Страх

Телевизор был включен, свет в квартире выключен, а окна были похожи на гигантские, наполненные доверху чернильницы.
Как же так? Отец вернулся и не перенес меня на кровать? Этого никогда не бывало прежде. Я вскочил на диване и нащупал на стене выключатель. Сухой щелчок - и лампочка вспыхнула, осветив большую комнату. С тревогой я спрыгнул на пол и побежал в комнату маленькую.

Отца не было.
В меня вошел страх. Я не боялся кого-то конкретного, и не страшился чьего-то нежеланного появления. Меня пугала сама ситуация, при которой впервые в жизни остался один при включенном телевизоре, позабытый и брошенный.
«Не может же быть, чтобы у отца ещё не закончились соревнования», - подумал я, глядя на часы, которые показывали половину двенадцатого ночи.

Одинокий и раздавленный, я просидел на диване ещё полчаса. А потом заплакал и втянул голову в плечи. Мир, такой привычный и любимый, перестал существовать вокруг меня. Словно проколотый иголкой воздушный шарик, он стал лишаться содержимого. Из него уходило все, что было для меня главным. Осталась только оболочка – жалкая, бесформенная…Я сидел на диване и беззвучно плакал.
- Мама… - прошептал я. – Мама, вернись…
Я верил, что если она вернется, то вернется все, что я утратил: любовь, светлые дни, смех рядом с собой и запах, по которому истосковался.
«Я должен найти отца» – сказал я себе.

Пройдя в прихожую, распахнул нишу и снял с крючка куртку. В прошлом году мама купила мне её на вырост, куртка до сих пор казалась мне большой, хотя на самом деле в ней уже не стыдно было показаться на улице. Но сейчас меня это не заботило. Подняв воротник, я трижды повернул замок против часовой стрелки. Уходя, отец велел запереться на три оборота и не подходить к двери. Сейчас, нарушая запрет и выходя на улицу, я не чувствовал вины. Что моя вина по сравнению с давящим меня страхом и предчувствием беды? Дверь я прижал к косяку, но закрыть её было нечем.

Подъезд был тих и безмолвен, в нем было свежо и пахло свежевымытым полом. Но сейчас этот запах не вдохновлял меня скорым появлением на улице. Он был тревожным предвестником моего появления в ночном городе, чего не бывало раньше. Не говоря уже об обстоятельствах, при которых это происходило. Я спустился по лестницам и вышел из дома.
Мелкое сито тотчас омыло лицо, и я сунул руки в карманы. Меня не остановил бы и ливень. С непокрытой головой, полный страха и с комком сдерживаемого плача в груди я вышел со двора и направился по дощатому тротуару в сторону школы.

Одинокий, никому не нужный, беззащитный и заполненный переживаниями я шел по дороге, ступая сандалиями по доскам. Когда луну закрывали кроны деревьев, я ступал мимо, и тогда нога проваливалась меж досок. Несколько раз я выдирал её силой, срывая сандалию. Всё было плохо. Всё плохо. Ничего хорошего…

Подойдя к школе, я не обнаружил света ни в одном из окон. Огромные, словно витражи универмага окна спортзала тоже были черны. Я не знал что делать. Возвращаться домой было выше моих сил. Уходя, я выключил свет в надежде, что вернусь с отцом. Я почему-то был уверен, что так и будет. Но планам моим не суждено было сбыться, и теперь я не знал, как войти в дверь квартиры. За ней – темнота. И если бы просто темнота, я смог бы это пережить. Наверное. Но дверь была не заперта, и теперь я был почти уверен в том, что она не пуста…

Не знаю, что подвигло меня двинуться с места. То ли дождь, который вдруг полил как из ведра, то ли шорох гравия за спиной. Наверное, все-таки, последнее. Встреча с собакой ночью была бы не испытанием, она стала бы кошмаром.
Сорвавшись с места, я побежал за школу. Там, с торцевой стороны здания, была ведущая в спортзал дверь. Отец чаще пользовался ею, а не центральным входом, когда приходил в школу. Вбежав на крыльцо, я поднял руку, чтобы постучать. Невероятность происходящего привела меня к мысли, что это было последнее решение, на которое можно было надеяться, а потому – верное. Но не успел я взмахнуть, как увидел, что дверь открыта. То есть, она не открыта, но и не заперта. Как и квартира… Щель между нею и косяком уверила меня в возможности свободного входа.

Я толкнул дверь и она, скрипнув высоко и гулко, провалилась внутрь и исчезла во мраке. Передо мной было мёртвое, пропитанное неизвестностью огромное помещение, больше которого я не видел никогда в жизни. Но это было помещение отца. И поэтому я вошел, и звук моих шагов тут же понесся вверх.
Чтобы не удариться лицом о волейбольную сетку, добавляя в копилку своих кошмаров ещё один, я выставил правую руку перед собой.
И грохот за спиной заставил меня сжаться. Пролегавшая подо мной тусклая полоса проникшего в спортзал света исчезла. Я перестал слышать живой шелест дождя.
«Это ветер закрыл дверь», - успокоил я себя и двинулся вперед.
Через несколько тысяч шагов я, наконец, коснулся сетки. Я был готов к этому, но когда это случилось, всё равно вздрогнул.
«Это просто сетка. Она не живая».

Куда я шёл? Я не знал. Но мне хотелось поскорее расстаться с мыслью, что отец ушел из школы, позабыв закрыть дверь в спортзал. Мне хотелось сжиться с той, что он сидит с тренерами где-то внутри школы, в кабинете, окно которого не выходит на здания.
«Окно горит, - говорил я себе, - просто мне не было его видно…»
Чтобы войти в школу, мне всего-то нужно было пересечь вторую половину зала и разыскать проход. Глаза уже привыкли к темноте, и я видел темный проем, через который мог бы пройти в саму школу.

Взгляд мой упал на нечто большое, тёмное, поставленное в угол зала гигантским кубиком. И я опознал в этом кубике высокую стопку матов. Часто, когда мама ещё была, отец забирал меня на тренировки и садил на эту кучу как на крышу дома. Играл с учениками в футбол, а я лежал на животе, подперев голову руками, и с интересом наблюдал. Но сейчас стопки было две. Одна, по-прежнему высокая, была на своем месте. А вторая, низкая, мата в четыре, не больше, доходила мне до колена.
А вот и проход. Я повернулся к нему и вдруг раздался звук, заставивший меня замереть. Из угла спортзала, где находились маты, раздался странный звук. Он был очень похож на глубокий вдох. Не заглуши эхо, я бы распознал его. Не исключено, что это просто двинулся с места один из неправильно уложенных в стопку матов. Но сейчас, в состоянии, когда все неживое кажется живым, я услышал именно вдох.
Не соображая что делаю, я направился к матам.

Это был отец. Он спал и вокруг него явственно ощущался запах спиртного. Так всегда пахло за столом, когда мы приезжали к бабушке и дедушке в деревню на праздники.
Отец меня предал. Предательство его заключалось не в том, что он забыл обо мне. Конечно, он обо мне помнил. Он предал меня тем, что впервые я отыскал слабость, одержавшая верх над его, кажущейся мне несокрушимой, силой. Мощью, в которую я верил  безгранично. Вера моя в безупречность отца, в его несгибаемый дух была им предана. Он спит, раскинув руки, а продолжение мамы, последнее, что у него осталось, стоит перед ним, промокнув до нитки и стуча зубами от холода.

Я взобрался на маты и сел рядом. Кто-то из нас должен оставаться сильным. Конечно, я так не думал. Я не умел так думать… Я так чувствовал. А ещё мне хотелось праздновать победу над страхом. Я нашёл отца. Сжав руками коленки и ощущая, как холодная одежда на мне становится теплой, принялся думать о том, что сказать отцу, когда он проснется. Я размышлял как сгладить ситуацию, чтобы он, проснувшись, не ужаснулся случившемуся. Отец всегда переживал остро, и протрезвление его в спортивном зале рядом с сыном, который ночью прошел путь от дома до школы, поразил бы его в самое сердце. А мне не хотелось, чтобы отец страдал. Мне хотелось, чтобы теперь, когда все изменилось, мы были рядом. Больше я ничего не хотел, потому что не знал, чего можно ещё хотеть.

И вдруг в темноте зала что-то изменилось. Я не сразу понял, что.
Дождь перестал шуметь по крыше, а в зале стало чуть светлее из-за вышедшей из-за туч луны. Но если бы произошло только это, я бы, напротив, успокоился.
Я увидел, как голубая, острая полоска разрезала расчерченный линиями пол.
Когда стало ясно, что это приоткрылась дверь с улицы, я сжал колени так, что у меня заболели пальцы.

И в этот момент дверь распахнулась настежь. В освещенном лунным светом проходе стоял человек. Я видел опущенный на голову капюшон брезентового плаща, не доходящего ему до колен и бугрящиеся, заправленные в сапоги брюки. Руки его были опущены, и он весь блестел от воды, словно обернут был в фольгу от гигантской шоколадки…

Человек сделал шаг вперед и закрыл за собой дверь.
Мы с отцом были в спортзале не одни. В полной темноте.
Я хотел сглотнуть, но у меня не получилось. Слюна наполнила рот, и я не знал, что с ней делать. Единственное желание, которое теперь испытывал, было желание оглушительно закричать. Но проснется ли от моего крика отец?.. Я никогда не видел его в таком состоянии, но в таком состоянии я не раз видел дедушку. В такие минуты над ним можно было включать уличный громкоговоритель без опаски, что это хоть каким-то образом прервет его сон.

Когда до меня донесся шелест потревоженной волейбольной сетки, я прижался спиной к стене. И тут же вспомнил, что именно у сетки глаза мои привыкли к темноте и я стал различать предметы. Я услышал короткий вздох и понял, что человек, догадавшись, что преградило ему путь, нагибается.
Вспомнил и шорох гравия за спиной, когда стоял перед школой… Это была не собака. И если взрослый человек идёт туда, куда идти ему не следует – ночью в спортзал, значит, делает он это не просто так…
Мне захотелось подвыть. Коротко, выпуская из себя ужас. И чем медленнее к матам подходил кто-то или что-то, тем хуже я чувствовал себя. Зачем красться в пустом спортзале?..
Он пришёл за мной.
Он… видит меня…

- Папа!.. – заорал я что было сил. – Папа!..
Слюна вылетела изо рта, заставив коротко закашляться.
Отец, шевельнувшись, поднял голову. До меня донесся звук тяжелой подошвы, ступившей на деревянный пол совсем рядом.
- Папа!.. – схватив отца за воротник спортивной куртки и за ухо, я стал дёргаться всем телом от стены к краю матов. – Папа!..
Отец вскочил и схватил меня за плечи.
- Ты?! Где… Как я…- слышал я его бессмысленное бормотанье.
- Папа, там!.. – и я, схватив голову отца, развернул её в центр зала.
И в этот момент небо над школой разрезала жирная, ослепительная молния.

Окна вспыхнули. Словно снаружи кто-то включил яркий свет, и я увидел стоящего в нескольких шагах от матов человека в блестящем как зеркало в солнечную погоду плаще…
- Что за чёрт?! – проревел отец, вскакивая на ноги.
Зал оглушил топот ног бегущего к двери человека.
Отец бросился за ним.

Молния снова расчертила небо на вены и капилляры, и в ту же секунду я увидел, как убегающий от отца человек грудью врезается в волейбольную сетку. Мрак после яркой вспышки снова лишил меня зрения, но грохот посреди спортзала объяснил происходящее без подсказок. Сетка сбила его с ног, перевернув вверх ногами, и до меня донесся омерзительный звук встретившейся с полом головы. От головы отлетело что-то, верно, потому что отец, настигая беглеца, наступил на это что-то, и оно хрустнуло.
Дверь распахнулась. Неизвестный оказался проворнее. Он выбежал в дверной проем, захлопнув дверь перед самым носом отца, и исчез. Отец уже через секунду снова осветил зал светом с улицы, но вместо того чтобы броситься в погоню, которая, я уверен, увенчалась бы успехом, развернулся и метнулся ко мне.
- Сынок… Как ты здесь оказался? – говорил он и нервно гладил меня по голове. Он совершенно не контролировал силу и причинял мне боль. Но я терпел, понимая, что так нужно. – Кто тебя привел?
- Я сам пришел, пап.

Он обмяк и сел рядом. Вздрогнул и зарыдал. После ухода мамы я не раз слышал, как из спальной ночью раздается несколько судорожных всхлипов. Но потом все смолкало, потому что отец накрывал лицо подушкой. Каждый раз он не успевал на несколько секунд, и тогда я, уничтоженный этими всхлипами, тихо плакал, зарывшись в одеяло. Но сейчас он рыданий не скрывал.
Словно опомнившись, поняв, что пугает меня, отец скинул с плеч куртку и накинул её на меня. Закутал как маленького и взял на руки.
- Это никогда… ты слышишь? Никогда больше не повторится… Прости… - говорил он мне, неся домой по улице и я облегченно вдыхал аромат покрытых водой яблонь. – Никогда…
Я прижимался к нему и шевелил пальцами в его волосах, ощущая в этом непреоборимую потребность. Мы снова были вместе, мы любили друг друга. А большего мне было не нужно.

Мы вошли в квартиру и отец разложил диван.  Ещё перед дверью я хотел попросить его лечь рядом, но нужда просить об этом миновала. Он сам хотел быть рядом со мной этой ночью.
Повернувшись у стены на бок, я долго  не мог уснуть. Знал, что и отец не спит, притворяясь спящим лишь для того, чтобы я успокоился. И так лежали мы долго, прислушиваясь к стуку по подоконнику дождя.

До тех пор, пока я не увидел, как на нашем балконе встает во весь рост человек в плаще.
Я привстал на локте и почувствовал, как каменеет мое лицо. Страх, это мерзкое, отступившее и пообещавшее никогда больше не появляться чувство снова окутало меня липкой паутиной. Сжав в кулаке край простыни, я смотрел, как человек, верхней части лица которого я не видел из-за капюшона, подносит к лицу руку и прикладывает палец к губам.
«Он видит меня в темноте… Он знает, что я боюсь…»
Не отнимая пальца от губ, человек растянул их в улыбке и второй рукой потянулся к балконной двери…

- Там!.. – закричал я, хватая отца за плечо. – Там!.. – и я показал ему, вскочившему, где…
Стремительно добравшись до двери, отец клацнул шпингалетом и вышел на балкон. Растер ладонями лицо и вернулся.
- Там никого нет, сынок. Не бойся. Я рядом.
Комната наполовину была заполнена водой. Дом качало, вода билась о стены, как в скверную погоду бьется река о берега. Брызги летели мне в лицо, я стирал их рукой раз за разом, раз за разом…

- Артур?..
- Никогда не уходи… - произнес я и вода, поднявшись до потолка, поглотила меня. Я схватил ртом воздух. Но вместо него в меня хлынула вода.
И непомерная тяжесть, накренив кровать так, что голова моя оказалась почти у пола, придавила, и я с треском провалился в явь как в полынью…

- Артур…
Сквозь тяжелые веки я увидел лицо склонившейся надо мной мамы.
- Надо выпить, - сказала она, нежно беря меня за затылок. – Привстань, сынок.
Я уселся и выпил что-то с ложечки. Горько. В коридоре раздался скрежет открываемого замка.
- Вот и папа пришел, - она поднялась, чтобы его встретить.
- Ты чего так поздно? - донеслось до меня из коридора.
- Соревнования только что закончились… Как он?
- Температура. Что это?
- Очки. Кто-то забыл в спортзале. Завтра поспрашиваю…
В комнате было тепло и уютно. Ветер швырнул в стекло балконной двери несколько мятых листков.