Храмовник 5

- Твой отец из второго поколения, - продолжил Санихтар, - он, конечно же, помнит те времена, когда, спустившись с гор, Знающие, первым делом, направились к мертвому камню, в который обратились Странники. Они не знали, что делать, но тут, прямо на их глазах, камень вдруг раскололся на девять частей, а между обломками закачался зеленый росток…
- Это было дерево Вебулы? – еле дыша, спросил Арассан.
- Нет, ты что! – Санихтар посмотрел на мальчика почти сердито. – Вебулу создали Праотцы, как и Пирамиды, вроде тех, что стояли у вас в Сепа. А тот росток… Не знаю, сам я не видел, но мой дед рассказывал, что теперь это могучее дерево. Одно время оно служило пристанищем для Четырехруких, но потом их прогнали дикари, и теперь я не знаю, живо ли оно, или давно повалено, как многие другие.
- А кто-нибудь знает? – глядя на юношу во все глаза, спросил Арассан.
Орель пожал плечами и крыльями.
- Первые Знающие умели чувствовать такие вещи, но после Катастрофы лишь немногие смогли восстановить утраченные связи, да и то не до конца и только в пределах своего рода.
Он повернулся к Арассану.
- Вот, ты… про тебя все говорили, будто нынешние старейшины родов не могут и половины того, что ты умел с рождения. Спроси у дерева Вебулы, может, оно и скажет, что стало с тем, другим.
Мальчик испуганно захлопал глазами.
- Смею ли я тревожить его расспросами? Еще в той жизни, в Сепа, моя мама…, - он запнулся, помолчал, потом глубоко вздохнул, словно с воздухом вобрал силу, чтобы вспоминать, и продолжил: - моя мама говорила: «если можешь что-то сделать сам, не тревожь этим других».
- А ты можешь сам? – тихим от изумления голосом спросил Санихтар.
- Не знаю…
Арассан прислушался к себе.
- Я никогда такого не делал, и очень много потерял после…,  ты понимаешь о чем я, да?… Но здесь мне почему-то кажется, что могу.
- Так попробуй! – воскликнул орель возбужденно.
Он даже подскочил и присел напротив Арассана, чтобы лучше видеть, как все будет происходить. А тот, посидев в задумчивости одно мгновение, вдруг уверенно прижал ладони к земле, напрягся и взгляд устремил куда-то вдаль и ввысь, поверх макушек деревьев, прямо через вершину молочно-белой горы за стеной Вебулы. Глаза его при этом, не потемневшие, как обычно, наполнились золотистыми искорками настолько, что орелю показалось, будто вырвавшись из-под век мальчика, эти искорки протянулись по его взгляду тонким золотым лучом.
- Что ты видишь? – трепетным шепотом спросил Санихтар.
- Оно стоит! – почти пропел Арассан. – Оно растет, и пустило длинные корни под землей, из которых проросла тысяча новых деревьев…
- А дикари?
- Нет. Никакого зла в том лесу я не вижу. Но и жизни, кроме той, что принадлежит этим деревьям, нет тоже… Там такой покой! Я словно лечу и не хочу возвращаться! Полное, абсолютное забвение, никакого горя… Хорошо. Мне очень хорошо! И если я здесь присяду, то буду счастлив всю жизнь…
- Эй, эй, очнись!
Санихтар схватил мальчика за плечи и затряс так, что золотистые лучи из глаз задергались, заметались и легко пыльцой развеялись в воздухе. Взгляд Арассана, на мгновение, стал темным, почти черным, но тут же прояснился, возвращаясь в свое обычное состояние.
- Ты меня напугал, - сказал орель, опуская руки. – Нельзя так отдаваться видениям.
- Но там действительно было здорово! Хочешь, попробуй сам – это совсем не сложно, я научу…
- Нет!
Санихтар вернулся на место, подавленно помолчал.
- Такого даже мой дед не может, и мне не научиться уже никогда… То есть, у себя, на Сверкающей Вершине,  ему, конечно, ничего не стоит увидеть любого из нас, где бы мы ни находились, но, чтобы так, из другого рода…
Юноша покачал головой и посмотрел на спящих нохра и сфинкса.
- Мне еще повезло – я хоть представить себе такое могу, а им и такого не будет дано. Четвертое поколение, что они сумеют? Если, конечно…, - он запнулся, не зная, стоит ли продолжать, но все же договорил: - Если ты – это ты, и камень на тебя укажет.
Арассан вспомнил, что ничего еще не узнал о таинственном предсказании на свой счет и даже открыл рот, чтобы напомнить об обещанном рассказе. Однако, сдержался.
Сомнения относительно того, должен ли он все узнать именно сейчас и от кого-то, кроме отца, теперь, после видения таинственного леса, поднялись в нем с новой силой. Мальчик вдруг подумал, что мысленный полет между теми древними деревьями получился не только по его воле, но и потому, что лес, каким-то непостижимым пока образом, связан с будущим Арассана. Более того, лес это будущее знает и поэтому притягивает мальчика к себе. И выходит, что Судьба его уже вершится, но в это таинство Знающие никогда не вмешиваются…
- Не говори мне ничего о предсказании, ладно, - попросил Арассан, не глядя на ореля. – Я – это я и другим мне уже не стать. Поэтому, пускай все идет своим чередом…


*   *   *
Дни, текущие за стенами Вебулы, были так размеренно спокойны, что счета им не велось, а все живущие тут, отмеряли время своего существования только познанным или непознанным.
Арассану на первых порах интересно было все.
Когда отец нашел его, в обществе Санихтара, под священным деревом, мальчик отпросился погулять по окрестностям и, получив разрешение, не сразу сообразил, куда бы в первую очередь отправиться.
- Пошли к сфинксам, - предложил орель. – У них есть «лунные слезы», которые мало кто умеет находить. Заодно и малышей отведем.
Разбуженный маленький сфинкс долго не мог сообразить, зачем его оторвали от сладких сновидений. Зато крошка-нохр сразу подскочил и, не обнаружив на своем боку вчерашних царапин, радостно запрыгал вокруг Арассана.
- Ты вылечил меня? – тоненьким голоском спрашивал он, заглядывая мальчику в глаза. – Я думал, что вижу это во сне, но оказалось – правда! Ты великий Знающий, да?
Смущенный Арассан не знал, что и отвечать, но малышу особых подтверждений не требовалось.
- Меня зовут Тун, - доверительно сообщил он.
- А меня Эгг, - влез в разговор окончательно проснувшийся сфинкс. – Я первый сын Рэгга. Когда придет время, отец воплотится во мне, как раньше в нем воплотился мой дед, и тогда к имени «Эгг» прибавится первая буква «Р», а я стану старейшиной рода… Но пока я сам по себе!
И он весело запрыгал по тропинке, ведущей к тому месту, где обитали сфинксы.
- Ужасно, правда, - шепнул Арассану орель, когда они пошли следом. – Век сфинксов очень долог, и пока этот Эгг «сам по себе», никому из живущих в Вебуле покоя не видать.
Оба мальчика тихо посмеялись.
Тут же, словно в подтверждение слов Санихтара, скачущий впереди Эгг присел и с победным кличем прыгнул на маленького нохра, завалив его под цветущий нежными розовыми цветами куст. Нохр отчаянно замолотил ножками, сфинкс отпрыгнул, но тут же наскочил снова, щекоча лапами серебристое брюшко Туна.
- Тихо, тихо! – бросился к ним Санихтар
Оттащил брыкающегося Эгга, поставил на ноги тоненько смеющегося нохра и хотел было идти дальше, но цветущая ветка вдруг ухватила его за крыло своими листьями – длинными и узкими, как перья ореля.
- Отстань! – сердито прошипел юноша и погрозил кусту пальцем.
Цветы мгновенно залились краской, сделавшись из розовых ярко красными.
- Он всегда меня цепляет, - пожаловался Санихтар Арассану, когда они пошли дальше. – С тех пор, как мы с дедом сюда прилетели, мимо хоть не ходи! Сколько бы раз я здесь ни прошел, обязательно ухватит, то за руку, то за крыло. Вот скажи, что ему нужно, а?
Но Арассан молчал.
Цветы, меняющие свой цвет, напомнили ему о матери и о том времени, когда они вместе, безмятежно долгими часами, гуляли по окрестностям Сепа, окрашивая цветы и листья самыми причудливыми оттенками. «Под настроение», как говорила Сохмат. Она всегда знала, с кем каким настроением следует поделиться, и Арассан обожал эти прогулки из-за особенного состояния любви и радостного ожидания, которыми наполнялся воздух вокруг них.
- Мама, мама! – закричал вдруг сфинкс и припустил по дорожке еще быстрее, хотя раньше казалось, что это уже невозможно.
Деревья, окружающие тропинку, расступились, и на широком, золотисто-зеленом травяном ковре Арассан увидел красивую взрослую сфинксу, которая лежала, опираясь на передние лапы, и внимательно следила за играющей рядом девочкой – точной копией непоседы Эгга.
- Это мои мама и сестра! – на всем скаку выпалил маленький сфинкс, оглядываясь через плечо. – А это – человек Арассан. Он будет у нас Последним! – сообщил он, когда подбежал к матери и потерся головой о её гладкое, словно бронзовое, плечо.
Сфинкса сразу поднялась.
Широкоскулое лицо повернулось к мальчику, глаза вспыхнули, потемнели и в них отразилась боль.
- Я Мэрр, - произнесла сфинкса, с явным усилием задерживая взгляд на Арассане, - Я чувствовала твое приближение и не знала, как себя повести. Не обижайся, но думаю нам лучше не смотреть в глаза друг другу. Рэгг вчера рассказал о вашем горе, и то, что я представила, тебе не нужно видеть, мальчик.
Она опустила веки и отвернулась.
- Ты знала мою маму? – спросил Арассан.
- Я знала всех, кто был в Сепа. Когда-то они жили здесь, в Вебуле, и были всем нам добрыми друзьями. А Сохмат навсегда останется самой нежной и самой лучшей из вашего племени. Во всяком случае, для меня. И, если бы могла, как прежде, я бы отдала память о ней небесной радуге, потому что ничего прекраснее не знаю…
Сфинкса наклонила голову, а Санихтар, подойдя ближе, быстро шепнул Арассану:
- Мэрр из первого поколения. Это она принесла Сохмат в Вебулу.
От изумления мальчик широко раскрыл глаза, но тут же почтительно склонился, чуть не до земли.

Ему хорошо была известна история матери
Когда, спустя некоторое время после Катастрофы, старейшины уцелевших родов нашли священное дерево и возрадовались тому, что оно уцелело тоже, они созвали к нему и всех Знающих. Чтобы вместе, соединив остатки возможностей, попытаться возродить хотя бы крошечный оазис Изначальной жизни, от которого, как им мечталось, она возродится по всей Земле. Но вслед за первыми Знающими, пришедшими по зову мысли, к Вебуле вскоре потянулись и те, кто, вроде бы, нашел себе пристанище и за её пределами, но был изгнан разными способами и по разным причинам другими, полностью утратившими Знание во время Катастрофы и окончательно одичавшими.
Именно так, в один из дней, появилась у стен Вебулы и большая колония сфинксов.
Не зная разумных способов противостоять настроенным против них дикарям, могучие сфинксы долго сдавали местность за местностью в тех обширных пустынных землях, где намеревались остаться навеки. Пока однажды, во время ночного перехода, мудрейшие из них не услышали отдаленный зов, быстро сменившийся отчаянием, нестерпимой болью и страхом. Рэгг и с ним несколько взрослых сфинксов бросились на помощь. Уже в пути они поняли, что опоздали, но что-то еще гнало их вперед, и Рэгг велел не останавливаться.
Только к утру сфинксы оказались на месте и, содрогнувшись от ужаса, окончательно убедились в невозможности соседского существования с дикарями.
Изувеченные, забитые камнями и палками тела людей, нохров и урбусов лежали среди зарослей невысокого кустарника, истекая кровью. Живых не было. Но кровь, замеченная на оскаленных клыках урбусов, заставила Рэгга подойти ближе и прикоснуться к бездыханному телу.
Все события страшной ночи развернулись перед ним, как беспощадное свидетельство гибнущего Прошлого.
Выходило, что люди и нохры, тоже видимо шедшие к Вебуле, наткнулись здесь на группу отдыхающих дикарей, и те, конечно же, напали… Они всегда теперь нападали сразу, не раздумывая и не пропуская, как раньше, с тупым безразличием, с которым обычно смотрели на Знающих из своих нор и пещер. Нападали просто потому, что видели и уже точно знали – эти другие безопасны, безоружны, беды от них не будет, зато будет кровь, будет шерсть и удобная одежда, которую сами дикари, как ни бились, создавать не умели.
Но безнаказанное побоище впервые обернулось сражением.
Откуда ни возьмись, черными мстительными призраками, явились на помощь Знающим пара урбусов из рода Клыкастых. Они бились с дикарями, как умели, и несколько скрюченных грязных тел валялось неподалеку, пугая всех живых разорванными глотками. Но урбусов было слишком мало…
Рэгг отдернул лапу, когда в энергии, уходящей из тела Клыкастого, увидел маленького, убитого дикарями урбуса, над которым безутешные родители отреклись от законов Изначальной жизни и дали клятву убивать и убивать в ответ без пощады… Мудрый сфинкс не находил осуждения для них в своем сердце, но понимал, что этот род потерян для Знающих навсегда.
Он стоял и думал о наступившей поре немыслимых испытаний, когда вдруг почувствовал какое-то шевеление. За телом убитой женщины, упавшей возле дерева так, что обломилась большая нижняя ветка, возилась, пытаясь встать, маленькая девочка. Она была ранена. Но ветвь, сломанная матерью, скрыла малышку от глаз дикарей и позволила ей выжить.
Этой девочкой и была Сохмат – будущая мать Арассана.
Сфинксы забрали её с собой.
Совсем юная тогда еще Мэрр, залечила раны на теле малышки и принесла её в Вебулу на своей спине. А Мак-Ран, бесконечно долгими днями, излечивал потом её душу…

- Благодарю тебя за маму, - прибавил Арассан к низкому поклону, которым он выразил свою признательность сфинксе. – Сохранив её жизнь, ты подарила жизнь и мне тоже.
- Нет, - покачала голой Мэрр, - мы только откликнулись на зов, который, видимо, послала мать Сохмат. Она же и спасла её, обломав большую ветку перед тем, как погибнуть.
- А кто она была? – спросил мальчик. – Как её звали?
Мэрр удивленно вскинула брови.
- Мы думали, ты сам нам это скажешь. Раз Знание настолько открылось тебе, то и великая сила рода должна была открыть имена предков. Неужели Сохмат никогда не спрашивала тебя о матери?
- Нет, - покачал головой Арассан. – Она всегда называла её «Та Дорогая Женщина» и желала покоя её памяти. Я не осмеливался тревожить…
Тут очень тоненько заверещал малютка Тун, которого валяли по лужайке уже двое – Эгг и его сестра - и мальчик, вместе с Санихтаром и Мэрр бросился оттаскивать расшалившихся сфинксов.
- Как не стыдно, Герра, - выговаривала дочери сфинкса, - Тун вам с Эггом не игрушка! Что скажет Ваан? И что подумает о вас наш гость?!
Но девочка, похоже, слова матери воспринимала лишь как продолжение забавы. Она весело смеялась, выворачиваясь из рук Арассана. А когда, наконец, вырвалась, тут же напала на кончик материнского хвоста.
- С этим ничего уже не поделать, - грустно улыбнулась Мэрр. – Наши дети слишком далеки от тех нас, которыми мы когда-то были. Да и сами мы совсем другие. Их игры лишь отголосок того мира, в котором скоро нужно будет жить всем Знающим, и я не вправе запрещать им себя готовить…
Санихтар тревожно посмотрел на сфинксу и выпустил рвущегося из его рук Эгга.
- Разве ваш род собирается покинуть Вебулу?
Мэрр вздохнула.
- Многие скоро покинут Вебулу, не только мы. Нельзя вечно прятаться и надеяться на кого-то, кроме себя…
Минуту она стояла в задумчивости, подергивая хвостом, к которому, следом за Эггом, прицепился еще и Тун. А потом повернулась к Арассану.
- Да, скоро отсюда начнут уходить. Но, что бы тебе ни пришлось узнать, мальчик, помни – все идет так, как должно идти. Мои возможности слабеют, и я не смотрю уже в будущее, как в ясную гладь воды. Но чувства…, любовь ко всем живущим, поддерживает эту способность, и кое-что я предвижу…
На мгновение таинственный лес снова возник перед глазами мальчика, и он тихо выдохнул:
- Что?
Но Мэрр отрицательно покачала головой.
- Нельзя вмешиваться. Придёт время, ты сам все узнаешь. Но одно мне необходимо тебе сказать уже сегодня. Запомни, мальчик, виновным в чем-либо ты станешь только тогда, когда сам этого захочешь, но никто и никогда не заставит тебя сделать что-то против воли.
«Виновным?», - едва не переспросил Арассан, но взгляд сфинксы не дал ему этого сделать.
Виновным… Как странно - он пришел к Вебуле, ничего не зная о своем предназначении и не чувствуя его в себе. Он и теперь не знает, но зато постоянно чувствует, что надежда, окружившая его с первых же минут пребывания здесь, отступает все дальше и дальше, как будто уже убедилась, что он – не тот… И отчего-то ему стыдно и неловко, будто он действительно уже в чем-то виноват …
- Мам, покажи ему «лунные слезы», - влез в неинтересный для него разговор Эгг. – Пускай Арассан удивится – он наверняка ничего подобного не видел!
И, не дожидаясь ответа, помчался к густым зарослям переплетенных между собой кустов с голубовато-серебряными листьями, где и запрыгал в нетерпении.
- Идемте, - кивнула мальчикам Мэрр.
Возле кустов, раздвинув лапой высокую траву, она прошептала несколько непонятных слов, и тут же воздух над раздвинутой травой закачался, завертелся и, крутясь все сильнее, стал уплотняться и уплотняться до тех пор, пока не получилось нечто, напоминающее птичье гнездо. В центре этого гнезда, покачиваясь от непрерывного вращения, лежала горсть камней – молочно-перламутровых и гладких, источающих слабый свет и тихий стонущий звук.
- Мудрейшие говорят, что в первую  ночь после ухода Последнего, Луна плакала над Землей, - сказала сфинкса. – Слезы её, падая, просачивались в израненную Катастрофой поверхность и затвердевали… Об этом знают многие, но только наш род в полной мере осознает, что за сила скрыта в этих камнях. Это Память – глубокая и мудрая. Возьми один, Арассан. Утраченного он тебе не вернет, но то, что есть сейчас, сохранит навечно в том виде, в котором ты это воспринял.
Мальчик нагнулся, протянул руку, и верхний камешек, словно сам собой, лег в его ладонь.
Вращение тут же прекратилось. Воздух успокоился,  снова стал прозрачным, поглотив в себе гнездо и все камни. Только тот, что остался в руке Арассана продолжал слабо светиться, но уже без стонущего звука.
- А Санихтару? – спохватился мальчик.
Ему показалось, что орелю тоже очень хотелось получить «лунную слезу». Но Мэрр и тут отрицательно покачала головой.
- Летающим не нужна земная память. Их старейшина уже решил, что новые поколения рода не будут знать другой жизни, кроме той, что зародилась на Сверкающей Вершине. А там у них своя память. Память, подаренная последней волей последнего из Праотцев. Ни один другой род такого не имеет. И Барагдир прав, уводя свой народ в обособленность – кто знает, как скоро понадобится эта память живущим? Возможно, это произойдет в такое время, когда от Изначальной жизни останется только её название…


С поляны сфинксов Арассан возвращался один, когда совсем стемнело.
Санихтар понес сонного Туна к стойбищу нохров, Эгг и Герра, подпрыгнув последний раз, рухнули в траву и мгновенно заснули. А вскоре и золотисто-зеленая поляна совсем потемнела от синих вечерних теней и стала заполняться возвращающимися со всех концов Вебулы сфинксами.
- Пора уходить, - сказал мальчик, обнимая Мэрр на прощание. – Можно я прийду к вам снова?
Сфинкса отвела взгляд.
- Если получится, конечно, приходи. Но мне кажется, что здесь, в Вебуле, мы с тобой больше не увидимся.
- Почему?
Мэрр пожала плечами.
- Не знаю. Наверное, что-то помешает. Я это чувствую. Но встречи у нас еще будут. Мы не один раз увидимся, и даже в те времена, когда Эгг станет взрослым.
Арассан глянул на маленького сфинкса, и во сне дергающего лапами, и засмеялся.
- Неужели такое когда-нибудь случится?
Мэрр хмыкнула, шутливо толкнула мальчика лапой, и он, поклонившись в последний раз, пошел по тропинке, уводящей с поляны сфинксов.
Знакомый куст, без конца цеплявший Санихтара, уже сладко спал. Цветы свернули свои лепестки, а ветви сонно раскинулись почти до середины тропинки.
- Как жаль, что я не успел с тобой поговорить, - обходя их, прошептал Арассан, - Почему-то мне кажется, что ты знал мою мать…
«Но ничего, - решил он, шагая дальше, - я приду сюда завтра…».