Рассвет

Её лицо стало неожиданно спокойным и, отрешенным взглядом посмотрев сквозь меня, она превратилась в блуждающий огонек теплого и спокойного света. Повисев в воздухе несколько секунд он прошел сквозь мою грудь, а мысли неожиданно исчезли.
Очнувшись я позвал официанта и, спустя 10 минут, любовался проплывавшими мимо деревьями - таксисты всегда дежурили рядом с этой ночной кафешкой. По моей просьбе водитель ехал нарочито медленно, а я успевал поймать взглядом понравившиеся мне детали композиции. За окном творилось черти что - по нелепой случайности я привык называть это "жизнью", хотя сейчас был не слишком уверен в удачности формулировки. Три сосны неспешно переговаривались, угрюмо качая ветками, пара нетрезвых неофитов (в три часа ночи они смотрелись потрясающе) впихивали случайному прохожему какие-то листовки, снег лукаво подмигивал отсветами консервативно-желтых фонарей. Неумолимая гармония покоя и безумия захлестнула меня с головой - я даже не успевал думать о прошедшем свидании.
Добравшись, наконец, до дома я наскоро перекусил и, раздевшись, повалился в постель, пытаясь осмыслить случившееся. Утром я просто вышел выпить чашечку кофе перед домом. Но потом...

                * * *

Я всегда верил в магию. С самого детства листал книжки о рыцарях и волшебных приключениях, плакал когда Гэндалф пал во мраке Мории, с недоверием смотрел на людей, которые ничего об этом не знали. Как можно было не понимать, что эльфы и волшебники, гномы, магия и древняя мудрость - такая же часть реальности, как доктора, или учителя? Зачем, в конце концов, тогда существует весь этот мир, если в нем нет ни капли волшебства? На эти вопросы никогда не мог ответить ни один взрослый, и после шести лет я просто перестал их задавать, смирившись с узостью мирского взгляда на вещи. Впрочем, к четырнадцати меня самого стали больше интересовать секс и тяжелая музыка. Чудеса, однако, случались.
В шестнадцать я в первый раз прочитал "Незнакомку" Блока, а после Булгаковское чудо "Мастера и Маргариты" и мои плотские увлечения вновь пересеклись с инфантильными детскими влюбленностями. Густая волна трепета поднялась к горлу, заставив напрочь забыть о нейролингвистических и пикаперских судорогах моего сознания, а парочка юных готесс на горизонте автоматически превратились в Маргариту и Леди Ночь. К счастью в жизни не все измеряется арифмометром ума, и эти недостижимые юные нимфы прошли мимо моих неопытных чресел, оставив юношеский восторг нетронутым.
Вереницы мистификаций на заре юности я так же отношу к моей метафизической влюбленности. Становясь поочередно то великим магом, то Кел-Тузедом, мрачным личем из небезызвестной игры, то пикапером-обольстителем и поэтом-символистом я глубоко уверовал в шапито-шоу вокруг меня, разглядывая маски людей без всякого интереса. Легкое небрежение к окружающим было аксиомой моего мистического существования вне социализации и дохлого капитализма. Но итоговым результатом стало нечто совершенно иное.
Чуда не происходило. Я мог являться кем угодно и жить в любой, выбранной мною, потусторонней реальности, но дрожь от этого сошла вместе с образом героя-любовника, как всегда необратимо устаревшего. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что камнем преткновения моих фантазий стал именно я сам. Мир вокруг предлагал тысячи картин реальности, от (пост)имажинистской "Деревни, лесополосы/Где край родной твоей косы", до прокуренного подъезда с гопниками и семечками, где нет места культу мифической личности. То, что я легко воспроизводил в своих мечтах, вдруг стало духовной собственностью голливудских недостижимых звезд и прочих блюдей. И дело было не в том, что на вершине воображаемой Фудзи хорошо, а в том, что у нас - лососина второй свежести, впрочем, я не был уверен, что это ни одно и то же. Можно было создавать собственный Универсум, в который, как у нас водиться, пускают только избранных, но высота Фудзи, как известно, зависит от количества кирпичей-людей верящих в эту инфернальную пирамиду. Поэтому несостоятельность моего однокирпичного мира была налицо. Конечно, я еще пытался построить свою крепость на мнении приятелей и восхищенно ахавших девчонок, старательно не замечая, что мир эгоцентризма рухнул, как карточный домик. Как это ни парадоксально, в современной реальности быть эгоистом - значит быть рабом.

                * * *

Зеленые глаза затмевали весь прохожий мусор, от моей скуки не осталось следа. Забыв свою любимую чашку в снегу, я подбежал:
- Извини, что подхожу просто так. Ты...я знаю, что это банальность, и я выгляжу клоуном, но ты очень красивая. Точнее твои глаза. Глубокие, играющие - мне непременно нужно было вызвать хотя бы ленивый интерес. Но ответ превзошел все ожидания.
- Я Лера. Ты мне тоже нравишься. И не торопись, я убегаю только через двадцать минут.
- Прости за дерзость. Пройдемся?
- Пройдемся, но только если ты мне обещаешь успокоиться. И представься, для разнообразия. Пожалуйста.
- Алекс...
Она не убежала через двадцать минут. И даже через сорок. Мы гуляли по заснеженному городу наслаждаясь разговором. Вдалеке уже маячил лес, под сенью которого мы могли скрыться от назойливого городского шума, и вспоминать древние придания о богах и героях, в которых незатейливыми, лунными рунами архитепических парадигм и метафор было сказано о самых сокровенных законах мироздания, где реальность все еще граничила с чудом.

                * * *

Я нехотя проснулся от трескотни будильника, но, пока я шел к нему через всю комнату, мой богомерзкий план уже претворялся в жизнь. Залезать обратно в кровать не было никакого смысла, приятный морок сна выветрился из глаз. Через десять минут я стоял на балконе с чашкой горячего кофе. Курить пока не хотелось, мягкий июльский ветерок ласково перебирал волосы. Необъяснимая красота открывавшейся мне картины не дробилась, привычно, на детали, но журчала тихим ручьем из моего любимого и родного леса.
Освященный моими глазами мир улыбался той самой, неповторимой улыбкой Джоконды, а сердце трепетало в груди, открывая новые грани чудесного. Небо мягко алеет, смывая предрассветные аквамариновые цвета с туч, воздух медленно наполняется сиянием, в траве поблескивают хрустальные капли росы. И вот солнце встает, алый расплескивается по всему горизонту, разбивая оранжевыми росчерками бирюзовые  Тишина еще не осквернена словами. Случайный пешеход только подчеркивает пустоту улиц, где уже нет дворников, но еще не появились бегунки. Из недр квартиры зазвучала знакомая мелодия, переливы флейты. Сердце затрепетало. "Утро" Эдварда Грига ворвалось в утреннюю тишину. Он посмотрел на часы. Шесть-тридцать.
Наступает то, в чем сложно признаться.

                * * *

Деревья сомкнулись за нашими спинами. Поднимая фонтаны снега она побежала вперед, споткнулась, и упала прямо в сугроб. Волосы расплескались по снегу, на глазах чуть заметные слезы, щеки горят румянцем. Затем в меня полетел снежок, потом еще один, и еще. Один попал мне прямо в лицо - она звонко смеялась и хлопала в ладоши. Я изо всех сил попытался изобразить рассерженность, а потом бросился за ней, но тут же поскользнулся и шлепнулся в снег, встал и снова побежал...
Мы все дальше и дальше уходили в лес, перебрасываясь снежками и колкостями, смеясь и болтая. Я немного рассказал ей о себе - пара контрастных этюдов, но эта мелочь заставила её нахмуриться.
- Ты действительно думаешь, что волшебство зависит от наших мнений? - по-детски серьезно спросила Лера.
- Я думаю, что в плюрализме взглядов скрыта истина - спокойно ответил я.
- Ага, я теперь понимаю! Ты наивно считаешь, что она существует!
- Она?
- Истина. - зеленые глаза пронизывали меня - Это слово никогда ничего не значило. Я бросила снежок тебе в лицо. Смеялась. А теперь поцелую - она нежно коснулась губами моего лба - и все пройдет. Бедный.
- Я ничего не понимаю! - запротестовал я.
- Чудесно! - Обрадовалась моя спутница - и не надо!
- Но что происходит?
- Я отвечу, но позже. Пожалуйста - её взгляд, вдруг, стал молящим - сейчас еще можно поиграть в снежки и послушать его пение.
- Какое пение? - непонимающе спросил я.
- Перестань спрашивать. Послушай.
И я услышал. Следующий вопрос застыл у меня на губах, не в силах сорваться. Снег пел. Это было нечто совершенно неповторимое, не похожее на любую другую музыку, которую я когда-либо слышал. Здесь не было нот, не было никаких музыкальных ограничений и правил, мелодия переливалась, похожая на тихий многоголосый звон, на лунную рябь на воде. Снег вздыхал и затихал, потом улыбался новым порывом красок, и снова мелодия исчезала, разливалась в лесной тишине. Она проникала прямо в сердце, то погружая в дремотный покой, то восходя до чувственных высот, порой не хватало дыхания. Естественная, порой необъяснимая гармония звуков, которые, порой, будто специально выстраивались невпопад, пронизывала сильнее всего. Совершенно случайно я обнаружил, что по моим щекам бегут теплые капли слез.

                * * *

Уютное и простое кафе со странным названием " Imladris" мы нашли сразу и случайно. Обстановка оказалась неожиданно уютной, да и музыка была совсем не подходящая для мест массового скопления людей. Аквариум. Но сама композиция была мне не знакома:
А я, пожалуй, даже не выйду
Моему появленью нет места
Останусь то ли был, то ли не был
Фрагментом между тенью и светом
Прикосновением ветра
Как часы, у которых нет стрелок...

Мы устроились в самом углу, за уютным столиком, рядом с нами горело два разноцветных фонаря странной узорчатой резьбы, лунно-бирюзовый и алый, создавая причудливые тени. Принесли шикарные серебряные столовые приборы, я случайно заметил, что глаза официанта сумасшедшего изумрудно-золотого цвета, как и у моей спутницы, но она лишь улыбнулась и показала пальцем куда-то вверх, когда я поделился с ней своим наблюдением. Подняв глаза я увидел ночное небо, в котором невозможно было не утонуть. Сверкающие огоньки надо мной превращались в созвездия, созвездия - в галактики, которые с невообразимой скоростью уносились вдаль, пока не превратились в один, крохотный, шарик света. И он взорвался, снова рассыпая по небу тысячи звезд. Лера мягко коснулась моего плеча, и, прежде чем я успел что-либо спросить, она поцеловала меня.
Такие моменты длятся несколько секунд, но эти несколько секунд уносят нас в вечность. Когда я открыл глаза - увидел только эти зеленые глаза, в которых блестели оранжевые росчерки, алое марево рассвета. Бирюзовый фонарь медленно упал на пол, брызги стекла разлетелись во все стороны, играя всеми оттенками красного, ковер загорелся. Её лицо стало неожиданно спокойным и, отрешенным взглядом посмотрев сквозь меня, она превратилась в блуждающий огонек теплого и спокойного света. Повисев в воздухе несколько секунд он прошел сквозь мою грудь, а мысли неожиданно исчезли...

                Постскриптум

Она проснулась. За окном разлился рассвет, пели птицы. Подойдя к зеркалу она придирчиво осмотрела разметавшиеся за ночь волосы, улыбнулась зеленым глазам, смотревшим на нее из зеркала. Подумать только - вот стекло, сквозь него ты можешь видеть людей. Красивых, или глупых, мудрых, или усталых. Но стоит добавить немного серебра - и ты уже видишь только себя...
Неожиданно в недрах квартиры заиграла одинокая флейта - это Лешка включил музыку. Взглянув на часы Лера улыбнулась. Шесть-тридцать утра.