Яко печать.. Один в вышине-9

                ГЛАВА  42.  ПОТЕШНАЯ  ЗАЩИТА

Наступившая осень и зима прошли по тезису, изложенному в одном из октябрьских (?) писем родным:
«…во всех жизненных обстоятельствах работа никогда не была помехой. Жаль только, что я получился парнем с ленцой. Но это обычно бывает, пока я не вхожу во вкус работы. Потом меня и за уши не оттянешь от неё, особенно если в голове нет всяких мыслей…»

Всякие мысли, однако, были, но всё же они оттеснялись в сторону и вглубь. Почти все материалы перетащил в общежитие, и вечерами, вместо домино и философических бесед с приятелями, погружался в писанину. Прорезались окончательные контуры работы, появилась изюминка и даже существенные новации не только в истории недавнего вулканизма на Кавказе, но и в общей теории образования так называемых «палящих туч». Они внезапно, серией катастрофических взрывов извергаются из чрева Земли и покрывают тысячи квадратных километров земной поверхности огненно раскалёнными толщами, состоящими из жидких и полузатвердевших  фрагментов магмы, пыли и пепла, пропитанных  парами воды и газами. Всё это происходит в апокалипсическом грохоте раскалываемых и разверзаемых земных недр, в адском рёве сливающихся в чудовищный гул взрывов, пока всё, что стало лишним внутри Земли, не  ляжет на её поверхность гигантским покровом в сотни и тысячи метров толщиной, всё уничтожив под собой и вокруг.

Цивилизованное человечество ещё не было свидетелем подобных извержений, но ничто не исключает возможности их повторения в любой момент. Спрашивается, не следует ли знать, где, когда и как это может произойти?! И Юрию казалось, что его работа кое-что вносила в понимание этой проблемы. И не только это. Ему удалось доказать, что эти жидкие массы земных недр, взрывы которых образует «палящие тучи», могут образовываться вовсе не из очень глубинного и первичного вещества Земли, а из обычных горных пород, песчаников, глинистых сланцев и продуктов их преобразования путём их плавления на сравнительно небольшой глубине в десять-двадцать километров под воздействием глубинных потоков жидких и газообразных теплоносителей.

Становилось ясно, что идти на защиту диссертации есть с чем. Это придавало ему ощущение уверенности и даже некоторой дерзости, о чём можно судить по следующей выдержке из его письма родным: «…начинаю готовиться к защите, которая… обещает быть интересной, так как я невзначай оттоптал любимые мозоли некоторым корифеям. Может быть, даже получится дискуссия, но я преисполнен уверенности в себе…и думаю, что меня не собьют».
За пять дней до защиты снова упоминание о ней: « 28-го защищаюсь… поспешно доделываю графику и, конечно, думаю о том, что буду говорить. Надеюсь, что всё пройдёт без всяких эксцессов».

Защита действительно состоялась в назначенный срок, 28 февраля 1958 года, но не без эксцессов. Председательствовал академик Д.С.Коржинский, лидер модерна в геологии, обласканный наградами и званиями, но, увы, большой недоброжелатель Георгия Дмитриевича. Юрий об этом или вовсе не знал, или смутно догадывался, но не придавал этому никакого значения.

 Стараясь разрядить своё напряжённое состояние и расположить аудиторию в духе доброжелательства к своей персоне, он начал выступление с юмористического пассажа об ущербности своего красноречия и извинения за то, что будет обращаться к написанному тексту. И с первых же слов был одёрнут председательствующим в довольно грубой форме о неуместности подобного тона на столь высоком собрании. Это было, как кувалдой по голове. Разумеется, ни на  какое красноречие уже не могло быть и намёка. Докладчика таки сбили. Если бы не результаты голосования, то  ему впору было бы после защиты повеситься: в таком ужасающем для него позоре она прошла. Наверняка, она осталась в памяти и других её участников и свидетелей как событие незаурядное, достойное занять место в легендарном наследии институтской истории в качестве забавного курьёза.

Печально быть жалким героем забавного курьёза, где герой выступил в роли мальчика для битья и, тем не менее, эту роль ему пришлось исполнить. Мальчик, впрочем, в конце концов, разозлился и тоже  не совсем вежливо попытался показать высокой персоне бестактность её поведения, чем, конечно, ещё более взъярил непререкаемое лицо.

Аудитория, несмотря на  неравновесность участников конфликта, заняла сторону защищающегося. Ибо она прекрасно понимала, что дело не столько в нём и даже совсем не в нем, сколько в конфликте начальников, а если совсем обобщить, то в претенциозности новых веяний в геологии, относящихся уничижительно к классическим её направлениям. Седовласый новатор, поднявшийся уже на пик своего торжества и признания, впал вдруг в истерическую ярость от демонстрации косности и умственной убогости очередным статистом консервативной науки или даже псевдонауки – так ему, можно было подумать, показалось. Но ведь начал-то он свою эскападу до изложения сути работы – предвзятость была очевидной.

Пользовался разгневанный академик выражениями хоть и близкими к принятому академизму и корректности, но всё же весьма уничижительными: банальность, риторика, бесперспективность, бессодержательность, игра в наукообразие, подобная петровским потешным полкам и сражениям – и всё в том же духе. Разумеется, ему сразу же удалось, повторяю, сбить диссертанта, озадачить, спутать и даже обескуражить. Почти поверженный соискатель   сделал свой доклад не блестяще и даже на один из  ядовитых академических вопросов, ответ на который знал досконально, так как специально его разработал, не смог ответить – вдруг напрочь отбило память, в чём простодушно и признался аудитории.

Очень защитили соискателя его официальные оппоненты доктора наук Валерий Петрович Петров и будущий академик Евгений Евгеньевич Милановский, а также немалое число положительных отзывов, в том числе и от практиков-геологов, отметивших полезность теоретических разработок диссертанта для их практической деятельности, в частности, по освоению сырьевых ресурсов строительных материалов: пемз, туфов и т.д. Уж не знаю, насколько это им было полезно, скорее всего, здесь присутствовала личная симпатия некоторых особ, с которыми Юрию довелось обсуждать в совместных бдениях и проблемы изучения кавказских вулканических пород и жизненные проблемы. Но аргументы практиков оказались очень полезными, как и выступления некоторых присутствующих.

Академик был посрамлён. Против него и за соискателя проголосовали все семнадцать членов Учёного Совета.

А что касается оппонентов, то их отношение к работе, естественно, наиболее обоснованное непосредственным знакомством с ней, вылилось в признание всей Юриной последующей деятельности на ниве геологии. Именно В.П.Петров и Е.Е.Милановский стали впоследствии снова его  официальными оппонентами при защите им теперь уже докторской диссертации. Такое бывает нечасто.

Острый и не без насмешливости ум Валерия Петровича неизменно находил в работах Юрия объекты для критики, порой саркастической. Порой едкой и небезболезненной, но обязательно полезной. Он говорил:
- Не старайтесь показаться умнее всех – этого вам не простят. – Но что поделаешь, он действительно был умнее многих, и скрыть это ему не удавалось, да он и не стремился к этому даже во имя успеха, заботясь не о демонстрации умственных упражнений, а о результатах работы, достигнутых с помощью и ума, конечно.  Единственным  его интересом всегда было только стремление докопаться до интересного ответа и получить при этом удовольствие. В эффектном представлении результатов  он не был докой, что, впрочем, удовольствия ему никакого не доставляло и даже более – огорчало.

 И, конечно, когда перед защитой докторской Евгений Евгеньевич, заглядывая ему в глаза с удивлением и вопросом, сказал:
- Как вам удаётся увидеть явления не так, как все, а совершенно по-своему и так необычно?! – Он был и польщён и обрадован. Эта защита, состоявшаяся двадцать шесть лет спустя после первой в том же Институте и в той же аудитории, прошла весьма успешно при огромном числе лестных отзывов, в том числе и от академиков и от членов-корреспондентов Академии Наук. Она показала, что академик Д.С.Коржинский при первой его защите всё же был в некотором роде прав в одном – сравнив её с потешными петровскими играми: как и для Петра I, эти игры обернулись несомненными успехами и завоеваниями.

Но всё равно в течение всей своей жизни Юрий не мог избавиться от мерзкого ощущения пережитого тогда незаслуженного унижения и уязвлённого самолюбия при своей первой столь неординарной защите.


               
                ПОМОРСКАЯ  ДЕРЕВНЯ

Идём по тяжёлому песку побережья. Мой спутник неизвестный мне мужчина, и не известно, что нас связывает. Наверное, стремление к одной цели.

Слева – океан. Он вне нашего внимания и интереса, и поэтому присутствует незримо, в психологическом, а не физическом отдалении. Всё наше внимание – направо. Там за низкой всхолмлённостью, поросшей травой, где-то совсем недалеко течёт река, плоско прилегая к плоской и очень широкой пойме. Река тоже очень широка, но извивиста, то удаляется, то приближается к берегу океана. А между ними – песчаный плоский берег. Слева, к океану, песок гол, с редкими океанскими дарами: плавником, раковинами, водорослями. Справа  – всхолмлённость в виде всё повышающихся к реке песчаных гряд, поросших травой и низким кустарником.

Мы идём очень долго, уставая от трудной, по песку, дороги, вернее, бездорожья. Там в том мире, пока мы идём, нам очевидна цель нашего пути. Она очень важна и жизненно необходима: не дойдём – погибнем. А спасение наше в каком-то вожделенном месте, находящемся где-то здесь, в этих прибрежных песках, холмах и излучинах реки.

Вернувшись оттуда, я не знаю, что это за место, почему и от чего  оно должно спасти нас. Осталось лишь впечатление невероятной усталости, иссякающей надежды на спасение и горести от невыполненной миссии.

Мой спутник моложе и сильнее меня. Он идёт впереди и, словно, несёт главную тяжесть нашего пути и предназначения. А я уже очень немолод, слаб и вот-вот совсем иссякну и паду в этот нескончаемый тяжёлый песок. Путь-мучение длится и длится. Мы всматриваемся в дали, простирающиеся за холмами, в надежде увидеть это так нужное нам место. Кажется, что оно должно быть отмечено каким-то огнём – то ли  костром, то ли светом в окошках домов.

И вот, когда наши силы почти совсем кончились, мы оказываемся перед очень круто спускающимся вниз склоном, преграждающим наш путь и каким-то странным невероятным образом вписывающимся в столь плоский рельеф берега между океаном и рекой: он открывал расположенную внизу (как это может быть ниже уровня океана и реки?!) долину, где справа, ближе к реке, виднелись крыши немногочисленных домиков деревни. Они построены из леса, стены бревенчатые, крыши дощаные, сильно обесцвеченные солнцем и солёными ветрами с песком. И хоть всё ветхое, но явно жилое. Но это не наше место. И всё-таки это наше спасение – там люди, там мы узнаем, как нам найти то, что мы ищем.

А внизу, прямо под нами – большущее скопление людей, вдруг дружно обернувшихся и воззрившихся на нас. Все они сидят за письменными столами, уставленными и заваленными бумагами, книгами, настольными лампами, компьютерами, принтерами и сканерами. До нашего появления люди эти (их сотни или доже тысячи!), одетые в чистую городскую одежду, вполне соответствующую их занятию и письменным столам с атрибутикой, что-то писали, читали, выполняя какую-то интеллектуальную работу. Нелепая неуместность и этой работы, и столов с книгами-бумагами, и самих этих людей в окружении дикого пустынного мира песков, воды и ветра и несколько удивляла, и принималась как должное.

Мы спрашиваем у них, что это за деревня справа. Отвечают с усмешкой:
- Как что? Поморская, естественно.
Мой попутчик вдруг совсем лишается сил, начинает шататься,  падает и медленно сползает вниз. А я, наоборот, чувствую прилив сил, уверенно и твёрдо ступаю и даже почти сбегаю вслед за ним. И спрашиваю:
-  Далеко ли НАШЕ место? Как пройти туда?

И тут появляется обветренный и сильно загорелый человек вполне деревенского облика и вполне соответствующий географии окружающей местности и виду поморской деревни. Похоже, он оттуда и идёт. В поводу он держит лошадь, вороную неосёдланную и некованую, скорее нескладную, чем ладную, но вполне жизнеспособную. Она, точно так же, как и хозяин, не выпадает из местного природного антуража, не то, что эти интеллигенты, которые отвечают мне:
- Вот этот человек и скажет вам, куда надо идти, он сам, наверное, идёт туда. – Сказавши это, они сразу же теряют к нам всякий интерес, дружно, как по команде, отворачиваются от нас и склоняются над своими письменными столами с их бумагами, книгами и компьютерами.

Но как идти! Мой попутчик лежит почти бездыханный. Я поднимаю его, связываю ему руки у кистей впереди и другой конец верёвки отдаю нашему проводнику. Он берёт его и, добродушно улыбаясь и поднимаясь вверх по склону, начинает вытягивать моего ослабевшего спутника наверх: нам к НАШЕМУ месту надо вернуться назад, мы прошли его, не заметив. А лошадь свою он ведёт, держа повод в другой руке - по обстоятельствам она нам ещё не нужна, надо и у неё поберечь силы. Я иду следом, уже не испытывая такой чудовищной усталости и слабости, как до того. И, поднявшись наверх, снова вижу прекрасные дали материка, теперь уже слева: разлив серебряной реки, её женственные изгибы, лиловую перспективу, умиротворение, величие и вечность.