Зарубки. Глава шестая. Зона

                Павел Руских

 На очередной оперативке начальник строительного управления Шапиро Е.Н. неожиданно объявил:
– Вот, что, Владимир Павлович. Дела по заводу металлоконструкций (ЗМК)  передай прорабу Тумакову Николаю.  А сам отправляйся принимать строительство колпаковых печей цеха холодного проката на Верхисетьском заводе (ВИЗ).
– Ефим Наумович, какие колпаковые печи? Только что прошла государственная комиссия по приемке завода. Столько недоделок. Мы же давали клятвенные обещания устранить до конца года. А теперь что?– разволновался я.
 Да и как было не волноваться? Чего я только не обещал главному инженеру проекта, москвичке из «Моспромстальпроекта» – пожилой, обаятельной и умной женщине, когда подписывали акт госприемки.
– Это ты брось. Я, что, не понимаю? Но, во-первых, я думаю, с этим Тумаков здесь и без тебя справится. Во-вторых, вот приказ по тресту о передаче нашему управлению строительства колпаковых печей. Кстати, обрати внимание, там и о тебе лично указание имеется. Сам Башилов Сергей Васильевич – начальник Главка, проводит еженедельные штабы. Управляющий трестом переехал вместе с кабинетом на строительство. Так что, «не ерепенься». Там, на Визе загорелось
на всю страну. Подтягивают к строительству тресты со всего города и даже с области. Завтра принеси две фотографии три на четыре. Оформишь пропуск в зону.
– Какой пропуск, в какую зону, Ефим Наумович?
– В зону строгого режима. Что как-будто не знал. Главный корпус строят заключенные. Две зоны строгого и общего режима. Слава богу, нам достались заключенные строгого режима. Эти, говорят, работают не в пример тем, из общего. Правда, объект в очень запущенном состоянии. Был я там, это какой-то кошмар. Ничего ужаснее за всю жизнь не видел. Да ничего, опыт у тебя есть. Да и мы поможем, чем сможем. Разберешься, что к чему. На все про всё не больше недели. Иначе сметут нас, как шелуху от семечек.
– Вот «не было печали, так черти накачали». То солдаты из стройбата, то «химики» и «декабристы», а тут на тебе – заключенные, да еще и строгого режима. Ну ладно бы общего,
в Сталинске приходилось строить с ними, – думал я, подъезжая, на другой день, к стройке ЦХП ВИЗа. Мне вспомнился и случай, когда заключенный зарубил заключенного и рассказы старого прораба, которого чуть не забетонировали живьем зэки только за то, что не стал приписывать в нарядах на оплату. Зоны, выгороженные двойным забором с колючей проволокой и вышками для стрелков, я видел и раньше, но такую как эта – впервые. Размеры зоны поражали. В отличие
от других зон, здесь были предусмотрены противоугонные устройства из фундаментных бетонных блоков. Это ж, сколько можно было из них выполнить фундаментов под жилые
дома. Думаю, не на одну сотню многоэтажек. На КПП2 меня поджидал Борило Илья Иванович, главный инженер двадцать второго стройуправления, у которого мы должны были принять колпаковые печи для дальнейшего строительства. Пролет печей утонул в сизой дымке. А когда
мы спустились в котлован, я увидел несколько групп заключенных, сидевших у костров. Заключенные, не обращая на нас никакого внимания, пили по глоточку из котелка что-то
темное, передавая котелок друг другу по кругу. Вид частично начатых и брошенных бетонных стен будущих фундаментов, торчавших, как гнилые зубы у старого бомжа, привел меня в
удручающее состояние. Илья Иванович перехватил мой печальный взгляд и, как бы извиняясь, проговорил:
– Ну, чего ты хочешь? Мы ведь только что приняли у СУ «Визстрой» половину объема главного корпуса. Толком еще не разобрались, а штаб строительства установил – сдать под  Контрольно-пропускной пункт монтаж машинный зал к концу года. Там всё стройуправление. Зеки, кто поближе работает, приходят сюда погреться у костров и чаю попить. Пытались разгонять, бесполезно. Даже надзиратели махнули рукой. Быт у них здесь, прямо скажем, не налажен. Бытовок нет. Ни погреться, ни посушить рукавицы. Даже руки помыть негде, а уж чаю попить
и говорить нечего.
– Что-то чай у них черный какой-то, Илья Иванович. Это  они с чая так набетонировали? Посмотри, какие кривые стены фундаментов. Тут не продолжать фундаменты строить, а вначале все разбирать надо.
– Да ладно тебе, как будто впервые увидел чифирь. А разбирать всё не всё, а придется. Тебя для этого и прислали. Так что давай, принимай скорее и начинай работать. Здесь тебе не на Химмаше. Много поговорить не дадут. Посмотрим, как у тебя получится. Критику разводить все мастера.
Через неделю, акт передачи-приемки объекта подписывали у Лаврова. Управляющий, пробежав по акту взглядом, зло отбросил его и в сердцах и с какой-то горечью в голосе прокричал:
– Да вы что, хотите, чтобы все двадцать второе управление осталось без зарплаты на два месяца. Такой акт я утвердить не могу.
– Владимир Павлович, так что выходит нам, без зарплаты два месяца работать? За то, что половину выполненных фундаментов надо будет переделать, заказчик второй раз платить наверняка не будет, – не удержался я вставить слово в непростой разговор между моим начальником стройуправления, начальником двадцать второго и управляющим
трестом. Управляющий на минуту задумался и произнес историческую фразу:
– Хорошо, давайте так: пятьдесят на пятьдесят. Идите, приступайте к работе и поскорее.
Вместе с фундаментами нам передали две бригады заключенных. С одной из бригад, с пятьдесят первой, не заладилось с первых дней. Бригадир при знакомстве заявил:
– Начальник, долбать бетон отбойными молотками моя бригада не будет. Питание не то, да и здоровья нет. Пусть ваши вольнонаемные ломают. Ишь, морды наели на вольных хлебах.
– Ну и чем вы собираетесь заняться?
– А нам бы, начальник, чё полегче. Можем поближе подтаскивать и недалеко оттаскивать, но так чтобы по нарядам выработка была за сто процентов. Иначе и вашим не дадим работать.
– Ну, ты мужик, даешь. Вашим, как ты говоришь не мешать надо, а поучиться бы не помешало у наших. Тогда и работа будет в радость и выработка и зарплата и досрочное освобождение.
– А мне это не надо. С моим сроком мне до освобождения, как тебе до героя Советского Союза.           И в бригаде у меня все такие, – старый зэк, смачно плюнув, вышел из прорабской, хлопнув на прощание дверью. Прорабы мои, сидевшие тут же, услышав нашу беседу стали возмущаться не меньше заключенного.
– Ну и как с ними работать? Может быть, отказаться от услуг зэков, пока они еще брака не понаделали. Рабочие бригады Абдулина тоже жалуются. Пристают с просьбами принести чаю, сигарет при этом еще и стращают побоями, – с горечью проговорил Василий Зиберов, молодой прораб.
– А мне вообще прохода не дают. Я в зону вхожу, как на казнь, – дополнил Володя Некрасов, второй прораб нашего участка.
– Нам без заключенных с такими объемами строительства в сроки сдачи под монтаж ну никак не справиться. В бригаде Абдулина двадцать четыре человека, у Хайрулина – восемнадцать. Нам нужно минимум двести рабочих и не просто рабочих, а профессионалов. А таких как в пятьдесят первой бригаде – человек триста. А вы, отказаться. Да кто нам позволит? В других управлениях работают одни заключенные и посмотрите, что они делают из бетона. Какие машинные залы, а маслоподвалы, а линия непрерывно-травильных агрегатов. Нет, надо думать, что делать. Как заинтересовать, чтобы заключенные работали не хуже наших.
– А, на мой взгляд, первое, что надо – это сменить бригадира. Я тут тоже поговорил с ребятами из пятьдесят первой – не все в бригаде такие уж плохие. Есть там хорошие и знающие работяги. Советуют поставить Павла Русских. Говорят, будет толк. Поговори с Шапиро, пусть выйдет на руководство исправительного учреждения, – включился в разговор нормировщик участка, бывший военный разведчик, фронтовик Павлов Николай Степанович.
  Прошло больше недели, а вопрос о смене бригадира не решался. Шапиро на оперативке с сожалением говорил:
– Ничего не получается. Лично просил начальника колонии. Пообещал сменить. Кто их знает, что там за порядки. Колония большая. Заработался видать. Потерпи, напомню еще раз. Жди.
– Ефим Наумович, невтерпеж уже. Мы и так работаем на продленке и без выходных. Люди и хорошим заработкам не рады. Ропщут. Хотя бы еще бригаду арматурщиков и бригаду бетонщиков.
   На штабах я не знаю, что и соврать. Сроки сдачи под монтаж срываем постоянно. Заместитель начальника Главка Воршилин Е.А. требует на штабы Вас лично. Мне запретил даже показываться.
– Ладно тебе. И так уже за сердце хватаюсь. У нас свое начальство есть. Скажут быть – буду. Сказал, потерпи, что еще.
 Об этой ситуации с заключенными я как-то поговорил с прорабом монтажного участка треста «Союзшахтоспецмонтаж», который замучил меня вопросами о сроках сдачи ему под монтаж хотя бы какой-то части фундаментов колпаковых печей.
– Павлович, надо идти к Пахану на поклон. Без него в этой колонии ничего не делается. Ты что, не знал?
– Какому еще такому Пахану?
– Ну, ты, парень, даешь! Уже почти месяц в зоне и не знаешь?
– А ты как будто бы знаешь?
– Не знал бы – не говорил. Мои зэки меня уже на второй день познакомили. Он мне монтажников подобрал. У нас во всем тресте таких нет. Хочешь, поговорю?
– Поговори. Интересно посмотреть, а может быть и правда поможет.
– Подожди, замолвлю за тебя словечко.
На другой день после этого разговора прораб монтажников, увидев меня, коротко бросил:
– Пошли. Я договорился. Ждет.
И мы пошли по лабиринтам гигантской стройки. Куда он меня завел, я так до конца стройки и не смог понять. Около входа два здоровенных заключенных, увидев прораба, расступились со словами:
– Проходите. Ждет.
За столиком из орехового дерева сидел чернявый с проседью не молодой, но и не старый заключенный. На столике стояла темная бутылка и две тарелки. На одной кружочками
лимон, а на другой – бутерброды с красной и черной икрой. У меня от удивления, челюсть отвисла, чуть ли не до пола. «Ничего себе живут заключенные. Не у каждого начальника
такое увидишь и на праздничном столе, а тут в зоне», – пронеслось у меня в голове.
– Присаживайтесь, уважаемые. Чего рты разинули. Как будто впервые увидали икру и лимон. По рюмке коньяка за знакомство, я думаю, не помешает работе, – выпив рюмку
и закусив долькой лимона, Пахан продолжал. – Бригадира пятьдесят первой, просишь заменить. Есть. Павел Русских? Пей. Не побрезгуй. Так, так. Ну, хорошо. Устрою. У меня тоже просьба имеется. Возьми к себе дневальным бывшего футболиста «Пахтакора». Каким таким дневальным? Ну, посадишь у двери, что бы кто попало, не лез. В бригаде, как я полагаю, будут происходить перестановки. Недовольных, я предчувствую, будет предостаточно. Парень он хороший. Футбольную команду в колонии организовал. Второй год первенство по Гулагу держим. Все, какое-то развлечение. Почему к тебе? Не знаю, сам попросился. Кто-то из твоих
знакомых посоветовал.
– Из каких таких знакомых?
– Не скажу. Говорит, земляк твой. Надо будет, сам объявится. Ну, так что, договорились? Ну, тогда бывайте. У меня очередь. Если что-то не так, скажи футболисту, чем могу – помогу.
На другой день утром в прорабку вошли два рослых заключенных. Один – в годах, Павел Русских, другой – молодой красавец футболист «Пахтакора».
  Вскоре дела с заключенными наладились. Работы пошли таким темпом, что я от радости не раз про себя благодарил Господа бога, прораба монтажников и пахана.
   Павел Русских оказался действительно толковым бригадиром. Как-то мы разговорились, и он откровенно рассказывал о себе:
  «Я по молодости излишне горяч был. Как-то заступился за девушку и в драке одному поломал руку, а другому глаз подбил. Мне дали пять лет. Отсидел от звонка до звонка. Вышел. Устроился в Серове в бригаду бетонщиков. Строили цеха на Серовском металлургическом заводе. Вскоре меня назначили бригадиром. Влюбился без памяти. Женился на хорошей девушке. Родился ребенок. Все было прекрасно до этого случая. Прихожу как-то с работы. Жена стирает бельё,
а сама ревет белугой. Расспросил её, в чем дело. Оказалось, моя супруга в тот день уже постирала раз и бельё, и пеленки, и повесила их сушиться во дворе на бельевую веревку соседки. Вроде что тут такого? А соседка скинула белье, пеленки в грязь и смотала свою веревку. Жена вышла на лай собак. Увидела как набежавшие собаки, таскают по всему двору белье и пеленки. Я настолько был взбешен, что тут же кинулся к соседке. Схватил я её за плечи, прижал к стене, встряхнул и зло прошептал: – Еще раз так сделаешь – убью. И убежал от греха подальше.
На другой день меня забрали в милицию. Начальник отделения, молодой майор, после того, когда я пояснил по заявлению соседки, об угрозах убить её, как всё было на самом деле, прочитал мне лекцию:
– Ты что не понимаешь, чем может закончиться дело, если заявление передать в суд. Как минимум, схлопочешь пять лет строгого режима. Не понимаешь почему? Всё это можно расценить как рецидив. Так что, неси характеристику с работы. Жена пусть напишет объяснение по поводу белья. Проси прощения у соседки. Проси забрать заявление или на худой конец переписать. Потому что здесь написано так, что тюрьма по тебе плачет. Если сделаешь, как я сказал – отделаешься административным штрафом. Тебе всё понятно?
Мы с женой чуть не на коленях просили соседку забрать заявление. Она вроде согласилась. После того, как принес в отделение характеристику, а жена написала свое заявление о порче белья, мне выписали штраф, который я тут же оплатил и облегченно вздохнул. Но не тут-то было. Через месяц меня арестовали. Увезли в Свердловск. Кроме обвинений в угрозах убить соседку от меня добивались, что бы я дал показания против майора. Что якобы отделался я штрафом за дачу взятки тому майору. 
  Прокуратура Союза проводила прокурорскую проверку по заявлению вдовы начальника цеха металлургического завода, известного в городе человека. Вдова добивалась пенсии по потере кормильца. Муж её удавился в камере предварительного заключения. В чем она сильно сомневалась. Куда только она ни писала, кому только не жаловалась. Наконец на её жалобу обратил внимание заместитель генерального прокурора Союза и направил комиссию для проверки. Во время проверки обнаружили, что акт о смерти главврач больницы утвердил без подписи патологоанатома. А тот пояснил комиссии, что смерть начальника цеха наступила от
разрыва сердца, а не от повешения. И что на старике были следы побоев. История по нашим временам произошла заурядная. Начальник цеха возвращался с работы домой. Навстречу два милиционера вели молодого парня, избивая и громко матерясь площадным матом. Начальник цеха не удержался и сделал милиционерам замечание:
– Товарищи милиционеры, что вы делаете? Это форменное безобразие. Бить-то зачем. Дети кругом, а вы материтесь как сапожники.
– Шел бы своей дорогой, старый хрыч. Не лезь не в свое дело. Иди, иди пока и тебе не поддали, – продолжали бить и материться милиционеры.
– Да как вы смеете. Да я, начальник цеха. Я ветеран войны. Да я на вас найду управу, фашисты.
 Один из милиционеров скрутил начальника цеха и, пиная под зад, не обращая внимания на крики старика, потащил его в участок. Посадили в камеру предварительного заключения.
Начальник цеха продолжал громко требовать отпустить его и пугать милиционеров, что он известный в городе человек, и не оставит их без наказания. Милиционерам, видать, надоели крики начальника цеха. Они ворвались в камеру и стали избивать пожилого человека валенками, пока тот не затих. Только утром обнаружили, что старик умер. Сердце у старика не выдержало. Тут милиционеры решили инсценировать самоубийство и уже мертвого ветерана повесили на тюремной решетке за брючный ремень. Все дела по городу Серову были пересмотрены. Обнаружились нарушения не только содержания задержанных, но сокрытие преступлений и еще бог знает что. Мое дело тоже было пересмотрено. Дали мне пять лет строгого режима. Майора, говорят, из органов уволили».
  Месяц пролетел, как один день. Пришло время закрывать наряды. Мне казалось, что Павел будет доволен заработком. Бригада действительно работала хорошо. Дали наряды на подпись бригадиру. Павел, прикинув что-то в уме, вдруг весь покраснел, вскочил со стула и с криком:
– А я, дурак, вам поверил. Да как мне в бригаду идти? – бросился в конец бытовки и со всего размаху ударился головой о стену. Захрапел и тихо сполз на пол.
  Мы вначале опешили и онемели, не понимая, что произошло. Затем подбежали к бригадиру стали трясти и поить водой из кружки. Наконец Павел пришел в себя, с минуту посидел, уставившись тупо в пол, и молча вышел из бытовки. Мы еще раз внимательно посмотрели наряды. Объемы работ были закрыты полностью. Идти на приписки не хотелось. Контроль в управлении был строгий.
– Владимир Павлович, надо поддержать бригадира авансом, отдельным нарядом закрыть дополнительно объемы работ. Отработают. Время есть. Только-только у заключенных за год работы на стройке появилась надежда на «отоварку» в лагерном буфете, за перевыполнение норм выработки, – посоветовал Павлов.
– Мы тоже за это, – горячо и наперебой заговорили прорабы и Зиберов, и Некрасов, – если что, возьмем ответственность на себя.

– Ну, даешь, Лагунов. До чего додумался. Разрешить приписать? Константин Николаевич ты посмотри на него,. Это надо же. Просит разрешить приписать. Как только язык повернулся предлагать такое, – заворчал начальник управления, поглядывая почему-то не на меня, а на главного инженера управления К. Н. Карповича, когда я на оперативке обратился, по наивности, разрешить мне поддержать бригадира пятьдесят первой бригады.
  К моему великому удивлению, Карпович поддержал меня:
– А, что, Ефим Наумович. Я не против. Предложение стоящее. Дела на участке действительно пошли в гору. Нарушение не такое уж неординарное. Можно сказать обычное. Тем более, под гарантию строительного участка.
 Удивительно, что Карпович – педант, законник, требовательный к работе, во всех её проявлениях, поддержал приписки в нарядах. Единственный главный инженер во всем
тресте, да что там, в тресте, во всем главке, ходивший на стройки с отвесом, складным метром, уровнем и логарифмической линейкой. Со всеми инструментами он управлялся довольно ловко. Мастера и прорабы трепетали, когда он приходил на объект. От его внимательного взора ничто не ускользало: ни незначительный брак в строительстве, ни завышение объемов работ. Одним словом, ходячая строительная лаборатория, технический надзор и фининспектор в одном флаконе.
  О том, что мы добавили в нарядах, я попросил прорабов не сообщать бригадиру пятьдесят первой. Интересно было посмотреть на него и бригаду, когда расчеты пройдут через лагерные зачеты. Павел ходил хмурый. Меня избегал. Работу он и бригада исполняли без прежнего усердия, как говорится, «ни шатко, ни валко».
  Прошло несколько дней. После очередного обхода стройки я обратил внимание, что настроение в бригаде изменилось. Все о чём-то весело переговаривались, не прекращая работы. Тут же подбежал, заметно повеселевший бригадир и заговорил:
– Спасибо, Палыч. Ни я, ни бригада век не забудем.
– Что, Павел, отоварились в лагерном буфете? Чем интересно вас там отоваривают, за что такое спасибо?
– Дело не в отоварке, хотя давно нос в лагерный буфет не совали. Там ни колбаски, ни чаю, ничего такого, чтоб порадовало. Только карамель дешевая, леденцы да папиросы «Север», а все равно приятно. Главное, наконец, разрешили свидание с родственниками. Вот и радуемся словно дети. Мне лично пообещали свидание с женой. Ну, сейчас дела пойдут. Бетона надо заказывать раза в два больше. Не сомневайся, отработаем, что я не понимаю.
   И правда, дела пошли значительно лучше. А вскоре бригада выросла по численности с двадцати до семидесяти человек. Бригадир управлялся со всеми толково. Работы хватало
всем с лихвой. Наши вольные, как мы говорили, работали на продленке, а когда припирало – и в выходные. Заключенные тоже вызывались работать и на продленке и в выходные, но лагерное начальство было категорически против: зона строгого режима, особые условия питания, охраны и транспортировки заключенных.
   Сроки сдачи пролета колпаковых печей под монтаж срывались уже не раз. Башилов С. В. – начальник «Главсреуралстроя», все чаще и чаще на оперативках срывался на крик с угрозами лишить трети зарплаты, а то и уволить. На очередной оперативке у Шапиро я высказал крамольную мысль о том, что заключенных надо заинтересовать материально.
– Опять ты о своём. Ишь, что придумал. Премировать заключенных колбасой, чаем и сигаретами. Что их там не кормят, что ли. Кому это надо и кто нам это разрешит? Это тебе
не какие-нибудь «химики», «декабристы», а заключенные. Не просто заключенные, а заключенные строго режима.
– Ефим Наумыч, а что делать? Наши рабочие и так работают, и на продленке, и в выходные. Заключенных больше не дают. Говорят, все заняты. А сроки сдачи и так уже сорваны. Башилов грозится уволить по статье. Если бы поднять интерес к работе, к выполнению заданий в срок, а лучше бы досрочно. За кружок колбасы, да за пачку чая и сигарет заключенные, мне думается, будут стараться изо всех сил. Кормят их, я вам скажу, сам видел, одной баландой. Видели бы вы, как они гоняются за случайно забежавшей в зону собакой. Как дерутся между собой из-за какой-то паршивой дворняжки. Как варят в бочонке и жадно едят это варево. Очередь заключенных выстраивается, как к мавзолею. А так в счет аккордной премии по нарядам за выполнение в
срок задания выдать по кружочку колбасы, да чаю и сигарет. Один раз в неделю, или хотя бы один раз в месяц – так они горы свернут.

– Подожди, ведь их там, в зоне за перевыполнение норм, говорят, отоваривают в лагерном буфете.
– Да, отоваривают. Бригадир пятьдесят первой говорит: дешевыми папиросами «Север», леденцами и или еще какой-нибудь то ли сладостью – то ли гадостью. Хотя верно, они и этому рады.
– А что, надо подумать, посоветоваться с лагерным начальством. А вдруг пойдут навстречу. Если пойдут, Ефим Наумыч, мы такую «отоварку» мигом организуем, – неожиданно поддержал меня заместитель начальника по снабжению Морозов.
   Лагерное начальство после недолгого раздумья и, наверное, после согласования в верхах, к нашей радости, дало добро на поощрение заключенных продуктами за выполнение аккордных заданий. Надо было видеть радостные лица заключенных, когда им вручали торжественно в присутствии лагерного начальства и стройуправления продукты в пакетах с благодарственной надписью за выполнение задания. Отношение заключенных к работе резко изменилось. И уже не мастера и прорабы покрикивали на рабочих бросить длинные перекуры. А бригадир и звеньевые покрикивали на мастеров и прорабов:
– Давай, давай бетон и арматуру.
Дело дошло то того, что машины с бетоном стали перехватывать с других участков стройки. Порой доходило до драки из-за машины с бетоном. Знаменитый бригадир Хафизов из СУ «Визстрой» лично перехватывал машины с бетоном перед воротами в зону. Может быть, и поэтому, после завершения строительства ЦХП ВИЗа ему присвоили звание Героя Социалистического Труда.
 Дела пошли настолько хорошо, что мы, наконец-то, ликвидировали отставания по срокам строительства, практически по всем объектам пролета колпаковых печей цеха трансформаторной стали. Руководство штаба стройки к нашему стройуправлению уже относилось намного приветливее. Лагерное начальство тоже стало прислушиваться к нашим просьбам: добавить имеющих опыт в строительстве заключенных. Мало того, сами просили пристроить нужных им, по своим соображениям, заключенных. Кого только там не было: бывшие мастера, прорабы и даже главный инженер строительного управления. Они мне рисовали такие графики сетевого планирования, что за опытом приходили начальники участков других строительных управлений.

                КРАСНОДЕРЕВШИК

   Однажды ко мне подошел один из заместителей начальника десятого исправительного учреждения. Мне было подумалось: ну вот опять какого-нибудь бедолагу надо пристроить, из бывших руководителей.
– Владимир Павлович, просьба есть к вам. Надо выделить место под сборку детского грибка. Самое подходящее место у вас. Бетонный пол, чисто и на виду. Директор детского садика поставила условие: возьмет ребенка только за участие в благоустройстве садика. У нас отбывает срок замечательный краснодеревщик. Он уже сделал заготовку, а для сборки попросил подобрать такое место – ровное, чистое и поближе к воротам, чтобы по нашим ухабам не развалить грибок до выезда из зоны, – обратился ко мне, козырнув, бравый улыбчивый капитан.
– Да ради Бога! Выбирай любое, – с облегчением выдохнул я, радуясь такой простой просьбе.
Капитан выбрал место около стены напротив нашей прорабки, на другой стороне пролета...
 Вскоре там закипела работа. Прямо на глазах заключен-
ный, невысокий бородатый зэк, сотворил чудо.
– Ай да умелец! Ай да краснодеревщик! Ну и кудесник! – восклицали все, кто бы ни проходил мимо.  Резной, раскрашенный сочными красками в разные забавные мордашки из русских сказок, грибок достаточно крупных размеров недолго привлекал внимание строителей. На третий или четвертый день грибок погрузили на машину и увезли в подарок детскому садику сыночка капитана.
 А по окончанию смены случился переполох. Заключенных долго пересчитывали, строили и снова пересчитывали, не хватало одного зэка. Надзиратели бегали по пролетам стройки, как гончие собаки, но так и не нашли заключенного. Да, того самого, который сотворил для капитана прекрасную песочницу в виде грибка. Как он умудрился спрятаться в этом грибке – одному богу известно. Досмотр при въезде и выезде из зоны был весьма строгим. Машины буквально сантиметр за сантиметром досматривали строгие, опытные надзиратели.
  Казалось, даже муха не сможет проехать на машине в зону, тем более из зоны. Много позже мне рассказал новый начальник «десятки» о том побеге умельца. Перед тем, как грибок погрузили на
машину, он, выбрав момент, забрался под крышу грибка. Сложился вдоль подшивка карниза, прикрыв себя раскрашенной заготовкой из легких дощечек. По дороге к детскому садику тихонько выбрался и был таков. Был объявлен во всесоюзный розыск. Полгода бедолага скрывался в глухих поселках Сибири. Сумел устроиться на работу истопником. Однажды из-за нехватки дров устроил скандал у начальника отделения. У того в то время сидел приятель, приехавший погостить на родину. Надо было так случиться, что служил приятель надзирателем в нашей зоне строительства цеха холодной прокатки ВИЗа. Старый надзиратель
опознал беглеца. Кончилось тем, что умельца арестовали, судили, добавили срок за побег и отправили на стройки народного хозяйства еще на пять лет.


                СТРИПТИЗ НА КРЫШЕ

   Забавная история произошла с пропажей нивелира. В тот день в прорабскую вбежал, красный как рак, молодой специалист, мастер участка Володя Некрасов и с порога затараторил:
– Владимир Павлович, у нас украли нивелир. Давал отметки на фундаментах проходного канала. Установил нивелир, спустился показать зэку, где держать рейку. Поднялся, а нивелира нет. Кого только ни спрашивал, никто ничего не знает. Зэки только плечами пожимают. Бетон вот-вот
подойдет, а отметок нет. Что делать, не знаю? Диверсия какая-то. И кому понадобился? Ума не приложу.
 Я, как мог, успокоил Некрасова. Сходил с ним к прорабу монтажников попросить на время в пользование нивелир. Прораб выслушал нас с улыбкой и после недолгих раздумий, улыбаясь, произнес:
– Вот что, ребята. Нивелира я вам не дам. Еще и мой потеряете. У нас здесь такое частенько происходит.
 И, увидев мое удивленное и возмущенное выражение, спокойно продолжил:
– Давайте-ка лучше, сам дам отметки. Свой нивелир я никому не доверю, а с рейкой мастер побегает. А тебе мой совет: время зря не теряй. Поручи поиск нивелира дневальному. Найдет, будь уверен. Пора и ему свой хлеб отрабатывать.
  Дневальный молча выслушал меня и, шутливо отдав честь, как бравый солдат, исчез, как будто его ветром сдуло.
«Да, дела, – думал я, оставшись один, – Не было печали, так черти накачали. Без нивелира на стройке делать нечего. Найти злополучный нивелир в многопролетном цехе, среди многочисленных организаций строителей и монтажников, в зоне, где только заключенных около двух тысяч, мне никак не представлялось возможным. Иголку в стоге сена найти намного легче. Просить новый? Тоже, не так-то просто. То, что удержат из зарплаты, это уж как пить дать. Да
где и когда его достанут? Это такая длинная история, что боже ж мой. Бегать каждый раз просить прораба монтажного участка? Не напросишься. Ему и самому с нивелиром работы хватает. Одна надежда на дневального. Интересно, найдет или нет знаменитый футболист, трижды клятый
нивелир. Да и зона не футбольное поле, а нивелир не футбольный мяч. Попробуй, отыщи на такой территории небольшой по величине прибор».
К моему великому удивлению, через каких-то час - полтора дневальный радостно
доложил:
– Нашелся ваш нивелир!
– Ну и где он? Давай выкладывай.
– Так, командир, идем, покажу. Идем, идем. Не так далеко, но достаточно высоко. И он повел меня по пролету колпаковых печей, чему-то весело ухмыляясь. Я шел за ним, нахмурив брови, ругая про себя молодого мастера: «Ах, ротозей несчаст ный. Скоро же ты забыл о том, что работаешь с заключенными строгого режима». А себя ругая за то, что кинулся на поиски нивелира, как, будто в зоне больше некому.
  Вскоре мы поднялись на площадку обслуживания подкрановых путей трехсоттонного мостового крана. На площадке группа заключенных стояла возле нашего нивелира.
Один из них что-то внимательно разглядывал в объектив, под жеребячье ржание других.
– Все, мужики, сеанс на сегодня отменяется. Заканчивайте, заканчивайте поскорее, пока надзиратели не налетели.
  Один из заключенных, здоровенный амбал, на удивление вежливо попросил дневального:
– Петрович, ну, пожалуйста, еще двое по пять минут и мы закачиваем. Сам знаешь, чего нам стоило устроить это представление.
– Что это за представление? Любопытно посмотреть.
Амбал, отодвинув прильнувшего к нивелиру заключенного, кивнул мне: – На, смотри.
На крыше административного здания, две девицы то медленно раздевались, то снова одевались, покачиваясь и изгибаясь в такт под ведомую только им музыку. Здание стояло за ограждением зоны. Достаточно далеко, но в объектив нивелира перевернутые фигуры грудастых девок, вы-
глядели достаточно отчетливо. Такое можно было увидеть только в каком-нибудь иностранном фильме, и то без тех откровений, которые показывали девушки на крыше дирекции.
«Здание, где проходят совещания и областные партийные штабы по строительству завода, на которые съезжаются руководители Главка и Обкома партии», – размышлял я, пока еще двое заключенных наслаждались стриптизом на крыше, перед этим заплатив амбалу по пятерке.
 После этого случая нивелир наши мастера и прорабы из рук, что называется, не выпускали. И к нам нередко стали обращаться прорабы из других управлений. На площадке обслуживания подкрановых путей я частенько видел группу заключенных. Видать, стриптиз на крыше продолжался всё лето, на радость заключенным строгого режима.


                КОМНАТА СВИДАНИЙ
О том, что стриптиз – на крыше не единственное развлечение у заключенных, я узнал буквально на другой день.
 В разгар первой смены встал мостовой кран. Остановились работы по бетонированию фундаментов колпаковых печей. Электрик участка Эдик Нисенгольц, которого я послал разобраться в причинах остановки крана, прежде чем нам поднимать панику, доложил:
– В силовой щит кто-то самовольно подключился.
– С какой целью?
– Не знаю. Электропровод проложен в люк мостовой балки крана, а люк затянут на болты. Может быть, кто-то из заводских слесарей проводил осмотр крана и забыл.
– Отодвинуть крышку и заглянуть в люк не догадался?
– Побоялся я, Владимир Павлович. Да и ключей на такие большие болты у нас нет. Надо вызывать ремонтников завода.
– Подожди, Эдик, вызвать – не вопрос. Только когда они к нам прибудут? Одному богу известно. Кранов на ВИЗе не один десяток. Пойдем лучше, посмотрим. Что это еще за провод такой. Не могут заводчане такое устроить. Что-то тут не так.
Останавливаясь перевести дух, мы поднялись по одной из металлических лестниц для обслуживания на мостовой кран, который неподвижно лежал на подкрановых рельсах, уложенных вдоль цеха под самой крышей пролета колпаковых печей. Эдик показал на провод, который тянулся от электрощитовой под полкой огромной балки крана.
– Эдик, смотри, как проложен провод. Очень хитро и незаметно для постороннего взгляда. Явно работа не заводских слесарей. Кому и зачем понадобилось проложить провод под крышкой люка из толстостенного металлического листа, у меня в голове, не укладывается. Крышка люка действительно была затянута шестью большими болтами. Таких ключей не только у нас на строй
участке, но и в стройуправлении не сыскать. Без заводских ремонтников явно не обойтись, да и, похоже, без лагерных надзирателей вскрывать люк не стоило. Кто его знает, что там находится, в глухом полутораметровом по высоте и ширине пространстве мостовой фермы. Пришлось отправить электрика за надзирателем. Через каких-то полчаса появился старшина Саша – уже в годах, крепкого телосложения. толстомордый, надзиратель. Он молча впился в меня красными, колючими глазками:
– В чем дело? Что случилось? – раздражено рыкнул старшина.
Показав на провод под крышкой люка, сам не зная почему, я уперся в крышку ногой. К моему удивлению крышка чуть-чуть сдвинулась. Саша ухватился за неё и повернул. Крышка держалась всего на одном болте, остальные семь были аккуратно срезаны. То, что мы там увидели, поразило не только меня, но и повидавшего виды, надзирателя. Освещение – достойное
лучших гостиных. Стены обклеены обложками популярных журналов: наших и заграничных, с полуголыми, в разных позах девицами.
   На топчане как ни в чем не бывало лежали абсолютно голыми заключенный и пышнотелая деваха. Мы стояли, словно парализованные. А заключенный, схватив куртку, оттолкнул надзирателя, юркнул в люк и был таков. Девица молча оделась, и уставилась на надзирателя накрашенными округлыми глазами, что-то сжимая в кулаке. Минуты две мы стояли, не зная, что делать. Вдруг старшина набросился на девицу и стал выламывать ей руки, не обращая на меня никакого внимания. Несмотря на отчаянное сопротивление девицы, вскоре в руках у надзирателя оказался приличный рулончик скатанных десятирублевок. Саша, сунув рулончик в карман кителя, потащил зареванную деваху к люку.
  Кто бы мог предположить, чтобы на мостовом кране была устроена комната свиданий. Кому из заключенных пришло в голову устроить там комнату свиданий, никто так и не узнал. Это же надо, придумать такое! А говорили, что в наше время секса не было. Как же! Даже в зоне и на работающем мостовом трехсоттонном кране.
  До чего же были изобретательны заключенные строгого режима: такие комнаты свиданий на строительстве цеха холодного проката находили нередко в самых разных местах: в колодцах, вентшахтах, маслоподвалах и еще черт  знает где.
   Вечером, после отъезда заключенных в лагерь, женщины пробирались в такие комнаты и находились там всю рабочую смену. Некоторые, говорят, оставались не на один день.
Заключенным строго режима свидания с родными если и разрешались, то крайне редко.                А нужда, как известно, научит «не только калачики есть».


                КЛОУНЫ
В том, что смех – великий лекарь, я убедился еще раз в Кисловодске, куда приехал по путевке, выданной мне профкомом. Председатель профкома треста Юрий Викторович Усольцев, вручая путевку, пожал мне руку и как-то очень тепло и проникновенно произнес:
– Вот, Владимир Павлович, прими курортную путевку от руководства треста, парткома и профкома. Специально для тебя по просьбе управляющего достали. Подлечись, отвлекись и от работы и от семейных неурядиц. Знаю, тебе досталось, по самое «не могу». Чего стоит построить и сдать с отличной оценкой Дворец культуры – одному богу ведомо. И профкому!
 И, правда, год для меня был самым тяжелым из всей сознательно прожитой жизни. В начале года состоялся мой разговор с управляющим трестом, очень уважаемым мной человеком – Героем Социалистического труда, участником Великой Отечественной войны, боевым летчиком-истребителем – Лавровым Владимиром Павловичем. Для меня он был и учителем, и кумиром одновременно.
– В этом году перед трестом поставлена непростая задача: сдать, наконец, в эксплуатацию Дворец Культуры Резинотехнического завода, по сути, дворец культуры целого района. За двадцать лет – это бельмо в глазу города. Где только меня не тычут за эту стройку. Если не сдадим, мне не пережить этого позора. А по Вам и не только по Вам будут решения принимать уже без моего участия. Скажи откровенно, что тебе нужно для окончания работ по дворцу в этом году?
– Владимир Павлович, да разве я не хочу закончить строительство, разве это по нашей вине стройке почти двадцать лет, а я работаю в тресте всего три года. То вначале строили
клуб. Затем им потребовался кинотеатр. Только взялись за кинотеатр – новому директору вдруг потребовался уже дворец культуры. А как гоняют нас по семи райкомам города!
И у каждого секретаря райкома самая важная в мире стройка. И пугают-то нашего брата всевозможными карами. От исключения из партии, выселения из района, города, а то и
области и до тюрьмы. Про финансирование и защиту стройматериалов в тресте и Главке отдельно сказы сказывать надо и не один день.
– Перестань, я это не хуже тебя знаю. Не заставляй меня перебивать. Говори по делу.
– Так, Владимир Павлович, я и хочу по делу. К такому разговору давно готов. Ночами не сплю, ей богу не вру. От дум не только голова трещит, а уже и сердце болит, почти не переставая.      
 Считаю, первое, что нужно, – приказом по тресту и главку закрепить мою персональную ответственность за строительство дворца. Тем самым освободить меня от совещаний в райкомах партии, на которые я впустую трачу по четыре часа, а порой и целый день.


  Второе. Оказать помощь в высококлассных специалистах. Нашим отделочникам по-
сле маслоподвалов цеха холодного проката Верх-Исетского завода отделку такого рода просто не потянуть. Хотя бы бригаду маляров, бригаду столяров и опытного прораба.
– Так, так хорошо. Продолжай, слушаю внимательно.
– Владимир Павлович, не Вам рассказывать, как тяжело затянуть на стройку субподрядчиков. Чего только они не придумают, к чему только не придерутся лишь бы только не делать что надо, а только бы процентовки на оплату подписать. Один начальник участка с редким вентилятором
объехал уже не одну стройку. Завезет вентилятор, подпишет акт о выполнении, и везет этот вентилятор на другой объект. Хорошо бы провести областной выездной штаб обкома партии на дворце культуры, и обозначить там сроки ввода. На субподрядные организации, говорят, действует безотказно. Дырочки под ордена уже многие из них провертели и ждут только повода. Не то, что наш брат: отвечает за всё и за всех по полной программе. Недаром у нас смеются: «кому ордена, медали – кому пинком под зад поддали».
– Всё, или еще что есть? Чувствую, что ты чего-то не договариваешь. Давай, выкладывай.
– Не знаю с чего, и начать, Владимир Павлович.
– Начни с главного и по существу.
– Жить мне негде, Владимир Павлович.
– Как это негде? Да твоей квартире, что устроил директор завода Пневмостроймашина за то, что построили и сдали досрочно новый цех, позавидует не один начальник.
– Это так, но квартиру я оставил жене и двум сыновьям. Развелись мы. Нашелся человек достойнее меня.
– И где же ты живешь?
– В том-то и дело, что живу еще на той квартире. Живем вместе и врозь. Смех и грех. Очень боюсь, что попадет она мне под горячую руку, не дай бог зашибу.
– Ну и дела. То-то я смотрю на тебя и не узнаю. Почернел весь. Ничего. Попробую решить, прямо скажу, очень непростые вопросы. Иди и настройся сам, а главное настрой коллектив управления, на завершение работ по дворцу в этом году и только в этом. Считай, что мы как во время войны, под Москвой. Отступать, вернее, бежать нам не куда.
  На второй день после того разговора, мне вручили приказ треста, о назначении меня персонально ответственным за ввод дворца. На четвертый день такой же приказ мне передали и по главку. Через неделю свой рабочий кабинет я перевез на стройку дворца. Но переговоры усилить наше управление отделочниками из треста «Свердловскгражданстрой», треста который имел богатый опыт в сооружении объектов такого рода, ни к чему не привели. Только благодаря заместителю начальника главка Ворошилину Евгению Александровичу, через месяц на стройку
прибыл Багусевич Владимир Михайлович – заслуженный строитель Российской Федерации, персональный пенсионер, почетный гражданин города Свердловска. Как уговорил Евгений Александрович этого уважаемого человека, уму непостижимо. Благодаря Багусевичу дворец культуры стал действительно Дворцом. Проект по отделке здания был почти полностью пересмотрен по его предложениям. По его требованию появились новые специализированные организации, о существовании которых в городе я и не подозревал.
  Через месяц из райкома сообщили: «Приедет Ельцин Борис Николаевич. Готовьтесь».                К приезду партийного деятеля такого высокого ранга мы, как водится, готовились не один
день. Оборудовали зал заседания, увесили его всевозможными графиками, чертежами и цветными эскизами. Провели по этому поводу специальный субботник и прибрались, как
следует. Сложили аккуратно материалы и вывезли изрядно накопившийся мусор. Когда грузили очередную машину с мусором, разговорились с Телешовым Александром Михайловичем – старейшим бригадиром плотников:
– Слышал я «Бульдозер» приезжает посмотреть нашу стройку?
– Какой такой бульдозер? О чем это ты?
– Да о Ельцине Борисе. Что не знал? Он когда-то у нас в тресте работал прорабом, и в те времена его прозвали «Бульдозером».
– Слышал. Но почему «Бульдозером»?
– Так он, когда приезжало начальство, не грузил мусор лопатой как ты, а заказывал бульдозер и зачищал все с подряд. Начальству это нравилось.


  Совещание к моему удивлению Б.Н. Ельцин провел быстро во время осмотра стройки. Все участники совещания, пока обходили стройку, устали. К тому же дул холодный ветер
и на галерее, где он неожиданно остановился, нас продувало насквозь. Все рассчитывали, что совещание будет проходить в подготовленном зале, и одеты были по-летнему.
  Секретарь Обкома был в тёмно-синем плаще, но чувствовалось, что под
плащом, была поддевка, как потом мне рассказали – поддевка на меху. Такой прием Борис Николаевич применял, говорили, постоянно. Продрогший начальник отвечал коротко
и быстро. Соглашался с любыми предложениями. Лишь бы поскорее уйти и отогреться.
– У бюро Обкома партии есть предложение провести Областной партийно-хозяйственный актив, посвященный Великой Октябрьской Революции шестого ноября в этом Дворце. У кого-то есть возражения? Нет. Очень хорошо. Ну, тогда за работу, товарищи. Не будем зря терять время, – только и сказал Секретарь Обкома, тут же сел в машину и укатил. За ним укатили и другие начальники, и чиновники разных рангов. Ну, чисто клоуны. Погримасничали и исчезли, как
будто и не бывали.
  Вскоре мне вручили и ордер на однокомнатную квартиру. Конечно, и тут не обошлось без нашего «дядьки Черномора», так мы между собой звали заместителя начальника
Главка Ворошилина Евгения Александровича. Удивлению моему, даже не удивлению, а изумлению, не было предела.
– Вот это да! Это ж надо, Господи! – только и мог я шептать про себя не один день.
Все складывалось как никогда хорошо. Наши отделочники под началом Багусевича быстро освоили новые виды отделки. Субподрядчики не бегали от нас, а наступали на пятки и тоже вносили очень деловые предложения по внутреннему наружному освещению дворца, сантехнике и многим другим делам, что делало дворец именно Дворцом. И вот долгожданный момент – идет заседание Госкомиссии. Все ее члены высказались, что дворец готов к приемке с оценкой
отлично и стали подписывать акт…
  Тут поднимается главный инженер проекта Клещев и заявляет:
– Я акт о приемке подписывать не буду. У председателя комиссии от удивления очки скатились с  носа и со звоном упали на стол. Образовалась такая тишина, что у меня чуть не лопнуло сердце.
– Объясните, в чем дело?
– Строительными нормами и правилами предусматривается испытание балконов грузом четыреста пятьдесят килограмм на квадратный метр. Вы понимаете, что здесь будет
проводиться партийно-хозяйственный актив области. Мало ли что, я сидеть в тюрьме не собираюсь, – продолжил Клещев. Председатель комиссии покачала головой и перед тем, как выйти, тихо произнесла:
– Разбирайтесь без меня, что делать? Сроку вам два дня.
«Ну, клоун. Ну, и главный инженер. Ходил, смотрел и на тебе дождался, когда на балконы установили ряды кресел и не просто установили, постелили ковровые дорожки, все
надо демонтировать. А груза, где его столько взять? А занести, вынести и заново установить? За неделю, ну никак не справиться. Что делать и как быть?» – лихорадочно перебирал я в уме разные варианты решения такой непростой задачи. Злости на Клещева не было. За время строительства я уже привык к его, в общем-то, правильным требованиям, но настолько запоздалым, что даже такие опытные строители, как Багусевич, не раз возмущались и не один день. Все разошлись, а я продолжал сидеть, глядя в одну точку. И вдруг меня осенило: «Да ведь такие случаи в истории были. Где-то я читал, не знаю, но точно помню, до революции перед
приездом царствующих особ, на балконы загоняли солдат и заставляли топать и прыгать. Но то до революции и для царских особ, а сейчас кто пойдет на это? Мало ли что, а если вправду, хотя бы один из балконов рухнет. Ну, предположим, можно перестраховаться и установить стойки под
балконами, оставив необходимый зазор для наблюдения за их состоянием. Это же совсем другое дело». Мои тягостные думы прервал телефонный звонок:
– С Вами будет говорить секретарь райкома Зотов.
Я прижал к уху трубку, и через некоторое время услышал голос секретаря райкома:
– Ну, что будем делать? Не с тобой. С тобой, будь уверен, мы попозже разберемся. Может быть, пока не поздно дать отбой о проведении областного актива во дворце РТИ. Слава богу, в городе хватает достойных зданий. Но стоить это будет очень дорого для меня, а для тебя – я даже предположить не смею.
Выслушав тираду секретаря райкома, я изложил свое предложение по испытанию балконов, единственному препятствию проведения высокого собрания. Вначале Зотов
только хмыкал в трубку, затем, немного помолчав, сказал:
– А что, надо попробовать. Сколько говоришь надо? Четыреста? Хорошо. Жди у телефона.

 Через каких-то полчаса секретарь райкома повеселевшим голосом сообщил:
– Будут тебе четыреста солдат из тридцать второго военного городка завтра в восемнадцать часов. Командовать ими будет подполковник Зинченко. За безопасность солдат отвечаешь головой. Не подведи.
  К приему солдат мы были готовы вовремя. Под балконами выставили стойки из тонкомера. Клещева поставили с нивелиром. А рядом с ним, зная его трусливый характер, - двух самых рослых прорабов, чтобы не дать ему сбежать. Солдаты прибыли точно в назначенное время. Бравый подполковник доложил о прибытии и вместе со мной обошел каждый балкон. Потрогал зачем-то стойки и обратился комне с ехидцей в голосе:
– Уважаемый, а ты где будешь находиться во время испытания?
– Буду под балконами.
Подполковник хмыкнул и, убедившись в надежности и балконов и предохранительных стоек, зычно отдал строю солдат команду. Что тут началось, мне этого не пересказать. Таким четким действиям солдат мог бы позавидовать любой. Они быстро заполняли один балкон, дружно топали, кричали трехкратное ура, и бегом отправлялись к следующему. Вся процедура испытаний семи балконов заняла чуть более часа. Клещев поднял руки:
– Всё. Все вопросов нет. Где акт? Подпишу.
  Перед строем я, как мог, поблагодарил полковника и солдат за четкие действия в испытании балконов, а по сути в сдаче Дворца культуры, в котором в назначенный срок, будет проводиться Областная партконференция. Полковник в ответ только и сказал:
– А неплохой дворец отмахали. Молодцы!
 Солдаты еще раз гаркнули: «Ура!» И исчезли.… Так же быстро, как и появились.
Дворец мы сдали, не просто сдали, а с оценкой на отлично и главное – в назначенное время. Пятого ноября во Дворце состоялся Областной партийно-хозяйственный актив. Правда, проводил его второй секретарь Обкома Лобов, а Ельцин в то время был в Москве.
  Чего стоили для меня эти события: развод с женой, с которой прожили тринадцать лет и нажили двух прекрасных сыновей и этот дворец – знают немногие. Прямо из кабинета, где проводилась та непростая беседа по поводу сдачи объекта, Лавров отправил меня в больницу. Там у меня обнаружили и гипертонию, и ишемическую болезнь сердца, и еще бог знает что.                В больнице я провалялся больше месяца.
– Если хочешь еще пожить – год ни капли спиртного и не одной сигареты. Выдержишь!? Поживешь еще. Бессонница? Бессонница пройдет. Снотворными таблетками не увлекайся. Тебе это вредно и ни к чему. Съезди на юг, развейся. Молодой. Пройдет, – так напутствовал меня на прощании лечащий врач.
  И тут путевка в Кисловодск…
В Кисловодске, на знаменитом на весь Союз курорте, лечащий врач направил меня к знаменитому лекарю, который лечил гипнозом от бессонницы таких же бедолаг, как и я.
Больше недели наша группа из двадцати человек мужчин и женщин разного возраста укладывалась на лежаках и делала вид, что спала под негромкий и нудный голос лекаря. По
крайней мере, не я один, а большинство из нашей группы. Я, уж было, совсем отчаялся. Временами мне казалось, что вот-вот сойду с ума после очередной бессонной ночи.
Возвращаясь после десятого сеанса сна под гипнозом, я увидел афишу. Приехали клоуны Юрий Никулин и Михаил Шуйдин. О Михаиле Шуйдине, к моему стыду, не знал ничего. А о Никулине после фильмов: «Ко мне Мухтар», «Кавказская пленница», «Они сражались за Родину», у меня сложилось впечатление, как о чудаковатом, но очень добром и хорошем человеке. Как клоуна я его не воспринимал, может быть и потому, что ни разу до этого момента его вживую не
видел, а редкие телевизионные передачи не давали почувствовать его, как клоуна. Я пошел на это представление. Вы видели Юрия Никулина с Михаилом Шуйдиным в репризе киносъемка с бревном «Легонько взяли, подняли и легонько понесли»? Нет? Мне вас жаль. Не знаю, как кто, а я тогда позабыл про все на свете. Смеялся над каждым движением божественных клоунов.   
   Опомнился лишь, когда зал уже покидали последние почитатели их необыкновенного таланта.
До палаты я шел под впечатлением клоунад Юрия Никулина и иногда смеялся про себя. Смеялся и над клоунами, и над собой. Вся моя жизнь такая же возня, как у тех мужиков с бревном. Не театр, а сплошной цирк. На меня оглядывались редкие прохожие и таращили глаза, как бы спрашивая:
«Чему это смеется на пустынной улице молодой человек».
 Спал я в ту ночь непробудным сном. Даже проспал завтрак. Жизнь моя как-то сама собой наладилась. Боли в сердце отступили. И я увидел божественно красивый город и таких красивых женщин, что поблагодарил Всевышнего:
      – Слава Богу, что есть на свете клоуны!