Храмовник 6

Но ни завтра, ни в несколько последующих дней, Арассан так и не смог добраться до тропинки, ведущей к сфинксам.
Санихтар, верный слову показать мальчику всю Вебулу, не успокоился, пока не перезнакомил его с представителями всех живущих здесь родов. И эти знакомства, очевидней чего-либо другого, показали Арассану, насколько права была Мэрр, говоря об изменяющейся жизни и о скором разобщении Вебулы. Если у нохров, кохов и других Плавающих мальчики встретили такое же радушие, как и у сфинксов, то в пещерах гардов и возле большого дерева, которое облюбовали для жизни Четверорукие, Арассан ощутил легкий холодок неприязни.
- Они очень многого ждали от тебя, а ты, наоборот, не ждал ничего. Ваши чувства просто не совпали, - объяснял Санихтар.
Но Арассана это объяснение не устраивало, и неприязнь, обращенную на него, он чувствовал острее ореля, к которому везде относились ровно.
Можно было бы, конечно, поговорить с отцом, но его мальчик в эти дни не видел и не искал. Таб-Хаир пытался залечить раненную душу, а старейшины помогали ему в этом, для чего все они удалились в какую-то священную пещеру, куда Арассану советовали пока не ходить.
К Мэрр идти тоже не стоило. «Все идет так, как и должно идти», наверняка скажет она снова. И выходило, что Арассану нужно было самому как-то справляться с нарастающей непонятной тревогой, которая появилась в нем после знакомства с гардами и Четверорукими.
«Лунную слезу» мальчик теперь носил на шее. Нохры – большие мастера в изготовлении тканей, шнуров и всевозможных украшений, сплели ему из тончайших волокон подсохшей лозы красивое оплечье, в центре которого поместили молочно-перламутровый камень. По ночам «слеза» светилась ровно и ярко, а днем, то притухала, то снова вспыхивала слабым свечением, в зависимости от того, что думал или чувствовал Арассан. И это казалось ему очень забавным, пока однажды, засыпая, мальчик не подумал об отце. И память тут же предательски копнулась в прежней жизни, воскрешая видения счастливого, живого Сепа. Они разрастались, накатывали, словно большая волна, и пугали набухающим ужасом в черном, еще не затянувшемся, провале души. А когда показалось, что чернота вот-вот прорвется чем-то страшным, камень вдруг сделался совсем темным и протяжно застонал.
Пришлось Арассану вскочить на ноги и, разгоняя видения, бродить среди спящих деревьев Вебулы. Сон, на пороге которого он вспомнил об отце, окончательно улетучился, но призывать новый не хотелось. Кто знает, что он может принести сейчас, когда еще ворочается внутри растревоженный мрак?
«Пойду, наконец, навещу тот куст», - решил мальчик, чтобы не бродить по лесу без толку.
Все эти дни рядом неизменно находился Санихтар, и в его обществе идти к приставучему растению явно не следовало. Куст испытывал к орелю какую-то слабость, может быть, даже любовь, и вряд ли уделил бы Арассану должное внимание. Но теперь, когда Санихтара рядом не было, мальчик решил, что ничего дурного не случится, если он нарушит беспечные растительные сновидения и спросит у куста, каким образом тот научился менять свои оттенки?
Вебула была уже достаточно изучена, чтобы Арассан легко нашел нужное место, несмотря на то, что шел не по тропинке, а срезал путь через заросли деревьев. Мысленно он уже решил, как именно объяснит свое бесцеремонное поведение, и как извинится. Но, когда до куста оставалось совсем немного – только перейти тропинку – Арассан вдруг заметил, что его опередили.
Таб-Хаир, темным силуэтом, посеребренным с одного бока луной, стоял на тропинке, держа в руках две протянутые к нему ветви, перебирал пальцами длинные узкие листья и словно что-то говорил цветам, повернувшим к нему свои не спящие лепестки.
Мальчик замер. Он сразу понял, что сейчас подходить к отцу не следует, и лучше всего, конечно же, немедленно уйти. Но тут с другой стороны тропинки послышались  еще чьи-то шаги. Таб-Хаир вздрогнул, повернулся на шум, присмотрелся к трем сумеречным теням, и, распознав пришельцев в серебристом лунном свете, глухо произнес:
- Я так и знал, что именно вы отыщете меня первыми.
Тени придвинулись, и теперь Арассан тоже смог их рассмотреть.
- И мы были уверены, что найдем тебя именно здесь, Таб, - ответил Мак-Ран. – Ты сбежал из пещеры, но тягость, оставшаяся после тебя, никого не обманула.
Таб-Хаир выпустил из рук ветви, цветы на которых мгновенно свернулись.
- Да, моим ранам не затянуться никогда, - донесся до Арассана его еле слышный голос. – Вы можете погрузить меня в сон, которому не будет конца, но даже сновидения станут кровоточить, как раны Сохмат.
- Тогда тебе придется покинуть Вебулу, - раздался еще один голос, и на тропинку, из-за спины Мак-Рана, выступили Рэгг и крылатый Барагдир.
- Зига оказался прав, - с печальным вздохом промолвил старый орель. – Сегодня, когда мы оставили тебя в пещере, все старейшины отправились к стенам Вебулы и сами смогли убедиться в том, что стены ее истончаются. Зло, погубившее Сепа, тянется за тобой и Арассаном. И сюда оно проникло, приняв личину вашего горя….
- Арассана я от него избавил! – резко перебил Таб-Хаир.
- Но сам ты горюешь за двоих…
Смущенный Рэгг присел на тропинку.
- Прости, мой друг, за все, что сейчас услышишь, - неуверенно начал он. – Ты знаешь, я всегда был на твоей стороне и многое готов был понять. Но горе не просто подтачивает твои силы, оно рождает желание убить в ответ и ненависть, которой нет места в Вебуле…
- Мы только-только начали восстанавливать свои возможности, - подхватил Мак-Ран, - но, даже объединившись всеми вместе, не сумеем задержать распад стен Вебулы, если твоя ненависть будет продолжать разъедать их.
Он запнулся, поймав на себе взгляд Таб-Хаира, и умолк, опустив голову.
У Арассана ком застрял в горле.
Мальчик чувствовал себя отвратительно, как никогда. Он знал, что не должен подслушивать, но уже начал и не мог остановиться. То, что говорили старейшины, обернулось в его сознании целой рекой тревоги, в которую мгновенно стеклись тонкие ручейки всех мучивших его предчувствий и тревог…
- Хорошо, -  послышался через минуту тусклый голос отца. – Хорошо, я уду. Но прежде хочу получить от вас обещание, что Арассану ничего плохого не сделают.
- Как ты можешь, Таб! – совсем огорчился Мак-Ран.
- Я имел в виду только то, что ему не станут пытаться вернуть память о матери.
Над тропинкой повисло молчание.
- Я могу говорить только за себя, - первым нарушил его Барагдир. – По моему мнению, возвращать мальчику память уже бессмысленно. Но Зига, Татрус и Анаги считают иначе, о чем не перестают говорить всякий раз, когда мы собираемся. И никто из нас не сможет пообещать тебе то, что ты хочешь, от их имени.
- А ты, что скажешь, Мак-Ран? – спросил Таб-Хаир.
- Мое мнение не изменилось, - развел руками старейшина, - Арассан должен обрести целостность. Но заполнит ли пустоту возвращенная память, или лучше всего заменить ее новым опытом и мудростью?... Не знаю. Для опыта и мудрости нужно время, а его у нас почти нет.
- А ты, Рэгг? – обратился Таб-Хаир к сфинксу.
- Я на твоей стороне, человек, - хмуро ответил тот. – И всегда готов это доказать.
- Ужасно… Как ужасно, - покачал головой старый орель. – Знающие расходятся по разные стороны, сомневаются, не видят верного пути… Как тут не спросить себя – достойны ли мы сами прихода Последнего? Доказывая свою правоту и торопя события, мы растерзаем чистую душу Арассана, и там, где не осталось ослабляющего горя, не останется  ни покоя, ни уверенности.
- Я не позволю причинить Арассану зла! – прорычал сфинкс.
- Конечно, не позволишь, - грустно согласился Барагдир. – И будешь защищать его, да? Но защищать от кого? От Зиги? От Анаги? От наших собратьев? Услышь себя, Рэгг, ты в одном слове от того, чтобы произнести: «Я буду за него сражаться…».
Казалось, вздрогнул даже воздух. И Арассан в своем укрытии, не столько увидел, сколько почувствовал, какой ужас охватил сфинкса при этих словах.
- Ты прав, Летающий, - медленно проговорил он, - я готов был сказать даже это.
- Но, что же нам делать в таком случае?! – воскликнул Мак-Ран.
- Отвеет в моей руке, - сказал орель.
Он вытянул вперед раскрытую ладонь, и Арассан весь подался вперед, чтобы лучше рассмотреть бесформенный предмет, тускло светящийся на ней.
- Сегодня, когда, осмотрев стены Вебулы, мы вернулись в пещеру и не обнаружили в ней Таб-Хаира, никто не заметил того, что от части священного камня, отданного людскому роду, откололся этот кусок. Он не упал, а просто стоял рядом, как будто сполз по трещине, прошедшей по телу всего камня. И только когда я оказался рядом, обломок упал, чем и привлек моё внимание. Вы можете объяснять это, как угодно, но для меня знак более чем ясен – Таб-Хаир должен уйти из Вебулы и взять с собой Арассана.
Глаза мальчика широко раскрылись.
До сих пор он и разговоры про уход отца воспринимал как нечто невозможное и несерьезное, чего никогда не будет, потому что этого просто быть не может! Но сейчас, когда Барагдир так уверенно и обреченно сказал: «должен уйти», до Арассана дошла, наконец, волна того отчаяния, которое окружило четырех Знающих, стоящих на тропинке. И все происходящее показалось ему нереальным, страшноватым сном, способным занять пустую черноту, где когда-то гнездилось нечто более страшное, вырванное отцом из сострадания.
- Я готов подчиниться, - разнесся по спящему лесу твердый голос Таб-Хаира.
- Тише ты! – воскликнул Мак-Ран. – Я не могу поверить, что слышу все это и во всем этом участвую! Ты хоть понимаешь, Барагдир, что Арассану за стенами Вебулы грозит верная смерть?! Отпустить нашу надежду! Нашу последнюю надежду, не дав ему даже окрепнуть и попытаться проявить себя! Можете считать меня глупцом, но никакого смысла в уходе Арассана я не вижу. И, знаешь что еще, Барагдир – теперь мне даже начинает казаться, что Татрус был прав, когда говорил, что орели, на своей Сверкающей Вершине, слишком оторвались от всего земного! Того, что ты предлагаешь, никто не допустит!
- Я допущу, - расправил плечи Рэгг. – Кажется, я тоже понял смысл данного нам знака. И, уж если среди Знающих наметился раскол из-за прихода Арассана, значит, ни мы, ни он еще не готовы к приходу Последнего. Мир за стенами Вебулы меняется… Может быть, мальчику следует не прятаться от него, а изучать? И кто, как не отец, сможет ему в этом помочь и, при случае, уберечь?
- При каком случае?! – почти закричал Мак-Ран. – Как он будет оберегать? Каким способом?
- Он готов к любому, - ответил Рэгг.
И Мак-Ран в ужасе отступил.
- Оберегать душу, способную возродить в себе дух Последнего Праотца с помощью убийства? – пробормотал он так потерянно, словно лишался разом всех жизненных опор. – Если такое стало возможно предположить, значит, надежды для нас не осталось…
Рука Барагдира со светящимся в ней камнем бессильно опустилась.
«Скоро мы совсем перестанем понимать друг друга», - подумал орель, и Арассан услышал его мысли.
Услышали, похоже, и все остальные, потому что отец вдруг решительно протянул руку, заговорив тем прежним, сильным и уверенным голосом, который, как казалось мальчику, навсегда остался в убитом Сепа.
- Дай мне этот камень, Барагдир. Мы заберем его, как благословение, чтобы никогда не забывать о предназначенном. Как только луч из камня укажет на Арассана, вы узнаете это по свету оставшихся, и мы снова соединимся… Мудрый Рэгг высказал верную мысль – мой сын должен узнать мир, который ему предстоит изменить. Узнать в полном объеме, таким, каков он стал. И то, что я отнял, я же и помогу преобразить в новый опыт и в новую мудрость. А время…, - Таб-Хаир посмотрел на Мак-Рана. – После нашего ухода вы укрепите стены Вебулы, и оно у вас появится.


Арассан опустился на траву и уткнул лицо в ладони.
Уходить из Вебулы так не хотелось! Но прежний голос отца, не сомневающийся, полный силы, убедил его в необходимости ухода, лучше всех этих непонятных слов про какой-то луч из камня… Да, они уйдут! Вернутся в тот страшный мир, из которого пока приходило только горе. И там, наконец, Таб-Хаир все расскажет, а он, Арассан, сделает все возможное, чтобы совершить то, чего все от него так ждут.
Да, да, пусть именно так все и случится.
Но что-то новое примешивалось к этой твердой уверенности. Оно было неприятно и шло от ясного понимания – Арассан не должен был слышать этот разговор отца со старейшинами.
Что-то неправильно сложилось, и он, словно шагнул в сторону от самого себя…
Мальчик тоскливо посмотрел вслед уходящему отцу. Минуту назад все остальные тихо разошлись, пожав ему руку, и теперь Таб-Хаир, в последний раз коснувшись бледно-розовых цветков, уходил тоже.
Видимо, на поиски Арассана.
Как жаль. Похоже, рассвета в Вебуле им уже не встретить.
Закрыв от отца все свои мысли, чтобы не обнаружиться раньше времени, мальчик затаился в своем укрытии, выждал немного и тихонько выбрался на тропинку.
Что же такое этот куст? И, что он значит для отца?
Совсем побелевшие цветы и, чуть увядшие листья на ветках, не спали, хотя, сам куст отчаянно пытался сделать вид, что заснул. Но от него за версту веяло такой тоской, что Арассан поначалу замер в нерешительности. А потом, все-таки, шагнул вперед, сунул руку в самую гущу ветвей и крепко ухватился за главный ствол.
В следующее мгновение сквозь сознание Арассана пронеслись все чувства, обуревавшие растение – возмущение, обида, воспоминания… Крошечный росток, впервые увидевший солнце, любопытные побеги клейких листочков, первые бутоны, цветы… И надо всем этим, после узнавания и понимания, что именно понадобилось Человеку – самое яркое и живое, видение юной, впервые полюбившей, Сохмат! Она протягивает к белоснежным от неопытности цветкам ладонь, над которой клубится нежнейшее розовое сияние…
Арассан чуть не задохнулся от восторга.
Сохмат в его видении собиралась что-то сказать, и мальчик замер, ожидая услышать мелодию материнского голоса, сохраненную этими цветами. Но тут, вместо чарующих звуков, поднялось вдруг изнутри кошмарное черное месиво из тупых ударов и хрипов умирающих, вздыбилось, вспенилось и, в тот момент, когда оно готово было прорваться самым страшным, Арассан дико закричал и потерял сознание.