Скука

        Я всегда боялся тюрьмы. К моменту, когда меня осудили, многие из моих друзей уже побывали здесь. Они говорили, что тюрьма это ужасное место, но я и представить себе не мог насколько. Я провёл за решёткой уже три года. Три бесконечно долгих года. И каждый день начинался и заканчивался одинаково. Ни чего не меняется, и не изменится ближайшие пять лет.
Я боялся того, что может произойти со мной. Боялся тех, кто позарится на мои сигареты, боялся надзирателей,  боялся ублюдков, что будут поджидать меня в душевой.  Но как оказалось, всё это мелочи. Страшнее то, что с тобой ничего не происходит. Теперь я знаю, каково в аду. Нет там ни каких чертей, котлов и прочей ерунды. Там нет ничего. И ты обречён вечно висеть в пустоте. Через пару лет, ты будешь молить бога о том аде, которым нас пугали в детстве.  Пускай варят в котле, пускай чёрные как смоль псы поедают твою плоть, пускай с тебя сдирают кожу. Всё лучше, чем это.
Все говорили, что мне повезло с сокамерниками. Первый - Старик, который сидит здесь чуть ли не с открытия тюрьмы. Ему дали двадцать лет за убийство жены и её любовника. Он застал их спящими в своём брачном ложе. Несчастные даже не проснулись. Так и лежали в обнимку, пока соседи не почуяли трупный запах.  Врачам пришлось пользоваться ломиком, что бы расцепить их. Воистину любовь до гроба.
Потом ему накинули ещё семь лет за попытку побега, а потом ещё четыре, за убийство сокамерника. Он пытался изнасиловать Старика. Больной выродок пырнул его заточенной пружиной и оставил истекать кровью. Когда охранники нашли тело, Старик спал, как ни в чём не бывало.
Другие заключённые говорили, что в молодости, он был сущим дьяволом, но время нм кого не щадит, особенно, таких как мы. Сейчас это был дряблый старикашка, который мочился то с трудом, ни то, что б напасть на кого то. Почти всё время он лежал и травил тюремные байки. Но его никто не слушал. Ни то что бы нам было не интересно, даже очень, это могло хоть ненадолго развлечь нас, но во рту у него осталось всего несколько зубов и все слова превращались в бессвязные шипения и причмавкивания.  Но на крайний случай годились и они.
В последнее время он всё чаще молчал. Лежал и смотрел на тюремный двор. Мне кажется, он ждал смерти, которая и так порядком задержалась. Но здесь смерть – это награда для избранных.
        Старику постоянно прислуживал молодой парень, чуть помладше меня. Он загремел совсем недавно. Его поймали, когда он выносил свиные тушки, с бойни на которой работал. Когда приехала полиция, он во всём покаялся.  Думал что всё это пустяк. Погрозят пальчиком и отпустят домой. А они упрятали его на полтора года. Первую ночь в тюрьме он плакал, как маленький мальчик на коленках у мамочки. Вы бы это видели. Детина, здоровенный как бык, которых он колол пачками, хлюпает носом уткнувшись в подушку. Я думал, умру со смеха.
        А старик помог ему освоиться. Если бы не он, парни уже давно постучались бы детине с чёрного входа. Уж поверьте мне, желающие в очередь бы выстроились. Если ты смог опустить такого верзилу, никто не захочет с тобой связываться. Парень понимал, с какой стороны его хлеб намазан маслом и делал всё, что бы старик был доволен. Будь тот лет на двадцать помоложе, вышла бы не плохая парочка. 
        Ещё с нами сидел один нацист. Мерзкий тип. С таким держи ухо в остро. Он ничего не говорит в лицо. Всё время улыбается тебе, а стоит отвернуться, накинет тебе шнурок на шею и спокойной ночи. Он со своими дружками изнасиловал еврейскую девушку. Они развлекались с ней всю ночь, а потом изуродовали утюгом. Кому то пришла мысль, что она могла залететь  и выносить в своём чреве жидёнка.  Они лишили её женского начала. На утро её нашли на пустыре за городом. Врачи три дня боролись за жизнь девушки, а когда она пришла в себя, то дала показания. Один повесился ещё в следственном изоляторе. Остальные трое получили по шестнадцать лет. В тюрьме нациста достали родственники девушки. Двое парней превратили его нижнюю часть тела в сплошное месиво. С тех пор он прикован к инвалидной коляске. Четвёртым был какой то не нормальный. Всё время сидел в своём углу и молился. О нём и рассказать то нечего. Даже не знаю за что он здесь.
        В то утро мы как обычно лежали и ждали завтрак. Оставалось ещё полчаса.  Мы старались развлечься историями с воли и анекдотами, которые слышали уже миллион раз, но всё равно смеялись. Смеялись до слёз, покатываясь на своих койках. А что нам ещё оставалось?
        Старик смотрел в окно и ухмылялся, глядя, как парочка молодых кабелей резвится в снегу. Вот смотришь на них и не можешь поверить, что они разорвут тебя в клочья, стоит им дать команду. 
        Охранники на вышках лениво потягивались. Никогда не мог их понять, неужели  им нравится каждое утро приходить сюда? Мы бы отдали всё на свете лишь бы выбраться, а они….  Хотя, наверное, это совсем другое.
        Нацист читал анекдоты из прошлогодней газеты. Шесть паршивых бородатых анекдотов. В нормальной жизни, я бы даже не улыбнулся, услышав их, а сейчас заливался смехом,  похрюкивая и катаясь по матрасу, который поскрипывал мне в такт.  Горе мясник внимательно выслушивал анекдот, который мог рассказать наизусть и смотрел на старика, как бы спрашивая у него разрешения.  Убедившись, что он не против,  детина издавал несколько глухих смешков и тут же замолкал, боясь упустить волнующие подробности следующего.  Нацист дочитал колонку и убрал газету в тумбочку, ждать своего часа. Он закинул мёртвые ноги на подставки и выехал в центр камеры. Все затихли и стали ждать. Нацист развернул кресло ко мне и сквозь смех сказал.
       -Был у меня один дружок, смеялся точно как ты, только при этом шлёпал себя по коленке. Да так, что потом оставались красные следы. Он, кстати, был страшно падок на баб. Ему плевать было с кем, лишь бы член между ног не болтался. Ей богу, трахнул бы родную мать, если та была жива.  Однажды мы сидели с ним в баре и прилично надрались. Решили заглянуть к одной девице, которая жила не подалёку со своей бабушкой. Она конечно не красавица, но для наших целей подходила как нельзя лучше. Приходим мы к ней. Бабуля, божий одуванчик, приглашает нас на чай и впускает в гостиную. Дав только внучки дома, не оказалось. Я решил мотать от туда, а мой приятель остался на чаёк – он хихикнул и подмигнул мне – В кабак он вернулся через два часа довольный как петух в курятнике. А через пару дней я узнал, что старушка отвела душу богу в эту ночь.
      Мы с ново залились хохотом. Даже старик оторвался от своего окна.
      -Готов поспорить, она и мечтать не могла о таком конце - Еле выдавил из себя детина, подёргивая ногами, как огромный младенец.
      -А конец у него был что надо. В пол моей руки, не меньше.
Я уже не мог смеяться и просто подёргивался, будто ко мне подключили электрический ток.  Это была новая история. По крайней мере, на этой неделе, я её ещё не слышал.
      -Не говорите о нём – раздалось из угла, в котором сидел наш полоумный святой.
      -Что?!
      -Не говорите о господе боге. Не смейте упоминать его в таких историях.
      Я не верил своим ушам. По моему, он впервые сказал что-то связное.  Старик перевернулся на бок и удивлённо посмотрел на святого.
      -Вам всем это зачтётся- глаза святого намокли, изо рта летела слюна- Вам всем воздаться за грехи. Всем воздастся за земные деяния. Никому не уйти от суда божьего. Никому!- все внимательно слушали- Вас всех ждёт преисподняя . Вы сгниёте в пасти гиены огненной. И воспарят чистые духом на небеса. И отправятся грешники в ад на мучения вечные- он отвернулся к стене и тихо заплакал. Но тут же успокоился и вернулся к своим молитвам.
      Нацист на руках перебрался на кровать и подтянул за собой два каната, что в былые времена служили ему ногами.
      -Можешь не сомневаться, ты спустишься туда вслед за нами. Или ты думаешь он простил тебе всех этих девочек?- но он говорил в пустоту- Твою мать! Не делай вид, что не слышишь меня. Не смей отворачиваться, когда я с тобой разговариваю. Я тебе ни пацан какой-то. Ты можешь сколько угодно ездить охране по ушам. Но меня ты не наебёшь! Я знаю что ты меня понимаешь.- Он схватил с тумбочки кружку и кинул в угол, в котором лежал, свернувшись калачиком, святой.
      Старик повернулся на спину и провёл рукой по седой бороде, в которой ещё бились за жизнь несколько угольно-чёрных волос. 
      -В оё вемя аое не пащаи.
      Нацист поднялся на локти.
      -Ты слышишь выблюдок? Если бы я не был прикован к постели, я научил бы тебя уважения. Ты б на всю жизнь запомнил мою науку.
      Он в немой просьбе посмотрел на старика, тот адресовал её детине. Громила тяжело поднялся и встал возле койки старика. Он провёл здесь слишком мало времени и понятия не имел что ему делать. Я же выучил этот урок очень давно и знал его наизусть, как послушный школяр, мечтающий выслужиться перед учителем. Я стянул с изголовья кровати полотенце и намотал его на руки. Старик кивнул в мою сторону и детина робкими шагами поступил в моё распоряжение. Мы двинулись к святому, он всё так же нашёптывал себе что-то под нос. Я накинул полотенце ему налицо, перекрестив руки на затылке. Святой начал визжать и изворачиваться. Я и подумать не мог, что в этой жирной свинье столько прыти. Он пытался стянуть полотенце с лица.  Дурак дураком, а сообразил, что мы хотим с ним сделать. Может прав был нацист?
     Я стащил его на пол. Святой из последних сил старался разжать мои пальцы. Он вскочил и начал выстреливать ногами, в надежде поразить, кого ни будь. После очереди холостыми, он начал кричать. Детина не растерялся и вырубил святого одним мощным ударом. Святой сполз к моим ногам. Боже мой, что за удар! Ему бы на ринге выступать, а он здесь с нами мается. Не могу я понять этого мудака. Будь в моих руках столько силы, я бы не кому не позволил так с собой обращаться. Теперь то я понимаю, почему старик так о нём пёкся. Я бы дорого заплатил за то, что бы этот гигант был на моей стороне. Всё-таки старикашка и впрямь был не так уж прост.  Не зря ведь он столько здесь продержался.
Святой начал приходить в себя. Я зажал его голову между колен. МЫ все смотрели на старика. Так, как гладиаторы смотрят на своего императора, ожидая судьбоносного решения.  Старик кивнул головой. Я стянул со святого штаны. Он в панике дёргал ногами, выбрасывая их с такой силой, что казалось, они вот-вот оторвутся.  Детина иступлёно посмотрел на меня, потом перевёл взгляд на старика, но тот лишь кивнул ещё раз подтверждая своё решение. Он не решительно приблизился к святому и опустил ему на спину свои тяжёлые руки.  Святой пытался лягнуть его, как жеребец не опытного наездника, но это лишь раззадорило детину. Он несколько раз ударил святого в поясницу и тот беспомощно прогнулся. Детина расстегнул штаны и с ужасом уставился на свой эрегированный член. Готов поспорить он и представить себе не мог, что у него когда ни будь встанет на престарелого жирного мужика. Его ждало ещё слишком много открытий. Святому было не позавидовать. У детины был здоровенный агрегат. Что тут скажешь? Мощь и сила во всех её проявлениях. Святой уже не сопротивлялся. Он только царапал бетонный пол своими ногтями, издавая ужасные звуки. Настолько, что даже у меня перевернулось что-то внутри.
Детина плюнул на член и вставил его. Хотя вставил это слишком громко, Скорее ввёл, аккуратно нащупывая то, что таится в глубокой неизвестности. Нацист руками вскарабкался по простыне и сел. Его глаза скользили по телу святого. Он наморщил нос на манер волчьего оскала и прикусил губу.
        Детина не смело поглаживал спину святого. С каждым толчок он чувствовал в себе всё больше и больше силы. Становился более уверенным. Святой совсем размяк и только похрипывал при каждом вдохе и выдохе. Детина вошёл в раж. Он трахался с яростью дикого зверя. Он уже не боялся того, что таится в темноте и загонял член до самого конца.  Детина делал глубокие вдохи и выпускал воздух сквозь плотно сжатые губы, издавая странное шипение.
       Нацист дёргался в нетерпение, словно это он трахал святого.  Больной урод поглаживал себя по животу. Если бы его член не обмяк вместе с ногами, он обязательно бы передёрнул. Я не сомневаюсь в этом.
Старик продолжал смотреть в окно. В камере стояла гробовая тишина. Лишь детина пыхтел, да что-то похлюпывало внутри святого, толи дерьмо, толи кровь, толи всё вперемешку. Не знаю как долго всё продолжалось. В такие моменты теряешь счёт времени. Прекратилось это когда детина содрогнулся и свирепо простонал. Он сделал пару мощных толчков, ставя точку во всём этом действе.
        Нацист откинулся на спину и глубоко дышал. Старик повернулся ко мне и выдавил из себя слова, которые плюхнулись в воздух как паста из тюбика.
        -Он ас заожит огда ощётся.
        Как я говорил, я давно выучил урок и прекрасно знал, что нужно делать. Я сдавил горло святого между ногами. Он впился ногтями в мои лодыжки. Мышцы его живот судорожно сокращались, стараясь ухватить глоток воздуха. Ноги беспомощно дёргались. Лицо налилось кровью и разбухло так, что казалось, глаза сейчас вылетят, как пробка из бутылки шампанского. Слюна брызгала изо рта. Белки глаз стали рубиново красными и наконец он утих. Я приложил руку к его груди и убедился, что сердце не бьётся. Мы все улеглись на свои койки.
        Когда охранник пришёл отвести нас в столовую, его встретил мёртвый святой с окровавленной задницей. Наш своеобразный способ сказать «с добрым утром».  Судья оценил наш подарок в шесть лет каждому.
        Я до сих пор не знаю зачем мы это сделали.
        Зато теперь нам будет о чём посудачить.