила отметки. А в свободное время рисовала. Все и всех. Вот здесь стоит сказать о ее первом знакомстве с кинолентой, когда ожившие рисунки побежали один за другим. Жизнь смотрела удивленно на стену с ожившими рисунками, а сама бежала по траве, листьям, обмакивала кисточку в росу, в отражение звезд в лужах, снежинку на воротнике и размашисто оставляла акварель и гуашь на трепещущих полотнах сердца. Своего. И всех, всех, встречающихся на пути. Сердец было много, как кукол, но красок, почему-то, как и имен, было совсем ничего. Жизнь не заметила, как давно уже ехала в поезде и раздавала имена станционным смотрителям, платформам, бродячим собакам, прокуренным вагонам, утерянным жетонам. И кто-то говорил, что это стихи, пусть и грустные, но о жизни. А может, и не стихи, а проза. Так привычнее – «Проза Жизни». Не во всем же должен быть вкус, - сказала Жизнь и записала название своего главного сочинения. Что-то потеряно, - не унималась Жизнь, а что – не могла вспомнить. Конечно, разве нужно помнить свой смысл? А может он вовсе и не ее? Ведь вмещает же целую палитру чужих смыслов! Лучше выпрыгну где-нибудь на следующей станции, - подумала Жизнь. И увидела в окне чью-то руку. Может, Судьбы?
Возможно, это была та Судьба, которую уже читал маленький луч. Прямая река текла к своей цели. Ей было все равно, что плотины, мосты, да и просто бревна пытались ее перекрыть. Она смеялась и становилась сильнее. Она прислушивалась к своему духу, умело балансировала между берегов и текла, текла. Почему если Судьба, то обязательно старушка? Что за глупости! Сильная, независимая максималистка: все или ничего, любить так любить. Я сама себе Хозяйка, - любила повторять Судьба. А зачем дважды входить в реку, ведь много интересного еще впереди, - нескромно декламировала Судьба. Знаки? Я сама себе знак! И чем больше она отмахивалась от них, тем чаще знаки атаковали ее во снах, на перекрестках, в календарях. Ладно, - смирилась она – буду читать. А тот, кто начинает читать поздно, понимает, как много пропустил в своей жизни. Так и Судьба – глотала все, чтобы наверстать упущенное. Она уже по-другому смотрела на плотины и мосты и на прилетавших к ней птиц. Она поняла, что не надо спешить – всему свое время. И стала сама знаком. Ее стали узнавать. Ну ладно, что вы, да, это я, - говорила Судьба, не отводя глаз. А из глаз сыпались звезды на ладонь и писали большими буквами «ЛЮБЛЮ».
Маленький луч смахнул украдкой слезу – в октябре он такой сентиментальный. Ах, тома о любви так много вызывают эмоций! – сказал он, пробежав взглядом появившуюся незнакомку. Любовь, - протянула она ему руку и хитро улыбнулась. А вы все цветете, - впопад или невпопад пролепетал луч. Любовь не стала ничего говорить, а просто приложила ухо к его теплой шее. Стучит, - прошептала как будто сама себе. Но здесь нет сердца, - дрожащим голосом сказал луч. Сердце везде, - сказала Любовь, будто раскрывая самую важную тайну на свете. Она вязла его маленькую ручку, и луч почувствовал, как нежность и счастье разлились по всему телу. Он заискрился, заиграл. Любовь стала доставать из карманов какие-то записки, сердечки, колечки, цветы, игрушки, конфеты… чего тут только не было. А не было пустоты. Казалось, что время не властно над Любовью. Летящая девочка, сказочная принцесса, закусившая губу белошвейка, уставшая санитарка, королева бала, - кого тут только не было. А не было одиночества. Здесь было все: проза о бугорках на ладони и поэма о вулкане, выливающем тепло, щедрость, восторг. Симфония очищающего водопада и песнь убаюкивающего лесного ручейка. Драма урагана и волны. Стук колес и стук двери. И луч понял, что все это и есть сердце. Сердце Любви. Любовь поднесла ручку маленького луча к своему сердцу. И ничего не сказала. И луч услышал, как натянуты струны незнакомого ему музыкального инструмента, и узнал, на каком такте они издают стон, а на каком замирают. Тишина нарушалась пронзительным криком, всхлипыванием, вздохом. Это боль, - прокомментировала Любовь. - Что поделать, но встречи, ожидания, расставания бывает и ранят. А разочарования убивают. Ну а если нет ответа… Любовь оттолкнула луч от себя, посмотрела отрешенно, отвернулась и пошла, куда глаза глядят. Листки дневника, который так бережно вела Любовь, разлетелись в разные стороны. Луч пытался поймать отрывочные мысли, но разве можно собрать то, чего больше нет.
Мысли окружили его кольцом. Я здесь Голова, - сказала одна и вышла вперед. Да, это была главная тема Жизни. А может, Любви? Впрочем, это совсем неважно. Важно, что была пища для размышления. Откуда? Из книг, из улиц, из дома, который был ли вообще. Но был роман. С продолжением и без, с героями и у героев, как фейерверк и как ярмо. Любовный, служебный, курортный, случайный, прохожий. И даже к столу. Какая разница. Главное есть о чем подумать, над чем думать. Уж. Да. Анфилада комнат, по которой бежали мысли, казалось, не могла закончиться. Все новые и новые лабиринты, с  неожиданными поворотами и тупиками, в которых несли вахту безвыходные ситуации. Часы, весы, сумки, как первая необходимость, торжествовали везде. Часовщики ремонтировали старые механизмы часов, грузчики исправно катили груз, а таможенники его разгружали. Нет, это не Голова, это рудник, где с адским трудом тысячи рабочих пытаются отыскать хоть крупицу ценного золота. Любая золотинка ценна на вес, она инсайт, она открытие. Она отмывается, шлифуется, плавится, попадает в оправу и… на прилавок. А там уж кому попадется. Случается в нужные руки. Тогда есть с кем обсудить, передать по наследству. Или просто подкинуть. М-да. Увы. Кому горе, а кому гора. Только чего? Это вопрос. Возможно, мусора. И куда девать вторсырье? Опять из комнаты в комнату. А потом вдруг в этой куче и золотинка. Так и рыщешь по лабиринту свершений. Мысли стали перебивать друг друга. Перегруз, - сказала Голова и приняла таблетку. – Хочу быть до прелести пустой. И стала мечтать о любви.
Я знаю, что все мои комнаты заняты тобой. Вчерашним, сегодняшним, завтрашним. Задумчивым и сияющим, нежным и бушующим. Я закрываю комнаты ото всех, чтобы сохранить тебя. И открываю тебе двери и окна, чтобы сохранить себя. Я рисую тебе на закате рассветы, а на рассвете закаты. И расчищаю все дороги, которые ведут ко мне. Как мне кажется. И даже сажу цветы. Чтобы путь был радостным и легким. Как мне думается. Я не жалею красок своего сердца. И вновь, и вновь макаю кисточку в безупречное синее октябрьское небо. А когда кончаются краски, и остается одна паутинка, я бережно ее прячу в шкаф до лучших времен – до знакомого «да». Может, это знак, - говорю я себе. И ищу оправданий. Правдивая проза. Но хочется, чтобы сердце было везде. Я веду дневник наших невстреч. Это целая жизнь неиспользованных этикеток на кукольных платьицах, не разыгранных лотерейных билетов, ненайденных золотинок. Я еду в поезде, разговариваю с маленьким лучом и жду у окна, когда появишься ты, чтобы нажать стоп-кран. Ведь где-то на старой киноленте моей ладони записано твое имя.