Храмовник 3

Вечером, в потаенном уголке Вебулы, там, где прозрачная говорливая река скатывается водопадом по каменистому ущелью, в сухом, укромном гроте Знающие собрались вновь, чтобы поговорить с Таб-Хаиром. Он пришел сюда первым, оставив сына на попечение женщин своего рода, и, пока дожидались Татруса и Анаги, не рискнувших ползти по острым камням и потому добиравшихся кружным путем, сидел немного в стороне, опустив голову на сложенные руки. Остальные бросали на Таб-Хаира печальные взгляды, не решаясь заговорить, только Мак-Ран ходил из угла в угол, нервно пересыпая из руки в руку горсть драгоценных камней.
Наконец, в грот, тяжело переваливаясь, втащил свое тело Татрус, и, сразу за ним, прошуршало бесконечное тело Анаги.
- Что ж, все в сборе, - сказал сфинкс Рэгг. – Мы готовы выслушать тебя, Таб-Хаир. Что ты хотел нам сообщить?
Мужчина поднял полное страдания лицо и сказал быстро, почти не вдумываясь в слова:
- Я воздействовал на своего сына – влез в его мысли и отсек часть памяти. Теперь, он не тот, что был при рождении, но, поверьте, иначе я не мог поступить. Вы бы видели, каким он был….
Знающие растерянно переглянулись.
- То есть, ты хочешь сказать, что в твоем сыне нет больше целостности? – спросил четверорукий Зига, тяжело глядя из-под низкого лба.
- Ты забрал память о Сохмат?! – воскликнул Мак-Ран. -  О матери, которая дала ему жизнь?!
- Достаточно и того, что я помню, и стал совершенно бессилен от этой памяти! – опустил голову Таб-Хаир. – Да, я забрал у Арассана частицу его сущности! Забрал боль, которая его убивала, лишала сил и всего того, что мы с Сохмат ему передали! Он не забудет мать, но зато не станет больше кричать по ночам, потому что не будет, снова и снова выбегать из Пирамиды, чтобы наткнуться на неё, убитую, с изрубленным дикарями лицом!
Старейшины содрогнулись и, невольно, отступили вглубь грота.
- Видите, вам страшно об этом даже слышать! Чего же вы хотите от меня, который все это видел, а потом вынужден был переживать заново, каждый день и каждую ночь, за себя и за умирающего от горя сына!
- Ужасно, - покачал головой Рэгг. – Я могу понять тебя, Таб-Хаир…
- А я – нет! – отрезал Зига. – Нужно было довести мальчика до Вебулы и пытаться залечить его душевную рану здесь. Что если, с отсеченной болью, он станет глух к чужому страданию? Такая душа никогда не возродит в себе Последнего.
Таб-Хаир зажмурился и отчаянно замотал головой.
- Нет, нет! Вы же не видели, во что он превращался! Арассан уже был глух и слеп ко всему, потому что перестал чувствовать жизнь! Я вмешался, чтобы возродить в нем Знающего, и мне это удалось! Мальчик опять сильнее любого из нас!
- Глупцы, которые вызвали Катастрофу, тоже были сильны и всемогущи, - заметил Татрус.
- А тот, который погубил Праотцев, не испытывал сострадания, потому что сам никогда не страдал, - прошелестел Анаги.
- Мой сын страдает! – почти простонал Таб-Хаир. – Он помнит мать, и помнит, что она погибла. Я забрал всего лишь миг, то короткое мгновение между первым взглядом на страшное и пониманием, когда глаза, не разобравшись, все запоминают, против своей воли….
- Ты забрал больше, - покачал головой Мак-Ран. – Я сразу почувствовал пустоту там, где должно было быть горе. Оно рядом, как прилепленный к паутинке листок, оно дает о себе знать, но оно вне Арассана, и, в любой момент, может оторваться. Убирая один короткий взгляд, ты не мог не вычистить все, что он вызвал в душе твоего сына. Прости, друг, но, ради возвращения Изначальной жизни, ты обязан восстановить целостность мальчика.
- Нет! – С отчаянием воскликнул Таб-Хаир. – Дайте ему хоть немного окрепнуть!
- Но время уходит, - зашептал Анаги. – Камень уже начал светиться, и Знающие ждут. Он и сейчас еще светится, хотя и не так ярко.
Все невольно обернулись к маленькой нише на дальней стене грота.
Там, выложенные в ряд, покоились восемь черных камней. Девятый, треснувший посередине, тускло мерцал, и казалось, что невидимая рука обвела его светлым контуром.
- Он засветился в тот самый день? – спросил Таб-Хаир.
- Да, - разом ответили все старейшины.
- Но я не знаю, что мне делать! Это так страшно!
Несчастный отец закрыл лицо руками и опустился на плоский валун возле входа.
- Ты не знаешь, как вернуть сыну память, или не уверен, что это нужно сделать? – спросил Ваан – старейшина нохров.
- Это необходимо сделать, пока светлый дух Последнего не покинул землю! – воскликнул Зига. – Зло растет, мы все это чувствуем, но все недостаточно сильны, чтобы восстановить погибший разум. Арассан единственный ребенок третьего поколения, который родился истинно Знающим. Ему не потребовалась частица Праотца, чтобы знать и уметь больше, чем все мы; он легко открыл дверь во Вселенную и, если бы дикари не напали на Пирамиды Сепа, смог бы открыть эту дверь и для нас…
- Пирамиды есть и на севере, и на юго-западе, - вмешался Мак-Ран. – Ани-Арамач уже изучает северные, а Неф-Туун создает новую Вебулу вокруг западных…. Они тоже ждут твоего сына.
- Неф-Туун приручает дикарей! – выкрикнул Таб-Хаир. – Он не понимает, что, не сегодня-завтра, окажется, так же беспомощен перед их топорами, как оказались мы!
- Не надо осуждать других, - заметил Ваан. – Ты и Сохмат, в свое время, тоже поступили так, как сочли нужным, хотя, многие были против того, чтобы двое самых сильных Знающих покинули Вебулу. Но ты тогда сказал…. Ты помнишь, что тогда сказал?
- Да, - еле слышно ответил Таб-Хаир. – Я сказал, что вижу будущее лучше всех вас, и только возле Пирамид Сепа наш сын может родиться истинно Знающим…. Но я действительно это видел, и трагедии не предчувствовал. Мой внутренний взор проникал до великого дня, когда мальчику раскрывались все тайны, а потом наступал мрак. И это так легко, так приятно объяснялось тем, что разум был не в состоянии увидеть сам себя на более высоком уровне….
Он встал, подошел к выходу, где долго смотрел на падающую реку. Потом обернулся к гарду.
- Анаги, посмотри на меня, - попросил Таб-Хаир. – Сам я не в состоянии рассказать о том, что произошло, а твой взгляд обратит меня в камень…. Бесчувственный камень, который вы легко заставите говорить. А потом…, как сочтете нужным. Если даже камень заплачет, то, может быть, не стоит возвращать мне прежний облик?
Гард вопросительно повернул голову с опущенными веками в сторону каждого из присутствующих. Его чуткие ноздри трепетали.
- Хорошо, - прошептал он, наконец, - стой, где стоишь.
В следующую минуту тяжелые веки приподнялись, и два кровавых глаза сверкнули в лицо Таб-Хаира. Мужчина покачнулся, вытянулся в струну и замер с тусклым, безразличным взором.
- Говори же! – властно приказал Мак-Ран….


Рассказ Таб-Хаира

Нам с Сохмат не так уж и легко было уйти из Вебулы. Неф-Туун, Ани-Арамач, Кан-Су-Бир и Вар-Акоча ушли искать дома Праотцев, когда земля только-только успокоилась после Катастрофы, но дикари еще опасались её гнева. Мы же пошли в пору начавшихся убийств, и Страх уже набрал полную силу. Те немногие, что пошли с нами, верили только в мою убежденность. Им не терпелось вернуть Изначальную жизнь, Знание и тот разум, который принесли из Вселенной Праотцы, но здесь, в Вебуле, это заняло бы слишком много времени, а всем казалось, что его почти не остается. Поэтому, когда от Кан-Су-Бира пришло известие о первых найденных Пирамидах, мы загорелись новой надеждой….
Сохмат очень не нравилось, что Рэгг выслал за нами сфинксов для охраны. «Как они смогут нас защитить, если дикари нападут? – спрашивала она все время. – Нападут в ответ? Станут убивать? Мы никогда не вернем себе Изначальную жизнь, если сами же станем нарушать её законы!». Но всем остальным, во время коротких привалов, да и в дороге тоже, было гораздо спокойней на душе, когда окрестности оглашались громовым ревом, разгонявшим дикарей на несколько дней пути. И не раз в ту пору посещала меня мысль о том, что за свою жизнь убивать я бы, не стал, но за жизнь Сохмат, за ребенка, которого она несла в себе…, не уверен. Точнее, уверен, но, как же страшно было это понимать! Страшно и унизительно, когда жестокий мир вокруг начинает подчинять себе того, кто мог бы его изменить.
По счастью, до Пирамид мы дошли спокойно. Хвала Праотцам, они позаботились о нас, и все почувствовали это вступив на землю Сепа.. Семь огромных сооружений стояли величественные и прекрасные, как та жизнь, которую мы потеряли. Конечно, никто не помнил древний язык Вселенной достаточно ясно, чтобы прочесть надписи на стенах, но энергия, окружавшая Пирамиды, была, как чистая река, в водах которой мы смыли и наши страхи, и сомнения….
Арассан родился точно в срок, предвиденный мной. Деревья вытащили из земли корни, чтобы сплести ему колыбель. Птицы щебетали тише и мелодичней, пока он спал, а ручьи сменили русла, чтобы всегда быть рядом, если потребуется искупать младенца.
Все, кто жил в Сепа ликовали. Тревожилась только Сохмат. «Мальчику нельзя рассказывать о его предназначении, пока он себя не проявит», - говорила она. – «Пусть лучше камень сам на него укажет. Кто знает, как еще может повернуться жизнь…». Не все её понимали, но согласились молчать. В конце концов, главное уже свершилось – Арассан родился, а дальнейшее и так произойдет, само собой. Энергия Пирамид восстанавливала наши силы, кое кому уже удавалось многое из того, что все мы могли прежде, а мне посчастливилось даже прочесть некоторые надписи… . Конечно, это были всего лишь истории родов Знающих, но возвращение даже этой памяти радовало нас и дарило надежду на большее.
И вот однажды, маленький Арассан, играя, забежал в Пирамиду. Рядом с ним была только Сохмат, и она потом рассказывала, что он, осмотревшись по сторонам, заинтересовался какой-то записью на стене, коснулся её рукой и тут же, со смехом, легко взмыл в воздух. «Что ты прочел?! – бросилась к нему мать. – Как ты это смог?». Но мальчик был еще слишком мал, чтобы объяснить. Он только смеялся, взлетая все выше и выше, и никак не мог понять, почему мы не можем так же. Прошло несколько лет, прежде чем смысл таинственных записей стал ясен и нам.
Разум словно осветился новым светом! Арассан с легкостью считывал со стен забытые древние мудрости, нисколько при этом, не изумляясь, но зато изумлялись мы. Словно, открывая одну сокровищницу за другой, постигали самих себя, и постепенно  уходили, дальше и дальше, от земной жизни – тревожной и пугливой – какой она стала после Катастрофы. Великие Праотцы! Сколь же многого мы лишились с вашей гибелью!
Но главное было впереди. Все это чувствовали и ждали главного дня…. Все, кроме Сохмат.
Она стала сильнее всех нас, уступая по силе разума только Арассану. Никто, кроме них двоих, не мог дарить простым белым цветам таких переливающихся красок, нежно лиловых, голубых, ярко-алых…. Арассан говорил, что это цвета Вселенной, а Сохмат, что таково её настроение, но, по сути, это было Знание самого высшего порядка – абсолютное единение со всем, что живо! Сохмат могла не просто чувствовать, как все мы, чем что живет, из чего состоит и, как устроено. Она могла поведать и о себе. Я часто наблюдал, как, прикоснувшись к древней скале, или к дереву, моя жена прислушивалась, а потом закрывала глаза и, словно, сама что-то говорила. «Они столько всего видели, - рассказывала она потом, - они много помнят и передают это мне. А еще они предупреждают». «О чем?», - спрашивал я. «Обо всем. О зарождающейся болезни внутри меня, о траве, которая её исцелит, о дожде, который пройдет ночью…. Разве ты этого не слышишь?». Но я не слышал. Я мог только прочувствовать, насколько старо дерево или скала, насколько глубока река и долга тропинка, живет ли под кочкой зверь, или там просто большой камень, заросший мхом…. Я не умел говорить с ними так открыто, как Сохмат и, может быть, поэтому, так легкомысленно отнесся к её предостережениям. «Вокруг нас копится зло, - говорила она. – Мы никогда с подобным не сталкивались и не знаем, как его отвратить. Но оно очень опасно. Вчера воды нашей реки принесли отголосок смерти и чужой крови. Жестокой смерти. Ни один зверь так не убивает, только дикари. Нам нужно поставить защитную стену, как у Вебулы…». Но я, глупец, только рассмеялся и покрыл её лицо поцелуями. Зачем нам стена, если Арассан, не сегодня, завтра, исследует последнюю, седьмую Пирамиду, и вернется все то, что было на земле прежде, когда по этим лесам и просторам ходили Праотцы?! Зачем нам тратить драгоценные силы, которые только-только появились? Стену Вебулы возвели старейшие Знающие до Катастрофы. Им это было по силам, но мы можем растратить все, что приобрели, и, еще неизвестно, получится ли? К тому же, Пирамиды надежно укрыты в самой чаще. Сюда не пробраться, если не знать дороги….
Так я успокаивал Сохмат, а сам думал, что день, предвиденный мною, уже близок.
И вот, тем самым утром, прямо перед рассветом, Арассан позвал меня с собой в седьмую Пирамиду. Он был очень возбужден и радостен, все время говорил о том, что нашел нечто невообразимое, и я шел за ним, замирая от предчувствия. Остальные Знающие собрались у входа. Внутрь они не пошли, но горящие взоры выдавали и их нетерпение.
Арассан провел меня по наклонному тоннелю в небольшую камеру. Оттуда, еще выше, поднимался другой тоннель, такой же, но очень узкий. В квадратное отверстие еще можно было просунуть голову и плечи, но самому никак не влезть. А прикоснувшись к его краю, я почувствовал, что дальше, почти на выходе из стены, этот тоннель сужается в крошечную точку, сквозь которую проникнет, разве что, солнечный луч. «Смотри, как здесь все продумано», - сказал Арассан и провел рукой по гладкой стене камеры, сложенной из огромных монолитов. Тотчас же, один из них выдвинулся из неё, и оказалось, что верхняя часть монолита вогнута так, что любой человек может устроиться на нем, как на ложе. «Садись сюда, - велел Арассан. – Садись и жди». Сам он, по каменной лесенке пробрался еще выше, во вторую камеру, чуть меньше той, где был я. «Ты будешь первым!», - донесся до меня голос сына. – «Смотри, уже начинается!».
Я взглянул в черное квадратное отверстие и рассмотрел крошечную светлую точку. Она ширилась, приближаясь, пока не заполнила светом весь тоннель, и, в следующее мгновение, я лишился и зрения, и слуха. Меня затопило светом! Я глубоко вздохнул, застонал и, вдруг рванулся вперед с огромной скоростью, как будто волна света, завихрившись в камере, понесла меня обратно.
В абсолютной тишине, неизвестно чем и как чувствуя скорость, я несся довольно долго. Одежд больше не было, да и самого тела не ощущалось. Как вдруг, свет, окружавший меня, дрогнул и рассеялся, а глазам предстало такое многоцветие, какое встретишь, разве что, внутри радуги, или на крыльях бабочек! «Это Вселенная», - прозвучал голос Арассана, и я понял, что он где-то рядом.
Если бы вы могли представить, как чудесно было то, что я увидел!
Планеты, кометы, дальние звезды, цветные, яркие, переливались в медлительном движении и излучали дивные мелодии. Вокруг кипела жизнь, неуловимая для глаз, но явная, ощутимая, и я чувствовал себя её неотъемлемой частью. Светлые гиганты и крошечные, как мошкара, ослепительные точки, сновали между планетами, оставляя за собой тающий след – то сиреневый, то нежно-голубой, то ярко-оранжевый…. Все это мерцало, сливалось, образовывая новые цвета и мелодии, но все подчинялось какой-то единой гармонии, в которой и я, и Арассан были необходимыми нотами. «Как жаль, что мы не видим этого с земли, да, папа?», - сказал он. – «После гибели Праотцев Вселенная закрылась от нас черным покрывалом, сквозь которое мы можем видеть только отсвет. Но если зло уйдет, если мы докажем, что достойны…. Ведь все это вернется, правда?». «Конечно», - ответил я, и разум захлестнуло неземным ликованием. «Конечно, вернется, - хотел я добавить. – И ты, мой мальчик всем нам в этом поможешь…». Но тут что-то произошло. Словно невидимая гигантская рука задернула черный полог, мое существо закрутило и потянуло обратно. Где-то рядом вскрикнул Арассан, но темнота, сгущаясь, заглушила все звуки. Мы возвращались стремительней, чем улетали. Очень скоро затылок мой стукнулся о каменное ложе. Тело казалось чужим, непривычным, и потребовалось какое-то время, чтобы начать им управлять, но слух уже уловил шум снаружи.
Я никогда не слышал ничего подобного!
Крикнув Арассану, чтобы оставался в камере, скатился с ложа и бросился вниз по широкому тоннелю.
Внутри Пирамиды не было никого, только у самого входа, загораживая его собой, стоял Геда – мой давний друг. Он резко обернулся, и лицо его было страшно! Все, заляпанное кровью, оно, на мгновение показалось таким же первобытно-звериным, как у дикарей.
- Не подходи! – крикнул Геда сиплым, не своим, голосом, - Тут еще есть живые!
А потом случилось нечто совсем ужасающее. Снаружи, перекрывая стоны и хрипы, раздалось улюлюканье и вой, и несколько разлапистых и, как мне показалось, мохнатых фигур налетело на Геду и тут же, с визгом и ревом рухнуло в песок, корчась в мучениях.
Я невольно содрогнулся. Мой давний друг, всегда смешливый и добродушный, безжалостно убивал дикарей собственной энергией, собственным Знанием, которые так бережно хранил и развивал, и которые теперь вырывал из тела ради величайшего зла! Я знал, что Геда силен, но никогда раньше не видел убийственной мощи его возможностей. Только безумная злоба могла побудить его к подобным действиям! И то, что прежде светилось вокруг Геды серебристым сиянием, теперь было черно и страшно.
Сзади послышались шаги Арассана. Я велел ему оставаться на месте, а сам бросился к другу.
- Не подходи! – снова взревел он, да так, словно собирался убить и меня.
Но я не боялся. Старый друг – его ли пугаться? И только очутившись рядом с Гедой, в одно мгновение, понял все…
Прямо у входа в Пирамиду лежала Сохмат…Видимо, она хотела предупредить…, или как-то остановить нападавших. Не знаю… Она не умела убивать. Грязный топор дикаря разрубил ей лицо…. Ее прекрасное лицо! Хотя, стоило ей разозлиться, стоило, всего лишь, двинуть ладонью, пальцем…
Вокруг лежало еще несколько наших друзей и почерневшие тела дикарей. Их и было-то совсем немного… Сила одного только Геды уничтожила всех. Но тем страшнее выглядела дорога, по которой они пробивались к Пирамиде… Пробивались…Смешно звучит. Они прошли, как по пустому месту, вонзая топоры в наших людей бездумно и жестоко, как прутом по траве….Боюсь, они не поняли и того, что умирают сами, когда гнев Геды сжигал их.
- Я сделал твою работу, Таб, - сказал мой друг. – Прости, но не тебе же становиться убийцей.
Это были последние слова, которые я еще мог воспринять. Потом мозг до краев затопило горе, потому что подошел Арассан, и тоже увидел, и тоже осознал, и оба, вместе, мы отгородились от жизни черной пеленой небытия.


Из глаз замершего, как изваяния, Таб-Хаира, потекли слезы.
- Что стало с Гедой? – спросил Зига.
- Не знаю. Я ничего не знаю больше того, что рассказал. Не помню даже, как мы ушли из Сепа. Там еще оставались живые…Я надеюсь, что оставались, хотя, сейчас мне все помнится, как горький мутный сон… Я думал, что здесь, в Вебуле, мой мальчик будет в безопасности, а сам я смогу последовать за Сохмат. Но вы хотите вернуть ему память… Такого во второй раз, даже с вами, ему не пережить. Нет!
- Довольно! – воскликнул Рэгг. – Я не хочу больше слушать! Ребенок, пусть и  более знающий, чем все мы, не сохранит своих сил, если постоянно будет видеть перед собой убитую мать!
- Но без памяти он стал иным, - возразил Зига.
- Такая память скорее его изменит.
- Тогда выходит, что он слаб и не достоин души Последнего!
- Остановитесь! – поднял руку нохр Ваан. – Вы уже гневаетесь друг на друга, а между тем, вопрос, который мы обязаны сегодня решить, требует от нас всей нашей мудрости.
- Согласен, - склонил голову Рэгг.
- Тогда, давайте снимем с Таб-Хаира взгляд Анаги и поговорим спокойно, - продолжил Ваан. – Пусть кто-нибудь принесет воду из озера.
Мак-Ран, горестно вздыхая, вышел из пещеры и вскоре вернулся с тяжелым каменным сосудом. Вместе с Зигой они подняли сосуд над головой Таб-Хаира, прошептали несколько слов, после чего из узкого горлышка, сама собой, вырвалась водная струя и окатила закаменевшую фигуру с головы до ног. Тут же тело несчастного отца содрогнулось от рыданий. Он обмяк, бессильно опустился на камень у входа и, привалившись плечом к стене, закрыл лицо руками.
Воцарилось молчание.
- Позвольте мне высказаться, - подал, наконец, голос старый орелин. – Все, что здесь сейчас происходит, опечалило меня больше, чем ожидалось. Вопрос о памяти Арассана, по моему мнению,  ни сегодня, ни завтра не разрешится. Дело сделано – мальчик уже понял, какое это облегчение, жить без горьких воспоминаний. Вернем мы ему память, или не вернем, вопрос тот ли он, что был прежде, так и останется без ответа. Точнее, ответ есть…. И именно его мы так боимся и никак не хотим признать. То, что было изменено, никогда не будет таким, как было. А ведь Арассан уже изменился дважды. Кто знает, что принесет ему третья перемена?  Природа горя, с которым он столкнулся, непостижима для Знающего. Естественный Уход всегда воспринимался нами с радостью и уважением, но Уход насильственный вызывает ужас. Вспомните, как погибли Праотцы. А Геда! Как переменился Геда, которого все мы хорошо знали. Где он теперь? Кто-нибудь чувствует присутствие Геды на земле? Я не чувствую. Выходит, погиб еще один Знающий. Но от чего он погиб? От страха? От собственного озлобления, которое не смог вынести? Мы не в силах это понять, потому что сами ничего подобного не испытали. Но то, что в Арассане, при взгляде на убитую мать, умерло его главное Знание, сомнений во мне не вызывает.
- Что же ты предлагаешь? – спросил Зига.
- Ждать. Камень сам разберется. Раз его свет не угас, значит надежда еще жива. Пусть не Арассан, а кто-то другой озарится его светом – все это вопрос Времени. Но вмешательство в природу вещей нам не известную, может окончательно все испортить.
- Ждать? – прохрипел Татрус. – Летающие могут себе это позволить, но что делать моему племени? Ани-Арамач, за которым ушло большинство Кохов, сообщает, что еле сдерживает кое-кого из них. Пока дикари находят и убивают только наших диких прародителей, но разве это менее ужасно?! Мы, хоть и обладаем Знанием, так же будем беспомощны, когда над нами и над нашими детьми занесут топор.
- Я согласен с Татрусом, - прошипел Анаги. – И мое племя держится из последних сил, на одной только надежде. Все уже знают, что Арассан пришел в Вебулу, и, если мы, выйдя отсюда, разошлем по земле предложение ждать еще, неизвестно сколько, надежда может оставить очень многих…
- Мы не имеем права взваливать ответственность за будущее на одного неокрепшего мальчика, - перебил Ваан. – Если законы Изначальной жизни перестали быть нормой, а только сдерживают до поры, до времени, значит, Знающие перерождаются.
- Мир меняется, - дрогнул тяжелыми веками Анаги. – Мы слишком тесно с ним связаны, чтобы не меняться тоже.
- А почему молчат остальные? – спросил Зига.
Он посмотрел на сфинкса, но Рэгг лишь качнул головой.
- Я ничего уже не понимаю, - пробормотал он. – Рассказ Таб-Хаира потряс меня. Он отец…, он имел полное право спасать жену и сына любой ценой. Не удалось спасти жену…. Страшно! Но терять еще и сына…. В конце концов, что такое память? Жить, постоянно видя перед глазами то, что видели они? Я бы не смог даже сам по себе, а если бы рядом еще и страдал мой сын…. Нравится вам, или нет, но мое сердце верит Таб-Хаиру - он не мог поступить иначе. И, будь он на месте Геды….
- Не продолжай! – предостерегающе поднял руку Мак-Ран. – Таб-Хаир не стал бы убивать, я давно его знаю…
- Ты знал и Геду, - заметил Рэгг.
- Я убил бы, - неожиданно твердо заявил Таб-Хаир.
До сих пор он только слушал, ничем не выдавая свое отношение к спору, только сидел и смотрел на водопад снаружи. Порой даже казалось, что судьба сына его больше не волнует. Но слова Мак-Рана несчастного отца почему-то разозлили.
- Да, убил бы! – повторил Таб-Хаир, поднявшись с камня, на котором сидел, так стремительно, что тот пугливо отскочил в сторону. – Простить себе не могу, что не сам сжег руку, убившую Сохмат! Может, потому и стоит перед глазами её лицо! Счастливец Геда. Даже если он погиб, испугавшись самого себя, все же испытал перед концом наслаждение видеть, как корчились в муках те, кто уничтожил его близких!
- Опомнись, что ты говоришь! – побелев от ужаса, зашептал Мак-Ран.
- Я говорю о том, что пережил! Внутри стен Вебулы трудно понять тех, кто там, снаружи, вынужден был смотреть на тупую безмозглую силу, которая просто так, из одной только злобы на то, что мы другие, сокрушила, без малейшего сопротивления, сотни мудрецов! Уверен, они пытались остановить дикарей внушением, но там, где нет разума, нет и понимания! И, приди я чуть раньше, встал бы рядом с Гедой…
Таб-Хаир обвел горящим взглядом присутствующих, готовый возражать кому угодно, но старейшины молчали. Каждый из них пытался ответить на вопрос, что сделал бы он сам на месте Таб-Хаира, и растерянность Знающих, никогда прежде не испытавших гнева, заполнила пещеру до краев.
- Хорошо, мы подождем, - произнес, наконец, Татрус. – Возможно, все эти испытания настигли нас потому, что все мы слишком торопимся. И, может быть, прав Нефф-Туун, приручающий дикарей. Может быть, все мы должны последовать его примеру?
- Не будем, не будем торопиться, - подхватил старый орель. – У каждого свой путь, и если наш нам до сих пор не открылся, значит, время еще не пришло. Знание, которое потерял Арассан, не могло исчезнуть бесследно. В нем ли, вокруг него, но оно существует, и я не покину Вебулу, пока это не прояснится.
- Что ж, на том и остановимся, - заключил Рэгг.
Старейшины еще минуту сидели прислушиваясь к настроению друг друга, а затем, кто понуро, кто в глубокой задумчивости, потянулись к выходу из пещеры. И каждый, проходя мимо Таб-Хаира, касался его плеча – кто рукой, а кто просто, на мгновение, приклонял голову, и всякий раз лицо Таб-Хаира менялось, словно он отвечал на сочувствие, или на ободряющие слова.
Последним подошел Мак-Ран.
- Я не знаю, что сказать, - промолвил он печально. – Ты всегда был мне другом, Таб…. Как друг, я тебя понимаю, но, как старейшина людского рода, не могу не беспокоиться. Что будет с нами, если возможности Арассана не восстановятся?
- Родится другой, - хмуро ответил Таб-Хаир.
- А если не успеет?
Мак-Ран подбросил на ладони красно-белые сверкающие камешки, которые все это время пересыпал из руки в руку, и протянул их Таб-Хаиру.
- Когда-то ты любил давать названия тому, что было красиво. Эти камни прекрасны, назови их.
Таб-Хаир перевел безучастный взгляд на ладонь Мак-Рана и тут же отвернулся.
- Все верно, - вздохнул Мак-Ран, - «слезы и кровь». Я назвал их так же. И мне горько оттого, что других названий, для подобной красоты, на ум уже не приходит. Анаги прав – мир слишком сильно искривился от боли. Не думай, что мы, здесь, в Вебуле, этого не чувствуем. Чувствуем, еще как! Зло просачивается даже через эту стену. Ты и сам видел, прежнего единства нет. Многие, очень многие, начинают поговаривать, что урбусы не так уж и неправы…. Наш род не жалуют. Единственное, что еще было– это надежда на Арассана, но теперь не осталось и её.
- Почему все так уверены, что Последний возродится именно в человеке? – тускло спросил Таб-Хаир.
- Потому что наш род виновен, - ответил Мак-Ран. – Искупление вины – наш долг перед всеми родами.