Зарубки. Глава седьмая. К житью - так выживём!

               
                К ЖИТЬЮ ТАК ВЫЖИВЕМ!

   На родину в этом году я поехал в сопровождении старшего брата Геннадия. Жена его Мария, когда я
пришел к ним из больницы, категорически потребовала от Геннадия:
– Отвези ты его, ради бога, от греха подальше. К матери, что ли. Наложит на себя руки, затаскают в милицию. Видишь, на нем лица нет. Похоже, умом тронулся после развода. Да и как не тронуться. Потерял всё.
  Разговор этот я случайно услышал, когда сидел за баней после ужина, обдумывая наедине, что мне делать и как быть дальше. До выезда на курорт в Кисловодск оставалось три дня. Дома было пусто и одиноко. Ночами мучила бессонница, и в голову лезли разные мысли. Поехать на родину, к матери, я планировал после лечения. Уж очень не хотелось расстраивать мать всем тем, что со мной произошло
и особенно своим видом после перенесенного инфаркта. Вспомнился последний семейный совет. Мое жалкое объяснение сыновьям о том, что мы разводимся, что надо решить – кто с кем останется. В душе я надеялся, что еще можно сохранить семью, если сыновья примут мою сторону и останутся со мной, мать в таком случае сыновей не бросит. Но, увы. Сережа, не раздумывая, ответил, что он остается с матерью. Дима же хотел остаться со мной. Не знаю до сих пор, правильно ли я поступил, но я отверг решение младшего сына. Решение, которое не сохраняло семью, а скорее разрушало любые надежды. Делить сыновей я не решился. Наивно полагая, что они разберутся, что не я инициатор развода, что я ни в чем не виноват, а супруга, с которой мы прожили тринадцать лет, одумается, и мы заживем по-прежнему в согласии и все вместе.
  Для меня развод – это удар, что обухом по голове. Небо опять «свернулось в овчинку».
– Братишка, ты где? Чего прячешься? Слушай, поехали на родину. Мать порадуем. Да и тебе чего тут делать. А на курорт и из Омутнинска можно уехать, – бравый голос брата прервал мои горестные размышления. Я не стал говорить, что слышал о беспокойстве Марии обо мне. Согласился сразу. Мне подумалось, что если вдвоем – и мать не так напугаю, и ехать веселей. В этом плане, как любил говаривать один мой знакомый: брат мой выше всяких похвал. Ездить с ним можно хоть вокруг света. И выпить, и закусить одно удовольствие и поговорить иногда тоже.
  В тот же день мы сели на поезд Сведловск-Ленинград, и на другой день утром были уже на узловой станции Яр, а под вечер в родном городе Омутнинске.
  Мать очень обрадовалась нашему приезду. Меня, как самого молодого, она тут же отправила в магазин за продуктами, сама же кинулась накрывать праздничный стол. Когда я вернулся, мама и Геннадий сидели за столом и чём-то мирно беседовали. Увидев меня, мама поднялась из стола и произнесла:
– Сынок, давай присаживайся к столу. Геннадий, что сидишь без дела. А ну налей-ка себе и нам водочки. Наливай, наливай полнее. Не жалей, у меня в погребе еще не одна бутылка есть. Придумали продавать водку по талонам. И вроде не надо, да жаль, талоны пропадут. А тут вон сгодилось. Сыновья мои, радость моя, приехали. Давайте выпьем за встречу. Дай вам Бог здоровья. Э-хе-хе. А ты чего это, Володя, не пьешь?
– Не могу мама, врач запретил. Сказал, что если хочу пожить, то надо воздержаться, хотя бы год и не пить, и не курить.
– Ты это сынок, брось. Пей, мать просит. Слышала я о твоем несчастье. Пей не боись. К житью, сынок – так выживешь, а не к житью – ведь пожил уже, поди, еще и с музыкой похоронят. Где только не побывал, двух наследников сделал. Построил немало. Есть с чем пред Всевышним предстать. А что до женского полу, так их от Омутнинска до самой Москвы и в ряд по восемь. Выбирай, какую хошь, – мать говорила твердо и убежденно, а в глазах её я видел непролитые слезы.
Чтобы не расстраивать маму я выпил все до дна. Вскоре уснул и впервые за последние две недели немного поспал.
  Проснулся я в приподнятом настроении. Вспоминая слова мамы, я не мог сдержать улыбки. Ну, мать. Ну, успокоила. Быстро мне мозги вправила. И, правда, что это я. Чего так цепляюсь за за ту жизнь. Пожил уже, слава Богу. Дерево посадил и не одно. Что только не строил: и дома, детские
сады и школы, фабрики и заводы, даже Дворец Культуры. Сыновья, слава богу, взрослые. Могут принимать самостоятельные решения. Мать их, наконец-то, соединилась с курортным знакомым. Так что проживут. Да и я чем могу – помогу.
   С тех пор прошло много времени. Приходилось испытывать предательство и обман, взлеты и падения.  В тяжелые минуты, когда казалось, что всё, мне уже не выдержать, я вспоминал слова своей мамы:
– К житью, сынок – так выживешь, а не к житью – пожил уже. Еще и похоронят с музыкой.
Как-то на душе становилось спокойнее, и я снова и снова продолжал брать на себя ответственность за непростые стройки, несмотря на боли в сердце и советы врачей уйти на инвалидность.
Управляющий трестом Лавров Владимир Павлович однажды предложил:
– Владимир Павлович, как ты смотришь на то, чтобы поехать на БАМ. Начальник поезда СМП «Свердловск» Ширшов отказался продолжить строительство двух поселков Кувыкта и Хорогочи. Дела там прямо скажу, идут плохо. Люди разбегаются. Надо, по сути, создавать строительное управление заново. Я знаю, ты справишься. Поезжай, я тебя очень прошу. Да и тебе, считаю, будет на пользу.
Отвлечешься. Хватит страдать по утерянной семье. Пора и тебе создавать новую. Не век же бобылем жить. Я согласился подумать. Отказать уважаемому мной человеку, который так для меня много сделал, я не мог. Ехать за тридевять земель с моим здоровьем и одному, мне было страшновато. Знакомая женщина, которой я предложил поехать со мной в Сибирь, категорически отказалась. И тут – подарок судьбы. В выходной день решил покататься на лыжах. И там, на лыжной прогулке я познакомился с Надей, в которую влюбился с первого взгляда. Надя, когда я предложил поехать строить жилые поселки в Сибири к моему великому удивлению, согласилась, не раздумывая:
– Володя, я с тобой хоть на край света.
 Там на БАМе мы поженились. Седьмого ноября, после демонстрации нас торжественно обручили. Работники сельсовета пошли нам навстречу, не считаясь с выходным днем. Там на БАМе родилась наша дочка, которую я с согласия Нади назвал Анной в честь моей матери. «К житью – так выживем, а не к житью – похоронят с музыкой», – эту фразу я повторял не раз и не только себе. Благодаря Наде
и Аннушке и окружающим меня людям, мне удалось в непростых природных и бытовых условиях выжить, и построить два жилых поселка – Кувыкта и Хорогочи.
  Когда ко мне приходили за советом отчаявшиеся в жизни мои друзья или просто работавшие со мной, первым делом я им рассказывал про то, как меня вылечила мать одной фразой: «К житью так выживем,
а  не к житью – похоронят с музыкой!». Не надо переживать так сильно. Надо настроиться на самое хорошее и работать.               
   Хорошая семья и работа – лучший  доктор. По себе знаю.

                АЛЕН ДЕЛОН

  Надя приболела ангиной. Ёе  направили на лечение  в только что открывшуюся больницу в поселке Хорогочи. Молодая, красивая  жена нового начальника строительно-монтажного поезда СМП «Свердловск» вызвала повышенный интерес среди женщин больницы: и у больных, и у медперсонала. Всех интересовало, что за начальник такой с Урала.
   Всем известно, что БАМ строила вся страна. Рядом станцию Ларба строили строители из Туркмении. И у нас в строительном управлении были строители и из Молдавии, Татарии, Украины, Грузии, Белоруссии.
А тут, у совсем еще молодой девушки муж начальник. Ну, наверное, какой-нибудь красавец – Ален Делон, да и только.Надя отшучивалась:
– Вот приедет, сами увидите.
А я никак не мог выбрать время, съездить к жене. В Тынде проводились совещание за совещанием. То в тресте Тындатранстрой, то в ГлавБАМстрое, то в Тындинском Горкоме партии и в Райсовете. Пришлось попросить начальника Хорогочинского стройучастка Иванова:
– Аркадий Иванович, не в службу, а в дружбу, сходи, пожалуйста, в больницу. Навести Надю, и объясни ей, что я очень занят и, что как только освобожусь, тут же приеду. И, пожалуйста, Аркадий Иванович, сообрази от моего имени передачу и цветов.
– Каких?
– Багульника – лучше ничего не надо.
  Аркадий Иванович небольшого роста, уже в годах мужичок не большого роста, чем-то немного похожий на эвенка, направился в больницу и вызвал там переполох. В приемной он с цветами и большой сумкой попросил о встрече с Надеждой. По больнице мигом разнеслось: приехал новый начальник СМП. Все кто мог и не мог, высыпали из палат посмотреть.
  Что уж там рисовалось у таких же молодых женщин больницы, я не знаю. На БАМе в то время проживал, как и пелось в песнях «в общем-то, зеленый молодой народ».
  При виде Иванова многие попадали на пол в притворный обморок от разочарования различием придуманного образа и увиденного ими Иванова, который к тому же пришел прямо с работы, в строительной пыли и грязи.
– Вот это да!
– Это ж надо, такой худой и грязный!
– Она такая молодая, а он пожилой!
– И роста-то не большого!
– Заморыш, какой-то!
Пожилая медсестра горестно произнесла: – Да чего это вы, да может, у него характер хороший.
 Когда Надя рассказала об этой истории, я не смог удержаться, чтобы не рассказать анекдот: «У магазина очередь за морковкой. Женщины обсуждают товар: – И коротышка-то, и вида-то никакого…
  Тут подходит бабка, туговатая на ухо и сходу встревает в разговор: – Да чего это вы, бабы раскудахтались. Может у парня характер хороший».
   У Аркадия Иванова, надо сказать, действительно характер был хороший. Очень грамотный и опытный строитель, построивший немало очень серьезных объектов в Свердловске. И на участке, и в управлении пользовался он и уважением и авторитетом. Иванов, ни о чем не подозревая, широко и весело улыбаясь и даже пританцовывая, подает Наде цветы и ведерко горячей вареной картошки:
– Надя, вот принес вареной картошки. Покушай, милая, пока, горячая. Подыши, лапонька, над ней. Все хвори, Надюша, как рукой снимет.
После таких слов у некоторых больных глаза округлились и не закрывались до тех пор, пока Аркадий не покинул больницу. А когда Надя объяснила, что это вовсе не муж, а начальник строительного участка, женщины попадали уже от смеха.
  И чего смеялись? Разве дело в этом. Как говорится – мал золотник, да дорог. 



                КОМСОМОЛКИ

  Как-то уже под конец рабочего дня в кабинет входит инспектор отдела кадров Нина Ивановна и с порога
заявляет:
– Вот надо трудоустроить женщину по направлению.
 Когда я прочитал направление, очки как-то само собой сползли и упали на стол:
– Да ты что, Нина Ивановна, как это трудоустроить. Куда? Кем? Она же четыре года отсидела и надо полагать не за анекдоты про Брежнего.
– А что делать. По направлению. По разнарядке. Хотим не хотим, а принимать надо. А куда – Вам решать. Тут вот Аркадий Иванович рвется к вам, может быть, просить эту женщину к нему направить. Рабочих в Хорогочи крайне не хватает.
Аркадий Иванович, как только зашел, подсел поближе ко мне и чуть не на ухо зашептал:
– Я её узнал. Это она зарубила мужика четыре года назад. Не надо бы брать её к нам на работу.
– Не знаю, не знаю, дорогой. По разнарядке МВД. Да и видать сама напросилась к нам. Не принимать не получится.
– Ну, если будете принимать, то только не к нам в Хорогочи. Там ей наши работяги проходу не дадут. Не дай Бог, побьют или того хуже. С того отряда несколько человек продолжают работать...
– Хорошо, хорошо, Аркадий Иванович, делать нечего, примем на стройучасток в Кувыкте.
  Позже Аркадий Иванович поведал мне историю о том, что произошло в Хорогочи три года тому назад. Но я так и не понял из его рассказа, за что Антонина Сидорчук ударила топором молодого рабочего.
  Строители СМП «Свердловск» жили в так называемых времянках. Надо сказать, нашим времянкам – общежитиям контейнерного типа «Урал» – завидовали даже многоопытные транспортные строители. Контейнер, очень похожий на купейный вагон, а в нем – коридор и восемь комнат, каждая на два человека. Встроенная мебель, центральное отопление, мойка, кухня… Все хорошо, но звукоизоляция
– не дай бог: сказанное негромким голосом в одном конце общаги слышно даже на другом ее конце. Как уж повлияла плохая звукоизоляция на тот случай, не знаю, но, видать, повлияла.
Приехали на стройку в составе комсомольского отряда два товарища: Толик и Юрик.

  Вскоре Юрий женился на отряднице Тоне. Толик, как оказалось, был тоже неравнодушен к ней. Но, как говорится, насильно мил не будешь. Тоне и Юре выдели комнату в том же общежитии.
Толик жил в комнате напротив. Через некоторое время он, быть может, в ответ на раздающиеся из комнаты молодоженов любовные звуки, стал в одиночестве в своей комнате объясняться вслух в любви к Тоне, не подозревая о том, что голос его слышен всему общежитию. И так изо дня в день в течение месяца. Однажды поздно вечером Толик, только переступив порог общаги, запричитал привычно:
– Тоня, я люблю тебя! Я хороший. Я твой, Тоня! Только твой!
Юрик с Тоней проснулись, и Юрий с досадой проговорил:
– Ну и чего лежишь? Твой пришел. Иди, встречай своего ненаглядного.
  Тоня молча оделась. Вышла из комнаты и вернулась довольно быстро. Бросив в угол комнаты, что-то тяжелое, она улеглась спать со словами:
– Спи, Юра, спокойно. «Мой» уже никогда не придет.
 Утром Толика нашли мертвым с разбитой головой. Милиция. Суд. Тоне дали три года общего режима посчитав, что убийство произошло в состоянии аффекта. Воистину, как сказал кто-то: «женщины БАМа – порода особая, буйных и диких комсомольских кровей. После долгой суровой зимы бамовки особенно агрессивны весной». О крутом нраве женщин-транспортных строителей поведал мне управляющий трестом Станислав Николаевич Волковинский. Рослый, статный, красивый и удивительно
спокойный человек. Мне он понравился с первого оперативного совещания в тресте «Тындатранстрой» по строительству участка Тында-Чара Байкало-Амурской магистрали. Оперативку управляющий
проводил своеобразно: внимательно, не перебивая, выслушивая начальников строительных организаций, он все время прохаживался по кабинету, покуривая трубку, и одобрительно хмыкал, покачивая головой. На  первых порах Волковинский относился ко мне недоверчиво. Выражение его лица как бы говорило: «Ну, ну. Посмотрим, что за новый начальник у шефских строителей из Свердловска». О прежнем руководстве строительно-монтажного поезда говорить он не любил, но как-то раз не удержался, проговорил, улыбаясь: – А, «Фундаментстрой», докладывай. Короткая фраза объясняла многое. За три года шефы из Свердловска на двух станциях построили временное жилье и фундаменты котельных, которые мне пришлось на свой страх и риск разобрать, так как выполнены они были с большими отступлениями от проекта. Доброжелательное отношение ко мне у Волковинского появилось после того, как на станциях Кувыкта и Хорогочи стали расти этажи панельных домов.
  Мы готовились к сдаче построенных жилых домов, школы и детсада. По нашей просьбе обком дополнительно командировал к нам на короткое лето строителей из разных строительных трестов области. Как-то управляющий при очередном посещении Кувыкты поинтересовался, как мы
готовимся к встрече рабочих. Готовые добротные щитовые времянки пустовали уже не один месяц в ожидании командированных. Осмотрев щитовые дома, оборудованные мебелью – кроватями, тумбочками, шкафами, мойками – Волковинский, одобрительно покачав головой, проговорил:
– А не боишься, начальник, что пока прибудет пополнение, такое прекрасное жилье самовольно заселит кто-нибудь из транспортных строителей. Такого жилья даже у мостовиков нет, не говоря уж о механизаторах и у наших из треста.
– Ну, что Вы, Станислав Николаевич, как это возможно. Да я, да мы выселим тут же. Если, что – отключим тепло, воду, электроэнергию.
– Ну-ну. Ишь, какой храбрый. Я такой же был, когда строил железную дорогу Ивдель – Обь. Также готовились к приему пополнения. Не успели достроить жилье, как кто-то самовольно заселился. Пошел разбираться. Вхожу в квартиру – а там мужичок. Не из наших, не из транспортных строителей. Мужичок юркнул на кухню, а там женщина, в теле, неопределенных лет и невысокого роста, раскатывает
тесто. Я, понятно, загромыхал: «По какому праву? На каком основании? Немедленно освободите жилье!» Женщина разворачивается и со словами: «А вот по такому! ….», – бьет меня скалкой по лицу, – Волковинский приподнял ус и, усмехаясь, показал на шрам и фиксу, – Хорошо, что женщина
была невысокого роста. Отделался шрамом на губе и выбитым зубом, а то не дай Бог по виску, и убить бы могла, как ваша комсомолка в Хорогочи. А ты – не позволю, выселю. Кроме того, не забывай о корейцах. Их здесь работает на лесозаготовках не менее трех тысяч. Трудовая армия Кореи – конечно дисциплина и все такое, но мало ли что. Воевать с ними, я думаю, не собираешься.





                РАДИОПРИЕМНИК «ОКЕАН»

 Транзисторный радиоприемник «Океан» на БАМе заменил нам и радио, и телевизор. Телевидения к тому
времени в поселке строителей еще не было. Вечерами, когда засыпала наша малютка, мы слушали новости, музыку и радиопостановки. Мне и особенно Наде нравились спектакли. Мы их представляли почти вживую. Активно участвовали в радиопостановке: обсуждали и героев, и артистов. Спорили, плакали и смеялись. Аннушка, ей было всего два месяца, спала спокойно, улыбаясь чему-то во сне. Мне казалось, что она все слышит и понимает.
  Однажды я нечаянно уронил радиоприемник с тумбочки на пол. Деревянный корпус развалился. Как мог, я собрал корпус радиоприемника, покрутил ручки. К моей большой радости приемник продолжал работать, как ни в чем не бывало. Правда, он вдруг сам собою замолкал и сам собою начинал работать снова. Я ничего не сказал Наде, чтобы не расстраивать кормящую маму, и пожалел об этом немного
позже…
Как-то Надя, проводив меня на работу, в одной ночной рубашке стала наглаживать накануне постиранные пеленки и бельё. В коттедже тихо. Аннушка еще спала. Вдруг за спиной строгий мужской голос громко и грозно заорал:
– Руки вверх! Ложись! Стреляю!
Надя бросилась на пол и в страхе замерла. В голове её носилось, бог знает что. У нас в поселке незадолго до этого рабочий ПМК 74 застрелил из ревности жену, тяжело ранил друга и сам застрелился. Кроме того, по поселку ходили небольшого роста корейцы и назойливо торговали разным тряпьем, корейской водкой с ящерицей в бутылке. Надя жаловалась мне, что один раз, когда она только приготовилась кормить Аннушку, какой-то кореец без стука неожиданно вошел в коттедж и с порога, не здороваясь, на плохом
ломаном русском стал, предлагал купить у него товар:
– Козяйка купи кофта. Короший кофта. Тиби самый раз.
Надя тогда кое-как выпроводила нахального торговца.
Так вот, Надя немного пришла в себя от грозного окрика и уже приготовилась к прыжку – спасать себя и дочку, а там будь что будет. Но тут раздалась музыка, и женский голос произнес: «Уважаемые радиослушатели, вы слушали радиопостановку о работе милиции». Не сразу до Нади дошло, что это не нападение, а просто сам собой заработал наш приемник «Океан». Мои запоздалые покаяния в том, что я уронил приемник и что после этого он стал работать сам по себе, Надя приняла не сразу.
  Много позже, когда, закончив строительство станций Кувыкта и Хорогочи, мы вернулись в Екатеринбург, я отнес приемник в мастерскую. Радиомастер объяснил мне, что треснула магнитная антенна, поэтому и такие чудеса происходили… После того, как антенну заменили, радиоприемник «Океан» Рижского производства заработал и до сих пор работает исправно.

                КЛУБНИЧКА В СМЕТАНЕ

        В воскресение Надя уговорила меня сходить за брусникой.
– Мария Агафоновна согласилась поводиться с Аней. Ягод, говорят, назрело, видимо-невидимо. Всего часика на два. Аннушке витамины просто необходимы. В магазине, сам знаешь, макароны, крупа, тушенка, да рыбные консервы. За молоком и соком в Тынду не наездишься. Знаю, предлагал козу купить. Смех один. Начальник с козой. А чем кормить? Хлебом, продуктами из магазина? Молоко дороже
золота будет. И погода позволяет. Да и «Хапугу» не забудь, – щебетала Надежда за завтраком.
   Меня долго просить не надо. Лес – моя отрада с малых лет. Дела на стройке шли неплохо. Мария Агафоновна, отзывчивая, полная женщина – начальник стройлаборатории, приветливо встретила нас и, приняв Аннушку, предупредила:
– Только, ради бога, не так, как в прошлом году. Весь поселок переполошили. Далеко не ходите. Здесь в тайге заблудиться – делать нечего. Вон в позапрошлом году Антон Редькин, шофер автобазы, три дня плутал. Как выбрался, один бог знает. Повезло мужику. Сразу за Ковантой ягод сколько хочешь. Мы с Гришей уже ведра четыре насобирали.
  Кстати сказать, Мария Агафоновна когда-то работала в тресте «Южгорстрой» вместе с мастером Борисом Ельцыным. Не в пример другим, работавшим в этом тресте, она очень тепло отзывалась о тогда ещё молодом специалисте. Рассказывала, как они подбирали колер для покраски фасада детского садика на Вторчермете. Фасад, говорила, получился, что надо.
 

 Погода стояла теплая, солнечная. Особенно мне нравилось собирать бруснику на сопках, которые, я облюбовал прошлой осенью. До сопок жители Кувыкты не ходили. Зачем, когда ягод рядом сколько хочешь. А мне нравилось на взгорке. Оторвешься от ягод передохнуть, поднимешься разогнуть спину, глянешь вокруг – дух захватывает от невообразимых просторов. Стихи сами собой лезут в голову.
Заберусь на самую вершину.
Постою, подумав о своем…
Вижу я внизу:- реки долину
И заросший старый водоем.
Даль такая: - не окинуть взглядом.
Лес, одетый в золото стоит,
А брусника красным виноградом
Гроздьями среди травы висит.
И тайга от края и до края,
Гордая стоит себе - шумя.
Здесь на БАМе, понял я, родная,
Как прекрасна Родина моя!
  Стояло настоящее бабье лето. С берёзок падал багряный лист. На лиственницах зазолотились иголки. Мы ползали по брусничнику, усаживаясь на валежины, валуны и брали бордовую сочную ягоду. Надя собирала ягоды горстями, а я подаренной мне Неустроевым Алексеем «хапугой». Хапуга – металлический совок, вернее ковш с широким гребнем. Считай, две ладошки вместе. Знал от кого-то Алексей, что после перелома рук на строительной практике, руки мои плохо слушались, больше давили ягоду, чем собирали. Я больше бегал в поисках хороших ягод, чем собирал, собирала в основном Надя. Таким ковшом у меня получалось неплохо. Черпанешь – и сразу с полкружки, а то и кружка ягод. Прошлой осенью на этой сопочке, устав от сбора ягод, мы улеглись отдохнуть и уснули. Проснулись под вечер. В поселке поднялся переполох: заблудились в тайге начальник с молодой женой. Мужики уже собрались идти в тайгу искать,
хотя дело это непростое и практически бесполезное. На этот раз мы не стали заходить далеко. С ближней сопки с одной стороны виднелся поселок, а с другой – величавый мост через речку Кованту.
  Только-только мы успели набрать с ведро ягод, как вдруг раздались прерывистые сигналы автомашины на дороге в карьер.
«Что за черт забрался в карьер в выходной день? Посигналит - посигналит, немного переждет и опять за свое. Словно ищет кого-то», – думал я, с трудом отрываясь от сбора ягод. А брусника попалась крупная, ну чисто клюква. Прислушался… Слышу, кто-то кричит знакомым голосом:
– Палыч! Э-ге-гей! Палыч! Ау! Лагунов! Отзовись!
– Надя, неспроста сигналят и орут. Что-то случилось на стройке, или того еще хуже. Просто так искать днем не будут. Пошли поскорее к дороге, - позвал я жену.
Вышли – смотрю, а это Шиндлер начальник нашей автобазы. Сам за рулем, сигналит и зовет меня. Кстати, очень уважаемый, хороший и деловой человек.
– Леонид Александрович, что случилось? На стройке, в поселке?
– Да нет, Владимир Павлович, и на стройке, и в поселке полный порядок. Звонили секретарь горкома партии Есаулков Юрий Афанасьевич и Волкоинский из треста «Тындатранстой». Ругаются, на чем свет стоит. Прибыл заместитель председателя Свердловского облисполкома Моршаков Федор Михайлович – депутат Верховного Совета СССР, а его никто из строителей области не встречает. Просили немедленно разыскать Вас, и доставить в Тынду, – улыбаясь, что отыскал в тайге начальника СМП, доложил Шиндлер.
Дорогой в Тынду чего я только не передумал: «Что такое могло случиться на БАМе, чтобы зампред не предупредив обком партии, главк и трест неожиданно прилетел на БАМ». Инструктор обкома Пономарев Геннадий Петрович, куратор стройки строительства станций, с которым у меня неплохие, можно сказать, доверительные отношения, мог бы предупредить. Обычно к приезду чиновника такого ранга готовились на стройках не один день. И в главке и тресте были свои ответственные за областную стройку двух станций на БАМе. Тот же Тулин Николай Константинович –заместитель управляющего нашего треста. Он отвечал за стройку в тресте и не раз приезжал к нам. Вдумчивый, глубоко порядочный человек помогал стройке, как мог. И от него – ни звука. И ни от кого – ни звонка, ни намека и на телефонных оперативках, которые проводились управляющим трестом «Свердловскхимстой» Стихиным Николаем Николаевичем еженедельно, а порой и раза четыре в неделю о поездке зампреда на БАМ.

 В Тынде, в гостинице «Юбилейная» Моршаков в спортивном костюме, попивал что-то из кружки и читал местную газету «Авангард». По всему было видно, что он явно не рассчитывал на встречу со мной.
– А, приехал. Все-таки нашли. А я уже расположился отдыхать. Утром улетаю в Благовещенск.                В Амурском обкоме партии совещание шефов строительства магистрали. Ельцин попросил меня представить нашу область. Информацию о стройке мне подготовили в главке. Дела, судя по бумагам, не так уж и плохи, но хотелось бы посмотреть своими глазами, что вы там настроили. Правда, я еще не обедал. Там поедим. На сборы мне с полчаса. Жди в машине, – распорядился зампред.
«Вот так дела! Столовые и в Кувыкте и Хорогочах по воскресениям работают до обеда. К себе пригласить? Не кормить же такого человека макаронами с тушенкой. И выпить за ужином, похоже, надо. В нашем магазине спирт да водка», – носилось в голове.
– Леха, гони в ближайший магазин. Зампреда чем-то угощать надо. Здесь в Тынде выбор получше, – выпалил я шоферу машины, которую выделил мне Шиндлер. Леха дело свое знал и через пять минут мы были уже в магазине. В магазине наспех купил, как мне казалось продукты, что надо. Неплохую курицу, икру в банке, консервы трех видов, коньяк и болгарского красного вина «Медвежья кровь». Только-только успели вернуться, как из гостиницы вышел депутат Верховного совета. Поджарый, подтянутый,
в костюме и при галстуке. Ну, «настоящий депутат». Зампред молча уселся в машину, и мы поехали.
Сорок пять километров до станции Кувыкта, по так называемой притрассовой дороге, ехать чуть более часа. Казалось бы, не так много, но пыль, поднимаемая непрерывно встречными машинами и колдобины выматывают. Выйдешь из машины, а тебя покачивает, как будто с парохода после бури.
  Дорогой депутат больше молчал. Изредка задавал вопросы: «Что за река, какая водится рыба, что водится в лесу». Отвечал я ему сдержанно. Знал по Свердловску Федора Михайловича, как человека немногословного и достаточно ехидного. Любили наши чиновники поехидничать над строителями,
хотя надо признаться, поводов для этого мы предоставляли предостаточно.
  В Кувыкте, перед тем как показать стройку, я успел послать Леху с продуктами домой:
– Алексей, передай Наде продукты и скажи: надо постараться и как полагается встретить и угостить высокопоставленного гостя. Минут тридцать – сорок на обозрение строительства поселка уйдет. Сам возвращайся и жди здесь. Вдруг пожелает и Хорогочи осмотреть.
Осмотром строительства Моршаков, как мне показалось, остался доволен. Поехать осмотреть и Хорогочи отказался:
– Нет, Владимир Павлович поздно уже. Верю, что и там не хуже. Устал. Перелет с пересадкой и дороги ваши умотали. Давай лучше посмотрим, как живет начальник с молодой женой.
  Надя встретила нас приветливо, пригласила к столу и, по всему было видно, постаралась «в грязь лицом не упасть». На столе красовалась курица – цыплята табака, бутерброды с икрой, бутылка коньяка, болгарское вино «Медвежья кровь», брусника в сахаре и брусничный сок: «Молодец, Надя, ишь как постаралась. Раскраснелась вся. Намоталась, бедная», – довольный молодой женой я присел к столу и
стал угощать зампреда.
Тут Федор Михайлович, сморщив лоб и поджав губы, произнес историческую фразу:
– Вот бы клубники в сметане или с творогом, случаем нет?
Румянец у Нади сошел в миг. Она вплеснула руками, но сдержалась. Не выронив ни слова, сидела, потупив глаза. Депутат съел бутерброд с икрой, поковырял курицу, отпил малость вина и, выпив стакан соку, пожелал уехать.  Вернулся я уже поздней ночью, проводив зампреда до Тынды. Надя не спала. Встретила меня сдержано, но не раз повторила: – Это ж надо, Господи. Клубнички в сметане. Творожку. Тут не знаешь, чем ребенка накормить. А он клубнички в сметане.
И то, правда, какая уж тут клубничка. Из-за отсутствия продуктовых складов оборудованных холодильниками в магазины завозились продукты только долгосрочного хранения. Привозили и фрукты, и пиво, но сезонно, как правило, один раз в год. Бери, сколько сможешь. Ешь, пей до отвала и – до следующего завоза. Так и делали, так как хранить было негде. В бытовых холодильниках много не сохранишь, да и ставить их в вагончиках контейнерного типа негде. Все впритирку. Места в комнатушке – только переодеться и спать. Многие пробовали завести свой садик или что-то вроде огорода. Но куда там! Лето очень короткое, жаркое и порой с такими проливными дождями, что смывают всё до каменистого грунта. Зима длинная, и такая морозная, что вымерзает все вглубь на несколько метров. Одному Валихматову Риану удавалось вырастить – и то, только картошку. Правда, удивительно неплохую. Сам ел, знаю. Но сколько труда он вложил в свой огородик! Многие отказались, только глядя на него.                Выражение – «клубничка в сметане» в поселке вошло в поговорку.
Не раз слышал в компании кто-нибудь, посмеиваясь, скажет:
 «Может еще и клубнички в сметане?» 
 
                КОРЕЙЦЫ

    Корейцы и правда лезли, что называется, во все щели и, как заядлые коробейники, торговали разным тряпьем, косметикой и шапками. Особенно нас привлекали шапки – густошерстные и разного окраса. Нам и в голову не приходило, что шапки эти из наших же собак. За четыре года во временных поселках БАМа собак развелось большое количество. Отработав три года и получив заветный талон на машину, строители уезжали, оставляя своих собак на произвол судьбы. Собаки становились общими, кормились случайными подачками у столовой или магазина, но поселков не покидали. Да и куда было уходить. Кругом тайга. За сотни километров – ни души. Комендант общежитий не раз жаловалась на беспризорных собак:
– Надо что-то делать, Владимир Павлович, собаки прохода не дают. В магазин сходить боязно. Собаки голодные прямо с ног сбивают. А если кого из детишек покусают? Хорошо конечно, что организовали что-то вроде детского сада. Но не все родители детей в наш детский садик водят. Некоторые оставляют дома без присмотра. Мало ли что. Надо бы попросить наших охотников отстрелять бесхозных
собак.
  Мария Ивановна Беспалова, – женщина в годах, но весьма энергичная, требовательная, бойкая на язык. Надо отдать ей должное, следила она за порядком, со знанием дела. Места общего пользования содержались в чистоте, своевременно обрабатывались хлоркой. Мусор вывозили на отведенную свалку своевременно. Нареканий за санитарное состояние поселка, благодаря Марии Ивановне
Беспаловой, к нам со стороны поселкового совета не было. Скорее наоборот. На заседаниях совета нас не раз ставили в пример другим строительным организациям.

– Не знаю, не знаю, Мария Ивановна. Устраивать охоту на собак в поселке? Я что-то не очень это
представляю, мало ли что. А если промахнешься? Вряд ли, кто из наших охотников согласится на это. Да и собаки к детишкам привыкли, и относятся не так, как к взрослым. Позволяют даже кататься на спине,
сам видел, – попробовал я отмахнуться от напористой комендантши. Но не тут-то было. Мария Ивановна еще резвее стала агитировать меня поговорить с охотниками. Наши разговоры услышал Саша Самниев. Он слыл мастером на все руки: газоэлектросварщик, токарь, слесарь и «пекарь» и, конечно,
рыбак и охотник.
– А что, какая проблема, давайте я. Враз разбабахаю.
– Хорошо, Мария Ивановна, раз Саша берется я не против. Сейчас уезжаю в Тынду. Совещание в Главбамстрое. Приеду поздно. Завтра соберемся с мужиками обсудим, где и как. Может быть, отловим на свалке. Не стрелять же на глазах у детишек. Тогда и примем решение.
  Поздно вечером Надежда встречает меня дома вся в слезах, перепуганная, жалуется:
– Это что ж такое у нас делается: какой-то пьяный мужик бегает с ружьем по поселку и стреляет в собак. Собаки бегают, как сумасшедшие. Одна меня чуть не сбила с ног. Как только коляску с перепугу не опрокинула. Собака вся в крови, визжит. Аня проснулась, заплакала. Я чуть в обморок не упала, так напугалась. До сих пор никак не могу успокоиться, всю трясет, как лихорадке.
  Не скоро смог я успокоить жену. Догадывался, что это дело рук Саши, но о нашем совете с комендантом рассказывать не стал. На другой день отругал «охотника». Запретил и отлов, и отстрел собак.
  С появлением корейцев беспризорных собак заметно стало меньше. Зато появились другие проблемы.
– Прямо беда с корейцами. Мою собаку чуть не уволокли. Иду с обходом электролинии. Мишка мой забежал вперед. Вдруг, откуда не возьмись, бежит кореец. Вытаскивает из-под полы металлический прут с загнутым на конце острым крючком и бьет моего Мишку по голове. Хорошо, собака увернулась. Заорал я благим матом на душегуба, а тот дунул бежать, только пыль коромыслом. Слава Богу, я его не догнал, а то убил бы, – показывая на голову любимца всего поселка черного как смоль пса, – рассказывал мне
Леха, электрик управления. – Посмотри на рану. Еще бы пониже и выбил бы глаз, гад. Всех собак переловили. Добрались уже и до хозяйских. До чего додумались, паразиты. Понаделали из проволоки крючья. Бьют собак по голове и тащат к реке. Там разделывают. Мясо на шашлык, а из шкур шьют шапки и нам же продают. Пора, похоже, дружину создавать, патрулировать в поселке. С Алексеем у меня сложились дружеские отношения. Знакомы мы были давно. Дружили семьями. Жена его Алла помогала нам устроить быт. Очень славная трудолюбивая семья.
  Я был настолько потрясен услышанным, что тут же решил переговорить с кем-нибудь из руководства «Трудовой армии Кореи». Их поселок я видел недалеко от Тынды, проезжая по делам в Сковородино. Поселок стоял под горой и сверху хорошо просматривался. Скорее не поселок, а зона: высокий забор, контрольно пропускной пункт. За забором деревянные бараки. Огромная площадь. Посередине площади красивое кирпичное одноэтажное здание, облицованное мрамором и гранитом в транспарантах и флагах. Подумалось: «Неплохо устроили контору для корейских чиновников». Я видел их в Тынде. Они отличались от тех корейцев, которые бегали за собаками и торговали тряпьем. Нет, не формой, не значками Ким Ир Сена на груди. И те и эти носили одинаковую темно-синюю форму, скорее робу, а на груди – одни и те же значки. Сытые, спокойные,
малоразговорчивые чиновники были не в пример тем, худым, суетливым и бойким на язык. Мне не раз приходилось встречаться с ними в городской столовой. Удивительно, но в столовой они почему-то брали только вареные вкрутую яйца и в таком количестве, что только диву давался. После них на столах оставались внушительные горки яичной скорлупы.
  Я уже было собирался поехать к руководству трудовой армии Кореи, как неожиданно вошла секретарь Галина Янута с высоким, худощавым, темноволосым, средних лет корейцем и объявила:
– Владимир Павлович, с Вами хочет переговорить корейский снабженец товарищ Фен. Примите, пожалуйста, очень просит.
«Вот тебе и на! На ловца и зверь бежит, и ехать никуда не надо», – подумал я.
Товарищ Фен, оказалось, говорил по-русски, но, довольно своеобразно и мне не сразу стало понятно, что привело его к нам. На площади их поселка, как мне пояснил Фен, не контора для чиновников, а дом-музей товарища Ким Ир Сена. Корейцы увидели у нас мраморную и гранитную крошку, которой мы отделывали фасады домов. Такая крошка двух, трех цветов была им нужна для отделки фасада музея Ким Ир Сена. Оказывается, на каждом вновь открываемом участке по заготовке леса корейцы первым делом строили дом-музей вождя, что-то вроде молельни. Сами жили в землянках, шалашах в лучшем случае в бараках, а дом-музей такой – любо-дорого посмотреть. Я рассказал товарищу Фену о полуголом корейце, которого видел этой зимой:
– Мороз под сорок градусов, а он едет в одних штанах на козырьке самосвала «Магирус» в позе Будды. «Ну, – подумал я тогда, – смотри-ка какой храбрый кореец: молится и закаливается прямо на ходу».
– Да, нет, – объяснил мне снабженец, – это его наказали за что-то. Скорее за самоволку. С питанием плохо, вот приходится, кому как подрабатывать. Он пообещал не трогать наших собак и не бегать с то-
варами по поселку. Мраморную крошку на дом-музей мы дали. И в правду после нашего разговора, а скорее из-за того, что не пожалели мы мраморной крошки для музея Ким Ир Сена, корейцы обходили наши поселки стороной.

                ХОЗЯИН ТАЙГИ

  Лето в наших краях хоть и короткое, но довольно жаркое. Бывают дни, доходит до тридцати - тридцати пяти градусов тепла. Осень еще короче. Грибов и ягод, как говорится, пруд пруди, особенно брусники. Только собирать успевай. Снег ложится неожиданно рано и на всю зиму с первого раза.
  В выходные поселок вымирает. Все, кому не лень, собирают дары природы: грибы, кедровые орешки особенно бруснику. В магазинах – хлеб да тушенка, а тут свои витамины. Зима длинная, а после баньки отпить брусничного морса одно удовольствие и для здоровья польза. Собирают бруснику ведрами и всё, что есть в доме, всё идет под бруснику: банки, фляги, кастрюли, кадки и тому подобное.
  Августа Худорошкова, инженер-сметчик в этот раз за брусникой пошла вместе с бухгалтером СМП Шурой и её мужем Иваном. Августа небольшого роста, но очень энергичная и деловая женщина, надо сказать, пользовалась в управлении авторитетом и за словом в карман не лезла. Слова её попадали не в бровь, а в глаз, вызывали добрый смех.
  Как-то начальник производственного отдела Валентина Валихматова «достала» меня до такой степени, что по запальчивости я послал её на «три буквы»: в разгар рабочего дня она ввалилась ко мне с тетрадкой, в которой было отмечено поминутно, когда, в какой день и месяц она переработала. Все мы там, на БАМе работали, не считаясь со временем, но никому и в голову не приходило просить дополнительный отпуск, за каждую минуту переработки. От меня Валихматова вышла немного ошарашенная, а в отделе объявила о том, куда её «послал» начальник. Августа недолго думая, предложила ей:
– Ну и чего ты стоишь, Дмитриевна? Иди. Куда? Туда, куда Лагунов послал.
Смеялись в конторе над этими словами Августы не один день, а со временем они вошли в поговорку.

 Слава богу, Валентина не обиделась и зла ни на меня, ни на Августу не держала. Главное, конечно, Августу уважали за то, что дело своё знала «от и до». Очень повезло нашему поезду и в первую
очередь мне с инженером-сметчиком Августой Михайловной.
  Брусники, как я говорил, море, но всё равно, каждый выбирает себе место, где как ему кажется, ягода и покрасней, и покрупней. Вот и Августа, наконец, остановилась и стала собирать ягоды в облюбованном ею месте. Брусника спелая, словно виноградные гроздья. Собирать горстями одно удовольствие. Августа так увлеклась, что не сразу услышала позади себя, чмоканье и кряхтение. «Иван, – подумалось Августе, – позавидовал паразит «ягодному месту».
– Иван, отойди. Что ты топчешься рядом. Я впервые нашла такие ягоды. Иди отсюда. Найди своё место. Постыдись, – не поднимая головы, не отрываясь от ягод, ворчала Августа.
Прошло минут пятнадцать, – чмоканье и пыхтение не прекращались.
– Ты посмотри-ка, какой настырный. Пыхтит, знай себе, и не отходит, ну и нахал, – всё больше и больше раздражаясь, бухтела Августа. Все-таки ей пришлось оторваться от ягод и взглянуть укоризненно в сторону Ивана…
 А там – там стоял молодой бурый медведь, который жевал ягоды и добродушно разглядывал Августу. Всем своим видом медведь как бы говорил: «И чего раскричалась. Ягод пожалела. Да их вокруг так
много. Ешь – не хочу. И мне надо полакомиться орешками и ягодами. Жирку нагулять, чтобы в покое перезимовать».
С минуту Августа и медведь стояли словно истуканы. От страха Августа потеряла дар речи и, не помня себя, рванула прочь от медведя. Тот в два прыжка догнал Августу. Августа остановилась и повернулась к медведю. Медведь тоже остановился и опять стал добродушно её разглядывать и всем своим видом выражать: «Ну, чего бежишь, дурочка, а ягоды кто собирать будет?». Так они бежали с остановками почти до самого поселка. Перед мостом через речку Кованту медведь остановился, постоял с минуту и скрылся в зарослях кедрача - стланика.
  Лишь в поселке Августа обрела дар речи:
– Медведи в поселке! Помогите! Прячьте детей. Спасайся, кто может.
На крики Августы прибежали мужики с рабочей смены. Вооружившись, кто, чем мог, отправились искать медведя. До позднего вечера бродили мужики в окрестностях поселка, разыскивая медведя, но так и не нашли, а нашли они, только насмерть перепуганных, бухгалтера с мужем.
  История с медведем на этом не закончилась. Недели через две водитель вывозил бытовой мусор на отведенную нашему поселку свалку. Вернулся он на автобазу бледный и перепуганный, руки-ноги трясутся. Когда немного успокоился, рассказал слесарям автобазы о том, что с ним произошло на свалке:
– Как обычно подъезжаю, разворачиваюсь, сдаю задом. Поднимаю кузов. Жду, когда мусор высыплется, и вдруг почувствовал, что кто кузов трясет. Ну, думаю, кто-нибудь из наших охотников по первому снежку, спозаранку ушел на охоту. Намотался, устал. Решил помочь выгрузить мусор с тем, чтобы поскорее добраться до поселка. Вылезаю из кабины со словами: «Что, дорогой, намотался? Поскорей к жене в постель захотелось». Обхожу машину, а там медведь. Забрался через кучу в поднятый кузов и прилипший мусор ковыряет. Обернулся на меня и глазами зыркает, как бы вопрошает: «Что, жалко стало. Не видишь, что голоден». Я без памяти бросился в кабину. Хорошо, не заглушил двигатель. Дал по газам. Еду, а сам боюсь, а вдруг косолапый в кузове. В заднее окошко не видно, а остановиться и посмотреть боюсь. Так доехал до самого поселка».
– Иван, так может быть он до сих пор там в кузове.
– А, кто его знает. Вполне может быть зашибся, и лежит себе спокойно.
– Да, ты что, паразит, медведя в поселок привез?
Слесаря автобазы оторопели. Кто-то бросился в поселок за ружьем. Другие вооружились ломиками и монтировками. Дождались слесаря с ружьем. Окружили машину, и давай стучать по кузову. Через минуту-две один из них осмелился заглянуть в кузов самосвала. Кузов был пуст. Кинулись гурьбой по поселку искать пропавшего медведя. Слава Богу, в поселке медведя не нашли. Видать, выпрыгнул
или вывалился медведь на облюбованной им свалке. Но в поселке поднялась паника. Женщины атаковали контору, требовали найти и убить шатуна. Оно и понятно, начало зимы, а медведь шатается на свалке. Два самых заядлых охотника Женя Беспалов и Хабаров Алексей отправились на том самосвале на свалку. Перед свалкой открыли дверки самосвала, чтобы не хлопать и не спугнуть зверя. Шоферу
наказали:
– Подъезжай, и делай всё как всегда. Ничего не бойся. Некуда ему деться. Ждет, зараза, перекусить.
Но медведь так и не появился, ни в тот день, ни в другие дни. Видать, мишка с перепугу залег отсыпаться на всю зиму.


                ТИХОН

  Друзья подарили нам котенка. Говорили, что это настоящий сибирский кот. Котенок и в правду был
красивым. Имя ему дали Тихон. Лобастый, с густой темносерой шерстью, котик. С очень своенравным характером. В этом я убедился вскоре. Дело было летом на БАМе. Климат в тех местах, суровый: зима длинная, морозы доходят до шестидесяти градусов, лето короткое и очень жаркое.
  В тот выходной день было жарко, градусов до сорока в тени, и мы решили провести в лесочке, что находился напротив нашего коттеджа на другой стороне речки Кованта. Когда мы подошли к реке, я увидел, что за нами увязался котенок. Как он выбрался из коттеджа, не знаю. Я шуганул котенка:
– Тихон, а ну марш домой! Делать тебе в лесу нечего. Потеряешься. Ищи потом тебя в тайге.
Котенок отбежал, но недалеко и стал наблюдать, как я переносил на себе через речку жену, коляску с дочкойб, сумку с едой.
Мы перебрались на другой берег. Тихон раза два мяукнул, как бы просил: «Возьмите меня с собой. Я хороший и не потеряюсь».
 На том берегу я присел немного отдышаться и стал наблюдать за Тихоном. Котенок, несмотря на мой приказ, не уходил. Немного пометавшись по берегу, он подошел к воде, потрогал её зачем-то лапой, понюхал, полакал и вдруг бросился в воду. Несмотря на сильное течение, Тихон переплыл речку довольно быстро. Отряхнулся, пробежал мимо меня и улегся в ногах жены. Удивлению нашему не было
предела: такой маленький, впервые на речке, и не побоялся ни холодной воды, ни довольно сильного течения.
– Вот это да! Надо же. Вот это порода, – воскликнул я, – за всю свою жизнь, каких только кошек я не перевидал, но такого храброго, преданного, вижу впервые.
  Тихон быстро вырос и превратился в крупного бесстрашного кота. Он как собачка сопровождал Надю с дочкой везде и всюду. Караулил коляску у магазина. Не подпускал и близко собак и чужих людей, особенно корейцев. Когда Анюта подросла, что только она с ним не вытворяла: пеленала как маленького ребенка, совала соску и заставляла сосать, одевала его в одежду от кукол, укладывала в коляску и
как ребенка возила по Кувыкте. К удивлению всех, кот всё сносил с превеликим терпением. Хоть бы когда мяукнул. Со мной Тихон вел себя сдержано и настороженно, не проявляя особых чувств. Однажды я увидел, как кот забежал за диван и демонстративно справил нужду, закатив глаза от наслаждения. Отругал я его и выгнал из коттеджа в наказание. Попросил Надю и Аню не впускать Тихона до утра.
  Утром рано, как только я отрыл входную дверь, кот чуть не сбив меня с ног, забежал в коттедж. Не притрагиваясь к еде, приготовленной для него, он быстро юркнул за диван и с еще большим наслаждением оправился. Что мы только ни делали: всё было напрасно. Каждое утро всё повторялось. Ничего не оставалось, как только не пускать кота совсем, а еду выносить на крыльцо.
  Когда работы по строительству жилых поселков Кувыкта и Хорогочи подошли к завершению, я получил новое назначение в Свердловске. Вместо меня начальником СМП, остался Борило Илья.
Перед отъездом я рассказал ему о коте Тихоне:
– Илья присмотри, пожалуйста, за котом. Хотя бы раз в день выноси еду на крыльцо. В дом не пускай. Гадит, паразит, и гадит с удовольствием. А так, удивительно преданный и красивый кот.
– Да я знаю. Ты же рассказывал. Не переживай, присмотрю. Тем более, перееду в твой коттедж жить. Здесь мне нравится больше, – заверил меня Илья.
Прошло некоторое время, Илья приехал в Свердловск. Мы встретились, и первым делом я спросил у него:
– Ну, как там Тихон?
– Знаешь, после того как вы уехали, он ни разу не появлялся. Еда для кота на крыльце оставалась нетронутой. Я уж подумал: пропал ваш Тихон. Наверное, собаки загрызли. Как-то зимой пошел поохотиться. В километрах пяти от поселка мне кто-то неожиданно прыгнул на спину. Я, аж присел от страха. Ну, думаю рысь. Дернулся, что было сил. На снег что-то упало. Кто ты думаешь? Кот ваш Тихон. Так меня напугал, зараза, что я чуть в штаны не наделал. А котяра посидел немного, и сиганул в чащу. Здоровый такой, упитанный. Больше я его не видел.